Мы поведем свои подразделения бой
Выпуск состоялся в апреле. Мы прибыли в Москву, где командный состав распределяли по боевым частям. Будкина, как лучшего курсанта, командование решило оставить в училище командиром взвода. Долго пришлось побегать Мишке, чтобы добиться отправки вместе с нами. Но все же добился.
Как вошли мы по очереди в отдел кадров, так и получили подряд назначения в один полк и даже в один дивизион.
— Вот здорово! — сказал Женя, узнав, что мы с ним попали в одну батарею. Я-то в душе не очень-то радовался, черт знает, как он поведет себя в боевой обстановке. Но огорчать Женю не хотелось.
Накануне вечером он таинственно вывел меня за проходную московского училища, где теперь находилась формировка.
— Познакомьтесь, пожалуйста! — торжественно сказал он, кивнув на чернявую девушку с миловидным округлым лицом и заметными ямочками на щеках. Мы с Иваном видели ее, когда она навещала Богаченко в прошлом году.
— Большое вам комсомольское спасибо! — ни с того ни с сего сказала девушка, протягивая мне ладошку. — Вы так помогали Жене в трудностях.
Это было неожиданно, я совсем растерялся.
— Да я... Да мы... — только и мог я вымолвить. — Комаров...
Но девушка не унималась:
— Помните, как вы ему скатку скрутили, а потом в [30] походе выручили, — и она стала перечислять наши "подвиги".
"Вот навыдумывал чижик!" — я не знал куда деваться.
— А с Комаровым вы не познакомились? — осенило меня. — Сейчас я вам его пришлю.
И в городке, разыскав Комарова, я послал его к воротам.
— Да кто там мог прийти? — недоумевал Иван.
— Иди! Там увидишь... Девушка. Иван заинтересованно вспыхнул.
— А чего ты злой такой?
— Неважно.
Иван пошел, а я все еще испытывал неловкость. Всегда приятно, когда тебя благодарят за хорошие дела, но... чего греха таить, — мы мало помогали Жене.
...Полк только начал формироваться. Точнее два его дивизиона. Третьим в часть вливался прибывающий с фронта 7-й отдельный гвардейский минометный дивизион. В нашей батарее не было еще ни командира, ни политрука. Только начали прибывать люди. Их сразу же распределяли по подразделениям. Кого пограмотнее, посмекалистее — ко мне, во взвод управления. Более степенных и старших годами — в огневой взвод.
Почти сразу подобрал я командира отделения разведки — своего ближайшего помощника Василия Рымаря. Родом он оказался с Урала. Уже отслужил в армии год. Внешне неприметный, среднего роста, худенький, востроносый. Но, побеседовав с ним, я убедился, что это серьезный, вдумчивый парень. Заметил я, что и солдаты, с которыми он к нам прибыл, очень к нему прислушивались. И, несмотря на то, что выглядел щупловатым, он неплохо работал на турнике.
Мы с ним сразу принялись обсуждать, каких же людей следует подбирать во взвод управления.
В разведку захочется почти каждому, а надо отобрать наиболее подходящих. А какие наиболее подходящие? Очевидно, смелые и решительные, в первую очередь. Чтобы не смалодушничали, не струсили в трудный момент. Сильные и выносливые. Тоже очень важное требование. Может так статься, что и врукопашную придется схватываться, да и на ногах все время разведчики, с оружием в руках, с тяжелыми приборами и аппаратами за спиной. Грамотные обязательно. Разведчик все время работает с картой, с журналами и другими документами [31] разведки. Со сложными приборами: стереотрубою, бусолью, компасом, биноклем. Вообще разведчики должны быть во всех отношениях активными людьми, желательно — комсомольцами.
Таково было наше с Рымарем твердое мнение. Прибыло первое пополнение. Я долго ходил среди томившихся в ожидании людей, заговаривал, то с одним, то с другим. Наконец отвел в сторону одного паренька. Едва заговорил с ним о разведке, он так и вспыхнул, доверчивые карие глаза на открытом, смуглом лице загорелись. "Да, конечно, он очень хочет в разведку, мечтал об этом".
— Как фамилия, откуда?
— Виктор Ефанов, из Москвы.
— Ого! Значит, земляки. Пошли поговорим. Мой помощник тоже отобрал одного новобранца с Урала, Петю Шилова. Когда мы уже уходили, подбежал еще один новобранец.
— Товарищ лейтенант, вы разведчиков набираете, запишите меня — Федотов Николай.
Мы взглянули на него. В распахе ворота виднелась тельняшка, да и вообще он показался на вид каким-то разболтанным.
— Нет, не нужно.
— Товарищ лейтенант!..
Вскоре в полк прибыли радисты. Мы и тут не прозевали. Я сразу высмотрел чернобрового юношу с очень правильными, располагающими к себе чертами лица. Худой, высокий, в короткой не по росту гимнастерке, он был заметен среди остальных радистов. И хотя юноша этот мне понравился сразу, я все-таки и его спросил, хочет ли он в разведку.
— Хочу, товарищ лейтенант, — ответил он коротко. Я тут же узнал, что Юрий Черепанов — москвич, окончил десятилетку, очень любит рисовать. Это мне было на руку. Документация, разведывательные схемы панорамы местности требовали художественного исполнения. Вместе с Черепановым мы взяли во взвод еще трех положенных по штату радистов.
За несколько дней взвод был укомплектован. Вечером я сидел в маленькой комнатке, служившей канцелярией батареи, и в который уже раз просматривал список своего подразделения, когда вошли два командира. Они отрекомендовались: [32]
— Лейтенант Васильев.
— Политрук Чепок.
Командир и политрук батареи прибыли.
Васильев — широкоплечий, плотный. Русые, гладко зачесанные волосы. Правильные черты лица. Хитроватый взгляд веселых серых глаз. Чепок — долговязый, с впалой грудью и длинной шеей. Заметно, что близорукий. Знакомясь, характерно прищуривался.
Обоим им было лет по тридцать с чем-нибудь.
Мне они понравились, несмотря на несколько мешковато сидевшее обмундирование. Это же понятно — прибыли из резерва и только что переоделись в военную форму. Главное, что знакомясь, они разговаривали очень просто, без всякой заносчивости. Подкупала в командире и политруке батареи спокойная уверенность в себе. Такие и с тебя спросят в полной мере, но уж когда понадобится, то и поддержат. До войны Васильев преподавал литературу, Чепок — историю.
Еще больше они понравились Жене Богаченко. Он без устали говорил о прибывших командире и политруке.
— Оба — учителя. Как ты думаешь, это ничего, что они не кадровые?
Себя Женя, видимо, считал кадровым.
— А Васильев заботливый. Сразу спросил меня: трудно ли работать с подчиненными. "Не робей, воробей", — сказал.
— Ты и есть воробей.
Но Женя с каждым днем чувствовал себя все увереннее. Его даже не задело это сравнение с несолидной птичкой.
— А политрук Чепок, видимо, очень добродушный. Улыбается все время, со всеми за руку здоровается. Чего он такой худой? Не больной? Как ты думаешь?
— Больных в армию не призывают. — Женька начинал надоедать. — Сходил бы посмотрел: не привезли ли еще чего из имущества.
В этот день формирование подвигалось очень быстро. В артпарк встали боевые машины полка. И туда сразу же потянулись солдаты и командиры. Огневики приступили к изучению матчасти, сколачивали расчеты.
Повезло Богаченко, что ли, но у него подобрались очень хорошие командиры орудий. Примерно лет по тридцать каждому. Все из запаса, они, тем не менее, чувствовали [33] себя возле установок, как рыба в воде. Особенно понравились мне Кобзев, Гребенщиков, Меринков. А у меня во взводе все птенцы — на год моложе своего взводного.
Но в учебе мы огневикам не уступали и за короткие дни формирования научились обращаться со своим личным оружием, с приборами, познакомились с уставами и, конечно, позанимались необходимой для новобранцев строевой подготовкой.
На первом же занятии по строевой подготовке вскрылся, с моей точки зрения, серьезный недостаток у Рымаря, как командира — все команды он подавал ровным негромким голосом, а ведь команда должна звучать.
Я сразу же отвел его в сторону и довольно строго начал пояснять, каким должен быть командирский голос. Рымарь стушевался, пытался отмолчаться, а потом вдруг неожиданно выпалил, что на швейной фабрике, где он работал до армии, кричали только женщины, а немногочисленные мужчины говорили негромко и солидно.
— Надеюсь, товарищ гвардии лейтенант, что на наших ребят вообще не потребуется повышать голос, — заключил он горячо.
— Фабрика есть фабрика, а строй есть строй! — сказал я резко, но сразу же сообразил, что так ему вряд ли что докажешь. Наконец мы пришли к соглашению, что — команды нужно отдавать отчетливо и громко, а на занятиях в беседах с людьми желателен спокойный, даже задушевный тон.
Формирование подошло к концу. Ждали вручения гвардейского знамени. Как правило, получив знамя, часть в тот же день убывала на фронт.
А полк стоял еще на месте, ко многим постоянно приезжали родные и близкие. Увольнения за пределы военного городка, даже посещения кино были категорически запрещены.
Хотя и миновал самый тяжкий, самый опасный для страны 1941 год, отборные гитлеровские войска были разгромлены под Москвой, положение на фронтах продолжало оставаться серьезным. Крайне сложная обстановка создалась на Харьковском направлении, где наши войска добились успехов. Теперь противник пытался контратаковать... [34]
Наконец, ранним утром прибыли представители Ставки для вручения гвардейского знамени. Прибыли только что назначенные командир и комиссар полка.
Боевая тревога!..
Подразделения давно уже находились в полной боевой готовности, все имущество лежало надежно увязанное на машинах, и все равно начались суетливые сборы. Торопливо выезжали на дорогу боевые машины, суматошно носились солдаты. Подбегали к машинам, что-то торопливо перекладывали, заново перевязывали. Вновь бежали в казарму...
Полк построился на плацу. Поздоровавшись с личным составом, командир и комиссар полка медленно пошли вдоль фронта дивизионов. Они внимательно всматривались в лица воинов, в свою очередь и солдаты взыскательно разглядывали командира и комиссара, которые поведут их полк в бой.
Командир — гвардии майор Виниченко. Невысокий, как бы квадратный, полный, с очень решительным лицом, на котором выделялись пытливые глаза. Комиссар — гвардии майор Крюков, напротив, был очень худощав, в нем чувствовалась сдержанность и простота.
Наступили торжественные минуты.
На середину плаца перед фронтом полка вынесли гвардейское Знамя. Алое полотнище с вышитым серебром портретом Ленина. Надписи на Знамени гласили:
70-й гвардейский минометный полк.
За нашу советскую Родину.
Смерть немецким оккупантам.
Преклонив колена, командир и комиссар приняли Знамя.
Воины полка поклялись. Не посрамить гвардейского звания, бить врага без пощады, как зеницу ока оберегать священное Знамя.
Развернутое знамя пронесли перед фронтом полка, и оно заняло свое место впереди колонны части.
Полк получил право бить врага.
Грузились на одной из московских товарных станций. С широкой эстакады, одна за другой, боевые машины въезжали на железнодорожные платформы. В теплушках размещался личный состав. Бегал вдоль эшелона дежурный — Иван Комаров. Он следил за прокладкой [35] телефонной линии к паровозу, за установкой зенитных средств, за общим порядком.
Поодаль от места погрузки стояли провожающие. Время от времени к ним подбегали отъезжавшие на фронт мужья, братья, сыновья.
Свистнув, паровоз медленно потянул состав. Торопливо замахали, вытирая глаза, родные. До свидания, дорогие! До свидания, Москва! [36]