Трудные рейсы
Вдень 24-й годовщины Красной Армии и Военно-Морского Флота — 23 февраля 1942 года — мы прибыли из Батуми в Новороссийск, сопроводив сюда танкер «Москва» с бензином. Еще не успели ошвартоваться, как поступил семафор: мне и Савощенко немедленно прибыть к командиру военно-морской базы.
Капитан 1 ранга Георгий Никитич Холостяков и комиссар базы Иван Григорьевич Бороденко поинтересовались состоянием корабля, моральным духом личного состава. Мы с Никитой Павловичем заверили их, что тральщик и его экипаж готовы к выполнению боевых заданий. — Так вот, — сказал Холостяков, — вам поручается возглавить конвой в Севастополь. Необходимо вместе с тремя катерами-охотниками сопроводить туда наполненный бензином танкер «Москва», который будет буксировать недостроенный транспорт «Димитров». Кальку перехода получите у начальника штаба базы, но предупреждаю, что обстановка на море сложная. В районе, где вам предстоит идти, активно действует авиация противника, а при подходе к Крыму возможны и атаки торпедных катеров, базирующихся на Ялту и Евпаторию.
Полковой комиссар Бороденко, пожелав нам успеха, сказал: [98]
— Мы знаем, как действовал «Щит» в Керченско-Феодосийской десантной операции. Надеемся, что и это задание выполните достойно.
Из базы вышли с наступлением темноты. В целях безопасности в главную базу флота следуем не прямым и ближайшим путем, а кружным — сначала идем на юг и некоторое время двигаемся вдоль турецкого побережья, а затем поворачиваем на север, к Севастополю.
Походный ордер простой: впереди «Щит», за ним «Москва» с транспортом, справа и слева на траверзе танкера по одному катеру-охотнику, третий катер замыкает конвой.
Ночь выдалась темная, холодная. Корпус тральщика содрогается под ударами крутых волн, тяжелые струи воды окатывают людей на полубаке.
На корабле обычная походная обстановка. Исправно несется ходовая вахта. Свободные от вахт моряки по возможности отдыхают.
На мостике над картой склонился штурман Чуйко. Слева от меня стоит вахтенный командир лейтенант Мандель. Он периодически проверяет по главному компасу курс корабля, запрашивая рулевого:
— На румбе?
Я доволен службой лейтенанта. Призванный из запаса, раньше почти не плававший на боевых кораблях, он у нас, как говорится, пришелся ко двору, быстро вошел в наш дружный боевой коллектив. Скромный по характеру, Мандель не относится к числу отчаянно храбрых моряков, но в бою действует уверенно, не боится трудностей доходно-боевой обстановки, старается как можно лучше выполнять порученное ему дело. А дело у него не из легких. Ефиму Ароновичу пришлось заменить командира БЧ-II-III Бережного, находящегося на излечении в госпитале. Не имея специального военно-морского образования, Мандель сумел в короткий срок освоить артиллерийское [99] и минное оружие корабля. В этом ему большую помощь оказал в свое время Бережной, а также старшины подразделения.
Да, война — особый университет. В военной обстановке очень быстро растут люди, значительно сокращаются сроки становления бойцов и командиров.
Пройдена половина пути. Пока переход протекает спокойно. Но в полдень 24 февраля появляется фашистский самолет-разведчик. Вне досягаемости наших зенитных орудий он совершает облет конвоя. Вот-вот надо ждать налета бомбардировщиков. Оповещаю об этом морские охотники и суда и объявляю готовность номер один. Теперь весь личный состав находится на боевых постах. Приказываю усилить наблюдение за воздухом и морем.
В 12 часов 50 минут к нам присоединяется «БТЩ-27», вышедший из Севастополя, чтобы усилить конвой. Командира этого тральщика А. М. Ратнера я знаю очень хорошо. Вместе с ним учился на курсах комсостава. Несмотря на загруженность учебой, мы оба увлекались спортом. Адольф Максимович худощав, невысокого роста, но у него отличная военная выправка. Он располагал к себе остроумием, веселым характером. Это превосходный моряк, опытный командир. Многие севастопольцы помнят, как он умело швартовал тральщик кормой к причалу.
В 13 часов 20 минут появляются пять самолетов противника. Они не застают нас врасплох. Корабли своевременно открывают огонь.
Комендоры стремятся сбить «юнкерсы» с курса, не дать им прицельно отбомбиться. И это удается. Гитлеровские летчики вынуждены сбросить бомбы далеко от конвоя. Но не проходит и часа, как сигнальщик Радченко докладывает:
— Прямо по носу — семь «юнкерсов»!
Новая атака яростнее первой. Мы с большим трудом уклоняемся от ударов фашистских самолетов. Непрерывно [100] ухают пушки и стучат пулеметы. Корабли постоянно маневрируют, чтобы уйти от падающих бомб. Теперь рулевого Баглая, находящегося на излечении в госпитале, заменяет коммунист старшина 1-й статьи Петр Алексеевич Васильянов. Он тоже отличный моряк, прекрасный воспитатель рулевых. Как и Баглай, Васильянов стал правой рукой штурмана. Я всегда спокоен, когда он стоит на руле. Старшина точно и быстро выполняет мои команды. Штурману Чуйко приходится вести сложную прокладку — тральщик все время меняет курс и скорость.
А бомбы продолжают падать вокруг кораблей и транспортов. Осколки с визгом проносятся над палубой и мостиком «Щита». В сплошной гул слились рокот моторов вражеских бомбардировщиков, залпы орудий, разрывы бомб, треск пулеметов, шум главных двигателей тральщика, работающих на форсированных оборотах.
Фашистские самолеты стремятся выйти на курс прицельного бомбометания. Нас сковывает тихий ход танкера, буксирующего транспорт «Димитров». В этих условиях основное средство против «юнкерсов» — плотная огневая завеса. Зениток же на кораблях охранения и на танкере маловато, а «Димитров» вооружен лишь несколькими пулеметами. И все же нам удается заставить немецких летчиков сбрасывать бомбы далеко от целей. Главная заслуга в этом, конечно, зенитчиков. Умеют они стрелять!
Все наши комендоры хорошо подготовлены. Но особым мастерством отличается расчет зенитного орудия Михаила Данько. Перед войной наводчик Владимир Левицкий и установщик прицела Федор Артемов иногда допускали оплошности при стрельбе. Данько не знал ни покоя, ни отдыха, пока не добился своего. Левицкий и Артемов стали действовать четко и безошибочно.
Не последнюю роль в отражении налета играет, конечно, и грамотное маневрирование. Отлично действуют старшины [101] главных двигателей Агафонов и Савенков. В машинных отделениях постоянно находятся и главный старшина Ляхевич, и командир боевой части Самофалов.
Между тем самолеты снова заходят, чтобы атаковать конвой. Наши артиллеристы встречают их дружным огнем. Вот один Ю-87, сбросив бомбы далеко от кораблей, разворачивается и начинает резко снижаться. Из его мотора вырываются клубы дыма. Самолет врезается в воду. Трудно сказать точно, какой расчет сбил «юнкерс», но все зенитчики действовали исключительно самоотверженно.
Успешно отбив и второй налет, конвой перестраивается в походный ордер и продолжает движение.
На мостик поднимается Савощенко. Комиссар побывал почти на всех боевых постах. Он сам и агитаторы проинформировали экипаж о том, как протекает переход, где мы находимся, что передали по радио о положении на фронтах. Моряки привыкли к таким обходам комиссара и всегда ждут его с нетерпением. Всем хочется знать обстановку. А это очень важно — быть осведомленным. Человек, знающий характер боевой задачи и ход ее выполнения, действует увереннее, с настроением.
Начинает темнеть. До Севастополя уже недалеко, но погода становится все хуже и хуже: усиливается ветер, поднимается волна. И вдруг на горизонте показываются три вражеских торпедоносца. Они идут на малой высоте. К счастью, сигнальщики своевременно обнаруживают их, и корабли тут же открывают огонь.
Сброшенные самолетами торпеды проходят мимо целей, но нас подстерегает другая беда. Во время резкого поворота танкера для уклонения от торпед лопается буксирный конец, и транспорт начинает беспомощно дрейфовать на высокой волне. Ветер заметно сносит судно на минное поле.
Я условился с Ратнером, что он возглавит дальнейший [102] переход в Севастополь, вместе с катерами продолжит конвоирование «Москвы», а сам повернул «Щит» к «Димитрову», чтобы взять его на буксир и отвести ближе к берегу.
Под руководством Сотникова боцман Анатолий Евменов и старшина Александр Кошель, быстро приготовив буксирный трос, подают его при помощи бросательного конца и проводника на транспорт. Подходить к транспорту приходится очень близко: на нем всего три человека и им тяжело вытягивать толстый трос. Но вот наконец буксирный трос закреплен, и «Щит», напрягшись, начинает буксировать огромное судно.
Обо всем случившемся доношу по радио в штаб флота. Вскоре получаю ответ: «Поставить «Димитров» на якорь у берега и быть самим в его охранении». Но тут выясняется, что у транспорта нет якорей и механизмов для их выборки. Приходится «Щиту» самому стать на якорь, удерживая на буксире судно.
Так и простояли мы весь день. К счастью, в воздухе не появилось ни одного самолета противника. Лишь к вечеру пришло к нам спасательное судно «Меркурий», которое и отбуксировало «Димитров» в Севастополь, к стенке Морзавода.
В Севастополе я получил семафор — за образцовое выполнение боевого задания командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский всему личному составу тральщиков и катеров нашего конвоя объявил благодарность. Как полагается в таких случаях, я приказал построить экипаж и зачитал семафор комфлота.
— Служим Советскому Союзу! — дружно ответили моряки «Щита».
Конвоирование транспортных судов становится главным в боевой деятельности нашего тральщика в первой половине 1942 года. Конвойная служба «Щита» носит исключительно напряженный характер. Ею мы занимаемся, [103] как говорится, без передыха. Передо мной наш исторический журнал. Вот некоторые из сделанных в нем записей.
«30 мая — 1 июня. Переход из Новороссийска в Севастополь в составе конвоя. Сопровождение вместе с тральщиками «Трал» и «Гарпун» теплохода «Абхазия» с войсками. Каждый БТЩ доставил в Севастополь 30 тонн боеприпасов.2–3 июня. Конвоирование из Севастополя в Туапсе теплохода «Абхазия» с ранеными.
4 июня. Конвоирование вместе с «Тралом» из Туапсе в Новороссийск теплохода «Абхазия».
5–6 июня. Переход из Новороссийска в Севастополь. Эскортирование вместе с эсминцем «Незаможник» и БТЩ «Трал» теплохода «Грузия» с войсками. Каждый тральщик доставил в Севастополь 120 бойцов и 20 тонн боеприпасов.
7–8 июня. Участие в конвое, следовавшем из Севастополя в Новороссийск в том же составе. На борту «Грузии» находились раненые.
9 июня. Конвоирование вместе с двумя катерами-охотниками теплохода «Грузия» из Новороссийска в Туапсе.
11–13 июня. Эскортирование «Щитом» и пятью сторожевыми катерами транспорта «Грузия» из Туапсе в Севастополь. Теплоход шел с войсками и боеприпасами на борту».
Не только наш БТЩ — все корабли ОВРа, способные двигаться, не застаивались в базах. Мы уже втянулись в эту беспокойную, напряженную походно-боевую жизнь. Об опасностях и лишениях как-то и не думаешь — все заслонила великая тревога за судьбу Севастополя, Крыма, всей страны.
Утром 11 июня мы с комиссаром в штабе Туапсинской военно-морской базы получили задание конвоировать в [104] Севастополь транспорт «Грузия», который в Новороссийске принимал войска и боеприпасы. Возглавлял конвой командир теплохода капитан-лейтенант Н. И. Фокин, я был его заместителем. Вместе с нами шел комиссар первого дивизиона тральщиков старший политрук Николай Николаевич Власов.
Когда мы вернулись на тральщик, Сотников доложил, что по указанию штаба флота на борт принято большое число ящиков, заполненных бутылками с зажигательной смесью — для борьбы с танками противника. Кладовки, душевые и другие вспомогательные помещения до отказа были забиты этим «деликатным» грузом.
Через несколько часов мы вышли из Туапсе и стали двигаться вдоль берега к Новороссийску. В 21 час 45 минут из Новороссийска вышел транспорт «Грузия». Он следовал в указанном направлении в охранении сторожевых катеров. Наша встреча произошла в районе Геленджика.
Встав во главе конвоя, «Щит» взял курс на юго-запад, к Анатолийскому побережью, чтобы оттуда выйти к фарватеру Севастополя.
Утром 12 июня мы получили радиограмму о том, что для усиления конвоя к нам присоединится БТЩ «Гарпун». Он догнал нас в 17 часов. Командир тральщика Григорий Петрович Кокка получил приказание следовать в кильватере «Грузии», в 10–12 кабельтовых от транспорта.
Около 18 часов в небе появился фашистский самолет-разведчик. На большом удалении он облетел конвой и скрылся за горизонтом. После этого мы почти два часа шли спокойно, но никто из нас не сомневался, что вражеская авиация совершит налет на конвой. Так оно и случилось: в сорока — пятидесяти милях от подходной точки фарватера, где мы еще недавно несли лоцманскую службу, нас атаковала группа бомбардировщиков противника. Корабли и транспорт открыли заградительный огонь. [105]
«Юнкерсы» норовили прорваться к теплоходу. Атака следовала за атакой. Но каждый раз нам удавалось заставить фашистских летчиков отвернуть в сторону.
Налет длился около часа. Самолеты сбросили более пятидесяти крупных авиабомб. Четыре из них упали в 10–15 метрах от «Грузии». На транспорте вышло из строя рулевое управление. В кормовую часть судна стала поступать забортная вода. Но экипаж быстро устранил повреждения, и мы продолжили движение.
В 21 час 30 минут налет повторился. На этот раз в группе самолетов были и бомбардировщики, и торпедоносцы. Корабли охранения открыли артиллерийско-пулеметный огонь. Гитлеровцы сбросили на конвой не менее двенадцати торпед и большое число бомб, но прямых попаданий, к счастью, не было. Характерно, что немецкие торпеды, пройдя установленную дистанцию, самовзрывались. При этом сила гидравлического удара была так велика, что казалось, будто торпеды рвутся у борта корабля.
От близких разрывов авиабомб «Грузия» снова получила повреждения. Вышли из строя компасы и боевая рация. Опять отказало рулевое управление, заклинило перо руля. Тральщик «Гарпун» взял транспорт на буксир. Однако через полчаса экипажу «Грузии» удалось ввести в строй рулевое управление, и дальше судно смогло идти самостоятельно.
К подходной точке фарватера номер три мы пришли с опозданием. Шел уже второй час ночи. Здесь нас должен был встречать «БТЩ-27». Но командир тральщика Ратнер, разыскивая наш запоздавший конвой, очевидно, прошел чуть мористее, и мы разминулись.
Уверенный в прокладке, выполненной штурманом Чуйко, я решил вести конвой самостоятельно: опыт в проводке кораблей по фарватеру у меня уже имелся. По радио связался с Ратнером и сообщил ему о своем решении. [106]
Когда мы с «Грузией» вошли в фарватер, все корабли охранения уже приблизились к транспорту и начали двигаться следом за нами. Вражеская авиация продолжала налеты, правда, над нашим конвоем появлялись лишь одиночные самолеты.
Во время очередного налета одна из авиабомб взорвалась метрах в десяти от транспорта и вывела из строя главный двигатель. «Щит» подошел к теплоходу и взял его на буксир. Минут через сорок командир «Грузии» капиган-лейтенант Фокин передал мне по мегафону:
— Прошу отдать буксир, могу идти малым ходом.
На Инкерманский створ мы легли около четырех часов 13 июня. Начало светать, но плотная утренняя дымка укрывала нас от противника.
Прошли мимо плавучей батареи № 3, стоявшей около Казачьей бухты. Своим огнем батарея сбила более двух десятков фашистских самолетов, пытавшихся атаковать Севастополь с моря. Севастопольцы в шутку прозвали ее «Не тронь меня». Интересно рождение этой батареи. Еще в 1940 году в Севастополь из Николаева прибуксировали отсек — часть корпуса линейного корабля для испытания на прочность брони от воздействия торпед. Когда началась война, капитан 1 ранга Григорий Александрович Бутаков{16} обратился к Военному совету Черноморского [107] флота с предложением переоборудовать этот отсек под плавучую артиллерийскую батарею. Предложение было одобрено, и севастопольский Морзавод получил указание начать работы по чертежам Григория Александровича. На батарее установили зенитные орудия, крупнокалиберные пулеметы, прожекторы, подъемники боеприпасов, оборудовали артиллерийский погреб. С первого дня своей боевой работы батарея стала грозой для фашистских летчиков.
Через несколько месяцев мы с болью в сердце узнали, что батарея подверглась массированному налету вражеской авиации. Крупная авиабомба, пробив верхнюю палубу, взорвалась в кают-компании, вызвав сильный пожар. Из ста двадцати человек личного состава двадцать семь были убиты, а сорок три — ранены. Погиб командир батареи коммунист капитан-лейтенант Сергей Мошенский, а военком батальонный комиссар Нестор Середа был тяжело ранен.
Добившись в районе Севастополя господства в воздухе, враг усилил натиск и на суше. К этому времени он подтянул к Севастополю свыше двух тысяч орудий и минометов, доведя плотность артиллерийского огня на главных направлениях до ста — ста десяти стволов на один километр фронта.
Во время последних рейсов в Севастополь мы почувствовали, что артиллерийский огонь фашистов стал намного интенсивнее. По этому поводу бывший командующий 11-й немецкой армией Манштейн в своих воспоминаниях пишет:
«В целом во второй мировой войне немцы никогда не достигали такого массированного применения артиллерии, как в наступлении на Севастополь».
...Подходим к боновым заграждениям. Обычно в светлое время суток гитлеровцы вели огонь по входящим и выходящим из Севастополя кораблям. При этом корабли [108] ОВРа базы ставили дымовую завесу, не давая возможности гитлеровцам вести прицельный огонь. Но на сей раз береговые батареи противника молчали. Что бы это могло означать? В последние дни дымовых шашек в Севастополе было очень мало. В первую очередь защитникам города доставляли оружие, боеприпасы, продовольствие. Для нас все же несколько шашек зажгли. Но это была слишком слабая маскировка. Хорошо, что противник не стрелял. Теплоход «Грузия», тральщики и сторожевые катера спокойно прошли боновые ворота.
Бухты Севастополя, обычно заполненные военными кораблями, судами вспомогательного флота, базовыми буксирами, рыболовными сейнерами, на этот раз выглядели пустынными.
Капитан-лейтенант Фокин получил приказание швартоваться к Минной пристани, я — к причалу холодильника, а катера еще раньше повернули в Стрелецкую бухту.
«Щит» и «Грузия» втягиваются в Южную бухту. И тут звучит доклад сигнальщика Радченко:
— Пять «юнкерсов» прямо по носу!
Самолеты уже заходят для атаки. Даю полный ход, чтобы уклониться от бомбовых ударов. А вот «Грузия» не может это сделать: огромный транспорт лишен возможности маневрировать в небольшой бухте. Позади нас гремят мощные взрывы. Оборачиваюсь назад, и острая боль пронзает грудь: массивная мачта теплохода взлетает в воздух, медленно переворачивается и падает в воду. Машинально отворачиваю рукав реглана и смотрю на циферблат: 4 часа 48 минут. Дым от авиабомб рассеивается, и уже хорошо видно, как транспорт погружается в воду. Катера снимают с теплохода воинские подразделения.
Огонь по самолетам ведут лишь артиллеристы «Щита». Становится ясно, что у зенитчиков базы иссякли боеприпасы. [109]
Швартуемся. А в воздухе появляется новая группа вражеских бомбардировщиков. Она несется прямо на нас. Неподвижный тральщик представляет для самолетов отличную цель. Но, встреченные дружным огнем зенитчиков, «юнкерсы» отворачивают в сторону. Бомбы ложатся неточно. Правда, их близкие разрывы причиняют нам немало неприятностей. Поступают доклады о том, что нарушилась центровка главного двигателя, вышло из строя несколько вспомогательных движков и нарушено рулевое управление. Осколки в некоторых местах пробили корпус тральщика. Хорошо, что не задели бутылки с зажигательной смесью. Приказываю аварийной партии во главе с боцманом Евменовым быть наготове.
Быстро выбираем остатки посеченных бомбами швартовов и переходим в Северную бухту к Угольной пристани. Сотников организует выгрузку ящиков с противотанковыми бутылками. Краснофлотцы складывают их подальше от корабля и от причальных построек. Затем достаем все наличные брезенты и пытаемся хоть как-то замаскировать тральщик. По-видимому, это нам удается: вражеские самолеты нас больше не тревожат. Однако на душе скверно. Перед глазами стоит тонущий транспорт. Мы сделали все, что могли для прикрытия «Грузии», но на тральщике не так уж много противовоздушных средств, да и база уже не смогла помочь в отражении налетов авиации противника.
В этот же день значительные потери от вражеской бомбежки понес «БТЩ-27». Получив несколько пробоин, тральщик затонул.
«Щит» пробыл в Севастополе сутки. С тяжелым сердцем смотрели мы на родной город. Он был весь в руинах. Кое-где догорали еще уцелевшие к тому времени здания.
Наши войска просто задыхались от нехватки боеприпасов. На десять вражеских снарядов они отвечали лишь одним. Против одного нашего истребителя в воздух поднимались [110] десять фашистских. Натиск противника усиливался на всем южном крыле фронта.
Уходим из Севастополя вечером 14 июня. На близлежащих холмах гремят бои. Глухо ухают разрывы снарядов и мин, почти не прекращается треск пулеметов. Линия фронта обозначается сотнями ракет в ночном небе.
Поворачиваем на фарватер. Я снова навожу бинокль на огненную дугу фронта и погруженные в темноту ночи развалины города. Губы беззвучно шепчут: «До свидания, родной Севастополь, мы вернемся сюда!»
Скоро берег скрывается за горизонтом. Мы с комиссаром присаживаемся на разножки у обвеса мостика. Разговор заходит о положении на фронтах, о героической обороне Севастополя, о быстром боевом становлении экипажа, об имеющихся еще у нас недостатках.
Мне нравятся такие наши «военные советы». Когда выпадает возможность — будь то в море или в базе, — мы с комиссаром стараемся обменяться мнениями по текущим делам, что-то подсказать друг другу, а то и просто поговорить о чем-то сугубо личном, сокровенном. Мне, молодому командиру, очень нужны такие беседы. Мнение и советы Никиты Павловича, зрелого партийного работника, обладающего большим, чем у меня, жизненным опытом, помогали принимать правильные решения, лучше видеть главное. И если я за год войны хоть сколько-нибудь вырос как командир, этим я во многом обязан Савощенко. С ним как-то легче преодолевались трудности. Во всей своей командирской деятельности я твердо опирался на надежное и верное плечо комиссара — достойного представителя партии.
Мы идем вместе с четырьмя катерами-охотниками. Переход заканчивается благополучно. Уже в Туапсе с горечью узнаем о тяжелом повреждении тральщика «Гарпун», остававшегося в Севастополе. Когда мы ушли из главной базы, «Гарпун» подвергся массированному налету [111] вражеской авиации и получил три прямых попадания. Погибли комиссар тральщика Иван Евсеевич Цыганков, дублер командира электромеханической боевой части Л. П. Воротников, краснофлотцы Г. А. Булыгин и Ф. Е. Лебедев. Многие были ранены.
Корабль получил тяжелые повреждения, но оставался на плаву. Командование ОВРа приняло решение пополнить экипаж «Гарпуна» оставшимися в живых членами команды «БТЩ-27» и увести «Гарпун» в Туапсе.
Перед переходом на тральщике убрали сильно поврежденные мачту и часть надстроек, наскоро заделали пробоины, подремонтировали рулевое устройство. Дизеля оказались поврежденными, но еще могли развивать малый и средний ход. Вооружение корабля восстановить не удалось: артиллерийские установки и пулеметы были основательно разбиты.
Тральщик с ограниченным запасом топлива и почти без воды и продуктов совершал переход в одиночку. Сначала он шел на юг, затем повернул на восток и дальше следовал вдоль турецких берегов. Командир «Гарпуна» Г. П. Кокка и штурман Б. С. Львов определили командный пункт на корме. Они вели корабль, не располагая приборами управления. На БТЩ был лишь шлюпочный компас, но и он, рассчитанный на действие в деревянной шлюпке, в условиях корабля работал неточно. Одна надежда была, как у древних мореплавателей, — на солнце и звездное небо.
Командир управлял тральщиком через посыльных, которые передавали его команды машинистам и рулевым.
Румпельное отделение было полузатоплено, и краснофлотцы, управлявшие рулем вручную, стояли по колено в воде. Но особенно тяжело приходилось мотористам. Вентиляция не работала, поэтому в отсеках скапливалось много едкого дыма. К тому же температура в машинных отделениях была настолько высокой, что людям приходилось [112] то и дело выскакивать на верхнюю палубу, чтобы вдохнуть свежего воздуха.
19 июня в 13 часов 20 минут сигнальщик обнаружил вражеский самолет-разведчик, а через час появились «юнкерсы». Они поочередно пикировали на беззащитный корабль, засыпая его бомбами. На тральщике уцелела единственная винтовка, и электрик Тихонов, сидя на развороченном банкете орудия, стрелял из нее по самолетам.
Потопить корабль гитлеровцам не удалось и на этот раз. Но тральщик получил новые повреждения. В цистерны с дизельным топливом попала забортная вода. Трое краснофлотцев были ранены.
Между тем «Гарпун» упорно продолжал идти, держа курс на мыс Пицунда. Механик с погибшего «БТЩ-27» С. Т. Саблуков организовал борьбу за живучесть корабля. Ему помогал боцман А. П. Мироненко, тоже ранее служивший на «двадцать седьмом». Под руководством механика мотористы и трюмные около двух суток заделывали пробоины, откачивали из отсеков воду. В трудный час самоотверженно и мужественно действовали командиры отделений мотористов Доронин, Пономарев и другие старшины и краснофлотцы.
20 июня в 10 часов показался Кавказский берег. Штурман определил место корабля: «Гарпун» находился в районе Сочи, Адлер. Командир взял курс на Туапсе, где имелась ремонтная база.
Когда израненный «Гарпун» входил в порт, я приказал сыграть «большой сбор»{17}. Героический тральщик мы встретили в почетном строю. Этого славный экипаж «Гарпуна» заслужил своей железной волей, мужеством, высокой морской и боевой выучкой, беззаветной верностью своему долгу. [113]