Новое пополнение
В начале февраля 1942 года, когда все наше внимание сосредоточилось на вязьменских боях, был получен приказ вернуться на Центральный аэродром. Наступление в районе Вязьмы было приостановлено. Наши войска перешли к обороне. Началась подготовка к новому наступлению. Войска Западного фронта накапливали свежие силы, технику. Подобно тому, как в ноябре только что минувшего года по дорогам Москвы и Подмосковья на фронт шли танковые и автомобильные колонны с войсками и снаряжением, теперь по воздушным трассам к фронту перебрасывались свежие авиационные полки.
На нас, как знатоков переднего края, возложена задача — провести новые истребительные и штурмовые полки на прифронтовые аэродромы. Поднявшись в глубоком тылу, каждый такой полк должен был пройти по строго определенному маршруту и в заданной точке приземлиться. Летчики прибывших полков в подавляющем большинстве не бывали на переднем крае, не видели своих новых аэродромов. Наши «пешки»-лидеры должны были встречать каждый день прибывающий полк, обменяться с ним установленными сигналами и, возглавив его колонну, провести на прифронтовой аэродром.
Сложность поставленной задачи была сопряжена с серьезными опасностями для наших экипажей. Возглавляющий истребительную или штурмовую колонну «Петляков-3» или «Петляков-2» резко отличался от следующих за ним «Ильюшиных-2», «ЛаГГов-3», «Яковлевых-1», «харрикейнов», «аэрокобр», МиГов-3 и, несомненно, должен был стать мишенью для атак истребителей противника. Отсутствие слетанности с лидирующими полками, малый к моменту прибытия в прифронтовой район запас горючего в баках сопровождаемых самолетов не позволяли рассчитывать на их эффективную помощь.
Прибытие на прифронтовой аэродром также не сулило облегчения нашим экипажам. Низкое качество посадочных площадок, их ограниченная протяженность делали весьма затруднительной посадку «пешек», обладающих [51] высокой, до 150 километров в час, посадочной скоростью. К тому же посадка должна быть уверенной, образцовой: от этого зависело в известной мере приземление всего прибывшего полка.
...Павел Дерюжкин устал. Сдерживаемая опытной рукой пилота машина вздрагивает на самом краю прифронтового аэродрома, готовая немедленно подняться в воздух. Садятся последние Ил-2 из только что приведенного сюда Павлом штурмового полка. Вот последний Ил-2 коснулся брюхом поднявшейся ему навстречу волны снежной пыли.
Экипаж получает новое задание. Дерюжкин отдал вперед секторы газа, и машина пошла на взлет.
Когда на развороте аэродром стал отодвигаться за спину, командир услышал штурмана:
— Сзади возвращается пара «Петляковых».
Дерюжкин пропускает их вперед и решает пристроиться. Пара идет на самой малой скорости. Ведомый дымит левым мотором. Сокращается дистанция, и летчик видит на обеих машинах зловещие пятна пробоин с рваными краями. На машинах хвостовые номера родного полка. Видно, трудно дался друзьям зафронтовой рейд...
— Ведомый, пожалуй, не дотянет, — говорит Дерюжкин штурману.
В то же мгновение Павел вырывается вперед, пересекает курс пары и подает сигнал: «Следуй за мной!» «Петляковы» пытаются все еще держаться друг за друга и своего курса. Но дымящийся мотор не шутка. Пилот поврежденной машины, чуть качнув крыльями, подстраивается к Павлу. Товарищ его уходит вверх — на прикрытие, а Дерюжкин ведет пострадавшего на только что оставленный аэродром. Они благополучно садятся. После посадки комэск 9-го полка капитан В. В. Скрипалев рассказал молодым летчикам-штурмовикам:
— Мост в районе Сухиничей был обнаружен нами с первого захода. Мы атаковали колонну мотопехоты противника, следовавшую к мосту, и разметали ее. Бомбовый запас израсходован. Следуя обратным курсом, на высоте двести метров уже благополучно подходили к переднему краю, но тут из густых облаков вывалились двенадцать бомбардировщиков «Мессершмитт-110». Они мгновенно пересекли наш курс: для обеих сторон сложившаяся [52] ситуация была неожиданной. Я веду своего товарища на бреющий, пытаясь выиграть время и пространство, в котором противник начал перестроение для атаки. Через несколько минут атака началась. Земля снизу, сосновый, бор с боков прикрыл пару «Петляковых», оставляя противнику единственную возможность — атаковать только сзади сверху... Бой начался на 200-метровой дистанции» Ведя ожесточенный огонь, преследователи наткнулись на огневой барьер «Петляковых». «Капитан,— слышу голос штурмана,— один готов...» На мгновенье оглянувшись, вижу, как клюнул носом задымивший «мессершмитт». Но его место занимают разом три, вновь слышен голос штурмана: «Второй готов!» Разглядеть этого уже не удалось. Машину тряхнуло, она стала терять скорость. Стрелка прибора, рванувшись к нулю, показала катастрофическую потерю давления масла в левом моторе. И если б не патруль наших истребителей, барражировавших над передним краем, кто знает, чем бы все это кончилось. Когда «мессеров» сбили с хвостов, и передний край остался позади, стало ясно что, может, придется идти на вынужденную.
— Но тут ты, Павел, подоспел. Теперь у вас подремонтируюсь, — закончил капитан, обращаясь к штурмовикам, — и домой...
На КП — вся парфеновская эскадрилья. Не могу поднять голову, нет сил взглянуть в глаза товарищам. Четыре с половиной часа провели мы здесь, на КП, все вместе. А до этого ждали еще пять на аэродроме: капитан Парфенов вместе со своим ведомым приземлился, а самолет Кормакова не вернулся...
Капитан рассказал, что он уверенно вел свое звено к цели, но за полчаса до Туманова, что северо-восточнее Вязьмы, три машины внезапно попали в шквал заградительного огня. Штаб ударной армейской группировки противника, на который были нацелены наши летчики, оказался хорошо прикрытым с земли. Командир эскадрильи бросил свою машину сначала в пике, затем — в набор высоты, снова спикировал, изломал курс и на бреющем полете, пройдя километров двадцать, опять набрал высоту. Левый ведомый был тут как тут, а правый либо замешкался, либо... Словом, экипажа Кормакова в районе цели возле ведущего не оказалось. Вместе с ведомым [53] капитан Парфенов вывалился из облаков прямо на отдельно стоящий кирпичный дом — фашистский армейский штаб — и залпом сбросил на него все имевшиеся бомбы. Прямое попадание: цель накрыта. Тяжелой черной полосой дым припал к снегу и обнаружил высоченный язык пожарища. Парфенов чувствовал, что на обратном курсе будут преследователи. Поэтому свою машину и ведомого он повел домой в обход. Вернулись благополучно. Тридцать минут, час, два... Так до ночи и не вернулся правый ведомый.
Один из его моторов получил повреждение от первого же залпа, и потому Кормаков не смог последовать за командиром в противозенитный маневр. Медленно, но угрожающе падало давление масла в поврежденном моторе. Однако летчик сумел вывести машину из зоны обстрела, решил все же дойти до цели.
Заполоскавшаяся внизу тяжелая чернота дыма обозначила вдруг район уже пораженной цели. В самом центре этого моря дыма — серо-красная проплешина притушенного пожара, прочь от которого только что тронулась длинная колонна машин. «Не уйдут, голубчики!» И пилот раненой машины повел ее навстречу земле. Дым и пламя разом вспыхнули над вражеской автоколонной. Машина Кормакова легла на обратный курс. Около переднего края «пешку» тряхнуло вторично. Языки пламени обняли было самолет, но Кормаков перевел его в скольжение, пламя отступило. Но тут появились два «мессершмитта». Штурман Петренко короткой очередью достал ведущего, тот упал, а его ведомый поспешно скрылся. Поврежденная машина Кормакова провалилась в гущу соснового бора.
С трудом освободившись из-под придавившей кабину сосны, летчик подполз к штурману. Боевой друг был мертв. Не стало Петренко — молодого весельчака, умелого штурмана-бойца... Командир заплакал, но тут же перестал, различив ответный плач: рядом с ним стояла до бровей закутанная в платок девчушка. Он взял у покойного документы, похоронил его и вместе с девочкой пошел прочь. Но, отойдя метров триста, они были остановлены советскими разведчиками, которые через несколько часов благополучно доставили Кормакова в госпиталь. К телефону он пробился через несколько часов...
И вот я выслушал его рассказ. Молчу. Все ясно. Но не так легко рассказать товарищам о потере нашего друга, даже если они об этом и догадываются. [54]
Боевые усилия нашего полка были высоко оценены партией и правительством. В феврале 1942 года мне довелось быть в Кремле вместе с представителями всех родов войск. Нас принимал Михаил Иванович Калинин. Он пристально оглядел всех присутствовавших поверх очков, сердечно поздравил с наступающим юбилеем. Потом сказал:
— По поручению Центрального Комитета нашей партии и Советского правительства я с большим удовольствием вручу вам заслуженные боевые награды. Хотелось, чтобы вы восприняли их как аванс, который предстоит оплатить мужеством и воинским искусством.
Крепко пожимал он нам руки, вручая боевые ордена. Затем мы сфотографировались всей группой. Случайно я оказался рядом с Михаилом Ивановичем. Он посмотрел на меня в упор и вдруг медленно заговорил:
— Меня, сами понимаете, беспокоят дела на Калининском фронте... Что вы думаете о них, товарищ командир?
Рассказал я все, что мне известно о делах вокруг Вязьмы и на Калининском фронте.
— Летчикам приходится нелегко, — закончил я. — Они поднимаются в воздух по четыре-пять раз в день. Экипажи отдают все силы, чтобы поддержать наземные войска своей огневой мощью...
Рассуждая о героической борьбе Красной Армии с немецко-фашистскими захватчиками, Михаил Иванович сказал:
— Только тогда и добудем победу, когда каждый из нас, советских людей, примет на себя ответственность за успех этой борьбы. Каждый!.. И не пожалеет для нее ничего.
Эта мысль врезалась мне в память, и когда через несколько часов я пришел в студию Всесоюзного радио, чтобы от имени авиаторов ответить на многочисленные письма советских людей, то постарался провести ее во всем своем выступлении.