Начало нового века
Роль высокоточного оружия и систем разведки на современном этапе
Начало нового столетия и одновременно тысячелетия принесло новые надежды. В стране сменился президент. После политически бурного конца века установилась некоторая стабильность и в политике, и в экономике. Вторая чеченская война проходила уже по другому сценарию. Уроки поражений в первой войне явно пошли на пользу. После разгрома крупных соединений боевиков федеральные войска установили контроль над всей территорией Чечни. Авиация применялась только для точечных ударов по разрозненным боевым группам. Боевикам ничего не оставалось, как перейти к полностью партизанской форме войны. Бороться с партизанами, когда они находятся в своей среде, когда их поддерживает население, задача почти безнадежная. Надо вспомнить опыт борьбы с басмачеством в Средней Азии, с махновскими бандами и бандами «зеленых» после гражданской войны, с бендеровцами и «лесными братьями» после Великой Отечественной.
Здесь на передний план выходят политические меры. Необходимо лишить бандитов их среды, убедить население в правоте борьбы с бандитами, в безнадежности их сопротивления. Для этого следует опираться на слои чеченцев, лояльных к федеральной власти, постепенно вводить самоуправление. В кратчайшие сроки нужно попытаться восстановить разрушенную войной экономику, создать рабочие места на предприятиях, организовать занятия в школах, воссоздать социальную инфраструктуру и т. д.
Борьба с партизанскими отрядами должна вестись мобильными боевыми группами, с опорой на хорошо налаженную разведывательную систему.
Политическое и военное руководство страны, хорошо понимая это, действовало именно по такому сценарию. [366] В корне изменилось поведение средств массовой информации. Если в первую чеченскую войну Мовлади Удугов, руководитель информационных средств Дудаева, явно выиграл информационную войну у России (едва ли не все ведущие российские СМИ представляли действия чеченцев как героическое сопротивление «агрессии»), то теперь общественное мнение было достаточно информировано о методах боевиков. Захват заложников, террор против мирного населения, зверские расправы над заложниками и пленными, потоки наркотиков и фальшивой валюты из-за рубежа, арабские наемники — вот далеко не полный «джентльменский набор» методов и средств, которыми пользуются боевики. Вскоре стала вырисовываться неприглядная роль в оказании помощи чеченским боевикам ряда арабских стран, Турции, а также руководства Грузии, через которую был организован транзит оружия, наемников, валюты в Чечню. Панкисское ущелье Грузии превратилось в зону, где формировались новые отряды и зализывали раны боевики, прорвавшиеся через российско-грузинскую границу. Все это значительно усложняло противопартизанские действия.
Трагические события 11 сентября 2001 года в США всколыхнули весь мир. Президент США Джордж Буш объявил войну терроризму на всей территории земного шара. Его поддержали практически все страны. Гибель трех тысяч ни в чем не повинных американских граждан в беспрецедентной террористической акции показала, насколько уязвима современная цивилизация. Почти полстолетия в ходе «холодной войны» мир создавал современные системы вооружения — и вот они оказались беспомощными против кучки смертников. Всегда считалось, что враг находится за пределами страны. Все его действия отслеживались, его вооружения тщательно изучались, на основе этого строились оборонительные и наступательные доктрины. Теперь же враг оказался внутри. Встала проблема выявления «чужих среди своих». Раскрыть планы врага, упредить его действия — все это оказалось невероятно сложным делом, хотя системы контрразведки всегда были достаточно развиты. Но здесь проявились совершенно другие масштабы. На передний план стали выдвигаться методы и системы глобальной разведки и наблюдения. По существу, надо было создавать системы глобального мониторинга в реальном масштабе времени.
Американцы давно, еще с вьетнамской войны, придавали большое значение системам разведки. Особенно ярко это проявилось в ходе войн против Ирака, в балканских войнах, в Афганистане. Это была война нового типа. Воздушные удары наносились на всю глубину территории противника, тем самым стирались понятия фронта и тыла. Собственно, фронт практически отсутствовал, так как сухопутные войска применялись только после полного разгрома противника, либо вообще не применялись. [367] В качестве основного оружия использовались высокоточные крылатые ракеты и управляемые бомбы. Удары наносились избирательно по обнаруженным и точно привязанным целям. Потери мирного населения были сведены к минимуму, а потерь среди военнослужащих объединенной группировки США и их союзников практически не было. Это так контрастировало с войной в Чечне!
Роль авиации в боевых конфликтах различной интенсивности всегда была достаточно весомой, но, пожалуй, впервые авиация самостоятельно, без участия сухопутных сил, решала исход войны. Так в наше время окончательно подтвердилась доктрина итальянского генерала Джулио Дуэ, провозглашенная еще на заре авиации. Действительно, после того, как разрушены точечными ударами крылатых ракет системы ПВО, аэродромы, пункты управления, практически вся экономическая инфраструктура, тяжелые вооружения, коммуникации и т.д., противнику ничего не остается, как принять навязываемые ему политические решения, ибо продолжать в сложившихся условиях вооруженную борьбу бессмысленно.
Но высокоточные удары могут наноситься только при хорошо организованной разведывательной системе. Это очень наглядно проявилось в войне против Югославии. Вся территория Балканского полуострова просматривалась спутниками детальной разведки, патрульными самолетами с системой JSTAR, беспилотными разведчиками Predator. Вся информация обрабатывалась на воздушных командных пунктах и передавалась через спутники связи на пункты управления и планирования, расположенные в штабе объединенных сил и в национальных штабах. Все разведывательно-информационные средства работали в единой системе времени, имели единое навигационное обеспечение на базе космической системы NAVSTAR. Широко использовалась априорная разведывательная информация, сведенная в единую информационную базу.
Планирование боевых вылетов и полетных заданий крылатым ракетам обеспечивалось единой геоинформационной системой на базе высокоточных трехмерных цифровых карт зоны боевых действий. Использовались единые компьютерные базы данных и линии цифровой связи для передачи необходимой информации вплоть до телевизионных изображений разведанных целей, то есть обеспечена полная информатизация и компьютеризация процессов планирования и нанесения высокоточных ударов.
Когда говорят о высокоточном оружии, то все представляют какие-то совершенные системы управления и наведения ракет и бомб. По сути же высокоточное поражение базируется в первую очередь на обнаружении и высокоточной привязке координат целей. [368]
Таким образом, высокоточное оружие, космические средства разведки, навигации и связи, линии передачи данных, воздушные и наземные командные пункты, оборудованные компьютерными системами подготовки полетных заданий оружию и самолетам, составляют основу единой воздушно-космической боевой операции. Мы увидели прообразы боевых конфликтов XXI столетия. И это только начало. Америка стала накапливать высокоточный потенциал. На наших глазах происходит смена парадигмы, самих основ вооруженной борьбы. Если всю вторую половину XX столетия господствовала концепция ракетно-ядерной войны, все лучшие умы ученых, колоссальные государственные ресурсы были брошены на совершенствование и наращивание ракетно-ядерного потенциала, вся внешняя политика великих держав крутилась вокруг процессов ядерного сдерживания, снижения ядерного порога, контроля над ядерными вооружениями, то в XXI веке мы становимся свидетелями заката ракетно-ядерной парадигмы. И дело тут не только и не столько в развитии информационных технологий, но в общей глобализации экономики, когда производственные цепочки, от добычи ископаемых до получения конечного наукоемкого продукта, вышли за пределы экономики отдельных стран и распространились в больших экономических зонах, охватывая группы стран и целые континенты. Эти процессы — логическое следствие развития современной цивилизации. В этом суть постиндустриального общества.
Применение ядерного оружия противоречит идее глобализации экономики, так как приводит к разрушению единого экономического пространства. Фактор ядерного сдерживания заменяется фактором сдерживания высокоточным оружием.
Действительно, современная цивилизация очень уязвима. Ядерные электростанции, гидросооружения, топливно-энергетические системы, химические производства, города-мегаполисы с высотной архитектурой — все это при высокоточном поражении неминуемо влечет самые разрушительные последствия, вплоть до техногенных катастроф — те самые «неприемлемые потери», которые раньше рассчитывали причинять с помощью ядерного оружия. Отныне все сколько-нибудь развитые страны стали заложниками своей инфраструктуры. Возможность нанесения избирательных высокоточных ударов по ней является мощным сдерживающим фактором, ничем не уступающим ядерному сдерживанию. В этих условиях наличие ядерного оружия становится анахронизмом.
Мы вскоре будем свидетелями того, как ядерное оружие будет поставлено вне закона наравне с химическим и бактериологическим. Угрозы применения оружия массового поражения, видимо, будут все чаще исходить от международного терроризма. [369] Уже сейчас США больше всего обеспокоены именно возможностью ядерного, химического и бактериологического терроризма, а не применением этого оружия в военных межгосударственных конфликтах.
Смена парадигмы вооруженной борьбы влечет за собой пересмотр всей политики строительства вооружений. И, как показывает, опыт последних военных конфликтов, на первый план выходят авиация, космос и информационные технологии.
Естественно, встает вопрос — насколько готова Россия к подобной смене понятий в вооруженной борьбе?
У нас в институте еще в конце 80-х годов по мере отработки и принятия на вооружение стратегических крылатых ракет морского и авиационного базирования с ядерным снаряжением стала созревать идея — нельзя ли получить такую точность наведения, чтобы отказаться от ядерного заряда. Надо отдать должное американцам: они с самого начала создания крылатой ракеты морского базирования «Томагавк» и авиационной крылатой ракеты ALCM-B предусматривали для них как ядерное, так и обычное боевое снаряжение. Они сразу стали ориентироваться на коррекцию ошибок гироинерциальной системы от космической навигационной системы NAVSTAR. Расчеты показывают, что если использовать так называемые дифференциальные поправки к радиосигналу от навигационных спутников, учитывающие весь спектр возможных ошибок измерения, можно достичь точности наведения в единицы метров. В этом случае обычный заряд порядка 250–300 кг в тротиловом эквиваленте может разрушить наиболее критичные, ключевые элементы целой системы. Если взять в качестве примера какое-либо производство, то таким критичным элементом может быть энергоузел или какое-либо уникальное технологическое оборудование. Разрушение таких ключевых точек полностью парализует производство. В любой электростанции такой точкой будет машинный зал, в командных пунктах — узлы связи и т. д. А если поразить ядерный реактор или химическое производство токсичного продукта, или плотину гидроэлектростанции, — все это вызовет техногенную катастрофу.
Мы же этот путь — высокоточное наведение — отвергли с самого начала. Наши военные очень энергично выступали против использования спутниковой навигации для наведения крылатых ракет, мотивируя тем, что в случае войны, а война предполагалась только с НАТО, спутники будут выведены из строя или будут поставлены мощные помехи их радиосигналам. Да и сама наша космическая группировка ГЛОНАСС никак не может выйти на расчетное число спутников. В конце концов мы выбрали путь увеличения точности наведения крылатых ракет за счет включения режима точной оптической коррекции на конечном участке полета и самонаведения на образ цели. [370] Это было сложное техническое решение, но оно было инвариантно к любым изменениям в космической группировке навигационных спутников.
Как известно, у нас и у американцев в качестве основного метода наведения крылатых ракет принята так называемая экстремальная коррекция навигационной системы по рельефу местности. Этот рельеф в любой точке земного шара индивидуален подобно отпечатку пальца, что и позволяет точно идентифицировать положение ракеты. В память БЦВМ закладывается местоположение зон коррекции с цифровым рельефом местности в этих зонах, которые должна проходить ракета согласно заданному ортодромическому маршруту полета. Когда ракета пролетает над зоной коррекции, ее высотомер непрерывно измеряет высоту полета. Эта последовательность высот подвергается корреляционной обработке вместе с высотами рельефа, заложенного в памяти машины. Вычисляется корреляционный функционал. Ракета, используя сигнал коррекции от вычислителя, управляется так, чтобы этот функционал максимизировался, то есть получить экстремум корреляционной функции, отсюда и название — экстремальная коррекция. В основе теории такого метода навигации у нас в России лежат работы академика Александра Аркадьевича Красовского и его учеников в Военно-воздушной академии им. Н. Е. Жуковского. Точность наведения ракеты здесь определяется процессом вычисления экстремума корреляционной функции. Фундаментальные работы по оценке точности наведения с учетом нелинейных факторов поля рельефа местности были проведены доктором физико-математических наук Юрием Сергеевичем Осиповым, впоследствии академиком и президентом Российской академии наук. Мы очень тесно сотрудничали с Ю. С. Осиповым. Он принадлежал к свердловской (ныне екатеринбургская) школе академика Николая Николаевича Красовского. Теоретические расчеты, наше полунатурное моделирование с реальной аппаратурой, а впоследствии и натурные пуски подтвердили точность выхода ракеты к цели с подобной системой коррекции в пределах 100–200 м. Чем более изрезан рельеф местности, тем точнее наведение, чем более плоский рельеф, тем больше возможность ошибки.
Если на конечном участке использовать оптическое поле контраста, ошибку можно свести к десяткам метров. Американцы в своих ракетах использовали оптическую систему коррекции. Она позволяет увидеть образ цели, опознать его, прицелиться в критичную точку и навести ракету на нее.
Эта задача теоретически нами была достаточно изучена, но найти аппаратное решение в конце 80-х годов было неимоверно трудно. Требовалось создавать, по сути, систему технического зрения. [371] В качестве аналога самого глаза можно было использовать оптические головки самонаведения, которые были разработаны для наших ракет класса «воздух — земля» и корректируемых бомб. Но зрение — это не только глаз. Цель недостаточно просто увидеть. Надо распознать образ цели на фоне сложной в своих деталях местности. Для этого в памяти машины надо иметь эталон образа цели и, сравнивая его с текущим оптическим изображением, суметь распознать цель. Человеческий мозг эту операцию делает мгновенно. Но используемый им механизм распознавания до сих пор до конца не раскрыт и не формализован. Наиболее простые алгоритмы распознавания получаются, когда цель имеет простой геометрический контур в виде прямых граней. Мы вначале пошли именно этим путем.
Были созданы первые спецвычислители, которые реализовывали подобные алгоритмы. Но когда мы провели натурные эксперименты по распознаванию Каширской ГРЭС, то столкнулись с достаточно сложным профилем зданий. Простые алгоритмы не работали.
Но эту тему надо было «официализировать». В 1987 году было принято специальное постановление ЦК КПСС и СМ СССР по созданию системы высокоточного наведения крылатых ракет «Программа Р-2000».
В этой программе были заложены не только сами ракеты с высокоточным наведением, но и соответствующее информационное обеспечение для получения более точных цифровых карт местности и космофотоснимков — образов возможных стратегических целей. Индекс Р-2000 предполагал, что программа получит свое воплощение в 2000 году.
Если бы не трагичные 90-е годы, мы бы выполнили это постановление. Если бы да кабы... Программа Р-2000 так и не получила должного финансирования, и в результате Россия вошла в XXI век, не имея высокоточного стратегического оружия. Но понимание этой проблемы в России имеется, ясно и то, какие технологии нужно развивать, сохранились и коллективы конструкторов и ученых, способных решить эту задачу.
Не последнюю роль в торможении этой программы сыграли военные. Резкое сокращение оборонного заказа усилило позиции сторонников ядерного сдерживания. Министр обороны, Генеральный штаб, Главное командование ракетных войск стратегического назначения везде подчеркивали необходимость сохранения «ядерного щита», убеждая политическое руководство страны, что это самый дешевый способ сохранить обороноспособность страны. Они не уловили новых тенденций, которые привносит высокоточное оружие при проведении современных боевых операций. [372]
Пока что в официальных документах, излагающих военную доктрину России, в программе вооружений все еще господствует парадигма ядерного сдерживания. Пожалуй, только начальник Генерального штаба генерал армии Анатолий Васильевич Квашнин почувствовал новые веяния. Проводя реформирование вооруженных сил, он сократил стратегическую ядерную составляющую и стал развивать силы общего назначения. При этом, естественно, на повестку дня встал вопрос и о высокоточном оружии.
Но факт остается фактом: США и ряд стран Запада вошли в XXI век с достаточно развитым высокоточным оружием, глобальной системой разведки, компьютеризированной системой управления единой воздушно-космической операцией и тем самым создали предпосылки отказа от ядерной парадигмы. Россия же, не имея развитой системы высокоточного вооружения, обречена пока держаться устаревших ядерных доктрин.
Как после эпохи Хрущева, перед нами вновь встала задача ликвидации отставания. Эту задачу нам, вероятно, придется решать, опираясь только на собственные силы. Вряд ли США передадут нам необходимые технологии. Эти технологии, в конечном счете, определят и рынок вооружений XXI века, на котором мы выступаем не партнером, а конкурентом США и других западных стран.
Как уже говорилось, само высокоточное оружие является, по существу, завершающим элементом поражения наземной цели в сложном комплексе систем разведки, планирования и командования боевой операцией, связи и управления оружием (в американской «модерновой» аббревиатуре — C4I (Computer, Command, Control Communication, Intelligent). Составляющими системы С4I являются:
— космические и воздушные средства разведки и ретрансляции разведывательной информации;
— морские, наземные и воздушные командные пункты;
— морские и авиационные боевые комплексы;
— управляемое высокоточное оружие для поражения наземных целей.
Все это базируется на наукоемких технологиях.
Наукоемкие технологии. Национальная технологическая база
Подобная системная увязка различных технических средств вокруг общей целевой задачи — высокоточного поражения наземной цели, стала возможной благодаря той научно-технической революции, которая происходила в последние десятилетия XX столетия. [373] Шло бурное развитие высоких, или, правильнее сказать, наукоемких технологий в области микроэлектроники, компьютерной техники, оптоэлектроники, радиофизики, информационных технологий и технологий новых материалов. Это развитие было вызвано, с одной стороны, естественным научно-техническим прогрессом, а с другой — желанием создавать наукоемкие продукты, дающие значительно большие прибыли, чем продажа первичного продукта. Если продажа одной тонны сырой нефти приносит по международным ценам от 20 до 30 долларов прибыли, то всего лишь один килограмм авиационной продукции дает прибыль до 1000 долларов, а в информатике и электронике — до 5000 и более. Естественно, что и промышленно развитые страны, и ряд активно развивающихся стран основные инвестиции направили именно в сферу наукоемкой продукции.
В сущности, политический статус государства в XXI столетии стал больше зависеть от конкурентоспособности в первую очередь его наукоемкой промышленности на мировых рынках, чем от военной мощи, что было характерно для середины XX столетия. Но тогда основой научно-технической стратегии должен стать рост инвестиций прежде всего в технологическую сферу, а не в производство конечного продукта. Современное технологическое оснащение наукоемкого производства требует сверхбольших инвестиций. Так, чтобы создать современный завод с технологическими процессами для выпуска микроэлектронных кристаллов (чипов) с проектными нормами точности изготовления 0,16–0,25 микрон, нужно вложить от 2,5 до 5 миллиардов долларов. Может ли какая-нибудь современная фирма среднего размера вложить такие деньги? Конечно нет. Потому и начался процесс концентрации капитала путем создания сверхконцернов, выхода последних за рамки национальных экономик и порождения тем самым процессов глобализации.
Правительства США и Западной Европы активно способствовали реформированию промышленности в этом направлении, особенно заботясь о технологической оснащенности государства. На эти цели выделялись значительные государственные ресурсы в рамках специальных национальных технологических программ. США регулярно, раз в два года, на уровне президента и конгресса утверждали национальный перечень наиболее важных, «критических» технологий и выделяли необходимые средства из федерального бюджета на их создание. Более «бедная» объединенная Европа реализовала программу критических технологий «Эврика», которая финансировалась на 50 процентов государством и на 50 частным капиталом. И эта программа регулярно обновлялась и утверждалась первыми лицами государства. По тому же пути пошли Япония, Южная Корея и ряд быстроразвивающихся стран Юго-Восточной Азии. [374]
Следует подчеркнуть, что государства идут на финансирование именно «критических» базовых технологий, то есть связанных с большим риском. Отдача в виде готового продукта после внедрения этих технологий связана с достаточно длинным циклом, или, как говорят теперь в России, с «длинным рублем». Не всякая фирма пойдет на риск разработки подобной технологии. Но при этом государственное финансирование технологических программ является своеобразной формой дотаций частному бизнесу. Ведь готовый наукоемкий продукт — это собственность частной фирмы, а не государства. Очень характерно (и печально), что у нас в России до сих пор не понимают этой азбучной истины. Чиновники Минэкономики и Миннауки при создании федеральных целевых программ, финансируемых из бюджета, все время требуют ориентации на выпуск конечного продукта, выхолащивая технологическую составляющую.
Сейчас уже совершенно ясно: государство никогда не получит плодов наукоемких технологий, не культивируя, не взращивая их у себя. Необходима определенная технологическая культура страны и ее руководства. При этом надо иметь в виду, что для создания наукоемкого продукта выстраивается определенная производственная цепочка взаимодействующих компонентов: фундаментальная наука, прикладная наука и поисковые исследования, разработка технологий, оснащение этими технологиями производства и само производство. Эта цепочка должна быть тщательно сбалансирована в части финансирования.
Всякое недофинансирование той или иной составляющей приведет к тому, что цепочка распадется и продукт не будет создан. Особо надо отметить важность развития фундаментальных наук при создании новых наукоемких технологий. Только понимание глубинных процессов на основе фундаментальных знаний о природе позволяет делать качественные прорывы при создании новых технологий.
Иногда приводят в пример Южную Корею или страны Юго-Восточной Азии, где практически нет фундаментальной науки, а технологии прекрасные, налажен выпуск наукоемкой продукции: электроники, компьютерной техники, автомобилей и т. д. Ну, так эти страны полностью и зависят от «мозгов» высокоразвитых стран. Они вкладывают значительные средства в создание технологий и производства, но качественные технологические скачки происходят там, где есть фундаментальная наука. Недаром высокоразвитые страны стремятся монополизировать именно фундаментальные исследования, прикладную науку и создание пилотных технологий, а само производство спокойно отдают «на сторону», как экологически грязное, да и менее прибыльное. [375] Причем глобализация производственных цепочек в том и состоит, что в рамках транснациональных компаний сохраняется участие высокоразвитых стран в получении дивидендов и от выпуска конечного продукта. Что же касается разработки вооружений и выпуска военной продукции, здесь высокоразвитые страны всю производственную цепочку замыкают в национальных границах.
В России, да частично и в СССР, не всегда было сбалансированное развитие производственных цепочек. Со стороны чиновников разных ведомств, да и средств массовой информации все время идет критика в связи с недостаточной эффективностью внедрения результатов фундаментальных и прикладных исследований в практику, в создание конечного продукта, но не учитывается при этом, что причина лежит чаще всего в недостаточном финансировании создания технологий и необходимого производства. В современной же России сложилась просто недопустимая обстановка. Прекратились инвестиции не только в технологическую базу: финансирование практически всех прикладных исследований значительно уменьшилось по сравнению с фундаментальными.
Я вовсе не хочу сказать, что фундаментальные науки финансируются на должном уровне, а тем более с избытком, отнимая средства от прикладных исследований, — нет, конечно. Фундаментальная наука тоже находится в сложном положении, но благодаря Президиуму Российской академии наук, ее президенту, активной кампании в средствах массовой информации удается поддерживать научный уровень фундаментальных исследований. Что же касается прикладной науки, то после отказа от отраслевого управления она практически стала ничьей. Государство потеряло контроль над ней. В развитие прикладных исследований, в создание новых технологий, особенно базовых, лежащих в основе широкого спектра наукоемкой продукции, перестали вкладываться сколько-нибудь значительные средства. Это привело к разрушению технологической базы страны.
Результат не заставил себя долго ждать. Сегодня на мировом рынке наукоемкого продукта доля России составляет всего 0,3 процента! США имеют 39 процентов, Япония — 19, Германия — 16.
Сейчас, чтобы оправдать сложившееся положение, пытаются утверждать, что СССР держался на продаже нефти и угасание наукоемкого производства — наследие времен «застоя». Это неправда. Союз продавал нефть, но в значительно меньших объемах, чем сейчас. СССР лидировал в самолетостроении. Практически каждый второй самолет, летавший в мире, был сделан в СССР. [376] Мы задавали тон в ракетно-космической области, в гидромашиностроении (вспомним наше участие в создании Асуанского гидрокомплекса), в металлургии (металлургические заводы в Бхилаи), тяжелом машиностроении (прессы, изготовленные на Уралмаше, до сих пор надежно работают во французском авиационном комплексе в Тулузе и в ряде других стран). Мы имели самое передовое в мире титановое производство, достаточно развитое энергомашиностроение, не говоря уже об атомном машиностроении, и т. д. Тот факт, что Россия до сих пор уверенно держится на рынке вооружений — это заслуга СССР, и отнюдь не его «нефтедолларов», а его умов. Вся военная продукция, которая сохраняет конкурентоспособность на рынке вооружений, была разработана в период до 1990 года.
Итак, чтобы подойти к созданию нового поколения вооружений и прежде всего высокоточного оружия, необходимо развернуть современные наукоемкие технологии, особенно в области радиоэлектроники, оптоэлектроники, компьютерной техники, информационных и телекоммуникационных систем, создания новых конструкционных материалов. Иными словами, на повестку дня встала задача создания новой национальной технологической базы.
Я входил в состав Совета по научно-технической политике при Президенте Российской Федерации. Совет был достаточно представительным. В него входили президент РАН, президенты Академии сельскохозяйственных наук, Академии медицинских наук, Академии архитектуры и градостроительства, ряд крупнейших ученых, работающих в области фундаментальных и прикладных исследований. Возглавлял Совет президент РФ Б. Н. Ельцин, а заместителями его были премьер-министр В. С. Черномырдин и президент РАН Ю. С. Осипов. Ученым секретарем Совета был член-корреспондент РАН Н. Г. Малышев. Кроме Ельцина и Черномырдина в составе Совета больше никого не было из представителей государственных структур. На первом заседании Совета Борис Николаевич, обращаясь к нам, высказал пожелание, чтобы предметом рассмотрения на Совете стали насущные вопросы экономики России, состояние науки и техники, образования и здравоохранения, положение в социальной сфере, и предложил высказаться в течение трех минут каждому члену Совета, чтобы обозначить наиболее ключевые проблемы, которые по мнению каждого выступающего, стоят перед страной. Академики, лауреаты Нобелевской премии А. М. Прохоров и Н. Г. Басов, академики Н. А. Анфимов и я, не сговариваясь, высказались о том, что страна практически перестала развивать высокие технологии. Нас поддержали президенты Сельскохозяйственной и Медицинской академий наук в части биотехнологий, генной инженерии и фармакологии. [377] Академики Е. П. Велихов и В. М. Пашин высказали предложения об использовании в гражданском секторе экономики технологий по созданию вооружений — так называемые двойные технологии. В результате было принято решение создать две президентские программы: программу по высоким технологиям и программу разработки ряда проектов на базе двойных технологий.
Подготовку первой программы поручили мне, а второй — академику Е. П. Велихову. Это произошло осенью 1995 года. Я предложил назвать технологическую программу «Национальная технологическая база». Это название оказалось удачным и закрепилось за ней в дальнейшем. К созданию программы было привлечено более трехсот ведущих ученых и специалистов страны, в том числе двадцать пять действительных членов и членов-корреспондентов Российской академии наук. Было выбрано пятнадцать направлений. При их выборе принимались в расчет два главных момента.
Первый момент — базовость. Дело в том, что всевозможных технологий существует огромное количество, и в производстве любого продукта используются многие из них. Но есть некие технологии, которые являются основополагающими для создания самых различных сложных изделий. Так, например, если говорить о создании самолета, корабля, космического аппарата, то в них заложены последние достижения в области материаловедения, электронных технологий, механики и т. д. И если по иерархии технологических процессов спускаться все глубже к основам, то можно прийти к тем технологиям, которые являются общими для создания многих продуктов. Они и являются базовыми.
Второй момент — это «критические» технологии. Они являются определяющими при создании оборонного продукта. «Критические» технологии держатся в секрете, так как они определяют либо обороноспособность государства, либо сохраняют конкурентоспособность на рынке наукоемкого продукта. Если фирма захватила рынок по какому-либо продукту, она стремится к тому, чтобы оригинальная технология, лежащая в основе создания этого продукта, как можно дольше не становилась известной ее конкурентам. Это не дает бессрочной гарантии лидерства, но какой-то период времени можно оставаться «на коне».
Мы старались разработать программу развития прежде всего базовых технологий по выбранным пятнадцати направлениям и, в значительной мере, «критических». При этом предполагалось, что Россия будет максимально интегрироваться в мировую экономику, в том числе и в части технологий.
Программа включала прежде всего те технологии, допуск к которым для России закрыт, или которые могут обеспечить России возможность удерживать приоритет на мировом рынке. Программа была сформирована к августу 1996 года и утверждена правительством, а затем и президентом. [378] Таким образом, она получила высший приоритет. Программа формировалась через аппарат Управления делами Президента. Мы плохо ориентировались в подковерной борьбе, которая существовала между аппаратами президента и правительства, но очень быстро это почувствовали. Правительство подготовило проект бюджета на 1997 год еще в июне. Мы подготовили бюджетную заявку в мае согласно предполагаемому объему финансирования программы до миллиарда рублей в год. Кстати, именно такие объемы и были утверждены правительством. Но чиновники Минфина заявку проигнорировали, ссылаясь на то, что программа еще не была утверждена на момент подачи бюджетной заявки. Со стороны Минэкономики и Миннауки мы все время чувствовали скрытую оппозицию. Чиновники Миннауки проявляли элементарную ревность потому, что программа родилась не по их инициативе.
Так или иначе, но в бюджетной заявке на 1997 год на программу не выделялось ни рубля. Благодаря вмешательству ряда депутатов Госдумы и поддержке ряда комитетов в утвержденном бюджете все же было выделено порядка 10 миллионов рублей. Сумма, конечно, смехотворная, но, как говорят, «мы зацепились». К чести ряда министерств и ведомств эта сумма фактически была увеличена до 200 миллионов. Это прежде всего заслуга Министерства оборонных отраслей промышленности и его министра З.П. Пака, Министерства атомной промышленности и Российского агентства по космосу, которые понимали важность программы.
Для управления программой был создан экспертный совет, а по каждому направлению — общественная дирекция с научным руководителем и головной научно-исследовательский институт.
Так, например, научное руководство разработками технологий оптоэлектроники возглавляли академики А. М. Прохоров и Ж. И. Алферов, а головным институтом был ГОИ. Работа над программой уже в 1997 году показала, что мы не ошиблись в выборе ключевых технологических проектов по тому или иному направлению. На секциях экспертного совета обсуждались технологические проекты, ход их выполнения, а главное, происходила некоторая координация работ в этих направлениях. Все соскучились по этому процессу. По существу в стране, кроме секций нашего совета, никто не координировал и не формировал научно-техническую политику в области технологических исследований!
Конечно, малые суммы, которые выделялись, не позволяли развернуть широкомасштабные работы. Мы поставили целью создавать «пробирочные» технологии, уповая в дальнейшем, при нормальном финансировании, развернуть полномасштабные пилотные технологические линии. [379]
Кстати, слабое финансирование программы имело и положительную сторону: чиновники различных ведомств всю ее отдали в руки ученых, не вмешиваясь в процесс распределения отпущенных средств на тот или иной технологический проект. Но надо было исправлять положение в 1998 году. Я подготовил письмо-обращение к президенту с просьбой обеспечить финансирование Программы на утвержденном уровне. Письмо подписали четыре президента государственных академий наук, нобелевские лауреаты и ряд ученых с мировым именем. Но письмо так и не попало на стол к Б. Н. Ельцину.
Руководителем аппарата президента в это время был Чубайс. То ли он, то ли кто-то из его окружения на обращении, подписанном наиболее авторитетными учеными страны, наложил такую резолюцию: «Что это за программа? Я о ней ничего не знаю. Не вижу необходимости докладывать Борису Николаевичу». Вот так принимались «судьбоносные» решения в команде Чубайса. А вскоре Чубайс, под видом сокращения аппарата президента, ликвидировал и сам Совет по научно-технической политике, хотя он работал на общественных началах и не имел никакого отношения к аппарату. Вскоре с программы был снят и статус президентской. Так была обрублена и без того тонкая нить связи между президентом РФ и наукой.
Этот факт мало кому известен, но он характеризует личность Чубайса. Приватизация и ваучеризация по Чубайсу вместе с «шоковой» терапией Гайдара создали в значительной мере тот экономический кризис, который переживает Россия по сей день. А здесь он прямо и непосредственно приложил свою руку к ликвидации в аппарате президента направлений, связанных с технологическим развитием. Президент был лишен информации в этой сфере и контактов с учеными страны. Между тем президент США, как и другие руководители развитых и развивающихся стран, ставят эти проблемы на первое место. Информация по вопросам технологического развития и возможных технологических прорывов обладает наивысшим приоритетом и непрерывно докладывается высшим руководителям государства. Только при В. В. Путине был воссоздан, правда, в другом составе и с большим процентом чиновничества, Совет при президенте по научно-технической политике.
Второй удар по программе был подготовлен со стороны Минэкономики. За подписью заместителя министра Свинаренко был представлен список программ, которые предполагали к закрытию. В этом списке была и наша программа. Мотивировалось это тем, что федеральных целевых программ слишком много, а так как наша программа, в первую очередь «благодаря» тому же Минэкономики и Минфину, имела небольшое финансирование, то ее и предполагалось закрыть. [380] Только вмешательство заместителя министра обороны по вооружениям Н. В. Михайлова спасло нашу программу.
Минэкономики регулярно стремилось уничтожить программу. Правда, после очередного обращения научной общественности и депутатов Госдумы министр Шаповальянц дал обещание профинансировать программу в объеме 300 млн рублей в год, но уже при назначении министром Уринсона (также из команды Чубайса) это обещание не было выполнено.
Только после ухода в отставку Б. Н. Ельцина и назначения министром промышленности, науки и технологий А. Н. Дундукова финансирование программы в корне изменилось. Это произошло благодаря назначению первым замом А. Н. Дундукова моего первого зама Бориса Сергеевича Алешина, который был достаточно информирован о наших мытарствах, так как тоже участвовал в создании программы «Национальная технологическая база». Он нашел общий язык с министром финансов Кудриным и премьер-министром Касьяновым. Они решили поддержать программу, включив в ряд ее разделов ведомственные федеральные программы, такие, как «Электронная Россия», «Верфи России» и другие.
Нам предложили заново оформить программу и переутвердить ее в правительстве. Эта работа заняла около года, но в конце концов программа была утверждена до 2006 года с необходимым финансированием порядка миллиарда рублей в год. Очень большую работу по формированию новой программы проделали мой заместитель А. М. Жеребин и начальник лаборатории Б.Н. Топоров. Руководителем Экспертного Совета был назначен Нобелевский лауреат академик Жорес Иванович Алферов, я стал его заместителем. Теперь мы наконец могли ставить более масштабную задачу — создание пилотных технологических линий.
Правда, при смене руководителя Минпромнауки и назначении министром И. И. Клебанова подняли голову чиновники, которые, прикрываясь условиями проведения конкурса по тому или иному технологическому проекту, очень активно лоббировали свои интересы. Рекомендации экспертного совета не всегда принимались во внимание. Но это обратная сторона медали: крупное финансирование не могли отдать в руки ученых, аппарат крепко держал финансовые вожжи.
И все же дело пошло. В решении Государственного совета по основам развития научно-технической политики в Российской Федерации, утвержденном В. В. Путиным, программа «Национальная технологическая база» была признана одной из приоритетных. [381]
Таким образом, в стране начала складываться благоприятная обстановка для перехода к новым направлениям развития вооружений, так как появилась надежда создать необходимые технологии. В то же время «ракетно-ядерный менталитет» военного руководства оставался незыблемым...
В стране стала выходить еженедельная газета «Независимое военное обозрение». Очень скоро она приобрела авторитет в военно-промышленных кругах, так как здесь печатались дельные статьи, не всегда отражавшие официальную точку зрения. Это была действительно победа демократии в достаточно закрытой области.
Война в Персидском заливе против Ирака силами объединенной коалиции западных стран достаточно рельефно продемонстрировала особенности высокоточного оружия в современной вооруженной борьбе. Я как руководитель института, который отвечал за разработку концепций развития авиационного вооружения, академик РАН И. Д. Спасский — генеральный конструктор стратегических подводных лодок и член-корреспондент РАН Ю. С. Соломонов — генеральный конструктор стратегических ракет наземного базирования в частных беседах не раз обменивались мнениями о роли высокоточного оружия в стратегических системах вооружения. Мы прекрасно отдавали себе отчет в том, что в данной области наступает новая эра. Мы со Спасским написали об этом статью и опубликовали в «Независимом военном обозрении». Бурной полемики статья не вызвала, что было хорошим признаком — ведь она бросала вызов официальной доктрине. Но мы нашли и активных сторонников нашей точки зрения. Так, командующий 37-й воздушной армией генерал-лейтенант Михаил Михайлович Опарин в частной беседе отозвался о статье весьма положительно, что явилось очень хорошим признаком, так как 37-я армия и была, по существу, авиационной составляющей нашей ядерной триады. Вскоре к этой позиции присоединился и главнокомандующий ВВС генерал армии Анатолий Михайлович Корнуков. По существу, весь руководящий состав ВВС разделял точку зрения, что высокоточное оружие может создать фактор сдерживания, подобный ядерному.
Любопытно было обсуждать эти вопросы с американскими учеными в той совместной группе по контролю и сокращению ядерных вооружений и оружия массового поражения, которая была создана Российской академией наук и Национальной академией наук США.
На совместной встрече в Москве в 2000 году, я выступил с сообщением на эту тему, утверждая, что рассмотрение вопроса о сокращении ядерных вооружений без учета потенциала высокоточного оружия было бы неправильным, так как страна, обладающая большим высокоточным потенциалом, может легко компенсировать сокращаемый ядерный потенциал. [382] Американцы внимательно выслушали, но никак не прокомментировали мое выступление. Зато в июне 2002 года в Вашингтоне они сами инициировали этот вопрос в повестке встречи. Докладчиками с их стороны выступили доктор Дик Гарвин и доктор Флакс.
Дик Гарвин является отцом водородной бомбы в США (а не только Теллер, как это подавалось в нашей печати) и одним из идеологов создания стратегических крылатых ракет. Доктор Флакс многие годы работал в аппарате Министерства обороны при различных администрациях. Хотя сейчас они оба уже как бы не у дел, но достаточно информированы по всем вопросам военной политики и часто выступают консультантами правительства.
В своих докладах они достаточно подробно рассказали всю историю создания высокоточного оружия в США и научно-технических достижений в технологиях этого типа вооружений. Но четко выраженной мысли, что высокоточное оружие со временем станет альтернативой ядерному, в их докладах не прозвучало. Я же вновь выступил со своей точкой зрения. Меня поддержал и по существу согласился с моей позицией один из ведущих политологов США, ныне профессор Гарвардского университета, Джон Стайнбруннер. Так что, как говорил бессмертный Остап Бендер, «лед тронулся, господа присяжные заседатели». Конечно, американцы хорошо отдают себе отчет в роли высокоточного оружия в XXI веке, особенно в антитеррористических операциях, но они пока не готовы открыто говорить о кардинальном снижении роли ядерного оружия.
Россия обладает значительным ядерным арсеналом, и это ставит США пока в позицию ожидания. Если Россия пойдет по пути создания высокоточного потенциала, то она, естественно, будет снижать ядерный арсенал. Если Россия останется на старых позициях, то США явно не будут спешить с сокращением и своего ядерного потенциала.
Но политически проиграет тот, кто будет держаться старых ядерных доктрин. Мировое общественное мнение явно не будет на стороне ядерной дубины.
Как я уже отмечал, администрацию Буша (младшего) сейчас беспокоит только то, как пресечь процессы возможного попадания ядерного и другого оружия массового поражения в руки террористов или стран, поддерживающих террористические группы. Если эта задача будет гарантированно решена, США активно выступят с идеей запрещения ядерного оружия, сохраняя превосходство и монополию в области высокоточного вооружения. [383]
Создание боевого самолета пятого поколения
Высокоточное вооружение связано с системами его доставки. В этом качестве выступают военно-морские силы и ВВС. Наземное базирование крылатых ракет стратегического назначения запрещено соответствующими соглашениями.
Сейчас крылатые ракеты большой дальности размещены на надводных кораблях, подводных лодках и самолетах стратегической авиации.
На вооружении нашей фронтовой авиации стоят управляемые бомбы и ракеты первого поколения, которые не обеспечивают всепогодного и круглосуточного высокоточного поражения наземных целей. Как я уже неоднократно отмечал, это вызвано слабой контрастностью целей и грубой координатной привязкой. Кроме того, за десять лет существования Российской Федерации парк фронтовой авиации устарел. Хотя это касается не только России, а практически всех стран. Все вооружены авиацией, являющейся продуктом «холодной войны». Настал момент создания новой авиации, отвечающей требованиям первой половины XXI века. Речь идет о ее так называемом пятом поколении.
Прогнозировать развитие какого-либо направления в технике — задача неблагодарная, тем более в таких бурно развивающихся отраслях, как авиация, ракетная техника, космонавтика, к тому же очень тесно связанных между собой единством технологий. Здесь постоянно происходят качественные изменения из-за смены технологий. Оглядываясь назад, на начало пятидесятых годов, когда начинался мой путь в авиацию, приходишь к выводу о невозможности спрогнозировать в то время появление транзистора, печатных плат, микросхем, бурное развитие на этой базе компьютерной техники, создание лазера и развитие лазерных технологий, усовершенствование процессоров обработки сигналов и создание допплеровской радиолокации, твердотельную высокочастотную микроэлектронику, индикаторные панели на базе жидких кристаллов и многие другие технологические прорывы. А создание новых марок жаропрочных сталей, титановых производств, композитных и керамических материалов, которые в корне изменили облик и конструкцию самолета и двигателя? И это только одна сторона медали — связанная с техническим прогрессом, а ведь существуют еще геополитические соображения, связанные с общим развитием экономики и возникающими при этом противоречиями. Мы находимся в начале пути создания нового Российского государства.
Какие же концепции надо закладывать при создании самолета пятого поколения? Речь идет, конечно, о боевом самолете. [384]
Начавшийся новый век отличается от прошедшего прежде всего глобализацией экономической жизни, особенно в индустриально развитых странах. Транснациональные и многонациональные корпорации обеспечивают более 80 процентов производства наукоемкой продукции в мире. Информатизация почти всех процессов как в производстве, так и в социальной сфере, и прежде всего в сфере услуг, привела к тому, что в жизнь практически каждого человека плотно вошли средства видео — и аудиоинформации, глобальные сети телекоммуникаций, компьютерные технологии, доступ к глобальной сети Интернет и т. д. Продолжается небывалый рост информационной продукции, производство материального продукта вытесняется на периферию единого экономического пространства. Воспроизводящие цепочки: научные исследования, разработки современных технологий, производство продукта, — выходят за рамки национальных границ, охватывая в едином процессе сразу целые группы стран и стирая тем самым понятие национальной экономики.
Какие же непримиримые противоречия могут приводить к вооруженным конфликтам в этом мире? Это прежде всего неравномерность экономического развития между пресловутым «золотым миллиардом» и слабо развитыми странами. Это противоречие в первую очередь создает среду для терроризма. 11 сентября 2001 года стало поворотным пунктом в истории человечества, резко обострив проблему терроризма. В развивающихся регионах возникает много противоречий в зонах, богатых природными ресурсами, особенно в Юго-Восточной Азии, в зонах тихоокеанского шельфа, богатого нефтью. Есть ряд пограничных конфликтов, оставшихся в наследство от колониальных разделов (Индия и Пакистан, ряд стран Африки, Ближний Восток), конфликты в Средней Азии и Афганистане, в ряде мест на территории бывшего СССР и т. д.), в основе которых лежат прежде всего экономические противоречия, подпитываемые национальными и религиозными факторами.
Наступивший век унаследовал эти противоречия и безусловно будет сопровождаться вооруженными конфликтами разной интенсивности. Конец прошлого столетия уже продемонстрировал на примерах арабо-израильских войн, войн в Персидском заливе, на Балканах новый тип войны, когда страны с высоким технологическим потенциалом воюют против стран, значительно уступающих им в этом отношении. Именно здесь мы наблюдаем эффект применения высокоточного оружия, когда страна, более слабая технологически, не может построить эффективную оборону.
Могут ли возникать конфликты стран с равными технологическими возможностями? Они возможны в регионах мира со слабым технологическим развитием. [385] Державы Запада (Европа, США, Канада), Япония, Китай и Россия вряд ли пойдут на крупный вооруженный конфликт между собой, так как глобализация экономического развития в этих странах снимает непримиримые противоречия, а уязвимость всей экономической и технологической инфраструктуры сдерживает развитие крупного конфликта.
Однако эти страны являются основными производителями современных систем вооружения. Они формируют рынок оружия и должны учитывать потребности этого рынка. Как уже было сказано, резко возрастает роль разведывательных комплексов. Современные спутники-разведчики ведут непрерывный мониторинг практически всех взрывоопасных зон на земном шаре. Кроме спутников, безусловно, получат развитие системы разведки наземной и воздушной обстановки, размещаемые на патрульных самолетах — системы типа AWACS и JSTAR, хорошо зарекомендовавшие себя в последних войнах в Персидском заливе и на Балканах. Главная задача таких патрульных самолетов — непрерывный мониторинг сопредельных пограничных зон и зон возможного или развивающегося конфликта с целью обнаружения воздушного и наземного противника. В фазе нанесения удара по противнику патрульные самолеты должны регистрировать результаты удара. Вряд ли эти патрульные самолеты можно отнести к самолетам пятого поколения. Скорее всего в качестве базы для этих самолетов будут рассматриваться гражданские магистральные самолеты.
Локальные и региональные конфликты требуют строительства многофункциональных ударных самолетов, способных вести борьбу за господство в воздухе и наносить удары по наземным и надводным целям. Вероятно, роль узкоспециализированных самолетов типа истребителей, способных вести только борьбу за господство в воздухе, или штурмовиков и бомбардировщиков, ориентированных для нанесения ударов по наземным и надводным целям, сходит на нет. Дело в том, что от планирования налетов на одну цель переходят к планированию ударов по многим целям в одном вылете. Оперативно обнаруживаемые цели становятся довольно типичным обстоятельством, а кратковременность конфликта и его многофакторность диктуют многофункциональность боевого самолета.
Итак, самолет пятого поколения является прежде всего носителем высокоточного оружия и работает в объединенной системе разведки, планирования и командования боевой операции, связи и наведения оружия.
В авиационной промышленности еще в середине восьмидесятых годов, практически сразу после принятия на вооружение самолетов МиГ-29 и Су-27, развернулись работы по самолету пятого поколения. Конечно, основная его концепция исходила из геополитической ситуации того времени. [386] Продолжалась «холодная война», и широкомасштабный конфликт со странами НАТО был основной расчетной моделью для наших исследований. В США в то время была развернута работа по самолету F-22 («Рэптор»). Он строился по концепции борьбы с самолетами семейства Су-27, так как американцам пришлось признать факт превосходства наших истребителей по сравнению с основными самолетами НАТО F-15, F-18 и F-16. Поэтому самолет F-22 был последним самолетом холодной войны и строился по принципу «высокая эффективность любой ценой». Самолет получился, конечно, достаточно серьезной системой оружия, но цена его приблизилась к 100 миллионам долларов. Доступность его на рынке вооружений стала под вопросом. Кроме того, он все-таки был оптимизирован на обеспечение господства в воздухе в воздушных боях с Су-27, то есть это не был многофункциональный самолет, а типичный истребитель. Когда его разработка была практически завершена, в 2000–2001 годах, стало ясно, что он избыточен в режиме класса «воздух — воздух» и малоэффективен в режиме класса «воздух — поверхность». Поэтому США в своих планах ограничились строительством ограниченной группировки для замены самолетов F-15, дислоцированных на Аляске. Правда, американцы, чтобы как-то оправдать свои затраты, заговорили о тактике «ястребиной стаи».
В этой концепции предполагается использовать самолет F-22 (как своеобразный летающий командный пункт группы ударных самолетов, которые должны быть построены по программе перспективного ударного самолета JSF (Joint Strike Fighter). F-22, одновременно с управлением группировкой, использует высокий потенциал своей БРЛС для обнаружения истребителей противника и соответствующего воздушного прикрытия своей группировки. Хотя нафантазировать можно многое! Мы еще в бытность строительства МиГ-31 проводили летный эксперимент со смешанной группировкой в составе МиГ-31 и полка МиГ-23. Эксперимент проводился под Баку, и прорабатывалось отражение налета со стороны Каспийского моря. Такой эксперимент был вызван событиями в долине Бекаа (в Сирии). Тогда группировка сирийских ВВС, состоящая из МиГ-23, вступила в бой с группой израильских «Фантомов». В этом групповом бою израильские самолеты управлялись от летающего командного пункта на базе самолета «Хокай» и проявили определенное тактическое превосходство. Сирийские МиГ-23 летали «классическим» строем в виде пар: ведущий и ведомый. Эта тактика хорошо себя оправдывает в ближних маневренных боях, когда ведущий атакует самолет противника, а ведомый прикрывает его сзади от возможной атаки других самолетов. [387] Но в случае группового воздушного боя на встречных курсах с применением ракет класса «воздух — воздух» средней дальности необходимость прикрытия сзади отпадает, но зато надо координировать действие всей группировки, выдавая ей необходимые целеуказания. Для этого израильтяне и применили самолет радиолокационного дозора.
У нас был разработан самолет РЛДН (радиолокационного дозора и наблюдения) А-50 на базе Ил-76, но в Сирию он не поставлялся. Поэтому на совещании у Д. Ф. Устинова, где разбирался вооруженный конфликт в долине Бекаа, я выступил с предложением попробовать МиГ-31 в качестве самолета наведения, так как его БРЛС с электронным сканированием позволяла обеспечить режим многоканального слежения, а станция передачи данных позволяла передавать на борт МиГ-23 необходимые целеуказания. Дмитрий Федорович тут же распорядился провести летный эксперимент. Руководил всем экспериментом командующий истребительной авиацией ПВО генерал Москвителев. Бригадой от промышленности, которая должна была провести необходимые доработки, руководил мой первый заместитель Позняков. Эксперимент очень напугал руководство ПВО, так как самолеты МиГ-31 только стали поступать в истребительные полки, и их было очень мало. Поэтому Москвителев очень опасался, что у него отберут самолеты и перебросят в Сирию, ослабив нашу группировку истребителей ПВО. Поэтому в общем заключении по итогам эксперимента было вылито очень много «кислоты» о недоработанности бортового оборудования, неустойчивости связи и т. д.
Так или иначе, но самолет F-22, хотя и относится к самолетам пятого поколения, явно не соответствует резко изменившемуся геополитическому положению в мире.
Да и созданные у нас экспериментальные самолеты проекта I-44 в ОКБ им. А. И. Микояна и самолет с обратной стреловидностью «Беркут» в ОКБ им. П. О. Сухого также не соответствовали изменившейся геополитической ситуации.
Надо было закладывать самолет с учетом изменившихся условий. Первыми прореагировали американцы. Они приняли специальную программу JSF — первую достаточно крупную программу создания новых образцов вооружений, реализация которой началась уже после окончания холодной войны, т. е. в новых условиях, когда на первый план вышли экономические факторы и рыночные механизмы проведения подобных работ.
В самих США проведение программы JSF совпало по времени с процессом реформирования всей системы приобретения новых образцов вооружений. Поэтому в официальных документах программы JSF было принято положение о придании ей роли модели рассматриваемого реформирования. [388]
По существу, программа JSF посвящена созданию не отдельного боевого самолета, а тактической боевой авиации пятого поколения в целом. Необходимо было заменить всю группировку самолетов, находящихся на вооружении ВВС и ВМС США: А-4, А-7, F-14, F-18a, F-15, F-16. Самолет должен был нести высокоточное оружие и работать в системе С4I. При этом, естественно, постарались использовать научно-технический задел от строительства F-22, но непременным условием была доступность этого самолета для международного рынка. Стоимость при продаже самолета не должна превышать 30 миллионов долларов. Для снижения стоимости предполагалось максимальное использование коммерческих технологий.
Был объявлен конкурс по этому самолету между двумя группировками фирм: «Боинг» с «Рейтеон» и «Локхид Мартин» с «Нортроп Грумман». Вскоре к группировке «Локхид» присоединилась английская фирма «Бритиш Аэроспейс». В конце 2001 года специальная комиссия Министерства обороны США подвела итог конкурсной разработки проектов перспективного боевого самолета, создаваемого в рамках программы JSF. Программа перешла в качественно новую фазу создания конкретного самолета пятого поколения F-35 разработки фирмы «Локхид Мартин». Самолет строится для трех видов вооруженных сил: ВВС, ВМС с палубным базированием и для Корпуса морской пехоты с укороченном взлетом и вертикальной посадкой. Чтобы удовлетворить различным требованиям, которые диктуют все три вида вооруженных сил, выбрана модульная конструкция планера. По существу, строится три разных самолета на основе единой базовой конструкции, предложенной фирмой «Локхид Мартин». Собственно, ничего не было сверхреволюционного в конструкции планера, хотя были предприняты определенные меры по снижению заметности, например, введены внутренние отсеки для размещения оружия. Самолет имеет длину 15,5 м и размах крыла 10,7 м, а в варианте самолета F-35C с укороченным взлетом и вертикальной посадкой — 13,1 м. Масса пустого самолета в зависимости от назначения 12 010–13 930 кг, нормальная взлетная масса 20 700–23 700 кг, максимальная — 27 200 кг. Радиус полета самолета 1200–1300 км без дозаправки в воздухе. Максимальная скорость менее 2М.
Все эти цифры подтверждают основную мысль, что нет ничего рекордного в летно-технических параметрах этого самолета. Он по размерности — что-то среднее между МиГ-29 и Су-27. Но авиационные выставки в Ле Бурже и Фарнборо в 2000–2002 годах обнажили некоторые принципиальные моменты. В радиоэлектронных комплексах на самолете применен принцип интегрированной апертуры. Это достигается специальной антенной на базе активной фазированной решетки с использованием твердотельной высокочастотной электроники. [389] Подобная антенна позволяет не только обеспечивать режим радиолокации с допплеровской обработкой и электронным сканированием в довольно широкой полосе частот до 3 ГГц, но одновременно организовать режим радиоразведки, постановки активных помех, связи, радиокоррекцию ракет класса «воздух — воздух». Эта многофункциональность — безусловно, новое слово в бортовой самолетной радиоэлектронике. Оптико-электронная многоспектральная система совместно с нашлемной системой целеуказания обеспечивает применение ракет класса «воздух — воздух» малой дальности и оружия класса «воздух — поверхность». Кроме того, на самолете применена круговая обзорная оптико-электронная система для обеспечения режима противоракетной обороны от зенитных ракет и ракет «воздух — воздух». Это также качественно новый момент. Но наиболее интересным является организация индикации в кабине.
Три широкоформатных жидкокристаллических дисплея или один общий экран с режимом мультиэкранов дают представление летчику обо всех режимах полета, обзора воздушного пространства и наземной поверхности (синтезируется от полученной информации БРЛС, оптико-электронной системы и априорной базы данных, заложенной в память цифровой системы самолета), а также обо всех режимах боевого применения. По существу, летчик с помощью подобного индикационного поля находится в виртуальном мире, создаваемой компьютерами на основе получаемой информации. Чтобы обеспечить летчика подобной информацией с виртуальным изображением трехмерных сцен, нужна очень высокая производительность и объем памяти вычислительной среды самолета. По нашим оценкам, если на самолетах четвертого поколения мы находились в зоне быстродействия порядка мегабит/с и объемах памяти также в пределах мегабайт, то здесь несомненно речь идет о гигабитах/с и гигабайтах памяти — это говорит о многом. Вычислительная среда — явно другого поколения, и в этом также прослеживается качественный скачок. Короче говоря, американцы в самолете пятого поколения сделали ставку на высокий интеллект борта при сохранении умеренной цены самолета. В этом виден явный вызов и европейским самолетам типа «Еврофайтер» и «Рафаль» и российским самолетам поколения 4+ Су-30М и МиГ-29 СМТ.
Американцы решили созданием самолета F-35 вытеснить с мирового рынка своих европейских и российских конкурентов. Кстати, они объявили программу самолета F-35 открытой и пригласили участвовать в ней широкий круг стран. В настоящий момент в разработку на разном уровне участия включились Великобритания, Италия, Нидерланды, Турция, Канада, Норвегия, Дания, Австралия, Сингапур и Израиль. [390] Наибольший вклад (более миллиарда долларов) сделала Великобритания, включившись в разработку на высшем уровне с получением прав на участие в руководстве программой, в производстве, а также приоритетные права приобретения самолетов. Остальные страны в зависимости от взноса участвуют в той или иной мере в производстве и все без исключения имеют приоритет в приобретении.
По существу США не только привлекает средства ряда стран на строительство самолета (общий объем инвестиций со стороны иностранных партнеров ~ 5 миллиардов долларов), но, главное, уже формируют будущий рынок. Состав иностранных участников программы показывает, что наносится чувствительный удар по европейскому единству. Франция и Германия пока не присоединились к программе F-35 и, как следовало из моих бесед с руководством фирм «Талоc» и EADS, последние отдают себе отчет об опасности, которую несет программа США для военной авиапромышленности Европы, но правительства этих стран пока не определились в своем отношении к складывающейся ситуации.
Однако для России ситуация предельно ясная. Самолет F-35, начиная с 2010–2012 годов, начнет вытеснять наши самолеты с рынка боевой авиации, если мы не сумеем противопоставить свою конкретную разработку самолета пятого поколения.
Для нас потеря рынка боевой авиации будет означать закат авиационной промышленности России. Я уже останавливался на том, что мы потеряли внешний рынок гражданской авиации, и вернуться на этот рынок практически невозможно, если не пойти на тесное сотрудничество либо с «Боингом», либо с EADS («Эрбас Индастри») на правах младшего партнера. Даже внутренний рынок гражданской авиации очень трудно сохранить при активной экспансии тех же фирм, особенно если Россия вступит еще и во Всемирное торговое объединение (ВТО). Оборонный заказ ВВС России столь незначителен, что он не позволит сохранить то минимальное промышленное ядро, которое является своеобразной критической массой науки, необходимого объема технологии и производства. Только сохранение России на мировом рынке боевой авиации позволит сохранить критическую массу авиационной промышленности. Таким образом, для нас программа создания российского боевого самолета пятого поколения становится судьбоносной задачей.
Но не на всех уровнях руководства в Министерстве обороны и в правительстве ясно представляют себе складывающуюся ситуацию.
После многократных встреч и обсуждений проблемы с институтами ВВС, с заказывающим управлением и руководством военно-научного комитета (ВНК) ВВС, мы постепенно пришли к общему пониманию концепции этого самолета. [391] Сложность принятия решений была связана с тем обстоятельством, что в руководящем звене ВВС за последние десять лет произошли значительные кадровые изменения. К руководству пришли люди, не прошедшие школу создания современного боевого самолета, так как с 1984 года после принятия на вооружение МиГ-29 и Су-27 в России практически не проводились новые опытно-конструкторские разработки. Велись незначительные модернизации при выполнении экспортных заказов. Естественно, в этих условиях негде было приобретать опыт строительства нового самолета. В промышленности также прошли значительные изменения в руководящем кадровом составе. Сменились руководители ОКБ им. А. И. Микояна, ОКБ им. П. О. Сухого, ОКБ им. А. С. Яковлева, директора ЦАГИ, ЦИАМ, ЛИИ, ВИАМ.
Нашему институту пришлось выдерживать ненужные, больше эмоциональные, чем технические, дискуссии с руководством ЦАГИ. Но нас поддержали генеральные конструкторы и руководители ЦИАМ В. А. Скибин и ВИАМ Е. Н. Каблов. В конце концов концепция была утверждена и объявлен этап разработки технических предложений. В порядке конкурса выступили ОКБ им. А. И. Микояна и ОКБ им. П. О. Сухого. ОКБ им. А. С. Яковлева сотрудничало с тем и другим ОКБ в части проработки режима укороченного взлета и вертикальной посадки, хотя необходимость этого режима для российского самолета не была очевидной.
В начале 2002 года Государственная конкурсная комиссия поддержала проект ОКБ им. П. О. Сухого как менее рискованный и полностью удовлетворяющий ТТТ.
В июне 2002 года этот вопрос был рассмотрен и на заседании правительства, которое утвердило решение конкурсной комиссии и поручило подготовить комплексную целевую программу дальнейшего строительства самолета и перейти к эскизному его проектированию.
Драматично сложилось положение с ОКБ им. А. И. Микояна. Генеральный конструктор Н. Ф. Никитин никак не мог смириться с тем положением, что ОКБ проиграло конкурс. Он считал, что допущена ошибка, и был не одинок в этом мнении. У него были сторонники в ВВС и в правительственных органах. Николай Федорович придерживался концепции смешанного парка, которая была выработана нашим институтом еще при строительстве МиГ-29 и Су-27. Наличие «легкой» машины размерности МиГ-29 создает, по его мнению, более благоприятную конъюнктуру на мировом рынке. В качестве обоснования своей позиции им приводилась статистика мирового парка легких истребителей. Действительно, процент «легких» истребителей (до 15–17 т), выпущенных в период 1970–1990 годов, был значительно больше, чем «тяжелых» (25–27 т). [392] Это объяснялось не столько фактором стоимости самолета на рынке боевой авиации, сколько конкретно сложившейся картиной большего выпуска в этот период самолетов «легкой» размерности (в России — МиГ-29, в США — F-16, в Европе — «Мираж F-1», «Мираж-2000»). «Тяжелые» самолеты выпускались только для решения задач ПВО в зонах со слабой наземной инфраструктурой и редкой сетью аэродромов. В США таким самолетом был F-15, который был размещен на аэродромах Аляски. В России для этих целей был создан МиГ-31. Самолет Су-27 строился по концепции истребителя сопровождения ударных самолетов. Он также попадал в класс «тяжелых» и мог использоваться как перехватчик в системах ПВО. Именно в этом качестве к нему проявляли интерес Индия и Китай. Но в XXI в., как я уже неоднократно отмечал, изменилась политическая обстановка. Появилась востребованность к самолету «средней» весовой категории (20–23 т) как более отвечающему концепции многофункционального самолета. Поэтому переносить статистику рынка второй половины XX столетия на первую половину XXI столетия, по крайней мере, некорректно. Мне в общем-то была понятна озабоченность генерального конструктора ОКБ им. А. И. Микояна. Страна имеет возможность построить только один самолет, и выпадение из процесса строительства этого самолета всемирно известной фирмы МиГ может привести к ее деградации.
Здесь проявляется драматическая ситуация, характерная не только для России. Сложившиеся мощные школы конструкторов в период Второй мировой войны и холодной войны всегда были востребованы, так как существовал достаточно развитый типаж боевых самолетов различного назначения и всем хватало работы. Но последнее десятилетие изменило ситуацию. Типаж самолетов резко сократился, поэтому дать каждому конструкторскому бюро возможность самостоятельно строить самолет от начала до конца становится нереальным. Кстати, это один из факторов, который вызвал интеграцию авиационных фирм на Западе.
Первой жертвой складывающейся ситуации стало ОКБ им. А. С. Яковлева. После того как были закрыты заказы на строительство самолетов вертикального взлета и посадки второго поколения Як-41 и самолеты радиолокационного дозора палубного базирования Як-44, ОКБ осталось в последнее десятилетие без оборонной тематики. Десять лет — большой срок. Сохранить коллектив не удалось. Конечно, было бы трагической ошибкой допустить такой финал и для ОКБ им. А. И. Микояна. Единственно правильным решением было бы объединиться с ОКБ им. П. О. Сухого в программе строительства самолета пятого поколения. [393] По сути, в США строительство самолета F-35 ведется тремя фирмами («Локхид Мартин», «Нортроп Грумман», «Бритиш Системз»), каждая из которых в свое время монопольно строила самолет от начала до конца. Но жизнь заставила их объединиться. Поскольку опыт совместного конструирования у этих фирм отсутствовал, они договорились разделить конструкцию планера на три части и, используя методы машинного проектирования и CALS-технологии, создают конструкции виртуального планера.
Для этого была создана единая информационная база данных и единое программно-математическое обеспечение процесса автоматического компьютерного проектирования. Взаимодействие с банком данных осуществляется с удаленных рабочих мест конструкторов, находящихся на фирмах, с использованием технических средств взаимодействия и установленных форматов обмена информацией. По существу они работают в формате единого виртуального предприятия. Почему бы и нам не воспользоваться этой методологией? Я почти уверен, что мы к этому придем, но для этого нужна «политическая воля» руководителей. Это необходимо для обоих ОКБ. Хотя ОКБ им. П. О. Сухого, выигравшее конкурс, имеет лучшее внутреннее экономическое положение и более сохранившийся коллектив, благодаря достаточно объемным экспортным заказам, но оно в одиночку не сможет осилить столь сложный заказ, особенно в части организации работ по функциональному комплексированию, доводке и испытаниям. В этих направлениях специалисты ценятся на вес золота, и их мало.
Один из сложнейших вопросов, требующих решения при строительстве самолета пятого поколения, — необходимый объем финансирования заказа. Дело в том, что когда было окончательно принято решение о создании самолета, программа строительства вооружения на планируемый период была уже сверстана и утверждена, и в ней недостаточно учитывались соответствующие ресурсы. Поэтому заговорили о привлечении средств от экспорта боевых самолетов — так называемое внебюджетное финансирование. Для западных крупных концернов это сложившаяся практика, а в России такого опыта финансирования до сих пор не было. Да и таких масштабных концернов, которые имеются на Западе, в России тоже нет. Надо собрать отчисления от экспортных поступлений со всей кооперации, которая участвует в экспортных поставках. Но для этого отсутствует законодательная база.
Я довольно пессимистично оцениваю ситуацию. Организовать внебюджетное финансирование не удается, да это порождает еще и проблемы, связанные с интеллектуальной собственностью. Обычно разработка финансируется из государственного бюджета, и интеллектуальная собственность вследствие этого принадлежит государству. [394] Если же будет присутствовать и внебюджетная составляющая, то разобраться с принадлежностью этой собственности будет достаточно сложно. Единственно правильным решением будет продолжить эскизное проектирование самолета, на которое средства в оборонном заказе имеются, и впоследствии провести коррекцию Программы вооружения. Это все равно придется сделать — жизнь заставит, так как Программа вооружения содержит еще много «родимых пятен» «холодной войны».
Тормозить разработку самолета сейчас — значит проиграть рынок боевой авиации. Сменившееся в 2002 году руководство ВВС получило очень тяжелое наследство. Десять лет парк боевых самолетов не обновлялся и требует модернизации. Поэтому для главнокомандующего ВВС генерал-полковника В. С. Михайлова сейчас на первом месте стоит задача продления ресурса парка самолетов строя и модернизация оборудования самолетов в связи с появлением новых требований. В тактическом плане он не может поступать иначе, поэтому для него и его заместителя по вооружению стоит проблема оптимального распределения ограниченных ресурсов между модернизацией и строительством самолета пятого поколения. Задача, в общем, не из легких. Как главнокомандующий, он несет ответственность за боеготовность ВВС. Самолет пятого поколения будет поступать в войска не ранее 2015 года, а это значит, существующий парк самолетов ВВС должен обеспечить свою боеготовность по крайней мере до 2020 года.
Для авиационной промышленности, конечно, приоритетным является строительство нового самолета. Налицо типичное противоречие между ВВС и промышленностью. Вот где не хватает специальной структуры управления, которая существовала в виде Военно-промышленной комиссии при Совете Министров!
Но так или иначе, как говорил наш небезызвестный в недавнем прошлом лидер, «процесс пошел». Мы приступили к строительству самолета пятого поколения. Мы в начале пути. Нам предстоит решить архисложные задачи: разработать принципиально новую радиоэлектронную систему с применением технологий высокоточной твердотельной электроники для антенн — активных фазированных решеток, сформировать многопроцессорную вычислительную среду на борту самолета с очень высокой производительностью, разработать принципиально новые оптоэлектронные системы и высокоточное оружие нового поколения.
Параллельно со строительством самолета должны быть решены проблемы его информационного обеспечения разведывательной информацией, полетными заданиями для самолета и оружия, системой обучения пилотов и технического состава, логистической системой эксплуатации и т. д. [395] Очень важным, пожалуй, определяющим будет создание систем ситуационной осведомленности (охват общей картины происходящего в тактической зоне совместных действий группировки самолетов), идентификация целей (гарантированная идентификация всех целей в тактической зоне совместных действий группировки самолетов), тактика и методы боевого применения группы, в том числе своевременный учет всех изменений, происходящих при боевом вылете, реализуемых различными участниками совместных боевых действий.
Для управления разработкой программы самолета пятого поколения потребуется освоить новые компьютерные технологии, связанные с широким внедрением имитационного моделирования, систем САПР, CALS-технологий на различных этапах жизненного цикла создания самолета, организационно-технической системы управления в формате «виртуального» предприятия и т. д. Программа нового самолета должна очень тесно скоординироваться с программой «Национальная технологическая база», которая, по существу, для этого и создавалась. Работа над самолетом привлечет свежие молодые силы из выпускников МАИ, МГТУ, МАТИ, МФТИ, МИРЭА и других высших учебных заведений.
Все процессы интеграции и реформирования авиационной промышленности получат реальную базу. Промышленность, Министерство обороны и основные виды вооруженных сил получат большой опыт совместной кооперации при проведении первой после холодной войны разработки сложной системы вооружения на базе широкого использования современных технологий математического имитационного моделирования как комплексной организационно-технической системы.
Заканчивая воспоминания о пройденном на моей памяти пятидесятилетнем пути нашей авиации, я полон надежды, что Россия сохранится как великая авиационная держава и что еще долгие годы небо нашей страны и воздушные пространства многих стран мира будут бороздить самолеты, построенные благодаря тяжелому, но почетному труду наших авиастроителей.