Одесский переход

Почти месяц мы занимаемся обычными делами: выполняем контрольное траление, несем дальние и ближние дозоры. Но 13 октября размеренный ритм боевой жизни «Щита» нарушается. Мы получаем приказ следовать в Одессу и попутно доставить на Тендру бомбы и бочки с бензином для базирующейся там авиаэскадрильи. Наши части, обороняющие Тендровскую косу, продолжают оказывать врагу упорное сопротивление. Она срывают планы гитлеровского командования, стремящегося нарушить морские коммуникации, связывающие Одессу с Севастополем.

Экипаж тральщика готовится к походу. На причал подходят автомашины с грузом, и мой помощник лейтенант Сотников организует прием бензина и авиабомб.

Ко мне в каюту входит незнакомый командир и четко докладывает:

— Лейтенант Мандель прибыл в ваше распоряжение.

Накануне из штаба ОВРа мне сообщили, что на «Щит» назначен дублер командира БЧ-II-III{7}. Приглашаю лейтенанта Бережного, и мы довольно подробно беседуем с новичком. Он рассказывает нам о себе, а мы с Иваном [46] Федоровичем знакомим его с историей корабля, с экипажем, с задачами, которые нам приходится решать. Мандель пришел на флот по мобилизации, специальной военно-морской подготовки не имел, но очень хочет служить на корабле. Узнав, что мы идем в Одессу, он искренне рад:

— Счастливое совпадение: четырнадцатый номер корабля, а завтра, четырнадцатого числа, мы будем в родном мне городе — Одессе, где сейчас находится моя семья.

Я невольно подумал о своей жене — она еще в июле вместе с матерью уехала в Москву, а затем к моим родным в Серпухов. Городок этот становится прифронтовым...

Наш разговор прерывает звонок — сигнал о приближении к кораблю старшего начальника. Спешу к сходне, чтобы встретить его, К нам прибыл капитан-лейтенант Б. А. Янчурин, командир второго дивизиона тральщиков. Бывает, что ему приходится выходить в море на боевые задания и с нашим кораблем, входящим в первый дивизион. Лишь около месяца назад Владимир Алексеевич назначен комдивом, но его уже хорошо знают и уважают на тральщиках. Янчурин — отличный моряк, всегда справедлив, вежлив, тактичен. Я не помню случая, чтобы он когда-либо вспылил, повысил на кого-то голос. Забегая вперед, скажу, что дивизионом Янчурин командовал до января 1944 года, когда он получил повышение.

Капитан-лейтенант Янчурин следует с нами в Одессу, где находятся два корабля его дивизиона. Я рад этому: когда рядом находится такой опытный командир, чувствуешь себя увереннее.

...Приемка груза закончена. Бочки и боеприпасы надежно закреплены. Лейтенант Сотников докладывает о готовности тральщика к походу.

В пятнадцать ноль-ноль поднимаюсь на мостик и даю колоколами громкого боя сигнал: «По местам стоять, со [47] швартовов сниматься!» Через несколько минут «Щит» плавно отходит от причала и постепенно увеличивает ход до полного.

Море спокойно, дует легкий ветерок. И если бы не боевая обстановка, переход в Одессу мог стать приятной морской прогулкой. Эта мысль, мелькнувшая в голове, тут же вызывает горькую улыбку. Как бы ни было чистым небо, над нами висят черные тучи войны.

По привычке окидываю взглядом корабль. На боевых постах люди, как всегда, готовы к отражению атак противника. Рядом со мной Янчурин. В походе он почти не покидает мостика.

Давно скрылся за кормой Севастополь. Заметно темнеет. А когда наступила ночь, впереди по курсу замигав Тендровский маяк. Он включен специально для нас. Теперь нам легче ориентироваться — ведь в этом районе почти все побережье занято врагом.

Совсем рассвело, когда мы, обойдя Тендровскую косу, входим в залив. Помня о горьком опыте с одним нашим тральщиком, севшим здесь на мель, приказываю потравить якорь-цепь. Это в случае необходимости позволит нам сразу же стать на якорь. Идем к берегу, периодически измеряя глубину.

В шесть ноль-ноль становимся на якорь. Хотя командование авиаэскадрильи было предупреждено по радио о нашем приходе, на Тендре не заметно какого-либо движения. Приходится вызывать сигнальный пост. Мы начинаем нервничать: самолеты противника могут появиться в любую минуту, а тральщик, находясь на якоре, лишен маневра.

Лишь около восьми часов к нам подходит катер. Выяснив цель нашего прихода, он возвращается к пирсу. Вскоре появляется сейнер. За два рейса он перевозит весь груз, и мы тут же снимаемся с якоря.

Идем полным ходом. Вокруг море пустынно. Хорошо [48] бы проскочить в Одессу незамеченными. Но нет, это не удается. В районе Дофиновки вражеские батареи открывают огонь. Хотя первые залпы ложатся с перелетом, я начинаю маневрировать зигзагом — короткими переменными курсами, — чтобы затруднить гитлеровцам прицельную стрельбу.

Через несколько минут огонь прекращается, не причинив кораблю вреда. Однако впереди нас ждет новая опасность — противник давно пристрелялся по узким воротам боновых заграждений{8} Одесского порта. Как и в предыдущие походы, решаю заходить в порт на полном ходу. Ко мне обращается краснофлотец Камиль Мехтеев:

— Товарищ командир, разрешите стать за руль.

Мехтеев хороший рулевой, но у нас стало правилом: в сложных ситуациях рулевую вахту несет Баглай. Откровенно говоря, меня это начинало тревожить — случись что-либо с Баглаем, тогда как? Нет, надо приучать к действиям в трудных условиях и других рулевых. И я стал это делать, но постепенно, сначала в менее сложных обстоятельствах. Теперь же положение не из легких. И все же решаюсь дать Мехтееву «добро», но предупреждаю, чтобы рядом с ним находился Баглай.

Приближаемся к боновым заграждениям. Они открыты. Даю команду рулевому — держать на боновые ворота. И тут же слышится зловещий вой: вражеская батарея открыла огонь. Первые снаряды ложатся за кормой. Теперь мы в самой опасной точке.

— Держать точно на середину ворот, — требую от рулевого. [49]

Однако Мехтеев оглядывается на всплески, поднявшиеся за кормой корабля, и непроизвольно тянет рукоятку управления рулем влево. Тральщик на полном ходу поворачивает прямо на мол. Чувствую, что отвернуть мы уже не успеем, и перевожу ручку машинного телеграфа на «полный назад». Корабль дрожит всем корпусом. По инерции он еще движется немного вперед, на мгновение застывает на месте и затем медленно идет назад. А тем временем в боновых воротах закипает вода от разрывов снарядов — гитлеровцы сосредоточивают огонь на входе в порт. И не ошибись рулевой, наш «Щит» оказался бы в самой гуще этих разрывов. Как говорится, не быть бы счастью, да несчастье помогло.

Приказываю Баглаю стать за руль, хотя Мехтеев не услышал какого-либо упрека. Его оплошность поначалу сильно меня огорчила, но теперь, когда обстановка изменилась, не хотелось человека журить.

Огонь противника ослабевает. Пока гитлеровцы соображают что к чему, мы благополучно проскакиваем через боновые ворота в порт и в 13 часов швартуемся у причала.

Привлекает внимание необычайно большое скопление судов и боевых кораблей в порту и на внешнем рейде. Мы, конечно, понимаем — идет подготовка к эвакуации последнего эшелона войск. Об этом меня информировал комдив Янчурин еще в походе{9}. [50]

Во второй половине дня 14 октября на одном из тральщиков собираются командиры и комиссары кораблей. Мы получаем обстоятельный инструктаж. Тральщикам предстоит доставить войска с берега на транспорты и крейсера, стоящие на внешнем рейде, затем принять на борт подразделения морской пехоты и конвоировать в Севастополь транспорты.

Мы с Савощенко возвращаемся на «Щит». По дороге на территории порта попадаем под бомбежку фашистской авиации. Одна из бомб падает совсем близко. Взрывная волна отбрасывает меня метров на восемь по булыжнику. К счастью, отделываюсь легкой контузией. А вот китель изрядно потрепало — пришлось его выбросить.

Поздно вечером в порт вернулся лейтенант Мандель — с женой и двумя детьми. Весь их скарб разместился в двух небольших чемоданах. А мать лейтенанта, его родственники не успели собраться. Впоследствии мы узнали, что все они вместе с десятками тысяч одесситов были расстреляны гитлеровцами.

Весь день 15 октября мы доставляли армейские подразделения на крейсер, стоявший на внешнем рейде. Дело у нас спорилось. Этим мы во многом были обязаны помощнику командира Николаю Матвеевичу Сотникову, который четко отработал расписание по приему армейских подразделений. Слаженно действовал весь экипаж. Нам удалось заготовить несколько сходен. Стоявшие около них краснофлотцы направляли людей в заранее определенные помещения.

Бойцы и командиры поднимались на тральщик со стрелковым оружием и минометами. Они выглядели усталыми, многие имели ранения.

Приняв на борт бойцов, мы шли к крейсеру. Высадив их, возвращались к пирсу за другими подразделениями. Когда отходили на внешний рейд, на пирсе оставались только часовые. Но как только подходили швартоваться, [51] словно из-под земли появлялись бойцы и организованно шли к сходням.

А между тем за городом шел бой. Не смолкая, вели огонь полевые и береговые батареи. Артиллеристы должны были выпустить по врагу все имеющиеся боеприпасы. Под интенсивным артиллерийским обстрелом врагу казалось, что советские войска готовятся перейти в контрнаступление.

Мы делаем последний рейс на внешний рейд. Затем возвращаемся в порт, чтобы принять на борт подрывные группы. Они состоят из флотских минеров и армейских саперов. Но подрывников на причале пока еще нет: они продолжают выполнять свою задачу, уничтожая военные объекты.

Мы с комиссаром сходим на причал, приближаемся к воротам, отделяющим порт от улицы Старостина. На душе тяжело. Улицы запружены автомашинами с грузами. Успеем ли все это вывезти? Как-то даже не верится, что оставляем Одессу — уж очень крепкой была ее оборона. Но что поделаешь, такова суровая необходимость. Немецко-фашистские войска в конце сентября продвинулись к Перекопскому перешейку. В этих условиях, как нам разъяснили, необходимо усилить войска, оборонявшие Крымский полуостров. Иначе с потерей Крыма Одесса оказалась бы в еще более трудном положении.

В городе гремят взрывы, а к тральщику уже начали подходить подрывные группы. Смотрю на хмурые лица поднимающихся на корабль саперов, и у самого сердце щемит: этим людям выпала тяжелая миссия — уничтожать ценности, созданные народом.

Но вот на причале появляется группа подрывников во главе с полковником Г. П. Кедринским, начальником инженерных войск Приморской армии. Теперь можно уходить. Тем более что мы мешаем «Взрывателю» ставить в гавани мины. Командир этого тральщика Виктор Григорьевич [52] Трясцин уже несколько раз просил меня освободить порт. Но бойцы все подходили и подходили к причалу — не оставлять же их здесь.

Начинает рассветать. Одесский рейд оставляет последний транспорт. За ним в море выходят крейсера и эсминцы. Пора отходить и нам. Слышится команда помощника командира: «Отдать кормовые!» — а в это время с причала снова доносится:

— Заберите и нас!

Саперы поднимаются на борт. Не успеваем отойти, как поступает приказание командира ОВРа Одесской военно-морской базы капитана 2 ранга П. П. Давыдова: ошвартоваться у здания холодильника и взять еще одну группу бойцов. Переходим к холодильнику и принимаем людей. К нам подходит на катере командир охраны рейдов капитан-лейтенант Аким Алексеевич Керн и передает в мегафон:

— Немедленно выходить из порта!

«Щит» разворачивается и направляется к выходу. К борту с отчаянным ржанием подплывают лошади. Некоторые из них тонут. Жуткая, потрясающая душу картина! Животные, оказывается, чуют беду и не хотят оставаться на берегу без своих хозяев.

Выходим из порта. Смотрю на часы — 5 часов 55 минут. Нас догоняет на катере командир ОВРа Петр Павлович Давыдов. Он переходит на тральщик и приказывает вернуться в порт, чтобы принять около 100 человек из сил прикрытия. Я пытаюсь объяснить, что нормы погрузки превышены почти вдвое, но сам чувствую, что в данной ситуации это не аргумент — бойцов и командиров надо посадить. Заходим за мол, где морские охотники доставляют на борт тральщика большую группу воинов — усталых, не спавших более двух суток.

Корабль, казалось, до отказа забит людьми. Но, к моему удивлению, и новая сотня пехотинцев неплохо разместилась. [53] Краснофлотцы уступили им свои кубрики и койки, а кок Николай Братских уже угощает пассажиров чаем. Начальник хозслужбы главный старшина Степан Замори выделяет героям Одессы сахар, масло и хлеб.

Выйдя из порта, мы к 10 часам догоняем закрепленный за нами транспорт и начинаем конвоировать его в Севастополь.

На мостик поднимается комиссар, он рассказывает о пассажирах — защитниках Одессы, их выдержке, дисциплине.

— Просто молодцы! — восклицает Никита Павлович. — Многие впервые в море. Того и гляди, налетят фашистские самолеты, а бойцы держатся спокойно. Многие уже побрились, умылись. Да, боевая закалка — великое дело!

Вражеская авиация обнаружила наши конвои. Группы самолетов пытаются атаковать одиночные суда, но истребители прикрытия отгоняют их. Черноморские бомбардировщики наносят эффективные удары по вражеским аэродромам. Лишь во второй половине дня немецко-фашистскому командованию удается организовать массированный налет на наши суда. В налете участвуют до 50 пикирующих бомбардировщиков и торпедоносцев. Но многого они добиться не могут. Мы теряем всего-навсего один старый транспорт, идущий порожняком в конце колонны. Большую часть экипажа этого транспорта спасают корабли охранения.

Летчики-черноморцы в тот день действовали особенно смело, проявили подлинное боевое мастерства. Почти все атаки вражеских самолетов были сорваны. В общей сложности истребители прикрытия провели над конвоем 28 воздушных боев и сбили 17 самолетов противника. 3 бомбардировщика уничтожили зенитчики кораблей охранения{10}. [54]

Во время перехода рядом со мной на мостике почти непрерывно находился полковник Г. П. Кедринский. Гавриил Павлович оказался интересным собеседником, человеком широкой эрудиции. Он рассказал немало ярких эпизодов 73-дневной героической обороны Одессы, с гордостью говорил о высоком боевом духе защитников города.

— Отход наш временный, — взволнованно говорил он, пристально всматриваясь в сторону Одессы. — Наступит время, мы вернемся, и город снова будет советским.

Полковник восхищался организацией эвакуации войск, подчеркивал, что она не идет ни в какое сравнение с эвакуацией англичан из Дюнкерка. Позднее нам стало известно, что за период с 1 по 16 октября из Одессы было вывезено без каких-либо потерь пять дивизий общей численностью 86 000 бойцов и командиров, более 1150 автомашин, свыше 3600 лошадей, около 500 орудий, много другой боевой техники и оружия. За это же время было эвакуировано более 15 000 жителей города{11}.

К вечеру 17 октября мы прибыли в Севастополь и ошвартовались в Стрелецкой бухте. Вскоре сюда подошел и тральщик «Взрыватель». Он шел в конце конвоя, и ему пришлось труднее, чем нам. Но потерь в людях корабль почти не понес.

Мы уже знали, что эвакуация Одессы явилась для врага полной неожиданностью. Посадке войск и переходу конвоя он, по существу, не оказал существенного противодействия. Надо отдать должное маскировке наших войск, мерам, предпринятым для дезинформации противника. Введенный в заблуждение, он почти весь день 16 октября вел обстрел города, не решаясь атаковать его. Вражеские части вступили в Одессу лишь 17 октября, когда конвой с войсками уже прибыл в Севастополь. [55]

Облегчили эвакуацию Одессы и активные оборонительные действия наших войск на Перекопском перешейке, приковавшие к себе основные силы вражеской авиации.

Несколько позже успешно прошла эвакуация и частей Тендровского боевого участка. Личный состав этих частей с честью справился со своей задачей. Тендра была ключевой позицией в обороне Одессы с моря. Удержание косы давало Черноморскому флоту возможность бесперебойно снабжать защитников Одессы всем необходимым, а затем и осуществить их эвакуацию.

Доставленные в Крым войска Приморской армии приняли активное участие в боях за полуостров, особенно в героической обороне Севастополя. [56]