Глава третья.

Батарея открывает счет

Командир нашего дивизиона гвардии старший лейтенант Кондрашов, сухощавый, с усталым морщинистым лицом человек поставил боевую задачу в точном соответствии с уставом:

— Противник обороняется... Наша стрелковая дивизия наступает...

"Наступает!!" — лица засветились радостью. Комдив наметил районы расположения наблюдательных пунктов и огневых позиций дивизиона:

— Начальнику разведки дивизиона гвардии лейтенанту Будкину оборудовать НП на западной окраине села Красная Поляна. Батарее Васильева — на высоте с отметкой 120.0. Батарее Баранова — на два километра севернее.

После уточнения района огневых позиций всем все стало ясно.

Ночью мы прибыли с батареей в район своих огневых, расположенных на юго-восточной окраине большого села Красная Поляна.

С нами приехал и Будкин со своими разведчиками. Здесь нам открывалось широкое поле для самостоятельных, решительных действий. Я проводил Будкина за наши огневые.

— Ну, давай!.. В общем, смотри тут мне... — проговорил Мишка, в голосе его послышались озабоченность, суровая теплота.

Мы пожали друг другу руки, и Будкин отправился со своим взводом на западную окраину Красной Поляны. [37]

Поджидая Васильева, я наблюдал за Богаченко, производившим разбивку огневой позиции.

Женя старался. Сменив несколько точек, он наконец выбрал место для буссоли.

— Меринков! — кричал Женя. — Развернись чуть правее! Еще чуть-чуть. Теперь вперед на полколеса... Стоп!.. Гребенников, Кобзев!

Много раз бегал Богаченко от буссоли к боевым машинам и обратно, ревели моторы, наконец, строго, как по ниточке, расставленные четыре установки нацелились в сторону врага.

Подсвечивая фонариком, Богаченко в последний раз проверил показания прицельных приспособлений буссоли и отпустил командиров орудий.

Наблюдавший за Богаченко со стороны Васильев чему-то улыбался.

— Ну, давай теперь с тобой уточним, — сказал мне комбат.

— Наши позиции лучше, чем у противника — заметил он, рассматривая при свете карманного фонаря карту. — Видишь, в наших руках и это село и вся громадная высота. На ней и приказано занять наблюдательный пункт. Смотри, как она вклинилась в расположение врага. Значит, отсюда на нее прямо идти нельзя. Можно угодить аккурат к фашистам. Надо заходить строго с востока.

Слушая Васильева, я старательно изучал карту. Для лучшей маскировки огневые батареи выбрали возле Красной Поляны, но это было очень близко от противника. И теперь прокладывать линию на высоту, на которой наметили занять НП, приходилось в непосредственной близости от передовой. Да и расстояние получалось немалое — около пяти километров. Примерно десять-одиннадцать катушек телефонного кабеля. Я сказал об этом командиру батареи.

— Конечно, — сразу же согласился Васильев. — Да уж куда лучше было бы дождаться дня и осмотреться как следует, чем в ночи вам блуждать. Нельзя — приказ! С сегодняшнего дня мы, дорогой мой, на войне. Ясно?

— Ясно! — я встал и крикнул в сторону машины, где находились мои разведчики. — Рымарь, выступаем!

— Главное, поосторожнее, — напутствовал Васильев. — Завтра, наверное, наши снова атакуют, так [38] смотрите не лезьте зря вперед. Береги людей, воевать надо научиться... Чтобы связь с тобой все время в порядке была. Дублируйте по рации...

Вместе с телефонистами и радистами я вступил в темноту черной украинской ночи.

С первым же шагом, который я сделал в сторону от огневой позиции, пришло и чувство большой ответственности, которая с этого момента на меня легла. Под моим началом было двенадцать человек. Я отвечал за них, за успех дела. Ошибусь, поступлю опрометчиво — сразу же поставлю под угрозу жизнь этих восемнадцатилетних ребят, которых сам подбирал в разведку. Разведчики! Одна из самых опасных профессий на войне... "Смотри... За каждого ты в ответе! Все время смотри в оба!" — так я сказал себе тогда.

Мы шли в ночи цепочкой, иногда, осторожно присвечивая фонариком, я проверял по карте маршрут. На одной из остановок я не удержался, показал разведчикам линию на карте.

— Видите крупный пунктир?.. Так вот, это граница между РСФСР и Украиной! Мы как раз стоим на ней.

— Прямо на ней?! — все невольно посмотрели себе под ноги.

— Да! Ну, может в стороне на несколько метров.

— Здорово! А может быть, я стою, товарищ гвардии лейтенант, одной ногой на Украине, а другой в России? — Шилов пошире расставил ноги и все заулыбались.

— И так может быть. Ну, двинулись дальше! — я сложил карту.

Сначала идти было несложно. Слева все время находились темные отчетливые контуры села Красная Поляна.

Звонко, на все голоса разливались в селе соловьи. Сколько их было? Сотня? Тысяча? Прямо звон какой-то стоял в воздухе от их пения. Ребята тихонько переговаривались, многим такой концерт был впервой и они дивились птичьему мастерству.

— Вот поливают!..

Недалеко от западной окраины Красной Поляны то и дело взлетали ракеты противника. По ракетам даже легче было ориентироваться. Наконец село осталось позади, все слабее доносилось соловьиное пение. Теперь степь обступала кругом, темнота — только высоко в черном [39] небе проносились цепочки трассирующих пуль. Скрипели катушки с разматывающимся проводом. Опустело уже шесть катушек. Значит, прошли около трех километров.

Как-то разом пришло, все усиливаясь, беспокойство: правильно ли идем? Я все чаще поглядывал на светящуюся стрелку компаса. "А вдруг что-нибудь не так? Вдруг забредем прямо к врагу? Кто его знает, может быть, здесь линия фронта не сплошная, и вовсе не так проходит обозначающая передний край синяя линия, которую я перенес с карты Васильева..." Казалось, что ракеты уже взлетают чуть ли не со всех сторон.

Видим, все, что я чувствовал, испытывали и мои солдаты. Они уже почти не переговаривались, теснились ближе друг к другу. Старались ступать совсем неслышно.

Наконец слева начал обозначаться громадный холм. Черный, почти сливающийся с небом.

Ну, вот и вышли! С плеч точно гора свалилась. Приободрились и разведчики. Я решил немного передохнуть.

— Двоим связистам отправиться обратно на огневые, пусть ждут нашего вызова. Примерно через час. На этом месте будет наша промежуточная точка. Оставить одного человека.

Командир отделения связи принялся распределять своих людей. Собрав пустые катушки, отправились обратно на батарею два телефониста. Связист, назначенный на промежуточную точку, воткнул в землю шомпол для заземления, начал подсоединять аппарат.

— Войдешь в связь и сразу же строй окопчик, — сказал я ему.

— Покурить нельзя, товарищ лейтенант? — спросил Рымарь. — Часа два не курили.

Зажигать спички мне показалось слишком опасным.

— Нет, нельзя! — сказал я твердо. — Придем к пехоте, тогда и накуритесь. А здесь противник близко. Все! Пошли!..

И мы начали взбираться на высоту.

Снова нам никто не встречался. Ни одного солдата, ни подразделения. А ведь должна же здесь быть пехота. пакеты взлетали все ближе. Казалось, прямо из-за гребня, на который мы поднимались. И от близко взлетавших ракет, от автоматных очередей, то и дело [40] звеневших в воздухе, снова пришла тревога. Так прошли метров восемьсот.

— Товарищ лейтенант, почему никого нет? Ответить я не успел. Неожиданно земля под ногами осыпалась и я скатился на дно траншеи, при этом громко лязгнули гранаты, которые я нес в вещмешке за спиной.

— Стой, кто идет?! — негромкий, но резкий и требовательный окрик прозвучал так внезапно, что заставил вздрогнуть, а палец невольно лег на спусковой крючок -автомата.

— Свои!.. Артиллеристы!.. — хрипловато выкрикнул я в ответ.

— Пароль?!.

— Не знаем. Позовите командира...

В темноте помолчали и потом тот же голос разрешил мне подойти одному.

Осторожно пробираясь по траншее, я оказался вскоре перед небольшим окопчиком, в котором сидело двое пулеметчиков, направивших на нас тяжелый "максим". Солдаты настороженно смотрели на меня.

— Нам нужно на КП батальона, — поглядывая на дуло пулемета, сказал я. — Мы — артиллеристы. Только что прибыли на этот участок и будем здесь оборудовать свой НП.

Видимо, сообщение, что прибыла какая-то поддержка, им пришлось по душе.

— К комбату идите прямо по этой траншее... С полкилометра. Только тихо и не сбейтесь влево. Фашисты метрах в двухстах.

От этой вести взволнованней забилось сердце. Почти не дыша, мы двинулись дальше вверх...

Траншея была глубиной меньше метра, да к тому же местами осыпалась. И снова никто не повстречался на пути. "Вот так передний край! — с неприятным изумлением думалось мне. — А если бы мы на тех пулеметчиков не наткнулись? Тогда и прямо к гитлеровцам в гости могли угодить!"

Наконец натолкнулись еще на двух солдат, эти тоже нас подозрительно допросили, прежде чем показать, как пройти к командиру батальона. Все же в конце концов добрались.

Оставив Рымаря с людьми в траншее налаживать связь с батареей, я влез в небольшой, отрытый прямо в [41] стенке блиндажик. Представился двоим находившимся в нем старшим лейтенантам. Те сначала удивленно, а потом обрадованно заулыбались.

— Прибыли на наш участок. Вот это здорово! Садись, лейтенант. Я — командир батальона Смирнов, — сказал один из сидящих. Молодой, чуть постарше меня, он производил впечатление боевого командира: — А вот тоже артиллерист. Командир нашей полковой батареи. Обстановку мы тебе сейчас выложим.

У обоих на гимнастерках светились ордена Красного Знамени. Так близко эти заветные награды мне довелось увидеть впервые. Невольно посматривая на них, я почтительно присел на земляной выступ. Артиллерист сунул мне в руки кружку с чаем и кусок хлеба с селедкой.

— Сейчас я посмотрю, как там устроились ваши люди.

Комбат выбрался наружу, а вскоре вернулся обратно.

— Все в порядке. Налаживают связь. Остальные закусывают... — Он сел и сразу озабоченно нахмурился. — Так вот, обстановка сложная, а проще сказать — дрянь. Противник накапливает силы. Второй день не спим — слушаем шум танков. Вот прямо перед нами в роще. Вчера они и днем, в открытую, по дорогам передвигались. Думаем, что утром атакуют.

Это было так неожиданно, что я чуть не поперхнулся чаем. А как же Харьков, находившийся неподалеку отсюда, освобождение которого, по моим расчетам, было делом самых ближайших дней. Ведь наши войска все последнее время успешно наступали на этом участке. Командир дивизиона сказал ясно. Как же это все так нескладно получилось?!.

— Мы же наступали?! — вырвалось у меня.

— Наступали... — комбат сожалеюще улыбнулся. — Наступали, а теперь вот...

Я молча перенес обстановку с карты комбата, О чем было спрашивать, когда завтра на эту высоту попрут вражеские танки, а мы прошли чуть не весь холм и встретили только несколько солдат. С чуть тлеющей надеждой все-таки спросил:

— Отобьетесь?

Оба командира усмехнулись от такого наивного вопроса.

— Будем стараться! — сказал комбат. — Поддержки маловато. Только что вот батарея полковых пушек да [42] три сорокапятки. Хорошо, что вы подошли. — В глазах Смирнова загорелся огонек. — Слушай, лейтенант! Накройте мне рощу, чтобы загорелась. Она же начинена танками! Вот если бы вы это сделали! Тогда отобьемся, верь мне! Ну?!.

Это было бы здорово — одним залпом сорвать готовящуюся атаку врага. Я привстал, насколько позволял блиндаж.

— Сейчас пойду доложу своим...

Мои разведчики уже обосновались. Радисты и телефонист сидели у аппаратов. Шилов всматривался в скрытую темнотой передовую противника. Сейчас две маленькие ячейки, в которых они находились, были окружены солдатами батальона. Из отрывочных фраз, которые до меня донеслись, я понял, о чем идет речь. Пехотинцы расспрашивают: как стреляет "катюша"?

Все торопливо расступились, пропуская меня к телефонному аппарату.

Васильева мое сообщение явно встревожило.

— Ладно, будем смотреть на рощу. Доложу и дадим по твоему вызову.

Как правило, огонь открывался с разрешения командира полка. Но война есть война и впоследствии не раз бывало, что сложная боевая обстановка, да еще при отсутствии связи обязывала командиров дивизионов и даже батарей действовать решительно, не теряя ни секунды.

— Что, товарищ лейтенант, видно дела серьезные? — сразу же спросил меня Рымарь.

— Даже очень. Тебя кто информировал? Они? — я показал глазами на солдат.

— Ага. Страшновато все же. Танков много. Теперь на нас надеются. Как, поможем, товарищ лейтенант?

Я кивнул.

Солдаты, как видно, только и ждали окончания нашего с Рымарем разговора. Они сразу подвинулись поближе ко мне.

— С прибытием вас, товарищ лейтенант! — раздалось несколько голосов.

— Спасибо! Чего же это вас фашисты-то прижимают?

— Все последнее время мы их били!.. А сейчас они танков понагнали, — наперебой, тревожно заговорили солдаты. Я старался разглядеть в темноте их лица. [43]

— Товарищ лейтенант, как бы по ним из "катюш" садануть? — с надеждой спросил один из бойцов.

— Что ж, саданем, если надо.

— Надо!.. Очень надо! Еще как! Вся сила их сейчас здесь. Дать бы им, как следует, и все! "Катюшу", говорят, они страх как боятся! Только почуют, что здесь, и нипочем не сунутся, — перебивая друг друга, говорили солдаты.

— Конечно, товарищ лейтенант! — присоединились к пехотинцам и мои разведчики.

"А может быть, сейчас, не дожидаясь немецкой атаки? — подумал я. — Надо спросить комбата".

— "Катюша" из всех танков и самолетов наипервейшее оружие! — протиснулся еще один солдат. — Только все издали приходилось любоваться. А теперь вот и с самими хозяевами довелось познакомиться. Очень приятно!

"Вот же вера в силу нашего огня! А я ведь еще и сам не знаю толком, что мы можем?"

Смирнов и артиллерист встретились мне в траншее. Опершись локтями о бруствер, они внимательно вслушивались в звуки, доносившиеся с вражеской стороны.

— Что сказали с огневой? — оба с надеждою повернулись ко мне.

— Дадут залп по нашему вызову. Может быть, прямо сейчас.

— Чуть подождем... Дождемся начала атаки.

— Много у вас залпов? — поинтересовался артиллерист.

— Пока только один. Снаряды возят издалека.

— Жаль. А надо бы пяток. И по роще и вокруг ее. Везде танки.

Светало. Отчетливее стала видна роща. Аккуратные кудрявые деревья. Мне уже казалось, что за каждым из них танки. И вдруг внезапная мысль пришла в голову: "Роща-то?! Ведь на карте она маленькая горошина, метров сто диаметром, а здесь на местности вон какая здоровая, не меньше двух в поперечнике. Роща разрослась, а карта устарела. Васильев же готовил данные по центру рощи, а если она росла в одну сторону, тогда залп накроет только часть цели. Вот она, первая трудность, о которой говорил старик полковник, отстаивая необходимость пристрелки. Однако как же проверить координаты рощи? Спросить у артиллериста? Он не поможет. Если он [44] и стрелял по роще, то данные, конечно, готовил глазомерно, не заглядывая в карту... Как же проверить?" Я поспешно развернул карту и начал искать вблизи рощи предметы, которые можно бы заметить и на местности. Есть! Рядом с рощей — МТФ. Молочнотоварная ферма. Она, наверное, никуда не делась! Я спросил рядом стоящего комбата.

— Есть такая. Да вон она виднеется, — он показал строение у самой опушки рощи.

Я прикинул расположение фермы и рощи на карте и на местности. "Все правильно!"

По траншее торопливо пробирались два солдата. Один из них, завидев меня, сказал другому: "Лейтенант от "катюш". И оба, проходя мимо, почтительно поздоровались: "Здравия желаем!"

— Очень надеемся на ваш залп, — проговорил подошедший комбат Смирнов. — Сам видишь, силенок мало, а фашистов много. Он нырнул в землянку, откуда ему протягивали телефонную трубку.

В батальоне приготовления к отражению атаки, видимо, закончились. В траншее стрелки и пулеметчики заняли свои позиции. Неподалеку от меня командир полковой батареи приказывал своим огневым:

— Подтащить ящики со снарядами прямо к орудиям! Всем находиться на своих местах!

Тревожное, напряженное состояние, казалось, охватило всех занимавших оборону на холме.

"Первый бой! — взволнованно думал я. — И к тому же такой ответственный! А где же Смирнов? Чего ждать? Ведь эта роща гудит, как пчелиный улей! Будет ли залп эффективным?.. А я ничего не перепутал?.." Захотелось снова побежать к телефону, проверить еще раз правильность переданных координат. Взгляд мой упал на двух бойцов батальона, стоявших неподалеку. Они выжидающе смотрели в мою сторону. Ждут... Только бы все получилось хорошо! Оправдать доверие этих отважных людей... Где комбат?

Но Смирнова нигде поблизости не было видно. Наверное, где-то на фланге отдавал последние распоряжения. А все стоявшие в траншее бойцы, как бы оцепенев, смотрели вперед на рощу.

"А вдруг ничего и не будет?!. Вдруг все опасения [45] перед ожидаемым ударом немцев преувеличены, те и не собираются наступать? Пройдет еще час-два, и все войдет в свое обычное русло и не будет этого страха, что вражеские танки через какие-то минуты пойдут на высоту, все сомнут, передавят..." Но грозный гул моторов говорил о другом: будут наступать и скоро.

Время тянулось мучительно долго...

Взлетели ракеты на стороне противника, и сразу на позиции батальона обрушился шквал огня. Фашисты начали артподготовку.

Я бросился к телефону:

— Шестой, шестой!.. Началась артподготовка!

— Слушаю, слушаю! — кричал в трубку Васильев. — Мы готовы!

Тут же раздался голос комдива Кондрашова.

— Васильев и Баранов, оба по роще! Я понял: по роще ударят обе батареи одновременно. Дивизионный залп.

Пригибаясь, подбежал с автоматом Смирнов:

— Что же ваши?! Вражеские танки уже показались на опушке!

— Давайте, давайте! — закричал я в трубку. — Огонь!..

— Огонь! — прозвучал по линии голос Кондрашова.

— Огонь!.. Огонь!.. — повторили за ним Васильев и Баранов.

Секунды — и далеко позади, над нашими огневыми, расцветилось небо, взлетели и раскололи небосклон хвостатые огненные стрелы. С гулом пройдя над высотой, они замолотили по роще. Яркий ослепительный блеск множества разрывов!.. Пламя!.. Почти мгновенно роща превратилась в пылающий костер.

— Ура-а-а! — разнеслось над высотой. И хотя гремели выстрелы и кругом рвались мины, этот торжествующий крик был хорошо слышен.

Несмотря на напряженность момента, гордость за свое замечательное оружие заставила меня тоже радостно закричать.

Но что это?! Из горящей рощи показались танки. Один, два, три... Фигурки автоматчиков. Что это? Неужели атака? Нет. Просто чудом уцелевшие спешили подальше от огня.

Сразу ударили и наши батареи. Полковые сорокапятки. Глухо и часто застучали батальонные минометы. [46]

Видно не даром носил свой славный орден командир батареи. Загорелся один танк, за ним другой. Заметались и начали падать фашистские солдаты. В течение нескольких минут и с ними было покончено. Увидев, что атака сорвана, прекратили огонь вражеские минометы.

Подошел уже без автомата Смирнов. Я живо повернулся к нему.

— Молодцы! — Смирнов протянул мне руку — Нас вы выручили здорово! А вот там, чувствую, плохо! — он показывал в сторону Красной Поляны.

Отсюда, с высоты, местность просматривалась отлично. Я поспешно повернулся в сторону Красной Поляны. Опять танки! Стреляя из пушек и пулеметов, они уже достигли западной окраины села. Как черные букашки, сновали автоматчики. Во все стороны неслись нити трассирующих пуль.

"А ведь там наши! — сразу испугался я. — На юго-восточной стороне села огневые батареи, а в самой Красной Поляне Будкин на НП дивизиона. Как же они?!" — я бросился к связистам.

— Наши передали, — доложил Черепанов, — чтобы мы выходили на прием через полчаса.

— Где телефонисты?

— Побежали вниз на прорыв.

Какое же теперь решение мне нужно было принимать? Телефонистов не было, рация на огневых не работала.

Безоблачное небо. Яркое солнце. Совсем рядом, ближе чем в километре, жаркими языками пламени сверкала пылавшая роща. Бело-серые клубы дыма, перемешиваясь с черными жгутами солярки горевших танков, тянулись высоко в небо. И занималось огромным пожаром село Красная Поляна.

Выскочил командир отделения телефонистов.

— Товарищ лейтенант, связи с огневыми нет! А в Красной Поляне, видно, фашисты!

— Ах, черт! А где остальные ваши?

— Там, на промежуточной.

В траншее появились бойцы батальона с вещевыми мешками, снаряжением и оружием. Они несли ящики с патронами, противотанковые ружья. Два пулеметных расчета проволокли по дну траншеи свои "максимы". Связисты бегом сматывали телефонную линию.

Снова появился Смирнов: [41]

— Лейтенант, снимай, сколько сможешь, свою нитку на Красную Поляну! Больше она вам не понадобится, — мы отходим на Розово!

— Немедленно снимайте линию и отходите на Розово! — приказал я командиру отделения связи. — Там теперь займем НП и будем ожидать вас!

Тот, схватив пустую катушку, начал поспешно сматывать кабель.

Гитлеровцы, как видно, уже занимали Красную Поляну. Чувствовалось, что бой идет далеко в селе, где-то в районе огневых позиций нашей батареи, откуда доносилась неумолчная стрельба и разрывы мин.

Внезапно снова раздался знакомый рев, с огневой Баранова взметнулись в небо стрелы снарядов. "Куда же дала залп пятая батарея?" — я напряженно смотрел вперед.

Волна залпа, пройдя далеко от высоты, взорвалась в Красной Поляне.

"Но ведь там еще могли находиться наши!.. И, наверняка, Мишка! Неужели Будкин вызвал огонь на себя?!" — взволнованно думал я.

Черепанов по-прежнему сидел с развернутой рацией.

— Не вызывали?

Он отрицательно качнул головой.

— Тогда быстрее свертывайся!

В небе появились фашистские бомбардировщики. Они с грозным ревом прошли над высотой, развернулись за Красной Поляной и принялись бомбить Кирсановку, находившуюся километрах в двух восточнее Красной Поляны.

Мы поспешно двинулись за батальоном.

"Что же делается там в батарее, в дивизионе?!"

— Товарищ гвардии младший лейтенант! Ну, товарищ младший лейтенант! Проснитесь же наконец! — сержант Кобзев досадливо тряс за плечо Богаченко. "Ну и здоров же спать!" — повторял про себя Кобзев.

Сон отходил медленно. Женя только недавно прилег. Когда все батарейцы крепко спали, он все еще ходил с дежурным сержантом Кобзевым по огневой позиции, проверяли, нет ли чего подозрительного в ближайших Домах и сараях, выбрали дополнительный выезд для батареи. А все это не просто было проделать темной ночью. [48]

Да еще потом посидели с Кобзевым на подножке — Женя все привыкал курить — поговорили о первых фронтовых впечатлениях, наконец, прикинули, сколько километров до Харькова и Белгорода, еще находящихся в руках врага.

— Вставайте! Васильев вас спрашивал. Наконец Богаченко раскрыл глаза.

— Да! — Богаченко торопливо поднялся. — Где он?

— Там, возле связистов.

— Понял вас! Понял! — командир батареи, по-видимому, говорил по телефону с комдивом Кондрашовым. — Сразу же, как сработаем, отойти к Кирсановке и там ждать боеприпасов... Есть... Есть...

— Значит, так! — Васильев повернулся от аппарата к стоящим рядом Чепку и Богаченко. — Нашим наступлением и не пахнет. Кондрашов вот сообщил, да и наши с НП. С утра ожидается атака противника!

— Вызывайте людей к орудиям!

— Расчеты, к бою! — командир огневого взвода бросился к боевым машинам.

Богаченко — старший на батарее. Волнуясь, он бережно снял футляр буссоли.

— Угломер... — уже кричал Васильев. "Так!" — Богаченко быстро отметился по прицелу первой установки.

— Первому!.. Угломер 42-10 — громко скомандовал он сержанту Меринкову.

Меринков также громко повторил команду, и наводчик первой установки быстро заработал поворотным механизмом.

— Прицел 308! — снова прокричал Васильев, и Богаченко, а за ним командиры орудий повторили эту команду. Направляющие рванулись вверх.

— Первое готово!.. Второе... Третье!.. Четвертое готово! — почти одновременно доложили командиры установок, и тогда Богаченко крикнул Васильеву:

— Батарея готова!..

— Пока пусть расчеты отойдут в сторону, — сказал подошедший к орудиям Васильев. Он взглянул на магнитную стрелку буссоли, на поблескивающие сквозь зелень веток маскировки направляющие. — Все верно, Богаченко. Дальше так: дадим залп и быстрее в Кирсановку, укроемся в каком-нибудь саду. Кто его знает, как лучше. Вот повоюем недельку... [49]

— Да, да! — поспешно согласился Богаченко. — Нас учили, что необходимо сразу же после залпа менять огневую позицию, так как артиллерия и авиация противника...

— А сейчас будем ждать вызова с НП, — перебил его Васильев и, кивнув, повернул обратно к телефонистам.

Женя прикусил губу; подосадовал: вечно он со своими разговорами не к месту.

Чепок и Женя направились в поле к расчетам.

В батарее никто, кроме Богаченко, не видел, как ведут огонь гвардейские минометы, да и то в училище только на ночных стрельбах. Ослепительное белое пламя, охватив огневую позицию, уносилось затем в небо — на врага.

Так он и рассказывал всем, и Васильев распорядился, чтобы при стрельбе батарейцы отошли подальше от боевых машин, за исключением, конечно, командиров орудий и водителей. Командир орудия ведет огонь из кабины, вращая ручку прибора управления.

Взволнованно дыша, лежа на земле, солдаты издалека опасливо взирали на свое грозное боевое оружие.

Женя опустился рядом с ними на траву.

С рассветом прекратилась автоматная трескотня, пока все было тихо. Первые солнечные лучи мягко освещали огромную степь, сады и мазанки села. От земли веяло теплом.

Далеко вправо, за деревьями Красной Поляны, виднелась желто-зеленая, совсем светлая под лучами солнца, вершина холма. Высота 120.0, где мы находились на своем НП.

Жене захотелось получше рассмотреть эту высоту, но на огневых был только один бинокль, который висел на груди у Васильева. Он взглянул в сторону небольшого кустика, где сидел с телефонистами командир батареи. Тоже далеко от установок. "А ведь ствольникам куда удобнее — они прямо у орудий находятся, а мы вот куда забрались".

Глухие частые хлопки вражеских минометов, хлесткие разрывы на западной окраине Красной Поляны разом прервали покой тихого утра. Мельком Женя заметил, что и высота 120.0 вся окуталась бело-серым облаком разрывов.

"Началось! — его охватило волнение. Он вскочил и [50] кинулся к Васильеву. — Наверное, сейчас нужно вызывать людей к орудиям?"

Повскакали и расчеты. Они тоже ждали команды. Васильев, до этого крепко прижимавший к уху телефонную трубку, резко махнул рукой в сторону батареи. Богаченко понял:

— Расчеты, к орудиям!

Сейчас будет залп! Забыв обо всем, перегоняя друг друга, солдаты неслись к огневой.

— Снять колпачки!..

— Готово!..

— Расчеты, в укрытие!..

Все побежали в поле. Тяжело звякнув, упали броневые щитки, предохраняющие смотровые стекла кабин.

Уткнув головы в траву, лежали в поле расчеты. Сейчас. Сейчас...

— Батарея, огонь!

Стремительные струи белого пламени вырвались из сопел снарядов. Одного, второго, третьего... Заметно ускоряя свой бег, снаряды заскользили по направляющим, оставляя за собой огневые трассы, унеслись в небо — карать захватчиков!

Пламя пороховых газов ярко озарило огневую. Вырвавшиеся из сопел газы вырыли позади машин глубокие ямы, подняли над районом огневой громадное облако пыли. Комья земли, падая, замолотили градом по машинам.

Богаченко и солдаты стремглав бросились обратно.

"Значит пламя газов гасится при ударе о землю позади установок, — подумал Женя, — зачем же убегать? Наверное, можно находиться совсем близко — в нескольких метрах".

Пока расчеты бежали к машинам, батарея уже выбралась на дорогу. Размахивали руками командиры орудий: скорее!.. скорее!.. Того и гляди обрушится на огневые артиллерийский шквал или налетят самолеты.

Перекатываясь через крылья машин, хватаясь за фермы, солдаты на ходу взбирались на установки.

В кабине первой машины Васильев, в кабине второй — Чепок, в последней, четвертой, — Богаченко. Батарея рванулась от Красной Поляны в Кирсановку на перезарядку. Скорее!..

Первая машина летела по грейдеру, вздымая облака пыли. Неслись с риском налететь друг на друга, если бы вдруг затормозила одна из них. [51] На ухабах и рытвинах боевые установки тяжело вздрагивали, гремел шанцевый инструмент качались из стороны в сторону вцепившиеся в фермы бойцы Даже находясь в кабине и крепко схватясь за скобу, Богаченко раз за разом ударялся головой о потолок.

Кирсановка!..

Где-то недалеко от деревни гулко била пушечная батарея. Бежали по улице солдаты. За домами мычал скот, раздавалось кудахтанье, слышался растерянный плач и крики жителей.

— Маскируйтесь здесь, под деревьями! — встав на дороге, Васильев указывал место подъезжавшим установкам. — Чепок, организуй, чтобы встретили боеприпасы.

Но снаряды уже были здесь, в деревне. К окраине, где встала батарея, бежал Кондрашов, за ним двигались две машины со снарядами.

— Заряжаться! — издалека кричал он.

Заряжались прямо на дороге. Забыв про все необходимые меры предосторожности, рвали с машин ящики, резко отбрасывали крышки и хватали, хватали снаряды.

— Занимайте огневую где-нибудь здесь! — Кондрашов торопливо сунул пальцем в карту. — Связь пока по рации! Я буду вас вызывать из штаба дивизии!..

Внезапно с огневых Баранова взлетели снаряды залпа, невысоко прогудели над деревней, ударили по Красной Поляне.

— Почему?! — крикнул Васильев вскочившему в машину Кондрашову.

— Там уже фашисты... Будкин передал!.. Батарея развернулась в указанном районе километрах в четырех от Кирсановки.

— Не далеко ли отошли? — Богаченко вопросительно смотрел на командира батареи, но Васильев только рукой махнул. Надев наушники, он раз за разом начал вызывать "Гвоздику" — позывной нашего "НП".

"Гвоздика"!.. "Гвоздика"!.. Я — "Роза"!.. Я — "Роза"!.. Слышите ли вы меня? Я — "Роза"! Прием" Переключившись на прием, он выжидал с минуту и снова включал микрофон, обращаясь к "Гвоздике".

"Что же там с ними могло случиться? Почему молчат? Неужели и на высоте уже враги?" — переживал за нас Женя. Он вспомнил, как высота 120.0 в самом же начале артподготовки покрылась разрывами мин. [52] А Васильев, найдя наконец "Гвоздику", теперь радостно прижимал обеими руками наушники.

"Они!" — забыв субординацию, Женя чуть не навалился на Васильева, стремясь услышать раздававшийся из эфира голос, но слышно было только Васильеву.

Вот он повторил мои слова:

— В Розово вошла большая колонна противника! Тесным кругом батарейцы обступили рацию. Васильев поспешно склонился над картой, замеряя циркулем расстояние.

— Далековато!.. А отсюда?.. Командиров орудий ко мне!

Все командиры орудий стояли тут же.

— Наши сообщают, что танки фашистские прорвались... Сейчас ударим по Розово вот с этой высотки! — он указал циркулем точку на карте. — Прицел 232. Ориентир — купол церкви. С того места, где мы станем, его должно быть хорошо видно. Впрочем, проверим на месте. Моторы!..

Машины рванулись. Теперь Васильев торопился еще больше, чем при отходе из Красной Поляны. Расстилая за собой длинную пелену пыли, первая установка ушла далеко вперед. Показалась деревня. Она горела и на нее пикировали "юнкерсы". "Куда же он?! — думал взволнованно Богаченко. — Под бомбы!" Но вот машина свернула с грейдера и, не сбавляя скорости, понеслась по полевой дороге.

Немецкие самолеты кружили почти над головой. "Сейчас нас увидят и тогда..." — думал Женя, судорожно вцепившись в скобу. Машина Васильева свернула в поле и, поднимая скатами сухую рыхлую землю, двинулась напрямик к намеченной под огневую позицию высотке.

Быстрее!.. Боевые машины, уже не заботясь об интервалах, разворачивались фронтом стрельбы на Розово.

По бескрайней, с редкими холмами и балками степи отходила наша пехота. Шли подразделениями, как батальон Смирнова, и отдельными небольшими группами по трое, по двое, по одному. Много было раненых. Они выделялись белеющими повязками. Легкораненые шли сами или опираясь на плечи товарищей, тяжелых несли на носилках. Торопясь догнать батальон Смирнова, [53] двигался и наш взвод. Со мной осталось семь человек. Двое связистов то ли не догнали нас, то ли ушли вперед.

Нелегко разобраться в обстановке, особенно если не имеешь боевого опыта, если ты вообще только начинаешь воевать. Но одно мне было ясно — у противника здесь превосходство в технике, танках, которые он скрытно подтянул на наш участок фронта, и если мы сумели уничтожить часть из них, то другие прорвались справа и слева от высоты 120.0 и вынудили нас отступить. Но ведь тогда должны с минуты на минуту появиться наши резервы, которые остановят и опрокинут атакующего противника.

Видимо, такие же мысли были и у моих солдат.

— Товарищ лейтенант, что же произошло? Я ждал этого вопроса. Ждал и думал, что я должен на него ответить. И неспроста его задал Черепанов, сам грамотный и умный парень, к тому же комсорг. Нужен ясный и обнадеживающий ответ, а его у меня не было.

— Сам видишь. Погоди-ка, наши еще подойдут. Я взглянул с надеждой на восток, откуда, как мне казалось, должны бы уже появиться наши свежие силы, танки, а за мной подняли головы и солдаты. Все оживились.

— Им немного-то и надо! Вон как от высоты пуганули!

— Танками их придавить!

— Полком бы нашим всем, как дать!

— Развернуть рацию, товарищ лейтенант? — Черепанов даже сделал движение, как бы выходя из походной цепочки.

— Немного погодя. Как слышно было, когда ты с высоты связывался? Забивал кто-нибудь?

— Отлично! И никаких помех не было.

— Ну, немного погодя. Дойдем вот до Розово. Я понял уже свою первую ошибку: перебрали лишнего имущества, часть вполне можно было оставить в машине взвода. Плохо и то, что не было постоянной надежной связи с батареей. Я не знал, куда мне вести свой взвод, где занимать НП. В Розово? А может быть, в Точилино или где-нибудь еще?

Канонада доносилась с обеих сторон, но на нашем участке было тихо. Но вот пришел и наш черед. Загремевшие позади выстрелы заставили всех обернуться. [54] Гребень холма уже заняли враги. Черные фигурки с автоматами и несколько танков, непрерывно стреляя, опускались вслед за нами. Огонь они вели по отдельным бойцам, неведомо как очутившимся между нами и высотой. Сразу же нахлынуло чувство приближающейся опасности. Ведь фашисты двигались быстрее, чем мы. Надо было спешить изо всех сил. Я невольно окинул взглядом степь: куда деваться!..

Мы почти бежали и уже приближались к Розово, когда на деревню стали пикировать "юнкерсы". Семь самолетов, один за другим, с визгом устремлялись вниз, бомбы рушили белые мазанки и сады. Медленно выставляя желто-серое брюхо, "юнкерсы" выходили из пике. После первого же захода деревня запылала.

Несмотря на приближавшуюся сзади опасность, я решил переждать бомбежку, хотя бы дыхание перевести.

Мы повалились в жесткую траву. Нестерпимо жгло солнце. Жаром веяло от неостывшей за ночь земли. Жаром и гарью несло от Розово.

Слабенькая радиостанция 6ПК, казалось, принимала все, кроме "Розы", батареи. В наушниках стоял треск, звучала музыка, чужая речь, морзянка. В горящей деревне ни жителей, ни солдат уже не было. С треском догорали балки строений, рушились объятые пламенем крыши, дымились яблони и вишни.

Задыхаясь от дыма, миновали деревню. Теперь впереди было Точилино. Еще шесть километров.

— Подтянуться и бодрее! — я взял у Ефанова стереотрубу, как когда-то в училище у Богаченко. — Через час должны быть в Точилино!

Высоко в небе появился фашистский разведчик. "Рама" делала большие круги над отходившими войсками.

Отделились и запорхали в лучах солнца листки бумаги. Степь усеяли гитлеровские листовки. Фашисты уговаривали сдаваться в плен советских солдат. Подумав, я немного отстал и поднял один листок.

"...Командир артдивизиона Яков Джугашвили у нас в плену, маршал Тимошенко погиб..." Как величайшую мерзость отбросил я листок. "Яков Джугашвили? Неужели это про сына товарища Сталина?" — невольно думал я.

Вдавливая в землю листки, мы шли к показавшейся вдалеке деревне Точилино. [55]

Фронт прорван противником. Трудно придумать худшее для воина.

Вгрызться бы врагу в горло, но как?..

Стрельба позади усилилась. Обернувшись, я увидел большую колонну пехоты и танков, входившую в Розово. Несколько маленьких танков разъезжали по степи вокруг села.

"Вот когда нужно стрелять, а связи нет!" — может, еще разок попробовать связаться с дивизионом.

— Черепанов, давай!..

Все устало опустились на землю. Это был очень большой риск. Выйди сейчас колонна из Розово — и мы неминуемо оказались бы в окружении, а то и просто попали под гусеницы танков.

Так мы сидели и смотрели с беспокойством на Розово. Распахнутые вороты гимнастерок, сбившиеся под пилотками мокрые волосы, в черных потеках лица.

Неожиданно "Роза" отозвалась.

— "Гвоздика"! "Гвоздика"!.. Я "Роза"!.. Я — "Роза"!.. Слышите ли вы меня? — наверное, как совсем еще недавно в школе, ровным голосом долбил эфир Васильев. — Прием!.. Прием!..

Я выхватил микрофон:

— В Розово вошла большая группа немцев! Как меня поняли? Я — "Гвоздика"!.. Прием!

— Понял вас!.. Понял! Идите в Точилино! Будем все время на приеме!

Несмотря на близкое соседство врага, обрадованные установившейся связью, мы заторопились в Точилино.

"Сейчас взметнется залп и обрушится на Розово!" — я все поглядывал в сторону, где, по моему мнению, должна была находиться батарея.

Снова в небе появились "юнкерсы". Они вышли на Точилино и закружили над ним. Со стороны Розово стрельба усилилась. Танки уже выползли на восточную окраину деревни.

— Прибавим еще! — мы опять почти бежали. Далеко на грейдере, вправо от Точилино, закружились над дорогой клубы пыли. Неужели танки? Наши танкисты сейчас лобовой атакой опрокинут врага?!

Но машины эти не были танками, слишком уж стремительно приближались, да и контуры их, все отчетливее вырисовывавшиеся в облаках пыли, были совсем непохожи... [56]

Наши!.. Но куда же они?!.

Я выхватил у Ефанова бинокль.

Наши!.. Батарея взлетела на холм и теперь стала очень хорошо видна отовсюду. Расчехленные установки с ходу начали разворачиваться. Вот перед фронтом батареи пробежал Васильев, за ним с болтающейся на боку буссолью Женя Богаченко.

На солнце ярко сверкали стекла и металл боевых машин, а рядом над Точилино кружили "юнкерсы".

Васильев подбежал к третьей установке и яростно замахал кулаком. Видимо, что-то случилось у Гребенникова. Я невольно сжал кулаки.

Наконец командир батареи отбежал в сторону, взмахнул рукой. Блеск огня и клубы пыли на холме, огненные полосы низко над степью, шквал разрывов в Розово. Батарея с открытой огневой позиции ударила по врагу. Еще мгновение — и установки, на ходу опуская направляющие, уже неслись обратно, скрылись за холмами.

Сразу же от группы самолетов, бомбивших Точилино, отделилась пара "юнкерсов" и на бреющем полете пошла за батареей. Вскоре послышались разрывы бомб.

Лучшего момента для нанесения удара по врагу в Розово, чем этот, выбрать было нельзя. Фашистские танки и пехота, сосредоточенные на восточной стороне деревни, были уже все в движении. Какие-то минуты, и колонна растянулась бы по дороге в Точилино, а сейчас...

Лавина снарядов обрушилась в гущу врага. Все скрылось в огне и черном дыме.

Оцепенев от восторга, разведчики стояли и смотрели, как их батарея поразила фашистов. Потом разразились радостными восклицаниями.

Теперь можно было спокойно продолжать путь на Точилино.

— А лихо выскочила батарея, товарищ лейтенант! Не дожидаясь даже, когда "юнкерсы" уйдут.

— Ушли бы "юнкерсы" — ушла бы и колонна из Розово!

— А как с батареей? Вышла из-под удара, или накрыли ее бомбами? [57]

— Товарищ гвардии лейтенант, наши ведь прямой наводкой били?

Кажется простой вопрос задал Шилов, а попробуй ответь в двух словах. Конечно, по Розово можно было стрелять издалека, с закрытой огневой, но Васильев решил действовать наверняка, уж очень критическим был момент, и в душе я одобрял комбата. И, конечно, эффект большой! Пехота видела, как их "катюши" вышли навстречу наступающему врагу и круто расправились с ним...

— Прямой не прямой, а, вернее, с открытой огневой, — сказал я Шилову. — Всегда надо действовать в зависимости от обстановки.

— Ну, а по-настоящему прямой наводкой наши установки могут?

— Думаю, что да. Но это еще надо проверить в бою. Все-таки, несмотря на беспокойство за батарею, разгром немецкой колонны всех нас воодушевил. "Таких несколько ударов, — шел и радостно думал я, — и выпотрошим врага. Вот бы еще наши танки сюда, и вовсе бы фашистам капут".

Но степь была пустынной, и ни наших, ни их войск не было видно. Где-то на флангах глухо гремела канонада и туда, высоко в небе, прошла вереница "юнкерсов".

А на этом участке наступила тишина... Передышка!.. Уже подходя к Точилино, мы заметили оживленное движение возле деревни. И вправо, и влево, насколько мог охватить глаз, копали оборонительные сооружения. Мы остановились, чтобы привести себя в порядок.

Батальон Смирнова нашли быстро, а вот и сам комбат машет рукой:

— Как добрались? Без потерь?

Я долго радостно тряс руку комадира батальона.

— Располагаемся здесь! Старшина по вас соскучился.

Сухая рыхлая земля легко поддавалась ударам лопат. Часа через полтора НП был готов. Сразу же и пообедали с батальонной кухни. Старшина действительно хорошо относился к артиллерии, а к "катюшам" в особенности.

Уставших от жары, изнурительного перехода и бессонной ночи, нас неудержимо клонило в сон. Закончив отрывку траншей и ячеек для стрельбы, прикрыв кто чем головы от палящих лучей солнца, спали солдаты. Спали по всей линии обороны. [58]

Выставив к солнцу босые ноги, легли отдыхать и мои ребята. Предупредив дежурного Шилова, я пошел по траншее в надежде отыскать затерявшихся связистов. Я старательно вглядывался в спящих, лежали они, стараясь спрятать измученные лица от солнца, и, наконец, наткнулся на спящих своих телефонистов. Рядом валялись катушки с кабелем. "Вот счастье-то!" — я начал расталкивать солдат:

— Вставайте, пропащие!

Очнувшись от тяжелого сна, телефонисты радостно заулыбались!

— А мы уж боялись, что и в батарею не попадем!

Их история была простой. Быстро сняв кабель, проложенный до промежуточной точки, они увидели, как в Красную Поляну входили фашисты, и чуть ли не вслед за нами заторопились на восток. По дороге намотали еще катушку кем-то оставленного провода. Не найдя никого в Розово, пошли в Точилино.

У меня полегчало на сердце. Все солдаты, находившиеся со мной, оказались целы и невредимы. Можно было надеяться, что оставшиеся в батарее не пострадали.

Хуже получилось с проводом. Вся линия от промежуточной точки до огневой — около двух с половиной километров — оказалась на территории, занятой противником. Правда, я надеялся, что через несколько дней наши части снова перейдут в наступление и мы отыщем свой кабель или смотаем трофейную нитку. Кроме того, под Розово мы потеряли бинокль. Сначала он был у Ефанова, потом у меня, а потом оказалось, что его вообще нет.

Уже подходя к своему НП, неожиданно увидели Богаченко. Он медленно шел вдоль линии обороны, уткнувшись в развернутую карту.

Многое в поступках Жени невольно вызывало улыбку. Ну, например, что он мог сейчас увидеть на карте? А искал-то он, без сомнения, нас. Засмеявшись, я окликнул Женю:

— Ты чего потерял? Женя встрепенулся:

— А!.. Вот ты где наконец! Понимаешь, Васильев дал карту, нарисовал треугольник. Здесь, говорит, НП наших. Вот хожу и прикидываю...

Теперь мы засмеялись оба. [59]

— Давайте, собирайтесь быстрее, — сказал Богаченко, — дивизион перебрасывают.

— Куда? А как же здесь?

— Там, видно, еще хуже... Женя забросал меня вопросами:

— Это что, передний край? А почему стрельбы нет? А где противник?

— Противник там... Вот видишь дым и вершины деревьев? Это Розово, по которому дали залп.

— У-у-у! Как далеко! То-то вы тут загораете! — Богаченко показывал на раздевшихся до пояса бойцов.

— Позагорал бы ты тут часа три назад. Пошли!

Богаченко сообщил радостную весть — батарея не понесла потерь, укрывшись от преследовавших "юнкерсов" в зарослях какой-то балки.

Только когда сели в машину, я почувствовал, как сильно устал. Ломило тело. Глаза слипались.

Очнулся уже в батарее, когда почувствовал, что меня настойчиво тормошат. Увидел полное лицо, капитанские погоны{думаю, что погоны в начале лета 42го года — просто аберрация памяти или вольность редакторов-корректоров издательства — С.В.} на покатых плечах. И не сразу вспомнил, где я видел этого человека.

Еще когда полк был на формировании, к нам с концертом приезжала какая-то бригада московских артистов. На территорию военного городка гражданских не допускали, артисты были исключением. Тогда я обратил внимание на рябоватого капитана в фуражке с общевойсковым околышем. "Наверное, начальник клуба полка?" — подумал тогда я. С тех пор я ни разу и не встречался с ним.

Теперь он настойчиво напоминал о себе, встряхивая меня за плечо.

— Как, товарищ лейтенант, себя чувствуете? Как люди? Все ли в порядке?

— Все в порядке... Устал очень! Вы уж извините, плохо соображаю, товарищ капитан.

Он с неохотой отошел, и я снова мгновенно заснул.

С рассвета и до сумерек ревело небо от немецких "юнкерсов". По дорогам двигались на восток фашистские танковые колонны. Противник удачно развивал свое так внезапно начатое наступление. В течение нескольких дней, сбивая наши части с наспех занимаемых рубежей, немцы на нескольких участках вышли к реке Оскол.

Наш дивизион понес большие потери в людях. Не вышел со своими разведчиками из Красной Поляны [60] Будкин. При отходе с НП, находившемся в трех километрах севернее высоты 120.0, попали под гусеницы немецких танков и погибли лейтенант Прудников и разведчики пятой батареи Баранова. Таким образом, из подразделений разведки в дивизионе остался целым только мой взвод. Были потери от бомбежек у огневиков.

Сейчас мы понуро шли по большому яблоневому саду, на западной окраине Нового Оскола, где размещались наши батареи. Только что дивизион похоронил еще трех своих боевых товарищей.

Я и раньше понимал, что война не игрушка, но тут столкнулся с ней лицом к лицу. Комаров посмотрел на меня, вздохнул.

— Думаешь, Мишка тоже?..

Сколько я об этом думал?! Мысль, что Мишки уже нет, никогда не будет — не укладывалась в голове. Вспомнилось детство, каким он всегда был надежным, верным другом, сколько раз выручал из беды...

— И ведь никто из его людей не добрался до дивизиона.

— Попали под наш залп?

— Видно фашисты прорвались в район его НП...

— Сюда! — Кондрашов махнул рукой в сторону какой-то яблони, и мы присели рядом на колючие стебли недавно выкошенной травы.

— Что ж... Многовато получается. — Кондрашов расстроенно посмотрел на командиров. — За несколько дней — двадцать четыре человека. Ну, с Прудниковым все ясно, а Будкин-то может быть вышел где-нибудь со своими людьми и нас ищет. — Он с надеждой посмотрел на меня. — Как вы думаете?

Все повернулись в мою сторону.

Я покачал головой:

— Если бы вышел, давно бы отыскал. Может, на себя огонь вызвал.

За короткие дни формирования Мишку полюбили в дивизионе. Училищной важности в нем как не бывало, он был строг, но и обходителен со всеми. И в работе выкладывался до конца.

Тягостную паузу нарушил начальник штаба Бурундуков, крупный угловатый человек с хмурым лицом, прибывший в дивизион перед самым нашим отъездом. Он вскочил и почти закричал:

— Меня интересует одно: почему вы, — он повернулся [61] в мою сторону, — отходя с высоты 120.0, не заглянули в Красную Поляну, не попытались найти там Будкина? А ведь, кажется, друзьями были?

Этот выпад был так неожиданней... Я потрясенно смотрел по сторонам. Ну как мы могли успеть попасть в Красную Поляну, находившуюся совсем в стороне, да и гитлеровцы сразу же ворвались в это село. И кто знал, что Будкин там остался? Мне следовало встать и все обстоятельно объяснить, но я только выкрикнул невпопад:

— Как же я мог?!

А Бурундуков уже разошелся вовсю:

— А кто возместит брошенный вами кабель, потерянный бинокль?

Я и не подозревал, что Бурундукову все уже известно. Сам я почти перестал думать о потере. Не до этого было. К тому же в отступлении мы ни разу не прокладывали телефонной линии, обходясь рацией. Бинокль другое дело... Когда я доложил Васильеву, он выругавшись и помолчав мгновение, отдал мне свой, сказав при этом:

— Кабель и бинокль доставайте, где хотите. На то вы и разведчики, чтобы даже лишнее иметь.

Мне казалось, что тем все и кончится, — и вдруг такое обвинение. Я был ошеломлен и только и смог выговорить:

— Сами найдем, когда наступать будем... Спешили очень...

— Спешили удирать! — Бурундуков выпрямился и обвел всех взглядом. — Вся наша беда, что взводами командуют эти юнцы. Из-за них-то и все потери. — Он сел.

— Что значит удирать?! Что значит юнцы?! — сразу раздалось несколько негодующих голосов.

Я молчал с искаженным от внутренней боли лицом. Струсил и оставил врагу боевое имущество! "Как же все это случилось?" — потрясение думал я.

Васильев, играя желваками, сказал:

— Рано начинаете искать виноватого!

— Все равно придется! — хмуро выбросил в ответ Бурундуков.

Поднял голову наконец Кондрашов:

— Прекратите, товарищ старший лейтенант!.. Под высотой 120.0 и Розово шестая батарея действовала отлично, сорвала атаки немцев. — Его слова явились как бы рязрядкой этого напряженного момента. Сурово [62] сдвинутые брови распрямились. — Ставлю боевую задачу, — продолжал Кондрашов. — Шестой батарее занять наблюдательный пункт в районе деревни Синичкино, что севернее Нового Оскола. Задача — не допустить переправы противника через реку Оскол. Можно действовать. — Кондрашов взглянул на Васильева, и мы — командный состав шестой батареи — встали.

По дороге к Синичкино встретили уходивших из села жителей. Знакомая уже, хватающая за сердце картина. Горе и слезы беженцев, бросивших обжитые места.

Для наблюдения за противоположным берегом Оскола, мостом и самим поселком выбрали вершину одного из многочисленных холмов — метрах в пятистах от Синичкино.

Пока разведчики сооружали наблюдательный пункт, я сидел в стороне и все думал о свалившейся на меня беде, без конца перебирал события первого дня боев.

Я уже говорил, что сам сразу понял свою ошибку — чересчур длинная телефонная линия вдоль восточной окраины Красной Поляны, через которую, по сути дела, проходил передний край обороны наших частей. Да к тому же эта линия не была прямой. Шли мы ночью и, конечно, отклонялись то вправо, то влево. И этаким-то зигзагом и легла линия кабеля.

Ну, кабель мы еще могли где-нибудь раздобыть, но вот бинокль!..

Разведчики сразу заметили, что я чем-то взволнован. Осторожно подобрался Рымарь:

— На совещании о разведке ничего не говорили? Все им сообщать, конечно, не стоило, но об имуществе предупредить обязательно.

— Кабель и бинокль достать во что бы то ни стало. — Ах, вот оно что! Все поняли: лейтенанту наверняка попало за утраченное имущество.

— Не расстраивайтесь, товарищ лейтенант, — принялись утешать меня ребята. — Достанем. Хоть у фашистов — а вернем.

Но я только головой покачал. Что бы они сказали, узнав об обвинении в трусости...

Пора было отправиться в Синичкино, посмотреть, что там за оборону заняли наши части и ожидается ли наступление противника. Против обыкновения, я взял с собой [63] Рымаря, оставив старшим на НП Черепанова. Рымаря я решил на всякий случай научить самостоятельно устанавливать связь с командирами общевойсковых подразделений, уточнять у них обстановку и задачи. Вторым шел Ефанов. Как-то само собой получилось, что он стал моим ординарцем. Виктор оказался очень добросовестным и исполнительным пареньком, хотя, может быть, чересчур, застенчивым и несколько неловким.

Кругом было тихо, только со стороны Нового Оскола доносилась редкая артиллерийская стрельба. Мне вообще казалось, что на этом участке немцы вряд ли будут наступать, а ударят прямо на город.

Мы спустились с холма к дороге. Движение из поселка уже прекратилось, и мы шагали на видневшиеся в отдалении за зеленью поселка купол колокольни и заводскую трубу.

Внезапная стрельба в деревне заставила нас сразу насторожиться, броситься с дороги в поле. Почему стреляют, да еще из автоматов?! Уже пригнувшись, мы начали осторожно пробираться по невысокой пшенице. Открылось Синичкино. Центральная улица, площадь перед церковью. Но что это?.. В безлюдном поселке хозяйничали фашисты.

Видимо, они только недавно вошли в поселок, обшаривали дома и для острастки выпускали по сторонам автоматные очереди. Солдаты с флягами, ведрами бежали к воротам спиртозавода.

Но куда же могли деваться наши части? Скорее всего, их не было в поселке. Вдруг на выезде из него показался мотоцикл. Двое медленно ехали по дороге.

Первая встреча лицом к лицу с врагом. Первая возможность уничтожить его своими руками!

Я сразу увидел на боку офицера, сидевшего в коляске, черную кобуру парабеллума, на груди — бинокль. С плеч обоих мотоциклистов свисали на ремнях вороненые автоматы. Мы затаились в пшенице.

"Может быть, попытаться в плен взять? — подумал я. — Выскочить на дорогу и "хенде хох!" А вдруг за ними еще мотоциклисты? Нет! На первый случай обстреляем". Еще мелькнула тщеславная мысль: "А здорово будем выглядеть — я с парабеллумом, Рымарь и Ефанов с трофейными автоматами!.. Да и за бинокль перестанут упрекать..."

Мотоциклисты уже совсем рядом. Гитлеровец за [64] рулем, смеясь, что-то говорил соседу, а тот, развалившись, дымил сигаретой. У обоих засучены рукава. А вот мы волновались. У меня, кажется, даже руки дрожали. Напряжены были и ребята. Я показал Рымарю на немца за рулем. Сам прицелился в сидевшего в коляске. Две длинных очереди, мотоцикл уткнулся в кювет. Бинокль, пистолет, автоматы, теперь документы... Несколько торопливых ударов штыком по мотоциклу, и мы уже опрометью бежали вдаль от дороги.

Впрочем, из поселка никто больше не появлялся. Очевидно, фашисты, занятые грабежом, не расслышали выстрелов.

— Даже ездить на мотоцикле не умеем! А то забрали бы, — подосадовал я, пробираясь в густой пшенице.

Конечно, наше появление на НП было встречено с восторгом. Предоставив Рымарю и Ефанову возможность хвастать трофеями, я припал к биноклю. В отличие от нашего шестикратного, это был большой. Цейсовские линзы, увеличивавшие в десять раз, как стереотруба. Убеждение мое, что противник не будет наступать на этом участке, теперь сильно поколебалось. Где же им еще атаковать, как не здесь, где нет ни одного нашего солдата? Мотоциклисты, конечно, сообщили уже об этом своему командованию. И я не сводил глаз с дороги, петлявшей по тому берегу к переправе.

Так прошло с полчаса.

В небо взлетели ракеты, и сразу же из-за гребня, на дорогу, за которой я наблюдал, выползли первые танки — голова большой колонны.

"Три... пять... десять... еще три танка. Бронетранспортеры и пехота... Много пехоты! Наверное, полк..." Гитлеровцы спустились к реке и начали по небольшому деревянному мосту перебираться на восточный берег. В окуляры бинокля отчетливо виделись веселые, беззаботные лица солдат. Долетали звуки губной гармошки. Завоеватели вступили в поселок с песнями.

Черепанов, негромко повторяя слова настройки, сидел у рации, остальные лежали рядом со мной, не спуская глаз с поселка.

Танки, вошедшие в Синичкино, растянулись вдоль центральной улицы, а солдаты разбежались грабить и большинство тоже закрутилось возле завода.

— Сейчас получите сполна! Черепанов, "Роза"?

— На приеме!.. [65]

Чуть срывающимся от торопливости голосом я передал Васильеву о вошедшем в Синичкино противнике.

— Наблюдайте! — только и сказал Васильев. Взметнувшиеся огненные молнии сзади — море огня впереди, в занятом захватчиками поселке. Сразу же от прямых попаданий забушевало пламя над спиртозаводом. Горели фашистские танки. Уцелевшие машины и солдаты поспешно взбирались обратно на противоположный берег Оскола.

Теперь можно было отдохнуть и перекусить. Шилов, уже завоевавший авторитет искусного кашевара, принялся разводить огонь в ямке, послал Ефанова за водой, кого-то за соломой и дровами.

— Рымарь! — я кое-что вспомнил. — А ты еще чего-то в коляске прихватил?

Ефрейтор, смущенно улыбаясь, замялся:

— Фляжка, товарищ гвардии лейтенант.

— Да!.. А что в ней? Не проверил? Теперь уже улыбались все.

— На пробу — вроде сладкая водка. Ром, что ли...

— Так... Давай, я вылью.

— Товарищ гвардии лейтенант! — равнодушные к выпивке, ребята все-таки наперебой принялись уговаривать меня не губить ценный напиток.

— Давайте лучше Васильеву и Чепку отдадим. Пусть уж они распорядятся.

— Ладно, положи в вещмешок. Может, при случае кого угостим.

Расположившись на плащ-палатке, мы принялись изучать захваченное трофейное оружие. Уже каждый из нас собрал и разобрал автоматы раза по два, когда с КП приказали возвратиться в батарею.

Подробно доложил Васильеву о результатах залпа — тут не надо было приукрашивать, — и протянул командиру батареи документы убитых врагов.

— Ссадили, значит! — Васильев засмеялся. — Ну и молодцы! Еще лучше, если бы живыми взяли!.. А документы надо в штаб твоему "лучшему другу" передать. Пусть Бурундуков разбирается. Он их приложит к разведдонесению.

— А это что у тебя? — Васильев увидел висящую у меня на боку черную кобуру. — Неужели парабеллум?!

Я небрежно кивнул. В дивизионе было всего несколько револьверов. [66]

— Молодцы! — восхитился Васильев. — Ну что ты скажешь! Разведка так разведка!.. Дай-ка посмотреть.

Он долго вертел в руках тяжелый вороненый парабеллум и, наконец, подбросил его на ладони.

А я, пока Васильев рассматривал пистолет, проклял свое мальчишеское тщеславие, побудившее меня повесить всем на обозрение замечательный трофей. Отважный комбат был отличным хозяином в подразделении, но не забывал при случае и своих интересов. И когда он подбросил парабеллум на ладони, то мне уже было ясно:

заберет.

— Там еще фляжку рому взяли, — поспешно проговорил я. — Только боюсь, не отравлен ли.

— Рому? Что ты говоришь!.. Давай, давай его сюда. Надо разобраться, какой он вредный.

И сразу вернул мне парабеллум.

В это время мы заметили маленькую юркую машину, несущуюся к нашим огневым.

— Командир полка! — Васильев быстро окинул взглядом расположение батареи.

— По кому вы сейчас стреляли?! — гвардии майор Виниченко, весь пропыленный, с потеками пота на почерневшем от солнца лице, выскочил из машины. Всегда суровое, непроницаемое его лицо на этот раз выражало волнение, и оно сразу же передалось мне и Васильеву.

— По немцам в Синичкино, товарищ гвардии майор! — Васильев бросил на меня обеспокоенный взгляд.

"В чем дело? Что произошло?" — пронеслось у меня в голове. После выступления Бурундукова я чувствовал себя не очень уверенно.

— Я спрашиваю, по кому вы сейчас стреляли? В Синичкино находятся наши части!

Как наши части? Мы оба побледнели. Я торопливо перебрал в памяти все случившееся за день. "Как же так? В бинокль, да и простым глазом все было отчетливо видно. И танки с крестами и немецкие солдаты... Да, а мотоциклисты?! Они-то не случайно в Синичкино попали! Вот же он, парабеллум, и автоматы, и документы немецких солдат, наконец!"

— Мы стреляли по противнику, спустившемуся с того берега в Синичкино, товарищ гвардии майор, — сдерживая волнение, сказал Васильев. — Но почему вы так спрашиваете?

— Как мы могли ошибиться?! Я сам видел, своими [67] глазами, и немцев и танки! — Я говорил сбивчиво, горячо. — Наших, вообще, ни в поселке, ни вокруг нет. А немецкая колонна спустилась по дороге с берега.

— Они же трофеи принесли и документы двух убитых немцев! — вставил Васильев, показывая на мой парабеллум.

Видимо, все это подействовало на Виниченко.

— Расскажите по порядку! — приказал он мне. Взволнованной скороговоркой я пересказал ему, что мы видели и как действовали в Синичкино.

— М-да, пожалуй, так оно и есть, — наконец сказал командир полка, и у меня отлегло на душе. — Сейчас на Синичкино выходит с боями большая группа наших подразделений. Ваша задача — обеспечить отход этой группы, — Он помолчал немного. — Часть задачи вы уже выполнили, уничтожив колонну в Синичкино... Высылайте поскорее разведку!..

Виниченко уехал, а мы заторопились на НП батареи.

Синичкино полыхало. Светлые, почти невидимые языки пламени неслись высоко в небо, и казалось, что и весь окружающий воздух тоже колеблется и перемещается в разные стороны. Вокруг поселка было безлюдно. Лишь издалека, с той стороны реки, доносились звуки редкой перестрелки.

Разведчики не сводили глаз с того берега. Ведь там, откуда-то из окружения, пробивались наши. Стрельба постепенно приближалась. Наконец на гребне берега, как раз в том же месте, где я в первый раз увидел немецкие танки, показались наши первые бойцы.

Наши!.. Вот уж тут сомнений быть не могло. Как они измотались! Еле шли. Многие в бинтах... "Только зачем же им в Синичкино спускаться? Моста нет, да и в деревню не войдешь — горит", — волновался я.

Солдаты сами заметили полыхающий поселок, остановились, начали совещаться. Вот они свернули с дороги и пошли берегом вниз по течению.

"Правильно! — мысленно одобрил я. — Речка мелкая, только место выбрать поудобнее для переправы. Как похож этот первый на Смирнова — комбата. Неужели его батальон? — Я медленно вел биноклем вслед за продвигавшимся небольшим отрядом. — Сколько же здесь [68] человек? Чуть побольше полсотни. Неужели все-таки Смирнов?.."

— Рымарь, ведь это Смирнов. Комбат с высоты 120.0. Возьми одного человека и быстрее навстречу им. Может, чем поможем.

Рымарь, лежавший рядом, только кивнул и, дернув за рукав Шилова, помчался с ним к реке, а я продолжал наблюдать.

"Ничего себе обстановочка, — думал я. — Совсем недавно тот берег был наш, потом танки поползли, теперь Смирнов спокойно выходит... Куда же все-таки делась часть, которая на этом участке должна была занимать оборону?.. Что же у нас нет сплошной линии фронта, что ли?.."

— Товарищ гвардии лейтенант, наши! — меня резко дергал сзади Черепанов.

Я обернулся. На полной скорости приближалась наша батарея. Зачем?

Я вскочил, и все мы бросились к дороге. А батарея уже замедлила ход и начала разворачиваться фронтом на... восток!!

Это могло означать только одно, что и сзади враг. Но как он мог там оказаться? Я побежал к Васильеву. Командир батареи кивнул мне, продолжал хлопотать у орудий, сам расставлял буссоль.

— Чепок и Богаченко остались там, у Александровки, — наконец пояснил он мне. — Как только разберутся, что это за гитлеровцы вошли в деревню и сколько их, сразу приедут сюда.

"Гитлеровцы?! Что же это значит, что мы в окружение попали?!" — но вслух спрашивать не стал: неподалеку находились наши солдаты, к чему паниковать? Лишь поинтересовался, откуда вдруг противник.

— Зашли с восточной стороны. Мы как только заметили их бронетранспортеры, так сразу сюда подались... Решим, как действовать дальше. — Васильев уже расставил буссоль и стал отдавать команды расчетам.

Окружение! Возникло чувство, которое никак приятным не назовешь. С нами боевое оружие — гвардейские минометы, ни при каких обстоятельствах они не должны попасть врагу. Неужели, еще не повоевав как следует, придется их подрывать?

Я увидел подходившего с Рымарем комбата Смирнова и бросился к ним. Вот кто подскажет правильное [69] решение. От самой границы воюет, да и толковый он!

— Что, и там фашисты? — сказал вместо приветствия Смирнов, кивая на восток. Командир батальона очень похудел, осунулся и выглядел неважно. Рука его была забинтована. Видно, досталось ему в эти дни. А все-таки мужество в нем так и просвечивало.

— Пойдем к командиру батареи, — предложил я. Над картой, расстеленной на бугорке, склонились Смирнов, Васильев и только что приехавший с Богаченко Чепок. Остальные командиры батальона и батареи плотным кольцом окружили сидящих.

Неподалеку оживленно переговаривались вышедшие из окружения солдаты. Они почтительно поглядывали на "катюши", слушая рассказы огневиков о том, как "она" стреляет. "С чего это они такие веселые? Обстановка вроде бы совсем не подходящая. Рады, что выбрались к своим и теперь надеются на нас".

— В Александровке несколько небольших танков и бронетранспортеров, с десяток грузовиков. Солдаты по селу бегают. Пожалуй, человек двести, не больше. Вот что мы могли увидеть, — коротко доложил Чепок.

— На Воронцовку они собираются наступать? — сразу задал вопрос Васильев, показывая на карте деревню километрах в пяти к востоку от Александровки.

— Машины у них все больше по дворам расставлены.

— А вы не собираетесь занять здесь оборону? — спросил теперь Васильев Смирнова.

— Мы все эти дни находились в арьергарде, — глуховато сказал Смирнов. — Свою задачу выполнили и теперь надо соединяться со своими.

— Как, вы считаете, нам нужно действовать, чтобы выбраться отсюда? — прямо поставил вопрос Васильев.

— Я думаю, — медленно начал Смирнов, — подразделение, что вошло в Александровку, взято из резерва или снято с какого-нибудь участка, взамен уничтоженной здесь ударной группы... — Он помолчал, потом взглянул почему-то на меня. — Опасаясь нашего налета, они ввели отряд в районе, где им уже удалось осуществить прорыв... Как нам выбраться из западни? Предлагаю самый простой вариант. Вы даете залп по Александровке, берете нас на машины, и мы врываемся в деревню. Ну дальше — дорога на Воронцовку.

Кажется, этот план сразу понравился всем. Смелый, дерзкий и действительно простой. [70]

— Есть уточнения, — сказал Васильев. — Боевыми машинами мы рисковать не можем и потому в Александровке не задержимся. Постреляем с ходу — и прямо к Воронцовке. Теперь, товарищ старший лейтенант, человека по три ваших посадим на боевые, только уж давайте таких, чтобы, в случае чего, защищали бы машины до последнего!

Смирнов кивнул, а Васильев продолжал:

— Чепок, ты ответственный за подрыв машин. Если какую-либо подобьют, что делать — знаешь. В колонне поедешь замыкающим.

— Ясно! — политрук наклонил голову.

— Теперь давайте уточним вопросы взаимодействия...

Через час все было готово.

Расчеты и часть солдат батальона лежали в пшенице недалеко от установок в ожидании залпа. Им уже случалось ходить в атаку на броне танков. И теперь они нетерпеливо высматривали себе места на установках. Солдаты тревожно улыбались, перебрасывались редкими словами. Другая часть батальона разместилась на транспортных машинах поверх ящиков со снарядами. С ними будет сам Смирнов. И, наконец, десять солдат сидело в машине разведки. Мне выпало ехать головным. Все машины, за исключением боевых, выстроились на дороге.

Было тихо, вдали догорало Синичкино. Через минуту вспыхнет Александровка.

— Ну, все... По местам. — Васильев пошел к установкам. Повернулся к ним лицом...

Сейчас рванутся первые снаряды и сразу вперед!.. За моим "фордом" — более тихоходные грузовики, и как раз боевые машины нас у Александровки догонят. Село совсем небольшое. Залп его полностью накроет, большинство захватчиков будет уничтожено... но все может случиться. Хорошо ли поняли бойцы?.. Сначала только гранаты! А потом уже стрелять. И чем ближе к тому концу села, тем интенсивнее... Эх, жаль, автоматов мало! Всего пять на взвод, да и то два из них трофейные. Правда, у бойцов Смирнова еще два автомата и ручной пулемет. Зато гранат четыре ящика, а это кое-что значит... Так, примерно, думал я перед началом этого прорыва. Автомат лежал у меня на коленях, под рукой две гранаты.

Яркий блеск!.. Резкое шипенье выброшенных соплами газов, и небольшая колонна рванулась вперед. [71]

С каждой секундой все ближе запятая врагом Александровка. Я оглянулся назад. Боевые машины уже шли за нами. Мой "форд" взлетел на последний пригорок, и перед нами открылось село. Уже не такое, как было, когда тут стояла батарея. Разрушенное залпом, объятое разгорающимся пожаром... На околице курился легким, чуть заметным дымком большой стог сена. А вот и низкие, у самой земли, черные витки дыма. Ага! Горят, дымят фашистские танки. Трудно только их сосчитать на большой скорости, с какой мы мчались по селу. Дымящиеся воронки. И чем ближе к центру деревни, тем их больше... Первые гитлеровцы. Прямо на дороге и вдоль нее. Распластанные, скрючившиеся трупы.

Машина подпрыгнула раз, второй. А живых что-то не видно. Но вот в кузове затрещали автоматы... Наконец и я их заметил, темно-зеленых солдат, торопливо бежавших далеко по огородам. Послал очередь в ту сторону...

В Воронцовке были наши. Повыскочив из окопов, они торопливо бежали к дороге. Изумленно смотрели: "катюши"?! Почему они появились со стороны немцев?..

В Воронцовке же расстались с батальоном Смирнова.

— Еще встретимся, — сказал я ему с надеждой.

— Обязательно. Крайнее место встречи — Берлин! — ответил он мне, улыбаясь.

Глубокая ночь, а светло почти как днем. Горел город и прилегавшие к нему деревни. Давно развеялись мои надежды, что бои под Красной Поляной носили местный характер. Оккупанты овладели Новым Осколом и вышли к Острогожску. Широкий разъезженный перекресток, где я решил занять НП, возвышался над окружающей местностью. Мне казалось, что именно сюда и нацелит свой удар противник с целью обойти город. Тогда-то мы их и накроем.

Мы уже отогнали машину подальше от дороги, когда прямо на нас выскочила машина командира полка.

— Немедленно отправляйтесь в город Коротояк! — еще издали закричал майор Виниченко. — Разыщите там мост и любыми средствами обеспечьте переправу полка через Дон. Все машины полка, которые встретите по дороге, от моего имени поворачивайте за собой!

— А боевые машины?

— В первую очередь! Понадобится стрелять — [72] достанем и с того берега! — не дожидаясь ответа, он зашагал к машине.

"Войска оставляют правый берег!" — понял я.

Машина разведки понеслась к Коротояку. Еще далеко от города я отметил, что к Дону двигались в непрерывном потоке машины, повозки, люди. По кромке дороги тянулись жители, уходившие от врага на восток. Женщины и дети. Старики. По степи гнали овец и коров. Все спешили к переправе. На подходах к городу окапывались артиллерийские батареи.

Мы резко затормозили. Эта встреча врезалась в мою память навсегда. По краю дороги сухонькая старушка вела за ручку девочку лет трех. Они, очевидно, только недавно вышли из дома. Выглядели чистенькими, только что умывшимися, и дорожная пыль еще не успела осесть на их одежду. У старушки в руке была котомка. До того они выглядели безмятежными, как бы и не осознающими, что вокруг творится, что поразили меня в самое сердце. Мы довезли их до Коротояка. Как-то им пришлось потом? Старушка сказала, что будут добираться в Пермь, к одной из ее дочерей.

К городу мы привели около двадцати транспортных машин полка, встреченных по дороге. Опасаясь попасть в пробку, я, не доезжая до города, отвел свою колонну в сторону от дороги. Мы побежали с Ефановым к переправе. К ней отовсюду тянулся нескончаемый поток транспорта. И чем ближе к переправе, тем плотнее были забиты все улицы и проулки. Наконец мы выбрались к Дону. Переправы не было. Час назад немецким самолетам удалось сбросить бомбу прямо на мост, и теперь он был облеплен восстанавливающими его саперами.

Стоял невыразимый грохот. Вражеские самолеты непрерывно бомбили переправу. Стреляли зенитки и пулеметы. Ревели моторы автомашин и тягачей. Кричали люди.

Как я понял, движение скоро возобновится, но надолго ли?

В центре моста, пренебрегая опасностью, стояла группа старших офицеров и генералов. Выделялся высокий генерал-лейтенант с забинтованной головой. Генерал отдавал какие-то распоряжения.

Необходимо было определить, где же можно было пробиться к переправе. Протискиваясь между машинами, искали путь. Наконец наткнулись на старую колею, [73] проходившую по берегу. Пробежав вверх по течению, я убедился, что с места, где сейчас стояли наши машины, проехать к берегу можно.

Мы кинулись обратно за город.

За это время к нам успели подойти транспортные машины и несколько батарей, среди которых, к своей радости, я заметил и свою. Мне махали Васильев и Чепок, но я выполнял приказ командира полка, дорога была каждая секунда.

Еле двигаясь, переваливаясь на ухабах, машины шли к переправе. Когда до нее осталось метров сто, я пошел навстречу подполковнику, который командовал переправой. Тот яростно смотрел на внезапно появившуюся колонну автомобилей, которая могла застопорить все движение через мост, — нарушить с таким трудом установленный порядок.

Упреждая его, я показал на передние машины с ящиками.

Длинные невысокие ящики со снарядами для гвардейских минометов на фронте знали все.

— Это что? — подполковник оторопело уставился на ящики. — Снаряды для "катюш"?!

— Вы же видите!..

— Выводите колонну! — показав мне кулак, подполковник побежал перекрывать движение.

Полк быстро переправился через Дон. Осталась только батарея Баранова, безнадежно застрявшая в общем потоке. Она последней стреляла по окраине Острогожска, которую заняли захватчики, это и было причиной задержки.

Баранов и Комаров бросились к Дону. Впереди невысокий, юркий Баранов, за ним громоздкий Комаров, — они торопливо протискивались среди суетившихся людей. Выбравшись к переправе, они только и увидели, как через мост проскочили последние машины полка.

Комаров подбежал к экипажу поврежденной "тридцатьчетверки", тоже стоявшей в потоке недалеко от батареи. Отчаявшись, он был готов на все.

— Жиманем, братцы! — Комаров показал на небольшой проулок между домами. Танк, пожалуй, и мог там пройти, порушив часть строений.

Мучившиеся от безысходности танкисты побежали за Иваном. Но и дальше за домами, тесно прижавшись друг к другу, стояли повозки. Оставалось только ждать. [74]

По-прежнему вражеские самолеты висели над переправой. Цель противника была ясна: уничтожить, опрокинуть в Дон оставшиеся на правом берегу части нашей отходящей армии. И хотя многие самолеты догорали на обоих берегах реки, фашистские бомбардировщики, волна за волною, шли на переправу.

Усилилась канонада и в степи. В городе начали рваться вражеские мины. Во многих местах вспыхнули пожары. Наконец прямым попаданием стервятникам опять удалось разрушить мост.

Почти все подразделения и техника уже перебрались через Дон, мост не восстанавливали, действовали только паромы и лодки. Осталась на правом берегу и батарея Баранова.

Были сняты прицелы, приборы управления огнем и другие важные устройства и части. Их перевезли на лодке. Специально хранившиеся на машинах ящики с толом подготовили для подрыва. И вот первая установка въехала на мост, дошла до его разрушенной части и остановилась. Комаров поджег шнур и вместе с водителем и командиром машины отбежал назад в укрытие. Сильный взрыв потряс остатки моста. Следующая, предназначенная к уничтожению машина столкнула первую в Дон. Четвертую установку сбросили вручную.

Тяжело плеснув волной. Дон принял последнюю "катюшу".

Комаров и солдаты усадили потрясенного гибелью орудий Баранова в лодку.

В это время, гордые благодарностью командира полка за успешную переправу, мы с батареей отъехали на километр выше моста и там расположились.

Несколько дней, пока стабилизировалась линия фронта, полк еще действовал на разных участках. Но именно в эти дни на нас и свалилась еще одна беда.

Приехав на огневые, я застал там весь командный состав дивизиона, офицеры взволнованно рассматривали шасси боевых машин. Васильев лежал под рамой, руки у него были перепачканные.

Встревожившись, я спросил у Комарова в чем дело.

— Рамы полопались.

— Только в дивизионе?

— Во всем полку...

Оказалось, что большинство установок не пригодны [75] для дальнейших боевых действий. Рамы американских "шевроле" не выдержали нагрузок.

Таким образом, полк оказался полностью без материальной части. В ожидании решения командования дивизионы были отведены в район станицы Ново-Анненской, в тыл фронта.

Чтобы не терять времени даром, были составлены расписания боевой и политической подготовки, начались занятия. Я гордился своими разведчиками, во время боев они хорошо освоили свои приборы и оружие, стали разбираться в карте и местности.

Погода стояла жаркая, небо безоблачное. За зеленой рощей, в которой расположился полк, протекал Бузулук — привольная степная река, прозрачная и светлая, богатая рыбой. В свободное время полковые любители рыбалки просиживали на берегу часами. Не обходилось и без запрещенных приемов. Нет-нет да и вздымался высоченный столб воды от взрыва толовой шашки или противотанковой гранаты.

Ни я, ни Комаров рыбаками себя не считали. За всю свою жизнь довелось мне рыбачить всего несколько раз, да и то с бреднем. А тут не устоял перед соблазном.

— Пошли попробуем!

— Может, Богаченко еще прихватим?

— Обойдемся! Начнет ахать да предосторожности разводить.

Через несколько минут мы уже выходили из расположения дивизиона с ведром, в котором лежало несколько противотанковых гранат.

Раздевшись, я по всем правилам метнул гранату. Оба залегли на берегу, ожидая разрыва. Высокий столб воды, глухой грохот и... громкие стоны в зарослях у самого берега.

Перед остолбеневшими "рыбаками" из кустов вылез Женя Богаченко, прижимая руку к окровавленной щеке.

Ранение оказалось пустяковым, да и Женя был не такой человек, чтобы поднимать шум, но урок был хорош.

— Через месяц и заметно-то не будет! — каким-то необычно мягким тоном доказывал Комаров Жене.

— Что ты, Иван! — возражал Женя. — Осколочные шрамы всегда очень заметны

Кажется, он был даже не прочь иметь небольшой шрам на щеке. [76]

А на следующий день меня разыскал посыльный из штаба:

— Уполномоченный особого отдела капитан Чупиков вызывает вас к себе.

Я стоял, раздумывая: "Чупиков?.. Это кто? Незнакомая фамилия. Ну, сейчас будет!.. Ранение военнослужащего, расход боевых гранат, то да се..." Неприятно пораженный и встревоженный, я торопливо направился в штаб.

Старший уполномоченный особого отдела встретил меня сугубо официально. Это был тот самый толстяк капитан, что разбудил меня после Красной Поляны. Вот тебе и завклубом...

Чупиков задавал вопросы, на которые я должен был отвечать. И вопросы и ответы записывал на отдельных листах бумаги.

Вопрос первый: сколько телефонного кабеля было оставлено вами под Красной Поляной?

— Кабель у нас весь в наличии, даже лишнего — катушка есть.

— Это вы где-то в стрелковой части достали. Я вас спрашиваю о том кабеле, который был вами брошен в районе Красной Поляны, — смотря мне прямо в лицо, как-то вкрадчиво сказал Чупиков.

— ...пять катушек...

— Также поступили сведения, — сказал дальше Чупиков, — об утере бинокля, взамен которого вы представили трофейный.

Тут я сразу понял, кто ему все эти сведения предоставил. Бурундуков, неизвестно за что ополчившийся на меня. Но где же было взять отечественный, раз утеряли...

— Трофейный — цейсовский, десятикратный, — только и нашелся я что сказать.

Затем он спросил, почему я по прибытии на высоту 120.0 не установил связь с находившимся в Красной Поляне гвардии лейтенантом Будкиным, — начальником разведки дивизиона, и почему покинул высоту, не попытавшись оказать помощь Будкину?

Здесь Чупиков расспрашивал особенно тщательно. У меня даже сложилось впечатление, что он вообще удивлен, как это мы остались целы, когда другие разведчики погибли.

Вопросов было очень много и все они с неопровержимой силой доказывали, что я действовал под Красной [77] Поляной нерешительно, да и вообще оказался просто трусом и плохим командиром.

В заключение старший уполномоченный предложил подписать материал.

Не имел я никогда дела с подобными вещами и расписался на каждом листе в отдельности.

Вышел я от уполномоченного совершенно подавленный. Понуро добрел до берега Бузулука.

Разом рухнули, провалились все мечты. Ведь героем мечтал стать. Комсомолец — и трус! Как же теперь людям в глаза смотреть? Что же теперь будет?.. Из гвардии откомандируют?.. И как все нелепо получилось! Как нужно было действовать? Ссутулясь, я сидел на высоком берегу Бузулука и смотрел на воду, игравшую солнечными бликами.

Здесь и разыскал меня Иван Комаров. Он присел рядом. Долго молчал, а потом сказал, что недавно побывал у уполномоченного. По делу о потоплении машин. Только, кажется, в качестве свидетеля. С кем я мог поделиться бедой, как не с Комаровым? Я рассказал ему обо всем, в чем меня обвиняли.

— Ну, это точно дело рук Бурундукова! — убежденно сказал Иван. — Вот же гад! Испугался, как бы ему не попало, и давай валить на других.

Совсем неожиданно Комаров спросил:

"Ну Будкину помочь, я понимаю, ты никак не мог. А кабель? Неужели нельзя было смотать?"

Даже он засомневался.

Немного погодя появился Богаченко. Присел рядом, но так и не заговорил, в конце концов поднялся и ушел. А вскоре подошел Чепок. Он лишь заглянул нам в лица и принялся расхаживать по берегу. Потом, обронив не очень твердо: "Все будет хорошо!" — тоже ушел.

Ночь спустилась, а мы все сидели на берегу...

Все эти дни я не находил себе покоя. Мысль, что не сегодня — завтра придется мне расстаться и со своими разведчиками, и с полком, угнетала страшно. Не по себе было и ребятам из-за того, что все так получилось.

И вот, кажется, эта минута настала. Меня вызвали к командиру полка.

Нетвердыми шагами я направился к штабу.

— Старшим уполномоченным особого отдела оформлен материал на откомандирование вас из гвардии, — Виниченко скользнул глазами по лежавшей на столе [78] серо-голубой папке личного дела. — Правильность следствия подтверждают ваши подписи...

И вдруг я впервые увидел, что командир полка может улыбаться.

— Под Красной Поляной и Синичкино ваша батарея сорвала наступательные действия немцев, уничтожив при этом их значительные силы. В этом и ваша прямая заслуга. Кроме того, я лично очень высоко ценю ваши решительные действия при переправе полка у Коротояка... Значит, поставим на этом крест, — он положил руку на папку. — Я даже не собираюсь отзывать оформленный на вас наградной материал. Есть что-нибудь ко мне?

— Спасибо! — сам не свой я вышел из кабинета. В тот же день был подписан приказ о назначении меня начальником разведки дивизиона. Иван Комаров принял батарею Баранова, переведенного во второй дивизион начальником штаба.