Операция «Семечки»

Взвод Михаила Тущенко стоял в небольшой, окруженной лесами деревеньке неподалеку от Чарторийска. При необходимости взводу предстояло занять оборону и перекрыть один из дальних подходов к центральному лагерю нашего соединения. Когда же в район станции Чарторийск посылали минеров, они брали у Тущенко группу прикрытия. Но в последнее время подрывники здесь не работали. В сущности, взвод пес теперь только гарнизонную службу.

Михаил Тущенко вместе с политруком Николаем Хромцовым и общим их ординарцем Васютой жили на краю деревни. Из соседних хат хозяев тоже пришлось временно переселить. По одной дали каждому отделению, в третьей разместили старшину с поваром и кухню. Двадцать пять человек по списочному составу — вот и весь гарнизон.

Стоило ли нам держать так далеко этот одинокий, оторванный от своего батальона взвод? А вдруг отрежут, окружат? Вдруг уничтожат? Ведь мы находились на занятой врагом территории. Гитлеровцы — на станции Чарторийск, всего в десятке километров от взвода. Могли появиться где-то рядом и бродячие бандеровцы, располагающие силами во много раз большими, чем у Тущенко.

Да, гитлеровцы и бандеровцы были близко, но никаких «вдруг» произойти не могло. За судьбу отдаленного гарнизона мы не беспокоились. И вот почему. Прежде всего в условиях партизанской войны взвод — довольно сильная, хорошо оснащенная и очень маневренная боевая единица, способная вести автономно и наступательные и оборонительные действия. Это многократно проверено практикой. Во-вторых, фашисты контролировали оккупированную ими территорию полностью лишь по утверждению геббельсовской пропаганды, всегда выдававшей желаемое за действительное. Какое там полностью! У себя в тылу гитлеровцы жались поближе к железным дорогам, да и то не могли надежно их охранять, особенно подходы к путям. На той же станции Чарторийск они не отваживались и шагу ступить от железнодорожного полотна.

Фашисты пришли на Волынь в самом начале войны, но и теперь, два с половиной года спустя, они чувствовали, что земля горит у них под ногами. Гарнизоны оккупантов в небольших населенных пунктах были фактически блокированы, отрезаны от внешнего мира, находились под постоянной угрозой партизанских налетов. Незавидной была жизнь горе-завоевателей в таких местечках и селах! Приходилось сидеть в блиндажах, в дзотах, всюду расставлять охрану, в уборную и то пробираться по ходам сообщения.

Помню, летом 1943 года мы буквально терроризировали фашистский гарнизон в городе Любешове, кстати сказать представляющем собой довольно крупный районный центр Волынской области. Мало того, что партизаны оседлали все дороги, ведущие в Любешов. Частенько мы подвергали окопавшихся там гитлеровцев еще и артиллерийскому обстрелу, напоминая, что выходить им из своих нор не рекомендуется. А потом партизаны и совсем выгнали оккупантов из города, заняли его, дали свободно вздохнуть населению.

Летом и осенью мы сильно поколотили и бандеровцев, почти полностью вытеснив эту мразь из районов, где находились партизаны.

Конечно, оккупанты вместе со своими прислужниками — украинскими националистами — могли еще наскрести силы для очередной противопартизанской экспедиции. Однако такая экспедиция не смогла бы обрушиться на партизан внезапно. Элемент неожиданности исключался. У нас была широкая агентурная сеть, имелись в селах подпольные партийные и комсомольские организации, повсюду мы располагали множеством добровольных помощников из местных жителей. О намерениях врага партизан всегда предупреждали.

Любопытный случай произошел осенью, когда оккупанты вместе с бандеровцами собирались вытеснить нас из междуречья, ограниченного Стоходом и Стырью. Штаб формировавшейся экспедиции во главе с немецким подполковником расположился в одном из сел Любомльского района. Как водится, начальству отвели хату «почище» с хозяином «понадежнее». А этот хозяин как раз и был руководителем нашей подпольной группы.

— Когда же вы ликвидируете красные банды? — спросил он подполковника, называя партизан так, как называли их немцы.

Ответ последовал неожиданный:

— Наверно, никогда! Федоровцы очень хитрые, они все знают заранее... Просто непонятно, кто им помогает!

Это признание немецкого карателя, вместе с немаловажными разведывательными сведениями, подпольщики буквально через несколько часов передали ближайшему партизанскому батальону, а он сообщил по радио уже нам, в центральный лагерь. И сколько было подобных случаев!

Вот и здесь, в деревеньке под Чарторийском, советские патриоты предупредили бы нашу заставу о готовящемся наступлении на партизан или даже о небольшой вылазке против них. Да и нашлось бы в ближайших селах немало людей, способных с оружием в руках помочь взводу Михаила Тущенко удерживать оборону.

А ведь еще недавно гитлеровцы вместе с бандеровцами вопили на весь мир, будто бы население западных областей Украины враждебно встретило прибывших с востока партизан и не оказывает им никакой поддержки. Какой гнусной, какой беззастенчивой была эта ложь! Опять-таки желаемое выдавалось за действительное... Верно, мы встречали целые села, покинутые жителями перед нашим приходом. Порой мы видели испуганные лица, взгляды исподлобья. Но жителей выгоняли из сел под угрозой расстрела сами бандеровцы. Они же запугивали крестьян мерзкими небылицами о партизанах. И, несмотря на это, предателям украинского народа далеко не всегда удавалось достичь цели.

В Невире, Привитувке и многих других селах во время рейда на Волынь движение нашей колонне преграждали своеобразные баррикады из поставленных поперек дороги столов со всяческим угощением. Столы тянулись и вдоль улиц, а празднично разодетые сельчане приглашали партизан откушать.

Разве мало принято мной на Волыни хлеба-соли из рук почерневших, будто продубленных временем, дедов?! Разве во время привалов не танцевали допоздна наши хлопцы с волынскими девчатами?! Проводники-добровольцы открывали перед нами тайны самых заповедных лесных дорог. Парубки и дядьки просили дать оружие, взять с собой... Нередко желали стать партизанами люди, уже убеленные сединами.

Никогда не забуду двух стариков. Они подошли ко мне, оба босые, в штанах из домотканого полотна и таких же длинных белых рубахах, подпоясанных веревочными поясками. У одного висел на груди Георгиевский крест на выцветшей ленте. Он выдвинулся чуть вперед, замер по стойке «смирно», поднес руку к ветхой шапчонке и громко отрапортовал:

— Ваше превосходительство! Русские солдаты Грищук Семен и Ворожицын Кузьма, находившиеся в длительном отпуску, явились для прохождения дальнейшей службы!

Я слез с коня, обнял славных стариков, объяснил, что хоть я и генерал, по вовсе не «превосходительство», и поблагодарил их за готовность послужить Родине. Деда Кузьму, слабоватого здоровьем, пришлось оставить дома, а другого участника первой мировой войны, деда Семена, взяли шубником в нашу хозяйственную роту.

Через несколько месяцев соединение пополнилось целыми отрядами-батальонами, состоящими из волынцев.

Да, нам нечего было особенно беспокоиться за судьбу взвода Михаила Тущенко. Далекому партизанскому гарнизону народ всегда обеспечит поддержку. А нужен взвод под Чарторийском, очень нужен не только в военных целях. Ведь население смотрит на наших партизан как на представителей Советской власти.

В тот зимний пасмурный день командир взвода и политрук проснулись, по обыкновению, рано и, закончив несложный утренний туалет, вышли на улицу.

Более молодой из них, смуглолицый кудрявый Тущенко, так и не успевший вернуться в родной колхоз с действительной службы, потянулся всем своим ладным мускулистым телом, вдохнул поглубже воздух и сказал:

— Хорошо... Тихо!

— Хорошо, да не очень, что кругом тихо! — отозвался худощавый сутуловатый Хромцов. — Давно на железке не гремели... И когда этот тол сбросят?

— Прояснится — вот и сбросят... Нелетная погода! Ну, пошли, что ли?

Тущенко и Хромцов побывали в отделениях, приняли рапорт начальника ночного караула, сделали вместе с бойцами зарядку, а потом все отправились в ту хату, где находились кухня и столовая.

После завтрака политрук вынул два свежих номера газеты «Радянська Україна», доставленные вчера вечером из батальона, прочел сводки Совинформбюро и побеседовал с партизанами о последних фронтовых событиях. Затем все разошлись по своим делам. Бойцов ждали занятия по тактической подготовке, политрук отправился в «гражданскую» часть деревни, чтобы почитать людям газету, а Тущенко ушел к себе. С девяти утра у него прием населения.

Возле крыльца уже толпились люди. В стороне стояло двое саней. Видно, приехали и дальние. Суровый ординарец комвзвода и политрука огромный полтавчанин Васюта, забежав вперед, попросил селян самим разобраться в очереди. Тущенко поздоровался, стряхнул с валенок снег.

— Ну, кто там первый? Заходите! — пригласил он.

Вместе с Михаилом вошла в комнату пожилая женщина из этой же деревни. Дело к партизанам было у нее самое простое, обыденное:

— Дай, сынок, конягу по дрова съездить... Нема чем топить!

— Свободны ли наши коняги? Сходи, хозяйка, на кухню, найди там старшину... Дядьку Андрея знаешь? Вот он — старшина... Скажи, пусть даст, если свободны кони... А кто рубить дрова будет?

— Да уж как-нибудь... С малыми!

— Тогда вот что! Если кони есть, пусть запрягут тебе к одиннадцати, когда партизаны ученье кончат. Выделим еще двух хлопцев в придачу. Да обожди, я напишу!..

Он быстро написал старшине записку и проводил до дверей повторяющую слова благодарности женщину.

Следующие просители вошли, когда Тущенко уже разделся и сел за стол. Это были краснощекая, закутанная в Платки девка и парень в кожухе. Выглядели они несколько растерянно. Командир взвода понял, зачем к нему пришли, но для проформы спросил:

— Что скажете, громадяне?

Те переглянулись. Парень быстро сглотнул слюну, а девица потупилась и ответила низким глуховатым голосом, почти басом:

— Ожените нас!

— Желаем вступить в законный брак! — заявил парень.

— Хорошее дело! — кивнул Тущенко. — А почему в Чарторийск не поехали? Там же волостное управление.

— К подлюкам этим ехать?! Да чего ради! — даже возмутился жених.

— Мы хотим по закону, — грохнула невеста.

— Правильно, законной власти пока в Чарторийско нет... Сейчас вас оженю! — сказал Тущенко и, обращаясь к парню, спросил: — Любишь ее?

— А как же! У нас все по-хорошему.

— А ты, невеста? Обижать своего чоловика не будешь?

— Да что вы, товарищ начальник! У нас же любовь!

Командир взвода, узнав у вступающих в брак их фамилии, имена, возраст, местожительство, написал на листке трофейной бумаги:

СПРАВКА

Настоящая справка выдана жителям хутора Борки, Волынской области, Украинской Советской Социалистической Республики, Малюженко Степану Трофимовичу, 1924 года рождения, и Гончар Марии Григорьевне, 1925 года рождения, в том, что сего, 6 января 1944 года, они по любви и согласию вступили в законный брак.

Гончар Мария берет фамилию супруга — Малюженко.

По восстановлении органов Советской власти справка подлежит обмену на свидетельство загса.

Начальник партизанского гарнизона

М. Тущенко

Хотя бумага не имела ни водяных знаков, ни герба, ни печати, хотя скреплял справку лишь кудреватый росчерк партизанского начальника, молодые приняли ее с благоговением. Документ был бережно сложен, после чего исчез под платками Марии. Супруги пожали Тущенко руку, поблагодарили за труды и теперь уже степенно, солидно покинули хату.

Следующей посетительницей оказалась старуха из соседнего села. Она привезла больную внучку. Врача для приема партизан и местных жителей присылали из медчасти соединения по пятницам, а была только среда. Выяснилось, однако, что температуры у девочки нет и больная жалуется лишь на слабость, на головные боли. Решили, что возвращаться домой бабке с внучкой не стоит, пусть поживут до пятницы у знакомых. Ну, а сегодня к девочке зайдет медсестра.

Побывали у Тущенко еще многие. Обращались по самым разнообразным вопросам. Командир взвода решал их быстро. Удивил и озадачил только сухонький остроглазый старичок с бородкой клином, последний из сегодняшних просителей.

Поздоровавшись и присев на предложенный ему табурет, дедок пожевал губами, испытующе оглядел Михаила и сообщил, что приехал хлопотать не за себя, а за все село с ближайшими хуторами.

— А в чем дело? — спросил комвзвода.

— Ох-ох-ох! Мы бы и сами... Но куды уж самим! А треба, ох як треба! Вот и зарешили запобеспокоити партизан... Вам же все едино! Хоч тута, хоч там! Для вас це раз плюнуть...

— Что все равно? Насчет чего хлопотать послали?

— Ох ты боже ж мий! Не сказав ще? Память! За железницю наша справа, за семечки...

— Какие семечки?

— Подсолнух. Зупинку треба потягу зробить... Все село просить, вместе с хуторами...

— При чем тут поезд? Откуда поезд?

— Тьфу ты, бестолковый! — рассердился старик. — С подсолнухом потяг, ну, проще вымовить, эшелон... С Чарторийска. Миной его зупинить.

В конце концов выяснилось, что немцы свозят сейчас на станцию из глубинных заготовительных пунктов подсолнечные семечки. Будут грузить в вагоны для отправки в Германию. Крестьяне просят подорвать этот состав где-нибудь поближе к селу, чтобы семечки можно было разобрать.

— Маслица бы жинки набили! — говорил дед. — Ох, соскучилися без масла! Особливо малы диты... А где визмешь? Коров почти що немае... Верно, кой-кто из селян конопельку сеял за огородами... Были бы с конопельной олией! Так осенью бандеры до нас заскакивали, всю коноплю конями потравили... Ну що ты зробишь?! Сеяли мы и подсолнух. По мне, семечковая олия даже смачней конопляной! Но и подсолнух горман позабирал. Наши семечки в Чарторийске лежат. И наши, и отовсюду. Как их визмешь назад? Зупинить потяг миной, и все. Партизан просить! Народ так рассудил. Хиба ж це несправедливо?!

Дед выжидательно посмотрел на командира взвода.

Вот тут-то Михаил Тущенко и растерялся. Просьба совершенно необычная! Как это вдруг подорвать эшелон по заказу местных жителей? Конечно, минерам приходится проводить операции с «разгрузкой». Бывает! Такая операция потруднее обычной. Нужны усиленные группы прикрытия, дополнительное минирование, нужно заранее хорошо разведать, что в эшелоне везут. Разгружаются обычно поезда с оружием, боеприпасами, продовольствием. Но ведь, собственно, семечки тоже продовольствие... Ну, не совсем! Их еще превратить надо в продовольствие... Что же ответить деду? Минеров у взвода все равно нет. Доложить в батальон? Пожалуй, засмеют! Сейчас нехватка тола... Поезда подрывают только на выбор, все больше бронепоезда... А тут — семечки! Но старичок-то хороший, и по-своему правильно рассудили в селе... Что же ему сказать?

Тущенко задумался, ища выход из щекотливого положения. Дед продолжал выжидательно смотреть на комвзвода.

— Эх, память! — неожиданно поднялся старичок и всплеснул руками. — Я тебе и мину привез... Здоровенька така мина! Нашей миной и зупините эшелон... Пиидем побачишь!

Командир взвода не мог понять, откуда взялась у селян мина, но был рад оттяжке и вышел вместе с дедком на улицу.

Заботливо прикрытая соломой и рядном, на дне саней лежала не мина, а 25-килограммовая авиационная бомба.

— Откуда ее взяли? — спросил Тущенко.

— С болота вытягнули. Як бомбил нас фашист по началу войны, стилько их в болото понакидал!

— Там и сейчас их много?

— Откуда ж им зараз взяться? Повытягнули, партизанам ще летом отдали.

— А эта?

— Тьфу, бестолковый! Семечки ж треба, зупинить эшелон треба. Вот и шукали мину всем селом по местам, куды литом не пройти. Трясин богато в нашим болоте, а зараз подмерзли. Вон цю мину за трясинами насилу и нашукали! Ну як — справна буде? Добре гукне?..

Затруднения Тущенко не уменьшились. Из авиабомб и артиллерийских снарядов минеры умели выплавлять взрывчатку. Ее желтовато-серую кашеобразную, пока не застынет, массу называли «мамалыгой». Пригодится и эта двадцатипятикилограммовка! Но ведь дело, в конце концов, решает не взрывчатка. Всегда бы нашли немного... Посчитает ли командование нужным возиться с этим семечковым эшелоном? А люди уже и «мину» приволокли... Хотят как-то облегчить партизанам работу! И раньше для нас бомбы из болота таскали. Нет, надо, конечно, доложить! Надо!

Михаил заметил возвращающегося из деревни политрука, сказал деду, чтобы тот немного подождал, и бросился навстречу Хромцову. Объяснил ему в двух словах неожиданно возникшее дело.

— Скажи, пожалуйста, какие заявки начали поступать! — засмеялся Хромцов. — Верит в наши силы народ. Правильно, обязательно батальону сообщим!

— А сейчас что ответить?

— Не надо хитрить... Зачем? По правде ответим.

Деду объяснили, что о просьбе сельчан требуется доложить партизанскому начальству. Задерживать любой эшелон с награбленным у советских людей добром, конечно, надо, но можно ли это сейчас сделать — должны решить те, кто повыше...

— Господи! Да разве ж мы не зрозумляем!.. Начальство, оно и есть начальство. Сам служил... Тилько чекать долго нельзя» Як бы не увез герман тот подсолнух!

— Долго ждать не будете. Сегодня же доложим! — сказал Тущенко. — А за ответом наведайся денька через два. Никуда не денутся ваши семечки. В вагоны их еще не грузили?

— На складе лежат.

— Ну вот! А поедешь сюда снова, узнай, как там с погрузкой. Договорились?

С дедом договориться было нетрудно. Сложнее — быстро сообщить в батальон о необычайном ходатайстве. Рации у взвода нет. Отправить с донесением конного связного? Но разве письменно все изложишь! А вдруг какие-то дополнительные вопросы у начальства? Решили, что в батальон съездит сам политрук и доложит про эшелон с подсолнухами.

Не прошло и суток, как о просьбе крестьян стало известно во всех подробностях не только в штабе батальона, но и в штабе соединения.

— Да это просто замечательно, что к партизанам обращаются по таким вопросам! — говорил Дружинин, расхаживая по моей хате-землянке. — В Любешове нашему Фролову пришлось стать землеустроителем, вносить весьма существенные поправки в произведенное гитлеровцами распределение земли. Там же, в Любешове, да и в окрестных селах Лысенко помогал учителям составлять школьные программы, организовал розыск и сбор советских учебников. Война не кончилась, кругом немцы, а наш командир 7-го батальона уже взялся за свои довоенные обязанности заведующего Волынским облоно! Партизаны лечат, партизаны школы налаживают, партизаны землю дают... А вот теперь от нас требуют заняться и снабжением. Правильно! Сельпо нет, исполкома нет, значит, и о подсолнечном масле мы должны позаботиться.

— Обрати внимание, с каким тактом, с каким пониманием обстановки подошел народ к проблеме, — сказал я. — Ничего лишнего у нас не просят! Сами заберут семечки, сами набьют масла. Только остановите эшелон! А для этого еще и бомбу привезли, не желая вводить нас в лишние расходы. Заказ, так сказать, на давальческом сырье.

— Верно! — улыбнулся Дружинин. — Что ж, тогда сразу надо дать задание! Итак, на очереди — операция «Семечки».

Мой заместитель по диверсионной работе Егоров воспринял приказ относительно этой операции без малейшего энтузиазма и подчеркнуто сухо сказал:

— Слушаюсь!

— Постойте! Слушаться вы обязаны, а вот почему губы надули? — спросил я.

— Ну как же, Алексей Федорович! Сегодня — семечки, завтра — орешки, а послезавтра, наверно, конфетки разгружать будем. У нас толу на бронепоезда не хватает! Дожились до ручки!

— Сами виноваты. Плохо экономили, когда тол был! А насчет ручки — это верно, дожились. Протянутую ручку все видят! Вот те мужички нашим минерам авиабомбу пожертвовали.

— А нет ли там еще? — сразу заинтересовался Егоров.

— Вполне возможно, что и есть. Свяжитесь, разузнайте... Впрочем, зачем селянам «мамалыгой» вам помогать, когда вы им подсолнухом помочь не очень-то хотите!

— Почему же не хочу? Все будет сделано.

— Эх, Алексей Семенович! Сколько надо повторять, что на Волыни у нас не только чисто военные цели... Разве, подорвав именно этот эшелон, мы не укрепим нашу дружбу с населением, не повысим партизанский авторитет?!

— Я понимаю... Все сделаем в лучшем виде. Разрешите выполнять? — В голосе Егорова зазвучали как будто уже другие нотки.

Он и действительно провел все в лучшем виде. Под Чарторийск в помощь Тущенко послали еще один взвод и группу опытных минеров. Связались с дедом-ходоком и с нашей агентурой на станции. Точно установили, когда эшелон, груженный семечками, тронется в путь.

Километрах в двадцати от Чарторийска поезд ожидала целая серия тщательно подготовленных партизанами сюрпризов.

Замеченный машинистом небольшой снежный сугроб на скате железнодорожной насыпи вдруг начал двигаться вверх, к полотну, и оказался человеком в белом маскхалате, поставившим на рельсы небольшой ящик. Затормозить уже нельзя, поздно. В следующие три-четыре секунды человек в маскхалате скатился с полотна, партизанская «нахалка» взорвалась под колесами локомотива, и вагоны, лязгая и грохоча, полезли друг на друга.

Лежавший в засаде бронебойщик послал в паровозный котел несколько пуль из противотанкового ружья, и окрестности огласились сдвоенными, строенными гудками. Это послужило сигналом. Из лесу двинулся к эшелону целый санный обоз, рядом бежали пешие крестьяне с пустыми мешками и кошелками. Впереди всех ехал, причмокивая на лошадь и размахивая концами вожжей, остроглазый дедок, задрав вверх заиндевевшую бородку клином.

Разбегалась поездная охрана. Трещали ей вслед автоматные очереди.

— Сюда! Быстрее!.. Забирайте ваши семечки! — кричал селянам Михаил Тущенко.

Партизаны сбили с вагонов замри, а где в проломили стенки. Разгрузка началась. Вскоре начался и вывоз, Зная, что немцы боятся ходить в лес, крестьяне поступили хитро. Семечки они возили, выражаясь языком железнодорожников, на коротком плече: сваливали на поляне, километрах в трех от полотна, в кучи и опять ехали к эшелону грузиться. А взять семечки из лесу время найдут потом!

На случаи появления вспомогательных поездов партизаны быстро заминировали дорогу по обе стороны от разгружаемого эшелона. Насовали вдоль пути и противопехотных мин, предназначенных для охранников, которые выскочат из вагонов. Были устроены засады. Операция проводилась по всем правилам партизанской разгрузочной техники и тактики.

Вспомогательный поезд из Чарторийска показался только часа через три. Он шел медленно, осторожно, как бы прощупывая полотно приделанной к паровозу противоминной решеткой. Мина и взорвалась под решеткой, выгнув при этом рельс. Поезд остановился. Охранники начали выскакивать из вагонов. Кто тут же оставался без ног, напоровшись на противопехотную «мелочь», кто попадал под автоматный и винтовочный огонь нашей засады.

В общем, к тому времени, когда вспомогательный тронулся дальше, семечек успели выгрузить много. Операция «Семечки» прошла успешно, без малейших потерь. Неудивительно! Шел 1944 год. Партизаны многому уже научились.

Об удачном выполнении «спецзаказа» еще долго напоминала подсолнечная лузга, которую дневальные выметали из взводных землянок. А позже, когда об этой операции стали уже забывать, на столе в нашей штабной столовой появился салат из квашеной капусты, заправленный свежим пахучим подсолнечным маслом.

— Откуда такая роскошь? — спросил я.

— В подарок из-под Чарторийска привезли, — сообщил старшина.

— Ах, значит, там набили себе маслица, да и нам перепало! А капуста откуда?

— Оттуда же бочку прислали. Знают, что к чему идет!

Вскоре мы подорвали на разных дорогах несколько эшелонов с зерном. К разгрузке приглашалось население. Крестьяне нуждались не только в хлебе на сегодня или на завтра. Его можно еще как-то заменить картофельными лепешками... Приближалась весна. И сеяться-то надо!