Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

И снова Кремль

Теплый, насыщенный влагой воздух даже ночью не дает прохлады. Кажется, едва забылся в коротком сне, как в окно раздается стук. «Боевая тревога!» — мелькнула мысль. Быстро натягиваю комбинезон, пристегиваю кобуру с пистолетом и, уже на бегу схватив шлемофон, выбегаю на улицу.

— Товарищ капитан, подождите, куда вы? — несется [178] вслед голос посыльного солдата. Останавливаюсь и поджидаю его.

— Товарищ капитан. Вам присвоено звание Героя Советского Союза, меня дежурный послал.

— Не заливаешь?

— Честное слово, товарищ капитан. У дежурного телеграмма из дивизии...

Бегу в штаб. Дежурный поздравляет меня и подает телеграмму. Читаю: «Командование поздравляет капитана Евдокимова Г. П. с высоким званием Героя Советского Союза. Желает ему доброго здоровья и новых успехов в боевой и политической подготовке. Недосекин, Богатиков».

Сомнений быть не могло. В постель я уже не ложился и до рассвета бродил по улицам спящего города.

И вот Москва. Спасская башня Кремля. Отделение комендатуры. Нам говорят: «Награды вручать вам будет Михаил Иванович Калинин. Он не совсем здоров и к вам есть просьба — не выражайте свою радость очень сильным рукопожатием».

Мы согласно киваем. Мы уже в приемном зале Кремля. Сидим. Волнуемся, ждем. Я в этом зале второй раз. В 1941 году мне здесь довелось получить свою первую боевую награду, вручал ее также М. И. Калинин. Сзади слышу шепот: «Смотрите, во втором ряду сидит Алексей Толстой». Стараюсь рассмотреть, но ничего, кроме затылков, не вижу. Неслышно открывается дверь, и в зал входит М. И. Калинин со своим помощником и секретарем.

Все встали, дружно аплодируем. Начинается процедура вручения. Михаил Иванович называет фамилию Толстого, и к столу подходит очень рослый, полный мужчина, с длинными седоватыми, ниспадающими до плеч волосами. Вручив награду, Михаил Иванович сердечно поздравляет знаменитого писателя. Алексей Толстой держал короткую речь. [179]

Называется моя фамилия. С необычным волнением подхожу к всесоюзному старосте. Даже ладони, кажется, вспотели. Михаил Иванович вручает мне красного цвета с золотым тиснением «Герою Советского Союза» Грамоту и две небольшие, такого же цвета коробочки с орденом Ленина и Золотой Звездой, а также удостоверение Героя Советского Союза. Поблагодарив М. И. Калинина за высокую награду, сажусь на свое место.

На титульном листе Грамоты читаю:

«Союз Советских Социалистических Республик. Ниже — Президиум Верховного Совета, и еще ниже — Герою Советского Союза. За Ваш героический подвиг, проявленный при выполнении боевых заданий на фронте борьбы с немецкими захватчиками. Президиум Верховного Совета своим указом от 18 августа 1945 года присвоил Вам звание Героя Советского Союза.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

М. Калинин.

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР

А. Горкин».

Кто-то, сидящий рядом, помогает мне прицепить к кителю орден Ленина и Золотую Звезду. Было это 7 сентября 1945 года. После награждения Михаил Иванович пригласил всех сфотографироваться. В первом ряду сидели Герои Советского Союза и с нами М. И. Калинин и А. Толстой. Кремль мы покинули радостные и возбужденные. Впереди было много задач, и делами своими нам надлежало оправдать высокое доверие правительства.

Где же вы, друзья-однополчане

Из Кремля я подался на Казанский вокзал — впервые за 7 прошедших лет мне был предоставлен отпуск [180] и не терпелось попасть в родные края, где я мысленно уже не раз побывал за эти длинные и нелегкие годы. Поезд миновал Казань. На остановках слышится знакомый и милый сердцу окающий говорок — значит, я скоро буду дома. Вот промелькнули за окном пригородные домики Можги — они такие же маленькие и уютные, какими я знал их в те, отдаленные пламенем войны, годы.

Поезд, стукнув буферами, остановился. Я выхожу на знакомую платформу и через навесной мост направляюсь в педучилище. По правую руку почти от самой станции до здания училища раскинулся молодой парк, которого в пору моей учебы не было. Вот и само здание училища — оно и сейчас одно из самых красивых зданий города. Здесь все мне знакомо и мило: и калитка, и двор, и общежитие, и каждая дверь внутри здания. И та же учительская — святая святых, куда нам, студентам, по своей воле входить не разрешалось. Робко стучу в эту дверь — никакого ответа. Открываю дверь и вхожу, за столами я вижу много знакомых и дорогих мне лиц. Это Погорелый Михаил Павлович, Курочкин Михаил Алексеевич, Клейн Петр Емельянович, Фиофилактова Анна Петровна и др. На лицах удивление ч любопытство. Представляюсь. Радостное рукопожатие и вопросам нет конца. Пришлось остаться на вечер и подробно отчитаться перед собравшимися в актовом зале студентами и преподавательским составом о своем боевом пути. А наутро гнедой масти жеребец, запряженный в легкий тарантас, размашистой рысью увозил меня в родную деревню. Пылит тарантас по знакомой, десятки раз исхоженной дороге. Мой возчик — товарищ старшего брата Семена — Петр Павлович Куликов, то пускает гнедого ходкой рысью, то придерживает его бег, давая отдых. И вот передо мной моя деревня, — все те же рубленые избушки, крытые уже успевшим покрыться замшелой [181] зеленью тесом, а кое-где и почерневшей от времени соломой, косые заборы между домами. Те же достопримечательности — пожарная каланча, да покосившаяся от времени школа, открывшая нам окно в мир познания. При въезде в деревню Петр Павлович тронул гнедого вожжами и тот припустился резвым ходом, словно не было позади 35 километров пути. Копошившиеся в уличном песке куры с криком порхают в стороны. Впереди я различаю и черемуху у родного дома, и белую бороду отца, и притулившуюся к калитке сгорбленную фигуру матери. Объятия, поцелуи, слезы...

«Почто так долго не был?» — утирая фартуком слезящиеся глаза, спрашивает мама. «Война, мама, не до отпусков было». С волнением переступаю порог родного дома. Здесь все как было: и громадная печь посередине, и полати, и широкая скамейка вдоль стены, и тот же стол, и та же божница в переднем углу. Только все это уменьшилось в размерах, как бы усохло с годами. В избе стало тесно. Тут были и почтенные старики и бабки, которых я узнавал с трудом, и совсем незнакомая мне вездесущая детвора. А к вечеру пожаловало, не избалованное такими встречами, районное начальство.

Были встречи, разговоры, воспоминания... Время отпуска истекло. И тот же гнедой уже стоит у калитки. «Приезжай хоть почаще!» — на прощание просят родители. «Постараюсь», — отвечаю им. Односельчане тепло проводили меня, и пока было видно, все махали руками вслед.

В 1946 году мы с Лешей Яковенко убываем на высшие офицерские курсы штурманов. Год напряженной учебы, и меня направляют в Прибалтику, где командиром полка был К. С. Дубинкин. В 1950 году и я, и К. С. Дубинкин поступаем в Краснознаменную Военно-Воздушную академию (ныне Академия им. Гагарина). В тот же год в академию поступили Н. В. Козлов [182] и Е. А. Мясников. С Козловым, Мясниковым мы сняли комнаты в одном частном доме поселка Загорянка, куда вскоре прибыли наши семьи. Наши жены: Козлова Валентина, Мясникова Лидия, Евдокимова Раиса, как и мы, жили в дружбе и согласии. По окончании академии в 1954 году наши пути-дороги разошлись и более не пересекались.

В 1958 году я прибыл в Ленинград, где и служил до 1967 года. В этом же году в качестве военного консультанта я окунулся в дела и заботы съемочной группы «Ленфильма», которая работала над фильмом «Хроника пикирующего бомбардировщика». А забот здесь оказалось намного больше, чем я представлял себе — это и подборка нужного реквизита: самолетов, оборудования, снаряжения, различных предметов военного быта. Это и обучение артистов выполнению профессиональных приемов и в качестве летчика, и штурмана, стрелка-радиста, техника, механика, прибориста, и даже повара и официантки — все это в короткие сроки (практически во время самих съемок). А главное, чтобы все это выглядело правдиво, чтобы зритель не почувствовал, что это игра. Были здесь и огорчения, и веселые минуты.

Вспоминается такой случай. В один из съемочных дней (съемка проходила в Сосновой Поляне на окраине города) был объявлен обеденный перерыв. Молодые ребята в форме летчиков военного времени на автобусе отправились на обед в городскую столовую. Но артисты и есть артисты. Никто уставную форму не соблюдал: у кого-то расстегнут до пояса воротник, кто-то пилотку засунул под погон, а пустую кобуру сместил на живот. При выходе из автобуса артисты лицом к лицу столкнулись с военным патрулем — майором и двумя солдатами. Майор тут же набросился на ребят: «Кто такие? Почему нарушаете форму? Почему с оружием? Кто командир?» А ребята смеются. Это подлило масла в огонь. [183]

«Доложу коменданту», — грозно выкрикнул он. А вокруг уже собрались любопытные. Пришлось объяснить ему, кто и зачем мы здесь. Постепенно краска сошла с лица майора, и он, уже улыбаясь, произнес: «Почему же вы сразу не сказали мне об этом?».

В этот же период я получил приглашение — 18 августа 1967 года прибыть в г. Полтаву на встречу однополчан. Когда подошел срок, я обратился к режиссеру Н. Б. Бирману с просьбой отпустить меня на встречу (съемка в ту пору велась в м. Бирштонас под Каунасом). Бирман разрешил мне убыть лишь на одни сутки. И вот я в Полтаве. Время уже 22 часа 18 августа, торжественная часть закончилась, и мне стало известно от администратора гостиницы — однополчане ужинают в ресторане. Прихожу туда, а дверь закрыта. Стучусь. Никто не подходит, то ли из-за шума меня не слышат, то ли не считают нужным подойти, считая, что стучит посторонний. Барабаню, что есть силы. К двери подходит высокий полный мужчина с седыми прядями у висков. Через стекло он внимательно рассматривает меня, а я его. «Да ведь это же Федя Меркулов (кажется, первым признал я его). Наткнувшись взглядом на мою звезду, признал и Федя меня. Лицо его расплылось в улыбке, дверь тотчас открылась. Схватив меня в охапку, Федя потащил к столу. Я тщетно шарю по его лопаткам — за что бы ухватиться, а у него все гладко, ни одного угла...

Отпустив меня на пол, Федя произнес: «Знакомьтесь, Гриша Евдокимов, собственной персоной». И что тут началось: товарищи кинулись ко мне, стали тискать, целовать и, наконец, по чьей-то команде: «Качать его», — стали подбрасывать вверх. «Не грохнули бы!» Но ничего нельзя поделать — меня никто не слушал. Все хорошо, что хорошо кончается — меня усадили за стол, и я стал различать своих фронтовых друзей. Время коснулось каждого по-своему: кто поседел, кто полысел, кто [184] приобрел живот, а кто и, сохранив фигуру, как-то потускнел.

Вот передо мной сидят: Михеев, Клетер, Бердник, Голованенко, Васильев, Дубинкин, Чернявский, Тюшевский, Конюков, Шевкунов, Меркулов, Кудряшов, Зуев, Старченко, Фридман, Артюхов, Визир, Компаниец, Неймарк, Заречнев, Миленко, Патрикеев, Бабенков, Старченко. А остальных не узнаю. Ужин затянулся до утра.

Поднимали тост и за погибших, и за умерших, и за живых. Воспоминаниям не было конца. По программе встречи предстояло побывать в музее славы русского оружия, в г. Киеве и местечке Подгорцы, где захоронен экипаж Боровкова. Но меня ждали дела, и я, тепло попрощавшись с товарищами, на другой день покинул Полтаву. В память об этой встрече осталась памятка-обращение совета ветеранов, в которой говорилось:

«Дорогой наш друг и товарищ-однополчанин. Где бы ты ни был и что бы ни делал ты, никогда не забудешь свой родной полк, своих боевых друзей и товарищей. Ты с гордостью пронесешь через годы и десятилетия самые теплые воспоминания о боевых делах и мирных буднях, о замечательных традициях полка, о тех, кто ковал победу над ненавистным врагом — германским фашизмом.

Славный боевой путь прошел наш полк от берегов Тихого океана до столицы Австрии — Вены. Наши боевые экипажи на полях сражений Великой Отечественной войны громили врага, нанося сокрушительные удары по его живой силе и технике, а после того, как фашисты были изгнаны с нашей земли, участвовали в освобождении народов Румынии, Болгарии, Югославии, Венгрии, Австрии, всегда показывая высокие образцы стойкости, мужества, героизма, упорства в бою и настойчивости в учебе.

Летчики и штурманы, стрелки-радисты и воздушные стрелки, инженеры и техники, механики и мотористы, [185] коммунисты и комсомольцы, не щадя своей жизни и крови, сил и энергии, все делали для разгрома врага, для победы над фашистскими захватчиками.

Вечно будет жить в наших сердцах память об однополчанах, отдавших свою жизнь за нашу Советскую Родину, за Победу! Пусть всегда будет крепка, как сталь, солдатская дружба воинов-авиаторов — ветеранов 449-го БАП!

Доброго тебе здоровья, долгих лет жизни и счастья, товарищ-однополчанин!

Совет ветеранов 449-го Нижнеднестровского ордена Суворова, ночного бомбардировочного авиационного полка, 244-АД, 17-й Воздушной армии».

Подобная встреча ветеранов полка была проведена в августе 1974 года в Запорожье. Она прошла успешно, хотя значительно поредели наши ряды. Минуло 33 года, как отгремели залпы Великой Отечественной войны.

«Говоря о славной Советской Армии, — сказал Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Л. И. Брежнев в Отчетном докладе ЦК КПСС XXIV съезду партии, — нельзя не сказать доброго слова о наших фронтовиках, о тех солдатах и командирах, которые в годы Великой Отечественной войны отстояли свободу нашей Родины. После колоссального напряжения военных лет им и отдохнуть не пришлось: фронтовики снова оказались на фронте — на фронте труда. Многих из фронтовых товарищей уже нет с нами. Но миллионы еще в строю. Одни продолжают службу в армии, другие отдают Родине свои знания и труд на заводах и стройках, в колхозах и совхозах, в научных институтах и школах. Пожелаем всем им хорошего здоровья, счастья, новых успехов в труде во имя коммунизма».

Эти сердечные и теплые слова Л. И. Брежнева в полной мере относятся и к ветеранам нашего 449-го Нижне-днестровского, [186] ордена Суворова III степени бомбардировочного авиаполка. По-разному сложились судьбы моих друзей-однополчан. Некоторые, как генерал-майор авиации Ю. Артамошин, и поныне находятся в рядах Вооруженных Сил. Большинство из ветеранов ушло на пенсию, но продолжают трудиться в различных отраслях народного хозяйства. Это: Е. Мясников, Н. Коротков, О. Дубровский, которые живут и работают в Москве; Г. Голованенко, С. Нефедов, А. Коновалов, А. Жуков, А. Жукова, Б. Луговкин и автор этих строк живут и трудятся в г. Ленинграде; В. Тюшевский, Н. Козлов — в Куйбышеве; А. Фридман, В. Бабенков — в Харькове; А. Неймарк, Гороховский — в Киеве; К. Васильев, В. Чернявский — в Полтаве; Н. Визир — в Кременчуге; Ф. Меркулов — в Кисловодске; П. Компаниец — в Запорожье; К. Дубинкин — в Риге; И. Старченко — в Воронеже; И. Тендряков — в Георгиевске; Н. Конюхов — в Таганроге; М. Николаев и А. Шевкунов — в Краснодаре; С. Старцев — в Сызрани; М. Симисинов — в Одессе.

Адреса некоторых однополчан не известны. Многие из ветеранов скончались уже в мирные дни. Это: А. Кузьмин, Ф. Капралов, А. Красов, Ф. Михеев, В. Петухов, О. Бердник, Муленко, И. Зоткин, А. Заречнев, Н. Перелыгин.

На смену ветеранам приходит молодежь. Сын Олега Бердника — военный летчик, сын Анатолия Шевкунова, Константин, и мой сын, Сергей, — окончили Академию гражданской авиации. Но где бы ни находились мои боевые друзья-однополчане и чем бы они ни занимались, я верю и знаю, что они всегда будут в первой шеренге борцов за наше светлое будущее, за будущее без войн и потрясений. [187]

Дальше