Последняя дислокация

Последняя дислокация КП нашего воздухоплавательного дивизиона — Нойбранденбург. Здесь сосредоточились все воздухоплавательные отряды. И вот как-то я получил разрешение командования съездить с группой товарищей в Берлин. Что говорить, любопытно было посмотреть на поверженное фашистское логово!

Но в германской столице единственное, что запомнилось тогда, — это руины. Кроме руин, кажется, ничего и не сохранилось в памяти о мрачном Берлине.

На стенах рейхстага, как и было положено в те дни, наши воздухоплаватели оставили свои автографы: «Мы из Ленинграда! Иняев, Просянников и Васин...»

А вскоре в дивизион пришла весть: с 15 по 20 августа командование 2-го Белорусского фронта в Доме офицеров города Лигница организует конференцию по обобщению боевого опыта войск фронта. От нашего дивизиона на этой конференции предложили присутствовать начальнику штаба майору А. И. Баурову и мне.

В парке, вокруг Дома офицеров, готовилась выставка боевой техники. Мы решили представить на выставку аэростат наблюдения нашего лучшего отряда под командованием капитана Кирикова. Аэростат украсили изображениями орденов Александра Невского, Красной Звезды и почетным наименованием дивизиона — «Выборгский». По бокам аэростата через резину стягивающей системы продели два красных двадцатиметровых лозунга: «Артиллерия — бог войны», а весь такелаж обвешали красными флажками.

И вот выставка готова. Тут сыскавшие себе славу в боях пушки и самоходки, танки и самолеты, минометы и понтонные машины, старательно очищенные от походной ныли и пороховой гари, заново покрашенные. На бортах боевых машин звезды — яркое свидетельство ратных подвигов.

Экипажи и расчеты, представляющие технику, — при [121] орденах и Медалях, сверкающих до рези в глазах. Одно слово — выставка.

У своего аэростата мы установили стенд с красочно оформленными показателями боевой работы дивизиона на 2-м Белорусском фронте с января 1945 года:

Произведено 900 подъемов в воздух.

Обнаружено 340 целей противника.

Проведено 140 корректировок огня нашей артиллерии.

Уничтожено 18 целей.

В ночь накануне открытия конференции мы сделали несколько подъемов, чтобы ка» следует проверить надежность материальной части и не ударить в грязь лицом.

Но утром следующего дня ударила гроза. Оболочка, снаряжение и особенно лозунги на аэростате намокли и опасно утяжелили нашу боевую технику. И все же к 9 часам мы подготовили аэростат к подъему — на собственный страх и риск. Чуть погодя, словно отголоском недавней грозы, накатила команда:

— Приготовиться к осмотру!..

И тут мы увидели в группе генералов и офицеров командующего нашим фронтом Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского. Краснея и заикаясь от волнения, закончила свой рапорт наша соседка по строю девушка-лейтенант, начальник радиолокационной станции.

«Пора бы докладывать Кирикову», — прикидываю я, а он уже начинает доклад, но сразу же после слов «представлен Третий отряд первого воздухоплавательного» Рокоссовский улыбается и прерывает Кирикова:

— Знаю, знаю, заслуженные...

Взгляд, улыбка, эти простые, будничные слева и жест маршала как-то сразу ободряют и расковывают нас всех. Коротко и ясно Кириков рассказывает ему об устройстве, тактико-технических данных аэростата АН-540, условиях наблюдения и корректировки из гондолы.

Но как только маршал услышал, что аэростат может поднять двух наблюдателей на высоту до километра, он проявил неожиданное для нас любопытство.

— Аэростат к подъему готов? — спросил Кирикова.

— Готов! В полном боевом!

— Давай рискнем? — Маршал с вопрошающей улыбкой посмотрел на генерала Сокольского — командующего артиллерией фронта — и, не дожидаясь его согласия, забрался в гондолу.

Надо сказать, тут произошла небольшая заминка. Пришлось доложить маршалу Рокоссовскому, что, по наставлению, [122] подъем без парашюта и инструктажа проводить нельзя, а при подъеме в гондоле аэростата должен быть сопровождающий воздухоплаватель.

— Нет, нет, — не согласился маршал, — вы уже налетались, а нам с генералом интересно проверить вашу технику...

Тогда воздухоплаватели отряда помогли надеть им парашюты, старший лейтенант Грановский пропел короткий инструктаж, объяснив новичкам, когда и как надо прыгать с парашютом, как поддерживать связь с землей. И «наблюдатели» заняли места в гондоле.

— Освободить поясные! — привычно летит команда.

— На лебедке — сдавай!..

И аэростат плавно идет вверх. Но на высоте 40–50 метров он неожиданно остановился. Произошло то, что, собственно, и должно было произойти согласно закону физики: аэростат выдохся в своей подъемной силе, поскольку все-таки сказалась утренняя гроза с дождем.

— На лебедке — выбирай! — пришлось скомандовать Кирикову.

Капитан технической службы Забелин эту команду выполнил осторожно, аккуратно. Аэростат приземлился, и Кирикову пришлось объяснять, почему он не пошел на высоту дальше.

— Это ты такой тяжелый, — шутливо бросает Константин Константинович Рокоссовский командующему артиллерией.

Тот с готовностью покидает корзину, а маршал просит поднять его в воздух еще раз — одного.

И вновь звучит команда на подъем. И вновь аэростат набирает высоту, но уже заметно быстрее. При отметке 500 метров Кириков командует:

— На лебедке — стой!

И хотя аэростат ведет себя нормально, но для всех нас время, кажется, остановилось. Как-никак, а в гондоле не просто новичок-воздухоплаватель — Маршал Советского Союза! И не кто-нибудь, а мы в ответе за его жизнь и безопасность. Проходит минута, вторая, третья... На десятой минуте адъютант отряда старший лейтенант Грановский не выдерживает и спрашивает по телефону:

— Прикажете опустить аэростат?

Маршал не торопится на землю — видимо, понравилась высота с птичьего полета, — и он отвечает, что, мол, рановато еще, что не все еще хорошо рассмотрел. [123]

Наконец в телефонной трубке слышится: — Земля! (Именно так: земля!) Ну, теперь можно вниз...

* * *

Конференция по обобщению боевого опыта длилась три дня. Мы слушали доклады командующих армиями и отдельными соединениями о проведенных операциях. Затем К. К. Рокоссовский подвел итог работы конференции, и вскоре мы начали готовиться к демобилизации.

В обращении Военного совета фронта к нам, фронтовикам, говорилось:

«Славные воины-победители! Провожая вас сегодня на Родину, Военный совет обращается к вам с призывом: всегда и всюду, где бы ни приходилось вам жить и трудиться, помните одно: мы победили врага, потому что горячо и беззаветно любили нашу Отчизну и не жалели ни своих сил, ни крови, ни самой жизни для ее защиты...

Будьте же и впредь верными сынами Родины, пламенными советскими патриотами. Вы были героями на фронте, будьте же героями и в труде!

Счастливого пути, боевые друзья!»

* * *

...Стучат и стучат вагонные колеса, взметают позади состава вихри на насыпи, а под синим небом и под ясными звездами на полуразрушенных и обгорелых станциях ждут нас, фронтовиков. И оживает при отходе эшелона в истомленных войной солдатских сердцах марш «Прощание славянки». Кажется, будто именно эта жизнеутверждающая маршевая музыка заполонила все просторы России. И на каждой станции, на каждом полустанке — выстраданная неуемная радость в глазах, смех, слезы, ожидание... Оно, это ожидание, словно стынет синевой в распахнутых до бесконечности российских просторах, который год никем не паханных, поросших чертополохом на взгорках да плакун-травой в низинах. Оно, это ожидание, немеет в скорби обугленных деревень и разрушенных городов и плещется, плещется радостью в глазах живых.

Это страна встречала нас, победителей...