На Немане
Мы двигались ускоренным маршем в направлении города Гродно. Враг бежал, не оказывая нам серьезного сопротивления. Самыми длительными были бои за деревни Головиничи и Жеромля, но и тут полк не задержался более двух часов.
Местность менялась. Все чаще попадались хутора, или, как их тут иногда называли, фольварки. Вдоль гравийных дорог аккуратными рядами росли яблони с побеленными известью стволами. Среди жителей было немало поляков. Встречали нас очень радостно. Старики махали широкополыми шляпами, женщины совали бойцам узелки с творогом, лепешками, яблоками. Немцев здесь ненавидели люто. И было за что!
Мы двигались и ночью, и днем, надежно прикрытые авиацией. Появлявшиеся изредка вражеские бомбардировщики быстро исчезали, преследуемые нашими истребителями и штурмовиками.
В шестом часу вечера 15 июля мы увидели верхушки колоколен, шпили кирх и крыши костелов над густым озером яркой зелени. Гродно! Самим не верилось, что дошли. Командир дивизии по рации приказал:
— Наступайте на северо-западную окраину, на пригород Коложий! Начало атаки — двадцать ноль-ноль. Задача — овладеть пригородом, приступить к форсированию Немана, захватить плацдарм на левом берегу!
Непривычно было слышать это «на левом берегу». Реки средней полосы текут с севера на юг, здешние же текли с юга на север, к Балтийскому морю. Предстояло привыкать к тому, что восточный берег у них — правый.
Атаковать приходилось с ходу. В нашем распоряжении были данные аэрофотосъемки вражеских позиций, но [131] они могли устареть. Во всяком случае, мы понимали, что многие огневые точки и артиллерийские позиции обнаружатся лишь в бою. Позвонил Щенников, спросил о готовности. Выслушав меня, сказал:
— Поаккуратней с артиллерией. В городе много мирных жителей, старинные храмы... Словом, поаккуратней!
— Понял, товарищ полковник.
Солнце садилось, когда дивизионная и полковая артиллерия открыла огонь по укреплениям гитлеровцев перед городом. Атака укреплений оказалась успешной. В десятом часу отдельные подразделения достигли северо-западной окраины Гродно, захватили несколько домиков. Но дальше продвигаться стало труднее.
Немчинов докладывал, что из нижнего этажа каменного дома бьют малокалиберные пушки и пулеметы.
Я понимал, конечно, что уничтожить двухэтажный дом с толстыми кирпичными стенами без пушек невозможно, и приказал Переверзеву выдвигать на прямую наводку 76-миллиметровые орудия. Но пока их выдвинули, три смельчака из батальона Немчинова — рядовые Анкенба, Саченко и Хапило — перебили вражеский гарнизон в доме. Анкенба — сибиряк, охотник, считался в батальоне лучшим снайпером. Ползком выбрался он на удобную позицию, откуда были хорошо видны полыхавшие огнем амбразуры в кирпичной стене. Долго прицеливался, прежде чем выстрелил первый раз, затем второй. Вражеский пулемет смолк. Саченко и Хапило стремительным броском пересекли улицу, упали под стеной дома. Перевели дух и по-пластунски, а где и в рост, плотно прижимаясь к стене, добрались до ворот, которые были снесены снарядом. Вбежав во двор, бойцы ворвались на лестницу, швырнули в подвал гранаты и стали поливать засевших внизу гитлеровцев автоматным огнем. Четырех фашистов убили, трех ранили, пятерых взяли в плен. Батальон Немчинова снова пошел вперед...
А Гомолку задерживал пулемет, строчивший с колокольни. До церкви добрался рядовой Вяткин. Он миновал притвор, нашел лестницу на колокольню. Долго карабкался по ней, рискуя каждый миг быть обнаруженным. Одолел лестницу, метнул в пролом, на площадку, откуда бил пулемет, гранату и прижался к стене. Оглушенный, засыпанный известкой и осколками кирпича, Вяткин вылез [132] на площадку и уничтожил оставшихся в живых фашистов...
Взвод лейтенанта Гурова тем временем прорвался в тыл гитлеровцам и перекрыл проулок, ведущий к Неману. О. Гурове я уже упоминал. Это его взвод первым в полку вступил в бой под Куростью. Лейтенант прошел со своим подразделением всю Смоленщину и Белоруссию, трижды был ранен и трижды возвращался к нам в полк, в свой батальон.
Здесь, на северо-западной окраине Гродно, Гурову пришлось туго. Противник пытался уничтожить взвод, лез напролом. Возможно, действовал страх: путь по проулку, перекрытому Гуровым, казался врагу короче. Взвод нес потери убитыми и ранеными, но держался.
На выручку Гурову пришли бойцы пулеметной роты вместе со своим командиром Михаилом Кожиным. Потеряв надежду прорваться через проулок, боясь полного окружения, гитлеровцы начали отходить к реке другими путями. Это происходило уже на рассвете. С первыми лучами солнца пулеметчики Кожина, посланные командиром в тыл бегущим немцам, увидели стремительные воды Немана. Вскоре к реке вырвались и стрелковые батальоны.
В пять часов утра я перенес свой наблюдательный пункт на берег Немана, в яблоневый сад. Трава была мокрой от росы. Мокрыми были яблоки и ягоды смородины. Влажно темнел прибрежный песок. Бойцы устраивались в ямах и воронках, окапывались. По берегу били дальнобойная немецкая артиллерия и минометы. На воде покачивались баржи, с которых стреляли фашистские пушки. По Неману носились катера, поливавшие полк пулеметным огнем. Слева, очень далеко, там, где наступали подразделения 42-й стрелковой дивизии, высился высокий стальной горб моста.
— Федотов, где батальоны? Почему не форсируете?! — запрашивал полковник Щенников.
Я попытался объяснить обстановку, но комдив оборвал меня и приказал немедленно приступить к форсированию. К моему счастью, во время разговора со Щенниковым на наблюдательном пункте полка находился начальник политотдела дивизии Дмитрий Васильевич Разгонюк. Он своими глазами видел, что творится на берегу и на реке. [133]
— Спокойно, Федор Степанович! — Он положил руку мне на плечо. — Спокойно. Подумай.
— Разве я не понимаю, что чем скорее мы переправимся через Неман, тем будет лучше? Но пока не подтянем артиллерию, ничего не сделать...
План у нас был простой: выдвинуть всю полковую артиллерию на прямую наводку, разбить вооруженные фашистские баржи и катера, а уж потом приступить к форсированию.
Разгонюк подумал и твердо сказал:
— Ничего, Федор Степанович, подождем артиллеристов! Так будет вернее.
Когда на берегу появились первые пушки, противник весь огонь сконцентрировал на них. В расчете одного из орудий в живых остался только наводчик. Впоследствии мне назвали его имя и фамилию — Андрей Леонов. Каким чудом этот солдат все же дотолкал пушку до уреза воды и открыл огонь — трудно понять. Удалось выкатить к воде свои пушки и еще двум расчетам. Тогда же доложил о готовности к ведению огня командир батареи полковых минометов.
Пушки и минометы начали бить по баржам и катерам противника. После первых же залпов затонули две баржи. Через минуту-другую прямым попаданием снаряда вдребезги разнесло метавшийся по Неману фашистский катер.
А тут и авиация подоспела. Около сорока наших самолетов обрушили бомбовый удар на уцелевшие катера, огневые позиции врага и его траншеи.
Стрелковые подразделения, пользуясь ослаблением огня, устремились к реке. Опять пошли в ход доски, бревна, сооруженные на скорую руку плотики. Саперы Белкина стали подтаскивать к воде заготовки для плотов под пушки и минометы.
Неман — одна из самых быстрых рек. Течение, если с ним не совладать, сносит на десятки, а то и сотни метров. Переправляться было очень трудно. Первым на левый берег выбрался взвод лейтенанта Федора Баленова. Воины этого подразделения выбили противника из береговой траншеи, отразили контратаку, в которой участвовало не менее сорока гитлеровцев, и обеспечили переправу не только своей четвертой роты, но и всего батальона Гомолки. Четвертая рота под командованием старшего [134] лейтенанта Маштанова показала в этом бою пример бесстрашия и стойкости.
Взвод лейтенанта Баленова вовремя поддержали огнем минометная рота лейтенанта Овчинникова и пулеметчики Исаков, Абкеров, Атанасов.
После того как удалось переправить часть пушек, полк пошел в атаку. Пытавшиеся обороняться подразделения противника были отброшены. Продвинувшись вперед на полтора километра, мы убедились, что перед нами уже никого нет.
— Останови полк! — приказал полковник Щенников. — Займи оборону и жди, пока переправится вся дивизия.
Так пришло 16 июля. Отдыхая на левом берегу, мы слышали, как стихает стрельба и в городе, расположенном позади нас, на правобережье.
Мне удалось побывать в Гродно. Несмотря на разрушения, он сохранил свой облик. В центре зеленел парк с могучими буками. Каменные плиты на тротуарах узеньких улиц покрывал затейливый узор. По стенам уцелевших домов вился плющ. На одной из каменных плит тротуара я прочитал латинскую надпись: «Salve, amice!» — что означало: «Здравствуй, друг!» Эта надпись звучала укором войне.
На улицах то и дело встречались монахини. Они не ходили, а шествовали, чинные и строгие, в длинных червых платьях, в черных шляпах с белоснежными, накрахмаленными отворотами-крыльями.
— Откуда их столько? — удивлялся мой новый адъютант, лейтенант Щукин, заменивший раненного на Друти лейтенанта Яковлева.
— Милый, да тут же всегда был один из форпостов католической религии! — объяснял Щукину замполит. — Костел королевы Боны не видел? Заскочи!
Заскочить в костел королевы Боны, осмотреть остальные достопримечательности Гродно мы не успели. Обстановка требовала возвращения в полк.
К вечеру 16 июля все подразделения 153-й Смоленской стрелковой дивизии форсировали Неман. Левее Гродно к реке рвались части 42-й стрелковой дивизии.
Вечером мы слушали по радио приказ Верховного Главнокомандующего, в котором объявлялась благодарность войскам, участвовавшим в штурме Гродно. А в десять часов вечера, когда в столице гремел салют в нашу [135] честь, дивизия получила приказ двигаться вперед. Очевидно, командование считало, что это облегчит выполнение задачи по форсированию Немана другим соединениям. Дивизия наступала с 3-м гвардейским кавалерийским корпусом генерал-лейтенанта Н. С. Осликовского.
Под утро 17 июля мы вступили в соприкосновение с противником, оборонявшим деревню Грандичи. Гитлеровцы успели окопаться, подтянуть артиллерию, так что бой был нелегким. Однако Грандичи мы взяли довольно быстро и пошли вперед, выбивая врага из фольварков и мыз, логов и перелесков.
К исходу дня полк занял деревню Келбаски, а затем, взаимодействуя с другими частями дивизии и с кавалеристами, захватил городок Сопоцкин.
Между тем у нас за спиной, в районе Гродно, бой не затихал.
— Похоже, сорок вторая не смогла форсировать Неман! — с тревогой сказал майор Ефимов.
Разведка донесла, что левее нас, по направлению к Гродно, прошла армада фашистских танков. Я передал это сообщение полковнику Щенникову и часа через три узнал от него, что замеченная разведчиками армада оказалась танковой дивизией «Мертвая голова», которая в тяжелом бою сумела прорвать фронт на участке 42-й стрелковой дивизии и сорвала дальнейшее форсирование Немана.
— Наша задача остается прежней! — сказал Щенников. — Наступать в направлении населенного пункта Березовск.
— Товарищ полковник, если я вас правильно понял... — начал я.
— Вы меня правильно поняли, — прервал Щенников. — Мы отрезаны от Гродно и от Немана. Но наступление будем продолжать.
На закате полк выдвинулся за Сопоцкин на холмистую равнину с редкими перелесками. Именно по этой равнине проходила Государственная граница СССР, где-то здесь располагались довоенные укрепления, стояли пограничные столбы...
В девятнадцать сорок от взвода к взводу, от роты к роте, от батальона к батальону прокатилось:
— Вышли! Граница! [136]
Да, полк вышел к государственной границе в районе пограничных столбов 40–41. Солдаты нашли эти столбы. Один валялся на земле, другой стоял, покосившись.
Трудно передать те чувства, которые владели нами тогда, вечером 17 июля 1944 года. Тяжкий путь лежал позади, и, хотя война еще продолжалась, мы уже стояли там, откуда пришлось отходить три года назад! Мы вернулись!
Взлетали в воздух фуражки и пилотки. Люди до хрипоты кричали «ура». Прогремели залпы винтовок, очереди автоматов и пулеметов.
По рации я доложил командиру дивизии о свершившемся. Он поздравил и приказал:
— Выезжайте ко мне! Немедленно.
По голосу Щенникова чувствовалось: что-то произошло.
Я выехал в указанное место с адъютантом и майором Оглоблей. Примерно через полчаса, около десяти часов вечера, мы оказались на каком-то укрепленном участке. Земля бугрилась дотами, щетинилась бетонными надолбами. Амбразуры дотов смотрели на запад.
— А ведь это наши! — сказал Дмитрий Фомич. — Честное слово, наши!
Командира дивизии мы нашли в одном из дотов. Провожавший нас адъютант комдива подтвердил: да, доты советские, сделаны прочно, приспособлены для ведения круговой обороны, стены такие, что ни один снаряд не пробьет, есть хранилища для боеприпасов, продовольствия, помещения для жилья.
Спустились по ступеням в бетонированную щель, отворили тяжелую бронированную дверь и оказались в темном железобетонном коридоре. Адъютант посвечивал фонариком.
Командир дивизии Щенников, начальник политотдела Разгонюк, начальник штаба дивизии Казимиров и еще несколько штабных офицеров сидели кто на канистрах, кто на снарядных ящиках вокруг шаткого столика. Тут же находились командиры полков.
— Устраивайтесь, — сказал командир дивизии, когда мы вошли. — Впрочем, разговор будет короткий... Обстановка сложилась тяжелая: дивизия и кавкорпус Осликовского отрезаны противником от основных сил армии и [137] фронта. Дальнейшее наступление временно прекращается. Предстоит вести бои в окружении. Мы занимаем крайне ограниченную территорию. Возможности маневра практически сведены к нулю. Тем не менее необходим прежде всего маневр. Противника нужно ввести в заблуждение относительно подлинной численности находящихся на левом берегу войск. Начальник штаба доложит свои соображения...
В железобетонном подземелье голоса звучали как-то странно: и глуховато, и непривычно громко. Начальник штаба доложил, как мыслится организация круговой обороны совместно с кавалеристами, наметил маршруты передвижения полков с одного участка обороны на другой с целью обмана противника.
Закрывая короткое совещание, полковник Щенников сказал:
— Обстановка покажет, как будем действовать. Или к нам прорвутся, или мы прорвемся к своим. А сейчас одна задача: перемалывать врага, не дать ему ворваться в наши боевые порядки.
Поднялись наверх. В стороне Немана канонада ослабела. Подполковник Поздняков, поправив фуражку, выразительно посмотрел на меня. Я промолчал.
— Ну, правильно, — сказал Поздняков. — Говорить нечего. Будем воевать.
В полк вернулись поздно. Вызвал комбатов и командиров отдельных подразделений. Поставил задачу: передвигаясь параллельно фронту, быть готовыми к отражению атак врага, при случае контратаковать.
— Основной удар ожидать со стороны Немана, — предупредил я. — Но не исключены удары с флангов и с фронта. К утру сосредоточиться в населенном пункте Перстунь, занять высоты 138,0 и 198,6 фронтом на юго-восток. Саперам заминировать мосты через маленькую речку, если они еще целы.
Так начались бои в окружении. До утра мы трижды сталкивались с противником, появлявшимся то с юга, то с севера. Приходилось разворачиваться, отражать атаки мотопехоты и танков. Сходились с врагом в темноте ночи на близкую дистанцию, вели огонь из всех видов стрелкового оружия, применяли минометы и пушки. Был момент, когда два фашистских танка ворвались в боевые порядки батальона Немчинова, уничтожили наш минометный расчет. [138] Однако артиллеристы все же подбили эти машины, а пехота противника, бежавшая за танками, была уничтожена совместной контратакой батальонов Немчинова и Гомолки.
В этом бою тяжело ранило моего помощника по строевой части майора Ефимова. Он лично возглавил атаку одной из рот первого батальона и упал, сраженный осколком снаряда. Известие о ранении Павла Григорьевича удручило. Я привык к этому крепко сбитому, немного медлительному, но чрезвычайно исполнительному офицеру, знал, что во всем могу положиться на него...
В темноте батальоны оторвались от противника. Теперь надо было успеть в Перстунь. Вышли к этому местечку в пятом часу утра, на восходе.
Взяв у Фирсова мины и взрывчатку, капитан Сусев и старший лейтенант Белкин с саперами и группой разведчиков ушли вперед, к речушке, мосты через которую оказались целыми. Батальоны заняли оборону по восточным склонам высот 138,0, 198,6 — на танкоопасных направлениях. Наблюдательный пункт полка оборудовали в небольшой роще, откуда прекрасно просматривались в Перстунь, и склоны высот, где окапывались стрелки, и речушка с двумя мостами, и ведущие к мостам белые от пыли дороги.
— Мосты под прицел взял? — спросил я Переверзева.
— Взял. Обе дороги тоже под прицелом...
Противник обнаружил нас и в седьмом часу, после короткой артподготовки, перешел в наступление. К обоим мостам рванулись танки. По равнине, растянувшись на полкилометра по фронту, пошла пехота. В бинокль я видел головы Сусева, Белкина и саперов, сидевших в укрытиях метрах в ста от реки.
Танки вошли на оба моста почти одновременно. Но взрывы раздались сначала на одном, потом на другом мосту. Три танка рухнули вместе с обломками пролетов в реку. Остальные затормозили и стали сбиваться в колонну. Тотчас открыла беглый огонь полковая артиллерия. Пока танки разворачивались, наши пушкари уничтожили две машины. Остальные повернули и на скорости ушли прочь.
Вражеская пехота, попавшая под минометный, пулеметный и ружейный огонь, отступила на исходные позиции. [139] Однако огневой бой продолжался. Я распорядился экономить боеприпасы, так как они были на исходе, и стрелять только наверняка.
После боя под Перстунем батальоны сменили позиции. Во втором часу дня батальон Немчинова зашел в тыл подразделению фашистской мотопехоты. Только рота Кудленка огнем из автоматов и пулеметов уничтожила и рассеяла до сотни гитлеровцев. Успешно маневрировали и соседние полки. С фланга на фланг перемещались конники генерала Осликовского. Такая тактика, видимо, имела успех, мешала противнику точно определить наши силы, не позволяла нанести удар на каком-то одном участке, вынуждала его распыляться.
Со второй половины дня 18 июля стали появляться наши самолеты. Звенья истребителей, проносясь над расположением дивизии и корпуса Осликовского, сбрасывали вымпелы с приказами командования армии и фронта, рассеивали огнем пушек и пулеметов сосредоточения гитлеровцев. А в ночь на 19 июля наши самолеты несколько часов подряд бомбили вражеские танки и мотопехоту. Мы чувствовали: о нас помнят, нам помогают. Это прибавляло сил.
Под утро 19 июля высланная в направлении Немана разведка напала на разведчиков противника, передвигавшихся на автомобиле-амфибии и мотоциклах. Восемнадцать гитлеровцев были убиты, двое взяты в плен. Амфибия уцелела, и наши разведчики пригнали ее к наблюдательному пункту.
Пленные показали, что входят в состав дивизии СС «Мертвая голова», прибывшей из Румынии. Полностью укомплектованная танками, автомобилями и личным составом дивизия имела задачу уничтожить части Красной Армии, форсировавшие Неман, и не допустить выхода советских войск к границам Восточной Пруссии.
Я вызвал по рации командира дивизии, сообщил о показаниях пленных.
— Спасибо! — сказал Щенников. — Как обстановка?
— Нормальная. Отбили атаку на левом фланге.
— Держитесь!
Мы продержались 19 и 20 июля. Продержались и первую половину 21 июля. А во второй половине дня оказались под угрозой разгрома. Это случилось возле дороги Сопоцкин — Голынка, которую оборонял полк. У нас уже [140] не осталось ни одной мины, ни одного снаряда. Имелись только ручные гранаты и патроны. И враг, словно зная об этом, бросил на полк танки.
Фашистские машины шли по дороге, ведя безостановочный огонь, за ними на грузовиках двигалась мотопехота, а на поле развертывались пехотные подразделения.
Как удалось Фирсову добыть две автомашины со снарядами, не знаю. Но он их доставил артиллеристам буквально в последний момент. Мы получили возможность открыть огонь. Однако своими силами нам все равно бы не управиться. Помог командующий артиллерией дивизии полковник Жилин. Сумел Иван Дмитриевич и снаряды приберечь, и на обстановку среагировать, и огонь организовать. Всю мощь дивизионных орудий обрушил Жилин на мчащиеся по дороге Сопоцкин — Голынка немецкие танки. И такой силы удар получился, что дорога перед танками и под ними в полном смысле слова на дыбы встала. Два танка запылали сразу, остальные словно споткнулись, остановились. По ним продолжали бить дивизионные и полковые артиллеристы. Фашистские машины были уничтожены.
Воодушевленные этой победой батальоны открыли дружный огонь по мотопехоте и пехоте противника, заставили ее залечь, а потом и отойти.
Едва стих грохот боя, как стал явственно слышен напряженный гул сотен орудий со стороны Гродно.
Позвонил Щенников:
— Слышите?
— Слышим, товарищ полковник!
— Сообщите во все подразделения: войска нашей армии и фронта перешли в наступление, форсировали Неман, продвигаются к нам. Пока удерживайте свои позиции. Снаряды и мины получите. Сбросят с самолетов. В ночь на двадцать третье сосредоточьте полк под населенным пунктом Богатыри...
Теперь гитлеровцы сдерживали наступление всей 50-й армии. Видимо, поэтому атаки, предпринятые ими днем 23 июля, были не очень сильными. Мы отразили их все до одной.
Ночью грохот боя приблизился. Наши самолеты снова обрушили бомбовый удар на скопления пехоты и танков противника. А мы опять сменили позиции и к рассвету 24 июля оказались под Богатырями, большой деревней [141] с высокой колокольней посредине. Отсюда предстояло идти на прорыв.
До восхода солнца батальоны стремительным броском достигли деревни. Я с адъютантом, Переверзевым и Лихачевым добежал до церкви. Высокие железные двери были не заперты. Вошли. Обычная прохлада храма. Пыльные полосы света сверху. Позолота, разрисованные библейскими сюжетами стены. Как будто никого... И вдруг шумок в алтаре. Распахнули «царские врата». И... глазам своим не поверили! На иконостасе висели автоматы, а на полу храпели ефрейтор и три солдата. Вокруг валялись пустые бутылки и консервные банки.
Переверзев взял автоматы, носком сапога разбудил ефрейтора. Тот приподнялся, но, ничего не поняв, снова рухнул на пол.
Поднялись на колокольню. Роты третьего батальона уже выдвинулись метров на семьсот за деревню. За дорогой, ведущей к местечку Пильня, окапывалась вражеская пехота.
В десять часов утра мы провели короткую артподготовку и столкнули гитлеровцев с рубежа, на котором они пытались укрепиться. А в двенадцать часов я доложил полковнику Щенникову, что Пильня взята.
— Отлично! Наши рядом! — сказал Щенников.
Полк встретился с наступавшими подразделениями 96-й стрелковой дивизии в четырнадцать часов 23 июля. Дивизия СС «Мертвая голова» и приданные ей части оказались раздавленными в тисках наших войск. [142]