Вражеский контрудар
Обстановка, нужды и предложения
Прежде чем перейти к изложению событий, относящихся к вражескому контрудару, я хочу ответить на вопрос: предпринимались ли Военным советом 10-й армии меры к тому, чтобы поставить войска в более благоприятное положение в ходе январского наступления? Что они преследовали и дали?
Оценив обстановку в районе Сухиничи за 1 и 2 января 1942 г., Военный совет 10-й армии в ночь на 4-е внес Военному совету фронта предложение о том, чтобы в течение двух-трех суток разгромить противника в районе Сухиничи, Мещовск. Думиничи и затем решительно двинуть армию на Киров{100}. В целесообразности такого решения я был убежден.
Командование фронта еще 2 января приказало блокировать Сухиничи и продолжать наступление по данной перед этим директиве{101}. В ответ же на предложение Военного совета от 4 января приказывалось продолжать наступление и возможно быстрее захватить Жиздру{102} и вместе с тем овладеть Сухиничами и Мосальском. Однако бои за Сухиничи приняли затяжной и очень напряженный характер.
Вскоре Сухиничи стали для нас прямо-таки «бельмом на глазу». Командующий фронтом был прав, когда в одной из своих телеграмм писал: «Гарнизон противника в Сухиничи служит притягательной силой для врага и наводит уныние на войска [161] фронта»{103}. Не без оснований он говорил и о том, что затяжка в ликвидации противника в Сухиничах «чревата неприятными и сложными последствиями»{104}.
Немалую роль в трудностях, сложившихся под Сухиничами, играло то обстоятельство, что нам приходилось действовать в широкой полосе, а это неизбежно рассредоточивало силы. Нельзя не сказать и о том, что приказ в одно время овладеть и Мосальском, и Сухиничами, и Жиздрой, вызванный, конечно, вполне объяснимым стремлением возможно скорее занять важные узлы коммуникаций, вместе с тем неизбежно вел к использованию сил армии веерообразно. А это не способствовало выполнению армией стоявших перед ней задач.
5 января мне пришлось обратиться к командующему фронтом с личным письмом. Главным в нем был вопрос о распылении дивизий армии по широкой полосе между ее сильно расходящимися разграничительными линиями.
Обращаясь с просьбой уделить этому вопросу самое серьезное внимание, я высказывал предложение:
«Пересмотреть вопрос о границах армии. Ограничить ее целевое назначение одной оперативной целью. Может быть, ввести между нами (т. е. 10-й армией. — Ф. Г.) и Юго-Западным фронтом новую силу — группу в три дивизии или армию, нарастив удар»{105}.
В этом письме командующему фронтом мною также была изложена просьба уделить серьезное внимание еще двум вопросам: крайней малочисленности стрелковых полков армии и отсутствию минимально необходимого количества боеприпасов. Докладывалось, что за весь месяц боев нами не получено ни одного бойца пополнения. Нет ни одной запасной части. Дивизии к началу января сократились до 4,5–5,5 тыс. человек, т. е. больше чем в два раза. В стрелковых полках число штыков не превышает 200–300. Во многих стрелковых батальонах имелось меньше чем по сто человек.
Крайняя растяжка коммуникаций, сплошное бездорожье, отсутствие автотранспорта в дивизиях при непрерывном продвижении армии приводили к тому, что дивизии, имея у себя лишь 1/4–1/2 боекомплекта, при первом же значительном бое оставались без боеприпасов. Подвоз в части идет нерегулярно, мизерными долями и отнюдь не обеспечивает восстановления, пополнения и каких-либо запасов. Да их дивизиям и некуда положить. Поэтому нас засыпают справедливыми требованиями о подвозе.
В заключение отмечалось, что до сих пор при отсутствии танков, подвижных средств, тяжелой артиллерии и авиации сила [162] 10-й армии заключалась в компактности ее группировки, в сосредоточенных ударах и в тесной боевой связи соединений.
Суть моего предложения состояла в том, чтобы 10-я армия находилась в составе ударной группировки левого крыла Западного фронта, а основные силы нового оперативного объединения, о котором шла речь в моем письме, находились бы на рубеже Людиново, Жиздра, Щигры.
Конечно, создание такой группировки должно было бы произойти не за счет 10-й армии, а путем ввода новых сил.
В ответе командующего фронтом говорилось, что, несмотря на все трудности, армия обязана в точности выполнить поставленную задачу и продолжать решительное наступление с выходом главных сил армии в указанный ранее район. При этом для обеспечения армии слева предлагалось возможно быстрее захватить г. Жиздра, а 5 января предписывалось овладеть Сухиничами и Мосальском. Сообщалось, что 61-я армия начала действовать от Белева в юго-западном направлении. Очевидно, в связи с этим 10-й армии было разрешено взять 322-ю стрелковую дивизию из Белева. Было еще сказано, что пополнение ранее конца января не может быть предоставлено, что транспортных батальонов нет. Танки будут даны лишь после освобождения железной дороги до Калуги. В качестве пополнения командующий фронтом обещал прислать пять лыжных батальонов{106}.
Когда сейчас, по прошествии многих лет, я думаю об этом своем предложении, то вижу, что оно было вполне верным с точки зрения обстановки, сложившейся тогда на левом крыле Западного фронта. Действительно, если бы командование фронта смогло ввести на левом крыле свежие силы, то нетрудно было бы создать здесь компактную группировку и, быть может, ударить прямо на Вязьму, в тыл группы армий «Центр». Ведь 10-я армия занимала довольно выгодное оперативное положение, широко охватывая [163] противника с юга. Когда ныне вспоминаешь то положение, в котором оказалась армия, понесшая немалые потери, не имевшая средств усиления, лишенная пополнений и достаточного подвоза, то думаешь, что такое обращение за помощью командующего фронтом было закономерным и необходимым.
В те дни, конечно, мне не были известны в достаточной степени общая стратегическая обстановка и состояние фронта в целом.
Как стало известно теперь, в тот самый день, когда я обратился с письмом к командующему фронтом, 5 января 1942 г., он был вызван в Ставку для обсуждения проекта плана общего наступления. Ставка планировала переход советских войск в наступление на всех стратегических направлениях, причем главный удар предполагалось нанести по группе армий «Центр». Штаб фронта получил директиву о наступлении 7 января. Во исполнение этой директивы фронт должен был продолжать наступление, причем 10-я армия имела задачу прикрывать левое крыло фронта, а ее сосед справа — 1-й гвардейский кавалерийский корпус — наступать на Вязьму для встречи с 11-м кавалерийским корпусом генерала Соколова, наступавшим к Вязьме с севера. Следовательно, у Ставки были соображения более широкого порядка, и, с точки зрения стратегии, 10-й армии предназначалось иное, чем мне тогда представлялось, место. Естественно, что при таких условиях в намерения Ставки и фронта не входило создавать между 10-й армией и Юго-Западным фронтом новую армейскую группировку войск.
Конечно, я мог иметь свое мнение относительно плана действий, но командующий фронтом решение принял, и нам в нем отводилась роль, при которой исключалась возможность ввода рядом с 10-й армией новой армии. Командующий фронтом, имея ограниченные силы, расходовал их лишь на тех направлениях, которые считал главными, а нам вынужден был отказывать в реальной помощи. Все это говорит и о том, сколь необходимо для дела хорошее взаимопонимание между руководящими инстанциями, старшей и подчиненной, сколь важна должная ориентировка в обстановке и задачах для нижестоящего командира со стороны вышестоящего.
Итак, не получив помощи, мы должны были готовиться к отражению сильных контрударов противника.
Командование противника решило создать в районе Брянска группировку в составе двух танковых и пяти-шести пехотных дивизий и сильной боевой авиации{107}. Обе танковые дивизии были [164] переброшены к Брянску из района Болхов и Мценск, т. е. с фронта 61-й армии. 208 и 211-я пехотные дивизии прибыли в Брянск из Франции. 339-я пехотная дивизия — из резерва группы армий «Центр», а 134-я — из района западнее Ельца{108}.
Из числа сосредоточиваемых к Брянску соединений раньше всех начала боевые действия 208-я пехотная дивизия, последний эшелон которой из Франции прибыл в Брянск 10 января. К 18 января в бои втянулись все ее силы. 4-я и 18-я танковые дивизии передовыми частями с 11–12 января вступили в боевые действия. К 17 января обе они находились в боях своими основными силами. Затем втягивались в сражение и другие дивизии{109}.
Действия авиации противника по войскам нашей армии не прекращались с начала декабрьских боев. С конца декабря и первых чисел января они еще больше усилились. Особенно настойчивыми они стали с 9–11 января и в первую очередь в районе Сухиничи, Людиново, Жиздра, Мойлово, т. е. на южном крыле 10-й армии.
208, 211, 216 и 339-я были свежими дивизиями с полной штатной численностью не меньше 12 тыс. каждая. Сильно потрепанной в декабре была 134-я пехотная дивизия, но с той поры прошел месяц, а она была в армейском резерве и, по всей видимости, имела не менее 8 тыс. человек.
4-я и 18-я танковые дивизии в те дни имели по нескольку тысяч человек.
В наших 323 и 322-й дивизиях к этому времени было максимально по 4,5 тыс. человек. 328-я (без полка) имела не более 6 тыс. В 324-й дивизии оставалось 3,5–4 тыс. человек. 12-я гвардейская стрелковая дивизия пришла в составе 5,5–6 тыс. человек. И это во всех случаях — с личным составом тыловых частей и учреждений. [165]
Наша осведомленность и наши силы
Между тем осведомленность Военного совета 10-й армии о силах, средствах и планах контрудара противника была очень недостаточной. Контрудара мы ждали прежде всего со стороны Брянска. Но также ждали и со стороны Спас-Деменска, особенно после обнажения правого фланга армии в результате изъятия 325-й и 239-й дивизий. Имевшиеся разведывательные данные заставляли считать, что наиболее вероятным и первоочередным из них будет брянский. В то же время мы очень грубо ошибались в силах и средствах противника для этого контрудара. Со стороны врага мы ждали одну-полторы новые дивизии, причем штаб Западного фронта твердо держался этой же точки зрения на основании имевшихся у него данных.
Поступавшие Военному совету армии сведения о противнике были очень многочисленны и доставлялись часто, так как противник находился под наблюдением населения и партизанских отрядов. Но эти данные были до некоторой степени противоречивы и, конечно, не исчерпывающи. От нас, от нашей разведки, штаба армии, от меня требовалось разобраться в них, но мы этого, как следует, сделать не сумели{110}.
Фронт развертывания брянской контрударной группировки противника первоначально составлял 45 км по рубежу Щигры, [166] Зикеево, Людиново. Главные силы противника действовали от Людиново, Жиздры и Зикеево в общем направлении на Сухиничи.
На преодоление 50-километрового расстояния до этого города противнику потребовалось 18 суток — с 12 по 29 января. Среднесуточный темп продвижения врага составил 2,8 км. Наступление противника шло сужающейся полосой между железной дорогой Зикеево — Сухиничи и большой дорогой Людиново — Сухиничи.
Против острия удара прежде всего был своевременно выдвинут последний резерв армии — 328-я стрелковая дивизия, имевшая в своем составе 2/3 сил{111}. Ее первый полк еще 13 января был направлен из Меховое в район Брынь-завода, а главные силы из района Меховое в ночь с 17 на 18 января перешли в район Хлуднева, Котырь, Гульцова и прочно заняли его. Потом, с 25 января, рядом с нею, слева, была развернута только что подошедшая из резерва фронта 12-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора М. А. Сиязова{112}.
Против 208-й и трети сил 211-й пехотных дивизий с фронта действовала группа полковника Тупичева, начальника инженерной службы армии, в составе двух отдельных саперных батальонов и одного стрелкового батальона 328-й стрелковой дивизии, а ударами во фланг — отряд майора Е. В. Чуфарина в составе 127 и 128-го лыжных батальонов. Отряд Чуфарина наносил удар со стороны Меховое, Рождественное с участка Сяглово, Плохово на Вертное (Увертное). [167]
К вечеру 25 января подошла и заняла свой боевой участок 146-я танковая бригада. Состав ее был очень небольшой. Танков — всего лишь 14, из них: один средний — Т-34 и все остальные — легкие (один — БТ-5, десять — Т-60 и два — M-III). Бригада была взята из района г. Истра. Уже с 7 января она была в резерве. В боях не участвовала, занимаясь боевой подготовкой и работой с материальной частью. 15 января она была погружена в четыре небольших эшелона на станциях Снигири, Нахабино. Семь суток прибывали три ее боевых эшелона в район выгрузки восточнее Белева. 17 января выгрузились ее танковые батальоны, к исходу 22 января — мотострелковый батальон{113}.
Двигаясь через Белев и Козельск, бригада лишь во второй половине дня 25 января стала занимать позиции, седлая два большака, идущие с юга к Сухиничам.
Здесь она вошла во взаимодействие с группой полковника Тупичева (два малочисленных саперных и один стрелковый батальон), с трудом удерживающей рубеж Казарь, Огнищино, Сныткино.
Бои бригады в основном носили оборонительный характер. Однако в первый же день три ее легких танка помогли частям 324-й дивизии выбить противника из Николаево и тем закрыть ему дорогу из Сухиничей на юг.
Оборонялась бригада своими небольшими силами очень деятельно, инициативно и смело, с переходом в контратаки мелкими группами танков и мотопехоты. Бои шли каждодневно, почти все время, и задачу свою бригада выполнила.
Мне не пришлось лично встретиться ни с командиром бригады подполковником С. И. Токаревым, ни с комиссаром В. П. Столяровым, ни с начальником штаба майором А. В. Овсянниковым, но их боевые дела, исполнительность, грамотность и правдивая отчетность о событиях оставили самое хорошее впечатление.
324-я стрелковая дивизия упорно отражала неоднократные попытки 216-й пехотной дивизии пробиться из Сухиничей навстречу своим 18-й танковой, 208-й и 211-й пехотным дивизиям.
Против довольно сильной группы «Люттвиц» вела борьбу 323-я стрелковая дивизия, усиленная стрелковым полком и артдивизионом 330-й стрелковой дивизии. Группа «Люттвиц» действовала из района Людиново на Букань, Слободка.
Против группы «Эбербах» и главных сил 211-й пехотной дивизии действовали 322-я стрелковая дивизия я 1107-й стрелковый полк 328-й стрелковой дивизии. [168]
339-я пехотная дивизия противника частью сил наступала в составе группы «Эбербах» против нашей 322-й стрелковой дивизии, а другой вела стычки с партизанами в районе Людиново, Дятьково, Любохна, Цементный. Примерно половина сил 134-й пехотной дивизии наступала против 10-й армии в составе той же группы «Эбербах», а другая часть — большая — находилась в резерве.
Читатель дальше увидит, что главная часть из перечисленных сил 10-й армии вела наступательные действия, стремясь своими встречными ударами прижать войска контрударной группировки врага к линии железной дороги Брянск — Думиничи — Сухиничи и разгромить ее.
Сильной авиации противника, наносившей большой урон войскам армии, мы ничего противопоставить не могли.
В развернувшихся боях войска армии показали себя достойно и дали множество примеров массового героизма, упорства, стойкости в самых трудных условиях.
Были и тяжелые моменты. В основном они касаются 323-й и 322-й стрелковых дивизий, первыми подвергшихся контрудару противника.
Сначала удар противника 10–11 января был нанесен по частям 322-й стрелковой дивизии у Зикеево. Вводом 208-й пехотной дивизии, трех батальонов других дивизий и полутора батальонов танков противник после упорного сопротивления частей 322-й стрелковой дивизии деблокировал свой окруженный в Зикеево 337-й пехотный полк. (В это время третий полк 322-й дивизии к ней еще не подошел из Белева.) Дивизия удержалась на самых близких подступах к Зикеево и продолжала атаковать противника, чтобы все-таки взять Зикеево. Однако в последующие дни противник, все больше усиливаясь, стал обтекать дивизию с флангов, а отрядами лыжников и автоматчиков даже действовать на ее тылы.
17 января получила тяжелый удар наша 323-я стрелковая дивизия. Началось с того, что 18-я танковая дивизия противника и его боевая авиация одновременно атаковали на марше 1088-й стрелковый полк 323-й стрелковой дивизии. Он следовал из Людиново на Жиздру для того, чтобы вместе с 322-й стрелковой дивизией овладеть этим городом. Ударом танков и авиации полк был застигнут в походной колонне прямо на дороге, развернуться из-за глубоких снегов быстро не успел, вступил в бой неорганизованно и в беспорядке начал отступать. Была потеряна часть людей, орудий и повозок с грузом. Помощь полку резервом командиром дивизией была оказана поздно. В итоге дорога на Людиново со стороны Жиздры оказалась открытой. Примерно в то же время главные силы 18-й танковой дивизии нанесли удар на Людиново со стороны Дятьково. В этих боях 17 января со стороны [169] противника действовала очень сильная авиация и до 50 танков.
Перестроить оборону Людиново за счет быстрой перегруппировки своих сил командир дивизии также не сумел и не успел. Сам он со штабом дивизии в ответственные часы потерял управление, и события пошли самотеком. Части дрались разрозненно, к тому же значительная часть сил в виде передовых, сторожевых и разведывательных отрядов была разбросана во все стороны от Людиново в обширном районе Буда, Бытош, Ивот, Куява, Сукремль, Войлово, Букань.
Потери дивизии были большими и в людях, и в конях, и в материальной части. Только неуверенность, недостаточная настойчивость и плохая инициатива в действиях противника дали возможность командиру дивизии Гарцеву через некоторое время собрать свои части в районе Шипиловка, Запрудное, Космачева, привести их в порядок и при поддержке частей 330-й дивизии снова вступить в упорные и активные бои наступательного характера.
Во всей этой тяжелой истории с потерей Людиново я вижу и свой серьезный недосмотр за 323-й дивизией: за тем, как она расположилась в этом районе и как организовала его оборону. Чрезмерной для дивизии, да еще при ее уже тогдашней малочисленности, была и задача овладеть (совместно с 322-й) Жиздрой. А ведь перед этим я велел Гарцеву еще помочь 330-й дивизии овладеть Кировом, так как 323-я стрелковая дивизия заняла Людиново на двое суток раньше, чем был взят Киров{114}.
К чести 323-й стрелковой дивизии она в последующие дни всего января вновь вела себя активно, напористо и сковала всю группу «Люттвиц», в которой была 4-я танковая дивизия и некоторые другие части.
Тяжелее всех пришлось в этих январских боях нашей 322-й стрелковой дивизии. На ее долю выпала борьба против свежих 208-й и 211-й пехотных дивизий, половины сил 339-й, 134-й пехотных дивизий, а ведь, кроме того, в группе «Гролиг» (потом — «Эбербах») были и танковые части. Соотношение сил было во много раз в пользу врага. В ходе ожесточенных боев 322-я стрелковая дивизия преодолевала огромные трудности. Командир дивизии и штаб ослабили управление частями. Появились элементы дезорганизации.
Военный совет армии еще 13 января в целях моральной поддержки и воздействия послал командованию дивизии специальную телеграмму: передавал привет частям, подчеркивал силу, живучесть и дееспособность дивизии. Указывал не переоценивать трудности. Отмечал, что врагу еще труднее. Что дивизии надо бить врага по частям, охватывать фланги, смелее маневрировать, [170] держать связь с партизанами и 323-й дивизией, проявлять больше уверенности в себе.
Потом в дивизию был командирован член Военного совета армии С. К. Кожевников. Его главной задачей было внести успокоение, поднять дисциплину личного состава. Он чисто партийными и воспитательными мерами успешно выполнил свою сложную задачу. Наш выбор пал на С. К. Кожевникова не случайно. Это был очень сердечный человек, доброжелательный, близкий и доступный для рядовых красноармейцев и широкого круга командного состава. Человек принципиальный и, когда нужно, очень строгий, он в то же время был врагом грубого подхода к людям, администрирования и репрессий. Он был незаменимый шутник и весельчак, никогда не унывающий человек, всегда мог позабавить, рассмешить хорошей побасенкой. Короче говоря, Сережа, как мы его называли, был душой общества.
Вот эти-то его свойства как раз и были очень необходимы в обстановке тех дней. Ведь часть воинов 322-й стрелковой дивизии нуждалась в моральной поддержке, в воодушевлении, некоторым нужно было строго, но доброжелательно напомнить о их воинском долге, а отдельных — решительно подтянуть, подстегнуть или даже призвать к строгому ответу.
Со всем этим Сергей Константинович, опираясь на коммунистов и актив частей, справился наилучшим образом. Все же командира дивизии вскоре пришлось сменить. На его место был послан мой заместитель по тылу полковник Г. Н. Терентьев, [171] человек более организованный и последовательный, чем его предшественник.
Одним из важных достоинств в действиях 322-й дивизии во всех этих боях было то, что она и на широком фронте против подавляющих сил наступающего противника сумела сохранять компактность своей группировки и не допустила распыления частей на мелкие подразделения и разные отряды.
Обороняться или наступать?
Перед нашей армией, не перешедшей своевременно к обороне до начала сильного контрудара противника, возник вопрос: как действовать дальше? Переходить или нет к обороне?
Переход к обороне в тех условиях для армии был бы смерти подобен. Надо было наступать, всемерно борясь за боевую инициативу и навязывая наступающему врагу свою волю. Не менее важным это было и с точки зрения сохранения должного морального состояния личного состава, включая командиров.
Стоит серьезно вдуматься в тот факт, что 10-я армия за свою боевую историю еще ни разу не переходила к обороне и все ее дивизии начиная с 6 декабря вели только наступательные бои. Ее войска знали только одно: инициатива в наших руках, и доказано, что врага при всех трудностях можно с успехом бить! Как отзовется на настроении наших людей, в том числе на командно-политическом составе, внезапный переход к обороне в крайне невыгодных условиях обстановки?
Говоря это, я не хочу утверждать, что и сам, и Военный совет, и штаб армии так отчетливо рассуждали тогда, но то, что это обстоятельство в нашем анализе обстановки и в подходе к своему решению в те дни сыграло важную роль, я отлично помню.
Такой была идея и суть наших действий, начиная с решения Военного совета армии от 14 января. Такими были все частные распоряжения командирам соединений в последующие дни. Потом, в связи с подходом 12-й гвардейской стрелковой дивизии, 146-й танковой бригады и двух артполков, наши возможности еще больше повысились. Утром 24 января мною был отдан приказ № 008 о дальнейших действиях войск армии по уничтожению контрударной группировки противника и его гарнизона в Сухиничах{115}. [172]
Положение противника под Сухиничами было сложным.
На целом ряде примеров можно показать, как трудно доставалось ему продвижение к Сухиничам. Является фактом, что он вынужден был вновь прибывающие по железной дороге дивизии бросать в бой по частям, батальонами и даже ротами{116}.
В ходе контрудара главные силы противника вынуждены были подолгу топтаться на месте в одном небольшом районе из-за невозможности продвинуться. Так было с 18-й танковой дивизией, которая, заняв Маклаки 18 января, так и не могла отсюда продвинуться дальше до конца наступления, т. е. до 29 января. Подойдя с юго-запада к Сухиничам на 10 км, 18-я танковая дивизия преодолевала их в течение восьми суток. 208-я пехотная дивизия в течение трех суток 21–23 января не могла продвинуться в сторону Сухиничей до прибытия полка 211-й пехотной дивизии. Вслед за этим она шесть суток топталась в удалении 12–10 км от Сухиничей, не имея возможности продвинуться к Бортное.
Группа «Гролиг» (потом получившая название «Эбербах») с с 19 января по 1 февраля наступала против 1107-го стрелкового полка 328-й стрелковой дивизии, посланного 13 января из района Меховое в район Кцынь для обеспечения стыка между 10-й и 61-й армиями. Выход в район Кцынь ему достался упорными [173] наступательными боями. Он взял большие села Холмищи, Мойлово, Дудоровский и оседлал обе большие дороги, которые с юга, т. е. со стороны противника, вели на Сухиничи и на Козельск. В наступавшей на него группе «Гролиг — Эбербах» было несколько батальонов 134-й пехотной, батальон 10-й моторизованной дивизий, саперный батальон и часть танков 4-й танковой дивизии, а всего от 2/3 до 3/4 расчетной дивизии.
В целом 1107-й полк свою задачу выполнил отлично. К сожалению, его славный командир майор М. Ф. Индейкин вскоре после описываемых событий погиб в бою 15 февраля смертью храбрых.
Как же развивались события у нашего соседа — 61-й армии? Ее войска в общем успешно, героически и в очень трудных условиях повели наступление от Белева своим ударным крылом на Болхов. В течение января 61-я армия достигла заметного успеха. Противник часть своих сил держал по Оке фронтом на восток, часть против Белева и в то же время сдерживал ударные силы [174] 61-й армии под Болховом. Для контрудара на Сухиничи из полосы 61-й армии гитлеровцы взяли две танковые дивизии. С приближением главных сил 61-й армии к Болхову разрыв с 10-й армией возрастал все больше.
Как развивались события в районе Сухиничей? Коротко напомню ход событий. Бои войск 10-й армии за Сухиничи начались 1 января. Освобождение города было возложено на 324-ю стрелковую дивизию, усиленную 1086-м полком 323-й стрелковой дивизии, и на 239-ю стрелковую дивизию.
С 1 по 4 января велось наступление с целью овладения Сухиничами штурмом. В течение 1 и 2 января было достигнуто полное окружение противника в городе. Однако удалось овладеть лишь южной окраиной пристанционного поселка Сухиничи-Главные.
С 5 по 8 января по решению командующего фронтом осуществлялась блокада. С 8 по 12 января снова велось настойчивое наступление с тем, чтобы взять Сухиничи. Атаки вела 324-я дивизия, усиленная полком 328-й дивизии, находившейся в эти дни в армейском резерве, и дивизионом «катюш».
С 12 по 17 января — опять блокада с отказом от атак.
С 4 января 239-я стрелковая дивизия была снята с блокады Сухиничей и по распоряжению командующего фронтом направлена на Мещовск, Серпейск.
По мере приближения к Сухиничам контрударной группировки командир 324-й дивизии генерал-майор Кирюхин изменял систему блокады и перегруппировал свои весьма небольшие силы на южный сектор своего оборонительного кольца. С севера, где до 4 января находилась 239-я дивизия, он оставил две роты. С востока — батальон. С северо-запада — ничего. Зато довольно прочно занял юго-западный, южный и юго-восточный фасы, а именно: Михалевичи, Пищалово, Цеповая, Воронеты, Гусово, высоту 227. В Стрельне он был сам со своим штабом, так что расстояние между его и моим КП в Меховое составляло 13 км.
С достоинством и честью носил Николай Иванович Кирюхин высокое и ответственное звание члена Коммунистической партии Советского Союза с 1913 г. Он был единственным в 10-й армии коммунистом с подпольным стажем. Его облик стал мне особенно понятным и дорогим в период боев дивизии за Сухиничи и после двух встреч с ним на непосредственных подступах к этому городу — в Николаево и вблизи станции Сухиничи-Главные.
В армии после ввода 328-й дивизии никаких резервов до 25 января не оставалось, если не считать трех лыжных батальонов да двух отрядов особого назначения по 80 человек спортсменов-лыжников. В их числе был и героический отряд капитана Лазнюка.
Так на долю нашей 324-й дивизии выпала редкая в военной истории задача удерживать в окружении около трех недель дивизию [175] гитлеровцев примерно в 8–9 тыс., спрятавшуюся в городе, да еще имея гораздо меньше сил, чем окруженные!
24 января утром части 18-й танковой дивизии противника предприняли первую серьезную попытку деблокировать свою окруженную в городе 216-ю пехотную дивизию. Однако огнем пулеметов и артиллерии наступающие силы противника были рассеяны и отошли. Тем не менее, прорывавшийся навстречу 18-й танковой дивизии противник, действуя из Сухиничи, овладел Михалевичи, так что между 18-й танковой и 216-й пехотной дивизиями оставалось лишь 5 км. В ответ на это части 324-й стрелковой дивизии заняли Николаево (южнее Михалевичи около 2 км) и, перехватив большую дорогу, не допустили дальнейшего распространения противника. Одновременно по моему приказу 12-я гвардейская стрелковая дивизия заняла с той же целью усиленными заставами села Веребьево и Пищалово, высоту 230,5.
25 января противник с боем занял Николаево. На следующую ночь наши части с помощью трех легких танков оттуда его выбили. Тогда гитлеровцы блокировали Николаево, окружили в нем наш гарнизон и к исходу суток овладели деревней. Дорога из Сухиничей на Попково с занятием противником Николаево стала открытой, хотя и находилась под нашим пулеметно-артиллерийским огнем, и попытки противника выйти из Сухиничи неоднократно отбивались. Одна из таких дневных попыток была отбита на глазах у меня и члена Военного совета, причем от нашего артиллерийского огня прорывавшаяся из Михалевичи колонна [176] противника понесла очень большие потери. Само Попково 26 января дважды подвергалось атаке подразделений 12-й гвардейской стрелковой дивизии, не увенчавшейся нужными результатами.
Одновременно противник с юга и севера с целью соединения с гарнизоном в Сухиничах наступал через Бортное на Казарь. Эти его попытки были отражены сводным отрядом полковника Тупичева и мотострелковым батальоном 146-й танковой бригады с большими для врага потерями. Во фланг ему били два лыжных батальона майора Чуфарина и танки 146-й танковой бригады.
В боях за Сухиничи 10-я армия понесла большие потери. 324-я стрелковая дивизия потеряла 2931 человека, были ранены командиры полков С. В. Радзивилко и И. С. Марченко, 239-я — 1960 человек, 1086-й стрелковый полк 323-й дивизии — 500 и 1103-й стрелковый полк 328-й дивизии — 179 человек. 12 января погиб командир этого полка майор М. Г. Клочков. Всего 5570 человек{117}. Причины неудачи атак Сухиничей очевидны. Здесь оборонялся сильный гарнизон, закрепившийся в городе с большим количеством каменных построек, особенно таких, как большие железнодорожные здания. Наши силы были крайне недостаточными, отсутствовала тяжелая артиллерия, авиация, не имелось танков. В ходе боев за Сухиничи Военный совет 10-й армии докладывал Военному совету Западного фронта: «Для взятия Сухиничи нужна тяжелая артиллерия, танки, бомбардировочная авиация и свежая стрелковая дивизия».
Конечно, были и недочеты в наступлении наших войск на этот укрепленный город. Однако воины действовали с большим мужеством и за свои героические дела достойны большой похвалы.
В конечном счете вражеское командование все же смогло вывести свой гарнизон из Сухиничей.
Отход гарнизона из Сухиничей для противника стал возможным лишь после соединения 18-й танковой и 216-й пехотной дивизий в Николаево, т. е. с 27 января, но не в светлое время, а только в темное, ночью. Почему? Потому что 12-я гвардейская стрелковая дивизия своими сильными заставами занимала Пищалово и Веребьево, господствующую высоту 300,5, а 324-я дивизия прочно держала Воронеты и высокую насыпь железной дороги к западу от этой деревни в сторону Цеповой. Чтобы в этой обстановке пройти из Сухиничей в Попково и далее на Брынь, Людиноло, противник должен был еще взять Воронеты и Пищалово. Наступление на Воронеты велось от Николаево силами 396-го и 348-го полков 216-й пехотной дивизии, а из города — от железнодорожной станции Сухиничи-Главные силами ее саперов и 234-го пехотного полка.
Боевые действия начались с раннего утра и без перерыва [177] протекали весь день. Лишь к исходу 27 января удалось овладеть Воронетами. Жители этого селения в один голос позже говорили о сотнях убитых, раненых и замерзших немцев, полегших от нашего огня на открытой пойме реки Брынь и вдоль железнодорожного полотна между Воронетами и депо Сухиничи-Главные.
Немало в этом жестоком и долгом бою пало воинов нашей 324-й дивизии. В эти дни стояли морозы в 25–30°.
Вот что о боях за Сухиничи пишет бывший командир 1095-го стрелкового полка 324-й дивизии майор (ныне полковник в отставке) М. Е. Машенский:
«324 сд блокировала сильный гарнизон противника в Сухиничи. Уже к 4.I.42 г. в результате больших потерь в полках осталось активных штыков: 1093 сп — 187, 1095–121, 1091–121. Потери в офицерском составе достигали 75%. Очередная чистка тылов несколько пополнила стрелковые роты...
В середине января противник начал наступление из района Жиздра в направлении Сухиничи с задачей деблокировать осажденный гарнизон.
В 12.00 24.I.42 г. до п. п. с танками из Попково начали наступление на Николаево и до п. б. из Сухиничи на Михалевичи. В результате боя противник овладел этими деревнями. 25.I.42. 1091 с. п. без третьего с. б. и 1/1095 с. п. неоднократно контратаковали Николаево, но успеха не имели. 1091 с. п. отошел в Воронеты. Тогда 26.I.42. утром 1095 сп (без 2-го с. б.) во взаимодействии [178] с 1091-м сп атаковал и овладел Николаево. В результате этого боя противник оказался вновь разобщенным. К вечеру 26.I. противник подтянул резервы, совместно с силами противника из Михалевичи окружил Николаево...
С утра 27.I до двух п. п. с танками из района Попково, до двух п. б. с направления Михалевичи — Николаево и часть сил от Сухиничи-Главные атаковали Воронеты. Весь день велись уличные бои. В ночь на 28.I противник овладел деревней. 1091 сп (без 3 сб) и 2/1093 сп отошли из Воронет в Гусово. В течение 28.I. немцы атаковали Гусово, но успеха не имели.
Противник, окруживший Николаево, на исходе 26.I ворвался в деревню. Завязались тяжелые уличные бои 1 и 3/1095 с. п. с превосходящими силами врага. Бойцы сражались за каждый дом. К исходу 26.I батальоны понесли большие потери и отдельными группами пробились в Выселки, где и приводились в порядок.
Таким образом, можно считать, что противник, наступавший из района Жиздра, соединился со своим гарнизоном в Сухиничи к исходу 27.I. В ночь с 28.I на 29.I он вывел его из города в ю.-з. направлении».
Что касается немецко-фашистского гарнизона в Сухиничах, то о его потерях до некоторой степени можно судить по следующим двум выдержкам из книги немецкого автора Карелля «Предприятие «Барбаросса»:
«216-я пехотная дивизия генерала фон Гильза была германским верховным командованием в конце декабря переброшена из Франции в Сухиничи, так как здесь находились очень ослабевшие части, остановившие первый советский штурм... Гильза имеет смелые войска, но боящиеся холода. Они могли снабжаться только по воздуху. Он сразу же докладывает о тысяче раненых».
Исход боев 10-й армии против сильной контрударной группировки и войск сухиничского гарнизона противника был таким: остатки были выведены из нашего окружения в Сухиничах, а с городом и узлом дорог Сухиничи враг вынужден был расстаться.
С огромным трудом и большими жертвами выйдя из Сухиничей, 216-я пехотная дивизия оказалась в столь плачевном состоянии, что немецкое командование не могло дать ей самостоятельного боевого участка, а передало ее части на некоторое время в подчинение 208-й пехотной дивизии. В целом же всей контрударной группировке врага (вместе с 216-й пехотной дивизией) пришлось прекратить наступление и отступить от Сухиничей на 10 км к югу-западу. Разве это не неудача врага?
В нашем положении, при отсутствии нужных сил и средств для взятия Сухиничей с бою, мы готовы были выпустить гарнизон фон Гильза из окружения. Нам куда легче было бы драться [179] с ним в поле, нежели в укрепленном городе. При этом хочу подчеркнуть, что главное тут в большом оперативном значении Сухиничей для всей 10-й армии.
Высшее гитлеровское командование хорошо понимало значение Сухиничей и не хотело их терять. «Любой ценой» оно предписывало удерживать этот город, и 216-я пехотная дивизия не сделала без приказа сверху ни одной собственной попытки к прорыву из окружения ни на север, ни на запад, ни на юг, ни в сторону Белева до последних чисел января. Она очень упорно дралась за каждое здание города, за каждую железнодорожную постройку!
Тяжело дались Сухиничи войскам 10-й армии!
Пока противник осуществлял свой «прорыв» от Жиздры до Сухиничей, прошло 18 суток. И дело, на которое враг затратил с трудом собранные 7–8 дивизий и плюс к тому большую авиацию, кончилось для него провалом — потерей Сухиничей. При этом для помощи 10-й армии со стороны командования Западного фронта оказалось достаточным прислать одну половинной численности стрелковую дивизию, одну маленькую танковую бригаду в составе одного среднего и 13 легких танков, да один армейский артполк и несколько лыжных батальонов. Это отнюдь немного вместо переданных в 1-й гвардейский кавалерийский корпус из 10-й армии пяти дивизий. [180]
Вынужденный отказаться от сосредоточения своей контрударной группировки в районе Спас-Деменск{118}, противник в районе Вязьмы поставил себя на грань катастрофы. Ведь известно, что в течение всего января и февраля судьба всей его группы армий «Центр» поистине висела на волоске. Волосок этот оборвался бы, как только появилась новая советская армия в 5–7, ну 10 дивизий в районе между Мосальоком — Кировом и ударила с юга прямо на Вязьму или (в зависимости от состава армии) несколько западнее — между Вязьмой и Ярцево.
Недаром военные историки гитлеровского вермахта так много говорили о «чуде» под Вязьмой. Вот что, например, пишет Г. Блюментрит, бывший начальник штаба 4-й армии, в работе «Московская битва»:
«Большая угроза нависла над южным участком фронта 4-й армии. Здесь потрепанная в прежних боях 2-я танковая армия Гудериана (бывшая 2-я танковая группа) была атакована превосходящими силами противника. Русские начали сильное наступление в районе Тулы, задержать которое 2-я танковая армия была не в состоянии. Одна группа русских продолжала наступать на запад, а другая повернула на северо-восток в направлении Калуги. Русские войска, расположенные в районе Таруса — Алексин, тоже перешли в наступление. Здесь опять одна группа устремилась на запад, в то время как другая повернула на северо-запад, в направлении на Малоярославец и Медынь.
Намерения русских были понятны. Они планировали широкое двойное окружение 4-й армии путем нанесения ударов на севере и юге. Их окончательной целью было окружение и уничтожение этой армии на ее позициях западнее Москвы.
Немецкое командование почти не надеялось избежать окружения и разгрома огромной южной группировки. Русские медленно расширяли брешь между 2-й танковой и 4-й полевой армиями. У фельдмаршала фон Клюге не было резервов, чтобы ликвидировать опасность, нависшую над его южным флангом. Более того, 4-ю армию связывала с тылом только одна дорога. Она проходила через Юхнов, Медынь, Малоярославец и Подольск. Все остальные дороги в районе армии скрылись под толстым снежным покровом. Если бы русские, наступая с юга, сумели захватить нашу единственную жизненную артерию, с 4-й армией было бы покончено»{119}.
Поэтому хочется подчеркнуть правоту авторов книги «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой», когда они пишут:
«В особенно трудном положении оказалась главная — вяземская группировка противника, в которой находились основные [181] силы группы армий «Центр». Развитие нашего наступления на ее флангах угрожало ей полным окружением и уничтожением. В целом же весь гитлеровский стратегический центр советско-германского фронта находился на грани полного разгрома»{120}.
И еще. Вполне обоснованно критикуя Ставку и И. В. Сталина за изъятие из состава Западного фронта 1-й ударной армии, авторы правильно говорят:
«Она (группа армий «Центр». — Ф. Г.) действительно была на грани полного разгрома, и он бы неминуемо (подчеркнуто мною. — Ф. Г.) последовал бы при условии максимального сосредоточения всех усилий наших ограниченных сил, а не ослабления их, как это фактически произошло»{121}.
Командование Западного фронта крупным своим мероприятием, как это подтверждают и авторы книги «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой»{122}, считало «переброску управления 16-й армии с правого на левое крыло фронта, чтобы организовать там за счет перегруппировок новую армию для надежного обеспечения левого фланга фронта с юго-запада и юга». Но возник тогда же вопрос: что могло дать это мероприятие без присылки дополнительных войск? Предоставим право ответа на этот вопрос авторам вышеупомянутой книги:
«На жиздринском направлении развертывалась 16-я армия. Но беда в том, что это объединение появилось не как результат дополнительного усиления фронта, а посредством перегруппировок ограниченных наличных его сил, что ослабило наступательные возможности на других направлениях»{123}.
Но выше мною уже говорилось, что вся помощь для 10-й армии (после изъятия у нее пяти дивизий в состав 1-го гвардейского кавалерийского корпуса) выразилась лишь в присылке к 25 января малочисленных 12-й гвардейской стрелковой дивизии и 146-й танковой бригады, да одного армейского артполка и трех лыжных батальонов. Так что за счет 10-й армии производилось усиление других направлений, а не ослабление их в интересах ее боевых действий. [182]