Часть третья.

В окне моем — небо

Глава первая.

Со мной что-то случилось

Я открыл глаза и долго ничего не мог понять. Решительно ничего! И это не мудрено. Ведь за какое-то мгновение все вокруг меня так странно изменилось, Я снова закрыл глаза и затих, думая, что это дурной сон. Тот самый, который однажды мне уже снился!..

К сожалению, это был не сон. Значит, что-то произошло, если я здесь! Случилось что-то непоправимое! Где штурвал? Где приборы, кабина, второй пилот?.. Белые стены, высокий белый потолок, белые занавески на окнах... Что же произошло со мной?..

Решительно приподнимаюсь и пытаюсь встать. Несколько крепких рук бережно прижимают меня к подушке, я слышу чей-то строгий шепот:

— Не двигайтесь, пожалуйста, не двигайтесь! Вам это вредно. Вы понимаете?

Люди в белом... Я знаю, что они бывают рядом с нашим братом только в исключительных случаях. Что же все-таки произошло?

— Послушайте, где я нахожусь и что со мной? Чья-то прохладная, остро пахнущая медикаментами рука ложится мне на лицо;

— Мы вас очень просим... Не двигаться, не разговаривать. В вашем положении это совершенно недопустимо... . — Но должен же я знать, где нахожусь!

— Вы, голубчик, во Львове.

— Львов! Значит, не долетели? Значит... Прохладная рука врача ложится на мои губы;

— Я запрещаю вам разговаривать. Вам нельзя волноваться. Взрослый человек, а не понимаете...

А мне теперь уже и самому не хочется разговаривать. Я, кажется, все понял: разбился! Этот ночной рейс стал последним в моей жизни... Но я не погиб вместе с другими? Как оказался здесь?..

Сутки назад на моей квартире на исходе ночи вдруг зазвонил телефон. Меня вызывали на аэродром.

— Срочное задание... Машина за вами уже вышла... Не задерживайтесь...

К подобным неожиданным звонкам я уже привык. И хоть война давно кончилась, жизнь моя по-прежнему была полна тревог и постоянного напряжения. На первый взгляд это будто бы ненормально, но если вдуматься, то ничего особенного в этом нет. Время еще беспокойное. Часть то и дело поднимают по тревоге. А я уже заместитель командира дивизии, спать много не положено...

На аэродроме меня ждал самолет. Задание несложное — проверить экипаж и дать свое заключение о подготовленности его к выполнению самостоятельных заданий. Командир корабля молодой, но уже немало полетавший летчик. Он уверенно поднял самолет в воздух и лег на курс. Я на месте второго пилота наблюдаю за его действиями.

— Считай, что меня тут нет, — говорю ему. — А я газеты посмотрю.

Молодой пилот уверенно ведет машину. Только на щеках горит румянец.

— Обратно полетим ночью. Поведу я, а ты отдохнешь. Летчик согласно кивает, а я, развернув «Правду», углубляюсь в чтение.

В обратный рейс вылетели ночью. Погода была скверная: сильный ветер, низкие тучи, на аэродроме гололед.

Предлагали переждать до утра, но я не согласился; приходилось летать и в гораздо худших условиях, доберемся и на этот раз. И к тому же приказ. Его выполнять надо.

Сижу в кресле командира корабля, внимательно слежу за приборами, чутко ловлю привычный рокот мотора и изредка бросаю взгляд на молодого летчика. Перед вылетом он признался, что опыта полетов в ночных условиях у него «маловато».

— Ничего, все впереди. Будут полеты, будет и опыт... Вы, молодые, должны летать лучше нас... Парень застенчиво улыбнулся:

— Летать бы, как вы, товарищ полковник. О большем не мечтаю.

— И плохо, что не мечтаешь. Кто не мечтает, тот не идет вперед. А кто не идет вперед, тот отстает.

Незаметно проходит час. Летим в облаках. В редких разрывах иногда блеснут звезды и опять кромешная тьма. Моторы гудят ровно, спокойно. Стрелки приборов чуть подрагивают. И вдруг-все исчезает...

От меня не отходят врачи, а я все силюсь вспомнить, что было потом. Что случилось с самолетом? Каким образом я оказался во Львове? К тому же в санчасти аэродрома?..

В неширокую щель между занавесками вижу кусочек ярко-голубого утреннего неба, высоко задранный хвост какого-то самолета, должно-быть Ан-10, и крыло еще одной машины. Как я оказался здесь?

Картины одна мрачнее другой встают в моем воображении; у самолета отказывают сразу все двигатели (такое бывает чрезвычайно редко!), и машина камнем летит к земле!.. Ее охватывает огромное пламя!... Раздается мощный взрыв, и черное ночное небо на какой-то миг озаряется короткой тревожной вспышкой...

Нет, все это не то. Ничего подобного произойти не могло. Но чем объяснить мое появление в этой тихой светлой комнате? Врачи, конечно, знают. Нужно попытаться еще раз поговорить с ними. Не каменные же они.

— Послушайте, — начинаю я несмело, — вам, наверное, известно, что случилось с нашим самолетом. Ко мне наклоняются сразу несколько человек.

— Вам нельзя волноваться... Это может плохо...

— Погодите вы меня пугать! У меня ничего не болит, я совершенно здоров, и единственное, о чем я прошу вас, так это сказать, что произошло с самолетом?

— Успокойтесь, пожалуйста. С вашим самолетом ничего не случилось, он пролетает еще сто лет.

— Но как же тогда я оказался у вас?

— Об этом вы узнаете потом, дорогой. А сейчас отдыхайте, постарайтесь уснуть. Вы же не спали всю ночь.

Да, я не спал всю ночь и сейчас с удовольствием уснул бы. Но попробуй усни тут, если с тобой стряслось такое, что совершенно не поддается рассудку! Может, и полета никакого не было? Может, я давно здесь, и все остальное мне только кажется?

Из соседней комнаты слышится негромкий женский голос, видимо, врач говорит по телефону. Этот голос на минуту отвлекает меня от невеселых мыслей, и я непроизвольно прислушиваюсь. Она рассказывает кому-то о человеке, которого свалил инфаркт, а он буянит. Что с ним делать, она не знает. Кто он? Да летчик какой-то. Отлетал свое, голубок...

Женщина положила трубку и коротко сказала;

— В госпиталь. Только осторожно!

Меня положили на носилки и вынесли на улицу. Здесь я увидел своего летчика. Вместе с ним был весь экипаж нашего самолета! Вот так штука! Я уже «похоронил» их, а они дожидаются меня тут? Что за дьявольщина происходит сегодня со мной!..

Увидев меня, товарищи обступили носилки. Я улыбаюсь им и тороплюсь задать несколько вопросов. Но врачи спешат. Носилки вместе со мной оказываются в машине скорой помощи. Оглушительно громко хлопают дверцы. Водитель включает мотор и трогает с места.

— Куда? — спрашиваю я санитара.

— В госпиталь...

Теперь я уже не пытаюсь через врачей узнать о судьбе своего самолета. Силюсь во всем разобраться сам. С самолетом, пожалуй, все в порядке: ребята здесь, стало быть, и машина цела. Но если с самолетом ничего не произошло, то, следовательно, случилось что-то со мной. Да, да, со мной! Как я раньше не подумал об этом?

В госпитале меня окружили вниманием и заботой. Но ни разговаривать, ни двигаться врачи по-прежнему не разрешают.

— Я совершенно здоров. Чего мне тут валяться? Мне в полет нужно, — говорю я им,

— Полет придется отложить, товарищ летчик. А пока мы вас обследуем, подлечим. Может, еще и полетаете...

И тут мне вдруг вспомнились слова, сказанные женщиной по телефону на аэродроме:

— У него, по-видимому, инфаркт... Отлетал свое, голубок...

Выходит, что это было сказано обо мне...

В госпитале я провел несколько дней. Это были очень тяжелые дни, полные гнетущей неизвестности и тревоги. «Товарищи, поди, уже давно в Москве, — прикидывал я в уме на другой день, — командование обо всем знает. Может, вызволят меня отсюда...»

Через несколько дней мне разрешили встать.

Я улыбнулся:

— А вдруг — инфаркт?

— Нет, инфаркт исключен, — сказал врач. — Мы это точно установили.

— Так что же со мной было?

— Пока не знаем.

— Летать буду?

— Сейчас трудно сказать...

— А домой могу поехать?

— Пока нет... Но через два дня, думаю, большой опасности уже не будет...

И вот я снова лечу в Москву. Товарищи прислали за мной самолет. Но веду его не я. Неужели теперь я лишь пассажир Аэрофлота?..

Глава вторая.

Расставание

У командира части Бориса Михайловича Константинова красноватые от постоянного недосыпания глаза. Увидев меня, генерал быстро вышел из-за стола. Поборов усталость, он ласково улыбнулся.

— Проходи, проходи, дорогой, давно тебя жду. Такое время — и без заместителя!.. Да ты что — никак докладывать собрался?

Генерал берет меня под руку, подводит к столу. Садимся,

— А теперь расскажи, что со здоровьем... Кое-что я уже слышал, но лучше расскажи сам. Серьезное что-нибудь?

— Потерял сознание, Борис Михайлович. Очнулся на земле. Что со мной было, как оказался во Львове, — ничего не помню. Сначала чуть с ума не сошел: думал, что самолет разбил...

— Ну, а медицина что?

— Врачи установили диагноз — инфаркт миокарда, а потом сказали, что инфаркта не было...

— На чем остановились?

— Ни на чем.

— Как так?

— Не знают, что со мной было. А летать, конечно, запретили.

Генерал поднялся со стула и начал ходить по кабинету.

— Сколько лет тебе, Муса?

— Сорок один...

— М-да... обидно... Самый возраст для летчика. Как думаешь?

— Жизнь нас не спрашивает.

— А ты, я вижу, уже руки опустил? Не рано ли?

— Хочу латать, товарищ генерал!

— Я тоже хочу, чтобы ты летал. Даже больше: чтобы ты командовал дивизией. Через несколько месяцев ухожу на учебу...

— Так ведь, товарищ генерал...

— Разве я раньше не говорил тебе об этом? Ты — летчик грамотный, с большим опытом. За плечами война...

Молодой... У тебя еще все впереди!

Помолчав, он походил еще некоторое время по кабинету, затем вернулся к столу и уже другим голосом, тихим и участливым, сказал:

— Я знаю, тебе сейчас нелегко. Но постарайся пересилить себя, найти в себе точку опоры. Меньше думай об этих медиках! Лучше отдохни как следует. А потом-на комиссию. Глядишь, все и обойдется!

— Постараюсь, Борис Михайлович.

— Вот и хорошо. А пока иди. Дома, наверное, заждались. Привет передавай...

Разговор с командиром дивизии несколько ободрил и

успокоил меня. Отдохнув, я решил, что теперь можно пройти и комиссию. Но что хорошего скажут мне врачи?..

В госпитале, куда меня положили на исследование, тихая светлая палата с окнами в сад.

Весна 1964 года. Быстро летит время! Врачи понимают, что все мое будущее зависит от одного их слова, которого я терпеливо жду вот уже много дней... Каким оно будет, это слово?

Однажды я спросил:

— Мои анализы, наверное, готовы. Чем вы меня обрадуете?

Седой врач, полковник медицинской службы, который навещал меня почти ежедневно, поправил на носу очки и нерешительно подошел к моей койке.

— Я понимаю — вы волнуетесь, но придется еще потерпеть. Должен сказать, что это очень сложный случай. Не будем спешить с окончательными выводами.

— Я согласен подождать еще два или три месяца, только бы разрешили летать! Возможно ли это?

Полковник снял очки и долго протирал их полой белого халата. Присев на край моей постели и глядя мне в глаза, спрашивает:

— Скажите, как вы смогли так загнать себя? У вас когда-то, надо полагать, было отличное здоровье, но такие перегрузки могут сломить и железного человека. Или вы думаете, что ваши нервы крепче железа?

— Нет, доктор, я этого не думаю. Просто некогда было жалеть себя. Одна война сколько взяла, да и после войны не сладко приходилось... Понимаете?

— Понимаю, понимаю... Однако нельзя забывать: человек не вечен...

Полковник вышел, его ждали в других палатах. А я всю ночь пролежал с открытыми глазами, вспоминая и заново переживая минувшие годы. Со дня окончания войны их набралось более двадцати. Разве это мало? Да ведь это, можно сказать, целая жизнь!

Первые месяцы после войны были насыщены до предела. В мае я съездил домой, потом принимал участие в параде Победы, затем готовился к воздушному параду и в полку появился только в ноябре.

Зимой 1946 года снова побывал на родине: трудящиеся Башкирии выдвинули меня кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР и я поехал на встречу с избирателями. После этой поездки все, наконец, вроде улеглось, но ненадолго: весной состоялась врачебная комиссия, которая принесла много неожиданных волнений и тревог.

Это была первая серьезная медицинская комиссия после войны. Многим нашим летчикам не повезло. Списали моего друга москвича Виктора Протчева. Меня признали ограниченно годным для службы в боевой авиации и годным лишь для работы во вспомогательной и транспортной.

Обсудив сложившееся положение с Виктором, мы решили поехать в Москву. Но и московские врачи не обрадовали, повторили то, что мы уже слышали: Протчеву летать запрещается, Гарееву — только во вспомогательной или транспортной авиации!

Что делать? Куда идти дальше?

Походив несколько дней по Москве, я решился на последнее: зайду в Управление кадров Военно-Воздушных Сил, может, там сумеют чем-нибудь помочь. Не помогут там — придется рассчитывать только на себя,

Начальник Управления принял меня быстро, но предложил одно:

— Если хотите остаться в боевой авиации, могу направить на должность адъютанта эскадрильи.

— Но на этой должности не нужно быть летчиком. Вести дела эскадрильи может любой другой, — возразил я.

— Как хотите. Между прочим, вы уже тоже не боевой летчик...

— К сожалению... Поэтому я и пришел к вам. Надеялся на вашу помощь... Хочу летать! Пусть даже в транспортной авиации, но летать! Понимаете?

— Понимаю, но и в транспортной свободных мест нет.

— Этого не может быть! — запротестовал я.

— К сожалению, это так. Но я попытаюсь вам помочь. Поезжайте на аэродром транспортной авиации. Знаете, где он находится?

— Найду.

— Ну, так вот. Если там предложат вам работу и вы согласитесь, приезжайте, мы оформим.

— Благодарю...

Командира части на месте не оказалось, обратился к его заместителю. Подполковник Зайцев отнесся ко мне внимательно. Узнав, кто я и в чем состоит моя просьба, тут же позвонил в полки, пригласил начальника отдела кадров. Однако не повезло мне и здесь.

— Плохо с вакансиями. Если согласны, возьмем заместителем командира эскадрильи,-сказал подполковник и, помолчав, добавил;

— Будешь летать.

— Я кончил войну штурманом полка. А заместитель командира эскадрильи — это должность капитанская...

— Все это так, но лучшего предложить не могу. Решай сам. А должность пусть вас не смущает — наверстаешь!

— Хорошо, я посоветуюсь с товарищами... На следующий день я приехал в часть с документами. Выхода не было, я согласился. С этого дня для меня началась новая жизнь.

Служба в транспортной авиационной части трудная, но интересная. Стал много летать, и за короткое время я побывал во всех концах Советского Союза и во многих странах мира.

Летчики транспортной авиации летали во всякую погоду, в любое время суток. Часто неделями не бывали дома, А если и появлялись, то ненадолго. Так пролетели два года.

В 1948 году некоторые мои товарищи стали поступать на учебу. Сдал свои документы в Военную Академию имени М. В. Фрунзе и я.

Условия приема были нелегкие. Но все вступительные экзамены я сдал на «хорошо» и был зачислен слушателем.

Годы учебы останутся в памяти надолго. Я занимался с увлечением, много читал. Учебные предметы в академии изучались с учетом опыта Великой Отечественной войны и меня это очень интересовало.

Я шел в числе передовых и в дни больших праздников на парадах мне поручали нести знамя академии. До меня знаменосцем был Покрышкин, окончивший академию в 1948 году.

В 1951 году слушатели сдали выпускные экзамены и разъехались по местам назначений. Меня назначили заместителем командира части точно такой же, в какой я служил два года до поступления на учебу.

Снова началась напряженная, тревожная, не знающая ни дня, ни ночи работа. Как и прежде, много летаю. Изучаю новые самолеты, учусь и учу других.

Полеты, полеты, полеты...

День сменяется днем, год годом. И вот уже 1956 год. Командование назначает меня командиром полка. Выполняю ряд серьезных и сложных заданий и начинаю ощущать: не хватает знаний, нужно учиться дальше. Направляю документы в Академию Генерального штаба Советской Армии. Но лишь в 1957 году под Октябрьские праздники меня пригласил к себе командир дивизии:

— Подполковник Гареев, подготовьте полк к сдаче. Постарайтесь, чтобы это не отразилось на работе эскадрилий,

— Сдать полк? Почему, товарищ генерал?

Теперь удивился он:

— Как? Разве вы не знаете? Тогда позвольте поздравить; приказом Министра обороны СССР вы зачислены слушателем Академии Генштаба. Собирайтесь на учебу...

Два года напряженных занятий в высшей академии — и опять служба. На этот раз получаю назначение в ту же самую авиационную часть, которая приютила меня в трудном для меня сорок шестом году. Когда-то я работал здесь на скромной должности заместителя командира эскадрильи. Сейчас дел и тревог у меня будет больше: работаю заместителем командира части.

Но трудности меня не пугают.

Четыре года службы в этой части проходят быстро. Я по-прежнему много работаю над собой, много летаю, осваиваю современные машины.

И вдруг все опять рушится. Вместо гулкой пилотской кабины я снова сижу в тихой, пропахшей медикаментами больничной палате и гляжу в окно. Но вот как-то вечером ко мне зашел летчик, с которым я был в своем последнем неудачном рейсе. Посидели на диване, поговорили о делах в части. Под конец я попросил рассказать, что было с самолетом потом, после того, как я потерял сознание...

Пилот немного подумал, вспоминая подробности, и, смущаясь, стал рассказывать:

— Летели мы ночью, погода была плохая, но вы мастерски вели самолет. Теперь признаюсь, я следил за каждым вашим движением. Ну, стало быть, летим. Вдруг, смотрю, вы как-то на бок завалились, словно вниз смотрите,

— Вниз, говоришь? — спросил я.

— Да, да. Я удивился: и чего он там интересного нашел? Ночью, на такой высоте вниз глядит и глядит... А потом заметил: кренится машина, все больше и больше...

— Ну? — не удержался я. — А ты что?

— Ясно; подправил раз, другой, третий... Потом окликнул. Вы — молчите. Выправил машину и позвал наших. Вы были без сознания. Что было делать? Связались по радио с ближайшим аэродромом, доложили: командир потерял сознание, прошу разрешить посадку. Так мы оказались во Львове. Было уже утро, и я довольно сносно посадил самолет...

После разговора с летчиком через несколько дней мне сообщили заключение врачебной комиссии: работать в авиации запрещается. Это и было мое расставание с небом. Да я и сам понимал, что это правильное заключение.

Вернулся домой, хожу из угла в угол — места себе не нахожу. Пришлось рассказать обо всем жене. Галя, конечно, успокаивает, говорит о том, что я еще молод, найду себе любимую работу, и все будет как прежде. И даже лучше: никто не будет тревожить по ночам, вызывать на аэродром, я буду больше с детьми, которые очень скучают без отца...

Все это, наверное, было убедительно, но глубоко до меня как-то не доходило. Я целыми днями ходил по городу, пробовал подыскать новую работу, но какое дело могло удовлетворить меня после 25 лет, проведенных на аэродромах и в небе? Я всей душой любил свою нелегкую и беспокойную профессию, а когда неожиданно лишился ее, мне показалось, что вместе с ней я потерял все.

Однажды, находясь в Москве, я оказался перед библиотекой имени В. И, Ленина. И сразу мне вспомнился отец, его рассказы о большом доме, в котором будут жить книги, его частые поездки на работу в Москву и Ленинград...

Мне страстно захотелось в далекую тихую Таш Чишму, где я знал каждый овраг, поляну, каждое деревце. Там прошло мое детство, там находятся могилы моих родных и близких, там я непременно решу, как мне жить дальше.

Через несколько дней я с семьей выехал на Урал...

Глава третья.

В родной Таш Чишме

Яркий солнечный день. Новенькая «Волга» бодро катит нас по хорошо проложенному шоссе все дальше и дальше на северо-запад от Уфы. Вокруг раздольные колхозные поля, зеленые перелески, деревни с хорошо знакомыми мне названиями. Еще до войны по этой дороге мы добирались до Уфы,

Вспоминается моя первая поездка в город. Два четырнадцатилетних парня решили поступить в железнодорожный техникум и ехали сдавать вступительные экзамены. Вез нас отец. Ему очень нездоровилось, и он всю дорогу лежал в телеге, укрывшись тулупом, а в ногах у него белел молоденький барашек с черной звездочкой на лбу...

Одно воспоминание вызывает другое. Перед глазами встают далекие полузабывшиеся картины детства, учебы в Уфимском аэроклубе, годы войны. Сталинград, Крым, Белоруссия, бои на территории врага... День Победы в ликующей Москве...

Я поудобнее устраиваюсь на заднем сиденье и закрываю глаза. Галя думает, что я уснул, но мне сейчас совсем не до сна. У меня, кажется, впервые появилась возможность спокойно и неторопливо вспомнить о том, что прожито и пережито.

...12 мая 1945 года мы с Сашей Кирьяновым вылетели в Уфу. В Куйбышеве что-то случилось, и наш самолет задержали. Пришлось ночь провести на аэродроме.

Утром нас пригласили в самолет. Не успели набрать высоту, из пилотской кабины выходит молоденький радист и, окинув быстрым взглядом салон, направляется ко мне.

— На побывку, товарищ дважды Герой Советского Союза?

— Да, давно не был дома.

— А откуда родом будете? Из Уфы?

— Не совсем. Из деревни в ста двадцати километрах от Уфы...

Радист ушел. Вскоре я забыл об этом разговоре. Через час внизу показалась Уфа. Приземлились. Вижу, народ к самолету бежит, «Кого-то встречают», — мелькнуло в голове, а меня между тем уже приветствуют, протягивают цветы, подхватывают чемодан. Я растерянно гляжу вокруг, думая, что это ошибка, и вдруг замечаю среди встречающих знакомое лицо. Да это же начальник аэроклуба Волохов! Помнит ли он, как проверял меня перед тем, как разрешить первый самостоятельный вылет? Вряд ли. Мало ли было в аэроклубе молодых учлетов? Всех не запомнишь.

Волохов проталкивается вперед и долго трясет мою руку. Я напоминаю ему об аэроклубе, спрашиваю, как там сейчас, и вижу, как уже немолодое лицо его начинает расплываться в счастливой улыбке. Признав, наконец, во мне одного из воспитанников Уфимского аэроклуба, он тепло обнимает меня и долго не выпускает из своих объятий.

По дороге к зданию аэровокзала я узнаю, что он уже давно на другой работе, но с авиацией не порывает. Из аэроклуба его перевели начальником аэропорта, того самого, на котором только что приземлился наш самолет.

Волохов быстро ведет меня к площади, где собралось уже довольно много народу.

— Чуть не забыл на радостях о митинге. Вы уж, голубчик, скажите пару слов. Люди ждут.

— Это какой еще митинг? По поводу чего?

— По поводу встречи дважды Героя Советского Союза Мусы Гайсиновича Гареева.

— А откуда они узнали, что я прилетел? Да и вы, кстати, — тоже?

— Как откуда? Только чТо сообщили, что таким-то рейсом в Уфу прибывает герой, — организуйте встречу. Вот мы и организовали...

Все ясно — это работа молодого радиста самолета.

— Ну раз так, и люди ждут, идем... Только предупреждаю; говорить я не мастер.

— Теперь говорить придется часто: дважды герой у нас

в республике пока один!

— Ну, хорошо, — согласился я и выступал без подготовки. Волохов сказал, что получилось неплохо...

Встреча закончилась, а я продолжал волноваться.

После митинга отправляемся в город. Первым делом зашли в парикмахерскую.

-Теперь, — говорит Кирьянов, — и в столовую можно. Со вчерашнего дня ничего не ели...

Выходим на улицу Ленина. Когда-то здесь был ресторан «Уфа», Увидев вывеску, Кирьянов довольно улыбается. К нам подходит предупредительный швейцар:

— Вы, товарищи, с талончиками или нет?

— Мы пришли пообедать...

— Так вот я и спрашиваю: талоны у вас имеются?

— Талоны? — задумчиво переспрашивает Кирьянов. — Талонов нет. А без них нельзя?

— Нельзя, товарищи дорогие, нельзя...

— А где же их можно купить?

— А тут, напротив, в столовой. Спешим в столовую:

— У вас талоны купить можно?

— Можно. Только на хлеб талонов нет, предупреждаю сразу, — отвечает нам миловидная женщина. Идите к военному коменданту. Военные у него получают талоны на хлеб.

Идем в комендатуру. По дороге несколько раз останавливаемся.

— Вот как оно, в тылу-то, товарищ майор. Трудно, видать, — говорит Кирьянов.

— Война, Александр, война. Помнишь Белоруссию, Украину? Сколько городов разрушено, сколько деревень сожжено... Просто ли?

Лицо Кирьянова темнеет.

— Ничего, товарищ майор, восстановим, перемучаемся. Потом жить будем лучше.

У здания комендатуры нас догоняет Волохов.

— Ну и попало же мне за вас, хлопцы! Отругали меня в обкоме партии и поделом.

— А что случилось?

— Ничего не случилось. Ждут, просят вас обоих немедленно быть...

— Мы пообедать решили... Может, чуть попозже?.. Волохов и слушать ничего не хочет:

— Что вы! Вас народ ждет! Потерпите немного.

— Хорошо хоть побриться успели, с обедом придется повременить. Как-нибудь потом, — соглашается Кирьянов.

Зал заседаний обкома партии. Здесь собрались партийные и советские работники Уфы, аппарата областного комитета партии, журналисты. К такой встрече я не был подготовлен. Волнуясь, рассказал о ратных делах, о действиях нашей авиации в Великой Отечественной войне, о боевых товарищах. Потом было много вопросов. Отвечал. Встреча закончилась — надо домой,

Кто-то уже позвонил в районный центр Илишевского района, Верхне-Еркеево. Вызвали начальника аэроклуба, договорились о самолете. Его ведет знакомый мне пилот, инструктор аэроклуба Вениамин Карпов. Мне хочется спросить его о Петрове. Я настолько был взволновал событиями этого дня, что никак не мог успокоиться. А тут и дороге конец. Уже пошли на посадку, а я не успел поговорить с Карповым.

Посадка неожиданно оказалась сложной. Небольшое ровное поле сплошь заполнили встречавшие нас люди — самолет посадить негде. Карпов делает один заход, второй, третий. Советую ему выбрать площадку рядом. Покружив еще немного, наконец, садимся.

И снова митинг — прямо в поле, у самолета. Вокруг — женщины, старики, ребятишки. Мужчин почти совсем нет. Ушли на фронт, и многие из них никогда уже не вернутся к родным очагам...

После митинга едем в Таш Чишму. За рулем райкомовской машины — молодая женщина. И опять я думаю о том, что мужчин осталось мало — печальный след войны.

...Машина остановилась, жена осторожно коснулась моего плеча:

— Выходи, Муса, приехали!

Я открываю глаза: наш дом! Даже усталости не чувствую.

Галя уже вышла из машины, ждет меня. Я благодарю водителя.

У дома стоят мальчик и девочка — мои племянники Данилка и Лизочка. С веселым криком бегут они нам навстречу и тут же повисают у меня на шее. Выходит моя сестра, тревожно вскидывает на меня свои большие серые глаза и грустно качает головой:

— Милый Муса, ты совсем седым стал... — И тут же обращает мое внимание на деревья у дома:

— А яблони-то, которые ты посадил перед войной, растут, бушуют, ждут тебя, братенек...

Глава четвертая.

На берегу Каменного Ключа

Берег родника порос густой мягкой травой. Смотрю в прозрачные струи ключа и вспоминаю ясное, чистое, весеннее утро 1929 года.

По привычке я просыпаюсь рано, вместе с отцом. Помогаю ему по хозяйству, поспешно проглатываю кусок хлеба и тороплю:

— Скорее, отец, не то опоздаем! А мне хочется поглядеть, как будут распахивать межи.

Отец улыбается и хлопает меня по плечу.

— Все решено; сегодня распашем! У нас теперь колхоз!

Выходим со двора. На улице много народу. Все весело здороваются Друг с другом, оживленно беседуют, ждут, когда соберутся пахари.

Председатель колхоза Габдулла-агай — в новой рубашке, с красным бантом на груди степенно прохаживается по улице, с достоинством отвечает на приветствия односельчан, по-хозяйски осматривает плуги, упряжь, лошадей...

Колонна плугарей трогается вдоль по улице. Веселая праздничная толпа провожает ее в поле. Вот и узкие, поросшие бурьяном межи. Долгие годы они разделяли бедняков и зажиточных на два непримиримых лагеря. Но вот острый блестящий лемех с ходу врезается в целину и поле 'оглашается громкими радостными криками:

— Давай, давай, гони, не задерживай других! — раздается голоса. — Прочь с дороги, старый мир! Здравствуй, новая жизнь!

Отныне все мы вместе, одной семьей. Больше ничто нас не разъединяет!..

Давно замечено, что ничто не сближает людей так быстро и так крепко, как общие интересы, совместный труд. В этом мое поколение убеждалось с детства.

...Быстро бежит ручеек по песчаному дну, звонко звенит его радостный голосок. Сколько воды утекло из Каменного ключа за эти годы! Сколько раз выпадал и таял снег на его берегах!.. Много, много раз.

Уже нет ни Мотая, ни Ивана Митрофановича Петрова. О их гибели я узнал еще в мае 1945 года, в свой первый после войны приезд домой.

Вскоре за мной и Кирьяновым прилетел самолет из Уфы. Там мы расстались; Саша уехал домой в Челябинскую область, а меня пригласили на встречу с трудящимися столицы Башкирии. Здесь я все и узнал о судьбе моего первого инструктора Ивана Петрова.

Это было в аэроклубе, куда мы приехали вместе с его бывшим начальником Волоховым. Проходя через зал, где нас уже ждали, Волохов вдруг остановился.

— Вдова Ивана Митрофановича пришла, — тихо сказал он мне. Вначале я не понял, о ком идет речь, и переспросил.

— Вдова нашего бывшего инструктора Ивана Митрофановича Петрова. Ты, наверное, помнишь его.

— Почему вдова?

— Погиб он...

— Где? Здесь или на фронте?

— Не здесь и не на фронте. Из аэроклуба его направили в школу военных летчиков инструктором. Он быстро освоил Ил-2 и стал переучивать на нем других пилотов. Однажды вылетел он на учебном самолете, самолет загорелся и взорвался...

Я снял фуражку. На фронте мы всегда так прощались со своими боевыми товарищам...

— Вот ты где! Чего от людей прячешься, Муса, или забыл? — раздался хрипловатый голос. Ко мне спешил старик Багау Тимирханов.

С радостью пожимаю его темные морщинистые руки,

— Нет, не забыл, — отвечаю. — Если б не вы, не добраться бы мне тогда до города. А раз так, то и летчиком я стал с вашей помощью,

Старик понимает шутку. Глаза его лукаво улыбаются. Ему приятно. Долго по-стариковски поглаживает он меня по спине. И вдруг, глубоко вздыхая, говорит:

— Без дела, как без рук... Душа болит...

— Понимаю... У меня вот тоже...

— Болит?

— Болит Багау-агай, болит...

Старик внимательно оглядывает меня и задумчиво произносит;

— Тебе еще самолет надо, Муса. Береги душу. Летать!.. Если бы летать!.. Но разве скажешь этому старому доброму человеку, что я уже отлетал свое, что врачи запретили? Впрочем, почему бы и не сказать? Он поймет меня. Но язык не поворачивается! Как-нибудь потом. Я еще не привык к своему новому положению.

— Вот ходил я недавно луга смотреть, — словно желая отвлечь меня от грустной мысли, говорит Тимирханов. — Хорошие травы уродились в этом году. Жаль, только мне косить не придется. Косилками теперь косят. Разве что на поляну куда пойти.

С минуту он молчит, смотрит на меня, и вдруг:

— Послушай, Муса, а если и ты со мной пойдешь? Знаю

такую полянку, туда косилкой не заедешь. Такая трава, такая ягода и тишина!.. Никто не помешает. Косу я тебе отобью, не беспокойся. Ну, договорились?

Предложение старика я принял. Домой возвращаемся вместе, надо подготовиться к нашему маленькому сенокосу...

Глава пятая.

Точка опоры

Месяц, как живу я в деревне. Хожу, думаю, вспоминаю. Сплю на улице под старыми раскидистыми яблонями. Понемногу помогаю сестре по хозяйству — пилю и колю с Данилкой дрова, подправляю покосившуюся изгородь... Чувствую, что от свежего деревенского воздуха мне постепенно становится лучше. Может, потому, что родная земля под ногами? Или просто начинаю привыкать к своему положению?.. Нет, нет, к этому привыкнуть невозможно!

Мне часто вспоминаются слова моего последнего командира: «Постарайся пересилить себя, найти точку опоры...»

И хотя пересилить себя мне так и не удалось, свою точку опоры я, кажется, нашел. Что же представляет собой «точка опоры»? В чем ее суть? Но не буду опережать события.

Однажды раздается стук в дверь,

Данилка и Лиза выбежали в сени и вернулись в сопровождении целой гурьбы детворы. Ребята, видно, пришли издалека. Одежда их намокла под дождем, обувь в грязи. Но вот вперед выступил маленький с конопатеньким личиком мальчик и громко спросил:

— Нам сказали, что в этом доме живут родственники дважды Героя Советского Союза Мусы Гареева.

От неожиданности все мы растерялись. Первой нашлась что сказать сестра;

— Раз люди говорят, значит, так оно и есть.

Ребята весело переглянулись.

— А вы кто будете? — спросила сестра.

— Мы пионеры из Чекмагуша. Идем по местам революционной и боевой славы, записываем воспоминания ветеранов, разыскиваем неизвестных героев, устанавливаем дружбу с местными пионерами... К вам пришли, чтобы попросить вас рассказать нам о Мусе Гарееве.

Взглянув на ребят, потом на меня, сестра ответила;

— Думаю, лучше всех о себе он расскажет сам.

— Но у нас нет его адреса, — говорит все тот же шустрый паренек.

— А зачем вам его адрес, если вы видите его самого, — взглянув в мою сторону, сказала ребятам моя сестра.

Пионеры заметно растерялись, а когда убедились, что их не разыгрывают, заторопились.

— Извините, мы к вам завтра зайдем, — заговорил все тот же шустрый паренек. — Сейчас в школе мы концерт устраиваем. Приходите, пожалуйста, послушать наш концерт.

Ребята ушли, а мы еще долго обсуждали приглашение пионеров.

Концерт уже подходил к концу, когда мы вошли в школу, На сцену выкатился все тот же конопатенький мальчишка и громко объявил;

— Товарищи! На наш вечер прибыл дважды Герой Советского Союза Муса Гайсинович Гареев. Для него мы повторим наш концерт...

Концерт был с песнями, плясками, стихами. Он мне запомнился особенно по песне, которую мы, летчики, очень любили,

Летят перелетные птицы

В осенней дали голубой.

Летят они в жаркие страны,

А я остаюся с тобой,

А я остаюся с тобою,

Родная моя сторона...

Песня оказалась созвучной моему настроению и, когда я возвращался домой, тихонько напевал;

Немало я стран перевидел,

Шагая с винтовкой в руке...

На следующий день ребята пришли к нам в гости. Потом другие группы пионеров из разных сел и городов стали посещать наш дом.

Как-то за завтраком сестра сказала мне:

— Плохо, что ты живешь в городе. Очень ты нужен здесь этим людям, мальчишкам...

— Предлагаешь мне уехать из города? — спросил я.

— Я пока ничего не предлагаю, но знаю, что здесь тебе было бы лучше... Особенно теперь...

Вот тогда-то и вспомнил я слова командира об этой самой точке опоры. А что, подумалось мне, разве я не нужен этим мальчишкам! Ведь им продолжать наше дело. И разве это не лучшая для меня опора?

...Небо на востоке начинает постепенно розоветь. Пахнущий созревающими хлебами степной ветер нежно касается веток старых яблонь и начинают они глухо шуметь листьями. Ко мне в кровать со свисающей ветки упало одно яблоко, затем другое! Встаю и с яблоками в руках иду к колодцу умываться,

Так хорошо свежее деревенское утро, терпкие земные запахи, студеная колодезная вода, которая наливает тело приятной, юношеской силой.

Пока дома спят, я обхожу всю деревню и возвращаюсь обратно. Всходит солнце, деревня медленно просыпается, начинает звенеть ведрами, скрипеть калитками, выгонять в стадо коров.

Люблю деревенские звуки, эту неторопливую суету жизни, ее запахи. Смотрю и вслушиваюсь. А в сердце снова и снова звучат слова песни о родной стороне:

Желанья свои и надежды
Связал я навеки с тобой —
С твоею суровой и ясной,
С твоею завидной судьбой...

Начинается день. На окраине деревни гулко рокочет мотор трактора. Разгоняя гусей, медленно по улице проехал грузовик...

В самом деле, быть может, мне надо остаться здесь? Окончательно решения еще не принял, но стало как-то легче на душе. В будущее я пока не осмеливаюсь далеко заглядывать, но чувствую, что оно не такое уж мрачное и беспросветное, как показалось.

Видя, что я мучаюсь без дела, сестра спросила:

— Ты, похоже, весь район уже исходил, а на своем участке еще не был, верно?

«Мой участок» находился через дорогу, напротив отцовского дома. Его выделил мне колхоз, когда в мае 1945 года приезжал я на побывку. В Москве у меня хорошая квартира, но земельный участок терпеливо дожидается меня. Колхозники обнесли его оградой. Только решись, и вскоре поднимется на нем добротный сосновый пятистенок с большими окнами, высокой покатой крышей, — не чета старому отцовскому.

Я хожу по участку, топчу дикие бурьянные заросли и вдруг направляюсь домой за лопатой. Данилка и Лиза идут со мной. Им очень интересно, что это я собираюсь делать там? Может, суслика откапывать? Его легче выгнать из норы водой! Так все деревенские мальчишки делают.

Видя, что меня совсем не интересуют суслики, дети спрашивают;

— Вы хотите перекопать весь участок?

— Попытаюсь.

— Ого, сколько! Сюда бы трактор! А то земля твердая, как камень.

— Ничего. Управлюсь сам.

— А можно помочь вам копать?

— Если хотите, пожалуйста, — соглашаюсь я. Увидев меня за таким занятием, жена всполошилась:

— Муса, в своем ли ты уме? С твоим больным сердцем нельзя этим делом заниматься!

— Ничего, я понемногу. Вместо зарядки. Зарос участок бурьяном, пустует земля, стыдно.

На следующее утро посмотреть мою работу пришел Багау Тимирханов. Долго ходил он вдоль ограды, подошел ко мне и будто в шутку спросил:

— Решил остаться у нас? Или аэродром твой в Таш Чишму переводят?

В глазах у старика светится добрая улыбка.

— Что вы, Багау-агай! Перекопаю участок, березок насажу. Красиво будет,

— Березки — хорошо, а яблони лучше. Посади яблони.

— А где саженцы купить можно?

— В Кушнаренково, на опытном участке. Я вспомнил, что начальником этого участка работает моя знакомая Лидия Николаевна Стрелева. Познакомился я с ней в Москве на сессии Верховного Совета СССР. Лидия Николаевна рассказывала о своих опытах по выведению морозостойкого сорта винограда, о работе по садоводству, приглашала меня к себе в гости. Я обещал ей заглянуть в Кушнаренково, да все не удавалось. Теперь наведаюсь к ней!

Землякам понравилась моя затея с садом, Помощников у меня в те дни было много. Но самыми активными были Данилка и Лиза. Они подносили саженцы, расправляли им корешки, опускали в жидкую глину, а затем в ямы. И то и дело спрашивали:

— Какой сорт?

—  «Башкирская красавица». А это вишня, это смородина, крыжовник, — объяснял я ребятам...

Пришла пора жене моей возвращаться домой, Когда сели пить чай, она спросила:

— Ну, а ты, Муса, почему не собираешься?

— А куда торопиться? Работа не ждет, — попробовал я отшутиться. — Мне хочется еще немного поработать на земле.

С женой я еще не говорил, что намерен уехать в Башкирию. Тяжело ей будет расставаться с прежней квартирой, работой, с матерью. Не хотел прежде времени волновать ее.

— Оставайся пока, — согласилась Галя. — Ты здесь молодцом стал.

На следующий день я проводил жену до Уфы. Купил билет, посадил в вагон. Когда поезд ушел, отправился побродить по городу. Здесь прошли светлые годы моей юности, Здесь я приобщился к смелому племени крылатых людей, стал пилотом. Здесь знакома мне почти каждая улица.

За последние годы город сильно изменился. Многие улицы и районы стали совершенно неузнаваемы. В северной части города появились новые современные микрорайоны, парки, стадионы, проспект Октября, вытянувшийся, наверное, километров на десячь.

Жилые дома и красивые здания общественного назначения шагнули на поле старого аэродрома, и ему пришлось искать себе новое место, далеко за городом. Там теперь взлетают и производят посадку мощные самолеты, каких еще недавно не знала Уфа: Ил-18, Ан-10, реактивные самолеты конструкции Туполева...

Устав от долгой ходьбы и обилия разнообразных впечатлений, зашел к товарищам, а затем — в областной комитет партии. Первым секретарем Башкирского обкома КПСС был Зия Нуриевич Нуриев. Мы были с ним в хороших отношениях. Он настойчиво звал меня в Башкирию. Вот и сейчас, узнав, что я нахожусь в обкоме, пригласил меня к себе:

— Заходи, дорогой, разговор есть.

Встретил он меня в приемной, крепко пожал руку и гостеприимно пригласил в кабинет. Рабочий день уже кончился, Я рассказал ему о Таш Чишме, как отдыхал, какой заложил сад. Он поделился своими мыслями и заботами о положении дел в республике, говорил о планах на будущее. И вдруг, широко улыбнувшись, серьезно сказал:

— А то, что решился, наконец, вернуться в родные края, это хорошо. Дома, говорят, и стены помогают. Я удивился;

— Верно, я думаю остаться здесь. Но кто вам сказал об этом?

— Как кто? Сам сказал!

— Я?!

— Ну конечно же!.. Участок вскопал, сад посадил... Кто же сажает сад там, где не собирается жить?

Глава шестая.

Традиции продолжаются

Над Уфой небо ослепительно голубое, иногда пепельно-серое, иногда фиолетовое или палевое, а иногда просто синее. Часто оно безоблачно-тихое, нередко грозовое, в стремительных зигзагах молний, а порой словно бы уснувшее в мягкой зыби белых облаков. Оно всегда разное, небо, и всегда одинаково желанное мне как для моряка море, как для хлебороба земля.

Часто, когда слишком уже надоедают бумаги и телефонные звонки, или когда что-нибудь не ладится, или никого нет в кабинете, я подхожу к окну и гляжу в небо. Осенним утром вижу над Уфой огромные черные стаи грачей, летящих на юг. В канун праздников любуюсь кумачом бульвара Славы, самого молодого в городе. С трепетом в сердце гляжу, как кружат над Забельем маленькие самолеты авиаспортклуба и медленно спускаются к земле крохотные фигурки парашютистов, плавно раскачивающиеся под белыми куполами...

Башкирский республиканский комитет ДОСААФ располагается в прекрасном здании на бульваре Славы. Стоит это здание над рекой Белой. Крутой правый берег ее порос густым лесом, а за рекой-ровные, как стол, просторы. Здесь, в Забелье, и находится аэродром Уфимского авиаспортклуба. Тот самый, на котором много-много лет назад я впервые сел в кабину самолета и поднялся в воздух. Сейчас с него взлетают новые, молодые пилоты.

Давно минуло это время, а словно было вчера! Будто и не было страшной и долгой войны, многих лет службы и учебы в академиях и этого — последнего моего рейса с вынужденной посадкой во Львове. С рокового вылета прошел уже тоже не один год. Я переехал в Уфу, работаю председателем республиканского комитета Добровольного общества содействия армии, авиации и флоту. Чувствую себя полезным и нужным обществу человеком. Встречаюсь с молодежью, участвую в подготовке будущих воинов к службе в рядах Советской Армии, в военно-патриотическом воспитании юношества. Часто бываю в авиаспортклубах, на аэродромах и это приносит мне много радости, удовлетворение в жизни.

Когда я с семьей приехал в Уфу, товарищи предложили мне на выбор несколько самых разных мест. Одни прочили меня на преподавательскую, другие на хозяйственную работу, а Зия Нуриевич Нуриев предложил совершенно другое.

— Нам очень нужен знающий человек в республиканский комитет ДОСААФ, — сказал он мне. — Такой человек, к которому бы потянулась молодежь, да и мы, старики, тоже. Должность, конечно, беспокойная, но ведь тихая спокойная служба тебя, наверное, тоже не устроит?

— Не знаю спокойной службы, — ответил я секретарю обкома партии.

— Вот и хорошо. Не понравится, принуждать не будем,

Совет пришелся мне по душе. Я стал часто бывать в досаафовских клубах и организациях. Всюду чувствовалась большая тяга молодежи к техническим видам спорта, стремление научиться, в совершенстве овладеть стрелковым оружием, водить машины, мотоциклы, изучать радиодело.

Это радовало. Настораживало другое — недостаточно крепкая материально-техническая база. Об этом при разговоре я доложил и секретарю обкома.

Зия Нуриевич весело улыбнулся.

— Очень хорошо! Значит, будем считать, что задача номер один для тебя уже ясна? Я понял его намек.

— Ну, что ж, считайте так. Только без вашей помощи трудновато будет.

— Поможем. Только ты почаще напоминай нам. Так я оказался в этом здании. Вместе с другими помещениями для наших клубов мы его построили сравнительно недавно. Многое за это время сделано и в других городах и районах республики.

У каждого клуба, у каждой городской и районной организации оборонного Общества свои традиции, своя славная история. Однако ближе всех, по понятным причинам, мне традиции наших аэроклубов, особенно уфимского.

С его историей связано много славных имен. Накануне войны аэроклуб подготовил не один десяток замечательных летчиков, бесстрашно сражавшихся с врагом. Многим из них за выдающиеся подвиги, совершенные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, Родина присвоила высокое звание Героя Советского Союза. Среди них — Василий Томаров, Гумер Минибаев, Иван Максимча, Иван Пятяри, Петр Комлев, Тимофей Саевич, Михаил Шишков, Александр Вакульский, Борис Мельников, Виктор Лоскутов и другие.

Василий Томаров окончил Уфимский аэроклуб в 1939 году. Молодого способного летчика оставили в аэроклубе обучать будущих пилотов, а в годы войны он сражался на Волховском и Ленинградском фронтах сначала в пехоте — разведчиком, а потом — летчиком-штурмовиком.

На фюзеляже самолета Василий Томаров написал короткое, но суровое слово — «Мститель», Да, он был настоящим мстителем. Жестоко бил врага, защищая Родину, Мстил за павших в боях товарищей, за гибель родного брата. 120 боевых вылетов совершил он за время войны, уничтожил много вражеской техники, гитлеровских солдат и офицеров.

После войны Василий Александрович Томаров остался служить в Советской Армии, окончил военную академию. Сейчас он демобилизовался, живет и работает в Уфе.

Смелым, бесстрашным летчиком проявил себя в защите города Ленина Михаил Шишков. Известным морским летчиком стал и другой мой земляк из Янаульского района Башкирии Виктор Лоскутов. Он сражался на Черном и Балтийском морях, затем на Дальнем Востоке против японских милитаристов. Звено Лоскутова уничтожило 7 немецких транспортов, подводную лодку и несколько самолетов врага, На личном счету Виктора — фашистский транспорт водоизмещением в 10 тысяч тонн и один «фокке-вульф». На Дальнем Востоке счет молодого летчика увеличивается с каждым днем. Взлетали в воздух склады с боеприпасами и мосты, шли на дно японские катера и транспорты, горели железнодорожные вагоны и бронепоезда. 14 сентября 1945 года Родина удостоила его высокого звания Героя Советского Союза.

Петр Комлев до войны работал электриком на швейной, фабрике в Уфе. В 1939 году окончил аэроклуб, а затем — военную авиационную школу. Он сражался в Донбассе, на «Миус-фронте», Украине, в Крыму, в Прибалтике. 20 февраля 1945 года отважного летчика-штурмовика не стало, а через три дня Указом Президиума Верховного Совета СССР ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

На счету у Петра Комлева 120 боевых вылетов. За 114 вылетов он обрушил на врага 42 тонны авиабомб и 40 тысяч снарядов, уничтожив 11 танков, 63 автомашины, 34 повозки, 41 батарею, 4 склада и 250 фашистов.

Вместе с некоторыми выпускниками нашего авиаклуба мы воевали бок о бок. В одном полку со мной сражался Иван Пятяри. До войны он жил в поселке Красноусольском Башкирской АССР. Окончив школу, поступил в Уфимский кооперативный техникум и одновременно стал заниматься в аэроклубе. Попав на фронт, сражался под Сталинградом, на «Миус-фронте», на Молочной, в Крыму, Белоруссии, Литве, Восточной Пруссии. Победу встретил под Кенигсбергом.

За годы войны Иван Пятяри совершил 276 успешных боевых вылетов, причем 140 из них — ночных, на У-2 и 136 — на штурмовике Ил-2.

Победно завершив войну, боевой летчик Герой Советского Союза Иван Викторович Пятяри остался служить в рядах Советской Армии. Через несколько лет при исполнении служебных обязанностей он трагически погиб...

На Миусе, в Северной Таврии, под Севастополем, в Прибалтике воевал и Гумер Минибаев, смело бомбил и штурмовал вражеские аэродромы, колонны, артиллерийские и минометные батареи, танки. В Прибалтике он был тяжело ранен. Хирурги несколько месяцев «склеивали» кости отважного штурмовика. В свою часть Гумер вернулся в бинтах и с заключением врачей — летать запрещается. Обладая незаурядным, настойчивым характером, Гумер Минибаев добился разрешения летать и продолжал сражаться до Дня Победы. За два фронтовых года он совершил 134 боевых вылета и был удостоен звания Героя Советского Союза.

На Калининском и 1-м Прибалтийском фронтах авиационным разведчиком воевал бывший инструктор физкультуры из Уфы Тимофей Саевич. 186 раз летал он в тыл врага. Разведал 160 крупных населенных пунктов, 80 железнодорожных узлов и станций, 45 аэродромов, которые прикрывались зенитками и истребителями.

Герой Советского Союза Александр Вакульский и после войны не расстался с авиацией. Долгие годы водил он самолеты гражданского воздушного флота. В книге о Героях Советского Союза Башкирии я прочел, что за 22 года работы я летчиком А. Вакульский налетал три с половиной миллиона 9 километров и пробыл в воздухе 14 тысяч часов. Славное продолжение ратного подвига в мирном небе!

Немало отличных летчиков дали Родине аэроклубы Белорецка, Стерлитамака, Бирска. Много замечательных страниц в историю советской авиации вписали белоречане Иван Оглоблин, Евгений Губин, Куддус Латыпов, Алексей Пашкевич, Иван Антипин, бирянин Георгий Мушников, посланцы Стерлитамака Анатолий Пантелькин, Анатолий Горин, Иван Кочетов. Все они прекрасно воевали и стали Героями Советского Союза.

С Иваном Оглоблиным некоторое время мы воевали на Южном и 4-м Украинском фронтах. Однажды наносивший удары по переправам врага в районе Никополя самолет Оглоблина По-2 был подбит. Летчик посадил машину в плавни на территории, занятой противником. Замаскировав самолет, экипаж ушел в леса и вскоре оказался у партизан. Когда советские войска перешли в наступление, летчик со штурманом отремонтировали машину и вернулись в свою часть. Вскоре на бомбардировщике Оглоблина появилась надпись «Партизан». «Партизан» сделал еще не один вылет, Его не раз видели над различными вражескими объектами — могучего и неустрашимого. В частности, отличился он в боях за освобождение Севастополя.

750 боевых вылетов совершил Герой Советского Союза Иван Оглоблин за годы Великой Отечественной войны. Он и сейчас в авиации: окончил Краснознаменную военно-воздушную академию, учит молодежь летному мастерству. На примере его жизненного подвига молодежь учится мужеству, стойкости, верности Родине, — всему, что так необходимо настоящему военному летчику.

462 боевых вылета было на счету у Ивана Кочетова. Бывший слесарь по ремонту тракторных и комбайновых моторов, Иван Кочетов страстно любил авиацию. Эта любовь привела его в Стерлитамакский аэроклуб Осоавиахима. После аэроклуба и окончания авиационного училища он становится в нем летчиком-инструктором. В войне участвовал с 1941 года, В родной Стерлитамак не вернулся.

Многие из тех, кто изучал основы летного искусства в аэроклубах Башкирии, громили врага не только на советской территории, но и участвовали в освобождении от фашизма других стран. Под крыльями самолета Героя Советского Союза Александра Кобелева проплывали Болгария, Югославия, Австрия, Чехословакия. В освобождении Румынии, Венгрии, Австрии и Чехословакии участвовал Герой Советского Союза Анатолий Горин из Красноусольска, бывший нефтяник, воспитанник Стерлитамакского аэроклуба, сделавший на самолете Ил-2 за годы войны 248 боевых вылетов.

В Дуванском районе Башкирии помнят Александра Ивановича Чухарева. Здесь он родился, окончил школу, а потом работал на Магнитке, учился в ФЗО и одновременно посещал аэроклуб. Умение водить самолет пригодилось Александру, когда началась война. Летчик-штурмовик стал Героем Советского Союза. Свой самолет он водил в небе СССР, Польши, Болгарии, Венгрии, Австрии, Югославии и Германии.

В освобождении многих стран участвовал и Куддус Латыпов, совершивший за годы войны 134 боевых вылета и уничтоживший 22 танка, 40 автомашин, 5 самолетов и 2 железнодорожных эшелона противника. Питомец Белорецкого аэроклуба Герой Советского Союза Куддус Канифович Латыпов продолжает службу в рядах Советской Армии.

Среди наших летчиков были штурмовики, бомбардировщики и истребители. В их числе Герои Советского Союза Анатолий Пантелькин, Алексей Пашкевич, Филипп Косолапов и другие.

Отличились и воздушные стрелки из Башкирии. Двоим из них — Василию Синицыну и Игорю Копейкину — присвоено звание Героя Советского Союза.

Василий Синицын родился в Мелеузе, захотел стать летчиком и поступил в авиационное училище, но воевать ему пришлось воздушным стрелком-радистом. За годы войны он участвовал в 365 боевых вылетах на Люблин, Таллин, Будапешт, Хельсинки, Берлин.

В апреле 1945 года Василия Синицына представили к ордену Ленина. Когда наградной лист дошел до Главного маршала авиации Голованова, тот, по достоинству оценив подвиг боевого стрелка, написал: «Достоин присвоения звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда»...»

Несколько раньше героем стал также парень из Белебеевского района Башкирии Игорь Копейкин. Он летал стрелком-радистом на бомбардировщике, совершил 200 боевых вылетов и сбил несколько вражеских истребителей. Сражался, даже находясь в горящем самолете.

Не забыть беспримерного подвига наших летчиц девушек-башкирок. 782 боевых вылета за годы войны совершила воспитанница белебеевской комсомолии Махуба Сыртланова. Она сражалась, летая на По-2 в составе гвардейского ночного бомбардировочного авиационного полка. Махуба участвовала в освобождении Кавказа, Крыма, Украины, Белоруссии, Польши, Румынии, Венгрии. За мужество и героизм, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, Махуба удостоена звания Героя Советского Союза.

В одном полку с Махубой Сыртлановой воевала комсомолка из Стерлитамака Клава Серебрякова. Однажды ее самолет враги подбили. Клава получила много тяжелых ранений и переломов. Несколько лет пролежала она в госпиталях, заново училась ходить. Сейчас она живет в городе Октябрьском, работает учительницей.

Я пишу больше о летчиках. Но организации Осоавиахима Башкирии готовили, конечно, не только пилотов. Тысячи юношей и девушек получили в этих организациях основы военных знаний, изучили стрелковое оружие, пулемет, учились стрелять, водить автомашины, управлять конем, ходить на лыжах.

В первичных организациях Осоавиахима до призыва в Красную Армию занимались Герои Советского Союза моряк Николай Голубков и танкист Гафиятулла Арсланов, артиллерист Шариф Сулейманов и пулеметчик Бакир Давлятов, разведчик Никита Степанов и шофер Алексей Рутчин, стрелок-автоматчик Михаил Ахмедов и сапер Антон Ковальский... С башкирской землей связаны имена около 250 Героев Советского Союза. И почти все они до ухода на фронт посещали занятия в оборонных обществах. Подвиги их полны великого пафоса и героизма. Они до последней капли крови отстаивали советскую землю, бросались с гранатами под фашистские танки, под градом бомб, пуль и снарядов форсировали многоводные реки, бились на плацдармах, не сдаваясь врагу, сражались в горящих танках, проникали во вражеские тылы, приводили «языков», прямой наводкой из пушек расстреливали огневые точки врага на улицах Берлина...

Эти подвиги бессмертны. На их примере сегодня учится новое поколение защитников Родины, юные наследники, славы своих отцов и дедов.

Да, много известных, заслуженных людей дали Родине досаафовские организации Башкирии. На их опыте, на их традициях строим мы свою работу сегодня. А работа в нынешних условиях становится все более сложной и разносторонней. Этого требуют от нас время, интересы подготовки молодежи к службе в рядах Советской Армии и Флота.

Авторитет и популярность организаций ДОСААФ особенно возросли за последние годы. Это объясняется тягой молодежи к техническим видам спорта, укреплением материальной базы наших клубов, активизацией всей нашей работы в целом.

В республике работает много автомотоклубов. Они выпускают хорошо подготовленных шоферов. Тысячи молодых людей ежегодно получают в наших организациях права мотоциклистов. Учитывая большое стремление молодежи освоить технику вождения автомобиля и мотоцикла, теперь достаточно укреплена база автомотоклубов. За последние годы в новые здания переселились клубы Стерлитамака, Си-бая, Кумертау, Учалов. Новые учебные корпуса построены в Уфе, Бирске, Салавате.

Далеко за пределами Башкирии и Советского Союза известны имена наших мотогонщиков. Среди них — четырехкратный чемпион мира, заслуженный мастер спорта СССР Габдрахман Кадыров, заслуженные мастера спорта СССР Игорь Плеханов и Борис Самородов, мастера спорта международного класса Фарит Шайнуров, Юрий Дудорин, Геннадий Куриленко и другие победители, призеры многих международных встреч, а также первенств Европы и мира.

Уфу не случайно называют столицей мотоспорта. Наши команды неоднократно завоевывали звание чемпионов Советского Союза, а ведущие спортсмены неизменно входят в состав сборной СССР и защищают честь советского спорта на ответственных международных соревнованиях и первенствах Европы и мира.

Я не преувеличу, если скажу, что мотоспорт стал самым популярным видом спорта в республике. Отрадно, что с каждым годом в проводимых нами соревнованиях участвует все больше и больше команд, причем из самых разных городов и районов Башкирии. Сильные команды появились в Мелеузе, Стерлитамаке, Октябрьском, Туймазах. Они уже принимают участие в крупных состязаниях, их успехам не раз аплодировали ценители этого мужественного вида спорта на различных стадионах страны.

Есть свои успехи и у башкирских автомобилистов, которые выступают на первенствах зоны и Российской Федерации, Но здесь мы пока еще не добились таких высоких результатов, как в мотоспорте.

Заслуженной известностью в республике и стране пользуется Уфимский авиационно-спортивный клуб ДОСААФ. Он готовит спортсменов-летчиков и парашютистов. В нем занимается более двадцати мастеров спорта, которые (в особенности парашютисты) участвуют в многих крупных соревнованиях, первенствах России и Советского Союза, а некоторые спортсмены — в крупных международных встречах. В сборной СССР есть сегодня представители и нашего клуба.

В республике имеется еще один авиационно-спортивный клуб. Он находится в Стерлитамаке и готовит планеристов.

В наших двух клубах занимается много молодежи; рабочие, студенты, служащие. Мастер спорта СССР спортсмен-летчик Б. Бородкин работает слесарем на Уфимском электроламповом заводе, Г. Поверенов, тоже летчик и тоже мастер спорта, — в Уфимском аэропорту диспетчером. Студенткой пришла в авиационно-спортивный клуб Ирина Лукманова. Сочетая учебу в авиационном институте с занятиями в клубе, она стала инженером и спортсменом летчиком, мастером спорта СССР. И. Лукманова — первой среди женщин-башкирок добилась такого высокого звания в этом виде спорта.

При Уфимском авиационно-спортивном клубе ведет большую работу лаборатория по авиамоделированию. С увлечением занимаются в ней ребята-школьники. Занятиями руководят опытные спортсмены, мастера спорта СССР. Юные авиамоделисты Башкирии принимали участие в соревнованиях, проводившихся в нашей стране.

Многие из выпускников башкирских авиационно-спортивных клубов идут по пути, проторенному для них старшими поколениями. Успешно завершив учебу в клубе, они поступают в высшие авиационные военные училища и свою жизнь связывают с большой авиацией. Им есть с кого брать пример приумножать славу, нести эстафету дальше.

Радиоклуб г. Уфы — один из старейших в Башкирии. Сейчас он готовит радиотелеграфистов и радиотелемехаников. Здесь занимается много радиолюбителей: среди них около 20 мастеров спорта СССР. Успехи клуба хорошо известны: в 1962 году спортсмены-радиолюбители завоевали две золотые медали чемпионов страны по «охоте на лис». Эти медали были только учреждены и сразу же получили «прописку» в нашем клубе.

Три года подряд сборная Башкирии первенствовала на всесоюзных соревнованиях радиолюбителей «полевой день». Три года переходящий кубок оставался в Уфе. Он и сейчас находится в нашем радиоклубе: его передали нам на вечное хранение.

В 1969 году команда клуба «Полевой день» заняла первое место на первенстве Европы.

Известно, что наша республика находится вдали от морей и океанов. Однако, несмотря на это, в Уфе уже много лет работает морской клуб. Здесь занимаются те, кто мечтает о море и морской романтике. Молодежь, окончившая этот клуб, успешно поступает в морские училища, работает и служит на флоте.

Морские клубы созданы также при некоторых предприятиях. Хороших результатов добились клубы Ново-Уфимского нефтеперерабатывающего и Уфимского мотостроительного заводов. Здесь подготовлено много мастеров спорта, способных спортсменов,

Воспитанием молодежи, подготовкой ее к службе в рядах Вооруженных Сил у нас занимаются сотни опытных, преданных своему делу людей. Среди них председатели районных комитетов ДОСААФ Р, А. Гумеров, В. А. Головин, В. В. Иванов, О. В. Толмачева, председатели городских комитетов В. И. Кондрашев, И. А. Щеулин и другие. Их организации по праву считаются передовыми в республике.

В Башкирском республиканском комитете ДОСААФ часто можно встретить пожилого коренастого человека с Золотой Звездой Героя на груди. Это Петр Леонтьевич Рогалев, начальник одного из отделов комитета. Мы работаем вместе, а когда-то вместе воевали: он — на земле, а я — в воздухе. Так было, например, в Крыму, где полк Рогалева штурмовал Сапун-гору и освобождал Севастополь, в Восточной Пруссии, где его полк взламывал укрепления города-крепости Кенигсберга...

Провожая меня в Уфу, кто-то из товарищей пошутил: «В небе ты, Муса, нашел себя, постарайся не потеряться и на земле».

Я вспоминаю эти слова и не жалею ни сил, ни времени, чтобы оправдать надежды товарищей.

Глава седьмая.

Дорога к подвигу

Удивительно хороший летний день. Сияет над городом солнце, празднично шумят улицы, полощутся на ветру яркие флаги. На душе тоже празднично. Сегодня — День советской молодежи. Он совпал еще с одним важным событием — республиканским слетом трех поколений. Не удивительно, что этот день стал праздником для всего 800-тысячного населения Уфы.

Яркие нарядные колонны, в которых встретились представители трех поколений, с музыкой и песнями движутся по улицам города, стекаются на стадион «Труд», где состоится торжественный праздник. В одних колоннах рядом идут убеленные сединами ветераны революции и гражданской войны и ясноглазая детвора с пионерскими галстуками, герои Великой Отечественной войны и молодые строители, нефтяники, химики, студенты. На груди у старших — ордена, медали, Золотые Звезды Героев Советского Союза, на костюмах молодых — комсомольские и пионерские значки. Награды их еще впереди!

Каждое из поколений, пришедшее на эту встречу, имеет свою героическую историю, свои замечательные традиции. Одно штурмовало Зимний и в суровых боях гражданской войны и иностранной интервенции защищало молодую Республику Советов, другое построило в нашей стране социализм и отстояло его завоевания от посягательств немецко-фашистских варваров, третье, вместе с ними, наследуя их опыт, создает сегодня материально-техническую базу коммунизма.

Эта встреча имеет глубокие корни и великий смысл. Каждый из нас понимает это и чувствует себя членом одной огромной семьи, имя которой — Великий Советский народ. В ней все связаны друг с другом идейным родством, единой целью. А ведь известно, что духовное братство — самое сильное родство на земле.

Торжественно гремят оркестры, медленно плывут над головами тысяч людей огненные слова; «Мы — внуки штурмовавших Зимний», «Мы-дети бравших рейхстаг!», «Наша цель — коммунизм!»

Стадион переполнен. Над трибунами звучат песни. И вдруг все стихает: на дорожку выезжает бронетранспортер с огнем Вечной Славы. Седые люди с красными бантами и Золотыми Звездами на груди передают его представителям сегодняшней молодежи. Те бережно принимают его и зажигают огонь праздника в чаше, установленной на поле стадиона. Вслед за этим под торжественные звуки оркестра проплывают овеянные в боях красные знамена. Над трибунами разносятся суровые слова клятвы:

— Быть верными идеям партии Ленина — клянемся!

— Все силы, а если потребуется и жизнь, отдать борьбе за коммунизм — клянемся!

— Зорко стоять на страже завоеваний Октября, по первой тревоге встать под овеянные славой знамена, всегда и везде быть верными тебе, товарищ партия, — клянемся!

...Мне часто приходится бывать в школах, училищах, вузах, в рабочих общежитиях, на комсомольских активах и собраниях молодежи. Среди молодых у меня много друзей. Помню, в первые годы после войны в мою прежнюю квартиру приходило много писем от комсомольцев и несоюзной молодежи. Мне писали и как депутату Верховного Совета СССР, и как участнику войны. Одни просили рассказать о себе и своих боевых товарищах, другие приглашали на встречи, третьи обращались за различными советами. Иногда приезжали лично.

Как-то, вернувшись из очередного рейса, я увидел у себя дома незнакомого мальчишку лет пятнадцати. Он был в старой куртке, давно не мытый и, по-видимому, голодный. Познакомились; сбежал из детского дома. На товарных поездах добрался до города, стал искать меня.

— Где же ты мой адрес взял? — спрашиваю.

— А я без адреса,

— Как же ты нашел меня? Это же тебе не Бирск и не Белебей!

— Нашел вот, — задорно отвечал мальчуган. — Люди помогли.

Вымыв гостя в ванной и накормив, спрашиваю, что привело его ко мне.

— Хочу быть летчиком. Помогите, пожалуйста...

Таких случаев было много. Помогал, как мог. Конечно, не каждый из мечтающих стать летчиком был пригоден к этому нелегкому делу. Да и возраст многих не позволял поступать в авиационные военные училища. Приходилось долго и терпеливо объяснять, что профессия летчика требует основательной физической подготовки и больших знаний и что, кроме летного дела, в жизни много увлекательного и интересного, чему можно посвятить свою жизнь.

После нескольких бесед многие возвращались в свои семьи и школы, некоторые поступали в профессионально-технические училища, совмещали работу с занятиями в аэроклубах; отдельных «беглецов» увозили домой родители.

А потом? Потом были письма веселые и грустные, спокойные и тревожные, как и сами ребята. Их приносили мне всегда утром. Они шли из школ и заводов, из городов и деревень, из вузов и военных училищ. Кое-кому повезло — стали летчиками, летают на современных сверхзвуковых самолетах...

В Уфе моя дружба с молодежью еще больше укрепилась. Этому способствует и моя работа в республиканском комитете Добровольного общества содействия армии, авиации и флоту, в рядах которого готовят себя к защите Родины тысячи советских ребят.

...Разговор в обкоме комсомола затянулся допоздна. В небольшом кабинете первого секретаря много приглашенных: здесь и комсомольские работники, и представители республиканского комитета ДОСААФ, и военкоматов, и журналисты. Обсуждается вопрос о проведении военно-спортивной игры «Алый вымпел», создается Главный штаб игры, разрабатываются первые операции.

Суть игры состоит в том, что в каждой школе и профтехучилище создаются отряды. В отрядах могут быть группы разведчиков, стрелков, лыжников, пулеметчиков и т. д. Каждый отряд ведет дневник боевых дел, выпускает стенгазету, регулярно сообщает в Главный штаб о выполнении его заданий.

В игре приняли участие все учебные заведения республики. Операция № 1 — «Орден твоего отца». В нее включились тысячи отрядов, которые прошли по маршрутам ре-» волюционной, боевой и трудовой славы отцов и дедов, записали воспоминания многих ветеранов гражданской и Великой Отечественной войн, разыскали первых орденоносцев своего села, поселка, района, установили связи со многими земляками — Героями Советского Союза.

Затем последовали операции «ГЗР», «Снежная крепость», «Месячник солдатского письма», «Снежный десант» и другие. Постепенно в игру включились не только учащиеся школ и профтехучилищ, но и рабочие, колхозники, студенты, Лишь в одной операции «Снежный десант» участвовало 1400 «батальонов» и «полков», в которых насчитывалось более 70 тысяч человек.

...Тихое зимнее утро. Легкий морозец. Лес точно выпилен из сахара — весь в серебристом инее. Красота!

Вспугнув чуткую тишину спящего леса, в чащу уходит отряд лыжников. Другой останавливается на поляне, снимает лыжи и торопливо окапывается, занимая круговую оборону.

Условно в одном отряде — «белые», в другом — «красные». Одни из 9 «а», другие — из 9 «б» классов.

Готовится операция по «ликвидации» десанта «противника». Над покрытым снегом затаившимся лесом взмывает в небо красная ракета. Он мгновенно оживает, наполняется треском пулеметов, грохотом гранат, криками «раненых».

«Белые» заняли выгодный оборонительный рубеж и оказывают «красным» упорное сопротивление. Особенно много вреда приносит наступающим их пулемет. Он бьет из дзота и мешает «красным» организовать решительную атаку.

Вдруг пулемет замолкает: это один из «красных» бойцов закрывает амбразуру дзота своим телом. Организаторы игры и представители Главного штаба растерянно смотрят друг на друга: в плане операции это не предусматривалось. И суровые лица бывших воинов озаряются радостными улыбками.

— Ах, какой молодец!

— Не растерялся.

— Герой!

А «герою» нет еще и пятнадцати. Курносый, синеглазый, с чернильными пятнами на руках.

«Ну и что? — скажет иной. — Нашли чему удивляться. Это же игра, озорство мальчишечье».

Да, это игра, любимая мальчишечья игра «в войну». Но разве не отсюда начинаются дороги наших мальчишек к настоящим подвигам?

В лесу тишина. «Красные» и «белые», перемешавшись в одной колонне, возвращаются с операции в город. Все изрядно устали, но довольны; хорошо прошел день!

Где-то среди них идет тот мальчишка, который сегодня в игре «повторил» подвиг Александра Матросова. О чем он думает сейчас? Как сложится его жизнь в будущем?

Мне хочется еще раз взглянуть на него, но я не могу его отыскать. Сколько их тут, таких как он, синеглазых? Попробуй отыщи! И разве любой из них не поступил бы на его месте точно так же?

Уверен, что да!

Наша партия, наше общество всегда придавали большое значение воспитанию молодежи, подготовке убежденных ленинцев, стойких борцов, сознательных строителей нового мира.

Кое-кому на Западе такая забота о нашем подрастающем поколении приходится явно не по душе. Это и понятно. Убедившись, что вооруженным путем поколебать Советский Союз им не удастся, наши противники сменили тактику. Не отказываясь при удобном случае пустить в ход пушки, они ныне больше специализируются на различных идеологических диверсиях против нашей страны и стран социалистического лагеря. Основная ставка в этих диверсиях делается на молодежь.

Империалистическая пропаганда пытается поссорить поколения советского общества, натравить «детей» на «отцов», изолировать подрастающее поколение от влияния партии и комсомола, лишить его верного жизненного компаса. Американский журнал «Колинз» писал: «Надо добиваться, чтобы в грядущей войне не было «молодых гвардий», не было Космодемьянских и Матросовых, а для этого необходимо внушить подрастающим советским поколениям мораль волка».

Какую же цель ставят перед собой редакторы передач «Голоса Америки»? Чего добиваются они от слушателей, имея в виду советскую молодежь? На этот вопрос ярый противник нашего государства сенатор США Карл Мундт отвечает со всей откровенностью. «Мы ожидаем от них многого, — говорит он, не пытаясь маскироваться. — В частности, мы вполне определенно не хотим, чтобы они поднимали восстание в настоящее время, но мы считаем, что они должны быть начеку, саботировать производство в области обороны, задерживать выполнение пятилетнего плана».

«Заботливые» заокеанские «дяди» мечтают духовно разоружить советскую молодежь, лишить ее идеалов, убить в ней чувство любви к своей Родине, чувство гордости за своих отцов, за свое будущее. Как плохо, однако, знают они советскую действительность, наших людей, нашу молодежь! Волчья мораль буржуазного мира, которую самозванные «опекуны» мечтают привить ей, чужда и ненавистна всем нашим людям. Мы покончили с ней в нашей стране еще в 1917 году, а отношение советского юношества к Октябрю хорошо известно...

Я привел лишь два «откровения» империалистической пропаганды. Вспомнились мне они и на встрече трех поколений на уфимском стадионе «Труд», и в том белом зимнем лесу, где синеглазый мальчишка сделал свой первый шаг к подвигу.

На XXIV съезде КПСС в Отчетном докладе ЦК партии Л. И. Брежнев отметил, что подготовка советской молодежи к защите Родины, которая проводится комсомолом и Добровольным обществом содействия армии, авиации и флоту, а также другими организациями и спортивными обществами, имеет большое значение в деле воспитания у юношества чувства гордости за свою Родину, за свой народ, за его великие свершения.

Эту работу с молодежью мы проводим систематически и целеустремленно, воспитываем ее в духе постоянной готовности с оружием в руках защитить свое Отечество, если этого потребует обстановка.

Глава восьмая.

Быть воином — это почетно

Новенький бело-голубой «экспресс» быстро мчит нас по улицам Уфы. Вырвавшись за город, он прибавляет скорости и я чувствую, как в груди начинает что-то мягко сжиматься. Мне хорошо знакомо это чувство. Оно появляется в тех случаях, когда я направляюсь в аэропорт.

Вот сейчас — едва свернули с Оренбургского тракта и впереди показалось длинное здание аэровокзала, сердце забилось сильнее. Никак не могу привыкнуть к тому, что стал обыкновенным «сухопутным» человеком.

Заметив мое волнение, мой спутник Герой Советского Союза генерал Кусимов улыбается:

— Ты сейчас будто в дом родной возвращаешься, Он ободряюще подмигивает мне и кивает в сторону аэродрома, на котором только что приземлился белоснежный Ил-18.

Я отрываюсь от окна автобуса.

— Не совсем так. Скорее всего меня только провозят мимо родного дома, а войти в него не могу.

Огромная фигура Кусимова содрогается от смеха:

— Это верно сказано! То же самое в свое время было и со мной... Когда с кавалерией прощался...

В аэропорт прибываем вовремя. Регистрируем билеты и спешим на посадку. Поднимаемся по трапу в самолет.

— Ну как, стучит? — спросил генерал.

— Есть малость...

— Я бы в авиацию только двухсердечных принимал:

одно сердце для неба, другое — для земли. А то беда с вами. Как свергнут врачи с небес на землю, так жалко на вас смотреть. Ну, дети малые да и только!

— Значит, и я, по вашему, ребенок?

Кусимов слегка толкнул меня в плечо и сказал;

— Ну, ну не сердись.

Мы летим в Нефтекамск — самый молодой город башкирских нефтяников. Сегодня там состоится общегородское собрание будущих воинов. К ним на встречу и спешим мы с Т. Т. Кусимовым. '

У нас уже вошло в традицию проведение Дней призывника, Недель Советской Армии и других мероприятий, посвященных тем, кто скоро с оружием в руках встанет на защиту рубежей Советской Родины. Я люблю бывать на таких мероприятиях. Глядишь на молодых и невольно вспоминаешь свою юность.

На одном оборонном активе, проведенном обкомом комсомола, Башкирским военкоматом и республиканским комитетом ДОСААФ, его участники приняли обращение ко всем комсомольским, профсоюзным, спортивным, оборонным организациям, юношам и девушкам республики. Начиналось это обращение такими словами;

«Молодые патриоты!.. Вы — опора матерей и отцов. Вы — будущее страны, вы ее надежная защита... Служба в Советской Армии — почетная обязанность. А защита Отечества — священный долг гражданина СССР. Гордитесь тем, что с оружием в руках встаете на боевую вахту по охране вдохновенного труда народа, строящего светлое здание коммунизма...»

Многие и многие молодые люди это обращение увезли с собой. Прошло немного времени, и мы получили массу ответов. Письма шли со всех концов страны: от молодых воинов, их командиров. В одном из таких писем говорилось;

«Я солдат, и это почетное звание всегда буду носить с честью. С гордостью надел форму, изучаю военное дело. Даю слово члена Коммунистической партии, слово солдата, что никогда не запятнаю это высокое звание...»

Молодежь с большим вниманием слушает участников войны, живых свидетелей исторических событий. Но о чем мне рассказать им сейчас? На встрече будут нефтяники, строители, школьники, учащиеся профтехучилищ. Сколько им сегодня — семнадцать, восемнадцать? В их возрасте Александр Матросов уже шел к своему бессмертному подвигу. Война застала Сашу Матросова в Уфе. Как и все советские люди, молодой патриот рвался на фронт.

«Дорогой товарищ Нарком! — писал он в эти дни в Москву, Народному комиссару обороны. — Пишет Вам простой рабочий из города Уфы. Шести лет я лишился родителей. Будь это в капиталистической стране, мне грозила бы голодная смерть. Но у нас, в Советском государстве, позаботились обо мне, дали образование и специальность слесаря в детской трудовой колонии. За все это я очень благодарен Коммунистической партии и Советской власти, и сейчас, когда наша Родина в опасности, я хочу защищать ее с оружием в руках.

Здесь, в Уфе, я трижды просился на фронт и трижды мне было отказано в этом. А мне 17 лет, я уже взрослый, я больше принесу пользы на фронте, чем здесь. Убедительно прошу Вас поддержать мою просьбу — направить на фронт добровольцем и желательно на Западный фронт, чтобы принять участие в обороне Москвы».

В своем последнем письме с фронта герой писал:

«...Только что закончилось комсомольское собрание. Почистил автомат, поел. Комбат говорит: «Отдыхайте лучше, завтра в бой». А я не могу уснуть. В окопном блиндаже нас шесть человек, седьмой на посту. Пятеро уже спят, а я сижу возле7 печурки при свете «гасилки» и пишу это письмо. Завтра, как встанем, передам его связному...

Да... и я видел, как умирали мои товарищи. А сегодня комбат рассказал случай, как погиб один генерал, погиб, стоя лицом на запад.

Я люблю жизнь, я хочу жить, но фронт такая штука, что вот живешь-живешь, и вдруг пуля или осколок ставят точку в конце твоей жизни. Но если мне суждено погибнуть, я хотел бы умереть так, как этот наш генерал; в бою и лицом на запад...»

Лицом на запад!..

В те суровые годы вся наша страна стояла лицом на запад. На запад глядели матери, ожидая весточки с фронта. На запад смотрели, идя вперед, наступающие советские войска. Лицом на запад падали в бою солдаты.

А сколько великих массовых подвигов рождало это могучее, непреодолимое движение!

...Это было 13 января 1943 года в боях за населенный пункт Донской. Группа разведчиков, в которой были также Зубай Утягулов и Тимирай Кубакаев из Башкирии, смелой атакой выбили фашистов из крайнего дома и закрепились в нем. Через несколько минут гитлеровцы бросились в атаку, но были отбиты. Атака врага снова повторилась и опять безуспешно. Разведчики дрались, как богатыри. Атаки продолжались весь день. Все пространство перед домом вскоре покрылось трупами, но гитлеровцы не унимались. Наконец под прикрытием танков им удалось поджечь дом. Советские воины продолжали сражаться и в огне. Им предлагали сдаться, им обещали жизнь, но комсомольцы предпочли смерть фашистскому плену. Всем, кто совершил этот подвиг, Родина посмертно присвоила звание Героя Советского Союза.

Это были обычные советские люди, комсомольцы. Тимирай Кубакаез до войны трудился в колхозе, Зубай Утягулов окончил педагогический институт и работал учителем. Услышав о нападении на нашу страну фашистской Германии, Утягулов ушел на фронт добровольцем. Чтобы попрощаться с родными, он написал им:

«Дорогая мама и родные! Как мне ни хотелось, но повидаться с вами этим летом не удалось, вы уж извините меня. Над Родиной нависла опасность, многие дети и матери мучаются под пятой фашиста. Разве можно со спокойной душой оставаться в стороне от всенародной священной войны?.. Я уезжаю на фронт добровольцем... До свидания, моя дорогая мама. Благослови сына, который уходит на священную войну. Мы возвратимся на родную землю с победой или умрем со славой».

Зубай не вернулся на родную землю. Он сдержал слово, данное матери, умер за то, чтобы вернулись домой тысячи других. Умер со славой.

...В начале марта 1944 года советские войска громили гитлеровцев, зажатых в междуречье Ингульца и Южного Буга. Пулеметный взвод лейтенанта Миннигали Губайдуллина наступал на рубеж населенных пунктов Дубчаны-Рядовое. Вот по цепям наступающих ударил пулемет. Батальон залег.

Уничтожить дзот противника комбат поручил взводу лейтенанта Губайдуллина. Пулеметчики ползут к кургану, на котором засели гитлеровцы. Томительно идут минуты. Все ближе и ближе наши бойцы к огневой точке врага. Все меньше и меньше остается их с каждой минутой.

Когда до цели осталось несколько метров, лейтенант остался один. Нужно подобраться еще ближе!..

Миннигали пополз вперед, из дзота его заметили. Первая пулеметная очередь прошла над самой головой. От второй перед глазами вспыхнули огненные круги... А до цели осталось каких-нибудь пять-шесть метров! Обидно!

Ни стрелять, ни бросить гранату Губайдуллин уже не мог. Тяжело раненный, собрав последние силы, поднялся во весь рост и смело шагнул к амбразуре...

В день, когда он совершил такой же подвиг, как Александр Матросов, ему исполнилось 23 года...

Вспоминается множество подвигов, совершенных в небе и на земле нашими летчиками. Я уже о них говорил в этой книге. Они тоже погибли «в бою лицом на запад».

Расскажу молодым о нашей фронтовой дружбе, о братской взаимовыручке, которые побеждали там, где были бессильны пушки и пулеметы. Сколько раз в минуту смертельной опасности мои боевые друзья-летчики прикрывали собой беззащитные машины товарищей и командиров! Сколько раз они совершали дерзкие посадки на занятой врагом территории, чтобы выручить из беды товарища!

Восточная Пруссия. Самолет старшего лейтенанта С. Долгалева действовал над целью и вдруг, подбитый вражеской зенитной артиллерией, загорелся.

Летчик мужественно пытался сбить пламя, но это ему не удалось. Приземлился он в горящей машине на территории врага. Фашисты бросились к месту вынужденной посадки советского самолета, чтобы захватить в плен его экипаж, но товарищи не оставили Долгалева в беде. Огнем своих пушек и пулеметов с воздуха они заставили противника залечь. Теперь кому-то одному из них нужно было бы попытаться сесть рядом с горящим самолетом, но размеры площадки не позволяли это сделать.

Пока товарищи кружили над подбитой машиной Долга-лева, один из летчиков, младший лейтенант В. Михеев, слетал на свой аэродром, быстро пересел на По-2 и вернулся на поле боя. Совершив посадку рядом с пылающим самолетом командира, он на глазах у врага взял его к себе на борт и под прикрытием товарищей вернулся на свой аэродром.

Чувство взаимной выручки было развито у всех советских бойцов. Часто они не знали друг друга в лицо, служили в разных подразделениях и даже в разных родах войск, но когда требовала обстановка, не задумываясь, приходили друг Другу на помощь.

Мечтой всех подбитых летчиков было дотянуть до передовой. Сесть пусть даже на нейтральной, полосе — увидят свои, в обиду не дадут! И верно; за каждый самолет, упавший перед линией наших траншей, разворачивался настоящий бой. В нем участвовали стрелки, минометчики, артиллеристы, танкисты. И не знаю я случая, чтобы они хоть раз уступили наш самолет противнику.

Точно так же самоотверженно действовали и пилоты, помогая наземным войскам преодолевать укрепления врага, взламывать его оборону, подавлять огневые точки. Даже если приходилось вылетать в глубокий тыл противника, и тогда мы не забывали о нашей царице полей-матушке пехоте. В связи с этим вспоминается один боевой вылет.

Было это весной в 1944 году на Никопольском плацдарме. Местность была сильно изрыта глубокими оврагами и балками. Это благоприятствовало скоплению вражеских танков, а они сводили на нет все усилия нашей пехоты. Только наши немного продвинутся вперед, а тут, откуда ни возьмись, — танки. Выбьют наших солдат из наспех отрытых окопчиков, оттеснят на исходные рубежи и куда-то пропадают. Где они прячутся?

Надоела командованию такая игра. Послали на разведку авиацию. Летали несколько дней — ничего не обнаружили. Дошла очередь до меня. О таком поиске я рассказал выше. Теперь вылетели мы с Виктором Протчевым. Погода неважная, но с высоты 200 метров видимость отличная. Выше — облака.

На линии фронта наши самолеты обстреляли вражеские зенитчики. Пришлось нырнуть в облака, которые, на наше счастье, не были сплошными. Пролетев несколько секунд в кромешной тьме, бросаю самолет к земле, и пока гитлеровцы пристреливаются, иду по прямой. Когда огонь становится опасным, снова делаю «горку» и ухожу в облака. Через несколько секунд опять вываливаюсь на свет и затем снова иду вверх.

Нам удается уходить от прицельного огня зениток и забраться поглубже в тыл противника. Вот и овраги, о которых говорил командир полка. Ну что же, проверим, что в них скрывается? Снижаемся ниже двухсот метров, идем вдоль одного из оврагов. И сразу же по нашим самолетам открывают бешеный огонь «эрликоны».

— Вижу автомашины, — докладывает мой стрелок Кирьянов, — На северном скате — минометная батарея. Танков нет.

— А ты смотри повнимательней. Танки не минометы, немцы их маскируют тщательно.

— Не вижу, товарищ капитан.

— Смотри, Александр, смотри. Пехота спасибо скажет,

— Понимаю, товарищ капитан...

Осмотрели второй, третий овраги. Зениток меньше. Это не случайно, думаю, значит в первом овраге что-то укрыто. Посмотрим еще разок.

И опять над первым оврагом нас встречает неистовый огонь зениток. Теперь он еще сильнее, чем прежде. Делаю крен на правое крыло и спускаюсь прямо в балку. Кирьянов волнуется:

— Товарищ капитан, что вы делаете!.. Собьют ведь!.. Насквозь прошьют!.,

— Ничего, Александр, потерпи.

Не обращая внимания на огонь, осматриваю одну сторону оврага, разворачиваюсь, делаю такой же крен на левое крыло, осматриваю другую сторону: танков нигде нет.

И вдруг Кирьянов кричит:

— Вижу следы гусениц!

— Где?

— На дороге, что идет по дну оврага...

— Спасибо, дорогой. Теперь они от нас никуда не уйдут! Небо клокочет от разрывов зенитных снарядов. Самолеты уже все в дырах, но мы настойчиво продолжаем разведку: от успеха нашего поиска будет зависеть успех тысяч и тысяч людей. Поэтому пока в баках есть горючее и пока бьются наши сердца, будем искать!

Оглядевшись, снова ныряем в овраг. Пройдя над ним несколько раз, разгадываем, наконец, немецкую хитрость. Овраг полон танков, но их не видно, потому что они укрыты в специальных нишах, вырытых в стенках оврага. Вход в них тщательно замаскирован травой и кустами, но еле заметные квадратные пятна все равно остаются. Значит, сколько квадратов, столько и танков! Вот это находка! Представляю, что бы было, если бы вся эта железная армада завтра обрушилась на нашу пехоту!..

Набрав высоту, беру курс домой.

— Что ж это мы так, товарищ капитан? — недоумевает Кирьянов. — Не побомбили их? Сколько натерпелись, а фашистам хоть бы что?

— Нельзя, Кирьянов. Не должны они знать, что мы их камуфляж раскрыли. Теперь прилетят наши и дадут им дрозда...

Выслушав мой рапорт, командир полка просиял, но строго предупредил:

— Так рисковать запрещаю, Гареев.

Фронтовая дружба и взаимовыручка всегда приходили на помощь товарищам даже тогда, когда по независящим от них причинам они оказывались в плену у противника.

Помню, воевал в нашем полку летчик лейтенант Самуил Блюмкин. Это был кудрявый веселый парень, родом из Одессы. Он знал тысячу анекдотов и рассказывал их с таким мастерством, что вокруг него всегда толпился народ. Однажды самолет Блюмкина не вернулся с задания. Летчики рассказывали, что он загорелся и упал на территории, занятой врагом.

После этого случая прошло, наверное, около года, и вдруг слышим — вернулся Блюмкин! Только совсем не похож на прежнего: вместо густых черных кудрей — изрядная лысина, вместо постоянной веселой улыбки — сурово сомкнутые губы. Один глаз выбит, другой смотрит на тебя так, что холодок по спине пробегает.

Блюмкина и его стрелка захватили фашисты. Они были без сознания. У летчика помята грудь, сломана рука, выбит глаз. Очнулся — и ничего не может понять: фашистский госпиталь! Даже пожалел, что очнулся.

Через некоторое время госпиталь эвакуировали. Раненых советских военнопленных погрузили в вагоны и повезли куда-то на запад. И тут Блюмкин вдруг обнаружил под собой ножовку. Ее подсунул ему один из русских врачей во время погрузки. Он долго вертелся возле него, что-то пытался сказать, но тут появились конвоиры и врач торопливо ушел, сделав раненому летчику какой-то знак. Сначала Блюмкин ничего не понял. Лишь когда острая ножовка послушно врезалась в доски пола, он вспомнил этот случай. В начале войны, вероятно, этого врача гитлеровцы взяли в плен и заставили работать в госпитале.

Раненые летчики с большим трудом выпилили в полу вагона дыру и выбросились в нее на полном ходу поезда. Разбитых и покалеченных, их подобрали партизаны. Накормили, подлечили, а затем самолетом переправили на «Большую землю», в Москву. Долечившись в столичном госпитале, Блюмкин стал просить отправить его на фронт. Ему отказали. Лишь после долгих настойчивых просьб ему разрешили вернуться в свой полк. Зачислили его уже не в качестве летчика: с одним глазом на самолете много не налетаешь.

После освобождения Одессы Блюмкин съездил домой и здесь он узнал, что всех его родственников, в том числе и родителей, фашисты расстреляли.

Нашего бывшего боевого летчика мы встретили тепло. До конца войны он работал адъютантом эскадрильи — сначала со мной, а затем с Протчевым. В 1945 году его демобилизовали, и он вернулся в Одессу.

Советская молодежь хочет знать о подвигах своих отцов. А они свершались не только на фронте, но и в тылу. И не только в военные годы. Например, немало славных страниц в освоение Арктики внесла наша авиация.

Я познакомился с прославленным советским полярником летчиком Мазуруком. О его смелых полетах, в частности, посадке на льдах у Северного полюса, я много читал еще мальчишкой. И вот-неожиданная встреча. Мазурук охотно рассказывал нам об условиях полетов на отдельных участках, о «характере» некоторых морей, о быте и практической деятельности летчиков,

Высадка станций СП-4, СП-5, СП-6 проходила весной, в то время, когда над Ледовитым океаном стоял полярный день. Мне пришлось познакомиться и с полярной ночью.

Это было, когда я летал к полярникам на Октябрьские праздники и под Новый год. На борту моего самолета были праздничные подарки, посылки, письма. Но особенно радостно принимали полярники новогодние ёлки...

Размышляя о том, что должен сказать молодежи, я немного отключился от обстановки, в которой находился. Но когда в салоне самолета засуетились люди, потянулись к выходу, я обернулся к Кусимову и встретил его добрый, внимательный взгляд.

— Вот мы и прилетели, — сказал генерал.

Огромный зал Нефтекамского Дома техники переполнен. Его заполнили те, кому скоро идти на службу в Советскую Армию, и те, за чьими плечами стоят огненные годы войны, не один десяток лет мирного труда и воспитания подрастающего поколения.

На трибуну один за другим поднимаются участники Великой Отечественной войны, руководители предприятий и учреждений, молодые парни, только что вернувшиеся из рядов Советской Армии, юноши и девушки. Чтобы хорошо подготовиться к службе, нужно развивать себя физически, повышать свой политический и технический уровень, стать спортсменом-разрядником, в том числе по техническим видам спорта. Этого настоятельно требует современная техническая оснащенность Советской Армии, обстановка, в которой мы живем. Об этом говорят старшие. Будущие воины слушают их внимательно, с нескрываемым волнением. В конце нашей встречи, обращаясь ко всем своим сверстникам, живущим в Башкирской республике, они скажут:

— Клянемся честно служить своему народу и Отечеству. Мы хорошо знаем, что нам предстоит служить в самой передовой, доблестной, героической армии, для которой нет выше чести, чем охрана созидательного труда советских людей. Мы никогда не забудем, что в рядах этой великой армии сражались Александр Матросов и Минникали Губайдуллин, Николай Гастелло и Иван Кожедуб, наши деды и наши отцы... Клянемся, что никогда не изменим их делу!..

Пройдет совсем немного времени, и многие из этих мальчишек станут отличными стрелками, артиллеристами, танкистами, ракетчиками. И опять будут письма. И опять мы убедимся, что вырастили хороших сыновей...

Глава девятая.

Река жизни

С каждым годом река жизни все дальше и дальше уносит нас от невыразимо трудных, горестных и вместе с тем героических лет Великой Отечественной войны. В памяти стираются отдельные штрихи и детали, но она по-прежнему горит и грохочет в наших сердцах.

Когда-то, глядя сверху на дымившиеся руины Сталинграда, я поклялся приехать сюда после войны. И вот я в Волгограде. Его построили буквально заново, потому что долгие месяцы ожесточенных уличных боев и бомбардировок с воздуха превратили город в огромную груду развалин. Сражавшихся развалин! Теперь это огромный город-символ славы и стойкости советского народа.

Значение Сталинградской битвы хорошо понимали и наши союзники, и наши враги. В беседе с советским послом Майским известный политический деятель Англии Ллойд Джордж говорил: «Если вы ее (то есть битву. — М. Г.) выиграете, то Гитлер и все его подголоски погибнут... Ну, а если вы проиграете эту битву... Тогда мне страшно подумать, что станется с человечеством... От исхода того, что совершается сейчас на берегах Волги, в полном' смысле зависят судьбы мира».

В великой битве за Сталинград участвовали многие мои земляки и, в частности, две дивизии, сформированные в Башкирии в самом начале войны. Это 112-я Башкирская кавалерийская и 214-я стрелковая дивизии. Обе они с честью оправдали возложенные на них надежды и вписали в летопись битвы немало героических страниц.

Неизгладимое впечатление у Всех, кто посещает Волгоград, оставляет памятник-мемориал на знаменитом Мамаевом кургане. Но еще больше поражает другой памятник, воздвигнутый на высоком волжском берегу. Этот памятник — сам город. В сооружении его, как и в его защите, принимала участие вся наша страна.

Донбасс, «Миус-фронт», Крым...

Как-то мы отправились в поездку по этим местам с моим фронтовым товарищем дважды Героем Советского Союза Иваном Воробьевым. Где-то под Краснодоном выходим из машины и осматриваемся. Во время войны здесь находился наш аэродром. Но где же он? Вокруг — поля, бахчи. На бахчах — бригада девушек работает. Направляемся к ним:

— Тут, девчата, аэродром должен быть. Не подскажете, где?

— Аэродром?

Девушки удивленно переглянулись.

— Сейчас нету. Может, раньше был?

— Во время войны был, — подсказывает Воробьев,

— Во время войны, — улыбаются девушки. — Так ведь мы уже после войны родились!..

Мне потом долго вспоминались эти поля, эти бахчи, эти девушки, родившиеся уже после нашей победы.

Сапун-гора, Севастополь, мыс Херсонес...

Как неузнаваемо изменились эти места!

А вот и Малахов курган. В память о героических подвигах летчиков нашей армии, проявленных при освобождении Севастополя, жители города воздвигли на нем прекрасный памятник.

Сколько лет прошло со дня освобождения Севастополя от гитлеровских захватчиков, но его улицы, его набережные, его люди помнят своих освободителей. И память эта, мы знаем, вечна. Как это море у стен города-героя. Как эти горы, политые кровью советских воинов.

На Белорусской земле стоит памятник, который нам, летчикам 1-й гвардейской Сталинградской штурмовой авиационной дивизии, особенно дорог.

Этот памятник — наш самолет. Один из тех Ил-2, на которых мы громили врага на долгом пути от Волги до Балтийского моря.

Самолет самый обычный. И вместе с тем необычный. На его фюзеляже выписаны все награды, которых удостоилась наша дивизия за годы войны: орден Ленина, два ордена Красного Знамени, ордена Суворова и Кутузова.

Самолет-памятник, самолет-символ!

Он стоит на невысоком бетонном постаменте, весь устремленный вперед, и, кажется, вот-вот заработает его винт.

У этого памятника часто собираются ветераны нашей дивизии — бывшие летчики, стрелки, техники и вооруженцы. Боевая дружба до сих пор соединяет нас своими крепкими узами. Вот почему каждая такая встреча для нас — большая радость.

Встретившись, мы вспоминаем не только о летчиках, но и о всех наших боевых товарищах — техниках, мотористах... А воздушные стрелки!.. Отчаянные ребята. Все их оружие — один пулемет. Он же и броня, потому что кабина стрелка почти ничем от вражеских пуль не защищалась.

В воздушные стрелки были обычно те, кто сам хотел стать летчиком. Помню слова из их любимой фронтовой песни:

Будешь ты стрелком воздушным,
А в душе пилот.
Будешь ты лететь на «иле»
задом наперед...

Да, так и летали они, наши бесстрашные воздушные стрелки, «а в душе пилоты». Многие из них дошли с нами до Победы, многие навсегда сложили свои головы на трудном пути к ней.

Вечная им слава!

Много хороших слов можно сказать о самоотверженной работе наших техников, творивших буквально чудеса. Иной раз казалось — ну, все, эта развалина никогда больше не поднимется в воздух, а на утро тебя ждет готовая к вылету боевая машина.

А вооруженцы! Чаще всего это были девушки. И если учесть, что каждая бомба, которую они подвешивали в люках наших самолетов, весила по 50–100 килограммов, то станет ясно, как нелегко приходилось им. Ящики со снарядами для пушек и пулеметные ленты тоже не отличались особой легкостью. Но девушки никогда не жаловались на трудности. Они знали: идет война, а на войне никому не бывает легко...

За последние годы на дорогах войны, пройденных нашей дивизией, мне посчастливилось встретиться со многими моими боевыми товарищами.

Среди них дважды Герой Советского Союза И. А. Воробьев, Герои Советского Союза В. Ф. Анисов, Ф. В. Тюленев, А. Заровняев, мой бывший стрелок Александр Кирьянов и другие. Кое-кого, к сожалению, мы уже больше не встретим. К их числу относится и мой самый близкий друг Герой Советского Союза Виктор Протчев...

Поездки по местам былых сражений, встречи с боевыми побратимами надолго остаются в памяти, заполняют жизнь чем-то большим и светлым.

Во время этих встреч и поездок к нам обычно присоединяются местные жители, ребята из отрядов красных следопытов, те, кто совершает походы по местам боевой и революционной славы. Нам очень приятно, что юноши и девушки живо интересуются историей своей страны, ее славными традициями. Ведь наша молодежь — это чудесный народ, готовый на любой подвиг во имя счастья нашей жизни, во имя нашей прекрасной Советской Родины.