Разгром королевских десантников

Остался позади долгий путь по дорогам освобожденной Украины. К 15 августа все части дивизии сосредоточились юго-восточнее города Стрыя. Не успел еще я отдохнуть — позвонил командир нашего 3-го горнострелкового корпуса генерал-майор А. Я. Веденин.

— Сегодня в корпус прибудет командующий фронтом генерал Петров. Он приказал собрать командиров дивизий. Приезжайте к одиннадцати.

В десять тридцать, когда я приехал в штаб корпуса, там уже находились командир 128-й стрелковой дивизии генерал-майор М. П. Колдубов и командир 242-й стрелковой дивизии генерал-майор В. Б. Лисинов. Все ждали.

Машина командующего подошла к дому точно в указанный срок. Генерал Петров легко спрыгнул на землю, сказал с улыбкой:

— Приветствую славных воинов Кавказа и Крыма!

Он пожал каждому из нас руку и познакомил с начальником штаба фронта генерал-лейтенантом Ф. К. Корженевичем.

Командующий достал из кармана платок, протер очки.

— Ну и жарко сегодня, товарищи, как в Крыму! — Повернувшись к Веденину, предложил: — Что же, хозяин, приглашайте гостей!

Веденин повел нас в комнату, в которой был накрыт стол.

— Ого! — засмеялся Петров. — Сразу видно кавказское гостеприимство! За таким столом одно удовольствие решать военные вопросы. А я, кстати, проголодался в дороге.

Никто из собравшихся не жаловался на отсутствие аппетита. Мы с удовольствием отведали всего, что было на столе.

— Я рад, — снова заговорил Петров, — что славные дивизии и их командиры, с которыми мне пришлось воевать на Кавказе, в Тамани, в Крыму, прибыли в Четвертый Украинский фронт. Теперь нам с вами предстоит штурмовать Карпаты. Особенность Восточных Карпат в том, что они покрыты густыми лиственными лесами, изрезаны [41] глубокими оврагами. Много небольших рек и ручейков. Все это будет затруднять маневр наших войск, замедлять темп наступления и способствовать противнику в организации обороны. Но ведь все вы имеете опыт боев на Кавказе. Сейчас ваши дивизии переходят на новые штаты, станут горнострелковыми. Это тоже поможет вам. В штабе фронта разработана инструкция по боевой подготовке войск в горах. Нужно немедленно приступить к занятиям и упорно тренировать солдат. Времени на подготовку мало. Очень важно научить артиллеристов и минометчиков перевозить материальную часть на вьюках. И чтобы лошади привыкли ходить под вьюками.

Разговор незаметно перешел на прошлое. Вспоминали Тамань, форсирование Керченского пролива. Обращаясь ко мне, командующий сказал:

— Василий Федорович, то, что вы пережили в Эльтигене, больше не повторится, но будьте готовы к суровым испытаниям. Я вынашиваю один замысел и хочу поручить вам ответственную задачу. Но об этом мы побеседуем с вами в другой раз.

Я уехал из штаба корпуса озабоченным. С нетерпением ждал новой встречи с командующим. И вот 26 августа поздно вечером мне позвонил командир корпуса генерал-майор Веденин.

— Срочно выезжайте ко мне, вызывает Петров.

Приехали мы к командующему в полночь. Петров сидел за столом вместе с начальником штаба. На стене просторной крестьянской комнаты висела карта. Командующий обратился ко мне:

— Помните, товарищ Гладков, я говорил вам о своем плане?

— Помню.

— Так вот, смотрите сюда, — показал он на карту. — Вот Стрый, дальше Карпаты, а по ту сторону Карпат — Закарпатская Украина. Народы Закарпатской Украины ждут освободителей. Мы решили создать подвижной отряд, который прорвется через Карпаты по труднопроходимой местности и, при поддержке партизан и населения, захватит города Мукачево и Ужгород. Таким образом, будут отрезаны все коммуникации противника. Эту задачу Военный Совет фронта возлагает на вас. И нам хотелось бы знать ваше мнение.

— Готов в рейд.

— Да, именно в рейд! В глубокой рейд, только не [42] конницей, а пехотой... Вам будет трудно. Очень трудно.

— Понимаю. Уверен, что дивизия справится с задачей.

Обращаясь к начальнику штаба, Петров сказал:

— Я знал, что Гладков подойдет на это дело.

И снова мне:

— Вот вам направление на карте. Пока изучайте сами. Вы, товарищ Веденин, тоже никого не посвящайте в этот план. Состав отряда мы еще окончательно не подработали. Вызовем вас через несколько дней. А вы за это время тоже подумайте, а потом доложите свои соображения. Кстати, товарищ Гладков, вы брусиловскую операцию не изучали?

— Изучал в общих чертах. Детально не знаю.

— Вот вам воспоминания Брусилова. Почитайте, может, пригодятся. Войска Брусилова прекрасно дрались в Карпатах.

Возвращаясь от командующего, я думал о предстоящей операции. В стойкости и выносливости солдат и офицеров я не сомневался. Но на сердце было тревожно. Ведь и у нас есть определенные недостатки, недоработки. Кое-что можно еще устранить, но есть такие вопросы, которые решатся только со временем. Особое беспокойство вызвали у меня новые командиры стрелковых полков. В обычной обстановке с обязанностями справляются хорошо. Но каковы они в бою?

Вот командир 31-го полка подполковник Д. Е. Симутин. Прибыл он к нам из академии после освобождения Крыма. Человек образованный, рассудительный, но фронтового опыта почти нет.

В 37-м полку несколько лучше. Подполковник И. И. Черный приехал в дивизию перед наступлением на Керчь. Но под Севастополем, едва начались бои, он был ранен. Его увезли в медсанбат, вместо него полк возглавлял другой офицер. При всем том у меня было время присмотреться к подполковнику Черному, оценить его возможности. А командир 39-го полка подполковник М. Е. Оглоблин прислан в дивизию недавно, и его боевые качества мне совсем неизвестны.

За кого я был спокоен, так это за наших артиллеристов, умелых и опытных воинов. Командир артполка М. И. Стрункин — кадровый офицер, хороший организатор. Командиры дивизионов майоры Сыч, Крутовский и Цогоев — грамотные артиллеристы, много раз показавшие в боях свое мужество и мастерство. [43]

Командир противотанкового дивизиона майор Крымец и командир зенитного дивизиона майор Смирнов тоже на месте. Личный состав у них хорошо подобран, обучен.

Да, артиллеристы не подведут в трудных условиях. Саперы — тоже. Особенно ветеран дивизии командир саперной роты капитан Студентов.

Начальники штабов в полках — все мои старые знакомые, бывшие комбаты, боевые смелые командиры. Майоры М. А. Серов, А. М. Трегубенко, П. П. Корабельщиков справятся с любой задачей. Замполиты полков И. Т. Степанов, И. П. Барышев, А. Т. Орлов, Г. И. Руднев, Г. А. Смирнов — политработники с большим стажем, знают своих людей, работают с огоньком, увлеченно.

Самое, пожалуй, сильное звено в дивизии — это командиры батальонов. Офицеры Момынов, Березняк, Носань, Бирюков, Сараичев и другие — все они прошли, как говорится, сквозь огонь и воду, получили крепкую закалку. И опора у них прочная: в каждом батальоне есть костяк из ветеранов, бывалых солдат, сержантов и офицеров.

Нет, не зря заверил я командующего — дивизия наша вполне способна действовать в самых сложных условиях.

На свой командный пункт приехал я в пять утра. За ночь не сомкнул глаз, но спать не хотелось. Взял карту, начал изучать указанное мне направление. Потом принялся читать воспоминания Брусилова. Хотел найти примеры, которые можно было бы использовать для себя. Ага, вот поучительный эпизод — разгром дивизии генерала Корнилова. Из-за карьеристских целей Корнилов «проявил инициативу» — вырвался на Венгерскую равнину, захватил Гуменне. А потом был окружен немцами, разбит и сам попал в плен.

Корнилову хотелось славы — погнался за ней и людей погубил. Читая об этом, я подумал, что советские генералы не так воспитаны нашей партией. Проявлять инициативу надо, но только в интересах общего дела, а не для своих личных целей...

Прошло трое суток, но вызова к командующему не было. Я продолжал готовиться к операции. Состоится она или нет — это дело начальства. Но подготовка никогда не пропадает даром.

Снова телефонный звонок из корпуса. Генерал Веденин сообщил, что наш корпус вошел в состав 18-й армии. Завтра поедем представляться командарму, генерал-лейтенанту Е. П. Журавлеву. [44]

— А как насчет рейда? — спросил я.

— Пока ничего не знаю, — ответил Веденин.

Итак, мы снова будем воевать в составе нашей родной 18-й армии, как было на Кубани, на «Малой земле», в Новороссийске и на Таманском полуострове. Это приятная новость. В штабе армии есть бывшие сослуживцы, интересно увидеть их, поговорить.

С командармом мы, командиры дивизий и командир корпуса, не были до сих пор знакомы. Однако при первой же встрече почувствовали расположение к нему. Генерал Журавлев принял нас по-товарищески. Невысокий, голубоглазый, веселый, он подкупал своей простотой и сердечностью.

В комнату, где мы собрались, зашли начальник штаба армии Ф. П. Озеров и начальник политотдела Л. И. Брежнев. Командарм представил нас. Леонид Ильич Брежнев обнял меня, как старого знакомого, сказал командарму:

— В армию вернулась наша Новороссийская дивизия, прославившая себя на Кубани и в Крыму.

— Я думаю, и в Карпатах воевать будем на хуже! — прищурил глаза Журавлев.

— Не подведем свою армию! — заверил я.

Командующий познакомил нас с обстановкой. Мы доложили о состоянии своих дивизий. На этом официальная часть встречи закончилась, и командарм пригласил нас к столу. Кто-то начал отказываться: очень, мол, спешу к себе...

— Ничего, мы всю жизнь спешим, — сказал Журавлев. — Я старый кавалерист, у нас всегда была хорошая традиция — принять гостя с чаркой. Кто, товарищи, служил в кавалерии?

— Двадцать пять лет, — ответил я.

— А в каких частях?

— С гражданской войны и до тридцатого года в кавалерийской дивизии имени Блинова.

— Знаю, хорошая дивизия. Гвардейской теперь стала. А я в червоных казаках у Примакова был. Садитесь ближе, Василий Федорович, есть что вспомнить!

И завязался долгий дружеский разговор.

* * *

В ночь на 1 сентября наша дивизия сменила 226-ю и 271-ю стрелковые дивизии на рубеже от населенного [45] пункта Церковище до Пляек. Мы перешли к обороне на фронте протяженностью в сорок километров. Перед нами находились 16-я пехотная дивизия немцев и 7-я пехотная дивизия венгров. Кроме того, отдельные группы бандеровцев.

Местность была горно-лесистая, изрезанная глубокими оврагами. Враг не имел здесь сплошной линии обороны. Гитлеровцы занимали господствующие высоты, на которых создали опорные пункты, прикрывавшие наиболее важные направления.

Самой высокой в этом районе была гора Лыса. На ней фашисты оборудовали мощный узел сопротивления. Там были траншеи полного профиля, минные поля, проволочные заграждения, несколько дзотов. Имея на горе хорошие наблюдательные пункты, противник все время держал под артиллерийским обстрелом шоссейную дорогу, идущую из города Старый на Болехов и далее на юг. С вершины Лысы немцы вели наблюдение за передвижением наших войск.

На восточных склонах горы Лысы находились позиции первого батальона 39-го полка. Комбат Носань несколько раз пытался овладеть горой, но безуспешно. А захватить ее нам нужно было во что бы то ни стало.

Темной сентябрьской ночью нашими разведчиками были взяты в плен двое венгров. Едва рассвело, ко мне явились начальник штаба дивизии полковник Бойчук и начальник разведки майор Кирюшин.

— Что показали пленные? — спросил я майора.

— В ближайшие дни на горе Лысе венгерская дивизия должна сменить части шестнадцатой пехотной дивизии немцев.

— Это совпадает с агентурными данными?

— Так точно! — ответил Кирюшин.

— Воспользуемся сменой частей. Вы, товарищ Бойчук, готовьте распоряжение 39-му полку: провести частную операцию по захвату горы Лысы. А мы с Кирюшиным поедем в полк. Посмотрим на месте.

В это время в комнату зашел начальник строевого отдела дивизии капитан Вешин.

— Товарищ генерал, вы отправляетесь в тридцать девятый? Возьмите меня с собой! Прошу вас вручить награжденным ордена.

— Ладно, едемте. Это, пожалуй, хорошо — наградить людей перед боем. [46]

По дороге я спросил у Кирюшина, кто из разведчиков достал «языка».

— Опять Ковалев. Вы ведь его знаете? Он герой от рождения.

— Героев от рождения, положим, не бывает. Человек, который в решительный момент делает то, что нужно в интересах боя, это и есть герой. А Ковалева я хорошо знаю. Он как-то рассказывал мне о себе. Жил в Новороссийске, работал на заводе «Октябрь». Началась война — ушел воевать в морскую пехоту. В составе морской бригады отступал до Новороссийска. Во время боев за город целые сутки оборонялся в своем доме. Родных там уже не было, о судьбе семьи ничего не знал. Немцы обошли с тыла. Ковалев со слезами на глазах оставил дом, прорвался к своим. Потом попал в нашу дивизию, стал разведчиком. В обороне под Новороссийском каждый день смотрел на свой дом и видел, как от снарядов и мин менялись его контуры, как он превращался в руины.

— Очень уважают Ковалева в разведроте, — сказал майор Кирюшин. — Шутка ли: на его счету уже пятнадцать взятых в плен немцев. А сейчас у него особенно хорошее настроение — на днях получил письмо от родных из Новороссийска. Пишут, что живы, здоровы, восстанавливают свой дом. Ковалев на радостях пообещал достать «языка» и вот — привел.

— Вы завтра постройте роту, от моего имени поблагодарите Ковалева и представьте к награде.

— Слушаюсь!

Мы подъехали к командному пункту полка, который располагался у подножия горы Лысы, в густой дубовой роще. Нас встретил начальник штаба майор Трегубенко — человек высокий, плечистый, с красным лицом, на котором заметны были следы оспы. Я уважал этого трудолюбивого, волевого офицера. Рядом с ним — начальник разведки полка старший лейтенант В. Т. Куликов. Чернявый, всегда с приятной улыбкой, разведчик выглядел моложаво — на вид ему не дашь больше восемнадцати лет. Скромен, застенчив, а в бою — орел. Много раз бесстрашно ходил в тыл к немцам. Год назад, на Тамани, я вручал Трегубенко и Куликову ордена Ленина. Оба они проявили храбрость и стойкость на Эльтигене. Мне приятно было увидеть их.

— А где командир полка? — спросил я.

— На наблюдательном пункте, — ответил Трегубенко. [47]

— Что нового у вас?

— Ничего хорошего нет. Никак не выбьем немцев с Лысы.

— А вы знаете, что немцев на горе должны заменить венгры?

— Знаем от пленного мадьяра.

— Эти данные подтверждаются тремя источниками, им можно верить. Теперь надо не упустить момент, атаковать противника во время смены и овладеть горой.

— Мы думали над этим.

— Передайте командиру полка, пусть приходит на КП. Вместе обсудим, как лучше действовать. А вы, товарищ Куликов, отправляйтесь в первый батальон и с комбатом продумайте организацию разведки. Пусть Носань тоже подготовит план. Главное для нас — своевременно обнаружить смену.

— Есть! Разрешите идти?

— Да. С вами пойдет мой адъютант Семен Якубовский.

Оба ушли. С комбатом Носанем у Куликова сложились дружеские отношения еще в ту пору, когда Носань был первым помощником начальника штаба полка.

Прибежав к другу, Куликов спросил:

— Как противник ведет себя?

— Что-то активничают немцы. Все время делают артиллерийские и минометные налеты. А что, Володя, новости есть?

— Сейчас на КП находится командир дивизии. Он приказал атаковать противника во время смены и захватить гору. Как нам лучше организовать разведку и засаду?

— Я думаю, Володя, лучше всего на левом фланге. Там тропа, которая ведет от вершины горы в тыл врага. Место для засады покажут мои разведчики, которых я каждую ночь посылаю туда.

— Спасибо, друг. Сегодня с наступлением темноты отправлю туда своих людей. А сам ночью буду у тебя находиться. Теперь еще вот что: подумай, как лучше организовать захват высоты. Вероятно, генерал спросит тебя...

Пока Куликов и Носань обсуждали план боя, к нам на КП прибыл командир полка подполковник Оглоблин. Я повторил ему все, что говорил начальнику штаба, а затем предложил пойти в первый батальон.

— Товарищ генерал, там сегодня артиллерийские налеты. Пройти туда трудно. [48]

— Ничего. Там на КП командира батальона вручим ордена награжденным.

Выдержанный, хладнокровный, Оглоблин на этот раз заметно нервничал. Не хотелось ему вести под огонь генерала. И надо же так случиться: в этот момент к нам подъехал командир корпуса генерал-майор Веденин. Узнав, что мы собрались в батальон, Веденин сказал:

— Я тоже иду с вами.

Оглоблин совсем растерялся. Сразу два генерала собираются на передовую!

Я понял его состояние и успокоил:

— Ничего, подполковник, генералы сами за себя отвечают. Да и огонь не такой уж сильный.

Мы пошли. Около часа поднимались по крутой извилистой тропинке. Впереди шагал солдат-проводник, хорошо знавший дорогу на КП комбата. Следом я, потом Веденин, Оглоблин и Кирюшин. За ним — начальник строевого отдела дивизии и помощник начальника штаба полка с радистом.

— Далеко еще? — спросил я у солдата.

— Нет. Осталось метров двести.

И вдруг — минометный обстрел. Одна из первых же мин разорвалась недалеко от нас. Солдату оторвало кисть правой руки. Он сгоряча не заметил, повернулся ко мне, взял под козырек культяпкой, крикнул:

— Товарищ генерал, ложитесь вот в эту яму!

Я, как завороженный, смотрел на его правую руку. Кисть словно отпилена острой пилой. Торчит белая кость.

— Спасибо, дорогой! Укрывайся сам. У кого есть бинт?

— У меня. — ответил Кирюшин.

— Забинтуйте ему руку.

Кто-то крикнул: «Капитан убит!»

Я оглянулся. Неподалеку лежал начальник строевого отдела дивизии. Рядом с ним — разорванная осколком полевая сумка. Из сумки выпало несколько коробочек с орденами.

Я поднял орден Красной Звезды и тут же привинтил его к гимнастерке раненого солдата. Запомнились его глаза: серые, спокойные, чистые. А лицо его все больше и больше бледнело.

Он нашел в себе силы стать по стойке «смирно». Сказал громко:

— Служу Советскому Союзу!

Я осторожно обнял его за плечи. [49]

Подбежал старший лейтенант Куликов с двумя санитарами. Я передал раненого на их попечение.

— Товарищ генерал, вас вызывают в штаб корпуса! — крикнул Веденину радист.

Веденин уточнил, кто вызывает, зачем. Потом сказал:

— Я возвращаюсь. Можете планировать по горе Лысе огонь одного дивизиона корпусного артполка... Ну, будьте осторожней. До встречи.

Мы пошли дальше. Подполковник Оглоблин повеселел: все-таки одним генералом меньше...

На КП батальона капитан Носань подробно доложил, как он намерен действовать. Я осмотрел местность и указал, по какому рубежу можно будет вызвать огонь дивизионной артиллерии. А командира полка предупредил, чтобы он держал под неослабным наблюдением стык между первым и вторым батальонами. Дело в том, что второй батальон занимал оборону по долине реки Мезинка, уступом вперед. Локтевой связи между батальонами не было, это меня беспокоило.

Куликов показал, в каком месте будет выставлена засада. В стык между батальонами выдвинется взвод полковой разведки. Мы с командиром полка одобрили этот план.

На командный пункт дивизии я возвратился вечером. Сразу же явился ко мне начальник штаба Бойчук, доложил взволнованно:

— Вчера мы с полковником Холковским послали в медсанбат инструктора политотдела майора Живанова проверить, как выполняется ваш приказ по охране при размещении в населенном пункте. А сегодня утром командир медсанбата донес: бандеровцы увели Живанова прямо с квартиры.

— Кто ночевал вместе с ним?

— Один солдат. По соседству были врачи Трофимов и Науменко.

— Немедленно ко мне комбата и Трофимова.

Прибыли вызванные. Мы с Холковским и Бойчуком стали расспрашивать медиков. И вот что узнали.

Вечером майор Живанов и командир медсанбата проверили расположение личного состава и охрану. Майор никаких замечаний не сделал. Предупредил, что ночевать будет со своим солдатом, рядом с врачом Трофимовым.

Утром хозяйка, у которой остановился Живанов, рассказала: в сумерках майор послал своего солдата за ужином. [50] Только солдат ушел, в окно постучали. Хозяйка посмотрела — стоят двое военных. Они сказали: майора вызывают в штаб. Тот быстро оделся и вышел. Солдат принес ужин и долго потом ждал своего начальника.

Слова хозяйки полностью совпадали с показаниями солдата.

— А что вам известно? — спросил Трофимова начальник политотдела.

— Я тоже мог стать жертвой бандитов, если бы не спас хозяин квартиры. Когда я зашел в отведенную нам с Науменко комнату, у окна сидел седоусый старик в белой холщовой рубашке, в холщовых штанах и в расшитой кожаной жилетке-безрукавке. Угрюмо посмотрел на меня и не ответил на мое приветствие. Отвернулся в сторону, попыхивая трубкой. Зная, как ревниво относятся местные жители к своим обычаям, я снял пилотку и командирскую сумку, положил на скамейку. Решил начать разговор, но не знал, как лучше обратиться. Наше советское «товарищ» здесь не прижилось. Гражданин — как-то неуместно. Величать «паном» не хотелось. Назвать дедушкой или дядей — еще обидится чего доброго: «в родичи, мол, не набивайся!» Выбрал самое дипломатическое — хозяин. Сказал:

— Хозяин, могу ли я просить вас продать мне молока?

Старик не спеша вытащил изо рта трубку, помял табак большим пальцем, снова несколько раз затянулся. Не глядя в мою сторону, ответил:

— Нема молока!

— Корова же у вас есть, и теленок бегает...

— Корова е, теля бегае, а молока нема, — повторил хозяин.

Послышался слабый женский голос. Старик выколотил о каблук трубку, сунул в карман и откинул занавеску. На широкой деревянной кровати, покрытой одеялом из разноцветных лоскутков, лежала женщина. Она принялась шептать что-то склонившемуся к ней старику, иногда поглядывая в мою сторону. Мне стало неудобно: вроде бы подслушиваю. Я вышел во двор. Жалобно, с каким-то тяжелым придыханием мычала корова. Скрипнула дверь. Вслед за мною вышел старик. Я спросил:

— Что с вашей женой? Хворает?

— Из-за этой вот худобы, — кивнул старик в сторону хлева. — Из-за скотины, будь она неладна! Повредила бабе руку, ничего делать не может. Самому приходится хозяйствовать, а корова меня не признает. Только за сиськи [51] возьмешься — бьет ногой, не хуже того жеребца. Теля и того бье. Фершала нема, кудась в лес подался. Бабка приходила, припарки ставила жинке, да только зря, еще хуже стало.

— Может, я помогу вашей жене, это по моей части.

— Будь ласков! — обрадовался старик.

Он зажег лампу. Женщина — ее имя Олеся — со стоном приподнялась на кровати. Освободив руку, обмотанную шалью и платками, я приступил к осмотру. Рука раздувшаяся, синюшная. Определил: передний вывих плеча. С момента вывиха прошла неделя. Лечение припарками увеличило застой крови. Без наркоза лучше и не пытаться вправлять. Хорошо, что в сумке была ампула с хлоратилом. Дал наркоз. Приложил усилие и почувствовал, как головка плеча скользнула на место. И вовремя. Больная начала просыпаться, напрягла мышцы. Открыла глаза и улыбнулась: «Ой, Опанас, який я гарний сон бачила!» Потом стала оглядываться недоуменно. Осторожно приподняла руку. Спрашиваю: «Не больно?» — «Ни, нисколечки!»

От неприязни старика не осталось и следа. На столе появилась бутыль с мутным самогоном, на шестке зашипела на сковороде яичница. Откуда-то взялся и глечик с молоком. К столу подошла хозяйка, поддерживая перевязанную руку. Я не сдержался: «Вы же говорили, нема молока!»

— Для хорошего человека всегда найдется, а для недруга нема, когда и е!

— Почему же вы сочли меня за недруга?

— Вы, пан доктор, с червоной армией пришли. А с вами и комиссары идут, в колгоспы будут сгонять, все отбирать...

И захмелевший от самогона старик начал рассказывать такие ужасы про колхозное житье, какие могла выдумать только болезненная фантазия. Хотел я объяснить, как живут в колхозах, но дед только крутил головой.

В окно кто-то постучал.

«Наверное, за мной», — подумал я и хотел выйти. Но старик остановил меня: «Почекай трошки. Посиди, я зараз!» И вышел во двор сам.

За дверью слышались мужские голоса. Я прислушался. Старик говорил кому-то: «Я ж вам кажу — не чапайте! Идите соби с богом!»

Вскоре он вернулся и объяснил: «То до мене сусид [52] зайшев, да такий дурный. Видно, побачив бутыль на столе».

А это, оказывается, были бандеровцы, но хозяин их не допустил, спас меня. Вот такая история, товарищ генерал, — закончил Трофимов.

— Где же находился Науменко?

— Он дежурил, пришел поздно. А хозяина я сегодня не видел с самого утра. Хозяйка сказала, что пошел в соседнее село к брату.

— К братьям-бандеровцам в лес, — невесело усмехнулся Холковский.

Пока мы вели разговор с командиром медсанбата и хирургом, в комнату вошел особист майор Савченко. Он молча слушал, потом обратился ко мне:

— Разрешите доложить, товарищ генерал. Вчера в тридцать седьмом полку были задержаны два бандеровских агитатора.

— Да, знаю.

— Я принес их показания.

— Читайте вслух самое главное.

— Есть! — сказал майор и начал: — Вот... «Когда Советская Армия стала приближаться к Западной Украине, из Берлина была получена инструкция, в которой указывалось, чтобы пропагандисты основные усилия направили на разложение советского тыла в областях Западной Украины. Мы должны распространять слухи среди населения о том, что гитлеровская армия ведет планомерное отступление. Нам нужно посеять в народе страх и уверенность, что фашистская армия еще вернется. Особенно усиленно мы должны проводить работу среди парней призывного возраста. Тех, которые пойдут в армию, мы инструктировали, как проводить работу среди советских солдат...

Солдатам нужно все время разъяснять, что народы европейских стран недовольны приходом Советской Армии. Самим же производить грабежи, диверсии среди населения, чтобы подрывать авторитет Советской Армии...» Все, товарищ генерал.

— Ну вот, товарищи, слышали? Бандеровцы, оказывается, способны не только на уголовщину, они себя идейными противниками считают, пропаганду ведут. Нам надо учесть это. В дивизию попало много призывников из западных областей Украины. Вероятно, бандеровские агитаторы как раз и рассчитывают на них. [53]

— С пополнением у нас ведется особая работа, — сказал подполковник Холковский. — Лучшие политработники занимаются с недавно призванными бойцами. Шефство над ними берут воины-ветераны.

— Все это хорошо. Но бандеровцы — они как клопы в щелях. Притаились и ждут, когда удобно напасть. Нам надо сейчас особенно повысить бдительность. И непрерывно разъяснять людям нашу правду, отметать ложь и клевету.

На этом разговор закончился. Все мы сделали соответствующие выводы из случившегося. А судьба майора Живанова так и осталась для нас неизвестной.

* * *

Мы готовились захватить гору Лысу в то время, когда враг будет производить смену частей. Послали засаду в тыл противника, вели непрерывную разведку. Но события развернулись не совсем так, как мы думали.

Девятого сентября в девять часов противник из района высоты 1003 нанес удар парашютно-десантным королевским батальоном. Пятьсот отборных вражеских солдат ринулись на наших бойцов, оборонявших долину реки Мезинки.

Используя скрытые подступы, противник пробрался в наш тыл и атаковал батальон Момынова. Майор Момынов сначала подумал, что через линию фронта просочились какие-то мелкие группы. Выслал разведку — взвод от пятой роты. Разведка сразу же наткнулась на фашистов. Завязался бой. Командир взвода лейтенант Восхин донес, что враг действует крупными силами.

Момынов понял — батальон окружен. Спокойный, неторопливый сибиряк не растерялся. Он приказал быстро занять круговую оборону. По рации сообщил в штаб о сложившейся обстановке.

Замполит капитан Деришев собрал парторгов рот. Речь замполита была краткой:

— Батальон в кольце. Командир полка бросил свой резерв на помощь нам. Коммунисты, покажите пример! Не допустим паники. Ни шагу назад! Нас выручат! А теперь — по местам!

Действительно, командир полка подполковник Оглоблин, узнав о случившемся, сразу же повел на выручку батальона стрелковую роту и полковую батарею. [54]

В это же время взвод разведчиков, возвращавшийся с ночного задания, обнаружил большую группу фашистов, спускавшуюся по крутому обрыву недалеко от КП полка. Взвод залег — разведчики открыли автоматный огонь. Пошли в ход ручные гранаты. И все это рядом с командным пунктом. Начальник штаба полка майор Трегубенко сразу собрал всех бойцов, находившихся поблизости: связистов, саперов, комендантский взвод. Замначштаба капитан Лясковский повел этот сводный отряд на помощь разведчикам.

В десять часов я подъехал к месту боя. Со мной на машинах — рота из учебного батальона и батарея противотанкового дивизиона.

Едва остановились — подбежал Оглоблин. Голова не покрыта, русые волосы взъерошены. Лицо красное, потное, как после бани.

— Что у вас происходит? — спросил я.

— Обстановка сложная: трудно разобраться, где враг, а где наши!

— Ничего. Разберемся вместе.

Оглоблин, успокоившись, доложил:

— Противник обошел Момынова. Я свой резерв бросил на выручку батальона. Только развернул резервную роту в боевой порядок, чтобы ударить по врагу с тыла, противник открыл ураганный огонь с горы Лысы, снаряды рвались в боевых порядках роты. А Трегубенко передал: большая группа противника атакует КП полка. Врагу не удалось захватить КП, атака отбита сводным отрядом, но противник нацелился к нам в тыл. Я собрал группу: все что было под руками. Послал преградить путь противнику. Возглавил группу замполит майор Орлов. При мне остался только радист.

— А связь с Момыновым есть?

— Есть, — ответил радист. — Момынов у аппарата.

— Доложите обстановку! — потребовал я от комбата.

— Противник нажимает с вашей стороны. Жду помощи!

— Держитесь! Сейчас нанесем удар и вместе с вашим батальоном разобьем врага.

Я приказал Оглоблину взять под свое командование учебную роту и при поддержке двух батарей немедленно начать атаку. Орлову выделить еще один взвод, чтобы он ни одного фрица не допустил в тыл наступающим подразделениям. [55]

Едва я отдал эти распоряжения, как с горы Лысы — снова артиллерийский налет по нашим боевым порядкам. И тут же сквозь грохот канонады я услышал пулеметную и минометную стрельбу на горе.

«Неужели и там противник тоже начал наступление?!» Только возникла у меня эта тревожная мысль, как радист крикнул:

— Товарищ генерал, Трегубенко сообщает, что Носань перешел в атаку и ворвался в окопы противника на горе Лысе!

— Молодец Носань! Так и передай, молодец!

Противотанковая батарея и батарея полка ударили прямой наводкой по пехоте врага, скопившейся возле реки Мезинки. Двинулись вперед наши резервные подразделения. Воздух наполнился треском автоматов и пулеметов.

Враг, теснимый сзади, бросился на батальон Момынова, но был встречен сильным огнем. Попав в огневой мешок, фашисты залегли в лощине вдоль речки Мезинки. У королевского десантного батальона оставался один выход: подниматься на гору, прорываться на север. Десантники полезли по крутым склонам. Наша пехота и наша артиллерия открыли беглый огонь — стреляли, как по мишеням. Солдаты вражеского батальона падали с кручи, мешками катились вниз.

В долине, где звуки боя усиливались эхом, стоял невероятный оглушающий грохот.

Но вот стрельба постепенно стихла. Десантный батальон был разгромлен. Враги потеряли больше ста солдат убитыми и столько же ранеными. Среди трупов был обнаружен комбат в чине подполковника, с двенадцатью орденами на груди. Наши бойцы взяли в плен шестьдесят солдат и пять офицеров. Среди них оказались и немцы из третьего батальона 11-го полка, оборонявшего гору Лысу.

Я спросил у пленного офицера:

— Какую задачу ставило ваше командование перед королевским батальоном?

— Мы должны были внезапно напасть на ваши подразделения в долине реки Мезинки и разгромить их. А вторая группа должна была захватить КП полка. Потом общими усилиями разбить ваш батальон, обороняющий восточные склоны горы. В результате открывалась дорога на Болехов.

— Разве ваше командование готовит здесь наступление? [56]

— По-моему, нет. Видимо, наша атака предпринималась для того, чтобы высвободить часть сил с этого участка.

— А почему ваша артиллерия сделала лишь два налета по долине Мезинки?

— Объяснение простое, — сказал пленный офицер. — Ваши пушки, стрелявшие прямой наводкой, сразу разбили все три наши рации. Нам нечем было вызывать и корректировать огонь артиллерии... Мы рассчитывали до подхода ваших резервов разбить окруженный батальон и захватить КП. Но получилось наоборот...

— Понятно, — кивнул я и повернулся к находившемуся со мной начальнику разведки майору Кирюшину. — Организуйте, майор, отправку пленных, помощь раненым...

После напряженного боя какой-то особенно глубокой казалась наступившая тишина. Нервы быстро успокаивались. Появилась усталость, захотелось отдохнуть. Я сел на пень возле старого дуба. В чаще ветвей на разные лады пели птицы. Видимо, они тоже обрадовались тишине. И вдруг это мирное пение заглушил стон. Я обошел вокруг дерева и увидел солдата в чужой форме, лежавшего на земле. Совсем еще юный, он умоляюще посмотрел на меня. Я наклонился над ним. у него началась агония. Юноша умирал, а я думал о той женщине, которая вырастила, взлелеяла его. Для чего?.. Матери страдают от войны не меньше, чем их сыновья...

Ко мне подошел Оглоблин.

— Товарищ генерал, Носань отбил несколько контратак и прочно удерживает гору Лысу... Прибыли Орлов и Момынов.

— Зовите сюда.

Они вышли из-за деревьев. Худощавый блондин Орлов и коренастый, невысокий Момынов. Орлов еще возбужден недавним боем. А Момынов спокоен, будто бы и не был в окружении.

Я поздравил офицеров с победой, велел, чтобы они представили к награде всех отличившихся воинов.

— Сегодня, товарищи, враг рассчитывал на внезапность, он хотел захватить нас врасплох, но просчитался. Однако это не должно успокаивать нас. В горах противник может появиться в любом месте и в любое время. И мы всегда должны быть готовы к его каверзам. Вы, товарищ Момынов, особенно тщательно организуйте оборону. [57]

Теперь есть возможность поддерживать надежную связь с первым батальоном: если не локтевую, то огневую связь обязательно. А мы сейчас в батальон Носаня.

Оглоблин и Орлов сели ко мне в машину. Полчаса мы ехали по дороге. Потом пошли вверх по крутой тропинке. Нас сопровождал взвод разведчиков.

На горе Лысе нас встретил комбат Носань. От него мы узнали, как была захвачена эта господствующая высота. Когда начался бой в долине реки, Носань дал команду ротам подготовиться к отражению атаки. И одновременно поставил задачу: всем подразделениям быть готовыми к штурму горы Лысы. Между тем на позициях противника наблюдалось странное оживление. Фашисты либо готовились к атаке, либо производили смену. Да и разведчики из засады сообщили: у фашистов в тылу большое движение. Одни группы идут на Лысу, другие — обратно.

«Противник производит смену, — решил Носань. — А для того, чтобы отвлечь наше внимание, он атакует батальон Момынова и район штаба полка. Положение сложное. Надо не упустить момент!»

Придя к такому выводу, Носань приказал командиру артдивизиона открыть огонь, а командирам рот подготовиться к броску. Артналет дивизиона и минометной роты был удачным. Батальон поднялся в атаку. Противник не выдержал стремительного напора и побежал, оставляя убитых и раненых. Помогла неожиданность. Батальон без больших потерь овладел важным узлом сопротивления.

Захватив хорошо оборудованные позиции врага, наши роты быстро организовали систему огня. И когда фашисты, приведя себя в порядок, перешли в контратаку, им была готова достойная встреча. Враг несколько раз откатывался назад.

— Вы правильно оценили обстановку и смело приняли решение, — похвалил я Носаня. — Составьте списки отличившихся в бою, завтра приду вручать награды.

Через сутки мы с Холковским вновь поехали в 39-й полк. По пути взяли с собой Оглоблина и Орлова. Как и вчера, поднимались на «виллисе» в гору. Однако теперь противник не обстреливал дорогу, и мы проехали на полкилометра дальше. Потом, до КП комбата, метров триста прошли пешком.

Носань к нашему прибытию собрал тех, кто должен был получить награды. Я зачитал телеграмму командира корпуса, в которой он поздравлял солдат, сержантов и [58] офицеров 39-го полка с разгромом королевского батальона венгров и батальона 16-й пехотной дивизии немцев. Командир корпуса объявлял благодарность всему личному составу полка.

Текст благодарности был напечатан в дивизионной газете «За победу».

Я вручил воинам ордена и медали, а затем, в свою очередь, поблагодарил их.

— Вы, дорогие товарищи, положили хорошее начало боям в Карпатах. Но давайте разберемся: в чем причина успехов? Прошу, товарищ комбат, расскажите, как действовал батальон.

Встал Носань — подтянутый, стройный, энергичный.

— Считаю, что одержать победу нам помогла хорошая организация боя и умелое политическое обеспечение. Готовясь к захвату горы, я поставил перед замполитом и парторгом батальона задачу: разъяснить всему личному составу, какое имеет значение для нас Лыса. Замполит капитан Цупенко и парторг Гоцеридзе направили партийный и комсомольский актив в роты. Агитаторы работали во взводах, отделениях и в боевых расчетах. Они говорили солдатам: овладеем горой Лысой и не будем нести потери — противник не сможет просматривать наши тылы... Мы добивались, чтобы каждый солдат умел применяться к местности, знал направление своего движения, полностью использовал силу огня своего оружия, стремительно продвигался вперед...

Носань посмотрел в мою сторону. Я кивнул одобрительно, и комбат продолжал:

— Во время атаки члены партии показывали пример. Помощник командира взвода парторг роты Языков и коммунист сержант Гукасов первыми ворвались в траншеи противника, Языков убил майора, а Гукасов водрузил красный флаг. Когда был ранен командир взвода, Языков взял командование на себя. Высокое мастерство показал в бою командир минометной роты член партии лейтенант Рожко. Находясь непосредственно в боевых порядках наступающей роты, он корректировал огонь своих минометов. Проявил мужество и старший сержант Яковлев, перед боем вступивший в партию. Противник вел огонь из пулемета и мешал продвигаться первой роте. Яковлев скрытно подобрался к пулемету и забросал его гранатами. Будучи ранен, Яковлев продолжал сражаться до полного овладения высотой... Всех отличившихся даже перечислить трудно, [59] товарищи. Вот хотя бы командир первой роты коммунист лейтенант Озеров. Его рота первой ворвалась в траншею врага, а командир взвода лейтенант Холяков и комсомольцы Пономаренко и Левадный захватили миномет фашистов с полным расчетом.

В бою ранен был наш замполит Цупенко. «Силы у меня еще есть, пока бьется сердце, буду бить врага», — сказал он товарищам. Ему оказали первую медицинскую помощь. Ранение было тяжелое, но Цупенко продолжал отражать контратаки. Своим примером он воодушевлял бойцов. Жалко, товарищи, капитана Цупенко. И человек он хороший, и коммунистов и комсомольцев на выполнение задач нацеливал правильно...

Вот так выступил перед награжденными бойцами комбат Носань. После него я взял слово и сказал, что 39-й полк был всегда в дивизии передовым. Он умело громил врага на Кубани и в Крыму. Здесь, в Карпатах, первый батальон разбил намного превосходящего врага, захватил важную высоту, показал умение воевать в новых для нас условиях. А второй батальон проявил мужество и отвагу. Попав в окружение, он быстро организовал круговую оборону и создал условия для разгрома королевских десантников. За находчивость и мужество многие солдаты, сержанты и офицеры получили правительственные награды. А комбат Носань представлен к ордену Красного Знамени и к досрочному присвоению звания майора.

Беседуя с бойцами, я увидел знакомое лицо. Вот он — сержант Г. И. Гукасов. Он и здесь первым ворвался на вершину и водрузил флаг, как под Севастополем на горе Горной.

— Когда прибыли из госпиталя, товарищ сержант? Как здоровье? — спросил я.

— Прибыл десять дней назад. Здоровье хорошее. Правда, после ранения долгое время заикался, но сейчас все прошло, — ответил Гукасов.

— Как гора Горная, осталась в памяти?

— Никогда не забуду, товарищ генерал. Ведь перед наступлением на Севастополь мне был вручен партийный билет. В бой я впервые шел коммунистом. И первое свое партийное задание выполнил — флаг водрузил.

Я с чувством пожал руку отважного сержанта. Такие воины, как он, — это золотой фонд нашей дивизии, ее прочный, надежный костяк.

Простившись с награжденными, мы пошли во второй [60] батальон. Вели нас полковые разведчики во главе со старшим лейтенантом Куликовым. Нам нужно было спуститься по крутым северным склонам горы Лысы, пройти густым лесом. День выдался солнечный, но в лесу было сумрачно. Мы шагали гуськом, держась за руки на крутых спусках.

Возле отвесного обрыва Куликов сказал:

— В этом месте разведчик Шестаков седьмого числа взял пленного.

— Молодец, Шестаков. От этого пленного мы получили ценные сведения. А вы представили Шестакова к награде?

— Уже получил орден Красной Звезды, — ответил Оглоблин.

Впереди послышалась пулеметная очередь.

— Это огонь второго батальона, — сказал Куликов.

По деревьям защелкали пули.

— А это кто бьет? — спросил Холковский.

— Это противник. Враг знает тропинку и периодически обстреливает ее.

Мы спустились в глубокую балку. Тропинка бежала по руслу пересохшего ручейка. Здесь было почти темно. Из-за камней встали два солдата. Один подошел ко мне, доложил:

— Старший секрета сержант Федотов.

— Какая у вас задача?

— Наблюдаем за этой тропкой, а то иногда здесь появляется разведка противника.

— Тут и днем темно, а ночью что вы увидите?

— Мы через тропу в нескольких местах протягиваем проволоку, а к ней цепляем пустые снарядные гильзы. Проволоку тронешь — гильзы звенят.

— А далеко передний край?

— Нет, метров сто. Вон там позиция ручного пулемета, — показал сержант.

Мы подошли к пулеметчикам. Первый номер, сержант Нищенко, обстоятельно доложил о своей задаче, о секторе обстрела и расстоянии до фашистов.

— А как наблюдаете ночью? Кругом лес, противник может подойти незаметно.

— Смотрите, — показал сержант. — Вон там у нас срублены деревья и натянут провод, к которому привязаны пустые банки и гильзы. Рядом с завалом поставлены противопехотные мины. [61]

— А как ведет себя противник?

— После вчерашнего боя примолк. Почувствовал, что не на тех нарвался. Мы ему здорово дали, — с гордостью ответил сержант.

— А может, противник уже ушел?

— Нет. Недавно фашисты стреляли. У нас есть запасная позиция, мы время от времени ведем огонь с нее. Как только откроем огонь, враг сразу отвечает из двух пулеметов. Один бьет вон оттуда, а второй — пятьдесят метров левее. Так мы и проверяем друг друга.

Мы поблагодарили пулеметный расчет за умелые действия и пошли на КП комбата.

Майор Момынов и замполит капитан Дерешев встретили нас. С виду Момынов был прямой противоположностью Носаню. Он казался флегматичным, даже вялым. Но я-то знал, какой это решительный, спокойный и волевой человек.

Момынов показал нам, где проходит передний край, где расположены огневые средства. Все было настолько продумано, настолько учтены были условия местности, что у меня не возникло никаких замечаний.

На командном пункте батальона нас уже ожидали люди, вызванные для получения наград. Здесь я тоже зачитал поздравительную телеграмму командира корпуса и с удовольствием вручил отличившимся воинам ордена и медали. [62]