Первые испытания

В субботу наш БТЩ (быстроходный тральщик) «Щит», носивший бортовой номер «14», вернулся, как и другие корабли, в Севастополь. Закончились флотские учения, в которых участвовали и войска Одесского военного округа, и теперь мы рассчитывали на заслуженный воскресный отдых.

После напряженных дней и ночей, проведенных на ходовом мостике, хотелось хорошенько выспаться. Такую «роскошь» командир корабля может позволить себе лишь в базе. И я получил разрешение командира дивизиона сойти на берег.

Но отдохнуть не пришлось. Среди ночи меня разбудил краснофлотец-оповеститель и сообщил, что в базе объявлена боевая тревога.

Что это — продолжение учений? Но раздумывать некогда. Одеваюсь, выбегаю на улицу. И сразу чувствую: обстановка необычная. Город затемнен. По черному небу бегают голубые лучи прожекторов. С рейда доносится гул мощных вентиляторов машинных отсеков — корабли поднимают пары.

Погас Херсонесский маяк. Не горели и Инкерманские створные огни. Между тем по правилам мирного времени, [6] в том числе и международным, их гасить не полагалось.

В Стрелецкой бухте, где стоят корабли ОВРа, — ни огонька. Лишь вода да стекла зданий отражают пляску прожекторных лучей, скользящих по ночному небу.

Взбегаю по сходне на свой «Щит». Помощник командира лейтенант Николай Матвеевич Сотников докладывает:

— Корабль к бою изготовлен. Боевая тревога в базе объявлена в два часа... Причина неизвестна. Оповестители командиров посланы в город...

Проходит минута, другая, третья... А обстановка не проясняется. Теперь на корабле все понимают ее необычность.

Но вот на борт «Щита» поднимается командир дивизиона капитан-лейтенант Алексей Петрович Иванов. Он берет в руки мегафон и приказывает: тральщикам рассредоточиться в Стрелецкой бухте. Корабли занимают заранее определенные места. Но наш тральщик, несущий на мачте брейд-вымпел{1}, остается у причала.

С тревогой посматриваю в небо. Лучи прожекторов береговой обороны по-прежнему лихорадочно пронизывают ночную темень. Но вот они замирают в одной точке. Вскидываю к глазам бинокль. Цель разглядеть трудно, но вокруг нее уже вспыхивают огоньки разрывов. Замечаю, что самолет ложится на курс, ведущий к рейду Севастополя — главной базы флота. Через минуту-другую прожектористы ловят в лучи еще два самолета. Огонь береговых батарей и кораблей эскадры усиливается — залпы зениток сливаются в сплошной гул.

Сомнений нет — в небе враг. Поступает приказание [7] командира Охраны водного района главной базы флота контр-адмирала В. Г. Фадеева:

— Тральщикам открыть огонь по самолетам!

Заговорили зенитки рассредоточившихся по всей бухте кораблей. Вокруг самолетов — сплошные вспышки разрывов. Определить, которые из них от снарядов «Щита», практически невозможно. Поэтому централизованно управлять огнем нельзя. Командир минно-артиллерийской боевой части лейтенант И. Ф. Бережной указывает цели, а командир орудия старший краснофлотец Михаил Данько корректирует стрельбу зенитки по пронизывающим ночное небо трассирующим снарядам. А цели видны хорошо: прожектористы держат их цепко. Один самолет падает в море. Вскоре и второй со шлейфом рыжего пламени скрывается за ночным горизонтом. Со стороны города доносится гул сильных взрывов.

Но вот налет закончился, и наступила тишина. Лишь слышался звон латунных гильз, которые теперь убирались комендорами с палуб кораблей.

Рассветало. Легкие облака, озаренные первыми лучами солнца, медленно тянулись к пустынному морю. В воздухе барражировали наши истребители.

Ранним утром комдив Иванов побывал у начальника штаба ОВРа капитана 2 ранга Владимира Ивановича Морозова и сообщил нам, что фашистская Германия вероломно, без объявления войны напала на нашу страну. Кораблям дивизиона было приказано приступить к постановке оборонительных минных заграждений в районах базирования кораблей, и в первую очередь у Севастополя и Одессы. «Щит» получил свое первое боевое задание — произвести контрольное траление на севастопольских фарватерах.

На контрольное траление мы выходили каждый день, а 26 и 27 июня нам пришлось провожать и встречать с параван-тралом крейсер «Ворошилов» и лидер «Харьков». [8]

Они выходили в море для обстрела румынского порта Констанца.

Уже в первые дни войны наши минеры блеснули высоким мастерством. На контрольном тралении, а также при постановке параван-трала расчет старшины 2-й статьи Александра Кошеля действовал как слаженный ансамбль. Этому немало способствовали умелые действия мичмана Николая Степаненко, работавшего на кране, и боцмана старшины 1-й статьи Анатолия Евменова. Так было и в последующем — не припомню случая, чтобы кто-либо из краснофлотцев и старшин, занятых на постановке трала, сплоховал, чтобы у нас произошла заминка. Это — результат кропотливой боевой учебы в предвоенные годы.

Вражеские самолеты забросали минами Севастопольский рейд и внешнюю акваторию по створу Инкерманских маяков. Мины эти опускались на парашютах. Две из них упали и взорвались на берегу — одна на Приморском бульваре, другая в районе Пироговки. Были жертвы среди населения города.

В последующем фашистские самолеты ставили мины не только в районе Севастополя, но и на рейдах и в бухтах других баз флота, на его коммуникациях.

Мины оказались необычными — донными, неконтактными. Откровенно говоря, мы не были готовы к борьбе с ними. Мина взрывалась при прохождении над ней судна с металлическим корпусом, создающим вокруг себя определенное магнитное поле. У нас начались потери. Уже 22 июня подорвался и затонул буксир «СП-12», следовавший в Карантинную бухту. Через день такая же участь постигла плавучий кран. Выяснилась любопытная деталь: буксир прошел над миной благополучно, а буксируемый им кран подорвался.

Потери продолжались. 30 июня на наших глазах подорвалась паровая шаланда «Днепр», а 1 июля — эсминец «Быстрый». А ведь здесь перед этим проходили боевые [9] корабли и вспомогательные суда. В чем же дело? Выходит, на минах установлены какие-то приборы, которые срабатывают от многократного воздействия магнитного поля.

Обстановка на севастопольских фарватерах все более осложнялась. Обеспокоенный этим, штаб флота разработал систему наблюдения за постановкой противником мин. Были оборудованы специальные береговые посты, непрерывно следившие за водной акваторией. Кроме того, в ночное время выставлялись наблюдатели на катерах и шлюпках. Это позволяло точно определять места падения мин, обвеховывать и уничтожать их. В штабе ОВРа велась карта минной обстановки, с которой нас знакомили чуть ли не ежедневно.

Однако все это не обеспечивало эффективной борьбы с минной опасностью. Необходимы были какие-то более действенные меры.

Траление мин — главная задача тральщиков. Мы много учились этому и немало преуспели в своем деле. Наш «Щит», в частности, на трубе гордо носил красную звезду в позолоченной окантовке с золотыми буквами «СССР» в центре — знак первенства на флоте по своему классу кораблей. Хорошую специальную подготовку получили и другие экипажи кораблей ОВРа. Но на тренировках мы тралили лишь якорные мины и минные защитники. А вот с магнитными минами встретились впервые. Наши тралы совершенно не годились для борьбы с ними.

Надо было раскрыть секрет новой мины, выяснить ее тактико-технические характеристики, создать для борьбы с ней специальные тралы. Одновременно встала задача создать аппаратуру для размагничивания боевых кораблей.

Обнаружить магнитные мины нам удалось довольно быстро. Но как их разоружить? Первым ответ на этот сложнейший вопрос дал военный инженер 3 ранга Михаил [10] Иванович Иванов. Уже в начале июля он сумел с помощью изготовленного из немагнитного металла инструмента разобрать фашистскую мину, поднятую в районе Очакова с морского дна. Рискуя жизнью, Михаил Иванович установил, что мина снабжена магнитным взрывателем. Вес ее заряда составлял 300 кг особого сплава. Анализ взрывчатки показал, что она состоит из тротила (60%), гексогена (24%) и алюминия (16%). Сила ее взрыва намного превосходила взрыв тротиловой взрывчатки{2}.

В корпусе мины в числе многих новинок инженер обнаружил прибор срочности и прибор кратности. Вскоре эти приборы появились в каюте командира ОВРа, и мы были ознакомлены с ними.

Прибор срочности представлял собой обычный часовой механизм. Он включался в цепь замыкателя и заводился на определенное время — от 15 минут до нескольких суток. В течение этого времени мина была безопасна, затем прибор приводил ее в боевое положение. Теперь начинал действовать другой прибор — прибор кратности, срабатывавший в зависимости от того, на какое деление он поставлен. Если, скажем, его ставили на индекс «5», то мина взрывалась при пятикратном прохождении над ней корабля или судна.

В сентябре инженер Борис Товьевич Лишневский и старший лейтенант Семен Ильич Богачек разоружили магнитную мину, обнаруженную в Новороссийске. А в октябре флотские минеры обнаружили и обезвредили еще одну неизвестную мину. В ней использовался прибор с акустическим взрывателем.

Итак, тайны нового немецкого минного оружия были разгаданы. Но как с ним бороться? Как найти эффективные [11] средства борьбы? Этими заботами жили флотские минеры.

Траление магнитных мин сначала проводилось деревянными катерами-тральщиками «Валерий Чкалов» и «Комсомолец», переоборудованными из рыболовных сейнеров. Делалось это просто. Катер тянул за собой трал — железную баржу, магнитное поле которой усиливалось током от специального движка (такого рода трал предложил уже упоминавшийся инженер Б. Т. Лишневский). Для уничтожения акустических и магнитно-акустических мин наряду с тральной баржей Лишневского успешно применялись катера-охотники, которые, маневрируя на средних ходах, сбрасывали глубинные бомбы.

Однако эти методы борьбы с минной опасностью были примитивными и недостаточно эффективными. Нередко мины взрывались не только под баржей, но и вблизи катеров. Дело в том, что на деревянных катерах было немало металлических предметов. Корпуса катеров-тральщиков и морских охотников нуждались в размагничивании.

И все же расчеты врага на особый успех применения новых видов минного оружия не оправдались. На помощь флотским минерам пришла Академия наук СССР. В начале августа 1941 года в Севастополь прибыла группа ученых в составе А. П. Александрова, И. В. Курчатова, Ю. С. Лазуркина, С. Е. Лысенко, П. Г. Степанова, К. К. Щербо. Они с участием флотских минеров, в том числе М. И. Иванова, Н. Д. Квасова, Г. К. Каляды, А. И. Малова, В. И. Мещерского, Г. Н. Охрименко, И. В. Щепаченко, предложили эффективные методы и средства борьбы с вражеским минным оружием. Был осуществлен разработанный ранее советскими учеными способ защиты кораблей от магнитных мин путем нейтрализации магнитного поля, создаваемого корабельными корпусами. [12]

Для размагничивания кораблей в Севастополе была оборудована специальная станция. Под нее приспособили рыболовное судно с деревянным корпусом. Возглавлял станцию безобмоточного размагничивания (СБР-1) военный инженер 3 ранга Михаил Григорьевич Алексеенко, которого впоследствии сменил военный инженер 3 ранга Михаил Алексеевич Горбунов. На первых порах противомагнитную обработку кораблей практически выполняла группа ученых с участием военных инженеров под руководством И. В. Курчатова.

Прежде всего размагничиванию подверглись подводные лодки, а после них — тральщики. Противомагнитную обработку прошел и наш «Щит». Мы с большим интересом знакомились с процессом размагничивания, краснофлотцы и старшины, возглавляемые инженер-лейтенантом И. М. Самофаловым, приняли непосредственное участие в этом новом для нас деле.

Размагничивание корабля позволило плавать куда увереннее. Нам приходилось выполнять самые различные задания, но главным, определяющим в деятельности «Щита» по-прежнему оставалось контрольное траление.

У нас были надежные способы борьбы с вражескими минами. Кроме, конечно, донных магнитно-акустических, против которых летом и осенью 1941 года мы еще не имели эффективных средств. Однако самому кораблю, но крайней мере, эти мины стали уже не так опасны. Забегая вперед, скажу: к началу летней кампании 1942 года наши минеры нашли эффективное средство и против магнитно-акустических мин. А дело было так. В мае одну из таких мин удалось обнаружить в Севастопольской бухте. Разоружить мину вызвался младший флагманский минер флота капитан-лейтенант Григорий Николаевич Охрименко. Помогал ему водолаз главный старшина Леонид Викулов. Эта сложная, связанная с риском работа выполнялась на дне бухты. Ключи и отвертки были изготовлены [13] из немагнитного материала по слепкам, снятым с болтов и гаек. Когда из мины удалось извлечь приборы, она с помощью понтона была поднята на поверхность. Изучив устройство и схему, Охрименко установил, что взрыв этого коварного оружия происходит от одновременного воздействия на его взрыватели двух полей — магнитного и акустического.

— Это же настоящий подвиг, — сказал я Григорию Николаевичу, когда он заглянул к нам на корабль.

Охрименко пожал плечами:

— Зачем громкие слова?

И он заговорил о Викулове, который не раз спускался на дно Южной бухты, где лежала мина, об инженерах М. И. Иванове, Б. Т. Лишневском и С. И. Богачеке, чей опыт пригодился при разоружении магнитно-акустической мины.

Новый буксируемый акустический трал, поступивший к нам на вооружение, оправдал надежды. Теперь донные мины уничтожались методично и наверняка. Не потому ли моряки больших кораблей с какой-то особой теплотой — мы это сразу же почувствовали — стали относиться к экипажам тральщиков.

Признаюсь: до войны, проходя службу на канонерских лодках, я как-то свысока поглядывал на тральщики. И не только я — многие канлодочники недооценивали малые корабли. Но потом я понял, что был не прав, и при встречах со своими бывшими сослуживцами уже с гордостью рассказывал им о своем тральщике, его достоинствах. При этом непременно подчеркивал его преимущество перед канонерскими лодками в скорости хода: у «Щита» она превышала 18 узлов.

Это был новый корабль, вступивший в строй летом 1937 года. Его водоизмещение достигало почти 500 тонн. На корабле в качестве главных двигателей были установлены два дизеля по 1500 л. с. С полным запасом дизельного [14] топлива в 58 тонн «Щит» мог пройти 3300 миль. Для постановки минных заграждений он брал на борт 30 крупных мин или 46 минных защитников, а для борьбы с подводными лодками противника — 20 глубинных бомб. На вооружении корабля находились тралы (параван-трал, змейковый, Шульца), бомбосбрасыватели и бомбометы, одно 100-мм и одно 45-мм орудия, а также два крупнокалиберных пулемета (ДШК). Когда началась война, на тральщике дополнительно установили три 37-мм зенитных орудия и один крупнокалиберный пулемет. Соответственно увеличился и экипаж, который насчитывал 66 человек.

Конечно, многого нам еще недоставало. Это мы со всей остротой почувствовали в боевых походах, когда круг задач, которые приходилось выполнять, заметно расширился. Хотелось иметь больше зенитных установок, гидроакустическую аппаратуру. Но мы видели свой долг в том, чтобы с максимальной эффективностью использовать все то, чем располагали.

Случилось так, что перед самой войной почти полностью сменился командный состав: на тральщик пришли помощник командира лейтенант Николай Матвеевич Сотников, ранее служивший артиллеристом на однотипном БТЩ, штурман лейтенант Олег Александрович Чуйко, плававший на пассажирском теплоходе, командир артиллерийско-минной боевой части лейтенант Иван Федорович Бережной — выпускник военно-морского училища, командир электромеханической боевой части инженер-лейтенант Иван Мефодьевич Самофалов, тоже пришедший к нам из училища. Да и я, можно сказать, был еще новичком: командиром «Щита» стал в конце 1940 года, сменив Сергея Степановича Воркова, назначенного командиром эсминца.

К счастью, обновление командного состава корабля прошло сравнительно безболезненно. Это во многом объясняется [15] тем, что мы получили очень хорошее наследие — сколоченный экипаж, по-настоящему крепкие, боевитые партийную и комсомольскую организации. И потом нам просто везло на людей: новые командиры подразделений, как, впрочем, и остальные моряки, оказались исключительно толковыми специалистами. Все они отдавались порученному делу самозабвенно. А это главное, в этом заключено девять десятых успеха воинского коллектива.

Мы часто выходили в море: днем — на траление, ночью — в ближний или дальний дозор{3}.

Для несения дозорной службы тральщик, строго говоря, не предназначался. На нем не было радиолокационных и гидроакустических установок, позволявших своевременно обнаруживать противника, особенно в ночное время. Как уже знает читатель, и артиллерийское вооружение у «Щита» было не могучее.

«Не от хорошей жизни приходилось посылать тральщики на выполнение несвойственных им функций», — отмечал в своих воспоминаниях Н. Г. Кузнецов, в то время Нарком Военно-Морского Флота{4}.

Но как бы там ни было, экипаж со всей ответственностью нес дозор. В случае обнаружения противника мы могли по радио оповестить штаб ОВРа и отряд сил поддержки дозора.

Обычно, когда тральщик приходил в заданный квадрат, я приказывал сбавить ход до среднего. Обозримый район моря был разбит на сектора наблюдения. С переходом на боевую готовность номер два одна смена личного состава оставалась у оружия и механизмов, другая отдыхала. Но море и летом не всегда спокойно. Иногда в дозоре нас застигал жестокий шторм. Тут уж не до отдыха. [16]

Того и гляди, как бы не случилась беда. Крутая волна свободно гуляет по палубе. Лагом{5} к волне корабль идти уже не может: крен достигает критической точки. Приходится лавировать, выбирать для поворота на обратный курс благоприятный момент, сбавлять ход до малого. А рядом с нашим квадратом — минное поле. Случалось, что под воздействием волн и течений мины срывались со своих мест. Обнаружить же смертоносный шар в кипящем водовороте весьма трудно.

К счастью, беда обходила нас стороной. Но однажды шторм все же принес ее. В ту ночь он особенно неистовствовал. Могучие волны швыряли тральщик как щепку. Корпус «Щита» поскрипывал и стонал. Вот корабль подбросило волной и послышался треск. Механик Самофалов доложил: по левому борту в районе камбуза появилась трещина на палубе; камбузная плита выпала из гнезда и грозит разнести помещение.

Аварийная партия быстро закрепила плиту. А трещина на палубе вызывала у нас тревогу. Я донес по радио о случившемся в штаб. Вскоре поступил приказ командира ОВРа — следовать в базу.

Специалисты нашли повреждение серьезным. Флагманский инженер-механик К. И. Кашин сообщил, что на следующий день тральщик станет в эллинг.

Ремонт длился недолго. Рабочие заделали трещину, приварили вдоль нее металлические листы, и вскоре мы снова вышли в море. Работа была выполнена настолько надежно, что с этими листами на палубе «Щит» проплавал всю войну.

В походах на мостике тральщика нередко можно видеть Никиту Павловича Савощенко, комиссара; его невысокую плотную фигуру всегда облегает отлично сшитое обмундирование. [17] Он любит носить тужурку даже во время похода. Никита Павлович идет в бой как на праздник.

Что ж, форма одежды в походах, в боевой обстановке тоже многое значит. Мне вспоминается такой факт. Это было уже летом 1942 года. Лидер «Ташкент», доставив в осажденный Севастополь полк морской пехоты, готовился в обратный рейс. Командир корабля капитан 3 ранга В. Н. Ерошенко приказал экипажу, кроме нижней вахты, надеть парадную форму. Это произвело большое впечатление, в том числе на защитников Севастополя и на тех 2300 пассажиров — женщин, детей и раненых бойцов, которых доставлял «Ташкент» на Кавказ.

Мне было по душе стремление Савощенко влиять на людей не только страстным словом, но и всем своим поведением, даже внешним видом. Я с удовлетворением замечал: люди стали подражать комиссару во всем.

У Никиты Павловича всегда много хлопот. Он то и дело покидает мостик, чтобы побывать в машинных отделениях или у зенитчиков, зорко всматривающихся в небо. С поступлением сообщения Совинформбюро комиссар непременно обойдет боевые посты, побеседует с людьми. Каждый день он находит время, чтобы обстоятельно поговорить с секретарем партийной организации старшим военфельдшером Иваном Моисеевичем Прилипко, секретарем комсомольского бюро старшиной 2-й статьи Анатолием Федотьевичем Агафоновым, редактором стенной газеты старшим краснофлотцем Василием Васильевичем Леоновым, с агитаторами, командирами боевых частей.

Сообщения с фронтов идут далеко не утешительные. Почти в каждом из них упоминается об оставлении нами городов. У мотористов Григория Петренко и Матвея Славина, у трюмного Николая Жужы семьи оказались за линией фронта. Мы с комиссаром считаем своим долгом побеседовать с ними особо: хочется ободрить бойцов, поддержать их добрым словом, укрепить в них веру в победу. [18]

Комиссар, как никто из нас, умеет найти нужное слово. Его беседы всегда задушевны, доверительны. Не потому ли, что сам он прошел жизненную школу, научился понимать людей, хорошо знал их думы и чаяния.

Никита Павлович родился в бедной крестьянской семье. Его село Терпение, что в Запорожской области, своим названием напоминало деревни из поэмы Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». До революции, как рассказывал Савощенко, крестьяне села вдоволь натерпелись и от помещика, и от кулаков-мироедов, и от царских чиновников. В детстве нелегко жилось и Никите. С двенадцати лет — это было уже во время гражданской войны — он начал батрачить. И только с победой колхозного строя удалось избавиться от нужды. Семья Савощенко одной из первых вступила в колхоз. Никита Павлович стал трактористом — овладел самой необходимой и почетной в то время профессией на селе. В 1929 году его призвали на флот. Море, корабельная служба, крепкий флотский коллектив пришлись юноше по душе, и он остался на сверхсрочную. Савощенко вырос политически, приобрел опыт общественной работы, навсегда связал свою жизнь с ленинской партией. Вот тогда-то ему и предложили: «Поезжай-ка на курсы политработников».

Когда началась война, Никита Павлович был уже старшим инструктором политотдела ОВРа по пропаганде и агитации. Работал, как всегда, увлеченно. Но он настойчиво просился на корабль. Вскоре его назначили на наш тральщик комиссаром (вместо Н. П. Новикова, получившего повышение по службе). Мы как-то сразу понравились друг другу и с первого дня работали очень дружно, с полным взаимопониманием. И это сказывалось на сплочении экипажа.

На корабле сложилась полнокровная партийная организация. К началу войны она состояла из 10 коммунистов, преимущественно командиров. Потом в партию были [19] приняты старшины и краснофлотцы Анатолий Агафонов, Николай Братских, Александр Кошель, Иван Савенков, Николай Степаненко. В октябре 1941 года я тоже стал коммунистом.

Пройдет два военных года, и партийная организация тральщика будет насчитывать 32 члена и кандидата партии. Вместе с комсомольцами они составят 90 процентов экипажа. Это же силища!

Секретарь партийной организации Иван Моисеевич Прилипко был таким же принципиальным и трудолюбивым, как наш военком. Даже своим широким улыбчатым лицом он походил на Савощенко. И жизненные судьбы у них были схожие. Прилипко тоже рос в сельской местности, на Черниговщине. Ему было всего пять лет, когда умер отец. Кроме Вани у матери на руках остались еще три маленькие девочки. Тяжело пришлось осиротевшей семье. Но выйти из нужды помогла Советская власть. Ваня и его сестренки получили образование.

Прилипко окончил семилетку, а потом и фельдшерскую школу. С большим желанием он пошел на флот. После стажировки в Севастопольском военно-морском госпитале получил назначение на БТЩ «Минреп» в качестве лекпома (так в то время назывался корабельный медик). А с начала 1940 года Иван Моисеевич служил на «Щите». Пришелся у нас он, как говорится, ко двору.

Прилипко был и фельдшером (врача по штату не полагалось), и заведующим столом кают-компании. Он слыл страстным поборником чистоты. Врач соединения Епифан Иванович Гелеква не раз ставил его в пример другим медикам.

Иван Моисеевич и в походе, и на стоянке корабля в базе находил время, чтобы поговорить с коммунистами, давал им партийные поручения, поддерживал их инициативу. Словом, во главе партийной организации тральщика [20] стоял человек твердой закалки, энергичный, тесно связанный с личным составом.

Комсомольскую организацию тральщика возглавлял старшина 2-й статьи Анатолий Агафонов. Он был отличным специалистом, опытным младшим командиром. На корабле пользовался большим авторитетом.

Партийно-политическая работа, которую вели среди личного состава комиссар и все мы, коммунисты и комсомольцы, приобрела теперь большую, чем прежде, целеустремленность и конкретность. Она способствовала сплочению и боевой закалке экипажа. [21]