Перед решающим наступлением
Потерпев неудачу в майско-июльских боях, японское командование вынуждено было временно прекратить наступательные действия и закрепиться на линии песчаных бугров и сопок в 3 — 4 километрах к востоку от реки Халхин-Гол. Но, создавая прочную систему обороны, враг в то же время начал готовиться к новой наступательной операции в целях полного овладения восточным берегом реки Халхин-Гол.
Перед советско-монгольским командованием встала задача — не только сорвать замысел противника, но и наголову разгромить его, чтобы навсегда изгнать с территории Монгольской Народной Республики. План подготовки к предстоящей операции (об этом, естественно, мне стало известно позже) предусматривал следующие вопросы: сосредоточение и перегруппировка войск, переправа частей через реку Халхин-Гол, занятие исходного положения, организация взаимодействия и связи. Главное внимание в обучении личного состава обращалось на отработку приемов ближнего боя днем и ночью, борьбы в траншеях, умения владеть штыком и гранатой, а также на обучение самоокапыванию и маскировке, наблюдению за полем боя и разведке.
Большой упор делался на отработку совместных действий авиации с наземными войсками. Все тактические занятия стрелковых подразделений проводились совместно с танками и артиллерией. [139]
Весь конец июля и первую половину августа шла интенсивная подготовка к предстоящей операции, накапливались силы и средства.
Недостаток ощущался главным образом в пехоте. А без нее нельзя было начинать боевые действия. Случалось, значительные успехи, достигнутые в результате атак танков, шли насмарку, поскольку не закреплялись действиями пехоты из-за ее малочисленности.
На плацдарме восточнее реки Халхин-Гол разместились только два полка 36-й мотострелковой дивизии, стрелково-пулеметные батальоны 7, 8 и 9-й бронебригад, стрелково-пулеметный батальон 11-й танковой бригады и 5-я стрелково-пулеметная бригада. На широком фронте эти части и подразделения многого сделать не могли. Кроме того, после трех месяцев напряженных боев все они понесли потери и нуждались в пополнении. Конечно, пополнение поступало, но новичков требовалось еще обучать и сколачивать коллективы.
Из глубины страны подтягивались 82-я и 57-я стрелковые дивизии, один полк 152-й стрелковой дивизии, 212-я авиадесантная бригада, 6-я танковая бригада, 85-й зенитный артиллерийский полк, 126-й артиллерийский полк, противотанковые части, тяжелая артиллерия, войска связи и другие части и подразделения. Переброска частей и соединений заняла продолжительное время, так как они выгружались за 700 и более километров от фронта, а транспорта не хватало, приходилось даже снимать автомобили с подвоза боеприпасов, продовольствия и другого имущества. Марши совершались частью на машинах, частью пешком. Помимо времени, необходимого на сосредоточение, требовалось еще время на подготовку войск. Прибывающие дивизии имели большой процент призванных из запаса. Люди эти были недостаточно обучены. Их нельзя сразу бросать в бой. С вновь прибывшими частями проводилась усиленная боевая подготовка. С красноармейцами отрабатывались методы ведения ближнего боя. Командиров знакомили с тактикой японских войск, особенностями театра военных действий, изучали они и опыт прошлых боев.
Наряду с боевой подготовкой войск большое внимание уделялось материальному обеспечению операции, что представляло значительную трудность. Наличный автотранспорт едва обеспечивал пополнение ежедневных расходов в материальных средствах и перевозку прибывающих войск. А для успешного ведения операции необходимо было создать запасы всех видов продовольствия. Для этой цели был введен [140] жесткий режим экономии всех ресурсов и составлен план накопления запасов. К началу операции советские войска решили эту сложную задачу.
Большую работу провело командование армейской группы по дезинформации противника. Был составлен специальный план скрытной подготовки операции. Целью маскировки являлось следующее: создать у противника впечатление, что мы не собираемся наступать, а готовимся к длительной обороне, к зиме. Для этого, например, ежедневно передавались в Тамсаг-Булак распоряжения по радио о подвозе различных материалов — проволоки, кольев и других, войскам отдавались ложные приказы об устройстве заграждений, строительстве окопов в глубине, давались фиктивные заявки в Москву на подвоз зимнего обмундирования, палаток, печей. Причем все эти распоряжения были написаны кодом, который, как мы знали, имелся у противника. Была даже роздана памятка бойцу, как действовать в обороне.
На фронт доставили мощные звуковещательные станции, которые сыграли большую роль в дезинформации врага. При помощи их имитировался стук, который бывает при забивке кольев. Для введения в заблуждение противника было выделено несколько взводов танков, которые каждую ночь курсировали вдоль линии фронта со снятыми глушителями, создавая впечатление перегруппировки войск. Первое время японцы открывали артиллерийский огонь, но затем так привыкли к шуму танков, что перестали обращать на него внимание. Позже имитация шума танков очень помогла нам. Накануне наступления, 19 августа, нашему командованию удалось скрытно сосредоточить две танковые бригады на исходных рубежах, в непосредственной близости от передовой, а японцы не обнаружили этого.
Дальнейшие события показали, что наш план удался. Противник не смог раскрыть сосредоточения наших резервов и узнать о подготовке решительного удара.
Готовясь к наступлению, войска тщательно изучали врага. В этом отношении большую пользу принесли бои с ограниченными целями, проведенные 1 и 7 августа, а также активные действия 6-й и 8-й монгольских кавалерийских дивизий на флангах обороны противника. Для уточнения данных о вражеских войсках проводились воздушная разведка, фотографирование, ночные поиски для захвата «языков», рекогносцировки. Естественно, при организации всякого мероприятия строго соблюдалась маскировка. Командный состав одевали в красноармейское обмундирование, танкистов — в общевойсковую форму. Все это позволило нам к началу операции [141] довольно хорошо изучить оборону и группировку противника.
Генеральное наступление готовилось в строгой тайне. Лишь узкий круг людей знал об этом. Командиры соединений и частей были введены в курс дела лишь за три-четыре дня до операции, а всему личному составу объявили о наступлении только в ночь на 20 августа.
Командиры частей и соединений, в числе которых находился и я, были вызваны на командный пункт армейской группы в Хамар-Даба. Мне, например, дали конкретные указания, что надо делать, чтобы подготовить полк к предстоящему наступлению, хотя, правду сказать, мы считали, что нас выведут в резерв. Личный состав нашего полка беспрерывно находился на передовой и почти ежедневно вел бои. Безусловно, это потребовало немалого напряжения сия. Красноармейцам нужен был отдых, но, с другой стороны, пехоты было мало, да и нам всем хотелось принять участие в решающем наступлении. И это желание сбылось.
Тщательно готовились мы к выполнению боевой задачи. Все продумывалось до мелочей: и артиллерийская подготовка, и огонь пулеметов перед началом атаки. Я четко определил каждому батальону ближайшую и последующую задачи, направление дальнейшего наступления. В этот период с зимних квартир из района Улан-Батора в наш полк подошли 20 бронемашин, из них половина были пулеметные БА-20 и половина — пушечные БА-10. Эти машины снимали с консервации и готовили к боевому использованию жены командиров. Женщины удаляли смазку с оружия, чистили его, и, надо сказать, после этой их работы пулеметы служили безотказно. Жены командиров прислали нам знамя, на котором были вышиты портрет Владимира Ильича Ленина и слова «Возвращайтесь с победой». А внизу подпись: «Семьи командиров Н-ского мотострелкового полка».
Забегая вперед, скажу, что наказ семей, как и всего советского народа, был с честью выполнен. Знамя после разгрома японцев было водружено на сопке Ремизова как знак победы советских войск в Монголии.
В ходе подготовки к операции во всю ширь развернулась партийно-политическая работа. Она была направлена на то, чтобы мобилизовать личный состав на успешное выполнение предстоящих задач. В ней принимали участие командиры, политорганы, партийные и комсомольские организации. Руководил его Военный совет и политотдел армейской группы во главе с дивизионным комиссаром П. И. Гороховым. Членов Военного совета группы в то время был бригадный комиссар [142] М. С. Никишев, высокоподготовленный политический работник, пользовавшийся большим уважением у всего личного состава войск.
Мне не раз пришлось встречаться с этим обаятельным человеком, хорошим товарищем. Последняя встреча произошла уже в годы Великой Отечественной войны, на Юго-Западном фронте, в сентябре 1941 года. Он был членом Военного совета 5-й армии, которой командовал также бывший участник боев на Халхин-Голе генерал М. И. Потапов. Вскоре Никишев погиб смертью героя. Хоть и короткие были наши встречи, но они запомнились на всю жизнь. Член Военного совета М. С. Никишев умело направлял работу всего партийно-политического аппарата группы войск.
По его указанию политотдел группы войск разослал в части выписки из плана политического обеспечения подготовки и проведения предстоящего наступления, а также другие документы и материалы для работы с личным составом, в том числе листовки, памятки солдату в бою, советы специалистам. Приведу выдержку из плана политического обеспечения наступления:
« — Глубоко разъяснять международную обстановку и политический смысл военных действий на границе Монгольской Народной Республики, политику Советского правительства и партии по защите социалистической Родины.— Непрерывно продолжать разъяснение всех пунктов военной присяги...
— Вести разъяснительную работу о японских зверствах в отношении красноармейцев, командиров и политработников. Поднять ярость бойцов, командиров против японской военщины. Создать боевой порыв для решительного и окончательного разгрома врага.
— Охватить партийно-политическим влиянием и организовать детальное изучение личного состава прибывающего пополнения. Разъяснить ему боевую обстановку и задачу, героические действия бойцов, командиров и политработников, добиться боевой сколоченности и сплоченности всего личного состава.
— Укрепить еще больше связь военкомов, политработников и командиров с бойцами путем посещения полков, батальонов, рот и проведения задушевных бесед. Подготовить весь личный состав к решительным действиям по окончательному разгрому японских провокаторов. Мобилизовать весь командный состав и политработников, чтобы они, стоя во главе частей и подразделений, не щадя сил и самой жизни, добились полного выполнения боевого приказа командования, [143] помня, что за выполнение боевого приказа командир и военком отвечают головой.
— Усилить партийно-политическую работу и добиться наведения большевистского порядка в тылах. Обеспечить бесперебойное снабжение боеприпасами, питанием, водой, своевременную эвакуацию раненых, отправку пленных и трофейного имущества...»{23}
В проведении политической работы в войсках большую роль сыграла печатная пропаганда. В подготовительный период войска получили 17 названий разного рода памяток и листовок — общим тиражом 200 тыс. экземпляров. Кроме того, было издано 5 млн. листовок, обращенных к войскам противника.
В листовке, врученной накануне наступления воинам Халхин-Гольского фронта, говорилось:
«Товарищи красноармейцы!...На границе Монгольской Народной Республики мы защищаем свою советскую землю от Байкала до Владивостока и выполняем договор дружбы с монгольским народом.
Разгром японских самураев на Халхин-Голе — это борьба за мирный труд рабочих и крестьян СССР, борьба за мир для трудящихся всего мира.
Бойцы! Наша Родина и командование сделали все необходимое для полного разгрома и уничтожения врага. Выполним наш священный долг — воинскую присягу. За Родину, за партию — стальной лавиной ринемся вперед на окончательное уничтожение взбесившихся японских самураев.
Отомстим за кровь зверски замученных японской фашистской сволочью наших товарищей.
Вперед, славные герои летчики, танкисты и доблестные пехотинцы. Могучим и дружным ударом всех родов войск, залпами меткой артиллерии, всесокрушающим ударом героической пехоты, авиации, танков сотрем с лица земли одуревшую самурайскую нечисть.
Умножим славу советского оружия, покажем отвагу, мужество и доблесть бойцов РККА.
В дни хасанских боев герои-дальневосточники покрыли неувядаемой славой себя и нашу Родину. Имена комиссара Пожарского, Левченко, Гольянова, Мошляка, Бамбурова, Баринова не умрут в веках. Никогда не поблекнет слава, никогда не забудет Родина героев Халхин-Гола, устроивших пьяной японской военщине Баин-Цаганское побоище. [144]
Товарищи! Помножим Хасан на Баин-Цаган и покажем, что такое советская арифметика.
Вперед, за Родину, и только вперед! Победа за нами! Вперед, за счастье нашего великого стосемидесятимиллионною народа!
Вперед, за Рабоче-Крестьянское Правительство!
Вперед, на разгром и окончательное уничтожение подлых японских провокаторов войны!
Командование корпуса, политический отдел корпуса»{24}.
Большую роль сыграло и обращение командования и политического отдела корпуса к бойцам, в котором, в частности, отмечалось, что самым сильным наступательным качеством бойца РККА является неудержимое стремление вперед, в целях осуществления полного разгрома врага, указывалось на необходимость беспрекословного выполнения главных требований боевых уставов, перечислялись основные из этих требований.
Активную работу, как и раньше, среди личного состава частей и подразделений вела армейская газета «Героическая красноармейская». Прямо скажем, за свою боевитость и целенаправленность она пользовалась большим авторитетом в войсках. Печатались в ней интересные, глубокие по содержанию, мастерски написанные материалы. Газета помогала командирам и политработникам воспитывать у наших воинов ненависть к врагу, любовь к своей Родине, партии, народу, верность присяге и уставам, формировать высокие морально-боевые качества.
Газета из номера в номер популяризировала подвиги пехотинцев, артиллеристов, танкистов, летчиков и воинов других родов войск. Личный состав с нетерпением ждал выпуска каждого нового номера «Героической красноармейской».
Популярность армейской газеты объяснялась прежде всего тем, что она отражала мысли и чувства бойцов и командиров, поднимала самые злободневные вопросы, популяризировала боевой опыт, рассказывала о подвигах советских воинов.
Накануне наступления в нашем полку состоялось собрание, на котором было принято обращение красноармейцев, командиров и политработников полка под названием «Со штыком наперевес — на врага!». Оно являлось мобилизующим средством не только для личного состава нашей части, но и для всех наступающих войск. Думаю, что читателю будет [145] небезынтересно, если помещу этот призыв в данной книге, а также ответы частей, соединений, напечатанные перед началом генерального наступления в газете «Героическая красноармейская».
«Дорогие товарищи!3 июля наша часть прибыла на фронт и сразу, с ходу, вступила в горячий трехдневный бой с противником. Японцы все время подбрасывали все новые и новые силы, но каждый раз они были отбиты. С позором и треском провалился давно задуманный японцами план пролезть за реку Халхин-Гол и по земле Монгольской Народной Республики пробраться к советскому Забайкалью.
Час расплаты пробил! Покончим с зарвавшимися японскими авантюристами!..»
Заканчивалось это обращение словами:
«Идя в решительный бой на окончательный разгром врага, мы будем стремиться к одной цели:Стремительно идти в атаку, окружить и уничтожить врага.
Первыми прийти к победному рубежу и водрузить на нем Красное знамя».
На это обращение под заголовком «Мы повторим японцам Баин-Цаганское побоище» ответили первыми танкисты орденоносной бригады имени М. Яковлева. Они писали, что обязуются поддерживать и крепить боевое содружество с пехотой, артиллерией и авиацией в целях скорейшего разгрома врага, не считаясь ни с какой опасностью для жизни, выполнить задачу.
«Мы помним, как наш любимый командир Михаил Павлович Яковлев с гранатой в руке вел в атаку славных пехотинцев, бросая боевой клич: «За Родину! Вперед! С вами командир танков!»Славные боевые традиции яковлевцев мы умножим в бою. Танкисты, товарищи, не подкачают. Мы повторим японцам Баин-Цаганское побоище с утроенной силой!
С честью и достоинством, как это подобает воинам Рабоче-Крестьянской Красной Армии, мы выполним свой долг перед любимой Советской Родиной.
По поручению танкистов подписали: Козлитин, Полыгалов, Кужин, Васильев, Степанов, Кущ, Орлов, Ильченко,
Абрамов, Михайлов».
Откликнулись на обращение нашею полка артиллеристы и летчики. Последние [146] писали:
«Будьте уверены, товарищи бойцы! С воздуха, как никогда, мы будем метко и беспощадно бомбить японцев, штурмовать и истреблять их пехоту, их батареи, тыл и резервы.Японцы за короткий срок испытали на своей шкуре страшную силу нашего оружия. Теперь они поплатятся своими злодейскими головами».
Наши друзья, товарищи по оружию — цирики монгольской Народной армии также не остались в стороне, они дали свой грозный ответ: «У нас не дрогнет рука».
«Мы навеки побратались с великим советским народом, — писали они. — В этой дружбе большая сила.Много раз японцы пытались захватить наши земли и наши стада. Но ни разу им этого не удавалось. Когда приходилось туго, на помощь нам шел советский народ. И сейчас он помог нам своей армией в борьбе с японскими захватчиками за Халхин-Гол.
У нас и у красноармейцев один враг — японец. Вместе с нашими советскими товарищами мы горим одной ненавистью к японцам, одним желанием — ударить врага так, чтобы у японцев не было больше ни сил, ни охоты лезть на нашу землю.
Наступил час расплаты с заклятым врагом. Много обид нанесли монгольскому народу японцы. За все мы отплатим одним могучим ударом. Цирики научились бить японцев. Наши глаза метки, клинки остры.
Мы клянемся своему народу и нашим советским боевым товарищам: в этом решительном бою у нас не дрогнет рука. Мы сметем и уничтожим заклятого врага.
Участники боев: лейтенант Хорло, политруки Махацына, Тюмирбат, цирики Самбу, Шираб, Хайнхарна, Сосар-барма».
Я включил эти документы далекого прошлого для того, чтобы показать работу наших политорганов, партийных и комсомольских организаций на Халхин-Голе. Эти документы полностью отражают мысли, думы и чаяния воинов и выражают любовь к нашей Родине, советскому народу и нашей партии.
Да, партийно-политической работе в те дни мы придавали первостепенное значение. В нашем полку это наиважнейшее звено возглавлял комиссар Иван Васильевич Щелчков, человек исключительных качеств, обаятельный, душевный, опытный партийный работник, неутомимый труженик, смелый и храбрый человек. Он воздействовал на умы красноармейцев и пламенным словом, и личным примером, и удивительной отеческой заботой и чуткостью. Щелчков постоянно [147] находился там, где сложнее обстановка, где необходимо воодушевлять людей словом и делом, поднять на выполнение приказа в самый критический момент. Авторитет его среди бойцов и командиров был исключительно высок. Они относились к нему с уважением. Считались с мнением комиссара и старшие начальники.
Несколько лет спустя после тех грозных событий, листая посвященную им книгу «Бои у Халхин-Гола», я наткнулся на такие строки: «Чем объяснить... например, что полк Федюнинского был упорнее всех в обороне и бойцы его никогда не отходили без приказа командира? В значительной степени тем, что комиссар полка товарищ Щелчков, секретарь партбюро Пермяков, политрук Кабаньков и другие политработники не жалели ни сил, ни труда, по нескольку раз в сутки обходя подразделения и даже одиночных бойцов и разъясняя им обстановку в полку, у соседей и на фронте»{25}.
Так писал о комиссаре и наших политработниках начальник политотдела полковой комиссар Г. Слесарев. И они, безусловно, заслужили столь высокую оценку своей деятельности.
Я уже рассказывал, что наш полк вместе с 11-й танковой бригадой Яковлева внесли значительный вклад в разгром японских провокаторов на Баин-Цагане. Но и в дальнейшем он ни на один день не выходил из боя. И политработники вместе с Щелчковым постоянно находились в боевых порядках. Они, все без исключения, были храбрыми, смелыми, мужественными людьми, готовыми пойти за дело партии в огонь и в воду, не щадя своей крови и самой жизни, и повести за собой людей. Направляемые комиссаром Щелчковым, они уверенно вели бойцов на разгром врага.
Надо сказать, что не только в нашем полку, но и в других частях и соединениях 1-й армейской группы руководили партийно-политической работой и непосредственно вели ее замечательные люди.
С большим уважением вспоминаю я комиссара 9-й мотоброневой бригады Василия Андреевича Сычева, с которым был хорошо знаком. Бригада все время находилась на передовых позициях, не выходила из боев с начала и до конца боевых действий на Халхин-Голе. Беспримерные подвиги совершили его бойцы, командиры и политработники. Орденом Красного Знамени награждена была бригада за доблесть и мужество, проявленные личным составом при выполнении боевых заданий. [148]
И этими славными делами бригада во многом обязана комиссару В. А. Сычеву, его воле, разуму. Дни и ночи он находился с бойцами под огнем, воодушевляя их личным примером и пламенным словом, словом большевика, верного сына партии Ленина. Сычев был жизнерадостным человеком, смелым бойцом, никогда не терявшимся в минуты опасности, чутким и внимательным начальником. К нему тянулись люди, любили его. Влияние комиссара на личный состав просто неоценимо.
С Василием Андреевичем мы не раз встречались на Халхин-Голе. А в годы Великой Отечественной войны, когда я командовал 54-й армией, он был членом Военного совета этой армии. Работали мы с ним душа в душу. Находили во всем взаимопонимание. Естественно, это позволяло нам успешно решать свои задачи.
В работе с воинами мы широко использовали письма, которые получали от советских людей как с территории Советского Союза, так и из советской колонии в Монголии, а также от жен военнослужащих, оставшихся в военных городках. В этих письмах содержался наказ крепче громить врага. Приведу лишь два письма, которые были опубликованы в армейской газете «Героическая красноармейская» 2 августа 1939 года.
Нет пощады ненавистному врагу
(Письмо Зои Киселевой, жены старшего лейтенанта)
«Дорогой товарищ боец! Примите от меня, жены старшего лейтенанта Киселева А. И., погибшего в боях с самураями, небольшой подарок. Меня постигло великое горе, но я не падаю духом. Я горжусь героической смертью своего мужа в борьбе за счастье, за свободу трудящегося народа. К вам я обращаюсь с одной просьбой: будьте беспощадными в боях с врагами, мстите за кровь павших товарищей. Я же обещаю вам быть сильной, мужественной, вполне подготовленной в любую минуту к защите нашей Родины, нашего счастливого народа. Обещаю воспитать своего сына в духе... беспредельной любви к социалистической Родине.А вы уничтожайте подлых гадов, громите их меткими залпами.
Жму вам руку и желаю здоровья, силы и выносливости.
Зоя Киселева».
Помню тот номер газеты, помню, с каким волнением читали его красноармейцы и командиры нашего полка. На той [149] же странице был опубликован и ответ, под которым все мы были готовы подписаться, настолько точно и правдиво он отражал наши мысли.
Ответ Зое Киселевой от младшего командира Н. Косарева
«Привет боевой подруге!Получив ваш подарок, я был еще больше воодушевлен на борьбу с зарвавшимися японцами, осмелившимися напасть на дружественную нам Монгольскую Народную Республику.
...Мы будем бить врага до последней капли крови, откуда бы он ни пришел, и стойко защищать свои границы... Вы, боевые подруги, находясь на своих постах, должны еще больше поднять революционную бдительность в борьбе с врагами.
Будьте спокойны: мы, воины Рабоче-Крестьянской Красной Армии, зорко охраняем мирный труд советского народа. С приветом — младший командир Н. Косарев».
Такие письма в войска шли сотнями, тысячами. В них выражалась готовность советских людей в любую минуту встать на защиту Родины в боевые красноармейские ряды и вместе уничтожать японских агрессоров. Читая эти письма, присланные из родных колхозов, с фабрик, заводов, от матерей, жен и сестер, воины чувствовали, что они не одни, с ними весь советский народ. Это поднимало боевой дух личного состава, укрепляло их веру в победу.
Газеты, боевые листки, листки-молнии, листовки, памятки передавались из окопа в окоп. Воины читали их небольшими группами, по два-три человека, и в одиночку. Беседы, собрания, а иногда даже митинги устраивали, как правило, с наступлением темноты. Отличительной чертой этих мероприятий являлось то, что, когда японцы начинали ночью активные боевые действия, воины видели рядом с собой политработника, который не только разъяснял обстановку на фронте, в стране, но и, если требовалось, вел людей в контратаку. Так действовали и политруки рот, и комиссары батальонов, нередко ходил в атаку, когда было особенно трудно, и комиссар полка.
Большим уважением в нашем полку пользовались политруки рот В. Н. Кулагин, В. И. Буктерев, К. Ф. Срослов, М. Ф. Терентьев, комиссары батальонов Я. М. Козлов, И. Е. Виноградов и другие. Слово их было авторитетно. Бойцы равнялись на них, шли за ними по первому зову. [150]
Основной упор мы делали на индивидуальную работу с личным составом. И тут уж одни политруки и комиссары, естественно, не могли охватить своим влиянием всех людей. Нужен был актив из наиболее политически грамотных и хорошо подготовленных в военном отношении людей. Такие люди нашлись в каждом подразделении. За время боев многие командиры и красноармейцы накопили богатый опыт и приобрели неплохие организаторские способности. С помощью этого актива мы учили воинов умению обороняться и наступать, разъясняли и показывали, как нужно действовать во время ночных атак японцев, как готовить днем данные для ночной стрельбы из пулеметов. Учили мы людей, в первую очередь, конечно, молодых бойцов, глубже зарываться в землю, умело маскироваться (чтобы ты видел врага, а он тебя нет), учили искусно располагать огневые средства.
Среди активистов особо выделялся младший лейтенант Григорий Доля, о котором я уже рассказывал выше. Его всегда видели среди бойцов. Как только выдавалась свободная минута, он тут же подходил к кому-нибудь из солдат или к пулеметному расчету и заводил беседу, разъяснял подчиненным обстановку, которая сложилась на текущий день, рассказывал о коварных происках врага в бою, напоминал о бдительности.
— Если мы будем постоянно начеку, — говорил Григорий, — враг никогда не застанет нас врасплох, а значит, и никогда не победит.
Младший лейтенант учил бойцов, как лучше владеть оружием, чтобы наверняка разить противника, как действовать в той пли иной обстановке. А затем в бою личным примером показывал, как надо бить самураев.
Слава о младшем лейтенанте Доле распространилась далеко за пределы полка. Секретарь партийного бюро части политрук Пермяков предложил Доле вступить в партию. Тот с радостью согласился, признавшись, что давно мечтал об этом, да не знал, достоин ли.
— Конечно достойны, — с теплой улыбкой сказал Пермяков. — Свидетельством тому ваши славные боевые дела.
И вот прямо на переднем крае 7 августа собралась парткомиссия, чтобы принять младшего лейтенанта Долю в ряды ленинской партии. В заявлении, которое подал Григорий в парторганизацию, он написал:
«Прошу парторганизацию принять меня в члены ВКП(б). Учитывая настоящую боевую обстановку, в ответ на листовки проклятых провокаторов, где они пишут: «Мы бьем только коммунистов», я решил доказать им еще раз, что у нас каждый честный гражданин [151] хочет и старается стать коммунистом и бить проклятых врагов счастливого советского народа в любом месте на их территории так, как я их бил с 3 июля по настоящий день и еще крепче буду бить... Прошу парторганизацию не отказать в моей просьбе. Все решения партии и правительства обязуюсь проводить в жизнь так, как провожу их в настоящем бою».
Умелых, отважных воинов, хороших организаторов, грамотных и опытных командиров в полку с каждым днем становилось все больше. С их помощью мы решали стоящие перед нами задачи, какими бы трудными они ни были.
К сожалению, в ходе предыдущих боев мы потеряли немало заместителей политруков. А это большая опора для командиров и политработников. В течение двух-трех недель мы пополнили их ряды, подобрали в каждой роте и батарее по нескольку заместителей политруков из числа комсомольцев, хорошо проявивших себя в бою. Каждый политрук теперь имел одного постоянного заместителя и одного — двух резервных. Активисты сразу же включились в работу. Оказанное доверие окрылило их.
В подготовительный период к наступлению мы провели большую работу по укреплению партийных и комсомольских рядов подразделений, добивались, чтобы в каждой роте была своя парторганизация. Ведь командиру во много раз легче управлять подразделением, опираясь на партийный и комсомольский актив.
Недостатка желающих вступить в ряды ВКП(б) и ВЛКСМ не было. Лучшие бойцы и командиры старались связать свою судьбу с партией и комсомолом, пойти в генеральное наступление коммунистами, членами Ленинского комсомола.
В партийные и комсомольские организации поступили сотни заявлений с просьбой принять в свои ряды. К началу наступления партийная и комсомольская организации нашего полка значительно возросли. А значит, возросло число воинов, которые в атаке пойдут первыми.
И слова у воинов не расходились с делом. Когда настал час расплаты, врагу был нанесен сокрушительный удар.
Высокий моральный настрой воинов, их идейное убеждение ярко выразил младший командир В. К. Пономарев, героически погибший в бою 21 августа. Накануне наступления он написал в своей записной книжке:
«Настал час! Долгий период времени я ожидал той минуты, когда мне собственной рукой придется громить неприятеля. [152] Но вот пришел час, когда по указу нашего Рабоче-Крестьянского Правительства, по воле Партии нам выпала великая честь — разгромить зарвавшихся самураев...Нет большего счастья, как защищать и бороться за мирный труд рабочих и крестьян всего СССР, за культурную, радостную жизнь нашего 170-миллионного народа.
Эту честь я оправдаю полностью. Я, как отделенный командир, как комсомолец, отдам все силы, а если нужно, и жизнь для того, чтобы полностью разгромить врага. Пусть знают агрессоры, что я люблю свою Родину, свой народ, что я верный патриот своей Родины, ибо защищаю интересы нашего народа, Правительства и Партии.
Идя в бой, я знаю, что я не одинок.
Не одинок потому, что наш 170-миллионный народ настолько любит свою Родину, что в любую минуту готов прийти на помощь для полного и окончательного разгрома японских самураев»{26}.
Пусть не очень гладко написаны эти строки. Но без волнения их читать нельзя. Они раскрывают душу советского воина, его чаяния, думы, его готовность отдать за счастье Родины самое дорогое — жизнь. Прочитав записи героя, К. Симонов написал, на мой взгляд, очень хорошее стихотворение, посвященное памяти погибшего в бою В. К. Пономарева, и назвал он его «Записная книжка». Я позволю себе привести несколько строк из стихотворения:
Прочли мы священные эти листки.Так и произошло на самом деле. Когда настал час расплаты, дорогой ценой заплатили самураи за смерть молодого воина.
С огромным воодушевлением готовились к предстоящей операции монгольские патриоты, и в частности бойцы 6-й монгольской дивизии, которая занимала оборонительные позиции левее нашего полка. Должен сказать, что цирики монгольской Народной армии сражались храбро, действовали самоотверженно. Я уже упоминал о них, сейчас хочу рассказать более подробно.
Нелегко приходилось личному составу 6-й кавалерийской дивизии. Соединение несло значительные потери от налетов японской авиации. Причина заключалась в следующем. К [153] сожалению, в то время еще сильно было у монголов влияние религиозных предрассудков. По существовавшим канонам буддийской религии, земля считалась священной, копать ее было нельзя. И цирики соблюдали этот закон. В ходе боев они иногда совсем отказывались окапываться. Командиры, хотя многие из них и учились в наших военных школах и даже академиях, а следовательно, в большинстве своем были свободны от предрассудков, не проявляли достаточной требовательности. Лишь постепенно, благодаря разъяснительной работе, которую вели советские военные советники, цирики стали понимать свои ошибки.
В целом же надо отметить, что монгольские воины были надежными союзниками. Их бесстрашие в бою, лютая ненависть к агрессорам являлись хорошим залогом успеха в бою. Хотелось бы на конкретных примерах показать, как сражались с врагом наши боевые друзья.
Памятны для меня встречи на земле Монголии в боевой обстановке и позже, после победы, с Лодонгийпом Дандаром. Примечателен его путь. Он поведал мне о нем во время одной из теплых дружеских встреч.
Когда Дандар достиг призывного возраста, мать, провожая его на службу, сказала: «Высоко держи, сынок, честь нашей Родины!» Он крепко запомнил этот наказ. В первый же год службы в эскадроне показал себя одним из лучших воинов. Командование заметило способности цирика и направило его в Советский Союз, в Тамбовское кавалерийское училище. Через три года молодого лейтенанта назначили помощником начальника штаба 22-го кавалерийского полка, а в боях на Халхин-Голе Дандар уже был командиром 17-го кавалерийского полка. Под его руководством полк геройски дрался с врагом.
Утром 28 мая 1939 года большая группа пехоты противника, поддерживаемая сильным артиллерийским, минометным и пулеметным огнем, перешла в наступление на полк Дандара.
— Без моей команды не стрелять! — приказал своим бойцам Дандар.
Подпустив японцев на близкое расстояние, он скомандовал:
— Огонь!
На вражескую пехоту обрушился град пуль. Она залегла и по-пластунски начала продвигаться вперед, Тогда Дандар вскочил на коня и скомандовал:
— За мной! [154]
Неудержимой лавиной понеслась на противника монгольская конница. Засверкали клинки, и враг, не выдержав удара, побежал. После этого боя полк назвали «героическим полком».
Бои становились еще более ожесточенными. Полку Лодонгийна Дандара приходилось в течение одного дня по нескольку раз отражать атаки японцев, ходить в контратаки, и всякий раз он одерживал победу.
Вскоре Дандар стал командиром дивизии. Имя командира-патриота окружено в Монголии славой. Подвиги Лодонгийна Дандара отмечены высокой наградой. Ему присвоено звание Героя Монгольской Народной Республики.
У хорошего командира, говорят, и хорошие подчиненные. Так оно и есть на самом деле. В полку Дандара что ни воин, то герой. С большим теплом и восхищением рассказывал мне Дандар о пулеметчике Олзвое, одном из любимых своих бойцов. Жизнерадостный, ловкий, находчивый, Цендийн Олзвой быстро и четко выполнял приказы командиров. Тихий и застенчивый, в бою с врагами он был неустрашим, умел в самой тяжелой обстановке находить выход из любого положения. Воин отлично знал пулемет и мастерски владел им.
Однажды Олзвою поручили прикрывать огнем ручного пулемета переправу своего подразделения через реку Халхин-Гол. Не один самурай нашел могилу от меткого и губительного огня отважного цирика. Был и такой случай, когда Олзвой вел бой против целой роты японцев и вышел из неравной схватки с врагами победителем. Он был не только умелым пулеметчиком, но и отважным разведчиком, никогда не возвращался из разведки без важных донесений пли «языка». Как-то Олзвой вместе со своим помощником Лундээжанцаном проник в расположение японской артиллерийской части, взял в плен часового и захватил стереотрубу.
Когда друзья хвалили Олзвоя за его подвиги, он отвечал: «Ничего героического я не совершал. Просто, как солдат, действовал по приказу своей Родины». В историческую летопись сражения в районе реки Халхин-Гол вписано имя Героя Монгольской Народной Республики Цендийна Олзвоя.
В боях с японцами прославился политрук батареи артиллерийского дивизиона 6-й кавалерийской дивизии Лувсандоржийн Гэлэгбаатар. Он показал себя способным политработником, отзывчивым начальником, мужественным и храбрым воином.
11 мая 1939 года 6-я кавалерийская дивизия была поднята по тревоге и получила задачу совершить марш в район [155] реки Халхин-Гол. На третий день, находясь на марше, Гэлэгбаатар получил радостную весть: у него родился сын. На первом же привале он написал короткое письмо жене: «Я жив и здоров. Безгранично рад сыну. Если погибну за Родину, ты одна вырастишь его».
В ночь на 28 мая японцы начали наступление. Дивизия вступила в бой. Артиллеристы Гэлэгбаатара метким огнем уничтожали неприятеля. Под напором превосходящих сил врага дивизия была вынуждена отойти на более выгодный тактический рубеж. Гэлэгбаатар получил задачу с десятью бойцами прикрыть отход частей. Он обратился к бойцам: «Товарищи! Не отступать ни на шаг! Мы отвечаем за судьбу дивизии!»
В течение четырех часов десять отважных пулеметчиков во главе с Гэлэгбаатаром отбивали яростные атаки противника и уничтожили более 200 вражеских солдат и офицеров. Но силы были неравными. Враг продолжал наседать. До последнего патрона, до последней капли крови горстка храбрецов отстаивала священную землю Монголии и не отступила ни на шаг, до конца выполнив свой воинский долг. Погиб политрук, погибли и его товарищи по оружию.
Партия и правительство высоко оценили подвиг Лувсандоржийна Гэлэгбаатара. Ему посмертно присвоено звание Героя Монгольской Народной Республики.
Можно привести много примеров, таких же замечательных, как этот.
Вспоминаю отважного командира соседней монгольской кавалерийской дивизии Нянтай-Суряна — кавалера многих монгольских орденов и ордена Красного Знамени Советского Союза. Он очень храбро, умело руководил боем соединения, показывал личный пример отваги и мужества.
А разве не достойны восхищения подвиги наводчиков-зенитчиков Чултэма и Гомбосурэна, которые в одном бою сбили шесть вражеских самолетов! А подвиг командира эскадрона Хорло, который в ходе только одной атаки семью выстрелами из нагана уложил семь самураев. Такое не забывается.
Хочется вспомнить и о том, что в период, когда мы занимали временную оборону, 24-й мотострелковый полк посетил Маршал Монгольской Народной Республики Чойбалсан. За плечами этого человека был большой и трудный путь борьбы за счастье и свободу Монголии. В годы гражданской войны товарищ Чойбалсан командовал кавалерийским эскадроном, сражался вместе с частями Красной Армии за освобождение Монголии, громил банды барона Унгерна. Это был [156] очень смелый и храбрый человек. Невысокого роста, коренастый, спокойный, вдумчивый и вежливый в обращении. Встреча с ним запомнилась навсегда.
Когда он прибыл в полк, мы собрали в укрытом от вражеского наблюдения месте между барханами всех свободных от несения боевой службы красноармейцев и командиров. Чойбалсан обратился к нам на монгольском языке. Я набрался смелости и сказал ему:
— Товарищ маршал, люди не поймут вас, потому что монгольский язык мы еще не изучили, а переводчика у нас нет. А вы знаете русский язык, и поэтому было бы очень приятно, если бы высказали свои мысли личному составу полка на том языке, на котором говорил великий Ленин.
Чойбалсан улыбнулся и произнес очень хорошую, патриотическую, зажигательную речь на русском языке. В заключение он сказал:
— Дорогие советские друзья, большое вам спасибо за ту помощь, которую вы оказали нам в защите неприкосновенности Монгольской Народной Республики. Я уверен, что все завершится нашей победой над врагом, он будет изгнан со священной земли монгольского народа.
Проникновенные слова вождя монгольского народа воодушевили на новые подвиги во имя общей победы.
Друзья у нас были верные. Мы твердо верили, что монгольские цирики не подведут в трудную минуту. А это очень важно, когда идешь в бой с сознанием того, что твой фланг надежно прикрыт.
Будет уместным рассказать о противнике, чтобы читатель знал, кто нам противостоял на Халхин-Голе, против кого мы сражались с оружием в руках.
Для захвата Монголии, как информировали нас, японское командование выделило самые лучшие части Квантунской армии, которые прошли специальную подготовку. Так, например, 23-я пехотная дивизия считалась в Японии непобедимой, храброй, могущественной дивизией императорской армии.
«Дивизия должна уничтожить войска Внешней Монголии в районе Номон-Хана», — писал в приказе от 21 мая командующий 23-й пехотной дивизией генерал Камацубара.
Восхвалялась японцами и 7-я пехотная дивизия. Оба эти соединения были укомплектованы главным образом сынками богатых крестьян, торговцев, мелких и средних помещиков. Показательно, что при общем невысоком культурном уровне японской армии большинство попавших к нам в плен солдат этих дивизий имели образование 7 — 8 классов. [157]
Наряду с японскими войсками в районе реки Халхин-Гол действовали части марионеточных армий Маньчжоу-Го и Внутренней Монголии. Командование Квантунской армии приняло все меры, чтобы сделать их послушным орудием в своих руках. Этими войсками руководили специально подобранные японские офицерские кадры.
Японских солдат отличали в то время религиозный фанатизм, политическая безграмотность, страх перед наказанием. В армии царили произвол, жестокость: офицеры безнаказанно избивали солдат. Малейшее проявление свободомыслия в солдатской массе бесчеловечно подавлялось. При разговорах с пленными, которых мы захватили в предыдущих боях, казалось, что это существа с другой планеты. Многие из них смутно представляли даже те политические события, участниками которых являлись.
На вопрос о причинах войны между Японией и Китаем пленные отвечали примерно так:
«Офицеры рассказывают, что война идет потому, что китайцы поднимают волнения, грабят японцев. Япония наводит в Китае порядок. Сам же я по этому вопросу сказать ничего не могу, так как ничего не знаю».
Почти все пленные утверждали, что об СССР до начала боев на Халхин-Голе ничего не слыхали. Они лишь знают о существовании России, которая в 1904 — 1905 годах потерпела поражение от Японии. О современной Красной Армии ем ничего не рассказывали.
Никакого представления не имели японо-маньчжурские солдаты о действительных причинах конфликта на границах Монгольской Народной Республики. От них это скрывали. Все пленные в один голос говорили, что советско-монгольские войска хотели захватить Маньчжурию. Именно так объяснили им события офицеры. Командование лгало солдатам о победах японских войск и умалчивало о поражениях, утаивало правду о том, что творится на их родине.
Пропаганда в японских войсках имела целью добиться их определенного прозрения, подорвать их боеспособность. Наши органы пропаганды разъясняли японским солдатам смысл происходящих событий. Через звуковещательные станции транслировались обращения к ним. Вот одно из них:
«Солдаты! Генерал Камацубара и его офицеры ведут вас на явную смерть. В районе Номон-Хана убито до 6000 японских солдат и ранено до 15 000. Вы сами видите, сколько людей осталось в каждой роте. Прибывшее пополнение из охранных отрядов плохо обучено и не хочет воевать. Вы были свидетелями их панического бегства при первой встрече с красноармейцами. Генералы завели вас в тупик, ставят [158] под убийственный огонь советско-монгольской артиллерии и авиации.Спасайте свою жизнь! Уходите с земли Монгольской Народной Республики! Прекращайте войну.
Группа красноармейцев, друзей японского народа».
Или вот еще:
«Японские солдаты!Почему вы терпите авантюры своих генералов и офицеров? Вас посылают, как пушечное мясо, против могучей техники советско-монгольских войск!
Вы сами чувствуете на себе силу огня многочисленной и меткой артиллерии. На Баин-Цагане ваши собратья уничтожены и буквально раздавлены танковой атакой. Зачем напрасно гибнете? Сдавайтесь в плен, вам будет обеспечена хорошая жизнь»{27}.
В дни боев у Халхин-Гола активно работал пропагандистский отряд армейской группы. Забегая вперед, отмечу, что за время с 20 по 30 августа на фронте было передано одиннадцать обращений к японским солдатам, прочитанных на различных участках фронта шестьдесят раз. Некоторые передавались от двух до двадцати раз. Например, когда японские войска были уже окружены, около двадцати раз передавалось следующее обращение:
«Японские солдаты!Вы прекрасно знаете, что находитесь в окружении уже несколько дней. Вы не имеете воды и пищи. У вас израсходованы боеприпасы. Вас оставил генерал Камацубара на верную смерть. Дальнейшее сопротивление бесполезно и немыслимо. Сдавайтесь в плен. Поднимите высоко над окопами белый флаг. По этому сигналу мы прекратим огонь. Выходите из окопов без оружия, с поднятыми вверх руками и с белыми флагами. Переходите к нам. Монголо-советское командование гарантирует вам сохранение жизни.
Командование монголо-советских войск».
Слово большевистской правды западало в души обманутых солдат противника, озаряло их сознание. Идеологическая борьба, которую мы повели против захватчиков, была для японских генералов не менее страшной, чем удары нашей пехоты, танков, авиации.
Наши пропагандисты серьезно подорвали политико-моральное состояние японо-маньчжурских войск, которое поддерживалось [159] обманом, водкой, страхом. Без сомнения, агитационная работа среди войск противника сыграла определенную роль в разгроме японских агрессоров в районе реки Халхин-Гол.
В лозунгах, листовках, а затем и газетах, выпускаемых на японском языке, предназначенных для распространения среди японо-маньчжурских войск, разоблачался империалистический характер войны, затеянной японскими захватчиками против монгольского народа, разъяснялись вражеским солдатам военно-политические вопросы.
Примером может служить следующая листовка:
«Японские солдаты!Что вам дает и даст завоевание новых земель и порабощение чужих народов? Сотни тысяч ваших солдат, дравшихся в Китае, стали калеками. С протянутой рукой, как нищие, ходят они по улицам городов и сел. Они голодают, спят на улицах, мрут как мухи. Они никому не нужны, им никто не помогает. Всех вас ждет такая же участь. Война нужна только генералам и богачам. Они богатеют на этой войне. Солдаты, бросайте оружие, уходите с фронта!»
Эта и подобные ей листовки, как потом выяснилось с опроса пленных, заставили кое-кого из них задуматься. Да, чувствовалось, что война в Китае уже начинала тяготить многих японских солдат. Угнетающе действовало на них и то, что японские власти не проявляют никакой заботы об инвалидах войны, по существу выбросив их на улицу.
Огромное влияние на успех пропаганды в войсках противника сыграли три газеты: «Голос японского солдата», «Китайский народ непобедим» и «Монгольский арат» (для баргутов), которые стали выпускаться со второй половины июля.
На страницах этих газет печаталась международная информация, рассказывалось о положении Японии, Маньчжурии и Внутренней Монголии, о борьбе китайского народа против японских оккупантов, о Советском Союзе и МНР. Помещались в этих газетах письма и портреты военнопленных, зарисовки о их жизни в плену.
Хорошо влияли на врага обзоры военных события на фронте, которые волей-неволей ненавязчиво подводили к мысля о несокрушимой мощи советско-монгольских войск, о неизбежности их победы и о срыве коварных планов японской военщины.
Опыт боев дал богатый материал, характеризующий японскую армию. Суровы были японские законы по отношению к солдатам, которые сдались в плен. Офицеры предупреждали, [160] что семьи сдавшихся в плен будут подвергнуты преследованиям. Но все же пленных становилось все больше. И не только солдат, но и офицеров. В солдатских памятках мы встречали заповеди примерно такого рода: «Пока ты жив, ты должен быть потрясен великим императорским милосердием. После смерти ты должен стать ангелом-хранителем японской империи, тогда ты будешь окружен почетом в храме». Но как ни воспитывали, как ни обрабатывали японского солдата, страх перед смертью был выше, чем посулы и заповеди об императорском милосердии.
Один японский солдат, попавший к нам в плен, на вопрос, за что он воевал, ответил:
— Не знаю за что. Мне лишь известно, что был приказ императора; этот приказ каждый солдат должен выполнять беспрекословно...
— Почему же ты не выполнил приказа и бежал с фронта?
— Когда ваши части начали наступать, стало страшно, и я вместе с товарищами бросился удирать{28}.
Однако встречались факты и иного характера. Во время нашего генерального наступления японцы были окружены советско-монгольскими войсками. Дальнейшее сопротивление врага являлось бессмысленным. Это понимали не только мы, но, безусловно, и сами японцы. Сохранить себе жизнь они могли лишь сдачей в плен. Все же многие так не поступили, а дрались до тех пор, пока почти все не были уничтожены.
В приказах и инструкциях японцам предписывалось в безвыходной обстановке обязательно кончать жизнь самоубийством, но ни в коем случае не сдаваться в плен. При этом давали и другой совет: перед тем как уйти в мир иной, оставить кошелек с деньгами, чтобы было на что похоронить.
Наряду с инструкциями, приказами существовало довольно «веское» средство для воспитания японских солдат — телесные наказания. Правда, есть русская пословица: «Слово доходит до души, палка — до кости». Одной лишь палкой цели не достигнешь. Тогда японское командование прибегало к запугиванию. Из уст пленных часто приходилось слышать легенду, которая усердно преподавалась офицерами для солдата на всем протяжении его службы. Согласно этой легенде, если японский солдат сдастся в плен, его в Советском Союзе немедленно расстреляют. И тот верил. Говорили ему и о том, что если он каким-либо чудом вернется на родину из плена, то его ожидает очень тяжелая участь. Вот поэтому [161] многие солдаты упорно сопротивлялись и не сдавались. в плен.
Позже при передаче попавших к нам в плен солдат и офицеров, среди которых были и раненые, мы наблюдали такую картину: японцы грубо стаскивали пленных с машин, надевали им на голову «колпаки позора». Но надо сказать, что японское командование, по-видимому, не предполагало, что пленных будет большое количество, и не заготовило нужного числа колпаков. Пришлось заменить их мешками.
Были и другие методы воспитания японского солдата, которые принимали для того, чтобы поднять его патриотизм, мужество и самурайский дух. Когда солдаты уходили в армию, многим из них выдавались талисманы «омоморьи». Их хранили на груди под нательной рубашкой. Хотелось бы привести один любопытный рассказ о талисмане пленного солдата. Он говорил, что талисман подарила ему сестра. Талисман должен сохранить ему жизнь на войне, облегчить боль от ран, а кроме того, и сберечь от плена. Но на щеке у солдата еще не зажила рана от пули советского воина, и, кроме того, он попал в плен. Талисман не помог.
Жизнь показала, что солдаты Страны восходящего солнца не могли решить той задачи, которую перед ними ставил японский империализм. Сила советского оружия, высокие моральные, боевые качества советских воинов свели на нет и приказы, и инструкции, и талисманы, которыми снабжались японские императорские войска.
Все то, что японские офицеры годами вдалбливали в голову солдата, развеялось, как пыль песчаных пустынь. Общаясь с японцами, которые попали в плен, мы убедились, что упорство и «патриотизм» японского солдата недолговечны, хотя его воспитывали многие годы. Как только японский солдат узнавал подлинную большевистскую правду, сразу же терпели крах те идеи, которые столь усердно навязывали ему в армии офицеры и начальники. Впрочем, такова судьба идеологической обработки солдат любой капиталистической армии.
Однако вернемся ко времени начала наступления. Наши войска занимали плацдарм по восточному берегу реки Халхин-Гол в 3 — 5 километрах восточнее реки. К 20 августа 1939 года мы были готовы к нанесению решительного удара по японским захватчикам. Наши войска вышли на исходные позиции и в назначенный час были совершенно готовы к наступлению. При изучении опыта боев на Халхин-Голе [162] передо мною во всей полноте раскрылся план операции, который претворяли в жизнь войска группы, в том числе и наш 24-й мотострелковый полк. Этот план по своему содержанию был прост: сковав противника с фронта, нанести удар сильными группами с обоих флангов, окружить врага в районе между рекой Халхин-Гол и государственной границей и уничтожить. Для этой цели были созданы три группы: Южная, Центральная, Северная, а также резерв.
Главный удар наносился по левому флангу неприятеля, то есть там, где он менее всего ожидал и где оборона его была менее прочной. Кроме того, на южном участке наши войска занимали наиболее выгодное положение. Развернувшись фронтом на север, они имели возможность прямолинейным движением на северо-восток быстро охватить фланг врага и кратчайшим путем выйти ему в тыл. Удар предполагалось нанести по менее стойким частям баргутской конницы и маньчжурам.
Перед нашими войсками были поставлены следующие задачи:
— Южной группе в составе 57-й стрелковой дивизии и 8-й монгольской кавалерийской дивизии, 8-й мотобронебригады. 6-й танковой бригады (без двух батальонов), одного батальона 11-й танковой бригады, 1-го дивизиона 185-го артиллерийского полка, 37-го противотанкового дивизиона и танковой роты Т-130 наступать в направлении Номон-Хан-Бурд-Обо и во взаимодействии с Центральной и Северной группами окружить и полностью уничтожить японскую группировку южнее и севернее реки Хайластын-Гол, не допустив отхода противника на восток. Эта группа наносила главный удар. Правый фланг ее обеспечивала 8-я монгольская кавалерийская дивизия.
— Северной группе в составе 601-го стрелкового полка 82-й стрелковой дивизии, 6-й монгольской кавалерийской дивизии, 7-й мотоброневой бригады, двух танковых батальонов 11-й танковой бригады, батальона 6-й танковой бригады, 82-го гаубичного артиллерийского полка и 87-го противотанкового дивизиона наступать в направлении озер в 6 километрах северо-западнее Номон-Хан-Бурд-Обо и во взаимодействии с Центральной и Южной группами окружить и уничтожить противника севернее реки Хайластын-Гол. 6-б монгольская кавалерийская дивизия обеспечивала левый фланг группы.
— Центральной группе в составе 82-й стрелковой дивизии (без 601-го стрелкового полка), 36-й мотострелковой дивизии и 5-й стрелково-пулеметной бригаде атаковать с [163] фронта, сковать противника огнем на всю глубину и лишить его возможности маневра в направлении флангов. 82-й стрелковой дивизии нанести главный удар своим правым флангом, во взаимодействии с 57-й стрелковой дивизией Южной группы окружить и уничтожить войска противника в районе к югу от реки Хайластын-Гол. 36-й мотострелковой дивизии с 5-й стрелково-пулеметной бригадой нанести удар левым флангом, во взаимодействии с частями Северной группы и 82-й дивизии окружить и уничтожить группировку противника в районе севернее реки Хайластын-Гол.
В резерв выделялись 212-я авиадесантная бригада, 9-я мотоброневая бригада, танковый батальон 6-й танковой бригады. Ему была поставлена задача — к утру 20 августа сосредоточиться в районе в 6 километрах юго-западнее горы Хамар-Даба и быть готовым развить успех Южной или Северной группы войск.
Авиации ставилась задача до начала артподготовки нанести массированный удар по главной полосе обороны противника с целью уничтожения его живой силы и огневых средств. Перед началом атаки пехоты и танков намечалось нанести второй удар по обороне врага. В дальнейшем — действовать по резервам противника, не допуская их подхода к полю боя.
Артиллерийская подготовка планировалась продолжительностью 2 часа 45 минут. Причем последние 15 минут отводились на мощный огневой налет всей артиллерией по переднему краю японской обороны.