Глава шестая.

Смоленское сражение

К концу первой декады июля враг несколько конкретизировал свои планы. Так, 8 июля 1941 г. на совещании в ставке Гитлера были поставлены ближайшие задачи группам армий.

Группа армий «Север» должна была силами 4-й танковой группы, не дожидаясь подхода пехотного эшелона, продолжать наступление на Ленинград с целью отрезать его сильным правым крылом танковой группы с востока и юго-востока. Одновременно с этим войска группы армий должны были продвигаться вдоль восточного берега Чудского озера на Нарву, чтобы отрезать пути отхода советских войск из Эстонии.

На группу армий «Центр» возлагалась задача — двусторонним охватом своих сильных внешних флангов окружить и ликвидировать действующую перед ее фронтом группировку советских войск и, сломив, таким образом, их «последнее», как выражался Гитлер, организованное сопротивление, открыть себе путь на Москву.

Группа армий «Юг» должна была продвинуть войска своего левого крыла на Киев и продолжать операцию с целью окружения советских войск на Правобережной Украине.

Финская армия получила приказ начать 10 июля наступление по обе стороны Ладожского озера.

По выполнении этих задач гитлеровское командование планировало дальнейшие операции следующим образом. После выхода группы армий «Центр» в район восточнее Смоленска пехотными дивизиями продолжать наступление на Москву; 3-ю танковую группу направить в зависимости от обстановки или [208] для поддержки группы армий «Север», или же для охвата и окружения Москвы; 2-ю танковую группу из района Смоленска направить на юг или юго-восток, восточнее Днепра, для поддержки наступления группы армий «Юг». Общей целью последующих операций ставилось овладение всей территорией до Волги, после чего рейдами подвижных соединений и авиацией уничтожить оставшиеся в наших руках промышленные центры. Это были лишь предварительные наметки планов, по которым длительное время не было достигнуто единого мнения среди гитлеровского генералитета.

На совещании Гитлер объявил о своем людоедском решении сравнять с землей Москву и Ленинград, чтобы полностью избавиться от населения этих городов и не кормить его в течение зимы. Задача уничтожения городов возлагалась на авиацию без участия танков.

Боясь советских людей, оставшихся на оккупированной территории, волю которых к сопротивлению немецко-фашистские захватчики не могли сломить никакими репрессиями, Гитлер приказал при оккупации территории Советского Союза располагать войска в специально построенных зимних бараках вне населенных пунктов, «чтобы можно было в любой момент произвести бомбардировку населенных пунктов с воздуха в случае возникновения в них беспорядков»{1}.

Гитлер был настолько уверен в переходе войны в самое ближайшее время из фазы борьбы с Красной Армией в фазу «экономического подавления» СССР, что 8 июля заявил о своем желании оставить в Германии все новые танки, выпускаемые заводами, с целью сохранить в тайне сделанные усовершенствования в танкостроении, и дал указания не возмещать в широком масштабе понесенные на фронте потери в танках, а из ослабленных танковых дивизий создавать сводные соединения. Освободившийся при этом личный состав танковых специалистов направлять в Германию для укомплектования экипажами вновь формируемых и вооружаемых новыми танками соединений{2}.

Положение на фронте оставалось для нас по-прежнему неблагоприятным. Враг продолжал наступать на Витебском, Смоленском и Могилевском направлениях.

Командующий фронтом направил меня на участок 19-й армии, которой командовал генерал-лейтенант И. С. Конев{3}. Армия была переброшена с Юго-Западного фронта. Она должна была сосредоточиться в районе Яновичи, Лиозно, Понизовье, а затем развернуться на стыке 22-й и 20-й армий и не допустить захвата Витебска.

В состав 19-й армии входили шесть стрелковых дивизий и 23-й механизированный корпус. Из этих соединений к 9 июля [209] в назначенный район прибыли лишь управления армии и трех корпусов, 220-я мотострелковая дивизия, два полка 134-й стрелковой дивизии, один полк 162-й и некоторые части 158-й стрелковых дивизий.

К исходу 9 июля на стыке 22-й и 20-й армий нависла реальная угроза — противник захватил Витебск и мог легко выйти в тыл главным силам Западного фронта.

Катастрофы можно было избежать лишь введя в бой второй эшелон фронта. Но резервов в связи с преждевременным и неудачным контрударом механизированных корпусов по существу уже не имелось. Оставалось бросить в бой еще не закончившую сосредоточения и не развернувшуюся 19-ю армию. [210]

Командование фронта приняло решение нанести контрудар на Витебском направлении, для чего привлечь наличные силы 19-й армии и часть сил правофлангового корпуса 20-й армии.

Командующий 19-й армией генерал-лейтенант И. С. Конев пытался организовать контрудар 10 — 11 июля. Он ввел в бой 220-ю мотострелковую дивизию с полком 229-й стрелковой дивизии 20-й армии, но так как противник значительно превосходил нас в силах, эти части 12 июля отошли на восток. Однако их действия сыграли свою положительную роль, так как они отбросили назад к Витебску передовые части противника и задержали на некоторое время наступление его главных сил в направлении Витебск — Рудня, Витебск — Сураж-Витебский.

11 и 12 июля противник силами 7-й и 20-й танковых дивизий и других частей при поддержке значительных сил авиации, главным образом пикирующих бомбардировщиков, продолжал оказывать давление на участке 19-й армии, нанося сильный удар по двум направлениям — Витебск — Демидов и Витебск — Рудня.

В это время я и прибыл в штаб 19-й армии, который находился в лесу севернее Рудни, и застал там генерал-лейтенанта И. С. Конева, члена Военного совета армии дивизионного комиссара И. П. Шекланова и начальника штаба генерал-майора П. Н. Рубцова.

Мы с командующим армией выехали в передовые части. Он — под Витебск, я — на правый фланг, под Сураж, где действовала одна стрелковая дивизия. Связи с этой дивизией уже не имелось, так как она вела бой в окружении. В районе Колышки я встретил стрелковый и артиллерийский полки другой дивизии, которые имели приказ выдвинуться на Сураж. Гитлеровцы тем временем уже захватили этот населенный пункт, продвинулись к городу Велиж и заняли его. Правый фланг 19-й армии оказался открытым. Я приказал стрелковому и артиллерийскому полкам прикрыть рубеж Понизовье, Колышки, чтобы не допустить удара противника по открытому флангу армии, сам же вернулся в штаб, чтобы выяснить, как подходят войска.

Генерал-майор Рубцов доложил мне, что получен приказ, в котором для развертывания 19-й армии указывался новый рубеж, отнесенный вглубь на 50 — 60 км. Приказ вносил страшную путаницу в управление войсками, так как некоторые дивизии уже вступили в бой, а теперь их нужно было отводить.

Я был удручен этим непонятным решением. Без всяких на то оснований врагу оставлялась территория в 50 — 60 км глубиной.

Телефонной связи со штабом фронта не было, и я, не медля ни секунды, выехал туда. Еще не взошло солнце, как я уже [211] был у маршала Тимошенко. Он только что лег спать, но я его разбудил и доложил о странном приказе.

— Андрей Иванович, — сказал маршал, — видимо, произошло какое-то досадное недоразумение, прошу вас, поезжайте быстрее обратно и восстановите положение.

Я немедленно выехал в район Рудни. Средства управления состояли всего из двух адъютантов, Хирных и Пархоменко, и двух офицеров связи на автомашинах. По дороге я задержал 10 мотоциклистов и оставил их при себе в качестве связных.

Передвижение штабов, да частично и войск, происходило главным образом по магистрали Витебск — Смоленск, поэтому перехватывать части было легко.

Однако штаб 34-го стрелкового корпуса мы перехватить не сумели. Командир корпуса, оставив части под Витебском, отошел со штабом на 60 км, как и было приказано.

Мы выбрали свой передовой командный пункт в одном километре северо-западнее Рудни, в 150 м от шоссейной дороги на Витебск. Оперативная группа 19-й армии находилась в сторону Смоленска на удалении 18 — 19 км.

Противник наносил удар в двух направлениях: Витебск — Велиж и Витебск — Демидов. У него было много танков, а 19-я армия их почти не имела. Наши войска не имели достаточного опыта борьбы с танками. Тяжелая артиллерия оказалась неповоротливой и также не имела опыта борьбы с танками. Пехота и кавалерия при появлении танков чаще всего уходили в недосягаемые для танков районы — в леса и болота.

В мирное время мы учили наши стрелковые войска укрываться от танков в противотанковые районы или в противотанковые щели и окопы, если они отрыты, и пропускать танки, чтобы затем с ними расправились противотанковая артиллерия, наши танки и другие средства. Пехота же должна лишь отсекать от танков вражескую пехоту и уничтожать ее. В результате такой учебы пехота оказалась недостаточно подготовленной к активной борьбе с танками. Получив сигнал о появлении танков врага, наши роты, батальоны, полки иногда метались в поисках укрытий, нарушали боевые порядки, скапливались в противотанковых районах. Авиация противника, которая почти беспрерывно висела над полем боя и, активно взаимодействуя со своими наземными войсками, засекала места скопления нашей пехоты, наносила по ним сильнейшие удары. Все это приводило к тому, что наши части лишались маневренности, боеспособность их падала, нарушались управление, связь и взаимодействие.

Уже в те дни я пришел к выводу о необходимости широко применять активные методы борьбы с танками. Пехота на любом рубеже, как только заняла его, немедленно должна отрыть [212] щели и никуда не отходить. В случае появления танков и авиации противника укрываться в щели и вести самую активную борьбу с танками врага, применяя гранаты, бутылки с горючей жидкостью («КС»), стреляя по смотровым щелям танков. Вся артиллерия и минометы должны вести огонь по танкам. Против танков противника немедленно направляется штурмовая авиация.

Правда, незадолго до войны мы начали осваивать подобные методы борьбы с танками противника, но они еще не дошли до войск. Не удивительно, что активная борьба с танками имела успех даже тогда, когда обстановка ей не благоприятствовала.

…Солнце уже стояло совсем низко над горизонтом, когда в районе Рудни появились немецкие танки. Шли они по дороге в направлении города, вблизи которого был мой командный пункт. Услыхав стрельбу, не похожую на стрельбу полевой артиллерии, я послал офицера связи на легковой машине вперед, чтобы выяснить, что там происходит. В 3 км от моего командного пункта на повороте шоссе он столкнулся в упор с немецкой танковой колонной, впереди которой на легковой машине ехали три фашистских офицера.

Офицер связи, будучи находчивым человеком, выскочил из машины, бросил ручную гранату в машину фашистов и, нырнув в высокую рожь, бегом направился обратно, чтобы предупредить нас об опасности.

Танки противника на некоторое время задержались возле подбитой машины, затем снова двинулись на Рудню.

Пока офицер связи добрался до нас, вражеские танки вышли в район командного пункта. Они обстреливали дорогу и обочины. Над нашими головами то и дело проносились немецкие самолеты, бомбившие и обстреливавшие местность, лежащую на пути движения танков.

Мы находились в густом кустарнике в ложбине, в стороне от дороги. Машины и люди были отлично укрыты густой рожью, а выезд с командного пункта на шоссе был сделан далеко в стороне.

Когда вражеские танки оказались в полукилометре от Рудни, из города навстречу танкам, не подозревая об опасности, выехали две военные легковые машины. Сидевшие в них люди, заметив танки, вышли из машин и подбежали к позициям противотанковой батареи, расположенным на подступах к городу. Несколько пушек немедленно открыли огонь по танкам. Головной танк остановился, следовавшие за пим танки стали разворачиваться вправо и влево, открыв огонь по нашей батарее, но она продолжала стрелять, задерживая их продвижение. Люди, организовавшие борьбу артиллерии с танками, сели в машины и, свернув с шоссе, поехали по проселочной дороге. [213]

Позже выяснилось, что в машинах ехали командующий 19-и армией генерал-лейтенант И. С. Конев и начальник политотдела армии бригадный комиссар А. М. Шустип, который был в этом бою ранен. Они направлялись в передовые части, попутно предполагая заехать и на наш командный пункт. Выехав из города и неожиданно натолкнувшись на вражеские танки, И. С. Конев быстро организовал отпор танкам.

На подступах к Рудне головные танки вновь задержались, открыв прицельный огонь по станции и городу. Остановилась и развернулась следовавшая за танками колонна мотопехоты. Заработали станковые пулеметы. Немецкие автоматчики двигались прямо на нас.

Оставалась единственная возможность: выбраться на север. Впереди было открытое пространство метров в 150 — 200. Я сказал шоферу Демьянову, чтобы он сделал несколько резких поворотов в сторону, пока мы не въедем в рожь. Со мной сели Хирных и Пархоменко, остальные тоже приготовились к отходу, кто на машинах, кто на мотоциклах, кто пешком.

Фашисты никак не думали, что у них под носом находится командный пункт заместителя командующего фронтом. Орудия [214] танков и пулеметы не были повернуты в нашу сторону, и наш маневр удался. Вслед нам раздалось несколько автоматных очередей. Спаслись все. Генерал Конев, считая меня погибшим, донес об этом в штаб фронта.

Из-под Рудни наш КП перешел в район сосредоточения и развертывания 16-й армии, которой командовал генерал-лейтенант М. Ф. Лукин. Это было близ совхоза Жуковка в 12 км севернее Смоленска на магистрали Минск — Москва. КП располагался в леске, на небольшой возвышенности, с которой открывался хороший обзор местности, лежавшей в западном направлении.

Начальник штаба армии полковник Шалин вручил мне записку маршала Тимошенко.

«Лично.

Тов. Еременко А. И.

Штаб фронта переходит в район Ярцево. Вам надлежит остаться в районе Смоленска для увязки действий 16, 20 и 19-й армий и оказания им помощи.

Тимошенко»{4}.

В связи с этими указаниями мы организовали рядом со штабом армии свой КП. На нем находилось всего четыре офицера (адъютант, порученец и два оперативных работника) и несколько связных на мотоциклах. Техническими средствами связи мы пользовались через штаб армии.

Я получил возможность близко познакомиться с этой замечательной армией, сыгравшей существенную роль в обороне Смоленска, и прежде всего с ее командиром Михаилом Федоровичем Лукиным. Ему было за пятьдесят. Открытый взгляд, выразительное волевое лицо. Трудолюбием, тягой к знаниям, а также незаурядной храбростью зарекомендовал он себя еще в первую мировую войну, когда ему было присвоено офицерское звание и доверено командование ротой. В период гражданской войны он сражался в рядах Красной Армии. В мирные годы занимал должности начальника Управления кадров РККА, военного коменданта Москвы, начальника штаба Сибирского военного округа.

16-я армия была сформирована Лукиным в Забайкалье летом 1940 г. Здесь она прошла хорошую закалку, так как дислоцировалась в очень суровых условиях.

В самом конце мая армия получила приказ передислоцироваться. Первоначальным местом назначения было Закавказье близ иранской границы, однако еще в пути следования произошли изменения и армию направили сначала в Орловский военный округ, а затем в Киевский особый военный округ. Пункта ми дислокации соединений армии были назначены Житомир, Винница, Бердичев, Проскуров, Шепетовка, Изяслав, Старо-Константинов.

Командарм 16-й прибыл в десятых числах июня в Киев к командующему войсками Киевского особого военного округа генерал-полковнику М. П. Кирпоносу. Здесь состоялся обмен мнениями по поводу обстановки на Западе. Оба считали, что война неизбежна.

М. П. Кирпонос в телефонном разговоре с Москвой просил разрешения занять укрепленные районы и сосредоточить войска округа согласно плану прикрытия государственной границы, а также вернуть с полигонов соединения, артиллерию, часть связи и саперов. Однако получил решительный отказ и заверения, что никакой войны не будет. Когда же неделей позже поступил приказ о движении войск округа к границе, то им пришлось уходить без достаточного количества боеприпасов, забирая с собой учебное и мелкокалиберное оружие, учебные пособия, сейфы, лагерное имущество и т. п., а боеприпасы остались на местах прежней дислокации. Командиры частей и соединений не были ориентированы в обстановке. Когда же началась война, части и соединения округа вынуждены были направить свои скудные транспортные средства (они были в штатах мирного времени) за патронами и снарядами, за остальным боевым имуществом на зимние квартиры.

К началу войны, когда враг был в непосредственной близости, передовые части и соединения 16-п армии — 5-й механизированный корпус (около 1300 танков), отдельная танковая бригада (300 танков), 32-й стрелковый корпус — начали сосредоточиваться в указанных выше районах. Командарма 16-й война застала в Виннице. Днем 22 июня командир корпуса принес ему приказ наркома обороны, в котором говорилось: «Немцы провоцируют нас на войну. Сегодня утром бомбили наши города, в ряде мест перешли нашу границу, приказываю: зарвавшегося противника выбить с нашей территории, границу не переходить».

В последних числах июня от прибывшего на Украину начальника Генерального штаба Красной Армии генерала армии Г. К. Жукова был получен приказ (16-я армия находилась в распоряжении Ставки) такого содержания: противник быстро продвигается на Ленинград и Москву. В г. Ровно в окружении сражаются два корпуса — механизированный и стрелковый, состояние их неизвестно. Задача 16-й армии: закончив сосредоточение, двигаться на Запад через Шепетовку, Острог, Ровно и далее. Из Владимир-Волынска двинется с той же задачей 9-й механизированный корпус К. К. Рокоссовского и еще одно соединение южнее 16-й армии… [216]

Генералу Лукину, однако, вскоре стало известно, что части его армии грузятся вновь. Ставка, минуя штаб 16-й армии, дала указания тем частям, которые уже прибыли в район сосредоточения, погрузиться вновь, а эшелоны, которые были в пути, повернуть в другом направлении. В это время погрузка войск шла уже полным ходом. Лукин очень жалел, что Ставка не вовремя вмешалась и ему не удалось начать выполнение предыдущего приказа. Возможно, что хорошо вооруженная, укомплектованная сибиряками 16-я армия, имея 1600 танков, стрелковый корпус, механизированный корпус Рокоссовского, хотя и малочисленный, и еще одно соединение южнее, встречая и собирая на своем пути потрепанные авиацией и танками противника наши части, сумела бы нанести серьезный урон противнику.

Прибыв в Шепетовку, где в это время вел погрузку 5-й механизированный корпус, Лукин увидел там тяжелую картину. После одного из налетов авиации противника в центре и в районе вокзала началась ружейная и автоматная стрельба. На вокзале скопились сотни мобилизованных офицеров запаса, разыскивающих свои части. Из этих военнослужащих под командой офицеров механизированного корпуса он организовал отряды для прочесывания улиц и вылавливания автоматчиков. Было взято 17 автоматчиков. Все они оказались украинскими националистами из Западной Украины и были вооружены немецкими автоматами. К этому времени к Шепетовке подошли разведывательные части противника. Зная, что в Шепетовке находятся склады всех видов боевого снабжения, командарм 16-й не мог уехать с эшелонами своей армии и оставить Шепетовку без боя противнику. Никаких других частей в Шепетовке не было, поэтому было принято решение не погружать 109-ю мотострелковую дивизию и один танковый полк 5-го механизированного корпуса и их силами не допустить противника в Шепетовку. Командарм с армейским интендантом полковником Маланкиным, двумя офицерами штаба и двумя офицерами политотдела остались в Шепетовке.

Западная Украина была уже в руках врага, а эшелоны, груженные сельскохозяйственными машинами, пшеницей, шли через Шепетовку в направлении Львова и других городов Западной Украины по довоенному графику. Командарм приказал начальнику станции остановить этот поток, но это оказалось невозможным, так как были бы забиты все железнодорожные пути и негде было бы принимать воинские эшелоны. Таким образом, товарные поезда двигались на Запад, в сторону противника.

Командир 109-й механизированной дивизии донес, что неприятель сильными мотомехчастями занял г. Острог (20 км западнее Шепетовки) и ведет наступление на Шепетовку. Лукин приказал выбить противника из Острога и одновременно безуспешно пытался связаться с командующим фронтом М. П. Кирпоносом. Наконец удается установить связь с заместителем командующего генерал-лейтенантом В. Ф. Яковлевым, который находился в Киеве. Командарм доложил обстановку. Яковлев ответил, что захват противником Шепетовки оставит войска фронта без боеприпасов.

109-я мотострелковая дивизия вела упорные бои с превосходящими силами противника, неся огромные потери. Командиры полков и командир дивизии лично водили свои части в контратаки. Командир дивизии был тяжело ранен, в командование вступил его заместитель. Командарм лично выехал в дивизию, в период особенно напряженных боев командовал ею. В это время через Шепетовку походным порядком проходила второочередная только что отмобилизованная стрелковая дивизия, которая направлялась в 5-ю армию, но местоположения 5-й армии никто не знал. Командарм подчинил эту дивизию себе, поставив задачу оборонять Шепетовку. Положение на некоторое время стало менее напряженным: налицо были две дивизии, кроме того, командиры импровизированного штаба доложили, что в лесу севернее Шепетовки собираются выходящие из окружения наши части и что уже собрано около двух полков пехоты из разных частей и до трех дивизионов артиллерии.

Лукин организовал их в части и соединения, недостающих командиров назначил из числа офицеров запаса, находящихся на станции Шепетовка. Таким образом, имелась уже «армия», правда, не сколоченная, но это уже были готовые войсковые части и подразделения со всеми присущими им атрибутами. У командарма не было штаба, средств связи, шифра, кода, его командный пункт располагался в кабинете начальника станции Шепетовка. Связь с войсками осуществлялась по железнодорожным и обычным проводам. Штаб состоял из только что мобилизованных командиров, которые на автомашинах беспрерывно бывали в частях. Лукин через них управлял своей «армией».

Командарм 16-й фактически становится уже не командармом, а командующим оперативной группы, которая фигурировала в сводках фронта и Ставки как оперативная группа генерал-лейтенанта Лукина.

Командир оперативной группы держал связь с генерал-лейтенантом Яковлевым и требовал средств связи, шифр, код, людей и офицера, способного возглавить штаб оперативной группы.

После одного особенно ожесточенного боя, когда на неоднократные атаки противника оперативная группа ответила контратаками, враг понес очень большие потери в людях и технике. Наши потери были тоже весьма ощутимы. Так, из двух танко вых [318] полков осталось немногим более одного, но особенно велики были потери офицерского состава. За 5 — 6 дней боев выбыли почти все командиры рот, три четверти командиров батальонов, пять командиров полков и один командир дивизии. Части быстро укомплектовывались мобилизованными офицерами. Хуже обстояло дело с сержантским составом: его укомплектовали из числа рядовых.

Атаки противника приостановились. Надо было собраться с мыслями, оценить обстановку, разобраться, сколько времени войска еще могут продержаться, что будет, если противник усилится.

К исходу дня произошел эпизод, с особой силой подчеркнувший необходимость наличия кода и шифра для связи. Связь между частями осуществлялась по железнодорожным проводам, открытым текстом, и провода в сторону противника, по-видимому, не были обрублены. Противник, подслушав переговоры, отдал приказ от имени командира оперативной группы командиру дивизии оставить занятый им рубеж и сосредоточиться на южной окраине Шепетовки.

Когда генерал Лукин выяснил обстоятельства дела, то командир дивизии получил контрприказ немедленно занять оставленный им рубеж. Надо полагать, что враг не ожидал такого быстрого выполнения своего приказа или, неся большие потери, был не в состоянии занять оставленные позиции и перейти в наступление. Если бы он сделал это — участь Шепетовки была бы решена в пользу неприятеля. Командир дивизии, быстро оценив создавшуюся обстановку, к утру следующего дня занял прежнее положение.

В последующие два дня противник снова перешел в наступление, введя свежие силы, и несколько оттеснил части опергруппы. Так как фланги оперативной группы были открыты, генерал-лейтенант Лукин создал четыре мотоотряда, силою до батальона пехоты, 2 — 3 батареи артиллерии, 15 — 20 танков. Эти отряды сыграли роль подвижных резервов, которые не позволили противнику обойти фланги и зайти в тыл опергруппы. Зная, чго западнее Шепетовки есть укрепленный район, генерал-лейтенант Лукин с самого начала обороны Шепетовки пытался связаться с частями укрепленного района, но оказалось, что огневые точки разоружены. Все же, когда обескровленные, отходящие части опергруппы заняли огневые точки укрепленного района, они в течение нескольких суток отражали бешеные атаки противника и наносили врагу большой урон в живой силе и технике.

Противник подбрасывал на Шепетовское направление все новые части, а опергруппа таяла с каждым днем, не имея возможности пополнить свои войска. Генерал-лейтенант Лукин доложил [219] командующему фронтом, чю ни отвага, ни самопожертвование войск не смогут дольше удерживать шепетовский узел, если не будет дано сильное подкрепление. Наконец, было получено сообщение, что прибывает 7-й стрелковый корпус из Днепропетровска под командованием генерал-майора Добросердова, который принял командование этим боевым участком, а Лукину было приказано отправиться в 16-ю армию.

Генерал Лукин прибыл в Смоленск 5 июля и нашел здесь только две стрелковые дивизии своей армии — 46-ю и 152-ю, все остальные соединения армии были переданы в 20-ю армию

Членом Военного совета 16-й армии был бригадный комиссар А. А. Лобачев, опытный и хорошо подготовленный политработник, прошедший в Красной Армии немалый путь.

Начальником штаба 16-й армии был полковник М. А. Шалин, участник гражданской войны, в мирное время получивший академическое образование и накопивший ценный опыт штабной работы. Под Смоленском Шалин оказался первым из командования армии, а потому неплохо знал обстановку. [220]

Когда я прибыл в 16-ю армию, ее дивизии располагались следующим образом: 152-я находилась на рубеже перекресток дорог Орша — Витебск, р. Каспля, ст. Гусино. Дивизия в основном состояла из уральцев и была сколоченным и боеспособным соединением. Ее командир полковник Петр Николаевич Чернышев, старый командир-коммунист, участник гражданской войны, показал себя волевым, умеющим быстро оценить обстановку командиром{5}.

Чернышева хорошо характеризовал следующий эпизод. Незадолго до отправки армии из Забайкалья он был назначен на солидную должность в управление округа, но когда узнал, что дивизия едет на новое место, возможно, для участия в боях, он добился, чтобы его возвратили на прежнюю должность.

Особое удовлетворение вызывало то, что дивизия за короткие дни пребывания на своем участке сумела хорошо подготовить его в инженерном отношении, обеспечить танкоопасные направления.

46-я стрелковая дивизия обороняла рубеж Холм, Сыр, Липки. Командовал дивизией генерал-майор А. А. Филатов{6}.

В беседе с товарищами я поделился своим опытом организации боя и взаимодействия, в частности, порекомендовал создавать подвижные отряды типа действовавшего под Городком на участке 22-й армии. В такие отряды должны были входить стрелковые подразделения, артиллеристы, танки или бронемашины, минометчики. При слабости нашей обороны и отсутствии эшелонирования такой метод укреплял оборону и позволял предпринимать короткие контратаки. В свою очередь генерал Лукин поделился своим опытом, полученным под Шепетовкой. Он, в частности, считал очень важным подчинение себе тех сил, которые разрозненными группами выходили из окружения.

К 10 июля было создано Западное направление, главнокомандующим которого стал маршал Тимошенко, я был назначен заместителем главнокомандующего{7}.

Главнокомандованию войск Западного направления были подчинены войска Западного и Резервного фронтов.

Войска Западного фронта продолжали сосредоточение и развертывание на рубеже Себеж, Улла, Орша, Шклов вдоль Днепра по линии Жлобин, Калинковичи. Господство авиации врага не позволило завершить переброску войск, а тем более их развертывание к назначенному сроку.

Всего к этому времени были развернуты: 31 стрелковая, семь танковых и четыре моторизованных дивизии, что составляло более половины сил, предназначенных для фронта.

К 10 июля в состав фронта входило семь общевойсковых армий (22, 20, 13, 21, 16, 4, 19-я), из них в первый оперативный эшелон были выделены 22, 20, 13, 21-я армии{8}. [221]

Во втором эшелоне в районе Кричев, Новозыбков собирались остатки 4-й армии, приводившей себя в порядок после тяжелых боев. В районе Смоленска начала сосредоточение 16-я армия.

Одновременно шла подготовка к развертыванию Резервного фронта на рубеже Осташков, Селижарово, р. Днепр, Дорогобуж. Ельня, р. Десна, Жуковка, а также на линии Калинин, Волоколамск, Малоярославец.

В первом эшелоне Западного фронта имелось всего 145 танков, 1200 орудий калибра 76-мм и выше, около 1700 минометов и 380 исправных самолетов.

Рассмотрим несколько подробнее положение войск фронта. О правофланговой 22-й армии мы уже говорили выше.

Левее 22-й армии занимала оборону 20-я армия, которой командовал генерал-лейтенант П. А. Курочкпн{9}.

Эта армия находилась в лучшем положении по сравнению с другими армиями, так как была своевременно сосредоточена и более полно укомплектована личным составом. Оперативная плотность в полосе армии также была удовлетворительной — 10 — 12 км на дивизию.

На участке армии наступали моторизованные и танковые войска противника. Их удары на узком фронте приходились по флангам. Это создавало угрозу охвата и окружения армии, но вместе с тем и давало возможность маневрировать по внутренним линиям, снимая части с неатакованных направлений.

Южнее 20-й армии на фронте Шклов, Могилев, Быхов занимала оборону 13-я армия (61-й, 45-й стрелковый, 20-й механизированный корпуса) в составе восьми стрелковых, двух танковых и одной мотострелковой дивизий. Командовал армией генерал-лейтенант Ф. Н. Ремезов, а с 14 июля — генерал-лейтенант В. Ф. Герасименко. Ширина полосы обороны армии равнялась 90 км.

Общевойсковые соединения 13-й армии были в основном укомплектованы. Но в 20-м механизированном корпусе не имелось танков, вследствие чего он использовался как стрелковое соединение.

К 10 июля сосредоточились и заняли оборону только четыре дивизии этой армии. Оперативное построение армия имела в один эшелон, а плотность составляла 20 — 25 км на дивизию.

Войска армии вели упорные бои в районе южнее Шклова с 10-й танковой дивизией и в районе Быхова — с переправившимся через Днепр 24-м танковым корпусом противника.

И, наконец, на левом крыле фронта в полосе (иск.) Быхов, Рогачев, Речица занимала оборону 21-я армия в составе трех стрелковых корпусов (63, 66 и 67-го). Командовал армией генерал-полковник Ф. И. Кузнецов. Армия обороняла полосу шириной [223] 140 км, имея оперативное построение в два эшелона. Ее укомплектованность была примерно такой же, как и у 22, 20 и 13-й армий. Оперативная плотность составляла 19,5 км на дивизию.

Перед правым флангом армии в полосе примерно 60 км действовали передовые части 2-й немецкой армии (две дивизии).

Все общевойсковые армии первого эшелона Западного фронта были укомплектованы удовлетворительно: 8 — 10 тыс. человек в дивизии. Однако минометов, 76-мм пушек и 122-мм гаубиц было недостаточно. Противотанковая оборона состояла в основном из 45-мм пушек.

К описываемому периоду армии развернулись лишь на 50— 60%, и их оперативное построение не имело необходимой глубины. Вторые эшелоны и резервы существовали лишь номинально, выделенные в них соединения либо еще только сосредоточивались, либо были небоеспособны.

Оборона занималась поспешно и потому была недостаточно подготовлена в инженерном отношении, исключая район Могилева. Особенно плохо обстояло дело с обеспечением стыков между армиями.

Средств радиосвязи почти не имелось, поэтому осуществить устойчивое и достаточно оперативное управление войсками в условиях беспрестанно меняющейся обстановки было невозможно.

Недостаток зенитной артиллерии, а также недостаток в истребительной авиации не позволяли организовать сколько-нибудь удовлетворительной противовоздушной обороны войск.

Перечисленным войскам Западного фронта предстояло отразить наступление группы армий «Центр», значительно превосходившей наши войска в силах и средствах. Против развернувшихся к этому времени 40 дивизий Западного фронта действовало 55 немецких дивизий. По живой силе противник превосходил нас в 2,4 раза, по орудиям и минометам — в 2,4 раза, в воздухе господствовала вражеская авиация.

Гитлеровцы наносили одновременно несколько сильных ударов на широком фронте от Идрицы до Быхова. Это заставляло нас распылять и без того слабые резервы, а врагу давало широкий простор для маневра сильными танковыми кулаками на узких участках фронта при одновременном массировании всех сил и средств, особенно авиации. Так, 2-я танковая группа наступала на фронте 190 км, а удары наносила на двух участках общим протяжением 70 км.

В полосе главных ударов плотность танков противника достигала 30 единиц на 1 км, в результате чего на избранных направлениях враг добивался подавляющего превосходства в силах. [224]

Так, 10 июля в Полосе наступления 10-й, 18-й танковых и 29-й моторизованной дивизий (37 км) противник сосредоточил до 350 танков. В противостоящих же им наших 18-й, 53-й и 110-й стрелковых дивизиях танков вообще не было.

13 — 14 июля продолжались напряженные бои.

22-я армия отходила на восток под угрозой глубоких фланговых ударов противника. Дальнейшее продвижение 3-й танковой группы врага на велижском направлении и севернее все более отрывало 22-ю армию от левого соседа — 20-й армии. Овладение Велижем и районом севернее Демидова позволило двум танковым дивизиям 3-й танковой группы выйти в тыл войскам 20-й и 16-й армий. 12-я танковая дивизия вклинилась в оборону 69-го стрелкового корпуса 20-й армии, однако усилиями армии прорыв вскоре был закрыт.

В это же время тяжелая обстановка создалась на стыке 20-й и 13-й армий. Танковая группа Гудериана, нанеся здесь удар, прорвала оборону этих армий. Наши части, по которым пришелся удар, отошли и загнули свои фланги. В результате этого между 13-й и 20-й армиями образовался разрыв. Противник немедленно использовал его и развил наступление в направлении на Горки — Красное. Вот когда пригодились бы для нанесения контрудара механизированные корпуса!

Правда, 21-я армия в это время несколько продвинулась вперед в направлении Бобруйска.

В этой обстановке по настоянию Ставки был отдан приказ о наступлении. Войска получили задачу: «Отрезать прорвавшегося противника от его тыла на участках Городок — Витебск и Орша — Шклов с закреплением устойчивого фронта. Активными действиями отбросить велижскую группировку и разгромить группировку мехвойск противника в районе Горки, Мстиславль и Шклов»{10}.

22-й армии приказывалось нанести удар в направлении Городок, Витебск. 19-я армия должна была овладеть к исходу 16 июля городом Витебском. 20-й армии к этому же сроку надлежало ликвидировать прорыв на фронте Орша, Шклов, а в ночь на 15 июля нанести удар на Горки и отрезать прорвавшиеся туда танковые части противника. Эти действия с рубежа р. Бася должна была поддерживать 13-я армия. Предусматривался ввод в сражение 4-й и 16-й армий, которым предстояло содействовать разгрому горкинской группировки противника. 16-й армии, кроме того, было приказано двумя дивизиями встретить выход противника на дорогу Смоленск — Ярцево.

С утра 15 июля некоторые наши соединения контратаковали противника, однако не добились реального успеха. Лишь 1-я мотострелковая дивизия 20-й армии несколько потеснила 18-ю танковую дивизию в 20 км восточное Орши. Действия же [225] 69-го стрелкового и 5-го механизированного корпусов оказались безуспешными.

Войска 4-й и 13-й армий, за исключением 61-го стрелкового корпуса, не только не смогли принять участия в контрударе, но, втянутые в тяжелые оборонительные бои на некоторых участках, вынуждены были отойти за реки Бася и Сож, где их объединили под общим командованием командующего 13-й армией генерал-лейтенанта В. Ф. Герасименко.

К исходу дня 15 июля противник силами 2-й и 3-й танковых групп и 9-й полевой армии стремился ударами по сходящимся направлениям завершить окружение 20, 19 и 16-й армий, захватить Смоленск и открыть путь на Москву. Для обеспечения этой операции с юга враг наступал на Ельню, Дорогобуж.

19-я армия частью сил отходила на Смоленск, Ярцево, другие ее соединения сосредоточивались восточнее Смоленска.

План гитлеровцев разгромить нашу группировку в районе Смоленска имел целью устроить здесь для наших войск новые «Канны». Для этого противник наносил сильные удары с Витебского направления танковыми войсками Гота на Духовщину — Ярцево, с юга, с фронта Красное — Горки, в направлении Смоленск — Заборье танковыми частями Гудериана.

Оперативное положение наших войск в районе Смоленска было крайне невыгодным, но, несмотря на это, они проявили много смелости, маневренности, упорства и не дали врагу осуществить его замысел.

20-я армия, наиболее укомплектованная и имевшая в наличии все свои соединения, при развертывании вела упорные бои западнее Смоленска с сильно загнутыми флангами.

16-я армия сосредоточивалась в районе Смоленска. К 15 июля туда из ее состава прибыли и вступили в сражение только три дивизии, в том числе одна танковая.

К исходу 15 июля 7-я танковая дивизия 3-й танковой группы противника при сильной поддержке авиации вышла с севера к Ярцево и перерезала шоссе Смоленск —- Москва. В тот же район враг выбросил и воздушный десант. Теперь наши войска в районе Смоленска были глубоко охвачены с востока и отрезаны от основной артерии снабжения.

В руках нашего командования в этом районе не имелось каких-либо резервов, чтобы нанести контрудары и укрепить оборону и таким образом предотвратить развитие наступления противника на Смоленск или Вязьму.

16 июля главнокомандующий Западным направлением донес в Ставку: «Подготовленных в достаточном количестве сил, прикрывающих направление Ярцево, Вязьма, Москва, у нас нет. Главное — нет танков» [226]

Закончив свои дела в районе 16-й армии, я направился в Ярцево, еще не зная, что оно находится под угрозой захвата противником, чтобы доложить маршалу Тимошенко о положении дел. Едва я успел проскочить на рассвете 16 июля автостраду, как ее перерезали вражеские танки, наступавшие со стороны Духовщины. Штаб фронта уже перебазировался из Ярцево в район Вязьмы. Я передал донесение с офицером связи, а сам занялся организацией контратаки. Командиру 44-го стрелкового корпуса генерал-майору В. А. Юшкевичу, находившемуся в районе Ярцево (фактически здесь было до трех полков пехоты и столько же артиллерийских полков), была поставлена задача создать оборону на правом берегу р. Вопь. Одновременно были собраны остатки 38-й стрелковой дивизии и других частей в группу под командованием комбрига А. В. Горбатова, а в районе Смоленска из двух батальонов и нескольких танков создана группа под командованием начальника охраны тыла 20-й армии комбрига П. И. Киселева. Этим группам удалось отбросить врага от автострады.

Ожидать более существенных результатов от действий этих малочисленных частей, наспех вооруженных и сведенных воедино из разрозненных соединений, не приходилось. Я запросил у главнокомандующего направлением подкреплений и получил разрешение взять из состава 16-й армии 110-ю мотострелковую дивизию. Кроме того, Резервный фронт выделил нам еще 69-ю танковую дивизию, но для подхода этих соединений требовалось время, а враг стремился развить достигнутый успех.

К исходу 16 июля вражеские танки, ворвавшиеся в Смоленск с юга, овладели южной частью города. В тот же день 7-я танковая дивизия противника полностью захватила Ярцево. Теперь 20-я и 16-я армии, боевыми действиями которых мне было поручено руководить, а также 19-я армия были отрезаны от основных коммуникаций и оказались в полуокружении. Связь с тылом можно было поддерживать лишь по лесисто-болотистой местности южнее Ярцево через Соловьево.

110-я мотострелковая и 69-я танковая дивизии получили задачу с рассветом 18 июля нанести удар на Духовщину, разгромить 7-ю танковую дивизию противника и выйти к Смоленску. Эту задачу дивизии не выполнили, так как их действия по ряду причин начались разновременно и с опозданием. Само собой разумеется, что враг продолжал развивать свой успех.

Попутно стоит рассказать здесь об одном весьма интересном случае, который относится к первой половине июля (к сожалению, далеко не все его детали сохранились в моей памяти).

Из Ставки была получена телефонограмма следующего содержания: [227]

«Предполагается широко применить в борьбе против фашистов «эресы» и в связи с этим испробовать их в бою. Вам выделяется один дивизион М-8. Испытайте его и доложите свое заключение».

Долго я размышлял после этого, что это за «эресы». Никто из окружающих меня командиров тоже никогда не слышал такого странного слова. И лишь когда прибыл дивизион этих «эресов», я узнал, что это за оружие. Незадолго до войны, будучи председателем государственной комиссии по испытанию новых видов оружия, я видел эти «эресы», правда, в то время их не называли еще ни «эресами», ни «катюшами». Они прибыли к нам с минами осколочно-фугасного действия.

Новое оружие мы испытали под Рудней. 15 июля 1941 г. во второй половине дня непривычный рев реактивных мин потряс воздух. Как краснохвостые кометы, метнулись мины вверх. Частые и мощные разрывы поразили слух и зрение сильным грохотом и ослепительным блеском.

Эффект одновременного разрыва 320 мин в течение 10 секунд превзошел все ожидания. Солдаты противника в панике бросились бежать. Попятились назад и наши солдаты, находившиеся на переднем крае вблизи разрывов (в целях сохранения тайны никто не был предупрежден об испытаниях).

Это было одно из первых боевых испытаний «эресов». После опыта я послал донесение в Ставку с подробным описанием результатов. Фронтовики дали самую высокую оценку нашему новому оружию.

Захват южной части Смоленска 16 июля 1941 г. был связан с тем, что мы в то время не научились еще организовывать оборону крупных населенных пунктов малыми силами, в частности, расположенными в них гарнизонами. В условиях второй мировой войны при минимальной подготовке города могли быть превращены в прочные опорные пункты, которые нелегко было бы преодолеть противнику, даже с помощью крупных сил авиации, танков и артиллерии.

Наличие в городах каменных сооружений с подвалами, возможность баррикадирования и противотанкового укрепления улиц, особенно в центральных кварталах, где они представляют собой узкие дефиле, и другие подобные мероприятия позволяют сковывать крупные силы врага.

Надо сказать, что партийная организация области во главе с первым секретарем Смоленского обкома Д. М. Поповым проделала значительную работу по эвакуации промышленного оборудования, ценностей, гражданского населения. Неплохо была налажена ПВО в городе, вопросами которой занимался председатель Смоленского городского совета депутатов трудящихся Вахтеров. [228]

Однако, несмотря на эти усилия, непосредственная подготовка к обороне города со стороны городских и областных организаций оказалась недостаточной. Это же можно сказать и относительно мер, предпринятых начальником гарнизона полковником Малышевым, который формировал в городе дивизию, но успел создать лишь слабую бригаду. Причина нашей неудачи заключалась главным образом в отсутствии опыта в обороне городов. Условия, если бы подготовка началась своевременно, позволяли организовать сопротивление врагу, нужно было привлечь силы милиции, войск НКВД, а также рабочих и служащих.

Основной костяк войск, действовавших в районе Смоленска, составляли, как известно, силы 16-й армии (46-я и 152-я стрелковые дивизии). За несколько дней до захвата Смоленска, поскольку левый фланг 152-й стрелковой дивизии был открыт, Лукин сформировал подвижной мотоотряд: один батальон пехоты, две саперные роты, дивизион 76-мм пушек, дивизион 122-мм гаубиц — и выдвинул его юго-западнее Смоленска под Красным. Отрядом командовал подполковник П. И. Буняшин, комиссаром был батальонный комиссар И. И. Панченко. На линию Воскресенск — Ополье с целью занятия обороны была направлена бригада полковника Малышева, состоящая из батальона милиции и трех батальонов добровольцев из Смоленска.

Для проведения рекогносцировки и организации обороны с отрядом Буняшина и бригадой Малышева выехал начальник артиллерии армии генерал-майор Т. Л. Власов.

Отряд Буняшина 9 июля вступил в бой под Красным с мотоциклетным полком 29-й мотодивизии противника. Мотоциклетный полк попал в засаду на походе и почти весь был уничтожен. Были взяты пленные и около 100 мотоциклов. Пленные показали, что им было приказано занять Смоленск и было сказано, что там советских войск нет. Остальные полки этой дивизии вступили в бой северо-западнее Красного с 57-й танковой дивизией 20-й армии. Если бы под Красное не был выдвинут мотоотряд, то мотоциклисты ворвались бы в Смоленск 9 июля, что создало бы угрожающее положение для 16, 20 и 19-й армий. В бою с мотоциклетным полком был убит начальник артиллерии армии генерал-майор Т. Л. Власов.

На правом фланге армии 13 июля 46-я стрелковая дивизия вступила в бой с 7-й танковой дивизией противника и в течение трех суток сдерживала яростные атаки противника, поддержанного очень сильной артиллерией. Дивизия неоднократно переходила в контратаки, в результате этих боев противник понес тяжелые потери, был также разгромлен штаб артиллерии соединения и захвачены важные документы.

С утра 15 июля противник, введя в бой свежие части и большое количество танков, сумел нанести дивизии значительный [229] урон. Бой в течение всего дня происходил внутри оборонительной полосы. В ночь с 15 на 16 июля 46-я дивизия оставила Демидов.

Бригада Малышева, отряд Буняшина и левофланговые части 152-й стрелковой дивизии до 15 июля вели беспрерывные бои с наседающим противником. 15 июля противником было занято Красное. Измученные боями, сильно поредевшие подразделения Малышева и Буняшина отошли к Смоленску.

В ночь с 15 на 16 июля враг быстро смял эти слабые части и на их плечах ворвался в южную часть Смоленска. Полковник Малышев взорвал мосты через Днепр в городе. В то время Малышева все ругали за самовольный взрыв мостов. Оценивая обстановку теперь, 20 с лишним лет спустя, я считаю, что Малышев оказал огромную услугу 16, 20 и 19-й армиям, ибо тогда не было в резерве ни одной роты для обороны мостов.

Неприятель, заняв Демидов, двигался на Ярцево и Соловьевскую переправу через Днепр, впоследствии получившую известность на Западном фронте. Из Смоленска на восток, по линии железной дороги Смоленск — Москва, южнее этой дороги и на северо-восток по шоссе Москва — Минск не было никаких частей, которые могли бы помешать противнику переправиться через р. Днепр и двигаться в любом направлении, создавая опасную обстановку для трех армий фронта.

О занятии противником южной части Смоленска Лукин узнал в 1.30 16 июля от заместителя начальника политотдела армии, посланного в Смоленск с группой офицеров штаба для мобилизации населения на постройку противотанковых препятствий.

Лукин с членом Военного совета армии Лобачевым сразу же выехал к мосту на р. Днепр в Смоленске. В городе, по его словам, стояла зловещая тишина, но стоило им подъехать ближе к реке на машинах, как сразу заговорило несколько пулеметов, С трудом разыскали подразделения Малышева н Буняшина, люди которых, измучергаые до последнего предела, спали мертвым сном. Был отдан приказ срочно занять дома по берегу реки и открыть огонь, чтобы показать противнику, что противоположный берег занят нами.

46-й стрелковой дивизии приказано было срочно перейти на левый фланг, оседлать железную дорогу Смоленск — Москва. На ее участок отходили соединения 19-й армии, о чем имелась договоренность с Коневым. Как мне рассказывал недавно Лукин, организовав из имеющихся подразделений оборону реки, они с Лобачевым сели на бугорок у ответвления дороги на Смоленск от шоссе Москва — Минск и задумались, что делать дальше, где взять хотя бы один стрелковый и один артиллерийский полки. 46-я стрелковая дивизия перебрасывалась на важное [230] направление, у нее взять нельзя, 152-я стрелковая дивизия вела бои с наседающим противником. В резерве не было ничего. Штаб армии и тылы? Но из них уже сформирован отряд и отправлен под Ярцево.

И, как бывает в сказке, в нужное время вдруг появляется спасение. Точно так случилось и на этот раз. Лукин увидел перед собой стройного, выше среднего роста, красивого брюнета в форме генерал-майора, доложившего, что он командир 129-й стрелковой дивизии Городнянский. Его дивизия стягивалась в небольшой лес, в 1 км от развилки дорог в составе двух стрелковых и одного артиллерийского полков. Эта дивизия входила в 19-ю армию, которая после ожесточенных боев за Витебск отходила на восток.

Генерал Городнянский, выслушав Лукина, обрисовавшего создавшуюся обстановку, сказал:

— Приказывайте.

Дивизия получила задачу занять оборону по р. Днепр в центре, на флангах ее оказались слева 46-я, справа — 152-я стрелковые дивизии.

129-я стрелковая дивизия в последующих боях за Смоленск и восточное его показала себя с наилучшей стороны.

До 20 июля на долю 129-й стрелковой дивизии выпала основная тяжесть оборонительных боев. Сейчас трудно себе представить, как эта малочисленная дивизия, к тому же составленная из разных частей, при крайнем недостатке артиллерии, минометов и пулеметов, при слабой обеспеченности боеприпасами неоднократно врывалась на позиции гитлеровцев на северной окраине Смоленска, но закрепить захваченную территорию дивизии было нечем. Сильные контратаки противника, поддержанные мощным артиллерийско-минометным огнем, каждый раз вынуждали дивизию отходить на исходные позиции. Однако подразделения 129-й стрелковой дивизии вновь и вновь, днем и ночью, с упорством, достойным высшей оценки, продолжали настойчиво атаковать позиции врага. В смоленских боях бойцы, командиры, политработники всех степеней проявили массовый героизм. Командир дивизии Городнянский зарекомендовал себя всесторонне зрелым войсковым начальником, исключительно мужественным человеком.

К нашему счастью, ворвавшаяся в Смоленск моторизованная дивизия врага, ожидая подхода основных сил, не предпринимала попыток форсировать Днепр 16 июля, а когда днем 17 июля противник пытался переправиться через реку, то левый ее берег довольно прочно оборонялся тремя дивизиями. С 17 по 22 июля каждый день гитлеровцы пытались в разных местах форсировать Днепр, но безуспешно. [231]

129-я и 152-я стрелковые дивизии стремились переправиться на правый берег Днепра и выбить неприятеля из южной части города. Так, 152-й стрелковой дивизии сначала удалось переправиться, но контратакой противника переправившиеся части были отброшены обратно.

Когда 19-я армия после ожесточенных боев за Витебск отошла на переформирование, ее 34-й стрелковый корпус под командованием генерал-майора Хмельницкого в составе 127-й и 158-й стрелковых дивизий вошел в подчинение 16-й армии. Корпус была сосредоточен на левом берегу Днепра, южнее 46-й стрелковой дивизии. [232]

В ночь с 22 на 23 июля противнику удалось переправиться на левый берег Днепра в районе кладбища в стыке 129 и 152-й стрелковых дивизий. Разгорелись ожесточенные уличные бои, дрались за каждый дом, в доме — за каждый этаж. Особенно упорные бои происходили за кладбище и аэродром, которые в течение недели переходили из рук в руки.

Противник массировал не только артиллерийский огонь, но вводил большое количество танков и авиации. 16-я армия, к сожалению, ни танками, ни авиацией не располагала. 5-й механизированный корпус, детище 16-й армии, и 57-я танковая дивизия, прибывшие из Забайкалья, дрались в составе 20-й армии.

В беспрерывных боях соединения армии несли огромные потери. С захватом противником переправ у Ярцева армия несколько дней не получала боеприпасы и продовольствие. Отряд, сформированный из офицеров штаба и тылов армии, посланный под Ярцево, почти полностью погиб.

Даже в эти тяжелые для армии дни мысль о возвращении Смоленска не покидала нас. С этой целью корпус Хмельницкого наступал южнее Смоленска, а 152-я стрелковая дивизия — из района Гнездово. Переправа через Днепр прошла очень удачно, и дивизии корпуса подходили к южной окраине Смоленска в район кирпичного завода. 152-я стрелковая дивизия также удачно переправила один батальон, но больших успехов он добиться не смог.

Противник, при поддержке танков и сильной авиации, перешел в наступление на 34-й корпус, потеснил и отбросил его части на левый берег Днепра. Для 34-го стрелкового корпуса сложилась тяжелая обстановка. Она усугублялась еще и тем, что командир корпуса заболел, управление дивизиями ослабло, и это оказало отрицательное влияние на выполнение корпусом задачи. Я был вынужден выехать в дивизии, чтобы помочь навести порядок в управлении войсками.

В связи с болезнью генерала Хмельницкого обязанности командира корпуса по моему приказанию принял начальник штаба корпуса полковник А. 3. Акименко, показавший себя энергичным и знающим военачальником. Вскоре, однако, все корпусные управления Красной Армии были расформированы, и А. 3. Акименко стал командовать одной из входивших в корпус дивизий — 127-й стрелковой.

Тем временем западнее Гнездова на 152-ю стрелковую дивизию наступали сильные моторизованные части, также поддержанные авиацией. Разведка заранее установила наличие в этом районе гитлеровских моточастей. Противник, упоенный успехом, повел себя очень неосторожно. На виду у дивизии колонны машин сосредоточивались в небольшом редком лесу на очень небольшом удалении от переднего края дивизии. После [233] короткого, но сильного артналета 152-я стрелковая дивизия, упредив противника в развертывании, перешла в наступление и быстро разгромила его. Части дивизии ворвались в Смоленск на своем участке и в тяжелых уличных боях медленно, но уверенно стали освобождать дом за домом, квартал за кварталом, улицу за улицей. Дивизия продвигалась вперед, невзирая на то, что в ее тылу в руках немцев продолжали оставаться отдельные здания, оборудованные под опорные пункты.

Уместно отметить, что в боях за Смоленск командир 152-й стрелковой дивизии полковник П. Н. Чернышев проявил себя как командир высокой инициативы, твердый и настойчивый, лично смелый, прекрасный организатор и руководитель боя.

Врывалась в город и 129-я стрелковая дивизия. По всему фронту с новой силой разгорелись ожесточенные уличные бои. Будь у нас немножко более артиллерии и минометов и прежде всего, если бы дивизии 34-го стрелкового корпуса в этот момент выполнили поставленную им задачу и не начали отход, судьба Смоленска, бесспорно, была бы решена в нашу пользу. [234]

К 23 июля немалая часть Смоленска была очищена от врага, а 25 июля наши войска, продолжая наступление, овладели всей северной частью города, заняли вокзал, вышли к Днепру. Попытки армии переправиться через Днепр для освобождения южной части города Смоленска существенных результатов не дали.

Командир 46-й стрелковой дивизии генерал-майор А. А. Филатов в смоленских боях показал себя также способным командиром, достойно выполнявшим свой долг. Дивизия без артиллерии и почти без пулеметов упорно дралась на северо-восточных подступах Смоленска и внесла свой вклад в героическую эпопею Смоленского сражения.

Почти три недели в тяжелых условиях, в боях с превосходящими силами противника, при наличии у него и отсутствии у нас танков и авиации части 16-й армии дрались за Смоленск. Они не только переходили в контратаки, но и наносили контрудары, стремясь вновь взять Смоленск. В результате намерение командования группы армий «Центр» — окружить 16, 19, и 20-ю армии — было сорвано.

Когда 20-я армия отошла на линию 16-й армии, то правый фланг последней оказался прикрытым. Положение как будто несколько стабилизировалось, но стабилизация была кажущейся. Противник производил перегруппировку своих сил. И уже 28 июля после полудня обстановка на фронте 20-й армии резко осложнилась. Враг сильными танковыми частями и авиацией прорвал оборону армии. В результате 152-я стрелковая дивизия и часть 129-й стрелковой дивизии попали в очень тяжелое положение и могли быть окружены в Смоленске. 152-я стрелковая дивизия резко загнула свой правый фланг, а 129-я стрелковая дивизия выставила заслон на шоссе Москва — Минск. Часам к четырем пополудни танки противника появились с северо-востока. Обстановка для 16-й армии обострилась. Чтобы не оказаться окруженной по частям, ей пришлось окончательно оставить Смоленск и отходить, что было сделано в ночь с 28 на 29 июля. Однако еще 30 июля некоторые части армии вели бои у северо-восточной окраины Смоленска, не теряя надежды на переход в общее наступление.

За все время боев с 9 июля 16-я армия получила всего только 2 тыс. человек пополнения. В армии было пять дивизий, но, к сожалению, они были крайне малочисленны. Тылы армии и дивизий очищались до предела. Все, кто мог сражаться, были направлены в строевые части. Штабы корпусов были расформированы для этой цели. Питание армии, ведущей бои в очень тяжелых условиях, боеприпасами удалось наладить по воздуху, путем сбрасывания пакетов на парашютах. Артиллерии, минометам и пулеметам было приказано сократить до минимума [235] расход боеприпасов и открывать огонь только по верным целям и в силу крайней необходимости. В этот период особенно ярко проявились стойкость, мужество, хладнокровие и беспредельная преданность Родине рядовых воинов, командиров и политработников армии.

В тяжелые недели Смоленского сражения и при отходе за Днепр генералы и офицеры штаба и политотдела армии, включая члена Военного совета, начальников штаба и политотдела армии, командиров дивизий и полков и весь личный состав управлений и штабов соединений и частей, всегда в трудные моменты боя находились в передовых частях, там, где особенно яростным был нажим врага.

19 июля 1941 г. я вновь был назначен командующим войсками Западного фронта. Членом Военного совета фронта был назначен дивизионный комиссар Д. А. Лестев, начальником штаба фронта — генерал-лейтенант Г. К. Маландин{12}.

На 21 июля 1941 г. положение войск фронта было следующим. [236]

Войска правофланговой 22-й армии по-прежнему вели упорные бои. На правом фланге они сдерживали продвижение противника, а в центре выходили из окружения. 126-я стрелковая дивизия, двумя полками отбивая ожесточенные атаки гитлеровцев, отошла и закрепилась на рубеже Селище, Горы. 170-я стрелковая дивизия одной группой удерживала рубеж Станьково, оз. Удрай, второй группой вела тяжелый бой в окружении в лесу западнее Усть-Долысс, стремясь выйти к основным силам.

112 и 98-я стрелковые дивизии с боем выходили из окружения, пробиваясь в северо-восточном направлении на соединение с частями 170-й стрелковой дивизии. Головные части этих дивизий во второй половине дня 20 июля пересекли шоссе Пустошка — Невель на участке Бегунюво — Барконы.

174 и 186-я стрелковые дивизии, окруженные в районе Новохолмск, продолжали тяжелые бои.

19-я армия продолжала вести тяжелые бои в районе Смоленска.

127-я стрелковая дивизия, вошедшая в 16-ю армию, на рассвете 20 июля была атакована мотомехчастями противника с 20 танками при поддержке тяжелой артиллерии, наносившими удар вдоль Рославльского шоссе. Противнику удалось ворваться в расположение дивизии и уничтожить передовую батарею 391-го артиллерийского полка Однако дальнейшее продвижение врага было приостановлено огнем нашей артиллерии и упорной обороной занимавших этот участок подразделений. Враг оставил на поле боя девять подбитых танков и много машин. Мотопехота противника отошла на юго-западную окраину Смоленска. В течение этого дня 127-я дивизия отбила еще несколько атак, удерживая рубеж Дресна, Брылевка.

158-я стрелковая дивизия занимала Штылов и участок южнее этого населенного пункта. 29-й стрелковый полк 38-й стрелковой дивизии совместно с подразделениями 129 и стрелковой дивизии прочно удерживал станцию Сортировочная, железнодорожный мост через Днепр и село Покровская Гора. На северной окраине Смоленска также продолжались напряженные бои. 50-я стрелковая дивизия продолжала подготовку оборонительного рубежа по восточному берегу р. Днепр на участке (иск.) Буяны, ст. Приднепровская.

20-я армия в эти дни производила перегруппировку, сосредоточивая свои войска на новом оборонительном рубеже, и наносила короткие контрудары в направлении Рудни, где противник нависал над ее флангом.

16-я армия, сдерживая противника со стороны Донец, Холм, отходила своим правым флангом на Ополье. Ее войска, также готовя контрудар в направлении Смоленска, производили [237] перегруппировку. К этому времени дивизии армии занимали следующее положение 46-я стрелковая дивизия — Ополье и лес северо-западнее; 152-я стрелковая дивизия сосредоточилась главными силами в районе Лук. 129-я стрелковая дивизия вела бой на северо-западной окраине Смоленска.

Части 13-й армии, продолжая удерживать могилевский рубеж, вели бои на восточном берегу р. Сож, стремясь восстановить положение в районе Кричева.

61-й стрелковый корпус (110, 172-я стрелковые дивизии), 20-й механизированный корпус, 57-й стрелковый полк 148-й стрелковой дивизии, 543-й стрелковый полк 132-й стрелковой дивизии организовали круговую оборону и прочно удерживали рубежи.

26-я танковая дивизия 20-го механизированного корпуса, прикрывая восточное направление, занимала рубеж Гладково, Сухари, Большое Башково, Чернявка, Доманы. 38-я танковая дивизия держала оборону на участке Чепоровичи, Николаевка. 110-я стрелковая дивизия 154-м стрелковым полком прочно удерживала рубеж Николаевка, Полыковичи.

172-я стрелковая дивизия одним батальоном 514-го стрелкового полка и 394-м стрелковым полком при поддержке артиллерии прочно удерживала предмостный плацдарм в Могилеве и в районе Полыковичи, Пашково, Тишовка, Буйничи, (иск.) Печеры, Большая Боровка.

4-й воздушнодесантный корпус с утра 19 июля контратаковал противника в направлении Кричева. Его 7-я бригада достигла Кореной и леса западнее ее, где была остановлена огнем неприятеля со стороны Михеевичей. 8-я бригада, достигнув леса восточнее Пондохово, также была остановлена сосредоточенным огнем артиллерии и минометов врага.

21-я армия вела упорные бои с подошедшими пехотными соединениями гитлеровцев на рубеже Ржовка, Кульковка, Прибор, Вьюн, Рехта, Рудня и на южных подступах к Бобруйску на рубеже Апасевка, Боровая, Глеб, Рудня, Черные Броды.

Забегая несколько вперед, я хочу остановиться на одном весьма важном вопросе.

Главком Западного направления С. К. Тимошенко отдал приказ войскам 16 и 20-й армии Западного фронта перейти в наступление с задачей в течение 30 — 31 июля овладеть Смоленском. Армии, измотанные и обессиленные непрерывными напряженными боями в течение месяца, конечно, не могли выполнить этой задачи. Это было далеко не лучшее решение в сложившейся обстановке, оно было принято под нажимом Ставки. Получив этот приказ, я доложил Семену Константиновичу свои соображения о нереальности поставленной задачи. Он согласился с моими доводами и предоставил мне право самому решать этот [238] вопрос. Принимая на себя тяжелую ответственность, я отказался от попыток организовать это наступление.

К этому времени Смоленская битва сыграла свою роль: противник остановлен, понес большие потери, мы выиграли месяц ценного для страны времени, и теперь, когда армии находились в мешке, ввязываться в затяжные бои за Смоленск не имело смысла, ибо мы ослабили бы свои силы на внешнем кольце окружения, где противник все время усиливал свои войска. Это могло привести к сжиманию кольца окружения и в конечном счете к гибели двух армий.

Армии в районе Смоленска совершили великий подвиг, который не забудет народ. Здесь наши войска нанесли первый удар по гитлеровской стратегии «молниеносной» войны и подорвали ее основу, остановили врага и заставили Гитлера изменить планы наступления. Наша задача состояла в там, чтобы вывести армии из окружения, отвести на новые рубежи и уберечь от разгрома противником.

Говоря о боях в районе Смоленска, нельзя не отметить действия 57-й танковой дивизии полковника В. А. Мишулина{13}. Эта дивизия, входившая первоначально в состав 16-й армии, сразу отлично зарекомендовала себя, в частности, восточнее Борисова, где танкисты поддерживали действия дивизии Крейзера.

К середине июля в составе 57-й танковой дивизии уже не было основных сил 114-го и 115-го танковых полков: один потерял танки в боях под Шепетовкой, а второй находился в составе 20-й армии.

Накануне захвата немцами Смоленска 57-я дивизия стремительным маневром выдвинулась в район села Красное и завязала упорные бои с противником, пытавшимся развить наступление на этом направлении.

По моей просьбе Василий Александрович Мишулин поделился своими воспоминаниями о боях в середине июля 1941 г.:

«Наступило время подачи сигнала для выступления передового отряда, в голове которого я находился вместе с командиром 57-го мотострелкового полка майором Осокиным. Головная и боковые заставы на местах, связь установлена. Приблизительно в 6 — 6.30 утра слышу стрельбу, и одновременно поступили данные от подполковника Холмогорцева, моего заместителя по строевой части, возглавлявшего разведбатальон, о том, что им встречено охранение противника и что обход слева успеха не имел. У разведчиков была подбита одна машина, у гитлеровцев же сгорело два танка. Справа от разведчиков двигалась колонна (до 25 — 30) танков противника. Головная застава завязала бой на восточной окраине Красного. Стало известно также, что перед нами мотоциклисты. Отдаю приказание к бою. Сейчас же [239] мотострелковый батальон с двумя взводами танков БТ-7 и одной батареей бросается в решительное наступление. В результате 30-минутного боя разогнан вражеский мотоциклетный полк на восточной окраине Красного. Вслед за этим правый дозор донес, что в селе танки и пехота противника.

В это же время противник с южной стороны открыл сильный артогонь по передовому отряду и по главным силам дивизии. На восточной окраине Красного появилась танковая рота, однако она не атаковала передовой отряд, а повела огонь с места. Главные силы дивизии приняли боевой порядок. Появилась авиация противника и прижала наши войска к земле. Во время бомбежки из Красного в восточном направлении начали отходить погранотряд и местные партизаны. Увидав наши танки, они сразу же прекратили отступление и залегли. Я приказал командиру отряда оставаться в моем распоряжении.

Машины 57-го мотострелкового полка по команде ушли в укрытие. В это время противник продолжал бомбить главные силы и автомашины и одновременно открыл беглый артогонь из с. Красное. По шоссе, прямо на наши боевые порядки, на [240] полном ходу развернутым строем шли девять немецких танков. Артиллерийский дивизион встретил их огнем прямой наводкой. В течение 10 — 15 минут было подбито четыре вражеских танка, остальные развернулись и скрылись в Красном. Появилась пехота противника, она дважды поднималась в атаку, но огнем пулеметов и артиллерии была прикована к земле. На основной дороге перед нами танки больше не появлялись, но на правом фланге перед погранотрядом противник силою до батальона с 15 танками начал наступление. К этому времени артполк уже занял огневые позиции и своим огнем приостановил наступление врага. Главные силы дивизии заняли оборону по опушке леса, перекрыв основную дорогу с. Красное — ст. Гусино. Наспех занятая позиция была крайне невыгодной, а поэтому пришлось остальные силы дивизии подтянуть к передовому отряду, а передовой отряд, в свою очередь, отвести к главным силам. Пехота и танки противника при сильной поддержке авиации и артиллерии в течение дня трижды атаковали, но успеха не имели. С наступлением темноты бой с превосходящим противником закончен.

За первый день боя было взято в плен пять солдат и ефрейтор и подбито девять танков противника. Первая ночь на новых позициях была для дивизии крайне напряженной, так как не имелось связи с соседями ни справа, ни слева. Потери за день в людях были невелики, сгорела автоцистерна, было разбито одно орудие и выведена из строя бронемашина. За день между боями и ночью были отрыты одиночные окопы и окопы на отделение, техника была замаскирована, на флангах созданы засады. Во втором эшелоне (он же и резерв дивизии) осталась танковая рота разведбатальона.

Наиболее доступная местность для действия танков была перед левым флангом дивизии. На этом фланге была создана засада из двух 76-мм орудий, двух бронемашин и отделения пехоты. В этом же направлении была выслана пешая разведка в составе одного взвода. Приблизительно в 23 — 24 часа разведка услышала лязг гусениц и шум моторов. Укрывшись в перелеске, разведчики установили наблюдение за движением танков. Вскоре на позициях артиллерийской засады услышали движение танков в этом направлении. Там находился командир мотострелкового полка Осокин. Три вражеских танка развернулись строем на дистанции метров 10 друг от друга. Подойдя к нашему переднему краю метров на 200, они открыли артиллерийский и пулеметный огонь. Как только противник вспышками огня обнаружил себя, была подана команда: «Огонь'» Эта ночная перестрелка продолжалась несколько минут, затем наступила неприятная тишина. Услышав стрельбу и выяснив по телефону в чем дело, я прибыл к командиру полка. Выяснилось, что [241] два вражеских танка стоят с разбитыми гусеницами и катками. У нас раненых не оказалось, почему-то противник вел огонь очень высоко над окопами наших войск. Возможно, предполагал этим налетом создать панику.

Уточняя обстановку вместе с Осокиным, мы услышали артиллерийскую и пулеметную стрельбу на нашем правом фланге. Через некоторое время противник открыл минометный огонь по нашей обороне. Одновременно он выбросил массу осветительных ракет. Мы предположили, что противник и на нашем правом фланге тоже пытается вызвать панику, либо стремится держать в напряжении наши войска. Возвратилась пешая разведка. Командир взвода доложил: «Окопы врага по опушке леса, в течение 30 минут наблюдали как подходили группы солдат к окопам, о чем-то разговаривали и обратно уходили в глубь леса, слышно движение танков, удалось схватить «языка» — это танкист, вероятно, из тех танков, которые мы пропустили. Когда его свалили на землю в кустах, он успел что-то крикнуть, и после его крика появились осветительные ракеты и была открыта стрельба из автоматов по тому месту, где мы находились. Когда мы пробирались к своим, то впереди нас разрывались немецкие мины и снаряды. Один боец ранен в плечо осколком мины».

Полученные от пленного данные о противнике были, однако, чрезвычайно скудны. Тем не менее было ясно, что гитлеровцы ютовят наступление и надо быть готовым ко всяким неожиданностям. Наступил рассвет. Оставив КП Осокина, я вернулся на КП дивизии. Приблизительно в 5.30 — 6.00 утра начался новый налет авиации, но не на передний край, а на тылы и штаб дивизии. Потери от налета авиации — пять человек раненых, две транспортные автомашины подбиты. Час спустя противник открыл сильный минометный и артиллерийский огонь с одновременным налетом авиации (девять самолетов). Артиллерия и минометы обрабатывали наши окопы, авиация вновь бомбила тылы и штаб дивизии. В это же время поступило сообщение, что враг наступает. Его боевой порядок — впереди до двух рот танков, развернутым строем за танками в пятидесяти метрах пехота. Спешу на НП артиллеристов. Командир артполка подполковник Дубинский по ранее разработанному плану открыл сильный артогонь по танкам и пехоте противника. Танки и пехота гитлеровцев под огнем начали метаться из стороны в сторону. Я приказал усилить огонь всеми средствами. В результате противник не выдержал и отошел в свое исходное положение. Отдав некоторые распоряжения, я возвратился на КП дивизии. Мои НП были в первой линии окопов на правом и на левом фланге в непосредственном соприкосновении с бойцами. На правом фланге, как правило, находился мой заместитель [242]подполковник Холмогорцев, я находился на НП вместе с командиром полка на левом фланге. Правда, такое расположение до некоторой степени было неудобно, но, исходя из оценки местности, другого выхода не было. КП дивизии был расположен в лесу в 2 км от линии окопов.

Командир мотострелкового полка майор Осокин оправдал мои надежды. На первый взгляд он производил впечатление человека медлительного и даже тугодума. Однако в бою он мгновенно преображался. Приказания воспринимал быстро, моментально ориентировался в обстановке, решительно, четко и кратко отдавал приказания, не поддавался панике и презирал паникеров. Таким он показал себя за время наших совместных боевых действий. Хорошо показал себя и мой заместитель подполковник Холмогорцев.

В 10.00 утра немцы повторно перешли в наступление. Открыли сильный минометный и артиллерийский огонь по тылам и штабу дивизии. Я не успел прыгнуть в щель и был ранен в голову осколком мины.

Когда прекратился артиллерийский и минометный огонь, появилась девятка самолетов, которая бомбила одновременно линию окопов и тылы дивизии. После ранения я чувствовал адскую головную боль и тошноту. Начальник медико-санитарной службы Каруник сказал мне, что донес в штаб 16-й армии о моем тяжелом ранении и уже получил приказание эвакуировать меня в госпиталь в г. Смоленск. Я ответил, что в госпиталь не поеду, и потребовал доложить обстановку. Мне сообщили, что наступление противника приостановлено, на фронте затишье. Головная боль и тошнота все усиливались. К этому прибавилось еще одно — стал плохо слышать. По настоянию комиссара дивизии полкового комиссара Вольховченко и начальника штаба майора Рудого я вынужден был уехать в госпиталь, но сказал, что вряд ли там останусь. В нескольких километрах от Смоленска мы обратили внимание на поспешно отходящие отдельные группы наших солдат. Остановив машину, выяснили, что подразделения отходят к Ярцеву, так как в Смоленск ворвались гитлеровцы. Решил вернуться в дивизию и по дороге заехать на КП 16-й армии, чтобы узнать обстановку и получить медицинскую помощь. Мимо проехала легковая машина, в которой я узнал сидящего рядом с шофером генерал-лейтенанта А. И. Еременко. В это время адъютант доложил, что в соседнем перелеске, в полукилометре впереди нас и метрах в пятидесяти от дороги, действует десант противника в 15 — 20 человек. Я к этому сообщению отнесся скептически, так как только что машина генерала Еременко прошла мимо этого леска, но стрельбы не было слышно. Мы тронулись в обратный путь от Смоленска на ст. Гусино. Проезжаем мимо злополучного леска, вдруг внутри машины что-то [243] подорвалось. Послышалось цоканье пуль о башню. Приказываю водителю ехать быстрее. Но мотор снижает обороты. Водитель, к счастью, сообразил, что бензин в баке на исходе, быстро переключил подачу горючего из второго бака. Проехав метров восемьсот, остановили машину и вышли, чтобы посмотреть ее. Оказалось, что мелкокалиберным снарядом пробиты лонжероны под передним сиденьем. Поэтому-то нас так и тряхнуло. Мы заехали на КП Тве следы пулевых попаданий попаданий на башне ! ntl™ И а'рмии' я доложил командарму генералу Луюшу о положении в дивизии, о данных, собранных в дороге. В это время на КП 16-й армии находились генерал-лейтенант Еременко, командующий 19-й армией генерал-лейтенант Конев, начальник штаба 16-й армии полковник Шалин, его заместитель полковник Рощин. Генерал Еременко усомнился в справедливости той части моего доклада, где говорилось о десанте. Он сказал, что его в этом месте никто не обстрелял. Однако, когда я показал собравшимся машину, мне поверили. Тут же были отданы распоряжения о ликвидации десантников. [244]

Генерал Еременко, сразу обратив внимание на мою перевязанную бинтом голову и не совсем уверенную из-за сильной головной боли речь, сказал мне: «Да вы же, батенька мой, ранены, отправляйтесь-ка к медикам и выясните у них, можете ли вы быть в строю». В это время к генерал-лейтенанту подошел незнакомый мне генерал-майор и стал докладывать об обстановке под Смоленском.

Однако оказалось, что заместитель командующего фронтом знал обстановку значительно лучше докладывавшего, так как с целью выяснения ее на месте только что ездил в район города. Я пошел к медикам. Они тут же заявили о необходимости госпитализации, но я наотрез отказался и потребовал, чтобы меня перевязали поаккуратнее и дали что-нибудь от головной боли и тошноты, так как это мучило меня особенно сильно.

В штаб своей дивизии я прибыл с наступлением темноты, вызвал командиров частей, выслушал их краткие доклады. Положение оказалось крайне тяжелым. К этому времени была установлена связь справа — с танкистами полковника И. П. Корчагина{14} и слева — с 46-й стрелковой дивизией Филатова. Но между нами оказались очень большие разрывы как справа, так и слева, и их нечем было закрыть. Таким образом, оказалось, что 57-я танковая дивизия во взаимодействии с соседями принимала на себя удар механизированных соединений гитлеровцев, которые стремились как можно быстрее разделаться с войсками, противостоящими им, с тем чтобы усилить свою смоленскую группировку и как можно быстрее закрепиться в городе.

Я проинформировал собравшихся офицеров о положении дел на фронте 16-й армии, изложив содержание информации, полученной на КП 16-й армии от подполковника Рощина. Приказал командирам частей довести до всего личного состава, что фашисты сосредоточили крупные силы под Смоленском с целью как можно быстрее овладеть им. Противник проводит одну атаку за другой, но без особого успеха, и несет большие потери.

Подчеркнул, что наша задача — во что бы то ни стало удерживать занимаемый рубеж и ни одному человеку, ни одному подразделению без приказа не оставлять своих позиций. Приказал майору Рудому еще раз доложить обстановку полковнику Шалину и просить подкреплений.

К рассвету следующего дня прибыла мотострелковая дивизия 5-го механизированного корпуса, но по своим силам и численности она едва ли превосходила стрелковый батальон, зато была закалена в предыдущих боях в составе корпуса. Прибывшие, как и наши танкисты, в любой обстановке, несмотря на сильные бомбежки с воздуха и адский артиллерийский и минометный огонь, умело отражали атаки танков и пехоты гитлеровцев. В то время, как мы вели бои под Красным, наш 115-й [245] танковый полк сражался в отрыве от своей дивизии. 15 июля он вышел из оперативного подчинения 1-й мотострелковой дивизии и был направлен в район Благовещенки в оперативное подчинение 18-й стрелковой дивизии. Полк опоздал прибыть в дивизию, так как она отошла на восток. Утром 17 июля полк в составе трех батальонов атаковал колонну противника в движении между Копысью и Горками. Своей неожиданной атакой подавил мотоциклетный полк и разорвал танковую колонну, в результате одна ее часть поспешила на Горки, а другая возвратилась на Копысь.

К утру 17 июля 115-й полк вернулся в дивизию в составе четырех рот по 15 машин в роте.

Районом расположения полка была мною указана ст. Гусино для восстановления материальной части и отдыха. Одну танковую роту пришлось выдвинуть южнее моста ст. Гусино в резерв.

Было принято решение сократить все, что можно, в тылах дивизии и поставить в строй. Кроме того, к нам присоединилось около 30 человек, случайно оторвавшихся от своих подразделений, среди них были связные, ординарцы и два водителя транспортных машин, вышедших из строя. Посоветовавшись с комиссаром дивизии полковым комиссаром Д. Т. Вольховченко, мы решили передать этих людей в мотострелковый полк.

До 20 июля каждый день воины этого участка фронта 16-й армии отражали по две, три сильные атаки неприятеля. Главное преимущество врага было в авиации, в танках и артиллерии

В нашей исторической литературе справедливо отмечается, что гитлеровцы боялись ночных действий. В целом это совершенно верно. Что касается того участка, где мы оборонялись, то каждую ночь они проводили ночную разведку, правда, небольшими силами до взвода пехоты, усиленного двумя, тремя танками. Действия вражеской разведки в ночных условиях проводились обычно на флангах дивизии. Это было учтено, а поэтому их разведка, как правило, попадала под огонь наших подразделений, находящихся в засадах, и успеха не имела.

Данные о противнике наш штаб имел ограниченные. Враг на протяжении нескольких дней вел усиленную разведку на флангах дивизии, а это давало возможность предполагать, что неприятель будет стремиться овладеть гусинским мостом. 18 июля приблизительно в 15 часов на гусинский мост со стороны Дубровно двинулось до двух рот танков с пехотой и со стороны Сырокоренья — танковый десант в 10 — 12 машин. Попытка захватить гусинский мост была сорвана нашей танковой ротой, в составе которой находилась и пехота. Гитлеровцы ушли в обратном направлении, оставив до 10 подбитых машин. Если бы им удалось захватить мост, то были бы отрезаны 13-я и 17-я дивизии 5-го механизированного корпуса. [246]

С вечера 19 июля стало известно, что соседи справа — танкисты полковника Корчагина — получили приказ отойти на северный берег Днепра. Мы никаких указаний еще не получили. Обстановка же складывалась так, что для сохранения живой силы и техники надо было своевременно оторваться от противника, наседавшего с флангов и фронта. Срочно были вызваны командир приданной мотострелковой дивизии 5-го механизированного корпуса и командиры частей дивизии. Изложив обстановку, я дал приказ отходить. План отхода был прост. Первым отходил разведбатальон, за ним следовал штаб, артиллерия. Восточнее дороги, лесом, включая его опушку, отходил наш 57-й мотострелковый полк, и мотострелки из приданной дивизии прикрывали отход с фронта. Когда разошлись командиры частей, начальник штаба Рудый доложил, что из штаба армии получена радиограмма с приказом об отходе, начало которого назначено на час ночи 20 июля.

К этому времени дорога Красное — ст. Гусино уже была перехвачена немецкой пехотой, из-за этого разведбатальон вынужден был вступить в бой в ночных условиях. Лишь к 6.00 утра силами мотострелковой дивизии и разведбатальона дорога была очищена. Здесь проявилась боязнь гитлеровцев проводить серьезные наступательные действия ночью. Они нанесли удар с фронта вдоль дороги лишь около 7 часов утра 20 июля. С началом наступления неприятеля основная тяжесть боя легла на плечи 57-го мотострелкового полка. Полку удалось оторваться от противника и перейти гусинский мост к полудню. Мост прикрывала танковая рота и артиллерия 5-го мехкорпуса, остававшаяся на противоположном берегу реки. Я был с мотострелками и встретился на мосту с генерал-майором Журавлевым, заместителем командира 5-го мехкорпуса. Он контролировал подготовку моста к взрыву. Мне стоило немалых трудов уговорить его отложить взрыв до переправы танковой роты. Если бы я задержался некоторое время при танковой роте, пришлось бы и мне вместе с танкистами выкупаться в Днепре. К счастью, все прошло хорошо. После переправы нашей танковой роты мост был взорван.

К 15 часам дивизия сосредоточилась в районе ст. Гусино. За время боев под с. Красное наша дивизия получала небольшие подкрепления в живой силе, хотя эти подкрепления были и незначительными по числу, но по боевым качествам это были опытные воины. Поэтому в 8-дневных боях под с. Красное все атаки противника отражались с большими потерями для него, несмотря на огромное количественное превосходство гитлеровцев в живой силе и технике»{15}.

В дальнейшем, ведя тяжелые бои, танковая дивизия Мишулина оказалась в окружении, но под руководством своего командира, несмотря на серьезные осложнения из-за ранения и [247] контузии не оставлявшего своего поста, с боями вышла на новые рубежи.

В приведенных воспоминаниях Василия Александровича весьма скромно рассказано о больших героических делах, которые во многом способствовали действиям 16-й и 20-й армий в районе Смоленска.

Я был хорошо осведомлен о боевых подвигах танкистов, о них мне много говорили также командармы Лукин иКурочкин. Полковник Мишулин был представлен к званию Героя Советского Союза и к воинскому званию генерала.

При этом имел место такой небезынтересный случай. Моя реляция о Мишулине заканчивалась следующими словами: «…Представляю полковника Мишулина к званию Героя Советского Союза и к воинскому званию генерала. Генерал-лейтенант Еременко». При передаче этого текста шифром по телеграфу он «трансформировался» и стал выглядеть так: «Представляю полковника Мишулина к званию Героя Советского Союза и к воинскому званию генерал-лейтенанта. Еременко».

Читая через несколько дней газету, я узнал, что В. А. Мишулину присвоено звание не генерал-майора, а генерал-лейтенанта танковых войск и звание Героя Советского Союза.

Офицерский состав Красной Армии в то время в своем подавляющем большинстве уже обладал теми качествами, которые необходимы для ведения упорной борьбы с сильным врагом: преданность Родине, воля к победе, самоотверженность, умение вести за собой подчиненных. В трудные дни вражеского наступления наш командный состав учился воевать с подвижным и сильным противником. Наука была тяжелая, но необходимая.

Задача состояла в том, чтобы научить офицеров маневрировать своими соединениями, частями и подразделениями, смело контратаковать. Кроме этого, мы стремились воспитать в наших офицерах еще два качества, которые я лично считал и считаю чрезвычайно важными.

Первое качество — забота начальника о подчиненных войсках. Она должна проявляться прежде всего в том, чтобы ставить свои войска в выгодное положение по отношению к противнику, создавать этим преимущество над противником, лично организовывать бой, постоянно учить войска умению воевать, воодушевляя их своим присутствием, заботиться о непрерывном материальном обеспечении и снабжении боеприпасами.

Второе качество — непрерывная правдивая информация вышестоящего начальника о своих войсках и о противнике. Зная истинное положение дел, начальник примет наиболее выгодное решение и не поставит подчиненные войска под напрасный удар. [248]

Остановимся на обстановке, сложившейся на Западном фронте в конце июля.

В это время упорные бои развернулись почти на всем протяжении Западного фронта. Особого ожесточения они достигли в районе Ярцево 19 — 20 июля. Город несколько раз переходил из рук в руки. Однако решительного успеха сражавшаяся здесь наша 101-я мотострелковая дивизия добиться не смогла. В районе Ярцево противник превосходил нас в силах, особенно в авиации и минометах, и все атаки наших войск разбивались о его яростное сопротивление.

Тем не менее враг был здесь остановлен и скован. Это не позволило ему завершить окружение смоленской группировки советских войск восточнее Смоленска и развернуть наступление на Дорогобуж, Вязьму.

В период 19 — 21 июля значительно усложнилась обстановка в районе юго-восточнее Смоленска. 10-я танковая дивизия противника, наступавшая в направлении Вязьмы, 19 июля своим передовым отрядом вышла к Ельне. 19-я стрелковая дивизия 24-й армии, оборонявшая Ельню, не сумела обеспечить оборону города, и Ельня была сдана. Таким образом, противнику удалось создать здесь плацдарм, довольно далеко выдвинутый на восток.

Выход гитлеровцев на линию Великие Луки, Ярцево, Ельня сделал еще более тяжелым положение Западного фронта, у которого почти не осталось резервов. В связи с этим Ставка Верховного Главнокомандования 20 июля издала директиву о вводе на Западном направлении войск Резервного фронта{16}. Это изменяло на некоторых участках соотношение сил в нашу пользу.

Войсками 29, 30, 24 и 28-й армии, которые заканчивали сосредоточение и развертывание на рубеже Осташков, Ржев, Ельня, Брянск, приказывалось частью сил перейти в наступление с задачей во взаимодействии с войсками 20-й и 16-й армий разгромить противника севернее и южнее Смоленска.

29-я армия получила задачу наступать из района южнее Торопца силами трех стрелковых дивизий в юго-западном направлении и во взаимодействии с 30-и армией уничтожить смоленско-ярцевскую группировку противника.

30-я армия получила такую же задачу и должна была наступать силами трех стрелковых дивизий (группа генерал-майора В. А. Хоменко) из района юго-западнее Белый.

24-й армии силами трех стрелковых дивизий (группа генерал-лейтенанта С. А. Калинина) и группе генерал-лейтенанта К. К. Рокоссовского (три стрелковые дивизии) предстояло наступать из района Ярцево на Смоленск, тесно взаимодействуя с 30-й армией. [249]

И, наконец, 28-я армия силами двух стрелковых дивизий (группа генерал-лейтенанта В. Я. Качалова) получила приказ наступать на Смоленск с юго-востока из района Рославля.

Вместе с членом Военного совета фронта Лестевым я поехал в 30-ю армию, чтобы оказать ее командованию практическую помощь в организации наступления. Армией командовал, как уже говорилось, генерал-майор В. А. Хоменко{17}. Он и многие его офицеры ранее служили в пограничных войсках. Это были храбрые, дисциплинированные и глубоко преданные нашей Родине командиры.

Кроме трех дивизий 30-й армии, в группу Хоменко для наступления привлекалась одна дивизия из состава 19-й армии и 107-я мотострелковая дивизия под командованием полковника Добручева, имевшая около 200 танков (более половины из них были устаревшие Т-26).

На подступах к исходным позициям вражеская авиация сильно потрепала дивизии 30-й армии, но сорвать их переход в наступление не смогла. [250]

В тяжелых условиях непрерывного воздействия с воздуха и труднопроходимой местности наши части сосредоточились на исходных рубежах и начали наступление. Я побывал один-два раза в каждой дивизии и видел, что наши воины все больше приобретают боевой опыт. С радостью я думал о том, что скоро, очень скоро, врагу не поздоровится.

Во время этой операции противник понес серьезные потери. На участке одной лишь 107-й мотострелковой дивизии, продвинувшейся за четыре дня боев на 20 — 25 км, осталось 700 вражеских трупов и более 200 подбитых танков и бронемашин. Командир дивизии полковник Добручев по моим указаниям применил следующую тактику наступления: вначале развернутым фронтом двигались танки. Они проходили исходное положение пехоты и сближались с врагом. Противник, конечно, начинал их обстреливать.

В это время наша артиллерия засекла вражеские огневые точки и открыла по ним огонь, чтобы прикрыть танки и обеспечить их продвижение. Затем вступала в бой наша пехота, стараясь двигаться непосредственно за танками.

Схематично получалось так. Впереди «движется» артиллерийский и танковый огонь, за ним следуют танки, за ними пехота, за пехотой артиллерия. Таким образом, артиллерия обеспечивала танки, танки обеспечивали пехоту, а та в свою очередь обеспечивала артиллерию. После скачка на 2 — 3 км делалась тактическая пауза, которая, однако, не представляла собой перерыва в бою. Пехота, закрепившись на достигнутом рубеже, вела прицельный огонь, артиллерия подтягивалась, организовывала новые наблюдательные пункты и огневые позиции, танки пополняли боекомплект и вели огонь как огневые точки.

Теперь все это так понятно, а тогда боевого опыта было мало, многие командиры никогда еще не командовали частями в бою. Важно было научить их организации взаимодействия различных родов войск и целеустремленному ведению наступательного боя.

Описанные выше построения боевых порядков и организация взаимодействия пехоты, танков и артиллерии вполне себя оправдали, так как глубокие боевые порядки вражеской обороны требовали организованного их преодоления, «с разбегу» одним ударом их нельзя было взять.

Вот так на поле боя начали практически вырабатываться приемы и методы взаимодействия родов войск в наступательном бою.

В этих боях многие части показали исключительно высокие боевые качества. У меня сохранился черновик одного документа, который я писал там же, на поле боя, командиру 237-го стрелкового полка: [251]

«Командиру 237-го стрелкового полка майору Добровольскому военкому ст. политруку Горбачеву начальнику штаба полка капитану Кузьмину

За героические действия в течение 28 — 29 июля с. г. по разгрому фашистов вы, комиссар и начштаба полка представлены к правительственной награде — ордену Красное знамя.

Действуйте и впредь с большевистской настойчивостью.

Командующий Зап. фронтом генерал-лейтенант Еременко

Член Военного совета див. комиссар Лестев

29.VII.41 г.»{18}

Во время боя 107-й мотострелковой дивизии произошел очень характерный случай, о котором я донес 30 июля главнокомандующему Западного направления: «Танки КВ в руках храбрых людей делают чудеса. На фронте 107-й мед мы пускали один танк КВ подавить противотанковую батарею противника и он, выполняя эту задачу, подавил артиллерию, ходил по огневым точкам противника, получил более 200 попаданий и ни одного сквозного поражения, несмотря на то, что по КВ стреляла артиллерия всех систем»{19}. У нас часто танки выходили из строя не в силу поражения их противником, а главным образом из-за неуверенных действий экипажа. Поэтому мы в дальнейшем при комплектовании экипажей отбирали на КВ лучших танкистов.

В период 20 — 28 июля продолжались упорные напряженные бои. Сил для окружения смоленской группировки у нас, конечно, было недостаточно, тем не менее мы вынуждены были поставить перед войсками такую задачу по настоянию Ставки. Осуществление ее имело бы важное значение, так как наступление противника на этом направлении было бы приостановлено, что во многом облегчило бы положение 16-й и 20-й армий, сражавшихся в полуокружении. К сожалению, это было нереально.

Наряду с действиями группы Хоменко, о которых я уже кратко рассказал, наступательные действия вели и группы 29-й, 24-й армий, и группа Рокоссовского. Их общей задачей было уничтожить смоленскую группировку противника.

В попытках нанести поражение группировке врага, вышедшей в район Смоленска, приняла активное участие также и группа Качалова, состоявшая из нескольких соединений 28-й армии, выдвигавшейся в числе других объединений в прифронтовую полосу. [252]

28-я армия начала прибывать в начале июля 1941 г. и развертывалась на широком фронте, как бы образуя пунктирную линию второго эшелона Западного фронта. Правый фланг армии был севернее Ельни, а левый — южнее Брянска. Каждой дивизии отводился участок для оборудования рубежа обороны более 45 км по фронту.

В качестве штаба армии был использован штаб Архангельского военного округа, прибывший в г. Киров Брянской области в конце июля 1941 г. Все воинские соединения армии формировались в различных частях Советского Союза и прибывали к месту дислокации в первой половине июля. Поэтому штабу армии и его работникам личный состав воинских соединений армии был совершенно незнаком. Изучение личного состава происходило уже в процессе приема штабом соединений. В составе командования соединений, а также среди офицерского состава частей значительный процент составляли командиры, призванные из запаса. Как показали боевые действия, в которых принимала участие 28-я армия, личный состав армии продемонстрировал преданность Родине, стойкость, мужество и героизм.

Уместно несколько подробнее охарактеризовать усилия командования, войск и местного населения по созданию оборонительных рубежей в этом районе, ибо здесь затем пришлось сражаться войскам Брянского фронта, о действиях которого речь пойдет ниже.

К 10 июля войска 28-й армии еще не закончили выдвижение на назначенные им рубежи. Из 19-й стрелковой дивизии, направлявшейся в район Ельни, прибыло только два стрелковых полка. Их личный состав занимался сооружением оборонительной полосы для прикрытия Ельни, к этим работам широко привлекалось и местное население. К указанному сроку западнее Ельни был отрыт противотанковый ров протяженностью до 2 км, окопные работы были выполнены лишь на 25 — 30%.

149-я стрелковая дивизия занимала оборону в районе Михайловки и также проводила оборонительные работы с привлечением местного населения.

217-я стрелковая дивизия была разрознена в пути следования по железной дороге, два ее первые эшелона выгрузились на станции Бетлица (80 км восточнее Рославля), т. е. в назначенном районе, а остальные эшелоны разгружались в Брянске и следовали к Бетлице походным порядком. Это задержало оборонительные работы и развертывание соединения на рубеже обороны на несколько дней, так как в пешем строю предстояло преодолеть около 100 км.

145-я стрелковая дивизия прибыла в район Жуковки (50 км северо-западнее Брянска) и приступила к созданию полосы обороны. [253]

120-я стрелковая дивизия к 10 июля выгрузилась в районе Новоселки, все части дивизии прибыли в назначенный район, за исключением двух эшелонов, и приступили к созданию обороны и отрывке окопов. Они построили около километра противотанкового рва, сделав 2300 м эскарпов.

222-я стрелковая дивизия прибыла в район Красного (40 км юго-западнее Брянска), выполнив к 10 июля до 50% окопных работ. [254]

89-я стрелковая дивизия выгружалась на станциях Жиздра, Брянск, Карачев и сосредоточилась походным порядком в районе станции Стяжное (15 км южнее Брянска). Эта дивизия также с 10 июля начала оборонительные работы{20}.

Всюду в строительстве оборонительных сооружений принимало активное участие и местное население. Как воины, так и жители окрестных городов и сел работали с большим энтузиазмом. Так, воин 277-го артиллерийского полка 145-й стрелковой дивизии Гордеев заявил:

«Нужно работать в настоящее время день и ночь, чтобы быстрее закончить оборудование наблюдательных пунктов и огневых позиций»{21}. Свои слова он оправдал делом.

Хорошо работали в этом полку также и воины огневого расчета младшего сержанта Балабонина, который в это время был принят кандидатом в члены ВКП(б){22}.

Но строительство оборонительных сооружений ограничивалось главным образом земляными работами, отрывкой окопов, ходов сообщений, эскарпов, противотанковых рвов. Строительство дотов не производилось, так как не было строительных материалов, не было также мин, проволоки и т. п. Если учесть при этом ширину фронта, которая была отведена армии, нетрудно понять, что оборона на этом рубеже была фактически лишь обозначена. Положение усугублялось слабой обеспеченностью средствами связи, что крайне затрудняло управление войсками.

В условиях маневренной войны такого рода оборонительная линия могла сыграть положительную роль, если бы у командующего армией имелись солидные подвижные резервы, способные быстро выдвигаться на угрожаемые участки. Однако лишь после 16 июля 1941 г. по указанию Генштаба начала создаваться из войск 28-й армии небольшая ударная группа в районе Рославля, в то время как главные силы армии продолжали оставаться на прежних рубежах, не получая подкреплений. Рославльскую группу было приказано возглавить командующему 28-й армией генерал-лейтенанту В. Я. Качалову. В оперативных документах она стала называться группой Качалова, причем ей была поставлена активная наступательная задача. 21 июля войска группы, продолжая сосредоточение, начали подготовку к проведению наступательной операции.

Не дремал на этом направлении и противник, усиленно ведший разведку, бомбивший и обстреливавший с воздуха сосредотачивавшиеся части. Особенную активность враг проявлял вдоль Варшавского шоссе.

В группу Качалова вошли 149-я, 145-я стрелковая и 104-я танковая дивизии.

149-я стрелковая дивизия (командир генерал-майор Ф. Д. Захаров{23}), имея главную группировку на левом фланге, к 22 июля [255] сосредоточила авангарды на рубеже Крутцовка, Самодидино, Старинка. 568-й стрелковый полк с 314-м гаубичным артиллерийским полком без двух батарей — в районе Давыдовка, Чистик, Хатеевка. 479-й стрелковый полк с 2-м и 3-м дивизионами 426-со гаубичного артиллерийского полка и одной батареей 314-го артиллерийского полка — на участке Бутоки, Барсуки, северная окраина Красного Холма. 744-й стрелковый полк с дивизионом 488-го корпусного артиллерийского полка, дивизионом 426-го гаубичного артиллерийского полка, батареей 314-го артиллерийского полка — на участке Раковка Восточная, Раковка Западная, южная окраина Красного Холма.

145-я стрелковая дивизия, прибывшая из Орла (командир генерал-майор А. А. Вольхин{24}), к этому же времени занимала оборону общей протяженностью до 40 км по р. Десна. 403-м стрелковым полком с двумя дивизионами 516-го гаубичного артиллерийского полка и двумя дивизионами 364-го корпусного артиллерийского полка на участке Верхняя Осиновка, Ботвиновка. Один батальон 403-го стрелкового полка получил задачу обеспечить переправу на р. Остер. 599-й стрелковый полк [256] 145-й дивизии одним батальоном с дивизионом 349-го корпусного артиллерийского полка и батареей 255-го отдельного артиллерийского дивизиона оборонял участок Рогово, Малаховка, Лесники. 3-й батальон этого полка сосредоточивался в районе Халиповки, 2-й батальон нес службу регулирования в г. Рославле. Командир этой дивизии генерал-майор Вольхин был назначен начальником гарнизона г. Рославля с задачей навести в нем соответствующий порядок. Город был перевалочным пунктом для войск, идущих на запад, и встречного потока, остатков различных частей и соединений, выводимых из боя на переформирование и выходящих из окружения. Нередко его магистрали закупоривались и, по словам командира дивизии, стоило немалых трудов, чтобы наладить движение. С этой целью восточнее города был организован сборный пункт, где войска, выходившие из окружения, приводились в порядок, а затем они вливались в дивизию. Основные материальные ценности из города были эвакуированы, а военные объекты подготовлены к уничтожению.

340-й стрелковый полк 145-й дивизии с утра 20 июля был выдвинут в район Починка с целью овладеть аэродромом, к исходу этого дня вышел на рубеж севернее и восточнее Стодолища, по южному берегу р. Стометь, где воспретил разведгруппам противника проникнуть через наш передний край. Этот полк под командованием полковника П. И. Метальникова{25} входил первоначально в 46-ю стрелковую дивизию, дислоцировавшуюся перед войной в Иркутске, другие ее полки были уже брошены в бой в то время, когда этот полк прибыл в район Рославля и был включен в состав 145-й дивизии. П. И. Метальников получил задачу непосредственно в штабе группы Качалова совершить марш в район Починка, для чего ему выделялось из 145-й дивизии 200 автомашин. В ночь на 20 июля полк достиг указанного рубежа. Но при развертывании в боевой порядок подвергся сильному артиллерийскому и минометному обстрелу. Видимо, его передвижение было замечено разведкой гитлеровцев. Вместе с полком был командир дивизии А. А. Вольхин, помогавший П. И. Метальникову организовать управление в тяжелый момент, когда необстрелянный полк попал под ураганный огонь противника. Затем по приказанию командарма А. А. Вольхин вернулся в штаб дивизии, чтобы подготовить всю дивизию к бою.

104-я танковая дивизия (до войны 9-я танковая) была сформирована в Туркестанском военном округе в г. Мары, командир полковник В. Г. Бурков{26}. На Западный фронт в район станции Кировская (Фаянсовая), недалеко от Брянска, эшелоны дивизии начали прибывать 11 июля, а затем походным порядком двинулись в район Ельни. 21 — 22 июля дивизия принимала участие в боях за Ельню, обеспечивая удар 19-й стрелковой дивизии, [257] затем вышла из боя по приказу Западного фронта, чтобы войти в состав группы Качалова. При выходе из района Ельни дивизия понесла потери от авианалетов врага, особенно в 104-м мотострелковом полку. В это же время был убит и командир одного из танковых полков. Дивизия основными силами с боями выходила к исходу 22 июля в район Борисовочка, Ковали.

Таким образом, группа Качалова в составе 145-й, 149-й стрелковых и 104-й танковой дивизий сосредоточивалась севернее Рославля и должна была начать наступление с рубежа ст. Стодоли-ще, Деребуж в общем направлении на Смоленск, развивая удар вдоль шоссе Рославль — Смоленск, охватывая Смоленск с запада. Выход в район Смоленска намечался к 25 июля. Ставка поставила группе Качалова задачу: во взаимодействии с группами Хоменко, наступавшей в направлении Белого, Рокоссовского, наносившей удар в направлении Ярцево, и 20-й армией, действовавшей с северо-запада, уничтожить противника в районе Ярцево, Смоленск, Духовщина, Демидов.

23 июля группа Качалова перешла в наступление и отбросила передовые части противника за реки Беличек и Стометь во второй половине дня. 149-я стрелковая дивизия 568-м стрелковым полком вышла на рубеж Гута, северный берег р. Беличек, Ворошилово. 479-й стрелковый полк правым флангом вышел на северный берег р. Стометь юго-западнее Ворошилова.

Вот что рассказывает об этом командир 149-й дивизии генерал-майор в отставке Герой Советского Союза Захаров:

«149-я стрелковая дивизия первоначально занимала 30-километровую полосу обороны по р. Десна, седлая Варшавское шоссе. В середине июля дивизия получила приказ совершить 200-километровый марш по маршруту Рославль — Захарово — Ворошилово — Яхрома, не допустить продвижение противника в направлении Ельня. По этому маршруту дивизия следовала одной колонной.

На третий день марша, 22 июля 1941 г., при подходе к д. Захарово авангард дивизии был обстрелян артиллерийским и минометным огнем. Авангард с ходу сбил передовые части противника и завязал бой за д. Ворошилово. Головной полк (видимо, 568-й.— А. Е. ) под командованием полковника Пилинога расчленился побатальонно и продолжал движение вперед. Мы с командиром полка выехали в авангард. После доклада командира авангардного батальона я отдал приказ полковнику Пилинога: если дальнейшее продвижение головного батальона будет остановлено, нанести удар двумя батальонами с левого фланга и овладеть д. Ворошилово. Полк поддерживал легкий артполк. Затем мы возвратились к главным силам полка. Два батальона в расчлененном строю с запада и востока обходили д. Захарово. На окраину деревни были вызваны командиры других полков, [258] командиры батальонов, получившие указания, как вести себя при этом первом боевом крещении дивизии.

В 12.00 22 июля появились 60 немецких самолетов Ю-88. Они сделали несколько кругов и начали бомбить д. Захарове и ее окраины. Честно говоря, впечатление от разрывов бомб было ужасное, но, поскольку это было первое крещение дивизии, особенно необходимо было личным примером вселить мужество и спокойствие в солдат, и они, видя, что генерал и полковник, не обращая внимания на бомбежку, делали свое дело, действовали увереннее и смелее. Скоро бомбежка кончилась. Потерь было немного.

23 июля в Захарове прибыл командарм генерал-лейтенант В. Я. Качалов. Ознакомившись с данными разведки, он потребовал усилить продвижение. Я решил с рассветом 24 июля атаковать двумя полками с двух сторон д. Ворошилово, а командующему артиллерией дивизии полковнику Панкову приказал всю ночь вести по переднему краю противника и по д. Ворошилово методический артиллерийский и минометный огонь, изнуряя врага, не давая ему спокойно построить огневую систему обороны. Атаку решено было начать в 4.00, а в 3.50 дать 10-минутный артиллерийский налет.

Намеченная атака прошла успешно. Противостоящие силы врага понесли большие потери. Одних пленных было взято около 600 солдат и офицеров и большое количество всевозможных трофеев. Когда вели колонну пленных, мы с командующим армией В. Я. Качаловым следовали из д. Захарове в д. Ворошилово. На полпути встретили колонну. В это время несколько самолетов Ю-88 начали бомбить колонну пленных. Более сотни гитлеровцев было убито своей же авиацией, остальных доставили в штаб группы.

После этого боя на протяжении почти 60 км дивизия с боями продвигалась вперед, не встречая серьезного сопротивления»{27}.

145-я стрелковая дивизия 340-м полком перешла на северный берег р. Стометь южнее Лещиной Слободы. 729-й полк одним батальном занял Полуево на северном берегу р. Стометь, остальные батальоны остались на южном берегу этой реки. 403-й стрелковый полк находился в районе Новый Деребуж.

В ночь с 23 на 24 июля разведывательный батальон и отдельный отряд 145-й стрелковой дивизии выдвинулись вперед с задачей овладеть Малыми Хисловичами.

Вот что рассказал о действиях дивизии ее командир А. А. Вольхин:

«19 июля в 5.00 меня вызвал к себе командарм В. Я. Качалов. Он приказал мне достать карту и лаконично изложил следующий приказ: из исходного положения Стодолище и левее на 4 км, седлая шоссе, 145-й стрелковой дивизии 23 июля атаковать [259] противника и, наступая вдоль шоссе, овладеть аэродромом в Энгельгардовской. Правее нас атакует 149-я стрелковая дивизия и 104-я танковая дивизия.

Я понял, что атака противника планируется с хода, и попросил разрешения вывести дивизию из района, где она занимала оборону, и подготовить ее к наступлению, насколько позволяло время. Это диктовалось тем, что левофланговые полки от исходного положения для наступления находились в 40 — 50 км. Кроме того, попросил разрешения немедленно выехать в район исходного положения с командирами полков, батальонов и штабными работниками, отвечающими за организацию боя. Генерал выслушал меня внимательно и сказал: «Действуйте так, чтобы обеспечить успех удара, но оборону не нарушать, о выводе частей в исходные районы указание получите дополнительно». Владимир Яковлевич пожелал мне успехов, мы тепло попрощались.

Весь день командиры полков и штабов готовили и планировали бой, прокладывали маршруты, выбирали исходные рубежи и небольшими группами разведывали маршруты и противника.

В 18 часов 22 июля было дано указание о подготовке войск к маршу. До начала атаки оставалось 10 часов. Отдельным частям предстояло совершить марш до 40 км, несмотря на это, все части своевременно успели выйти в исходные районы и развернуться для наступления. Противник встретил наше наступление организованным огнем. Части медленно продвигались под сильным артиллерийским и пулеметным огнем.

Поступило указание командарма одному из полков дивизии с артиллерийским дивизионом совершить обходный маневр и атаковать неприятеля во фланг и тыл. Полк под руководством командира 1-го батальона майора Емельянова и комиссара полка батальонного комиссара Францева вначале имел успех и продвинулся на 3 — 4 км. Противник подбросил резервы и превосходящими силами потеснил полк.

На следующий день решение задачи флангового удара было повторено полком майора Кораблинова, но и этот полк не добился успеха. Боевые возможности дивизии заметно снижались из-за больших потерь в личном составе. Необходимость продолжать наступление, невзирая на большие потери, обусловливалась обстановкой, сложившейся под Смоленском и в районе Ельни. Так командарм разъяснил нам положение.

Противник имел почти четырехкратное превосходство. Наши люди, командиры, политработники, коммунисты, те, кто дрался в 145-й стрелковой дивизии, были уверены в ее силе и высоких моральных и боевых качествах. Следует отметить полкового комиссара Коншина, батальонного комиссара Федченко, начальника штаба дивизии майора Сихарулидзе, моего заместителя комбрига Романова, полковника Соколова, начальника связи майора [260] Фролова, командиров полков и батальонов майоров Емельянова, Кораблинова, Дрёмова, Татарчевского и многих других»{28}.

Проявляя громадную волю и командирскую настойчивость, В. Я. Качалов сумел в этих тяжелейших условиях многократного превосходства противника обеспечить продвижение своих сил, хотя и медленное, но настойчивое, угрожавшее флангам гитлеровских войск, наступавших на главном направлении. Упорство, с каким дрались дивизии группы, можно проследить по дням.

Так, 24 июля 104-я танковая дивизия к 9 часам утра сосредоточилась в районе Борисовочка, Ковали. Ее мотострелковый полк к этому времени вышел в район леса юго-восточнее Красноселья.

149-я стрелковая дивизия в это же время вышла на северный берег р. Беличек и заняла Ворошилово. Противник оказывал упорное сопротивление, но под давлением наших атакующих подразделений начал отход в разных направлениях. Перед фронтом 568-го стрелкового полка, в частности, враг отходил на северо-восток, а перед фронтом 479-го стрелкового полка — на север. Отходившие подразделения противника входили, видимо, в состав авангарда, так как основная группировка неприятеля, по данным нашей разведки, находилась северо-восточнее Починка. В районе Лещиной Слободы было обнаружено до роты пехоты с пулеметами и минометами.

К исходу этого дня (24 июля) войска группы Качалова развили успех на своем левом фланге в направлении Гореликова. К этому же времени на правом фланге сосредоточилась 104-я танковая дивизия в районе Пустошь, Пасское 1-е, Заборье, имея один полк на рубеже Ивановка, Герасимовка.

149-я стрелковая дивизия в результате контратак нескольких групп противника, вклинившихся в промежутки и стыки между нашими частями, отошла на рубеж по южному берегу реки Беличек и Стометь, достигнутый накануне. 569-й стрелковый полк отошел к Чернявке и лесу юго-западнее этого населенного пункта. 479-й стрелковый полк окопался в районе Рудня, Бережок. 744-й стрелковый полк — на рубеже Захаровки. После отхода части приводили себя в порядок. Перед фронтом дивизии было до 20 танков и пехота врага.

145-я стрелковая дивизия к исходу 24 июля своим 340-м стрелковым полком овладела Петровкой, отбросив на Васьково до двух пехотных рот противника. 599-й стрелковый полк, наступавший на Жиганово, Голеевку, вышел на рубеж высота 188,0, Романовка, оттеснив и частично уничтожив разведывательные подразделения врага. 729-й стрелковый полк овладел деревней Белый Ручей и высотой севернее Полуева. 403-й стрелковый полк развернулся из-за левого фланга дивизии и к утру [261] 25 июля вышел на рубеж Михайловка, Погары, Митюли, отрезая пути отхода противнику и развивая удар на Горелики.

25 и 26 июля, преодолевая упорное сопротивление противника, войска группы достигли линии Пустошь, Фадеева Буда, Тихоновка, Калиновка — 104-я танковая дивизия; Чернявка, Ворошилово, Лындовка — 149-я стрелковая дивизия; Осиновка, Пащево, Сартыновка, Барсуковские — 145-я стрелковая дивизия.

Продолжали наступление войска группы и 27 июля. При этом 104-я танковая дивизия получила задачу овладеть переправой на р. Хмара на участке Погуляевка, Егоровка; 149-я [262] стрелковая дивизия — овладеть переправами через р. Хмара на участке Понизовка — железная дорога; 145-я стрелковая дивизия частью сил должна была оборонять район Осиновки, Стометки, р. Хмара, а остальными частями также выполнять задачу по овладению переправами через р. Хмара.

Разведка группы установила, что противник подводит резервы из районов Орши и Смоленска, сосредоточивая механизированные части в районе Шумаево, Докудово, Иванино.

29 июля неприятель еще более усилил сопротивление, обстреливая наши боевые порядки артиллерийским и минометным огнем. Его авиация небольшими группами беспрерывно бомбила и штурмовала штабы, огневые позиции артиллерии, места сосредоточения пехоты. В этот день 104-я танковая дивизия передовыми частями вела бои южнее Дударевки и в районе Марченов-ки, преодолевая сильный огонь противотанковой артиллерии. 149-я стрелковая дивизия 568-м стрелковым полком вышла на рубеж Зимницы, отметка 213,2; 479-й стрелковый полк овладел Лындовкой. 744-й стрелковый полк правым флангом занимал Никулино, а левым — высоту с отметкой 192,1. Продвижению дивизии упорно противодействовали пехота, танки и артиллерия гитлеровцев.

145-я стрелковая дивизия 340-м стрелковым полком наступала на Васьково, также встречая сильное огневое противодействие. 729-й стрелковый полк вел бой на рубеже Мошек, Жигалова. 403-й стрелковый полк, наступая на Михайловку, вышел на рубеж высоты 196,7. 599-й стрелковый полк находился во втором эшелоне в районе Шаталово, Дундуковка, Старинка{29}.

Об этом бое имеются воспоминания командира 403-го полка майора Татарчевского. Из них следует, что командир дивизии генерал-майор Вольхин получил боевую задачу — занять оборону в районе Михайловка, Васьково, местечко Погост, безымянная высота. Последующей задачей было наступление в северо-западном направлении.

Сосредоточение частей дивизии происходило под покровом ночи. Время было очень ограничено, но, несмотря на это, оборонительный район был занят своевременно и оборудован. Командир 403-го стрелкового полка получил боевой приказ произвести ночной марш и на рассвете атаковать противника и завладеть д. Михайловка.

729-й стрелковый полк дивизии по замыслу командира дивизии тоже должен был совершить ночной марш и на рассвете одновременно с 403-м стрелковым полком или на несколько минут позже поддержать его ударом справа. 599-й стрелковый полк был во втором эшелоне дивизии.

Командир 403-го стрелкового полка серьезно отнесся к боевому приказу. Накануне марша задача была доведена до всех [263] офицеров и солдат. В авангард назначен 1-й батальон, усиленный полковой артиллерией и минометами. За авангардом двигался артиллерийский дивизион, затем остальные батальоны и полковые подразделения. Было тщательно продумано и организовано боковое и тыльное походное охранение. Ночной марш совершен был хорошо. Полк, не обнаруживая себя, скрытно подошел к исходному рубежу для атаки. На рассвете была произведена короткая артиллерийская и минометная подготовка по переднему краю обороны противника и после этого стремительная атака. Для гитлеровцев атака была столь неожиданной, что они не успели произвести ни одного выстрела. В захваченных окопах было брошено все оружие, потери врага были очень велики. В деревне был оставлен весь автомобильный и гужевой транспорт, а на ее противоположной окраине захвачен дивизион полевой артиллерии, расположенный на позициях.

Артиллерия и минометные подразделения полка меткой стрельбой обеспечили успех атаки. В этом бою особенно отличились командир 1-го батальона майор Емельянов, 1 и 2-я стрелковые роты и 1-я пулеметная рота. Хорошо действовали и остальные подразделения полка.

Через несколько часов после этой удачной атаки противник, однако, оправился, подтянул свежие резервы, вызвал авиацию и при поддержке артиллерии и танков перешел в контратаку. 403-й стрелковый полк, неся серьезные потери, вынужден был оставить захваченный рубеж и отойти на прежние позиции. Атака 729-го полка по ряду причин запоздала.

С 1 августа 403-й стрелковый полк совместно с остальными частями дивизии наступал в направлении Михайловка — Васьково. Противник превосходящими силами с танками и артиллерией стремился задержать наступление 403-го стрелкового полка, и это ему удалось, хотя и ценой больших потерь в людях и технике.

В заключение своих воспоминаний майор Татарчевский пишет: «Отвага и смелость солдат в единоборстве с танками противника была изумительной. Связки гранат, противотанковые гранаты, бутылки с горючей смесью и передвижные противотанковые мины были в то время главнейшим противотанковым оружием пехоты. Тем не менее танки противника зачастую как факелы пылали от бутылок с горючей смесью. При короткой остановке танков воины-добровольцы, рискуя жизнью, вскакивали на них и плащпалаткой закрывали смотровые щели, или выдвигались вперед с передвижными противотанковыми минами»{30}.

В этих боях командир 403-го полка был ранен.

Рано утром 1 августа после артиллерийской подготовки враг нанес сильный удар на участке Рудня-Новая, Жарковка, [264] Шипенко, Печерск, Бурянка, Печерская Буда, Выдрица в направлении на Рославль. По свидетельству Гудериана, для захвата города были брошены 24-й танковый, 7-й и 9-й армейские корпуса{31}. Около 100 танков с мотопехотой в 5 часов дня прорвались в Звенчатку по шоссе на Рославль.

Еще более активизировалась и авиация противника во всей полосе действий группы, особенно свирепствовали гитлеровские стервятники в районе Рославля, который теперь оборонялся 222-й стрелковой дивизией, также подчиненной генералу Качалову.

На следующий день, 2 августа, обстановка продолжала ухудшаться. Мотомехчасти противника вышли на рубеж Новины, Старинка, Рогожинские, Новый Деребуж, Печкурово. Левый фланг группы обходили более полка мотопехоты и полк танков врага.

Однако к исходу этого дня наступление противника на левом фланге было приостановлено, на правом же фланге отдельные группы мотоциклистов и мотопехоты с танками проникли в район Заболотовки.

104-я танковая дивизия в полдень 2 августа отошла под натиском превосходящих сил противника, завязав напряженный бой с танками и мотопехотой в районе Борисовочки.

Об этих боях прислал мне воспоминания бывший комиссар 104-й танковой дивизии Александр Софронович Давиденко. Он пишет:

«Продвигаясь с боями в направлении д. Починок, 28 июля мы встретили сильное сопротивление противника в районе деревень Ступино и Ивонино. Завязался бой, который длился 29, 30 и 31 июля. Каждый день боя был очень тяжелым для нас. За два дня боев 30 и 31-го только 104-й мотострелковый полк потерял 473 человека убитыми и ранеными. Большие потери были и в танковом полку. Хочу отметить, что хорошо показали себя в боях наши тяжелые танки КВ. Гитлеровцы, вероятно, не имели средств, способных пробить броню КВ, и это наводило на них ужас. КВ для них были неуязвимы. Очень жаль, что их у нас было так мало. Вот пример: 30 июля вечером вернулись с поля боя два танка КВ, у которых не было ни одной пробоины, но на одном из них мы насчитали 102 вмятины.

30 июля разведка донесла, что нашу дивизию противник обходит справа и слева. 31 июля во второй половине дня мы с командиром дивизии приняли сами решение о выходе из «мешка», пока он еще не был «завязан». И это действительно было своевременно. Утром 1 августа командир дивизии получил официальный приказ командующего группы о выходе из окружения. Части дивизии пошли в указанном направлении, но и здесь встретили сильное сопротивление противника. Завязался ожесточенный бой, который длился до позднего вечера. [265] Гитлеровцы несколько раз шли в атаку, но наши танкисты с успехом отбивали атаки, нанося противнику большой урон. В бою участвовали одни танки без пехоты. Наш 104-й мотострелковый полк и два танковых батальона по приказу командующего действовали с частями 28-й армии. Бой был очень тяжелым, но без пехоты нам так и не удалось прорваться в этом направлении. В середине дня к нам на КП приехал в танке Т-34 командующий 28-й армией. Выслушав доклад командира дивизии, он дал конкретные указания, как действовать дальше.

В этом бою при выходе из окружения были убиты командир и комиссар танкового полка, а начальник штаба полка тяжело ранен. Во второй половине дня был ранен в оба плеча командир дивизии полковник Василий Герасимович Бурков, которого я сам перевязал и отправил на бронемашине к месту расположения штаба дивизии»{32}.

Проанализировав сложившуюся обстановку, генерал Качалов 2 августа отдал приказ, в котором констатировал, что противник пытается вклиниться между укрепленным рубежом на р. Десне и правым флашом группы, с особым упорством развивая наступление на направлении Новый Деребуж, Печкурово, Рославль с рубежа Хислевичи, Кричев. Войскам группы приказывалось сдерживать наступление противника на рубеже Ивановка, Осиповка, Ефремовка, Новый Деребуж, Печкурово, Рославль. Считая основной задачей удержать рубеж по р. Стометь и район Рославля, В. Я. Качалов одновременно планировал нанести удар в общем направлении на Егоровку, Починок в тыл ельнинской группировке противника.

Так, 104-й танковой дивизии в ночь со 2 на 3 августа под прикрытием мотострелкового полка, удерживающего рубеж Новоселье, Борисовочка, предстояло сосредоточиться в районе Селинка, Чернявка, Недобрая и быть готовой вместе с 149-й стрелковой дивизией нанести удар в северном направлении.

Этот приказ отвечал обстановке, правильно нацеливал войска группы и был увязан с действиями соседей, в частности с 13-й армией Центрального фронта.

Дело в том, что командование Центрального фронта 3 августа в связи с прорывом вражеских танков в район Рославля и подхода сюда значительных сил пехоты поставило 13-й армии задачу, не допуская выхода неприятеля восточнее р. Остер в направлении Брянска, основными силами ударить с тыла (с запада и юго-запада, удар группы Качалова — с севера) и нанести поражение прорвавшейся к Рославлю группировке противника.

Удары 13-й армии готовились из лесов севернее Шумячеи (кавалерийская дивизия) и с рубежа Милославпчи, Васильевка, Гульки (137-я, 121-я стрелковые и 21-я кавалерийская дивизии). [266]

Одновременно 4-й воздушнодесантный корпус должен был контратаками сдержать части 7-го армейского корпуса гитлеровцев на линии Хотимск, Первомайская, Михеевичи{34}.

Эти задачи войска 13-й армии получили лишь к вечеру 3 августа и начали осуществлять на следующий день.

В то же время враг успел закрепиться на достигнутых рубежах и фактически осуществил оперативное окружение группы Качалова. Я не располагаю точными данными о причинах запоздания командования Центрального фронта с отдачей приказа об ударе по группировке гитлеровцев, окружившей наши войска в районе Рославля. Но если бы эти действия были осуществлены хотя бы на сутки раньше, обстановка на этом участке сложилась бы более благоприятно для нас и группа Качалова в полном: составе вырвалась бы из кольца.

В продолжение ночи со 2 на 3 августа противник пытался справа и слева прорваться в тыл группы Качалова и окружить ее и фактически добился этой цели. Генерал Качалов перегруппировал части так, чтобы два стрелковых полка могли контратаковать из Стодолища в направлении Рославля и уничтожить противостоящие силы совместно с 222-й стрелковой дивизией и очистить город от проникших туда гитлеровцев.

Однако события приобретали все более драматический характер. Угроза полного окружения и уничтожения нависла и над штабом группы. Генерал Качалов, находившийся в это время на своем КП в лесу, у Стодолища, решил выходить из окружения в направлении Лысовка, Старинка и отдал приказ командиру 149-й стрелковой дивизии подтянуть к д. Лысовка один стрелковый полк, который должен был двигаться в авангарде, прорвать кольцо окружения и обеспечить выход штаба группы. Время подхода этого полка в Лысовку было установлено в 23.00. Одновременно туда должна была прибыть и колонна штаба группы. Полк, однако, запоздал с выходом в Лысовку и прибыл туда только к утру 4 августа. Деревня Старинка к этому времени была уже занята противником. Развернувшись в боевой порядок, полк атаковал гитлеровцев, засевших в деревне. За полком двинулась и колонна штаба. При подходе к Старинке завязался ожесточенный бой Он длился с переменным успехом до 17 часов 4 августа. Штабные машины были замаскированы в лесу, а личный состав штаба во главе с членом Военного совета В. И. Колесниковым пошел в боевые порядки, чтобы поднять дух войск. В. Я. Качалов сел в танк, который находился на КП, и тоже поехал в боевые порядки, чтобы лично руководить боем.

Командир 149-й стрелковой дивизии Ф. Д. Захаров вспоминает:

«С утра 1 августа противник превосходящими силами при поддержке авиации повел наступление на дивизию, завязался упорный бой 3 августа был получен приказ командарма о [267] выходе из окружения. Боевой порядок армии при выходе был следующим: отходить двумя колоннами в направлении Рославль, правая колонна в составе 145-й стрелковой дивизии, левая колонна в составе 149-й стрелковой дивизии и штаба армии. В ночь с 3 на 4 августа тылы 145-й стрелковой дивизии сбились со своего маршрута и вышли на маршрут левой колонны, чем создали пробку в направлении движения нашей колонны, и лишь к утру 4 августа удалось навести соответствующий порядок в колоннах.

4 августа авангард головного полка полковника Пилинога завязал бой за д. Старинка. Противник оказывал сильное сопротивление. Вскоре на мой наблюдательный пункт прибыл командующий 28-й армией генерал-лейтенант В. Я. Качалов и член Военного совета. Я доложил обстановку и о разведанном обходном пути севернее Старинки. Командарм приказал вызвать командира полка полковника Пилинога и приказал повторить атаку и захватить Старинку. В 13.00 полк при поддержке артиллерийского огня двух артполков перешел в атаку, но и на этот раз наступление полка не привело к решительному успеху. В 15.00 командарм приказал водителю танка: «Вперед!» Танк командующего и броневик адъютанта пошли в направлении Старинки. Танк пошел в цепь полка и скрылся в лощине перед д Старинка. Через несколько минут показался броневик, на котором прибыл адъютант командующего и передал приказание: посадить на все имеющиеся автомашины полк пехоты для преследования противника, который, как полагал командарм, начал отход. При штабе дивизии находилась авторота с боеприпасами. Я приказал боеприпасы сгрузить на землю и посадить 3-й батальон полка полковника Пилинога на машины, чтобы преследовать отступающего противника.

Командиру полка отдал распоряжение свернуть в колонну полк и следовать за 3-м батальоном. Как только авторота с людьми подошла к д. Старинка, противник открыл сильный артиллерийский и минометный огоиь, и продвижение было приостановлено Я решил с наступлением темноты вывести дивизию по маршруту разведроты

5 августа в 10 часов начали переправу через р. Остер у шоссе Москва — Варшава. Во главе дивизии с головным полком шел заместитель командира дивизии полковник Бобров. Штаб дивизии и я организовали и пропускали части дивизии через переправу. Прошел последний полк. Остались штабная батарея легкого артполка и штаб дивизии.

В 14.00 налетела авиация противника, разбомбила переправу, и на западном берегу р. Остер остался штаб дивизии без оперотделения, которое ушло во главе колонны, командир артполка и примерно 40 солдат штабной батареи, а всего человек [268] 100. Прорваться в этом месте мы не могли, восточный берег противник уже занял пехотой и танками. Нам пришлось уйти в лес, сжечь свои автомашины и выбираться пешими. 28 августа нам удалось пройти линию фронта противника на р. Десне в районе урочища Чаща. Пять дней мы вели наблюдение за обороной врага. Мы установили, где огневые средства, где траншеи, и выбрали место для прохода. Гитлеровцы обнаружили нас только тогда, когда наши стали кричать «Кто идет?», и наш ответ заставил их открыть огонь, но было уже поздно.

Мужество и стойкость проявили солдаты и офицеры 149-й стрелковой дивизии благодаря правильной воспитательной работе партийных организаций. Дивизия по заслугам получила звание гвардейской»{35}.

О действиях героической 149-й стрелковой дивизии и ее храброго командира стоит привести также рассказ начальника политотдела 28-й армии дивизионного комиссара В. П. Терешкина{36}.

«При выходе армии из окружения генерал Захаров с группой бойцов и командиров численностью в 700 — 800 человек прикрывал до последнего момента переправу армии через р. Остер. Рано утром, когда части армии и боевая техника уже закончили переправу, гитлеровцы отрезали группу Захарова от р. Остер. С этой группой остался в окружении у противника и я, а также генерал Фоменко и начальник санитарной службы армии. Я все время был в тесной связи с Захаровым и видел в нем мужественного, преданного Родине офицера Красной Армии.

Особенно тяжелым был первый день нашего пребывания в окружении. Группа Захарова выдержала тяжелый бой, имея крайне ограниченное пространство для своих действий площадью в 3 км. Противник, во много раз превосходящий нас силами, неоднократно пытался уничтожить группу Захарова, обстреливая ее из всех видов оружия, производя неоднократные атаки и воздействуя на нее массированными налетами авиации. Фашисты пытались также и морально воздействовать на окруженных бойцов и офицеров, разбрасывая листовки, призывающие к сдаче в плен, пуская в ход агитацию с помощью громкоговорителей, и т п. Однако все бойцы и офицеры продолжали мужественное сопротивление под умелым руководством генерала Захарова.

С наступлением темноты генерал Захаров собрал бойцов и офицеров (осталось 400 — 500 человек) и смелым маневром вывел их в тыл противника. Здесь группа Захарова действовала в течение нескольких дней, выдерживая неоднократные и тяжелые столкновения с превосходящими силами врага. В дальнейшем генерал Захаров разделил воинов на более мелкие группы, поставив перед ними самостоятельные задачи на выход из окружения. Я с группой бойцов и офицеров вырвался из окружения 268 раньше, чем генерал Захаров. Через несколько дней и он вышел из юкруження во главе небольшой группы бойцов и офицеров. Я знал его всегда как преданного Родине, замечательного боевого генерала»{37}.

Трудно сейчас полностью восстановить картину действий В. Я. Качалова в этот ответственный момент. Но в целом она ясна для меня. Находясь на КП 149-й дивизии вместе с ее командиром, командарм внимательно наблюдал за боем. По-видимому, в какой-то момент, когда события достигли кульминации, опытный военачальник понял, что необходим еще один импульс, чтобы добиться перелома в нашу пользу. Меньше всего думая о себе, он ринулся в бой, стремясь личным примером и огнем своего танка повлиять на ход сражения, а вместе с тем и увидеть его изнутри, чтобы понять, что необходимо делать дальше. При появлении ведущего меткий огонь танка, в котором, находился командующий, враг, как видно, дрогнул. Наверное, в этот момент Владимир Яковлевич и послал адъютанта с приказом о подброске мотопехоты. Но и с вражеской стороны, вероятно, уловили, куда клонится дело, открыли ураганный артиллерийский огонь, жертвой которого пал доблестный командарм, находясь в боевых порядках пехоты на подступах к д. Старинка. Погиб и весь экипаж танка. Местные жители похоронили павших в общей могиле Это подтверждено показаниями жителей д. Старинка Н. В. Кузьмина, В. К. Мучкина, А В Андреева, Ф. В Зайцева. Они рассказывают: «Около деревни Старинка в одном из подбитых танков находился генерал Качалов, которого после боя уже мертвым вынесли из машины. На поле боя было подобрано еще до пяти десятков трупов наших воинов, все они были похоронены на краю деревни Старинка в двух братских могилах».

Гибель В. Я. Качалова подтверждается и данными противника. В обзоре 9-го армейского корпуса, захваченном нашими войсками, указано: «К этому моменту пал командующий 28-й армией Качалов со своим штабом. Вместе с танковой группой он пытался прорваться через деревню Старинка, но в конце концов был задержан и не прошел».

Генералы и офицеры, знавшие В Я. Качалова на протяжении многих лет службы в Красной Армии, сохранили о нем самые лучшие воспоминания.

Я лично хорошо знал Владимира Яковлевича Качалова. Он одно время командовал 14-й кавалерийской дивизией им. Пархоменко, а я командовал 55-м кавалерийским полком этой дивизии, находился в его подчинении, знал его как хорошего командира дивизии.

Владимир Яковлевич Качалов родился в с. Городище в 1890 г на территории нынешней Волгоградской области. Родители его сначала занимались сельским хозяйством, а перед [271] революцией имели кожевенную лавку в Царицыне, но вскоре «прогорели» и опять ушли в село, где по-прежнему занимались сельским хозяйством. Владимир Яковлевич в 1910 г. окончил Харьковское коммерческое училище и был призван в армию как вольноопределяющийся. В 1912 г. он был демобилизован, а в 1914 г. вновь призван в армию и служил в чине прапорщика в 712-й пехотной дружине. В 1918 г. добровольно вступил в Красную Армию и участвовал в гражданской войне. Он занимал должности начальника отряда, начальника штаба бригады, начальника штаба 1-го конного корпуса, начальника штаба дивизии, а после окончания гражданской войны — командира дивизии, командующего военным округом.

Очень высоко отзывались о нем и те, кто был свидетелем его командной деятельности на фронте. О нем рассказывали, что он храбро держался в бою, не допускал и признака растерянности, всегда твердо руководил войсками. В этом отношении особенно показательны и интересны глубокие по содержанию и выразительные по форме воспоминания о В. Я. Качалове начальника политотдела 28-й армии В. П. Терешкина:

«Как в Архангельске, так и на фронте я видел в В. Я. Качалове преданного Родине и нашей партии командира. Он был спокойным, выдержанным, внимательным к своим подчиненным человеком. Я не помню ни одного случая ни в мирное время, ни во время войны, когда бы Качалов терял самообладание, допускал бы грубость по отношению к подчиненным. Он был строгим и требовательным, но всегда спокойно и убедительно разъяснял задачи, которые ставил подчиненным, и так же спокойно и убедительно отвечал на все вопросы, которые у подчиненных возникали в связи с полученными ими от Качалова приказами. Он никогда не проявлял поспешности. В боях он был примером личного мужества и презрения к опасностям. Иногда он даже, как мне кажется, излишне подвергал себя опасности в бою. Мне несколько раз самому приходилось просить его уйти в укрытие, когда он в непосредственной близости к противнику, стоя во весь рост, наблюдал за ходом боя и отдавал приказания. Но он обычно шутливо отвечал: «Еще не добыт свинец для «моей" пули».

К фашистским захватчикам он относился с глубокой ненавистью и презрением. Неоднократно в моем присутствии он зло и остроумно высмеивал листовки, которые противник разбрасывал с самолетов в расположение наших частей, показывая при этом, что враг не знает советского народа, не знает страны, на которую он напал, и что это приведет фашистов к неизбежному поражению, несмотря на их первоначальные успехи.

Я не знаю деталей тех обстоятельств, при которых погиб В. Я. Качалов. Я получил от члена Военного совета армии (бывшего члена Военного совета Архангельского военного округа) [273] В. И. Колесникова сведения, которыми он располагал об обстоятельствах гибели Качалова. Сам я был у Качалова и разговаривал ic ним за несколько часов до его гибели под д. Старинка. От имени начальника штаба армии генерала П. Г. Егорова и от своего лично имени я просил у Качалова и Колесникова разрешения продолжать разведку боем возможностей выхода частей армии, находившихся примерно в 6 км западнее командного пункта, из окружения. Такие возможности нами частично уже были выявлены, и я от имени Егорова и от своего имени просил разрешения, если не удастся прорваться в районе д. Старинка, начать вывод частей армии из окружения в том направлении, в котором мы могли осуществить прорыв. Такое разрешение командующим и членом Военного совета армии нам было дано, после чего я вернулся к Егорову. Время было уже под вечер и с наступлением темноты нам удалось осуществить прорыв и начать продвижение к р. Остер.

Ночью в расположение наших частей прибыл член Военного совета армии Колесников и сказал мне, что прорыв у д. Старинка не удался и части, которые вели бой с противником там, в настоящее время присоединились к частям, которыми командовал начальник штаба армии Егоров. Я спросил, где находится командующий армией. В. И. Колесников рассказал, что вскоре после моего отбытия с КП армии противник перешел в контратаку у д. Старинка и нужно было поддержать морально-боевое состояние частей, для чего он, Колесников, с офицерами штаба армии, которые в то время находились на КП, ушел в боевые порядки частей, ведущих бой с противником. После того, как контратака противника была отбита и наши части перешли к обороне, Колесников вернулся на KH армии, где обнаружил свою бронемашину вместе с ее водителем, но заметил, что танк, в котором до этого находился командующий армией, отсутствовал. На вопрос о том, где танк командующего, где сам командующий, получил ответ от водителя бронемашины, что командующий в танке выехал по направлению к противнику, но не прямо к д. Старинка, а правее ее. О целях поездки командующего водитель бронемашины ничего не знал.

Колесников предполагал, что командующий, возможно, решил прорваться на танке сквозь вклинившегося в расположение наших частей противника к другим частям армии, с которыми была потеряна к этому времени всякая связь, для того, чтобы координировать их действия с теми частями, которые вели бой под д. Старинка. Мне это предположение Колесникова также казалось весьма правдоподобным и, конечно, ни у меня, ни у него не было и малейшей мысли о том, что Качалов мог иметь какое-либо намерение сдаться противнику в плен. Об этом же как Колесников, так и я докладывали и Мехлису, когда мы были [274] вызваны им для объяснения причин исчезновения Качалова. Но Мехлис заявил нам, что мы «политические младенцы и не понимаем, что Качалов не только сам давно уже решил перейти к противнику, но и искал себе союзников». Никаких убедительных данных в подтверждение этого своего заявления Мехлис привести нам не мог. Он сослался лишь на случай, когда Качалов в присутствии группы офицеров прочел листовку противника, призывавшую сдаваться в плен и утверждавшую, что эта листовка служит пропуском в расположение войск противника. Я не знал об этом случае, но Колесников говорил, что такой случай был, однако, как и раньше, отношение Качалова к листовке противника было издевательским. Во всяком случае, этот эпизод никак не давал повода думать всерьез о возможности измены Родине со стороны генерала Качалова»{38}.

Мехлис же, использовавший любой случай для избиения военных кадров, объявил доблестного командарма изменником Родины и приклеил ему ярлык врага народа.

Я рассказал здесь о генерале Качалове и, в частности, более подробно о его гибели потому, что он в то время без оснований был действительно обвинен в измене Родине, в переходе на сторону врага. В декабре 1953 г. «дело» Качалова было пересмотрено и Владимир Яковлевич полностью реабилитирован.

Доброе имя храброго командарма останется в памяти нашего народа наряду с именами других героев, павших в борьбе за свободу и счастье нашей Родины.

После гибели Качалова положение частей 28-й армии (группы Качалова) еще более ухудшилось. Вот что доносил начальник штаба армии к концу дня 4 августа в штаб Западного направления.

«28-я армия ведет бой с превосходящими силами в окружении в районе Ермолино, Самодидино, Лысловка, Шкуратовка, Озерявино. Войска пробиваются в юго-восточном направлении, одна группа через Рославль и одна к востоку. Задача — пробиться за реку Остер. Войска имеют потери массового характера, боеспособны. Прошу помочь авиацией главным образом истребителями.

Егоров

Прилонко»

В дальнейшем группа Качалова вышла из состава Западного фронта и перешла в подчинение Резервного, многим ее частям удалось вырваться из окружения, но с большими потерями.

Вот что пишет о выходе из окружения части сил группы Качалова комиссар 104-й танковой дивизии А. С. Давиденко:

«С наступлением темноты мы с начальником оперативного отдела дивизии отвели свои танки в глубь леса, где был сборный [275] пункт штаба 28-й армии. Здесь были член Военного совета, командующий авиацией (генерал), командующий ВТ и MB (полковник), раненый командир нашей дивизии полковник В. Г. Бурков и другие. На совещании было намечено направление движения нашей колонны и ее построение. Колонна двинулась лесом, но разорвалась по причине неисправности одного из танков. Пока ремонтировали танк, передняя часть колонны ушла далеко вперед. С этой колонной был член Военного совета 28-й армии и командир нашей дивизии полковник Бурков. Вторая часть колонны после устранения неисправности в танке продолжала движение, но на пути движения была развилка. Мы посовещались и решили вести колонну влево. Утром же узнали, что передняя часть колонны у развилки ушла вправо. Со второй частью колонны были командующий авиацией, командующий БТ и MB, я и начальник особого отдела дивизии.

Утром наша колонна подошла к месту боя, где части 28-й армии под управлением начальника штаба 28-й армии прорывались из окружения. По приказанию начальника штаба армии я послал одну роту танков в бой, а затем пришлось послать и вторую роту, но успеха достигнуть не удалось. Поэтому во второй половине дня нам пришлось прекратить бой и повести все оставшиеся войска и технику в другом направлении. Почти двое суток шла наша колонна и не встречала фашистов. Рано утром, когда было совсем светло, вся наша длинная колонна остановилась на открытой дороге у реки Десны. Танки и бронемашины начали переправлять вброд, а для колесных машин и артсистем решено было построить переправу. Танки и бронемашины быстро переправились и заняли боевые позиции.

Командующий авиацией, командующий БТ и MB и я собирали бойцов и командиров для организации обороны переправы. Начальник штаба армии руководил переправой. Когда навели мост и по нему пошли колесные машины, противник открыл сильный артиллерийский и минометный огонь по переправлявшимся технике и войскам. Несколько машин от прямых попаданий загорелось. Через некоторое время справа и слева от нас на предмостный участок повели наступление гитлеровские автоматчики. Бойцы и командиры, сведенные в роту и поддерживаемые танками, отразили одну за другой несколько атак автоматчиков. Часам к 16 прекратился артиллерийский обстрел и автоматчики отошли, но переправа была разрушена.

Начальник штаба армии собрал совещание. Его решение было таким: всем немедленно продвигаться вперед, т. е. выходить из окружения, а он остается здесь, чтобы переправить всю технику. Мы все уговаривали его, чтобы он не оставался. Всем было ясно, что спасти всю технику противник не даст. И все же начальник штаба остался. О его судьбе мне ничего не было [276] известно. Потом мы узнали, что передняя колонна прошла справа от нашей переправы через мост. Они сбили охрану моста и без потерь переправились. Как мы, так и передняя колонна дальше уже не встречала серьезного сопротивления противника при выходе из окружения. Сборным пунктом частей 104-й отдельной танковой дивизии был район д. Амур. Все части 104-й отдельной танковой дивизии вышли из окружения организованно»{40}.

О начальнике штаба 28-й армии генерал-майоре П. Г. Егорове В. П. Терепжин вспоминает: «Я помню Егорова как знающего дело командира, работоспособного, неутомимого, авторитетного у подчиненных человека. В боевой обстановке Егоров проявлял всегда большую выдержку, спокойствие и мужество. Я считал и считаю его преданным Родине человеком. Он не мог сдаться в плен ни из-за трусости, ни по каким-либо другим причинам»{41}.

После того как начальник штаба 28-й армии генерал-майор Егоров прислал в штаб фронта и главкому Западного направления вышеприведенное донесение, никаких сведений о Егорове не поступало, поэтому штаб фронта и главное управление кадров считали его без вести пропавшим. Теперь, спустя 22 года, в процессе изучения боевых действий группы Качалова и участия ее в Смоленском сражении я установил некоторые факты, проливающие свет на его дальнейшую судьбу. Подполковник запаса Василий Андреевич Чумак, ныне работающий в Москве, во время описываемых событий был политруком роты крупнокалиберных пулеметов. Он прислал мне следующее письмо:

«Я, подполковник запаса Чумак Василий Андреевич, в начале Великой Отечественной войны служил в 602-м полку 109-й мотострелковой дивизии 5-го механизированного корпуса. В июле месяце 1941 г. наш полк влили в Московскую пролетарскую дивизию. В конце июля 1941 г. при выходе из окружения ряд подразделений был оставлен для прикрытия отхода частей. Точно не помню, но кажется, это было 27 июля. Отход начался рано утром. В середине дня гитлеровцы атаковали наши позиции. Мы, отбив атаку небольших сил врага, получили приказ от майора Глухова — начальника штаба 602-го полка — об отходе в леса, что южнее деревни Петровской. Когда мы вошли в лес, там были еще солдаты других подразделений и частей, они сооб щили, что с востока и севера лес окружают немцы. Всего в это время в группе майора Глухова было 120 человек. У меня из роты крупнокалиберных пулеметов было 17 человек. По приказу майора Глухова мы пошли на юг, чтобы обойти гитлеровцев и выйти к Дорогобужу, где должна была находиться наша дивизия. Шли мы дней 8 или 10, точно не помню.

В один из дней на опушке молодого и густого леса кто-то увидел три больших палатки. Мы подошли к ним и увидели [277] жуткую картину. Вокруг палатки валялись трупы солдат, офицеров, генералов и девушек. Всего, кажется, было 17 или 16 человек. Из них 7 или 9 девушек. Все трупы были истерзаны. У генерала на лбу вырезана звезда. На груди тоже звезда. Грудь проткнута штыком. О том, что это был генерал, можно было определить по обрезанным лампасам и по саржевой рубашке, которые носил высший комсостав до войны. Все были полураздеты, у всех были раны на теле. У некоторых вырезаны полосы кожи на спине. У некоторых звезды. Девушки были распяты. Кругом были видны следы насилия. Трагедия разыгралась незадолго до нашего прихода на это место. Майор Глухов осмотрел все и приказал похоронить трупы. Генерала было приказано похоронить мне. Все трупы были завернуты в куски палатки и зарыты в щели, которые находились вблизи палаток.

После захоронения трупов через сутки или двое ночью мы, находясь вблизи Днепра, по приказу Глухова разбились на три группы и пошли к Днепру. Я со своей группой ночью перешел Днепр и 8 или 9 августа недалеко от Дорогобужа нашел Московскую дивизию, в которой и был до октября месяца. Выбыл по ранению.

Во время похорон трупов Глухов сказал, что убитый генерал Егоров и что он когда-то служил у Егорова. Вот отсюда я и помню эту фамилию. Лицо генерала мне запомнилось на всю жизнь. Если дадите мне фютокарточку этого генерала, то я узнаю его и сейчас».

Получив это сообщение, я беседовал с В. А. Чумаком и убедился, что его свидетельство вполне правдоподобно. В. А. Чумак не смог указать место, где фашисты истязали наших людей. Он сказал: «Сейчас не могу припомнить этого места, мы так много маневрировали, находясь в тылу противника, что я окончательно запутался в ориентировке, а название села забыл. Все это должен хорошо помнить командир нашего отряда начальник штаба полка Глухов. Однако жив он или нет, я не знаю»{42}.

Опубликование книги, возможно, поможет найти других свидетелей последних дней генерала Егорова, которые дадут более определенные сведения о его судьбе.

В. Л. Терешкин характеризует и еще одного генерала — начальника тыла 28-й армии генерал-майора Фоменко. Начальник политотдела армии пишет:

«Фоменко был распорядительным, энергичным и знающим свое дело человеком. В боевой обстановке он не отсиживался в тылу, а был в передовых частях, находясь с войсками, которые прикрывали выход армии из окружения; он считал своим долгом заботиться о питании бойцов и офицеров, о наличии боеприпасов Фоменко был ранен в руку и ногу, но мужественно переносил боль, шутил и шел все время без посторонней помощи. Я знаю, что он вышел из окружения, [278] но жив ли он сейчас и где находится, не знаю»{43}. Нельзя не отметить высокий морально-политический уровень войск группы Качалова, проявленные ими героизм и самоотверженность в неравных боях с превосходящими силами противника. Из массы героических дел зафиксированными документально оказались лишь немногие эпизоды.

Так, 1 августа 1941 г. танк механика-водителя 208-го танкового полка Павлюка был обстрелян артиллерией противника и получил шесть пробоин. Командир танка и башенный стрелок были тяжело ранены. Двигатель получил повреждение. Под сильным огнем противника Павлюк выскочил из танка, устранил неисправности, вернулся в танк и, мстя за членов своего экипажа, раздавил два пулемета и противотанковое орудие противника, а затем вывел танк из боя и вернулся в расположение своей части.

Командир батальона 109-го мотострелкового полка коммунист капитан Шакиров был ранен в бою, но остался в строю. Батальон Шакирова опрокинул врага, разгромил вражеский штаб, подорвал две бронемашины с боеприпасами и две легковые машины и обеспечил общее продвижение полка вперед.

Вышедших из строя офицеров успешно заменяли рядовые воины или младшие командиры. Например, рядовой 314-го артиллерийского полка комсомолец Макеев заменил командира огневого взвода и хорошо справился с задачей. Воин этого же полка Горлой принял командование взвюдом управления.

В тылу и в действующих частях, особенно в окружении, воины проявляли высокую бдительность.

Бойцы 104-го мотострелкового полка, неся караульную службу в д. Асташково, задержали шпиона, у которого оказались важные схемы и оружие.

В этом же полку секретарь комсомольской организации Джураев во время боя заметил, чтю среди бойцов роты находится незнакомый «капитан», который прицелился в спину командира. Джураев тут же уничтожил его. Это был переодетый в нашу форму фашист.

Политработники, партийные и комсомольские организации частей проводили большую работу среди бойцов и командиров, поднимали боевой дух воинов. Ответственный секретарь партбюро 479-го стрелкового полка политрук Глинер в самые серьезные моменты боя всегда находился в гуще воинов, которые считали его самым близким человеком. В этом полку не было случая растерянности и трусости. Глинер личным примерам показывал образцы мужества и отваги в бою{44}.

Член Военного совета армии бригадный комиссар В. И. Колесников и начальник политотдела армии дивизионный комиссар В. Л. Терентии большую часть времени находились в [279] войсках, помогали на местах организовать партийно-политическую работу среди личного состава.

Характерно, что в эти тяжелые дни усилился поток заявлений о приеме в партию и комсомол. По данным политорганов 28-й армии, в период боевых действий было подано 874 заявления с просьбой о приеме в ряды ВКП (б) и 1287 заявлений — в ВЛКСМ{45}.

Наступательные действия группы Качалова в направлении Смоленска не смогли в тех условиях принести территориального успеха, но сковали значительные силы врага на Рославльском направлении. Танковая группа Гудериана и поддерживавшие ее общевойсковые соединения понесли здесь серьезные потери.

Гудериан недвусмысленно подтверждает тот факт, что действия наших войск из района Рославля предоставляли серьезную опасность для осуществления замыслов гитлеровского командования. Он указывает: «Какое бы решение ни было принято Гитлером, для 2-й танковой группы было необходимо прежде всего окончательно ликвидировать опасность, которая угрожала ее правому флангу. Исходя из этого, я доложил командующему группой армий о своем решении наступать на Рославль с тем, чтобы, захватив этот узел дорог, иметь возможность овладеть дорогами, идущими на восток, юг и юго-запад, и просил его выделить мне необходимые для проведения этой операции силы. Мое предложение было одобрено, и для его осуществления 2-й танковой группе были подчинены следующие соединения: а) для наступления на Рославль — 7-й армейский корпус в составе 7, 23, 78 и 197-й пехотных дивизий и 9-й армейский корпус в составе 263, 292 и 137-й пехотных дивизий; б) для смены нуждающихся в отдыхе и приведении в порядок танковых дивизий в районе ельнинской дуги — 20-й армейский корпус в составе 15 и 268-й пехотных дивизии»{46}.

Таким образом, три советские дивизии, входившие в состав группы Качалова, отвлекли силы трех гитлеровских корпусов (двух армейских и одного танкового из основного состава группы Гудериана).

Гудериан тщательно разработал план контрудара на Рославль, по которому 24-й танковый корпус силами двух дивизий — 10-й моторизованной и 7-й пехотной, приданной ему из состава 7-го армейского корпуса, — обеспечивал правый фланг от действия наших войск из района Климовичи, Милославичи. Взаимодействуя с этими соединениями, 3-я и 4-я танковые дивизии должны были нанести удар на Рославль и соединиться с 9-м армейским корпусом, наступавшим севернее между реками Десиа и Остер. Одновременно 7-й армейский корпус своими 23 и 197-й пехотными дивизиями наносил удар на Рославль из [280] района Петровичи, Хиславичи с задачей соединиться с 3-й тан-ковой дивизией и развивать удар вдоль шоссе Рославль — Стодолище — Смоленск. В резерве при этом оставалась еще одна 78-я пехотная дивизия.

9-й армейский корпус силами 263-й пехотной дивизии получил задачу наступать с севера на юг между упомянутыми шоссе и р. Остер, а силами 292-й пехотной дивизии — между реками Десна и Остер, нанося главный удар своим левым флангом в направлении шоссе Рославль — Екимовичи — Москва. Левый фланг этого корпуса обеспечивала 137-я пехотная дивизия, переброшенная из Смоленска.

Начало действий для 24-го танкового и 7-го армейского корпусов было назначено на 1 августа, а для 9-го армейского корпуса — на 2 августа.

Из этого ясно видно, что фашистское командование сосредоточило громадные силы на участке, где действовала группа Качалова. Характерно, что, несмотря на все это и личное руководство Гудерианом действиями указанных частей, успехи их первоначально были мизерными. Сам Гудериан свидетельствует, что в течение 2 августа 9-й армейский корпус «не добился каких-либо значительных успехов»{47}.

Вернемся, однако, несколько назад по времени и к тому участку фронта, где довелось находиться мне самому.

Вражеское командование, как явствует из предыдущего, стремилось замкнуть с востока кольцо окружения вокруг наших войск, оборонявшихся в районе Смоленска и северо-западнее его. С этой целью противник 26 — 27 июля нанес также удар силами 7-й танковой и 20-й моторизованной дивизий из района северо-западнее Ярцево на юг, в направлении Соловьева, где находилась чрезвычайно важная для войск 20-й 16-й армий переправа через Днепр. Одновременно с юга из района западнее Ельня в том же направлении нанесла удар частью сил 17-я танковая дивизия. Противник оттеснил за реку батальон, оборонявший переправу, и овладел ею. Командир одного из полков 109-й мотострелковой дивизии майор Сахно подчинил себе всех располагавшихся в этом районе вооруженных солдат из тылов 5-го механизированного корпуса, а также отошедший от переправы батальон с семью танками и орудиями зенитной артиллерии и организовал оборону восточного берега Днепра в районе этой переправы.

После того, как мы с группой офицеров побывали в районе Соловьевсмой переправы и выяснили обстановку на этом участке, командованием фронта был отдан приказ генералу Рокоссовскому нанести своей группой контрудар по противнику в районе Ярцево и Соловьевской переправы, уничтожить его, а затем наступать в направлении Духовщины{48}. Для поддержки наступления группы привлекалась вся фронтовая авиация. В донесении, посланном нами в штаб Западного направления, сообщалось:

«Противник, встречая наше упорное сопротивление, в ярости бросается во все стороны и последним движением ярцевской группировки на юг преследует цель отрезать пути питания 16-й и 20-й армий»{49}.

К вечеру 27 июля гитлеровцы начали окапываться на западном берегу Днепра южнее Ярцева. Это было первым признаком их отказа от наступления в восточном направлении.

28 июля группа Рокоссовского нанесла контрудар. В районе Соловьево завязались ожесточенные бои, но возможность отхода войск через переправу восстановилась.

В то время как часть войск Западного фронта наносила контрудар по духовщино-ярцевской группировке противника, войска 20-й и часть сил 16-й армий продолжали вести упорные бои в полуокружении, а с 27 июля — в окружении в районах севернее и западнее Смоленска. Смоленская группировка, возглавляемая генерал-лейтенантом П. А. Курочкиным, приковывала к себе значительные силы противника. Так, к 23 июля эта группировка, состоявшая из понесших тяжелые потери 12 дивизий, сковывала до 10 дивизий противника (из них три танковые и две моторизованные). Кроме того, свыше шести вражеских дивизий было направлено на внешний фронт для обеспечения группировки, выполняющей задачи окружения, от ударов извне. По мере развертывания боев в районах Духовщины, Ярцева, Ельни вражеское командование вынуждено было усиливать свой внешний фронт и довести к 26 июля его состав до восьми дивизий{50}.

Сковывание 20-й армией и частью сил 16-й армии столь значительных сил группы армий «Центр» не позволило последней развить успех из района Смоленска в направлении Дорогобуж, Вязьма и в конечном счете оказало решающее влияние на воссоздание сплошного фронта советских войск восточнее Смоленска, который на два с лишним месяца остановил противника на Западном направлении. Действия войск 20-й и 16-й армий характеризовались сочетанием упорной обороны с решительными контратаками, проводившимися как днем, так и ночью.

В ходе ожесточенных боев войска 20-й и 16-й армий несли тяжелые потери, главным образом от ударов авиации и артиллерийско-минометного огня. В последних числах июля в дивизиях этих армий осталось не более одной-двух тысяч человек{51}. В 20-й армии имелось всего 65 танков, 177 орудий полевой артиллерии и 120 орудий ПТО. Авиация армии насчитывала лишь девять исправных самолетов. Боеприпасы и горючее были на исходе, а снабжение войск осуществлялось только по воздуху, [282] причем для этой цели командование фронта могло выделить из своей немногочисленной авиации лишь 10 самолетов ТБ-3{52}. В дневных условиях транспортировка грузов исключалась вследствие господства в воздухе вражеской авиации. Тем не менее войска обеих армий продолжали упорно сражаться, нанося врагу тяжелые потери и медленно отходя к востоку.

В результате принятых мер выход из окружения прошел организованно. Соединениям были указаны направления ударов для выхода к переправам, назначены полосы отхода, намечены рубежи прикрытия, выделены войска для прикрытия отхода главных сил, а также указан порядок сосредоточения и занятия обороны по выходе за реки Днепр и Вопь.

Отход и переправа через Днепр начались в ночь на 4 августа. 5-й механизированный корпус не смог пробиться к Соловъевской переправе и был направлен в район Ратчино, где с боями переправился через Днепр. Другие войска 20-й армии прорвали окружение и вышли к Днепру в районе Заборье на фронте в 20 км, где к 3 часам 3 августа были подготовлены четыре переправы. К утру 5 августа передовые части 20-й армии, опрокинув заслоны противника, переправились через Днепр и заняли оборону для прикрытия переправ. Главные силы 20-й армии, отходя с напряженными боями, по мере подхода к Днепру переправлялись на восточный берег и занимали оборону. Переправа, продолжавшаяся несколько дней, проходила под воздействием артиллерийского огня и авиации противника.

Переправа войск 16-й армии через Днепр планировалась на 5 августа, но обстановка на фронте заставила ускорить ход событий, и уже 2 августа мною был отдан приказ о выводе армии на восточный берег Днепра 3 августа.

Разведка мест возможной переправы через Днепр была начата армией еще 29 июля, и тогда же было установлено, что противоположный берег реки в полосе действия армии уже был занят противником — населенные пункты Сопшино, Малиновка, Добромин. В связи с этим было решено, в случае необходимости, ориентироваться на переправы севернее полосы армии. В конечном счете район переправы был избран южнее Головино. Переправа была построена силами армии и была готова к пропуску войск с 4-х часов утра 3 августа. Комендантом переправы был назначен армейский инженер полковник Ясинский.

С утра 3 августа в первую очередь начали переправлять больных и раненых, затем пехоту, автотранспорт, перевозились легкие грузы. Раненых и больных 16-й и 20-й армий переправлено было за Днепр около 3 тыс. Тяжелая артиллерия и тяжелые грузы переправлялись на Соловьевской переправе. После того как в 14 часов переправа была разрушена авиацией противника, людей стали переправлять вброд, так как глубина реки [283] была 70 — 80 см. Там же прошла за Днепр почти вся артиллерия 129-й стрелковой дивизии и частично 152-й дивизии. После того как переправа 16-й армии была вторично разрушена, все грузы пошли на Соловьевскую переправу, где удалось переправить 50 орудий, части артиллерии 152-й стрелковой дивизии и 34-го стрелкового корпуса.

Переправа армии у Головине производилась под артиллерийско-минометным огнем врага с восточного берега Днепра и при непрерывном воздействии фашистской авиации. В результате было потеряно много автомашин и разного рода имущества, но целиком был выведен из-за Днепра вооруженный личный состав, артиллерия и другое вооружение, сохранившееся после смоленских боев.

К середине дня 4 августа переправа войск и имущества в основном была закончена, хотя отдельные артиллерийские подразделения еще продолжали вытягивать орудия из-за Днепра. К исходу дня 4 августа дивизии армии сосредоточились в районе Кучерово, Березня, Сельцо, Милеево, Самойлово (все пункты 8 — 18 км восточнее р. Днепр).

Вечером 4 августа по моему приказанию в район переправы у Головине и южнее по восточному берегу Днепра от 46-й стрелковой дивизии было выдвинуто боевое обеспечение для прикрытия сосредоточения армии.

5 августа 46-я и 129-я дивизии в своих районах (Кучерово, Сельцо) вели бои с мелкими группами противника. 152-я стрелковая дивизия и 34-й стрелковый корпус в ночь на 6 августа, а 46-я и 129-я дивизии в ночь с 6 на 7 августа начали перегруппировку в новые районы сосредоточения.

Так начался последний этап Смоленского сражения, продолжавшийся до 10 сентяб'ря, когда был завершен разгром ельнинской группировки противника. В ходе этой напряженной борьбы личный состав наших войск проявил самоотверженность и героизм. Нам в то время не удалось вернуть Смоленск и восстановить фронт обороны на Днепре. Однако войска врага понесли в районе Смоленска значительные потери, и гитлеровскому командованию пришлось отказаться от первоначальных планов дальнейшего развития операций. Выигрыш времени позволил советскому Верховному Главнокомандованию развернуть восточнее Духовщины, Смоленска и Ельни новый оперативный эшелон. В результате дальнейшее наступление противника было сорвано на продолжительное время.

У нас еще иногда считают, что если мы уступили поле сражения противнику, то значит, налицо поражение. Это не всегда соответствует действительности. Возьмем, к примеру, Смоленское сражение. Враг рассчитывал к 7 августа 1941 г. быть в Москве. Но боями в районе Смоленска и восточнее Смоленска [284] были измотаны и расстроены лучшие дивизии группы армий «Центр». Понеся большие потери, враг на длительный срок потерял наступательные возможности. Для того, чтобы вести дальнейшее наступление на Москву, гитлеровскому командованию пришлось вновь подтягивать резервы и пополнять танковые и механизированные дивизии новой техникой. Мы тем временем смогли подтянуть свежие силы.

Здесь уместно сказать несколько слов о генерал-лейтенанте П. А. Курочкине — командующем 20-й армией, как о волевом генерале, хорошем организаторе, умело и твердо управлявшем войсками армии в чрезвычайно сложных условиях. Следует отметить также плодотворную деятельность члена Военного совета армии корпусного комиссара Ф. А. Семеновского.

Среди соединений 20-й армии особенно отличились 5-й механизированный корпус под командованием генерал-майора танковых войск И. П. Алексеенко, 17-я танковая дивизия под командованием полковника И. П. Корчагина и 14-я танковая дивизия под командованием полковника И. Д. Васильева.

В дни переправы, а также во всех действиях 16-й армии большую роль сыграл начальник штаба армии полковник М. А. Шалин{53}.

На переправах я последний раз в период войны встретился с генералом Лукиным. Вскоре он был назначен командующим 19-й армией. Армия, и до этого крайне ослабленная, была окончательно измотана в боях и попала в окружение в районе Вязьмы. В Сычевских лесах несколько раз раненный командарм 19-й был взят в плен в бессознательном состоянии. В плену ему ампутировали ногу раньше, чем он пришел в себя. В дальнейшем гитлеровцы переводили его из одного лазарета для военнопленных в другой, упорно лечили, пытаясь добиться его измены Родине. В 1945 г. он был освобожден из плена. После продолжительного лечения и отдыха генерал-лейтенант Лукин работал в Военно-научном управлении, затем был уволен в отставку. Сейчас активно сотрудничает в Комитете ветеранов войны.

30 июля вражеское командование признало, что «ранее намеченная задача — к 1 октября выйти на линию Онежское озеро, река Волга — уже считается невыполнимой». Однако оно все же надеялось, что «к этому времени войска достигнут линии Ленинград, Москва и районов южнее Москвы»{54}.

Как свидетельствует Гудериан, германское главное командование сухопутных войск и начальник генерального штаба находились в «исключительно трудном положении», так как руководство всеми операциями осуществлялось свыше и на 31 июля окончательное решение о дальнейшем ходе операций принято еще не было{55}.

К первым числам августа противник вынужден был прекратить [285] наступление на Московском направлении и перейти к обороне на рубеже Ярцево, Соловьево, Ельня. Боевые действия продолжались лишь в районе Ельни, где войска 24-й армии по-прежнему упорно контратаковали 10-ю танковую дивизию противника, закрепившуюся на ельнинском плацдарме. Этот плацдарм рассматривался как удобный исходный район для наступления неприятеля на Московском направлении.

Срыв планов врага на Московском направлении в ходе Смоленского сражения был достигнут благодаря упорной и стойкой обороне войск нашей смоленской группировки, а также ряду контрударов, нанесенных соединениями Резервного фронта, введенными в сражение в критический момент.

Учитывая возможность в ближайшем будущем дальнейшего наступления противника на Московском направлении, Ставка Верховного Главнокомандования продолжала развертывать на этом направлении новые резервные формирования.

Таким образом, на главном операционном направлении (Смоленск, Ярцево, Вязьма) в начале августа фронт стабилизировался на рубеже р. Вопь, р. Днепр. Войска 28-й армии (группа [286] Качалова) отошли в состав Резервного фронта; левая граница Западного фронта была отнесена на север. Противник, выйдя на р. Вонь и р. Днепр и будучи измотан предыдущими боями с 20-й и 16-й армиями, истощил свой наступательный порыв и перешел к обороне.

Огромные потери германской армии подтверждались многими документами, попавшими в наши руки. По данным германского генштаба, общие потери в боях под Смоленском достигли четверти миллиона человек. Вот рапорт командира 3-го батальона 53-го мотопехотного полка, в котором командир батальона молит о помощи: «Дело дошло до того, что лейтенант Оллзнер-Воллер вынужден был назначить на пост командира взвода унтер-офицера. (Это в германской армии никогда не допускалось.— А. Е. ) Батальон за последние дни потерял: офицеров — 5, унтер-офицеров — 15, рядовых — 106. Боеспособность батальона ухудшается. Необходимо пополнение в рядовом и офицерском составе. Мастерские не имеют запасных частей. Много автомашин вышло из строя подбитыми и из-за отсутствия запасных частей. Требуется замена цилиндров. Испытывается острая нужда в горючем. Одежда значительно изношена».

Не дождавшись, как видно, ответа на этот рапорт, командир батальона через несколько дней послал еще более тревожное донесение: «За последние четыре дня положение стало очень напряженным. Необходимо пополнение. Сообщаю о потерях за эти дни: убитых офицеров — 3, раненых — 1, убитых унтер-офицеров — 3, тяжелораненых — 2, один пропал без вести. Рядовой состав: убитых — 33, раненых — 56, тяжелораненых — 19, больных — 18, пропавших без вести — 11. Сообщаю о подкреплении: офицеров — 0, унтер-офицеров — 0, рядового состава — 0. Вследствие больших потерь за последние дни батальон не в состоянии регулярно действовать. Боеспособность — трагическая. С личным руководством со стороны офицерского состава дело обстоит очень опасно. Эта напряженная обстановка привела к тому, что батальон можно заставить идти в наступление только принудительно, силой оружия»{56}.

Документ красноречиво говорит о положении дел в гитлеровских частях. Можно судить о том, как выглядели фашистские войска после многочисленных контрударов наших частей за время 30-дневных боев на Смоленском и Невельском направлениях. Сотни тысяч убитых и раненых, сотни сожженных и разбитых боевых машин, весьма ощутительный урон в артиллерии, в стрелковом оружии и особенно в минометах, которые выводились из строя целыми батареями, — таковы были для фашистов итоги этих боев. Между прочим, под Смоленском был убит один из крупных немецких военачальников-танкистов командир 17-й танковой дивизии генерал Риттер фон Вебер{57}. [287]

Офицеры и штабы были охвачены нервозностью. Иными стали и приказы германского командования: из них стали исчезать слова «внезапность», «молниеносность». В последних приказах все чаще говорилось о потерях, о бережном отношении к материальной части, об экономии горючего и боеприпасов. Командиров предупреждали, чтобы они не рассчитывали на прибытие танков и автомашин, на пополнение живой силой.

«Русские контратакуют и обороняются упорно и храбро и часто гибнут на том месте, куда они были поставлены приказом своего командира. Если уничтожают всю первую волну, продолжают двигаться вторые и третьи волны русских», — так писал о наших солдатах враг.

Сотни участников боев на Смоленском и Невельском направлениях получили высокую награду правительства за мужество и воинскую доблесть. Звание Героя Советского Союза было присвоено семи человекам, а 928 награждены орденами и медалями.

В захваченных нами приказах и донесениях неприятеля часто попадались жалобы на ущерб, причиненный партизанами. Фашисты всюду сталкивались с народной ненавистью. Враги боялись останавливаться в лесах, в стороне от дорог, тревожно проводили дни и ночи в захваченных деревнях и городах. На каждом шагу их ожидала опасность, везде их мог настигнуть выстрел партизана.

Мы нанесли врагу значительные потери, и это не прошло бесследно для немецко-фашистской армии. Июльскими и августовскими боями было выиграно необходимое нам время. Благодаря выигрышу времени мы эвакуировали свои заводы, фабрики и другие предприятия в районы, не досягаемые для фашистской авиации, и сумели отмобилизовать крупные резервы для отпора врагу; создали многочисленные оборонительные сооружения на дальних и ближних подступах к Москве.

Упорная борьба наших войск в районе Смоленска сорвала намерение врага ударом на Осташков, Бологое частью сил группы «Центр» содействовать группе армий «Север» в ее наступлении на Ленинград, чем была оказана существенная помощь войскам, оборонявшим город Ленина. Более того, ослабление войск противника в районе Смоленска вынудило его впоследствии перебрасывать соединения 4-й танковой группы с Ленинградского направления для усиления группировки, наступающей на Москву.

За период летних сражений 1941 г. наши бойцы, командиры, политработники, генералы приобрели военный опыт, изучили тактику врага, в первую очередь его танковых и моторизованных соединений, систему его огня в наступлении и обороне, научились уничтожать вражеские танки и самолеты. [288]