В мирные дни
Весной 1945 года правительством Норвегии в Осло был организован праздник Победы в честь трех стран-победительниц: Советского Союза, Англии и США.
Возглавляя советскую делегацию, я вылетел в Осло совместно с генерал-лейтенантом В. И. Щербаковым, командовавшим 14-й армией, освободившей часть северо-восточных районов Норвегии, с переводчиком, адъютантом Д. Наседкиным и норвежским военным атташе в Москве. Сделали посадку в Хельсинки для ознакомления со столицей Финляндии. Хельсинки — культурный, чистый европейский город. В нем много зелени, много воды — озера, каналы и реки, много отличных детских колясок и ни одного автомобильного гудка. Население в нем — степенное, немного хмурое.
В Осло нас встречали представители Министерства иностранных дел, военного ведомства и командования союзнических войск в Норвегии.
Бывший тогда министром иностранных дел Норвегии Трюгве Ли дал в честь советской делегации завтрак в гостинице, в которой мы и были размещены.
Завтракали мы без хлеба. Когда я намекнул о хлебе, нам сказали, что ввиду недостатка хлеба в городах Норвегии, завтракают и ужинают без хлеба. Хлеб полагается только к обеду. [111]
Правда, сейчас же послали искать хлеб, но нашли его только к концу завтрака. Это обстоятельство и удивило нас, и вызвало чувство симпатии к народу, такими крутыми мерами выбиравшемуся из разрухи и бедности после войны. Лишний раз убедился, что без хлеба стол — не стол, а «хлеб на стол и стол — престол».
После аудиенции мы были на обеде у короля. Обед скромный, из трех блюд, потом кофе в гостиной. Вообще образ жизни короля, видимо, скромный, с пуританскими наклонностями.
Англичане и американцы были в повседневной форме. А мы — в парадной со всеми регалиями. Поэтому внуки короля не отходили от нас во все время пребывания во дворце.
Обеды, завтраки и ужины по поводу нашего пребывания проходили каждый день. Речи и даже подарки подчеркнуто говорили о симпатиях к русским, но не везде и не всегда они были искренними.
Больше всего нас трогало любовное отношение народных масс к русским. У отеля, где мы размещались, всегда толпился народ. Если кто-либо из нас выглядывал на балкон, то толпа увеличивалась до огромных размеров и раздавались приветственные возгласы. На улицу нельзя было выйти — улица сразу же запруживалась народом.
Единственный раз мы осмелились выйти на прогулку днем, и она едва не кончилась катастрофой. Давка оказалась угрожающей для нас и для близстоящих. Выручила группа находящихся около нас норвежцев, догадавшихся поднять на плечи одного из горожан, что заставило всех присмиреть, так как все, затаив дыхание, ждали наших речей. Но его речь успокоила массу, а ближайшие оцепили нас и довели до отеля.
Выражение сильных дружественных чувств норвежцев было и в королевском театре, когда после окончания спектакля все зрители встали и в присутствии англичан, американцев и всех гостей, а также членов своего правительства (король вышел из ложи) скандировали слово «Россия»... Кроме того, в знак дружбы и благодарности к русским они аплодировали и кричали (у них, видимо, так принято) русские слова, какие только знают: хлеб, камень, топор, товарищ, рука, друг и т. д., и т. п. Целый фейерверк наших слов. Это было восхищение, восторг, экзальтация. Мы были растроганы и рады. Но это продолжалось так долго, что становилось неловко — нас приветствуют, а союзников нет. Мы решили уйти, но зрители ждали нас на улице и проводили до отеля. Это был триумф. [112]
Выражение теплых, дружественных чувств населения Осло проявлялось и до нашего приезда. Так, каждый день после освобождения Осло от немцев приносилось огромное количество цветов в казармы, где находились наши офицеры, бывшие в плену у немцев, но еще не репатриированные.
Были и героические поступки некоторых норвежцев при немцах. Так, один врач, рискуя жизнью, тайно лечил в собственной лечебнице несколько тяжелобольных пленных офицеров. А одна девушка пробиралась через колючую проволоку в лагерь военнопленных для передачи писем, посылок, лекарств и т. д.
Я был у этого врача — благодарил его от имени Советского правительства. С этой же целью принимал и девушку. По приезде в Москву представил их к правительственной награде через Министерство иностранных дел и Главное управление кадров Советской Армии.
Небезынтересно рассказать, что при прохождении русских перед королевской трибуной на параде присутствующие устроили им такую овацию, которая взволновала всех. Король повернулся ко мне и пригласил встать рядом с ним (принц Олаф, я, Бредли и Гаррисон стояли на трибуне на шаг сзади него). Это вызвало взрыв оваций. Только принц Олаф не мог скрыть порыва раздражения из-за поступка отца, оставившего на месте Бредли и Гаррисона. Через некоторое время он с ними вышел на одну линию с королем. Но уже все видели предпочтение, оказанное русским.
У меня осталось очень хорошее впечатление о норвежцах, как о сильном, мужественном, правдивом и стойком народе, но много пострадавшем и обедневшем от войны. Даже досадно, что из такого народа вышел предатель Квислинг.
При возвращении из Норвегии мы сели в столице Швеции Стокгольме. На аэродроме нас встречал командующий шведскими ВВС.
Вскоре в Советское посольство прибыл представитель министерства иностранных дел Швеции. Он вел переговоры с нашим послом т. Чернышевым о том, чтобы я не настаивал на аудиенции у короля Он, мол, на какой-то дальней загородной даче и приехать ему, имея за плечами свыше 90 лет, трудно. Чернышев спросил мое мнение. Я был рад избежать аудиенции и связанных с ней хлопот.
Посол в связи с нашим приездом устроил прием, на котором присутствовали представители властей, общественности, военных органов и дипломатический корпус. [113]
Особое, совершенно неожиданное впечатление произвели на меня корреспонденты. Их интересовали вопросы аполитичные, праздные и довольно забавные. Первые вопросы были:
— Правда ли, что вы охотник?
— Верно ли, что вам в Норвегии подарили собаку из королевокой псарни?
— Какой состав семьи?
— Где учится дочь?
— Цвет ее волос?
При ответе «блондинка» раздался гром аплодисментов.
— Можно ли сфотографировать вашу собаку?
Норге, подаренную мне норвежцами, сфотографировали, как говорила сотрудница посольства, 76 раз, и назавтра этот снимок был помещен во многих газетах.
Можно было предположить, что читателям этих газет надоели за время войны серьезные вопросы и корреспонденты учитывают их потребности. Можно предположить также, что в первые месяцы после войны, когда решались судьбы народов, перекраивалась карта мира, когда демократическое движение было в разгаре, газеты нарочно занимали народ легкими, сенсационными вопросами. Так или иначе, а я, привыкший к делу, к участию в решении и обсуждении проблем, не имевший, кроме сна, и часа отдыха, был этим удивлен, если не обескуражен.
Стокгольм красив, благоустроен и очень богат. Здесь мы пробыли два дня и вылетели домой, свободно и радостно вздохнули, увидев ласкавшие глаз русские пейзажи, милых людей и свою обстановку.
С 17 июля по 2 августа 1945 года проходила Потсдамская конференция глав правительств СССР, США и Великобритании. В работе конференции принимали участие также и военные делегации. В состав Советской военной делегации входили Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, адмирал флота Советского Союза Н. Г. Кузнецов, генерал армии А. И. Антонов, адмирал С. Г. Кучеров, генерал-лейтенант Славин и я.
Вторая половина 1945 года прошла в горячей работе по реорганизации частей ВВС и ее центрального аппарата.
В июле 1946 года меня назначили начальником Краснознаменной Военно-Воздушной академии, расположенной в городе Монино под Москвой. При знакомстве с академией оказалось, что в ней учится около двухсот Героев Советского Союза, свыше двадцати дважды Героев и трижды Герой И. Н. Кожедуб, что личный состав академии награжден более чем семью тысячами орденов и медалей. [114]
Весь коллектив руководства академии состоял из людей, обладавших богатым боевым и служебным опытом, солидной практикой летной работы и трудился на редкость дружно.
Заместителем начальника академии по научной и учебной работе был генерал С. П. Синяков. В конце 1947 года его сменил генерал Я. С. Шкурин, работавший ранее начальником штаба воздушной армии и начальником академии. Заместителем по общим вопросам после генерала С. Д. Теренченко стал генерал И. К. Самохин, в прежнем командующий воздушной армией. Заместителем по политической части работал генерал П. Л. Иваненко, начальником тыла — генерал Б. Р. Терпиловский. Помощником начальника академии по научной работе был назначен генерал А. Р. Шарапов.
Начальниками факультетов были генералы А. А. Соковнин, Герой Советского Союза А. В. Беляков, В. П. Афанасьев, А. С. Колесов, Ф. П. Котляр и полковник М. М. Волосюк.
На руководящих постах в подразделениях и отделах академии плодотворно трудились генералы В. А. Ушаков, Б. В. Стерлигов, Г. Ф. Захаров, С. М. Мартьянов, А. И. Харебров, полковники А. И. Агеев, С. А. Владимирцев, И. К. Глущенко, М. В. Данилов, В. П. Каминский, О. Н. Никитин, В. В. Пономарев, В. В. Тараканов, А. В. Тарбеев и другие.
Большой вклад в развитие учебного процесса, методической и научно-исследовательской работы внесли генералы А. А. Самойло, Б. Ф. Свешников, М. Д. Смирнов, Е. И. Татарченко, В. М. Толстой, А. И. Чугунов, полковники С. И. Костин, В. Д. Палло, Б. К. Харитон, доцент П. Е. Дюбюк и многие другие.
Было решено основным стержнем всех видов работ объявить призыв бороться «За доброе имя нашей Краснознаменной академии». Этот лозунг оказался удачным и доходчивым. Он поднял на ноги все категории личного состава и их семей. Все болели за «свою академию», боролись за ее доброе имя и гордились своими достижениями.
Во-первых, естественно, надо было начать с укрепления дисциплины и порядка. Нужно было дело повернуть круто и решительно. Были опоздания на занятия и другие нарушения дисциплины. Командиры не были достаточно требовательны. [115]
Совещания профессорско-преподавательского состава, а потом и слушателей дали свои результаты. Зазнайство некоторых героев-фронтовиков сразу поубавилось. Со временем они стали примером и опорой командования, партийных и комсомольских организаций в укреплении и поддержании дисциплины.
Учебная работа, которая являлась основной для академии, была поставлена неплохо, но требовала дальнейшего улучшения. С учетом опыта Великой Отечественной войны и новых требований были заново пересмотрены учебные планы, созданы многие лекционные курсы, впервые в академии изданы конспекты ряда лекций. Была внесена ясность, кого и чему мы учим.
Выше уже говорилось, что в академии училось много Героев и дважды Героев Советского Союза. Это был золотой фонд ВВС, носивший огромный боевой опыт всех родов авиации.
Слушатели и преподаватели подняли вопрос об издании книги с описанием и анализом эпизодов боевых действий слушателей. Это было очень ценно для частей ВВС, для учебного процесса, особенно для училищ, школ, где училось молодое поколение. Это было интересно для всех интересующихся авиацией и, в частности, для ДОСААФ. Такая книга была написана при участии 100 авторов — Героев Советского Союза, имевших большой боевой опыт.
Слушатели академии все время жаловались на недостаточную летную практику. Полностью решить этот вопрос не удалось, но налет значительно увеличили, в том числена реактивных самолетах. Если налет 1946 года принять за 100 процентов, то в 1947 году налетали 190 процентов, в 1948 году — 233, в 1949 году — 341 процент. Увеличение — в 3,5 раза. Это немалое достижение коллектива академии.
Учебной работой после моей отставки много и полезно занимался новый начальник академии С. А. Пестов.
В 1946–1949 годах коллективом академии было сделано немало, а главное — создана благоприятная основа для научной работы в будущем. Некоторые товарищи считали, что в военных академиях нет и не может быть открытий, серьезной научной работы, а есть только обобщения. Считаю их неправыми. Согласен, что «нельзя назвать садом место, если нет деревьев, но сад будет, если есть поросль». А поросль есть.
В научно-исследовательской работе следовать общему увлечению — все обосновывать только боевым опытом, нельзя. [116] Надо всегда учитывать новое, определяемое развитием техники.
Если нам покоиться на боевом опыте прошлого, не изучать тщателыно новое, не изучать иностранную литературу и считать, что у нас все лучше, везде приоритет, то мы можем сильно отстать от времени.
Большое внимание уделялось развитию спорта. Борьба за высокие технические показатели и массовость спорта дала большой эффект.
С первых дней прибытия в «безводный гарнизон» Монино моей мечтой было построить бассейн. В 1947 году без отпуска средств было начато строительство бассейна. Закончен он был в 1950 году. И все эти годы приходилось изыскивать деньги на покрытие расходов. Заместитель военного министра генерал-полковник В. Е. Белокооков отпускал деньги, каждый раз хмурясь. Просить же средства в начале года не имело смысла, так как в них отказывали бы (тогда бассейн считался роскошью).
Основную работу по развитию физкультуры и спорта вела кафедра физической подготовки и спорта. Особенно усердно, с энтузиазмом работали А. Ф. Чернобровкин, А. И. Качановский и другие. Был создан большой актив по всем видам спорта.
Чувство бодрости и радости вызывали тысячи спортсменов, смелых и сильных, как гладиаторы, с телами, достойными кисти художника. Спортом увлекались И. Н. Кожедуб, дважды Герои Советского Союза В. И. Андрианов, В. И. Мыхлик, В. В. Сенько, В. М. Попков, Л. И. Беда, А И. Колдунов, Г. А. Речкалов, множество Героев Советского Союза, преподавателей и служащих.
В академии была развита художественная самодеятельность. Ею занимались все. Генерал В. П. Афанасьев сам дирижировал факультетским хором.
Ко всем видам благоустройства гарнизона был привлечен личный состав подразделений КЭО, семьи, школьники. Исключение составляли слушатели и профессорско-преподавательский состав, занятый основным — учебным делом.
Были и пессимисты, утверждавшие, что посаженные деревья будут вырваны и поломаны, а цветы потоптаны. Но они, к счастью, оказались не правы. Все было цело, умножалось, росло и радовало глаз.
Учебный корпус был достроен и оборудован хорошей мебелью, картинами. Заново построили пионерский лагерь. [117] Собственными силами академии был сооружен парк-стадион. Дорожки парка украшены статуями и освещены электрическими фонарями. Там были оборудованы и работали детский уголок, танцплощадка, летний ресторан.
В 1949 году наш гарнизон стал одним из самых благоустроенных и красивых гарнизонов в Советской Армии. Это было особо важно в том отношении, что сотни офицеров, ежегодно оканчивающих академию, несли культуру в гарнизоны авиации по всей нашей Родине.
Заместитель начальника академии по тылу генерал И. М. Гиллер, человек энергичный и проворный, просил только об одном: запланировать все в начале года. Он был, безусловно, прав, так и старались делать. Но жизнь есть жизнь, и планы эти всегда корректировались.
Охотно работал инженер Г. И. Лещинский, составляя проекты бассейна, солдатского клуба, буфета в парке, рисунки штакета и т. д. Много и с увлечением работал майор Н. В. Гудок, командир батальона охраны. Он всегда радовался результатам труда своих людей. Если приводили в порядок или придавали красоту какому-то участку территории, то он находил, что рядом стало так плохо выглядеть, что в будущем надо что-то сделать. И делал.
Большую помощь командованию и партийной организации в работе оказывали женщины гарнизона в лице женсовета. Женщины в воинской части и в соединении — это огромная сила. Взять хотя бы их влияние на своих мужей, а еще более на детишек. Да и в вопросах общественной деятельности такая сила может свернуть горы.
Женщины вели большую работу по озеленению участков вокруг домов, сбережению озеленения и цветов, по внедрению культуры в квартирах, в коридорах и кухнях. А для различных конкурсов им выделялись немалые средства.
Женсовет был хорошим рычагом воздействия и в деле укрепления семьи, выявлял особо нуждающихся в материальной помощи, курортном лечении и т. д.
В феврале 1949 года у меня был очередной инфаркт. Это была наиболее опасная и продолжительная болезнь. В апреле мне врачи разрешили выезжать на больничной коляске на улицу, чтобы дышать свежим воздухом, греться под лучами весеннего солнца, видеть красоты Монино и видеть людей, что было мне нужно не менее других процедур. В одну из таких прогулок мне довелось наблюдать торжественный марш слушателей академии, готовящихся к параду. Это парадное шествие оставило неизгладимое впечатление. [118] Понимаю, что у меня за время болезни накопилась жажда видеть людей почувствовать их силу и здоровье. Но я считаю, что ни до того, ни после не видел столько красивых, стройных, сверкающих орденами на новой форме, излучающих радость молодости и силы людей. Да, это шествие показалось мне феерическим.
Май — июнь пробыл в санатории «Барвиха» под Москвой. Там я познакомился с обаятельной женщиной — Долорес Ибаррури, тоже тяжелобольной. Раз или два заносил ей ягоды — букеты земляники, собранной на территории санатория. Разговаривать много ни ей, ни мне не разрешалось. Но даже несколько фраз Ибаррури говорили о ее уме и характере.
С нею находилась дочь Амая. Мне очень понравилась их бережливость. После каждой поездки в Москву Амая тщательно чистила щеткой жакет и юбку, аккуратно вешали их на вешалку и в шкаф. У меня осталось об этих женщинах очень хорошее впечатление и глубокая симпатия.
Я, кажется, нашел происхождение ее болезни. Это — тоска по родине. Недаром говорят — человек без родины, что выдернутая из гряды репка. Передавая ей букетик земляники, я сказал:
— У нас на родине считают полезным для здоровья есть землянику, прямо срывая ее с травки.
При слове «родина» у нее блеснули глаза, и столько в них было грусти и тоски. Если свобода ничего не стоит без родины, то и родина без свободы — злая мачеха.
В 1949 году командующий ВВС маршал авиации К. А. Вершинин был заменен по должности генерал-полковником П. Ф. Жигаревым.
После болезни работоспособность моя сильно пала. Чувствовал, что недоделываю очень многое, что за моими плечами накапливается долг перед академией. Этот моральный груз ухудшал мое самочувствие. Несмотря на все, я крепился и не терял надежды вскоре поправиться. Хотя у меня было много планов, но по состоянию здоровья надо было идти в отставку или в длшельный отпуск для лечения.
В начале 1950 года подал рапорт об увольнении в отставку и закончил свою службу в Советской Армии
Служба в Советской Армии, как это видно из настоящих записок, провела меня в пехоте через многие должности, от рядового до командира полка, а в авиации — от командира эскадрильи до начальника штаба ВВС и начальника академии. [119]
В армию я пришел с образованием 5 классов — багажом, с которым можно кое-как жить, но совершенно недостаточным, чтобы командовать члетями и соединениями, тем более мизерным — для управления и руководства в еще более крупных масштабах.
Из-за недостатка знаний часто приходилось полагаться на удачу, что для всякого начальника, тем более командира, отвечающего за жизнь подчиненных людей, совершенно нетерпимо.
Всю свою сознательную жизнь хотел быть более и более просвещенным. Я настойчиво использовал самое доступное и полезное занятие — вдумчивое чтение.
Лучшие средства развить мышление — чтение, беседы и наблюдение. Кроме недостатка знаний, всегда чувствуешь отсутствие опыта и только к концу жизни накапливаешь его вдоволь, когда он, по сути дела, уже не нужен. Умудренность же накапливается больше трудом, нежели умом. Но ум, служа основой для нее, является обстоятельством облегчающим и неоценимо важным.
Всю жизнь приходилось принуждать себя постоянно учиться, держаться тактично, сохранять спокойствие, хотя нервы напрягались иногда до предела; держать в узде пороки, свойственные человеку; не показывать боязни при опасности; не проявлять без нужды своего превосходства
В 1950 году я находился как бы на распутье: служба и связанные с ней дела и обязанности отпали, времени свободного много, а образовавшаяся вследствие этого пустота не была заполнена. Такой кардинальный поворот в жизни грозил многими неприятностями. Ведь не шутка — лишить организм установившихся отправлении, привычных функций и потребности действовать. Это все равно, что на полном ходу затормозить машину.
Начинал уже беспокоиться за будущее. Но тут туман над моей головой превратился в благодатный дождик. 9 ноября 1950 года родился внук — Владимир, а еще через год и восемь месяцев — внучка Марина. Это сразу преобразило мою жизнь, все пустоты были заполнены новым содержанием.
Внуки — наше утешение, они не только окрашивают, а перекрашивают жизнь. Они постепенно вытесняют все другие радости.
Приходится удивляться тому, как в природе все мудро устроено: сначала в жизни у человека — радость познаний, любви, затем, радость создания очага, труда и выполнения долга. И когда все кажется уже исчерпанным, приходит к человеку небывалая радость — внуки, их любовь, ласка и всепросветляющая чистота. [120]