Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Не числом, а умением

В середине ноября нам было приказано принять участок левого соседа — 129-й гвардейской стрелковой дивизии. После этого наша оборонительная полоса растянулась на двадцать пять километров. В штабе думали о том, как построить боевой порядок, чтобы не только удержать рубеж в случае атаки противника, но и самим быть готовыми перейти в наступление.

Мы решили сосредоточить основные силы на правом фланге. Прочно удерживать узел дорог в районе Стакчина и одновременно готовиться к наступлению на Снину и Гуменне. Правый фланг обороняли 31-й и 39-й стрелковые полки с четырьмя дивизионами артиллерии. Им была отведена полоса протяженностью десять километров.

Боевой порядок каждого из этих полков состоял из двух эшелонов.

Зато 37-й полк с одним артдивизионом оборонял пятнадцатикилометровый рубеж. Сплошного фронта, разумеется, не было. Оборона состояла из отдельных узлов сопротивления на высотах, важных в тактическом отношении. Наиболее прочно прикрывался район населенного пункта Стриховцы.

В резерве командира дивизии оставался только учебный батальон, насчитывавший сто пятьдесят человек.

Обеспечить такой большой фронт обороны надежным артиллерийским прикрытием мы не могли. Я считал главным обеспечить нашу основную правофланговую группировку, куда и было выделено две трети артиллерийских средств. Там же находились все наши противотанковые орудия и две батареи зенитного дивизиона, поставленные для стрельбы по наземным целям.

В горно-лесистой местности вообще трудно было централизованно управлять огнем артиллерии. Маневр траекториями в горах затруднен. Особую роль приобретало умелое взаимодействие артиллеристов со стрелковыми подразделениями. Для надежной связи пехоты с «богом войны» использовались радио, телефон, световые сигналы. Наши офицеры различных родов войск действовали в [113] трудных условиях грамотно, четко, хорошо понимая друг друга.

31-му стрелковому полку было приказано привести частную операцию по овладению высотой 960 севернее Стакчина. Для этой цели был подготовлен батальон майора И. М. Сараичева. Артиллерийская группа, обеспечивающая действия батальона, состояла из одного дивизиона артиллерийского полка и всей артиллерии стрелкового полка. Офицеры-пехотинцы совместно с артиллеристами произвели рекогносцировку, установили общие сигналы вызова и прекращения огня по рубежам. В стрелковые подразделения были направлены специальные бойцы — наблюдатели с ракетами. Они следили за действиями нашей и вражеской пехоты, находясь непосредственно в цепях, и своевременно подавали сигналы артиллеристам.

Кроме того, при стрелковых ротах находились командиры взводов управления артиллерийских батарей с радиостанциями и ориентирными схемами. Они сами подавали команду на открытие огня или быстро вызывали его через командиров батарей. И хотя видимость в день боя была ограниченная, нам удалось подавить почти все огневые точки противника. Мы без больших потерь заняли высоту, являющуюся важным пунктом в общей системе обороны немцев.

Прямо скажу, я был доволен. Многие наши офицеры научились воевать не числом, а умением, научились беречь людей.

Находясь в горных лесах, мы вели наблюдение за противником не только с основных наблюдательных пунктов, как это обычно бывает. Для детального изучения вражеской обороны была создана целая сеть подвижных НП, которые выявляли огневую систему противника на участках, не просматривавшихся с основных НП. Подвижная группа состояла обычно из двух разведчиков, вооруженных биноклями или перископами. Причем подбирались люди, хорошо ориентирующиеся на местности, умеющие точно нанести цель на карту, а при необходимости вызвать и корректировать артиллерийский огонь.

Я хорошо запомнил боевой эпизод, когда отличился командир отделения разведки 796-го артиллерийского полка сержант Каймаков. Находясь на подвижном НП во время наступления наших частей на Острожницу, сержант обнаружил фланкирующий пулемет, укрытый в густом [114] кустарнике. Командир артиллерийской батареи не мог видеть эту огневую точку. Каймаков подполз ближе к пулемету и ракетами указал направление стрельбы. Батарея, получив ориентир, подавила пулемет. Наша пехота продвинулась дальше.

Отказаться от шаблона, думать, искать наиболее выгодные способы ведения боя, использовать для своих целей сложные условия местности — вот что требовал я от офицеров и от рядовых бойцов.

В частях и подразделениях поощрялась и поддерживалась инициатива, смекалка воинов. Чтобы улучшить исходные позиции для предстоящего наступления, 39-й стрелковый полк должен был захватить высоту 404. Но как? Противник там врылся в землю, у него три станковых пулемета и два дзота. Подавить их артиллерийским огнем с закрытых позиций было невозможно.

Воины нашли выход. Они подняли на вьюки два 76-миллиметровых орудия, по крутым горным тропам доставили их на северо-западный скат высоты. Установили орудия, подвезли снаряды и внезапно ударили по врагу прямой наводкой.

Фашистские пулеметы и дзоты были разбиты за несколько минут. Наша пехота ворвалась на вершину и закрепилась на ней. А я после этого случая еще раз потребовал от артиллеристов: смело выдвигайте орудия на высоты, бейте прямой наводкой, ведите кинжальный огонь, неожиданный и губительный для противника.

* * *

Южнее высоты 960 мы овладели небольшой безымянной высоткой. Она, как выяснилось, была хорошо пристреляна немцами. Едва лишь наши солдаты поставили там пушку, противник произвел сильный артналет. Трое бойцов были убиты и пятеро ранены.

Лейтенант Цыганков, командир взвода, занимавшего высоту, приказал убрать орудие за обратные скаты. Туда же он отвел и своих людей. Немцы воспользовались этим и неожиданной атакой вновь заняли высотку.

Ко мне пришли Холковский и майор Савченко. Оба злые, возбужденные. Они предложили немедленно отдать под суд лейтенанта Цыганкова.

— Подождите, надо сначала разобраться, — ответил я. [115]

Позвонил командиру полка Олехновичу, спросил:

— Верно ли, что безымянная высотка южнее отметки 960 захвачена противником?

— Да. Командир взвода Цыганков без разрешения оставил высоту.

— А как это произошло?

— Цыганков говорит, что он мог бы там потерять всех людей. А мне, товарищ генерал, звонил Савченко, требует арестовать Цыганкова.

— Не торопитесь арестовывать да судить. Направляю к вам прокурора, вместе с ним разберитесь, как все получилось.

Прокурор Франгулов был человеком объективным и весьма добросовестным. Он никогда не спешил с выводами, свое мнение обосновывал вескими доводами. Отправив его в полк, я сказал Холковскому и Савченко:

— Вернется Франгулов, тогда вызову вас и вместе заслушаем его доклад.

Незадолго до полуночи мне позвонил Олехнович: в деле разобрались, прокурор Франгулов пошел в штаб дивизии. Я позвал Холковского и Савченко.

Мы ждали четыре часа, но Франгулов не появлялся. Я выругал по телефону командира полка за то, что отправил прокурора без сопровождающих. Олехнович ответил:

— Я предлагал ему солдата, но он отказался — сам, мол, хорошо знает дорогу.

Снова началось ожидание. Холковский, расхаживая по комнате, сказал:

— Вот вы, Василий Федорович, часто повторяете, что в горах побеждает тот, кто владеет высотами. Но вот офицер струсил, отдал высоту, а вы не делаете решительных выводов.

— Да, я повторял и буду повторять известное правило. Но я никогда не учил придерживаться шаблона, как слепой стены. Есть высоты, заняв которые, вы господствуете над противником, но есть и такие высоты, на которых сам становишься мишенью. Терять людей понапрасну — это огромное преступление. Думаю, что Цыганков не струсил. Он боевой, опытный командир. Кстати, вы помните, недавно был приказ об одном командире дивизии, который, попав в окружение, решил бросить технику, но вывести людей. Трибунал приговорил его к высшей мере наказания. А Президиум Верховного Совета решение отменил, [116] посчитав, что командир дивизии поступил правильно, спасая людей.

— Это так. Но Цыганкова надо судить, чтобы не повадно было другим, — ответил Савченко.

— Для примера, значит? — переспросил я. — А Цыганков, между прочим, уже третий год на фронте, третий год на передовой рядом со смертью ходит. Помните, его взвод первым ворвался на вершину горы Кичеры...

В это время появился наконец Франгулов.

— Где вы пропали? Ждем вас тут, беспокоимся...

— Ваше беспокойство имело полное основание. Я чуть к противнику не попал, — ответил Франгулов. — Свернул не на ту тропинку и нарвался на группу солдат. Они шли впереди и меня не видели. Сначала не разобрал, кто это, но когда услышал немецкую речь, мороз пробежал по коже! Сразу замедлил ход, стал отставать. Вдруг один из немцев окликнул меня. Я бросился бежать, вслед — автоматная очередь. Метров триста стрелой пролетел! Стал под деревом, прислушался — тишина. Сориентировался по звездам, взял направление на восток. Шел минут двадцать. Вдруг — шаги. Свернул с тропинки, напряг слух и зрение. Вижу, идет ишак, и сзади — двое солдат. Сразу отлегло от сердца. Это повара возвращались с передовой. Я пристроился к ним.

— Да, ценный был бы «язык» для немцев! — пошутил Савченко.

Франгулов вспыхнул и произнес резко:

— «Языком» для врага я никогда не стану! Но и сидеть в тылу, как некоторые другие, тоже не буду!

— Успокойтесь, — вмешался я. — Дело серьезное. Заблудиться в горах нетрудно. Есть же мой приказ: офицерам ходить днем и ночью только с сопровождающими!

— Виноват, товарищ генерал, — ответил Франгулов. — Больше не повторится. А теперь разрешите доложить о лейтенанте Цыганкове. По моему глубокому убеждению, лейтенант Цыганков поступил правильно. Высотка, которую занял взвод, совершенно голая. Противник хорошо просматривает ее и может держать под прицельным огнем. Взвод нес бы неоправданные потери. Чтобы спасти людей и орудие, Цыганков спустился на восточные скаты высоты. Там он сейчас и находится. Но Цыганков доложил командиру полка, что овладеет западными склонами высотки с другого направления.

Я снял телефонную трубку, вызвал Олехновича. [117]

— Скажите, эта высотка имеет значение для обороны полка?

— Для обороны она значения не имеет, товарищ генерал. Но в момент наступления может нам помешать. Цыганков дал слово, что займет западные склоны.

— Пусть действует.

На следующий день Олехнович доложил, что лейтенант обещание выполнил. Взвод Цыганкова решительным броском занял западные склоны, захватив пять пленных, два миномета и около ста мин. Потери взвода — двое легко раненных воинов.

Я приказал представить к награде лейтенанта и солдат, отличившихся в этом бою. Спросил Холковского:

— Ну, Михаил Соломонович, человек-то достойный?

— Извините, Василий Федорович. Погорячился вчера.

Этот инцидент не отразился на наших взаимоотношениях. Мы с Холковским воевали вместе уже больше года, я относился к нему с уважением. Человек он был энергичный, смелый в бою. Шел туда, где трудно, действовал не только словами, но и личным примером. Хороший он был и начальник политотдела.

* * *

Как я уже говорил, на пятнадцатикилометровом участке 37-го стрелкового полка мы не имели сплошной оборонительной полосы. Естественно, что в этом районе и наши и вражеские разведчики без особых трудов проникали через линию фронта.

Однажды ночью наши разведчики задержали возле села Колоница двух парней — Степана Гудака и Юрия Габурая. Они сказали, что на следующую ночь линию фронта перейдут еще трое — Иосип Шпиталик, Юрий Галамка и Павел Карля. Все они из села Снина, решили помочь воинам Советской Армии. Они хорошо знают местность, им известно, где у немцев минные поля, оборонительные сооружения, где расположена артиллерия гитлеровцев.

На следующую ночь действительно явились еще три парня. Им было по 17–18 лет. Я послал в 37-й полк начальника разведки майора Кирюшина и майора Вахонина, чтобы на месте внимательно разобрались с парнями. Если не будет никаких сомнений, можно использовать их в качестве проводников для наших разведчиков. [118]

Юноши охотно приняли предложение. В ночь на 12 ноября разведгруппа дивизии, состоявшая из восьми солдат и старшего сержанта Ковалева, перешла передний край обороны противника. Сопровождали группу Степан Гудак и Юрий Габурай. Разведчики обнаружили телефонный провод, перерезали его и сделали засаду. Вскоре появились два немца-связиста. Их захватили без всякого шума. Пленные принадлежали к 83-му артполку, 100-й легкопехотной дивизии.

На следующую ночь шестеро наших разведчиков, которых вел Павел Карля, проникли в глубь вражеской обороны и обнаружили на высоте 482 две пушки, выставленные для стрельбы прямой наводкой по дороге, ведущей в центр Стакчина.

Эти пушки были уничтожены нашими артиллеристами.

Через сутки в ночной поиск к высоте 665 отправились разведчики 39-го полка. Их сопровождали Юрий Галамка и Иосип Шпиталик. Наши бойцы обнаружили на высоте пушку, поставленную на прямую наводку, и два фланкирующих пулемета. Затем разведчики захватили пленного и благополучно возвратились к своим.

Хорошо помогли нам парни из села Снина. Благодаря им мы получили четкое представление о численности противника, о расположении его огневых средств. Все эти данные мы использовали при подготовке к прорыву вражеской обороны.

Наступление должно было начаться со дня на день. Стрелковые полки и артиллеристы ожидали сигнала. Все командиры и бойцы знали свои задачи. Разработан был план преследования отступающего противника. Офицеры, вплоть до командиров рот, получили схемы маршрутов с указанием задач по этапам.

Утром 23 ноября я выехал на левый фланг дивизии, в район обороны 37-го полка. Вместе со мной отправились подполковник Холковский, помощник начальника оперативного отделения дивизии майор Р. Л. Григорян и начальник разведки майор П. В. Кирюшин. В пути мы услышали далеко слева сильный артиллерийский гул.

— Ну вот, товарищи, — сказал я. — Сегодня сто седьмой и одиннадцатый стрелковые корпуса нашей армии начали наступление на Михайльовцы. Если удастся прорвать фронт и взять Михайльовцы, то будут перехвачены все дороги, идущие в тылу врага с севера на юг и на юго-запад. Наши войска отрежут пути отхода противнику, [119] который продолжает оборонять рубеж Медзилобарце, Стакчин.

— А когда двинемся вперед мы? — спросил Кирюшин.

— Наша дивизия завтра с утра перейдет в наступление на Гуменне.

— Пора! — весело произнес разведчик. — Надоело в обороне сидеть!

На командном пункте полка нас встретили подполковник Халбулаев, замполит майор Брелев и начальник штаба майор Склюев. Поздоровавшись с ними, я сразу приступил к делу.

— Есть решение, товарищи, одним батальоном вашего полка нанести удар севернее высоты 1.005 и захватить населенный пункт Морске Око. По нашим данным у немцев там небольшой гарнизон. В случае удачи мы выходим в тыл сотой легкопехотной дивизии, которая обороняет Стакчин, Снину, Пусте Гамри. Но, чтобы захватить Морске Око, нужно пройти шесть-восемь километров по очень трудной местности, все время подниматься в гору без дорог, по крутым склонам, заросшим сплошным лесом. Мы приехали посоветоваться с вами и узнать: кто лучше выполнит эту задачу?

— Капитан Березняк, — ответил командир полка.

— Вызывайте его.

Через несколько минут появился Березняк: улыбающийся, подтянутый, энергичный.

— Как у вас дела? — спросил я, выслушав доклад.

— Скучновато, товарищ генерал. Не люблю в обороне стоять, когда противник не активен...

— А я приехал, чтобы дать вам работу.

— Какую?

— Слушайте. В районе высоты 1.005 есть маленький населенный пункт, вроде какого-то курорта. Там у врага пехотное подразделение и две артиллерийские батареи. Надо захватить этот пункт, а оттуда нанести удар с тыла по Пусте Гамри. Как вы смотрите на это?

— С удовольствием возьмусь за такую операцию.

— А местность вас не смущает?

— Местность трудная, но одна тропа есть. Она идет от моей четвертой роты, обороняющейся на безымянной высоте, и выводит к Морске Око.

— Откуда у вас эти данные?

— Посылал разведку с проводником. [120]

— А кто проводник?

— Лесник. Живет в районе нашей обороны. Человек надежный, имеет жену и четверых детишек. Семьей рисковать не будет.

— Хорошо. Что вам необходимо для выполнения задачи?

— Придайте нашему батальону взвод полковой разведки. Шесть вьючных лошадей требуется заменить в минометной роте. А для боеприпасов нужны десять ишаков.

— Это сделает командир полка. Если вы захватите Морске Око, то весь ваш полк будет переброшен под Стакчин. Вы, товарищ капитан, представляете, какая ответственность перед вами?

— Вполие представляю. Приложу все усилия и задачу выполню!

— Начинайте движение в восемнадцать часов.

— Лучше в семнадцать, товарищ генерал. Позже в этой местности спускается какая-то мгла, а нам нужно засветло пройти очень глубокий овраг.

— Не возражаю.

Я подумал: как просто и легко ставить задачи таким умным, опытным командирам, как Березняк, Бирюков, Сараичев, Момынов, Руднев. Они понимают с полуслова. Говоришь с ними и твердо веришь: эти сделают все, что нужно.

— С вами пойдет майор Григорян с радиостанцией, — предупредил я Березняка.

— Ясно, товарищ генерал. Только больше никого не нужно.

— Опасаетесь, что мешать будут? Нет, капитан. Операция поручена вам. Вы и действуйте.

Заместитель командира полка по политической части взглянул на часы.

— Разрешите собрать коммунистов и комсомольцев батальона.

— Обязательно, майор. Сколько времени на это потребуется?

— За три часа соберем.

— А где?

— На командном пункте комбата, километрах в пяти отсюда.

— На машине можно туда проехать?

— Только на лошади. [121]

— Ясно. Мы с начальником политотдела подъедем и двенадцати.

Посоветовавшись с командиром полка, мы решили усилить батальон Березняка не только взводом разведчиков, но и ротой автоматчиков. Произвели расчет: сколько потребуется боеприпасов и продовольствия на двое суток. Под боеприпасы, главным образом под 82-миллиметровые мины, был выделен ишачий транспортный взвод.

Решив все вопросы, мы вместе с Березняком поехали на его командный пункт. Тропа, по которой осторожно шли лошади, то круто лезла в гору, то стремительно бежала вниз. Больше часа затратили мы на то, чтобы одолеть пять километров.

Командный пункт батальона находился на высотке, с которой открывался неплохой обзор. Но в густом высоком лесу невозможно было точно определить, где проходит передний край обороны. Березняк приказал по телефону, чтобы подразделения обозначили себя ракетами. В Карпатах мы часто применяли такой способ.

Чуть в стороне от командного пункта разместились под деревьями коммунисты и комсомольцы батальона — всего семьдесят человек. Я подошел к ним и рассказал, как важно ударить с тыла по противнику, обороняющему укрепленные позиции в районе Стакчина. Люди слушали очень внимательно. Ведь это им предстояло идти в трудную операцию и вести за собой всех бойцов батальона.

Холковский с Брелевым проинструктировали замполитов рот и секретарей партийных организаций.

Коммунисты и комсомольцы разошлись в свои подразделения.

В семнадцать часов мне доложили: «Батальон приступил к выполнению задачи».

Я еще раз мысленно пожелал удачи Березняку.

Мы поехали на КП дивизии, который располагался в километре восточнее Стакчина. По дороге Холковский рассказывал о том, какие замечательные в батальоне люди. Хвалил замполита полка майора Брелева, которого мы назначили вместо погибшего майора Барышева. Вот ведь недавно работает в полку человек, а уже успел завоевать авторитет.

Я слушал Холковского, а сам думал о батальоне, посланном в тыл врага. Где он сейчас? Что с ним?

В двадцать три часа мы получили радиограмму от Григоряна. В ней сообщалось, что Березняк захватил [122] Морске Око, разгромив батальон немцев. Взята прямо на огневых позициях минометная батарея. Пленных — пятьдесят человек. В двадцать четыре часа батальон двинется на Пусте Гамри.

Это была превосходная новость. Мы еще не начали наступление, а наши воины уже громили вражеский тыл!

Я отдал начальнику штаба Ковалеву распоряжение: 37-й полк к утру сосредоточить в районе НП дивизии, 31-му и 39-му полкам к шести часам приготовиться для атаки.

На рассвете 24 ноября все части Новороссийской дивизии перешли в наступление.

По сути дела, наши успехи, достигнутые в этот день, во многом были предопределены смелыми действиями капитана Березняка. Утром его батальон захватил в тылу немцев село Пусте Гамри. Это произошло как раз в то время, когда 31-й полк атаковал фашистов севернее Стакчина и начал обходить этот узел сопротивления. А 39-й полк отбросил гитлеровцев с западных склонов высоты 404 и охватил Стакчин с юга. Стакчин был сильно укреплен. Только к исходу дня нам удалось полностью овладеть им.

Боясь полного окружения, враг с утра 25-го начал поспешно отходить к селу Снина. Там у противника был второй оборонительный рубеж, но немцы не смогли задержаться на нем и покатились дальше, на Гуменне, прикрываясь сильными арьергардами.

Преследуя немцев, мы ввели в действие заранее подготовленный передовой отряд — второй батальон 31-го полка под командованием майора Сараичева. Батальон усилен был артиллерийским дивизионом, разведывательной ротой дивизии, саперной ротой и батареей противотанковых пушек.

Передовой отряд давил на противника, не позволяя ему остановиться. А капитану Березняку я приказал вести параллельное преследование фашистов, отходящих на Гуменне, и прикрывать 31-й полк от ударов с юга.

Между селом Снина и Гуменне простиралась широкая долина с небольшими возвышенностями. Справа виднелись склоны Восточных Карпат, слева — северные скаты одного из отрогов Карпатского хребта. Этот отрог отделял нас от 107-го стрелкового корпуса.

Горы остались позади. Теперь нам предстояло действовать [123] в условиях, от которых мы, по сути говоря, уже начали отвыкать. В горно-лесистой местности борьба, как правило, шла за высоты, перевалы, дороги, лощины. А на равнине организовывать бой нужно было по-другому. Здесь особое значение приобретала локтевая связь с соседями я тесное взаимодействие всех родов войск.

И еще одна особенность: мы теперь вели бои на территории дружественной Чехословакии. Встреча со словаками в большом селе Онина произвела на меня самое благоприятное впечатление. Жители радостно приветствовали наших воинов, весело рассказывали, как удирали немцы и как точно стреляла советская артиллерия, разбившая несколько вражеских батарей на восточной окраине Снины.

Я предложил командующему артиллерией полковнику Стрункину посмотреть работу наших пушкарей. Стрункин вернулся довольный. Оказывается, огневые позиции вражеской артиллерии были сплошь изрыты нашими снарядами. Убегая, немцы бросили разбитые орудия.

Меткий огонь — это заслуга командира взвода лейтенанта Махлина и сержанта Рахматулина. Они проникли с радиостанцией в тыл противника и точно корректировали стрельбу наших артиллеристов.

Ко мне подошел мужчина средних лет. Назвавшись местным лесником, он сказал:

— Вот в той лощине десять дней назад располагался батальон германской пехоты. Ежедневно в двенадцать часов походная кухня привозила батальону еду. Однажды, как обычно, подъехала кухня, фашисты стали в очередь. Повар принялся раздавать обед. Вдруг на горку вышел русский солдат и почти в упор из автомата начал расстреливать стоявших в очереди немцев. Поднялась паника, было много убитых и раненых. Окончив стрельбу, русский солдат повесил на плечо автомат и спокойно пошел с горки в лес. Немцы подняли тревогу, вызвали собак, долго искали его. Это настоящий герой! — восторженно закончил лесник.

Мы с Холковским заинтересовались сообщением, запросили части, но выяснить, кто совершил этот подвиг, так и не смогли. Скорее всего это был кто-нибудь из разведчиков нашей дивизии.

В Снине мы с начальником политотдела остановились в центре села. Хотели зайти в дом, отдохнуть, да не тут-то было. Сразу же около нас собралось много жителей. Прямо [124] на улице стихийно возник митинг. Один из местных граждан произнес короткую речь:

— Мы, жители Снины, приветствуем доблестную Советскую Армию! Вступление ваших войск на чехословацкую территорию воодушевило наш народ и породило уверенность в том, что скоро все немецкие оккупанты будут изгнаны с нашей родной земли. Мы и наши потомки никогда не забудем своих верных друзей — советский народ и героическую Советскую Армию, спасшую нас от гитлеровских головорезов.

Холковский поблагодарил жителей Снины за добрые слова в адрес советского народа и нашей армии и заверил, что недалек тот день, когда вся Чехословакия будет освобождена от фашистских захватчиков.

* * *

Наши передовые отряды — батальоны Сараичева и Березняка — действовали решительно и энергично. Обходя многочисленные минные поля, они смело атаковывали вражеское прикрытие и отбрасывали его. В полдень 26 ноября Сараичев подошел к юго-восточной окраине города Гуменне. Узнав об этом, я с командиром полка Олехновичем выехал в передовой отряд. Мы прибыли в тот момент, когда командир роты И. Т. Виниченко докладывал Сараичеву, что противник минирует мост через реку Лаборец, намереваясь взорвать его. Около моста установлены два пулемета, которые прикрывают работу немецких саперов.

— Товарищ майор, что же вы медлите? — спросил я Сараичева.

— Сильный пулеметный огонь, товарищ генерал. Сейчас подъедет командир батареи, поставлю ему задачу.

— Действуйте быстрее, не дайте противнику взорвать мост. А вы, Виниченко, двигайтесь к мосту, прикрываясь берегом речки.

— Есть! — Виниченко побежал к конному взводу, стоявшему неподалеку в лощине.

Я не стал больше торопить Сараичева. Он комбат опытный, думающий — сам знает, что лучше делать. Батальон его считался одним из лучших в дивизии. И это, разумеется, не случайно. Солдаты любили майора: он неустанно заботился о своих подчиненных и всегда появлялся там, где было особенно трудно или опасно. Своей [125] отвагой, своим спокойствием в бою он вселял веру в успех: комбат здесь — значит, все будет в порядке!

Кроме хороших командирских и просто человеческих качеств, у Сараичева было еще одно существенное достоинство — он понимал важность воспитательной работы и много сил отдавал ей. Замполит лейтенант Петров и парторг батальона младший лейтенант Чеченков были надежными помощниками майора. В батальоне взяли за правило: полученную задачу должен знать каждый боец. И прежде всего — коммунисты и комсомольцы, которые пойдут в бой первыми, увлекая за собой беспартийных товарищей...

К нам подбежал командир артиллерийской батареи капитан Иванов.

— Где ваши пушки? — спросил Сараичев.

— За домом стоят.

— Видите мост? Правее его на два пальца стоит на берегу пулемет. Левее — второй. Уничтожьте их.

— Сейчас поставлю задачу сержанту Садырову.

Я оглянулся, услышав знакомую фамилию. Конечно, это был он — наш прославленный снайпер. Он уже наводил свою пушку. Через три минуты раздался выстрел. Снаряд угодил точно. Немцы побежали от моста. Садыров крикнул:

— Пулемет врага уничтожен! Второй пулемет снялся, фашисты удирают!

Сараичев подал команду. Батальон поднялся было в атаку, но снова залег. Немцы открыли сильный пулеметный и артиллерийский огонь с восточной окраины города. Мост оказался в нейтральной полосе. Враг держал его под обстрелом.

Между тем разведчики Виниченко, прикрываясь крутым обрывом, продвигались вперед вдоль берега Лаборца. Виниченко тоже увидел, как с моста побежали вражеские солдаты. Выхватив из ножен клинок, он галопом помчался на мост к посту. Спрыгнул с коня и начал рубить провода, присоединенные к толовым шашкам.

Мост был спасен.

Бой за Гуменне продолжал разгораться. Находившийся при передовом отряде командир артдивизиона майор Крутовский быстро развернул свои батареи и открыл огонь по противнику.

Я приказал Олехновичу атаковать немцев, оборонявшихся на восточной окраине города. Оглоблину велел обходить [126] Гуменне с юга. Пока стрелковые батальоны принимали боевой порядок, заняли огневые позиции артиллерийский полк дивизии и приданный нам дивизион гаубичного корпусного полка.

С западной окраины Гуменне начала бить артиллерия противника. В ответ загрохотали наши гаубицы. По вражеским позициям на восточной окраине города нанесли массированный удар сразу три артдивизиона.

Стрелковые подразделения, прикрываясь местностью, бегом разворачивались в цепь. Вскоре раздалось громкое «ура!». Оглоблин доложил — полк перешел в атаку. В это же время батальон Сараичева и разведрота дивизии преодолели крутые берега реки Лаборец и ворвались на южную окраину города.

Разведрота, быстро продвигаясь по переулкам, вышла на северную окраину и оказалась в тылу гитлеровцев. Разведчики открыли огонь по немецким артиллеристам. Это было так неожиданно, что фашисты пустились бежать, бросив орудия. Разведчики захватили три уцелевших пушки, развернули их в обратную сторону и ударили прямой наводкой по отступающим немцам. У врага прибавилось паники. Разведчики вместе с батальоном Сараичева начали преследовать гитлеровцев, убегавших к селу Лесковец.

Успешно действовал и полк Оглоблина. Обойдя Гуменне с юго-запада, он форсировал Лаборец и атаковал там вражеский батальон. Немцы не выдержали натиска и отошли.

К шестнадцати часам город Гуменне был полностью очищен от противника. Мы взяли в плен шестьдесят шесть вражеских солдат, захватили три пушки, два склада с боеприпасами, склад с продовольствием.

От пленных узнали: когда наши войска под Стакчином перешли в наступление, главные силы 100-й немецкой пехотной дивизии начали отходить на Гуменне, чтобы занять заранее подготовленные позиции на берегу реки Лаборец. Однако действия наших передовых отрядов были настолько стремительны, что гитлеровцы не успели как следует приготовиться к отражению атак.

Когда мы вошли в город, там, к нашему удивлению, оказалось очень мало жителей. Однако вскоре выяснилось, в чем дело. Намереваясь долго и упорно оборонять город, немцы выгнали население, заминировали многие улицы, многие дома. Я приказал оставить в Гуменне наших саперов [127] во главе с капитаном Студентовым. Им пришлось проверить каждую постройку, каждую квартиру. Немцы установили мины-ловушки даже в некоторых комнатах. Тронешь стул — раздается взрыв.

Возвращавшиеся в город жители заходили в дома лишь после того, как их тщательно осматривали наши саперы.

Стрелковые части, не задерживаясь в Гуменне, сразу двинулись дальше. Батальон Сараичева с разведротой дивизии и одной артиллерийской батареей буквально по пятам преследовал гитлеровцев. Ворвавшись в село Лесковец, Сараичев выбил оттуда немцев и по собственной инициативе продвинулся еще на восемь километров. Поздно вечером его батальон ворвался в село Штефановце.

После трудного, но удачного дня наступило некоторое затишье. Полк Олехновича остановился на ночь в Лесковце; Оглоблин — в лесу, в восьми километрах южнее; Халбулаев — в небольшом хуторе. Даже штаб дивизии переместился на пять километров западнее Гуменне.

Уже за полночь наши радисты приняли радостное известие: из Москвы был передан приказ Верховного Главнокомандующего, в котором войскам 1-й гвардейской армии объявлялась благодарность за освобождение городов Гуменне и Михайльовцы. Не скрою, что этот приказ был особенно приятен для нас. Ведь наша дивизия одна освобождала Гуменне, и слова благодарности были обращены непосредственно к нам.

Утром во всех частях состоялись митинги, с приказом был ознакомлен весь личный состав дивизии.

Мы с Холковским приехали на западную окраину села Лесковец. Остановились, пропуская мимо себя колонны 31-го стрелкового полка. Настроение у воинов было приподнятое. Бойцы шли стройными рядами, с веселыми песнями.

Возле нас собрались жители села. Они восторженно приветствовали наших солдат.

Из Гуменне нам сообщили, что в течение ночи больше половины населения вернулось в город. Там скоро начнется митинг. Горожане просят, чтобы приехали представители советского командования. Мы послали туда майора Вахонина, а сами отправились в 37-й полк.

Только приехали мы в хутор, где отдыхали батальоны Халбулаева, как за спиной, возле села Лесковец, послышалась [128] сильная стрельба. Что такое? Ведь мы только оттуда?!

Приказал Халбулаеву выслать разведку в Лесковец и приготовиться к бою. Сам поспешил назад, в 31-й полк. Подъехал — и глазам не поверил: на южной окраине села шел напряженный бой.

Поблизости оказался инструктор политотдела дивизии капитан Ковалев. Он доложил: когда полк прошел три километра по дороге на Штефановце, начался вдруг интенсивный артиллерийский и минометный огонь с севера. Командир полка Олехнович почему-то находился в санроте. Полк вел начальник штаба майор Серов. Он сразу же был ранен. Осколочные ранения получили командир первого батальона капитан Рихтер и еще несколько офицеров.

Полк остался без управления. И в это время большая группа немцев при поддержке пяти самоходных установок атаковала полк с фланга. Наши подразделения начали отходить. Немцы ворвались на северную окраину села Лесковец.

Инструкторы политотдела дивизии капитаны Ковалев и Карягин, корреспондент дивизионной газеты «За победу» старший лейтенант Архипов, не успевшие уехать из села после митинга, решили остановить людей. От имени командира дивизии приказывали: «Ни шагу назад!»

Политработникам удалось организовать оборону на южной окраине села. А тут как раз подоспела полковая артиллерия, открыла огонь. Противник был остановлен.

Положение создалось сложное: своего рода «слоеный пирог». Но за годы войны мы привыкли к самым неожиданным ситуациям. Разобравшись в обстановке, я послал Халбулаеву распоряжение обойти Лесковец с севера и нанести удар во фланг и тыл атакующему вражескому полку. А майора Григоряна послал на своей машине к Сараичеву: пусть его батальон займет оборону на восточной окраине Штефановце и не даст противнику отойти. Гитлеровцы сами лезли в мешок, и грех было не воспользоваться этим.

Вскоре на севере завязался бой. Это Халбулаев теснил противника с тыла. Как я и думал, немцы начали отходить на Штефановце. 31-й полк преследовал гитлеровцев. Послышалась стрельба и в Штефановце. Это Сараичев встретил отступающего противника организованным огнем. [129]

Фашисты почувствовали себя скверно. С севера нажимал на них полк Халбулаева, с востока — полк Олехновича. С запада на врага обрушился огонь батальона Сараичева и разведроты дивизии.

У немцев оставалась одна небольшая горловина: они могли выйти к переправе на реке Ондава у села Келча. Мы, вероятно, сумели бы закрыть и эту горловину, но полк Халбулаева подвергся атаке из района села Тополевка. Полку пришлось развернуться на сто восемьдесят градусов. Одновременно противник с юга атаковал полк Оглоблина.

До конца дня отбивали мы настойчивые атаки гитлеровцев с севера и с юга. Лишь в сумерках 31-й полк продвинулся вперед и соединился с батальоном Сараичева в селе Штефановце. А немцы, воспользовавшись темнотой, успели уйти на запад.

Ночью, сопоставив все данные и опросив пленных, я понял, что произошло. Оказывается, с севера нас атаковали части 168-й пехотной дивизии фашистов, отходившие на реку Ондаву, под натиском наших соседей. С юга действовал пехотный полк 254-й гитлеровской дивизии. Мы оказались как бы между молотом и наковальней. Но фашистам не удалось добиться успеха. Даже в таких невыгодных условиях наши солдаты и офицеры сражались спокойно, мужественно и умело. Все распоряжения выполнялись быстро и точно. Офицеры на местах хорошо ориентировались в обстановке и самостоятельно принимали ответственные решения.

В этот трудный день еще раз проявилось возросшее мастерство наших воинов, высокая боеспособность наших полков.

В те часы, когда мы вели напряженный бой возле села Лесковец, в нашем ближнем тылу, на главной улице города Гумеоне, состоялся большой митинг. Многие жители еще только возвращались из лесов и шли на митинг прямо с домашним скарбом.

Саперы быстро сколотили трибуну. На нее поднялись первый секретарь горкома Дронин Владимир Васильевич, майор Вахонин, члены бюро горкома. От имени жителей Гуменне секретарь горкома сердечно поблагодарил воинов 318-й Новороссийской дивизии, которая своими энергичными действиями не дала германцам занять заранее подготовленную позицию по реке Лаборец и этим спасла Гуменне от разрушения. [130]

— Мы будем вечно помнить советских воинов-освободителей! — такими словами закончил он свою речь.

Майор Вахонин зачитал приказ Верховного Главнокомандующего с благодарностью войскам 1-й гвардейской армии, в том числе и нашей дивизии. Затем Вахонин рассказал собравшимся о благородной освободительной миссии Советской Армии.

— Наши воины, — сказал он, — в Чехословакии сражаются так же храбро, как и на своей родной земле. Они не жалеют ни сил, ни жизни во имя скорейшего освобождения братских народов.

Эти слова были встречены аплодисментами и возгласами:

«С Советским Союзом — на вечные времена!»

* * *

На следующий день наше наступление продолжалось. Полк Халбулаева, сбив противника с высот восточнее реки Ондавы, вышел к селу Келча. При этом батальон капитана Березняка захватил небольшой плацдарм на западном берегу.

В селе Келча была взята в плен почти целая рота гитлеровцев из состава 168-й пехотной дивизии.

Полк Оглоблина весь день вел бой с частями 254-й пехотной дивизии на подступах к Ондаве. Полк Олехновича (без батальона Сараичева) оставался в моем резерве: А Сараичеву опять было поручено трудное дело. Я приказал ему нанести удар из-за правого фланга 39-го полка и выйти к реке Ондаве севернее деревни Домаша. К концу дня батальон Сараичева и правофланговый батальон 39-го полка, возглавляемый майором Рудневым, ворвались в этот населенный пункт.

Я забыл упомянуть о том, что последние двое суток непрерывно лил дождь. В реках и ручьях забурлила мутная вода. Река Ондава не широка, но она быстрая и глубокая. Берега обрывистые. Саперам нужно было сделать несколько спусков и подъемов, чтобы техника могла переправиться через реку. Нам помогли местные жители. В селе Келча они даже построили на скорую руку паром. В Домаше дали нашим бойцам лодки.

Дороги, особенно полевые, стали почти непроходимыми для артиллерии и обозов. Это затрудняло наступление, [131] снижало темпы. И все же к вечеру нам удалось захватить два небольших плацдарма на западном берегу Ондавы.

29 ноября мы вели бои за расширение плацдармов. В этот день был тяжело ранен наш боевой комбат майор И. М. Сараичев. Я очень огорчился, узнав эту новость. Жаль было расставаться с таким замечательным командиром.

О майоре Сараичеве, о его успехах и мастерстве, я не раз упоминал в этой книге. Сейчас мне хочется рассказать и о другом офицере, который вместе с Сараичевым особенно отличился в боях возле города Гуменне, о командире разведроты капитане Виниченко.

Я хорошо знал этого бравого кубанского казака. Еще с 1932 года запомнился мне чернявый, энергичный и смелый кавалерист — старшина эскадрона в Уманском полку 12-й кавдивизии. Я тогда служил в штабе 4-го кавкорпуса. Однажды мы проверяли Уманский полк. Виниченко отличился — лучше всех рубил шашкой. Командир корпуса Апанасенко вручил ему в награду часы. Виниченко носил их на фронте и любил повторять не без гордости: «Наш генерал знает, за что я получил этот подарок».

Когда я принял дивизию, Виниченко был у меня адъютантом. Оказавшись в пехоте, он не хотел расстаться с казачьей формой. Летом носил кубанскую шапку с красным верхом и кавказский пояс. Зимой — длинную кавалерийскую шинель и бурку. Я не запрещал ему. Его смелость и исполнительность с лихвой искупали мелкие нарушения.

В боях под Севастополем он был ранен и отправлен в сочинский госпиталь. Из госпиталя попал в запасную часть и лишь через три месяца возвратился к нам. Догнал нас уже в Карпатах.

— Товарищ генерал, капитан Виниченко после выздоровления прибыл в ваше распоряжение, — доложил он, явившись ко мне.

— Как здоровье?

— Здоровье хорошее, раны зажили.

— А как в тылу, понравилось?

— Не понравилось, — решительно ответил Виниченко.

— Почему?

— После госпиталя меня отправили в запасную дивизию в офицерский резервный батальон. Оттуда хотели послать с маршевой ротой на другой фронт. Хорошо, что у меня была выписка из приказа генерала Петрова, где [132] сказано: «Всех солдат и офицеров 318-й Новороссийской дивизии, участников десантной операции на Эльтиген, после выздоровления направлять в свою дивизию». А когда сказал, что я адъютант генерала Гладкова, мне сразу выдали документы. Вас там знают. Не понравилось мне там, товарищ генерал. Запасная дивизия готовит резервы для фронта, а часть офицерского состава во взводах, ротах, батальонах молодой, здоровенный, не нюхавший пороха народ.

— Откуда вы знаете, что они здоровые, что они не побывали на передовой?

— Да как же, ни одной нашивки за ранение я ни у кого не видел. Спросил у одного комбата — майора: «Где воевал?» Он покраснел, ответил нехотя: «Понимаешь, еще не воевал...» Как такие офицеры могут готовить для фронта солдат, если они сами не видали живого фашиста?!

— Но есть же, вероятно, и такие, которые воевали?

— Нету, товарищ генерал. Сам убедился. Заходил в политотдел дивизии — там тоже необстрелянные. Начальник политотдела молодой, крепкий, сильный. Мне так обидно стало. Вот где бы работать нашему заместителю начальника политотдела майору Вахонину! Он уже пожилой, два раза раненный — самое место для него. Или возьмем комбата капитана Березняка — три ранения имеет, трудно ему. А у него большой боевой опыт, человек он грамотный. Он бы научил солдат, как нужно воевать. А то ведь новички иногда зазря гибнут. Вы же сами убедились. Прибыло пополнение из этой запасной дивизии, у всех числится: «Прошел трехмесячное обучение». А когда начали проверять, многие солдаты элементарных правил не знают. Такие учителя у них — тыловики без фронтового опыта. Была бы моя власть, я бы их всех из теплого спокойного места на фронт отправил. А туда послал бы людей, которые давно уже на передовой лямку тянут, которые уже успели свою кровь пролить.

— В этом отношении вы правы. Но что бы вы говорили, доведись вам самому работать в тылу?

— А я, товарищ генерал, просто не смог бы. У меня здоровье хорошее, зачем мне за чужими спинами от войны прятаться?! Меня бы совесть замучила. Мое место здесь. Извините, товарищ генерал, но адъютантом больше быть не хочу, направьте меня в строй.

— Да, вам пора идти на повышение. Хотите командовать разведывательной ротой дивизии? [133]

— Спасибо, товарищ генерал! Доверие оправдаю!

И действительно, за короткое время Виниченко навел в разведывательной роте отличный порядок. У нас часто стали появляться пленные. В боях под Медзилобарцем Виниченко сам, ведя ночную разведку, захватил немецкого связиста. От пленного он узнал, где расположен командный пункт вражеского батальона. По своей инициативе Виниченко атаковал этот КП южнее села Видрань. Немецкий комбат был убит, в плен удалось взять двух телефонистов и радиста вместе с радиостанцией.

Однажды, когда мы оборонялись под Стакчином, ко мне пришли начальник разведки майор Кирюшин и капитан Виниченко. Оба довольные, улыбающиеся.

— Что это у вас такое веселое настроение?

— Мы хотим доложить об одном мероприятии, — сказал Кирюшин. — Вот капитан Виниченко просит разрешения сформировать в разведроте конный взвод. Мотивирует тем, что скоро выйдем на равнину, а там нужна будет более подвижная разведка.

Мне такое предложение понравилось. Сразу прикинул: лошадей в дивизии много, можно выбрать хороших.

— А кавалеристы есть в разведроте?

— Есть, товарищ генерал, — ответил Виниченко. — Я уже всех кавалеристов собрал в первый взвод. И шашки имеются, только шпоры нигде не найдем. Но мы их сами сделаем.

Я дал согласие. Распорядился, чтобы разведчикам выделили лучших лошадей. Виниченко сиял.

Через неделю я попросил показать мне конных разведчиков. Увидел взвод и удивился: лошади подобраны одной масти, все гнедые, в хорошем теле. Всадники уверенно держались в седлах, лихо рубили шашками и преодолевали препятствия. Мне, старому кавалеристу, приятно было смотреть на них.

У самого Виниченко была необычная шашка в серебряной оправе. Ему явно хотелось, чтобы генерал обратил на нее внимание.

— У вас кубанская шашка?! — сказал я. — Где вы ее достали?

— Это от деда. Когда я возвращался из госпиталя, заехал домой и взял ее.

Виниченко вытащил клинок из ножен и протянул мне.

— О! Настоящая дамасская сталь!

— Так точно, дамасская! [134]

Капитан взял клинок и резким движением крутнул его над головой. Клинок издал приятный, свистящий звук.

— Берегись, фрицы! Капут тому, кто попадет под удар! — весело крикнул Виниченко.

Это был тот самый клинок, которым он рассекал потом провода, тянувшиеся к толовым зарядам на мосту через реку Лаборец.

* * *

Пролетели годы. И вот власти округа Гуменне пригласили меня в город, чтобы вместе отметить 25-ю годовщину разгрома германского фашизма. 12 мая 1970 года меня избрали почетным гражданином города Гуменне.

Я побывал в тех местах Восточной Словакии, которые освобождала наша дивизия, и был обрадован тем, что увидел. Во время войны, когда преодолевали Восточные Карпаты, мы даже на подводах не всегда могли проехать по дорогам между селами Руина, Тополя, Прислуп, Старина. А теперь я ехал там на машине по прекрасному асфальту. Раньше дома в этих селах были деревянные, под соломенными крышами, с маленькими окнами. Теперь почти у каждой семьи — двухэтажный кирпичный дом, в некоторых дворах стоят собственные легковые машины. Крестьяне в этих местах носили домотканую одежду, а сейчас отличить сельского жителя от городского почти невозможно.

Село Снина стало солидным городом, в котором построен крупный машиностроительный завод. Около пяти тысяч рабочих трудятся там. В городе большой техникум, который готовит для завода кадры.

Гуменне запомнился мне как небольшой провинциальный городишко, не имевший промышленности. Сейчас там действует крупный химический комбинат, оборудованный современными машинами. Выросло много жилых домов, школ, детских садов, больниц. Совсем новое «лицо» теперь у этого помолодевшего города.

Неузнаваемо изменился и стал городом Медзилобарце, за который мы вели тяжелые бои. В нем тоже построен и работает машиностроительный завод.

При буржуазном правительстве таким районам Восточной Словакии, как Гуменне, не уделялось никакого внимания. Заводы не строились, крестьяне жили в нищете. В социалистической Чехословакии положение резко изменилось. [135] Создана промышленная база, на смену частному крестьянскому хозяйству пришла кооперация.

Я побывал на заводах, в кооперативах, учебных заведениях. Беседовал с рабочими, крестьянами, школьниками, студентами, служащими, узнал много нового. Особенно приятное впечатление произвели на меня руководящие товарищи, партийные и не состоящие в партии. Это, как правило, молодые работники, выходцы из бедных крестьянских семей. В социалистической Чехословакии они окончили высшие или средние учебные заведения, хорошо знают местные условия, люди доверяют им — своим землякам.

Большим уважением пользуются старые коммунисты. В Гуменне живет Сабо Ладислав, член партии с 1921 года, участник гражданской войны в России. Вернувшись домой в 1922 году, он создал в своем городе ячейку коммунистической партии Чехословакии. Сейчас ему уже восемьдесят лет, но его постоянно избирают членом бюро окружкома.

Мне очень хотелось выяснить, как сложилась судьба тех молодых патриотов, которые перешли к нам через линию фронта и потом помогали нашим разведчикам проникать во вражеский тыл. Оказывается, Иосип Шпиталек и Степан Гудак добровольно вступили в Чехословацкий корпус генерала Свободы и до конца войны сражались с гитлеровскими захватчиками. Павел Карля был ранен в боях за Снину и долго лежал в госпитале. Юрий Габурай и Юрий Галамка сразу после освобождения их родных мест поступили в милицию.

Сейчас все эти товарищи живут и работают в городе Спина и охотно вспоминают о боях и походах, участниками которых им довелось быть. [136]

Дальше