Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Глава четвертая.

Героический Могилев

Важные события развернулись на южном крыле Западного фронта, на могилевском направлении, где действовала 13-я армия. Мне самому в этот период не пришлось быть здесь{1}.

Однако без подробного описания обстановки в полосе 13-й армии не может быть полностью осмыслено Смоленское сражение, явившееся кульминационным пунктом начального периода войны. Благодаря длительной и кропотливой работе, изучению оперативных документов того времени, на основании бесед со многими участниками обороны — генералами, офицерами и рядовыми воинами, их воспоминаний, привлекая свидетельства противника, мне удалось в большей или меньшей степени восстановить перипетии ожесточенных боев в районе Могилева, незаслуженно забытых нашими историками, а эти бои представляют собой поистине нетленную страницу истории минувшей войны, запечатлевшую подлинный героизм и самоотверженность советских людей. Пока сделан лишь первоначальный абрис событий, которые, несомненно, привлекут к себе в дальнейшем широкое внимание исследователей.

Началом героической обороны Могилева следует считать 3 июля 1941 г., когда авангардные части 2-й танковой группы врага вышли на дальние подступы к городу и завязали бои с охранением дивизий 61-го корпуса.

Однако, прежде чем начать рассказ об этом, я позволю себе дать краткую историю боевого пути 13-й армии с начала войны, ибо он весьма поучителен. [109]

Характерно, что местом формирования штаба этой армии был город Могилев, который впоследствии соединения армии обороняли с такой самоотверженностью.

Начало формирования армии относится к первой половине мая 1941 г. Первоначально в ее состав вошли 44-й и 2-й стрелковые и 20-й механизированный корпуса. К началу войны формирование далеко еще не было закончено. Штаб армии к 21 июня был укомплектован людьми лишь на 40 %, машинами — на 20%, не имел средств связи и управления. Командующим армией являлся генерал-лейтенант П. М. Филатов, членом Военного совета — бригадный комиссар П. С. Фуртенко, начальником штаба — полковник А. В. Петрушевский.

20 июня штаб 13-й армии получил распоряжение от командования Западного военного округа передислоцироваться из Могилева в Новогрудок. Уже в дороге, 22 июня, было принято новое распоряжение: обосноваться в Молодечно. Сюда штаб армии прибыл к 18 часам 23 июня 1941 г. Характерно, что офицеры штаба не располагали не только средствами связи и управления, но не имели даже личного оружия. Лишь по прибытии в Молодечно на каждый отдел было выдано по две — три винтовки и 19 револьверов на всех офицеров.

23 июня управлению 13-й армии не была подчинена ни одна часть, не было даже подразделения охраны. Разместившись в лесу, в районе фольварка Заблоце, офицеры начали собирать в сводные отряды разрозненные остатки частей 6-й, 148-й стрелковых дивизий и Виленского пехотного училища, отошедших на восток под ударами немецко-фашистских войск.

В 21 час 24 июня с офицером связи был получен первый боевой приказ Западного фронта, подчинявший управлению 13-й армии 21-й стрелковый корпус в составе 37, 17 и 24-й стрелковых дивизий (месторасположение его штаба ориентировочно указывалось в г. Лида), а также 50-ю стрелковую дивизию и 8-ю противотанковую бригаду. Армии ставилась задача держать оборону на рубеже Голыпаны, Беняконцы двумя дивизиями (24-й и 37-й) и левым флангом 17-й наступать в направлении Радунь, Ораны, содействуя ударной группе генерал-лейтенанта И. В. Болдина, имевшей задачу нанести удар в направлении Гродно, Меречь. Время начала наступления указано не было.

Кроме перечисленных соединений, командующий армией генерал-лейтенант П. М. Филатов подчинил себе остатки 5-й танковой дивизии и бронепоезд № 5, стоявший на ст. Молодечно, и принял решение сводными отрядами оборонять участок Датошево, Сморгонь, прикрывая молодечненское направление, 24-й и 37-й дивизиями 21 го стрелкового корпуса оборонять участок Голыпаны, ст. Беняконцы, наступая 17-й дивизией в направлении Радунь, Ораны. Этот боевой приказ [110] командующего 13-й армией офицеры связи доставили в части.

В ночь на 25 июня штаб армии, находившийся в движении, был атакован гитлеровскими танками и рассеян, так как не имел никаких средств защиты. Часть офицеров штаба во главе с генералом П. М. Филатовым вышла в район Ждановичи, 15 км северо-западнее Минска. До 50% личного состава штаба, как видно, было уничтожено гитлеровцами на месте.

Тем временем 21-й корпус, получив приказ, начал действовать 26 июня в весьма сложных и неблагоприятных условиях. Рубеж, на котором было приказано перейти к обороне, к этому времени был уже в руках противника, пришлось занимать его с боем утром 26 июня. Однако к 13 часам выяснилось, что корпус действует в одиночку, так как справа никаких наших частей не оказалось, да и слева все попытки установить связь с группой Болдина остались безуспешными. Этой группы, как теперь известно из воспоминаний самого генерала И. В. Болдина, в то время фактически не было.

Полоса действий корпуса достигала 100 км. Оценив обстановку, командир корпуса генерал-майор В. Б. Борисов решил перейти к обороне на всем участке своего соединения.

Генерал Борисов поступил вполне разумно, так как корпус не был обеспечен боеприпасами и горючим, корпусные части, в том числе артиллерийские, не были укомплектованы, а связь со штабом армии нарушилась.

По прибытии в Ждановичи штаб 13-й армии, не имея никаких указаний из штаба фронта, подчинил себе части 44-го и 2-го стрелковых корпусов, которые к этому времени (26 июня) обороняли рубеж Стайки, Заславль, Красное, Дзержинск, Станьково с задачей не допустить прорыва противника со стороны Молодечно. При этом неоднократные попытки танков противника пробить фронт корпусов оставались безуспешными. В состав 44-го корпуса входили 64-я и 108-я стрелковые дивизии, во 2-й корпус — 100-я и 161-я стрелковые дивизии.

О подчинении себе этих, до этого времени никем не управляемых, корпусов штаб армии донес в штаб фронта.

В течение трех дней — 26, 27 и 28 июня — эти дивизии героически сражались, обороняя подступы к Минску, нанося немалый урон противнику.

К утру 28 июня нарушилась связь с 64-й дивизией, в ночь на 29-е была потеряна связь и со 108-й дивизией. Посланные в дивизии офицеры связи обратно не вернулись. В подчинении армии осталось всего две дивизии — 161-я и 100-я, объединенные управлением 2-го стрелкового корпуса. В течение 28 — 30 июня они отражали натиск противника на рубеже р. Волма на участке Смольница, Смиловичи, а также на участке Клиники, [111] Дрехча, Дыя, Червень. В ходе этих ожесточенных боев обе дивизии потеряли до 30% личного состава и матчасти, ими было уничтожено несколько десятков танков противника.

Командование Западного фронта в это время (28 июня) еще не отказалось от попыток удержать Минский укрепленный район. В этот день с офицером связи штаб 13-й армии получил распоряжение начальника штаба фронта генерал-лейтенанта В. Е. Климовских, в котором указывалось:

«13-й армии наркомом и Военным советом Западного фронта подтверждено, что Минский укрепрайон должен быть во что бы то ни стало удержан, хотя бы пришлось драться в окружении. Но этого (т. е. сражения в окружении.— А. Е.) случиться не должно, так как части 3-й армии собираются в районе Столбцы и будут выведены в район Минска, Ратомка; 6-й механизированный корпус выводится через Столбцы, Пуховичи для последующего удара по тылам противника»{2}.

Это распоряжение свидетельствует о том, что тогдашний штаб Западного фронта не разобрался в обстановке, ибо задачя по удержанию Минска была невыполнимой. Командарм 13-й, вынужденный действовать сообразно с данным указанием, принял решение: 2-м стрелковым корпусом к исходу 30 июня выйти на рубеж Городок, Паперня, Заречье, а 44-м корпусом (имелись в виду 64-я и 108-я дивизии, уже находившиеся в окружении) занять оборону на рубеже Кочин, Ярцево, Новый Двор, Волковичи, Самохваловичи. Решение это носило чисто формальный характер, ибо для его выполнения не было никаких реальных предпосылок.

30 июня утром новый начальник штаба фронта генерал Маландин на основании докладов офицеров штаба фронта направил в 13-ю армию приказание объединить усилия войск, действовавших на минском направлении (2, 44, 21-й стрелковые, 20-й механизированный корпуса и 8-я противотанковая бригада), и нанести удар в направлении Раков, Городок с целью уничтожить раковскую группировку врага. Однако выполнить это распоряжение армия не имела возможности: ее части практически могли лишь изматывать противника на последовательно занимаемых рубежах, что они и делали.

Ко второй половине дня 30 июня мы с генералом Маландиным, в той или иной мере разобравшись в обстановке, изменили это решение и поставили армии задачу: занять промежуточный рубеж на участке Слободка (8 км южнее Борисова), Червень и подготовить жесткий оборонительный рубеж по восточному берегу реки Березина на фронте Бытча, Свислочь, а штабам 13-й армии и 44-го корпуса прибыть к исходу этого дня в район села Тетерин на р. Друть. Части армии уже по приказу стали отходить на указанный рубеж. Управление 44-го корпуса, [112] оставшееся без войск, было решено оставить на восточном берегу реки Березина на участке Чернявка (при слиянии рек Березина и Бобр), Борисов с целью возглавить все находившиеся там и отходившие туда части.

2-й стрелковый корпус (100-я, 161-я стрелковые дивизии) и Березинский отряд должны были занять оборону на участке Чернявка (иск.), Березино, Бродец. 50-ю стрелковую дивизию, выход которой в этот район был возможен, предполагалось иметь в резерве 13-й армии (фактически она с боями выходила из района Плещицы, Зембин на участок Холодец, Студенка). На березинском направлении части армии продолжали удерживать занимаемый рубеж до 3 июля. Враг неоднократно пытался пробить оборону 100-й дивизии, но все его атаки отбивались. В поисках открытого фланга неприятель двигался вдоль оборонительной линии этого соединения и, обходя его левый фланг мелкими группами, начал выход к р. Березина в районе Березино.

Для усиления обороны переправ было выслано несколько рот в район Березино и Чернявка. В 15 часов 3 июля непосредственно у западного берега появилось несколько мелких групп танков и мотопехоты противника; их попытки захватить мост через реку были тоже отбиты. Тем временем гитлеровцы подтягивали новые силы и одновременно в течение шести часов вели артиллерийский обстрел восточного берега, главным образом на участке шоссе. Бой продолжался и ночью, было подбито четыре танка и три машины с мотопехотой противника. В течение ночи 100-й и 161-й дивизиям предстояло перейти на восточный берег реки. Однако здесь произошла досадная неувязка, довольно характерная для того времени. В 24.00 мост через р. Березина был взорван, и дивизии вынуждены были переправляться через реку, используя подручный материал. При этом 161-я дивизия заняла рубеж Ленивцы, Гора, а 100-я дивизия, переправившаяся только к утру 5 июля, вышла в район Красное, Мостки, Михеевичи. К этому же времени на восточный берег начали подтягиваться части 4-го воздушнодесантного и 20-го механизированного корпусов, последний совершенно не имел ни танков, ни автомашин. Враг не терял времени и, используя сплавной лес, также несколькими группами переправился через реку, пытаясь оборудовать плацдармы на восточном берегу. 7-я бригада 4-го воздушнодесантного корпуса утром 4 июля получила задачу контратакой сбросить переправившихся гитлеровцев в реку, однако из-за сильного пулеметного и минометного огня противника и воздействия его авиации успеха не имела. Чтобы спасти бригаду от полного разгрома, пришлось ее вывести на рубеж р. Клева на участок Коритница, Козловый берег. Бригада дралась героически, ее командир, полковник Тихонов, тяжело [113] раненный в ногу, не покинул поле боя, продолжая командовать бригадой.

Дальнейшие попытки ликвидировать прорвавшиеся на восточный берег группы неприятеля в районе Березино остались безрезультатными. В это время в полосу действий 13-й армии вышла 155-я стрелковая дивизия в составе одного сводного полка.

Все яснее для нашего командования становилось, что серьезные усилия противник сосредоточил в направлении Могилева. По Могилевскому шоссе стремился прорваться к городу 24-й танковый корпус гитлеровцев.

Исходя из этого, 6 июля 1941 г. директивой штаба Западного франта штаб 13-й армии был перемещен в лес, южнее Горок, с задачей собрать на рубеже Горки, Красное, ст. Починок отходящие части 13-й и 3-й армий с целью их доукомплектования и формирования для дальнейшего боевого использования. Руководствуясь указаниями штаба фронта, командующий 13-й армией генерал-лейтенант П. М. Филатов принял следующее решение: 44-му стрелковому корпусу (после его смены частями 20-й армии) двигаться по маршруту Орша, Дубровино, Ляды, Красное, занять оборону в районе Красное, Дуровщина, Ляды, Зверовичи, Топоровой (штаб корпуса в Красном), 2-му стрелковому корпусу, части которого также сменялись 20-й армией, предписывалось, двигаясь по маршруту Шклов, Горки, занять рубежи: 161-й дивизии — в лесах южнее Зубры, 100-й дивизии — в районе Дрибны, 155-й — в 50 км юго-восточнее Смоленска и на ст. Починок.

В штаб фронта тем временем поступили более точные данные о положении войск, и утром 7 июля был отдан новый приказ, согласно которому для упорядочения управления войска могилево-смоленского направления подчинялись штабам двух армий — 21-й и 13-й.

В состав 13-й армии передавались из 21-й армии 61-й стрелковый корпус (53, 172 и 110-я дивизии) и 45-й стрелковый корпус (187, 148 и 132-я дивизии). Штаб 13-й армии должен был разместиться в г. Могилеве. Этим же приказом частям 13-й армии предписывалось оборонять рубеж по р. Днепр на участке Шклов, Новый Быхов, имея границами справа Починок, Шклов, Червень, слева — Хотинем, Новый Быхов, Старые Дороги.

7 июля командарм 13-й вызвал в штаб армии командиров подчиненных ему соединений. Из доклада прибывшего первым командира 45-го корпуса комдива Э. Я. Магона следовало, что 53-я дивизия этого корпуса вела оборонительные работы по восточному берегу р. Днепр на фронте Копысь, Плещицы и на Шкловском плацдарме на западном берегу Днепра на участке Заровцы, Старый Етклов, Хотемка, Загорье, имея отряды [114] заграждения на рубеже Круглое, Тетерин. Штаб дивизии находился в лесу севернее Бели.

110-я дивизия тремя стрелковыми батальонами производила оборонительные работы на рубеже Плещицы, Хвойная; ее штаб располагался в лесу восточнее Телеги. 172-я стрелковая дивизия обороняла Могилевский плацдарм на рубеже Полыковичи, Карибановска, Тишовка, Буйничи и укрепляла восточный берег Днепра на участке Шапочицы, Лыково; ее штаб расположился в лесу восточнее Затишья. 187-я дивизия тремя полками продолжала укреплять рубеж по восточному берегу реки Днепр на участке Боровка, Гадиловичи. 467-й полк этой дивизии (перешедший из состава 102-й дивизии) находился в Малиновке, а ее штаб — в Ветренке. Штаб корпуса перемещался в Щепсерь.

В связи с тем, что управление 61-го стрелкового корпуса оставалось еще в распоряжении командующего 20-й армией, командарм 13-й приказал командиру 45-го корпуса временно объединить под своим командованием все части, находившиеся в полосе обороны 13-й армии. Поэтому в докладе Магона и фигурировали дивизии 61-го стрелкового корпуса. Командир 45-го корпуса доложил также, что в районе Чаусы выгружается 148-я стрелковая дивизия, к исходу 6 июля выгрузилось уже пять эшелонов.

Командир 20-го механизированного корпуса генерал-майор А. Г. Никитин сообщил, что части 38-й и 26-й танковых дивизий занимают рубеж Красная Слобода, Твердово, а находящаяся во втором эшелоне 210-я мотострелковая дивизия сосредоточилась в районе Карченки, Новоселки. В 38-й танковой дивизии насчитывалось 3 тыс. человек, три гаубицы 152-мм калибра, в 26-й — 3800 человек, пять орудий, в 210-й — 5 тыс. человек, девять орудий. Кроме того, корпус получил еще 10 орудий 76-мм и 45-мм калибра, но совершенно не имел средств связи. Фактически это был не механизированный корпус, а стрелковая дивизия, притом весьма слабая.

Командный пункт корпуса находился на западной окраине Могилева, на Бобруйском шоссе у кирпичного завода. Соседний населенный пункт Белыничи к этому времени уже был занят противником, в этом же районе до батальона вражеской пехоты переправилось через р. Друть.

Командарм приказал генералу Никитину во что бы то ни стало удерживать восточный берег р. Друть, чтобы выиграть время для создания обороны по Днепру.

Из доклада командира 4-го воздушнодесантного корпуса генерал-майора А. С. Жадова следовало, что корпус к 7 июля занимает рубеж двумя своими бригадами на участке Вдова, Первые Речки, Княжицы. В составе 7-й бригады насчитывалось [115] всего 1100 человек и 15 орудий разного калибра, в 8-й бригаде — около 1000 человек и тоже 15 орудий. Генерал Жадов сообщил некоторые данные о противнике, в частности, указав, что в районе Белыничи прорвались три — четыре танка противника во второй половине дня 7 июля, а по маршруту Корытица, Белыничи прошло несколько десятков танков. Против танков, вышедших в район Белыничи, командир корпуса выслал команду, вооруженную бутылками с горючей жидкостью.

Генерал Жадов получил аналогичную задачу — как можно дольше задержать противника на занимаемом рубеже.

Вечером в штаб армии прибыл представитель штаба 61-го корпуса, доложивший, что управление корпуса передислоцируется из Орши в лес южнее Евдокимовичи; он также передал сведения о расположении дивизий, подчиненных корпусу, о чем докладывал уже Магон.

Несколькими днями раньше описываемых событий, 3 июля 1941 г., передовые отряды гитлеровцев вышли на дальние подступы к Могилеву. Разведотряды дивизий 61-го стрелкового корпуса завязали с ними бои, положив тем самым начало 23-дневной героической обороне.

В обороне Могилева, на мой взгляд, выделяются три этапа.

Первый этап, продолжавшийся с 3 по 9 июля 1941 г., включал в себя бои разведывательных и передовых отрядов на дальних подступах к городу. Соединения, получившие задачу оборонять днепровский рубеж, выслали разведывательные группы и отряды с задачей проникнуть на рубежи, которых достигли авангарды вражеских войск, и собрать необходимые данные о противнике. Вслед за разведгруппами выдвигались передовые отряды в составе усиленного батальона каждый с задачей разведки боем. Эти отряды должны были на выгодных рубежах в 20 — 25 км впереди основной линии обороны встретить противника, дерзкими ударами заставив развернуться в боевой порядок и тем самым замедлить продвижение гитлеровцев, выиграть драгоценное время, необходимое для создания оборонительного рубежа по Днепру и сосредоточения войск, подтягивавшихся из тыла.

Второй этап, продолжавшийся с 9 по 16 июля, включал в себя упорные оборонительные бои в предполье, на основной полосе обороны перед Могилевом и многочисленные контратаки с целью ликвидации плацдармов, захваченных противником на восточном берегу Днепра на обоих флангах 61-го корпуса. Важнейшим результатом боев этого этапа было изматывание и перемалывание живой силы врага и его техники.

Третий этап продолжался с 16 по 27 июля, когда войска, оборонявшие Могилев, оказались в окружении. Соединения корпуса были окружены и расчленены врагом. 172-я стрелковая [116] дивизия и один полк 110-й стрелковой дивизии оказались отрезанными от остальных сил корпуса.

На этом этапе с особой силой проявились самоотверженность и героизм защитников днепровского рубежа, вставших насмерть па своих позициях и сражавшихся до последней капли крови с врагом, который обладал по меньшей мере пятикратным превосходством. К этому же этапу относятся и попытки вырваться из кольца. Несмотря на громадные жертвы, сражение в замкнутом кольце оказало немалую услугу нашим основным войскам, ибо малочисленные части непокоренного Могилевского гарнизона приковали к себе целый армейский корпус врага, что нарушило на определенный срок взаимодействие механизированных и общевойсковых соединений вермахта на этом участке. Основная тяжесть обороны днепровских рубежей в районе Могилева легла на 61-й стрелковый корпус в составе 172-й, 110-й и 53-й стрелковых дивизий. Командовал корпусом генерал-майор Ф. А. Бакунин{3}. Корпус перед войной дислоцировался в районе г. Тулы, здесь же прошла его мобилизация, когда началась война. Из Тулы штаб корпуса был направлен в Кричев, где и получил приказ о занятии рубежа Шклов, Могилев, Быхов.

Когда штабной эшелон корпуса прибыл на станцию Кричев, генерал Бакунин получил от командования фронта через офицера связи устный боевой приказ, которым определялась полоса его обороны. Затем штаб корпуса прибыл и выгрузился в Луполово (железнодорожная станция на восточном берегу Днепра, вплотную примыкающая к Могилеву, его задиепровское предместье).

Генерал Бакунин со штабом корпуса после предварительной оценки обстановки приступил к рекогносцировке местности. Войска корпуса еще не начали прибывать, а на западе уже была слышна стрельба, самолеты противника висели над Могилевом, Оршей, Кричевом.

Штаб корпуса выслал офицеров на автомашинах с целью установить связь с находящимися впереди частями для уточнения обстановки на фронте, особенно на направлениях Могилев — Борисов, Могилев — Березино, Могилев — Осиповичи — Бобруйск.

Утром 29 июня генерал Бакунин с начальником штаба корпуса и начальником артиллерии корпуса побывал в штабе Западного фронта, находившемся в районе Могилева.

В тот же день начали прибывать войска корпуса. Первым прибыл 388-й стрелковый полк 172-й стрелковой дивизии — командир полка полковник С. Ф. Кутепов, который командовал этим полком около трех лет. Полк был вполне подготовлен, сам Кутепов хорошо знал свое дело, был дисциплинированным, всегда [117] подтянутым, требовательным к себе и подчиненным командиром. 388-й полк был лучшим в дивизии. Полку было приказано занять участок для обороны западнее Могилева, оседлав шоссе Могилев — Белыничи.

В тот же день прибыл 514-й стрелковый полк 172-й стрелковой дивизии (командир полка подполковник Сергей Александрович Бонич). Бонич был назначен командиром полка после окончания с отличием в 1940 г. Военной академии им. М. В. Фрунзе.

514-му полку командир корпуса назначил рубеж для обороны на участке Затишье, Тишовка, на шоссе Могилев — Бобруйск. На этом рубеже по решению командующего фронтом силами местного населения уже проводились оборонительные работы. Тотчас в эту работу включились и войска. Так как штаб 172-й дивизии еще не прибыл, связь с полками была установлена через штаб корпуса. На месте КП 172-й стрелковой дивизии была создана опергруппа под руководством начальника оперативного отдела штаба корпуса полковника Фурина. Командующим артиллерией дивизии временно был назначен командир 493-го [118] гаубичного артиллерийского полка полковник Мазалов, хороший артиллерист, инициативный, энергичный и требовательный командир.

Командир корпуса Бакунин говорил мне, что организованнее всех прибыла на фронт 110-я стрелковая дивизия (командир дивизии полковник Василий Андреевич Хлебцев). Старый воин-кавалерист, участник первой империалистической и гражданской войн, В. А. Хлебцев хорошо знал, что такое война.

110-й дивизии был указан рубеж обороны Шклов, Мосток, с передним краем по восточному берегу реки Днепр. Командный пункт — в Дубровке.

1 июля 1941 г. в район Еханы на КП корпуса прибыл командующий 20-й армией генерал-лейтенант П. А. Курочкин. Он сказал Бакунину, что 61-й стрелковый корпус будет входить в состав 20-й армии и что в него будет включена 53-я стрелковая дивизия, которая находится в пути следования. Ознакомившись по карте с решением командира корпуса, командарм приказал назначить 53-й дивизии рубеж Копысь, Шклов с передним краем по восточному берегу реки Днепр. Генерал Курочкин сообщил, что в районе Орши и севернее сосредоточиваются наши механизированные войска, которые будут иметь задачу контрударом разгромить войска противника на Минском направлении, и что па КП корпуса будет дан телефонный провод. Однако связь из штаба 20-й армии на КП корпуса так и не была дана, и больше от командующего 20-й армией никаких распоряжений корпус не получал.

3 июля начала прибывать 53-я дивизия (командир дивизии полковник Филипп Петрович Коновалов). Этой дивизии пришлось походным порядком преодолеть большое расстояние. На шоссе Смоленск — Минск она подверглась бомбардировке, в результате сильно растянулась и только к исходу 5 июля сосредоточилась в указанной ей полосе обороны, на рубеже Копысь, (иск.) Шклов. Ее командный пункт располагался в Славенках.

4 июля на КП корпуса явился командир 137-й стрелковой дивизии полковник Иван Тихонович Гришин и доложил, что он получил устный боевой приказ от командующего 20-й армией поступить в распоряжение командира 61-го корпуса и занять оборону по рубежу Понизовье (южнее Орган), Левки с передним краем по восточному берегу реки Днепр. Командир дивизии сообщил также, что в район Орши и севернее двигаются наши мехчасти.

На 6 июля корпус имел в составе 137-ю стрелковую дивизию (прибыла еще не полностью), 53, 110, 172-ю стрелковые дивизии (некоторые подразделения и даже штабы этих соединений находились в пути), а также корпусной артиллерийский полк, два приданных ему отдельных противотанковых дивизиона. [119]

С 27 июня и по 5 июля штаб корпуса, политотдел, командующий артиллерией корпуса со своим штабом, начальники служб корпуса провели большую работу по подготовке рубежей к обороне. Особенно много проделал начальник инженерной службы полковник Захарьев, который умело и настойчиво руководил инженерными работами. Командующий артиллерией корпуса комбриг Лазутин продуманно организовал противотанковую оборону имеющимися артиллерийскими средствами.

Почти все офицеры штаба корпуса провели эти дни в частях, помогая их командирам как можно быстрее и лучше организовать оборону, наладить систему огня, установить минные поля перед передним краем, оборудовать огневые позиции, командные и наблюдательные пункты, отрыть окопы с ходами сообщений, обеспечить тщательную маскировку, предусматривавшую устройство ложных огневых позиций для артиллерии, и т. д. Полковник Захарьев, например, организовал устройство двух ложных посадочных площадок. Во всех частях развернулось обучение бойцов и командиров ведению борьбы с танками противника с помощью бутылок с горючей смесью и связок ручных гранат.

Командир 61- го стрелкового корпуса и комиссар корпуса бригадный комиссар Иван Васильевич Воронов побывали во всех частях и многих подразделениях, настойчиво требовали быстрее и лучше вести оборонительные работы, напоминая воинам, что солдат, находящийся в окопе, во много раз сильнее противника, наступающего по открытой местности.

Большую работу, по свидетельству генерала Бакунина, провел и интендант корпуса подполковник Алексей Николаевич Коряков, организовывая снабжение войск корпуса всеми видами довольствия. Особое внимание он уделил также инженерному оборудованию районов размещения тыловых учреждений, обозов, конского состава, автотранспорта, горючего, складов боеприпасов, медсанбатов. В тыловых учреждениях была четко налажена охрана и оборона, особенно от возможного нападения диверсионных групп и воздушных десантов.

В течение всего этого времени войска, принявшие на себя первые удары врага, группами, целыми подразделениями и частями по всем дорогам отходили за Днепр в направлении Орши, Могилева, Быхова. Авиация противника действовала активно, нанося бомбовые удары по районам Орши, Могилева, Кричева, по нашим отходящим войскам и войскам 61-го корпуса, особенно там, где была плохая маскировка.

К 5 июля командир корпуса отдал приказ войскам, основной смысл которого сводился к следующему: перед фронтом корпуса ведут стремительное наступление крупные танковые и механизированные соединения противника, поддерживаемые [120] большими силами авиации с направлений Борисов — Орша, Березино — Белыничи — Осиповичи — Бобруйск. Могилев — Быхов. Передовые части противника обнаружены в направлении Борисова, в районе Толочина, Березино, Бобруйска.

Войскам приказывалось занять и прочно оборонять рубеж (иск.) Орша, Копысь, Шклов, Могилев, Дашковка (15 км южнее Могилева) по восточному берегу Днепра с задачей не допустить противника за Днепр. Соединениям предписывалось оборонять рубежи: 137-й дивизии — Понизовье, Левки, КП в Черном, 53-й дивизии — Копысь, Шклов, КП в Словенках, 110-й дивизии (иск.) Шклов, Кострицы, Мосток, КП в Черепах, 172-й дивизии с отдельным противотанковым дивизионом — Пашково, Тишовка, Буйничи, КП на западной окраине Могилева.

В резерве корпуса оставлялся один полк 110-й дивизии (командир полка полковник Пшеничников), противотанковый резерв составлял отдельный противотанковый дивизион. Командный пункт корпуса находился в Городище, а запасный — в лесу южнее Ордати. Всем командирам дивизий предписывалось иметь в глубине обороны полк во втором эшелоне.

7 июля, как мы уже указывали, 61-й корпус со всеми соединениями поступил в подчинение командующего 13-й армией, с соседом слева была установлена связь. К этому времени 137-я дивизия прибыла еще не полностью и не сумела подготовить полосу обороны в инженерном отношении. На переднем крае, правда, были отрыты окопы, кое-где на танкоопасных направлениях были установлены минные поля. В 53-й дивизии на переднем крае были отрыты окопы без ходов сообщения, на танкоопасных направлениях были установлены минные поля, разрушены переправы через Днепр в районе Копыся и Шклова. 110-я и 172-я дивизии успели полностью оборудовать полевую оборону не только на переднем крае, но и в глубине. Хорошо были оборудованы командные и наблюдательные пункты, особенно в 172-й дивизии. Перед передним краем и в глубине обороны были установлены минные поля, в дивизиях созданы противотанковые резервы.

В ходе оборонительных работ, проводившихся с большой настойчивостью, пришлось преодолевать некоторые недоразумения. Мирные настроения превалировали тогда иной раз еще и у военных. Ф. А. Бакунин рассказывает, что когда они вместе с комиссаром корпуса И. В. Вороновым и командиром 388-го полка полковником Кутеповым поехали проверить, как идут оборонительные работы на переднем крае, то увидели, что одна из стрелковых рот занималась устройством окопов на явно невыгодной для обороны местности, а метрах в двухстах позади находилась высотка, представлявшая очень хорошую позицию [121] для обороны. Генерал Бакунин сказал полковнику Кутепову, что там на высоте был бы лучше и обзор и обстрел. Командир полка ответил, что и сам думал об этом, но там зреет хорошая пшеница, и он не может допустить, чтобы вытоптали урожай и портили колхозное добро. Командир корпуса вынужден был разъяснить полковнику Кутепову, что на войне надо думать о боевых действиях, а не об урожае.

Были и другие случаи подобного рода. Так, например, в 110-й дивизии опасались рубить лес для устройства командных пунктов, а в 53-й дивизии штаб расположился в палатках, причем не забыли организовать буфет, а окопы и блиндажи еще не оборудовали.

Хорошо, что все это было замечено в самом начале. Командир корпуса, имевший большой боевой опыт, хорошо понимал, что такое война, поэтому с такой настойчивостью он требовал форсирования оборонительных работ. Несмотря на отдельные недоразумения, в целом командование частей и соединений, у которых было для этого время, хорошо справилось с задачей организации прочной обороны. Вскоре части корпуса вступили в соприкосновение с противником.

5 июля 1941 г. сильным ударом танков и пехоты был смят и отброшен передовой отряд 137-й дивизии в районе Коханово (20 км западнее Орши). Передовые отряды 172-й дивизии встретили противника на рубеже р. Друть, в районе Белыничи, Запоточье, Олень. Но переправу противника через р. Друть удалось предотвратить. Его авиация бомбила район Орши, Могилева, особенно сильные налеты были по району Орши и шоссе Минск — Смоленск. Наша авиация несколько активизировалась, но так как она не прикрывалась истребителями, то несла большие потери.

В течение 6 июля передовые отряды 172-й дивизии сдерживали противника на р. Друть. Перед ее фронтом на правом фланге враг танками и пехотой овладел селом Барань, юго-западнее Орши. На следующий день в полосе обороны этой дивизии гитлеровцы пытались организовать переправу через Днепр в нескольких местах, но успеха не имели.

На участке 137-й дивизии наши передовые отряды были отброшены крупными силами танков и пехоты неприятеля на р. Лохва. В течение всего дня противник наносил бомбовые удары по районам 137-й и 172-й дивизий, впервые имели место налеты вражеской авиации по командным и наблюдательным пунктам. Выбыл из строя начальник штаба корпуса генерал-майор Иван Иванович Бирычев, на его место спустя несколько дней был назначен полковник Асафов.

7 июля командующий 13-й армией генерал-лейтенант Филатов выехал по вызову начальника штаба фронта на КП фронта. На обратном пути его машина попала под обстрел вражеской авиации. П. М. Филатов был тяжело ранен, его удалось вывезти в безопасное место и направить в госпиталь, затем он был эвакуирован в Москву, в Боткинскую клинику. Усилия врачей оказались напрасными, и Филатов вскоре умер. Это был талантливый и волевой военачальник. В упорной обороне Могилева были немалые заслуги первого командарма 13-й генерал-лейтенанта П. М. Филатова.

Во второй половине дня 8 июля в командование 13-й армией вступил генерал-лейтенант Ф. Н. Ремизов{4}. Это был боевой генерал, с которым мне не раз приходилось встречаться еще до войны. Замечательный человек, храбрый воин, требовательный и знающий дело командир.

Новый командующий на основании указаний штаба фронта в тот же день отдал боевой приказ.

«Противник частями 3-й и 4-й танковых дивизий с одним мотополком свои главные усилия направляет по шоссе Березино — Могилев и на Быхов. Справа в Борисовском направлении действуют части 20-й армии. Слева обороняются части 21-й армии по восточному берегу р. Днепр южнее Нового Быхова. 13-я армия продолжает сосредоточение своих частей и активными действиями в предполье до р. Березина уничтожает мелкие части противника, готовя основную оборонительную полосу по р. Днепр с предмостными укреплениями в районе Шклов и Могилев.

61-й стрелковый корпус в составе 53-й, 110-й и 172-й стрелковых дивизий имеет задачей оборонять рубеж р. Днепр на фронте Шклов, Могилев, Буйничи с полосой предполья по восточному берегу р. Друть. Особое внимание корпуса обращается в направлениях Шклов, Головчин, Могилев, Березино.

45-й стрелковый корпус в составе 187-й и 148-й стрелковых дивизий имеет задачей оборонять рубеж по р. Днепр на фронте (иск.) Селец, Новый Быхов с полосой предполья на рубеже р. Лохва, Слоневщина.

20-му механизированному корпусу прочно удерживать рубеж по восточному берегу р. Друть на фронте Красная Слобода, Семукачи, Броды.

137-я стрелковая дивизия — резерв командующего 13-й армией — к утру 10 июля сосредоточивается в районе Большое Бушково, Сухари, Киркоры, подготавливая рубеж обороны по восточному берегу р. Реста, на фронте Тиньковщина, Сухари, Гладково, готовит контратаки в направлениях Залесье — Маковни — Заходы — Шклов, Сухари — Могилев, Сухари — Гладкая — Латышская роща».

В составе армии значилась 132-я стрелковая дивизия, местонахождение ее, однако, не было известно командованию армии, так как она находилась еще в пути следования. [123]

13-й армии предстояло оборонять фронт протяженностью около 100 км. Исключая Могилевский плацдарм, оборона на участке армии заранее подготовлена не была, силами войск и населения создать ее в короткий срок было невозможно. Многие соединения армии были неполноценны по боевому составу.

К этому времени перегруппировка войск армии не была еще закончена. Так, например, 187-я дивизия была растянута на 70-километровом участке, один полк ее находился в полосе 21-й армии, а два других занимали свой участок в полосе 13-й армии.

К исходу 8 июля части 13-й армии продолжали укрепление занимаемых рубежей и отражали атаки противника. Так, 53-я дивизия в районе Копысь, Плещицы была атакована несколькими десятками танков противника, часть их была окружена в районе Белыничи.

172-я дивизия отразила попытки противника прорваться передовыми частями в район Могилева. На фронте 187-й стрелковой дивизии ее разведотрядом была захвачена северная окраина Старого Быхова (Быхов).

Из частей 148-й дивизии к исходу 8 июля прибыло восемь эшелонов. Они вечером этого дня заняли оборону в районе Дубинка, ст. Барсуки, Запруды, Медведовка.

Ночью 8 июля соединения 61-го корпуса, полностью войдя в состав 13-й армии, получили конкретные задачи, продолжая укреплять оборонительную полосу по р. Днепр на фронте Шклов, Могилев, Буйничи и плацдармы у Шклова и Могилева, начать выход передовыми отрядами на рубеж р. Друть.

4-й воздушнодесантный корпус в этот же день выбыл из состава 13-й армии и был направлен на доукомплектование и довооружение; его участок заняла 110-я дивизия, получившая от авиадесантников их немногочисленную артиллерию.

9 июля командарм 13-й конкретизировал задачи и соединениям 45-го корпуса.

148-я стрелковая дивизия в ночь на 10 июля должна была занять оборону на фронте (иск.) Селец, (иск.) Борколабово, где сменяла части 514-го и 292-го стрелковых полков. Ей надлежало иметь передовые отряды па р. Лохва, Слоневщина с целью уничтожить противника в своей полосе, не допуская его к переправам на восточный берег Днепра.

187-й стрелковой дивизии приказывалось упорно оборонять восточный берег Днепра на фронте Борколабово, Новый Быхов, не допуская противника к переправам через реку и имея до двух батальонов в резерве в направлении Старого Быхова и Нового Быхова.

С рассветом 9 июля на участке 20-го механизированного корпуса, обтекая его фланги в направлениях Куты и Угалья, [124] прорвались танковые части врага. Командир корпуса решил сильными отрядами уничтожить прорвавшегося противника. Выполняя этот приказ, части корпуса изрядно потрепали полк СС, разгромили мотопонтонный батальон и батальон связи. В дальнейшем 20-й механизированный корпус был выведен из боя и сосредоточен в районе Старинки для доукомплектования. Он участвовал в боях с момента выхода гитлеровцев на подступы к Минску и понес большие потери.

Чтобы картина событий на участке 13-й армии стала ясней, приведем несколько свидетельств Гудериана, который со своей 2-й танковой группой был основным противником наших войск в этом районе.

В танковую группу входили 24, 46 и 47-й танковые корпуса. 13-я армия оказалась в полосе наступления 24-го, 46-го корпусов и части сил 47-го корпуса.

В свидетельстве, датированном 1 июля, Гудериан пишет:

«В 9 час. 30 мин. с предмостного укрепления на р. Березина, восточнее Бобруйска, на Могилев выступил усиленный разведывательный батальон. За ним на восток продвигались главные силы 3-й танковой дивизии (24-го танкового корпуса.— А. Е. ), генерал барон фон Гейер оставил за собой право выбрать направление главного удара или на Рогачев, или на Могилев, в зависимости от обстановки…

В этот день (1 июля. — А. Е. ) воздушная разведка установила, что русские в районе Смоленска, Ортпи и Могилева накапливают свежие силы. Надо было спешить с выходом на линию Днепра и форсировать эту реку, не ожидая прибытия пехоты, что могло привести к потере нескольких недель»{5}.

Далее командующий 2-й танковой группой отмечает, что 4 июля 4-я танковая дивизия вышла уже к Старому Быхову (Быхов). 7 июля 3-я танковая дивизия достигла Нового Быхова, 10-я танковая дивизия — Белыничей{6}. Гудериан рассказывает:

«7 июля я должен был принять решение: либо продолжать быстрое продвижение, форсировать своими танковыми силами Днепр и достичь своих первых оперативных целей наступления в сроки, предусмотренные первоначальным планом кампании, либо, учитывая мероприятия, предпринимаемые русскими с целью организации обороны на этом водном рубеже, приостановить продвижение и не начинать сражения до подхода полевых армий.

За немедленное наступление говорила слабость в данный момент обороны русских, которая только еще создавалась. Русские занимали сильные предмостные укрепления под Рогачевом, Могилевом и Оршей, поэтому нам не удалось взять Рогачев и Могилев. Правда, у нас имелись сведения о подходе к противнику подкреплений… Но наша пехота могла подойти не [125] раньше, чем через две недели. За это время русские могли в значительной степени усилить свою оборону. Кроме того, сомнительно было, удастся ли пехоте опрокинуть хорошо организованную оборону на участке реки и снова продолжать маневренную войну. Еще в большей степени вызывает сомнение возможность достижения наших первых оперативных целей и окончание кампании уже осенью 1941 г. Это-то и было как раз главным.

Я полностью сознавал всю трудность решения. Я считался с опасностью сильного контрудара противника по открытым флангам, которые будут иметь три моих танковых корпуса после форсирования Днепра. Несмотря на это, я был настолько проникнут важностью стоявшей передо мной задачи и верой в ее разрешимость… что немедленно отдал приказ форсировать Днепр и продолжать продвижение на Смоленск»{8}.

Далее Гудериан пишет о спорах с командующим группой армий «Центр» фельдмаршалом фон Клюге, который требовал приостановить наступление до подхода пехоты. Верх взял Гудериан.

Ретроспективная оценка событий показывает, что соображения Гудериана с точки зрения фашистского командования более соответствовали обстановке, чем предложения фон Клюге. Действительно, если бы гитлеровцы приостановили наступление на две недели, нам удалось бы создать на Днепре более прочную оборону, примерно такую, какова была уже создана в районе Рогачева и особенно Могилева.

Опыт обороны Могилева со всей силой подтверждает это. Замыслы Гудериана тем не менее носят отпечаток авантюризма, ибо он считал возможным выполнение наступления в сроки, назначенные планом «Барбаросса». Кроме того, если бы наше командование в то время более точно знало замыслы противника и его истинное положение и верно бы оценило обстановку, мы могли бы нанести большой урон его танковой армаде. Для этого, продолжая упорную оборону на тех участках, где это было возможно, следовало сосредоточить наши подходящие из тыла силы в районах, где оказались бы фланги 2-й танковой группы после форсирования ею Днепра, и нанести сильные контрудары до того, как подойдут пехотные соединения немцев. Но, к сожалению, у нас не было достоверных данных о том, что гитлеровская пехота так далеко отстала. К тому же наше верховное командование в тех условиях по ряду объективных и субъективных причин не могло правильно и глубоко оценить обстановку, оно оказывалось всякий раз перед совершившимся фактом и как только где-либо обозначался прорыв, требовало восстановить положение, на что растрачивались силы прибывающих резервов. [126]

Нельзя не учитывать, что танковые объединения Гудериана и Гота имели в своем составе мотопехоту, поддерживались авиацией, а наши части фактически были лишены поддержки танков и авиационного прикрытия, к тому же не имели опыта ведения современной войны. Оперативные планы врага и данные о его силах не были известны нашему командованию. Стратегическая и оперативная инициатива целиком находилась в руках гитлеровцев, слабо была изучена и их тактика. В этих условиях решение Гудериана отнюдь не было сопряжено с таким риском, как он пытается это представить. На первом этапе борьбы за гитлеровцами было еще очень много военных преимуществ.

Говоря об этом, я ни в коем случае не хочу сказать, что в начальный период войны планы гитлеровцев и их действия не были авантюристичны. В силу широко известных ныне обстоятельств наша страна и ее армия не смогли тогда действовать в полную меру своих сил и возможностей.

О конкретных планах форсирования Днепра Гудериан пишет следующее:

«Участки форсирования Днепра были ограничены предмостными укреплениями, занятыми крупными силами русских. Для 24-го танкового корпуса по договоренности с генералом бароном фон Гейером в качестве пункта форсирования был назначен Старый Быхов (Быхов), а днем начала действия 10 июля. 11 июля 46-й танковый корпус должен был форсировать Днепр у Шклова, а 47-й у Копысь между городами Могилевом и Оршей. Все передвижения войск и выход их на исходное положение тщательно маскировались: марши совершались только ночью. Прикрытие с воздуха осуществлялось истребителями полковника Мельдерса, который развернул передовые аэродромы непосредственно за первым эшелоном»{9}.

9 июля части 13-й армии приступили к выполнению боевого приказа командарма.

В течение дня 187-я дивизия успешно контратаковала на западном берегу Днепра и к исходу дня выбила гитлеровцев из Дашковки, со станции Барсуки и из Нового Быхова.

Бои в районе Старого Быхова (Быхов) прошли неудачно, наша контратака была организована двумя колоннами, но вследствие опоздания левой колонны на несколько часов продвижение было приостановлено пулеметным огнем противника, подразделения залегли и к исходу дня вновь отошли на восточный берег реки Днепр. В районе Старого Быхова противник применил противотанковые мины, которые разбрасывались прямо в траве. Следует иметь в виду, что в районе Старого Быхова был основной участок формирования Днепра, определенный Гудерианом для 24-го танкового корпуса. Контратаки [127] нашей пехоты, направленные в лоб выходящего на исходный рубеж танкового тарана, были отбиты превосходящими силами противника. Во второй половине дня в районе Цирковичи, Барсуки, Бошляки было замечено скопление пехоты на 10 автомашинах и до 50 мотоциклистов. Командир 61-го стрелкового корпуса приказал командиру 53-й дивизии ударом одного стрелкового батальона в направлении Барсуки, Бошляки и при поддержке 110-й стрелковой дивизии окружить и уничтожить противника в этом районе.

В 10 час. 30 мин. 10 июля 24-й танковый корпус гитлеровцев силами 10-й моторизованной и 4-й танковой дивизий после сильной авиационной и артиллерийской обработки нашей обороны на участке Дашковка, Старый Быхов начал форсирование Днепра в районе ст. Барсуки, Борколабово и южнее Старого Быхова. К 13.00 отдельные группы танков и бронемашин сумели прорваться через наш передний край. В 14.00 до батальона пехоты с танками и бронемашинами овладели селом Следюки, распространяя свои действия на юг и северо-восток. Южнее Старого Быхова, где противнику также удалось форсировать реку, гитлеровцы заняли Сидоровичи. Одновременно в районе Костинка, Махово были высажены десанты противника. Основной удар пришелся по 187-й дивизии 45-го стрелкового корпуса, которая была растянута на широком фронте.

К вечеру выдвинутыми сюда частями 45-го корпуса и подразделениями, взятыми из выгружавшихся на ст. Чаусы эшелонов, была организована новая контратака с целью ликвидации прорыва. Тогда же было установлено, что противник подтягивает новые силы. Командующий армией резервами не располагал, поэтому вынужден был брать батальоны с других боевых участков и направлять их в район прорыва; сюда была направлена также 137-я дивизия, прибывшая походным порядком и сильно измотанная в дороге.

Но наши контратаки успеха не имели. Противник прочно удерживал захваченные населенные пункты. В последующие дни армия продолжала направлять усилия на ликвидацию этого прорыва, используя прибывающие части 20-го стрелкового корпуса под командованием генерал-майора С. И. Еремина (144, 132 и 160-я дивизии). Бросаемые в бой прямо из эшелонов разрозненными подразделениями, они не в состоянии были изменить положения.

На следующий день, 11 июля, части армии продолжали вести упорные бои с противником, форсировавшим Днепр и пытавшимся укрепиться на его восточном берегу.

На фронте 61-го корпуса с утра враг направлял основные усилия на участке обороны 53-й дивизии. [128]

[129] пропущена

[130] обстреляны прорвавшейся группой гитлеровцев. Генерал-лейтенант получил пять ранений, но его удалось спасти. 14 июля в командование армией вступил генерал-лейтенант В. Ф. Герасименко.

Приведенный выше столь детально разработанный план, показывающий хороший уровень оперативной подготовленности штаба 13-й армии, в ходе действий удалось реализовать лишь частично.

В 7.00 части перешли в наступление: батальон 747-го полка с севера на Сидоровичи и батальон 364-го полка на Перекладовичи. Однако контратакой танков противник несколько потеснил батальон 747-го полка, наступавший с севера в районе Слободки, а затем начал движение в южном направлении и, не встретив сопротивления в районе Следюки, повернул на северо-восток и достиг рубежа Давыдовичи, Лжичник. Части 137-й дивизии, наступавшие на Сидоровичи, были повернуты фронтом на юг и к 16.00 совместно с 498-м полком 132-й дивизии генерал-майора С. С. Бирюзова заняли рубеж Липец, Кутия, Александров, Усужек, имея в дальнейшем задачу к исходу дня 12 июля выйти на рубеж Колония, Грудиновка, Красница и войти в соприкосновение с частями, удерживающими рубеж Слободка, Сидоровичи, Перекладовичи.

На следующий день, 13 июля, части 45-го корпуса продолжали вести бои с противником, прорвавшимся в старо-быховском направлении, удерживали восточный берег р. Днепр на участке Гребенево, до Боровки, далее линия фронта поворачивала на Слободки, Сидоровичи, Перекладовичи. Южнее Перекладовичей до р. Ухлясть наших частей не было. Здесь образовалась брешь. Северный участок до Перекладовичей продолжала удерживать 148-я дивизия с некоторыми подразделениями 187-й и 160-й дивизий. Южнее 187-я дивизия, оборонявшаяся на фронте в 70 км, в итоге непрерывных 10-дневных боев понесла большие потери и уже не представляла собой полноценного соединения. Ее разрозненные отряды, однако, продолжали удерживать гитлеровцев на рубеже Слободка, Сидоровичи, Грудиновка, Прибережье, Поддубье.

Сборный отряд из 236-го стрелкового полка и других мелких подразделений 187-й дивизии под командованием заместителя командира этой дивизии подполковника Иванова удерживал рубеж по южному берегу реки Ухлясть от Подлиповки до устья реки и далее по восточному берегу Днепра до Нового Быхова.

Оперативная группа командира 45-го корпуса, находясь в совхозе Грудиновка, со сводным отрядом попала в окружение, отражая атаки противника и уничтожив несколько танков, начала отход на Малый Осовец. Но в течение дня комдиву Магону [131] и его отряду из окружения выйти не удалось. Для оказания им помощи было решено внезапной ночной атакой отвлечь внимание гитлеровцев и тем содействовать выходу из окружения группы Магона. Благодаря этому комдив Магон и его отряды вырывались из окружения во второй половине дня 14 июля.

Части 20-го стрелкового корпуса в составе двух полков 132-й и одного полка 137-й дивизий с 5.30 13 июля сделали попытку наступать с рубежа Махово, Дубровка, Волковичи, Усужек и к 13 часам вышли на рубеж Рыжковка, Давыдовичи, Комарки, но контратакой противника были отброшены назад. К исходу дня части корпуса занимали западную опушку леса южнее Малого Осовца, Рыжковки, Червонного Осовца, Сутоки.

Таким образом, попытки 13-й армии восстановить положение по всему своему фронту на восточном берегу реки Днепр к успеху не привели.

Несмотря на выдающийся героизм отдельных подразделений и целых частей, довольно четкую работу штабов, дело упиралось в недостаток сведений о намерениях противника и его силах. Направления для контратак часто выбирались без учета обстановки. Они наносились не по флангам прорвавшихся танковых клиньев противника, а в лоб, зачастую на тех участках, где противник был наиболее сильным. Там же, где наши удары имели успех, их не наращивали либо из-за недостатка сил, либо из опасения оказаться в окружении. Очень существенным недостатком наших войск продолжало оставаться отсутствие танков и крайне слабая авиационная поддержка.

В эти дни на участке 61-го корпуса обстановка тоже крайне усложнилась. На шкловском направлении противник ввел в прорыв мотопехоту, которая двумя колоннами двинулась от Горок на Ленино и Горы. 53-я дивизия фактически оказалась в окружении, и связь с ней была прервана. 110-я и 172-я дивизии продолжали удерживать занимаемые рубежи. В связи с прорывом гитлеровцев в районе Шклова были сделаны попытки локализовать этот успех врага силами 1-й мотострелковой дивизии из района Степакова и 20-го механизированного корпуса из района Сухари с тем, чтобы отрезать прорвавшиеся колонны неприятеля от главных сил и уничтожить их.

Вот как характеризует обстановку в эти дни командир 61-го корпуса генерал-майор Бакунин:

«С утра 11 июля крупными силами авиации, артиллерии и минометов противник обрушился на участок южнее населенных пунктов Орша, Копысь, Шклов и к исходу дня, сломив сопротивление правого фланга 53-й дивизии, организовал переправу в районе Копысь, продвинувшись на 3 — 5 км в глубину обороны этой дивизии. С утра 12 июля повторились сильные налеты [132] авиации, удары артиллерии и минометов. Танки противника устремились в направлении Яковлевичи, Черное, но были остановлены на р. Лохва частями 137-й дивизии. На этом рубеже противник был задержан до исхода дня 12 июля.

Удары авиации гитлеровцев на участке 53-й дивизии в течение всего дня были настолько сильны, что командир дивизии в одном из телефонных разговоров со мной сказал, что противник, видно, хочет вбить дивизию в землю. «Но мы все равно не отступим», — заверил он в заключение.

Корпусная артиллерия, вся артиллерия 110-й и 137-й дивизий вели непрерывный губительный огонь по противнику; особенно хорошо работала корпусная артиллерия, наносившая сильные удары по скоплениям войск противника в районах переправ.

Вечером 12 июля командующий 13-й армией сообщил, что в мое распоряжение в район Городища прибудет 20-й мехкорпус, и обязал меня поставить корпусу задачу ударом в направлении Копысь, Орша смять противника, восстановить положение 53-й и 137-й дивизий, не допуская впредь гитлеровцев на восточный берег Днепра. Тем временем в течение 13 июля противник крупными силами танков при мощной поддержке авиации, артиллерии и минометов смял правый фланг 53-й и левый фланг 137-й дивизий и устремился в направлении Дубровно.

Вечером 13 июля ко мне на КП явился командир 20-го механизированного корпуса генерал-майор Николай Денисович Веденеев, который доложил, что его войска сосредоточиваются в районе Городище, Дубровка, Ордать и будут готовы к выполнению задачи с утра 15 июля, добавив, что мехкорпус не имеет танков.

В течение последующих трех дней противник отбросил 137-ю дивизию на рубеж Бояры, Барздовка, Ярмоловка. С ее правофланговым полком была утрачена связь. Командир дивизии доложил, что дивизия понесла большие потери. К исходу 16 июля после упорных боев 137-я дивизия отошла на рубеж р. Бася, Маслаки, Варково. 53-я дивизия под воздействием противника понесла большие потери, отошла на рубеж Окуневка, Городец. Мой резерв был использован для создания исходной позиции для наступления 20-го мехкорпуса на рубеже Городище, Княжицы.

К этому времени связь со штабом 13-й армии была потеряна, с соседом слева связи также не было, станция снабжения — Темный Лес — находилась в руках гитлеровцев. С утра 17 июля с рубежа Городище, Княжицы перешли в наступление 20-й механизированный корпус и два полка 110-й дивизии в общем направлении на Копысь, Оршу. Сначала наступление развивалось [133] успешно, войска вышли на рубеж Яковлевичи, Принцевка, но были встречены крупными силами танков и пехоты противника, остановлены и к исходу дня 20 июля вынуждены были отойти на рубеж Первомай, Окуневка, Княжицы. В течение этих боев под воздействием крупных сил авиации и танков неприятеля наши войска понесли большие потери. Противнику удалось прорваться танками на Городище. Гитлеровцы устремились на юг, угрожая командным пунктам 20-го механизированного и нашего корпусов. Хорошо, что на этом направлении оказались огневые позиции корпусной артиллерии, с которых прямой наводкой бетонобойными снарядами мы уничтожили несколько танков; часть танков повернула на север и была также уничтожена огнем нашей артиллерии и истребителями танков, умело использовавшими бутылки с горючей смесью и связки ручных гранат. Нашим войскам удалось сдержать противника на рубеже Городище, Княжицы.

В течение этих тяжелых трехдневных боев противнику был нанесен большой урон в живой силе и технике. По докладам командиров соединений, было подбито и уничтожено около 200 танков, много автомашин, мотоциклов и живой силы противника, взяты пленные.

К утру 21 июля войска 61-го корпуса заняли оборону: 20-й мехкорпус — Чернявка, Рудицы, Ордать, Городище; 110-я стрелковая дивизия — Городище, Княжицы, Плещицы, Мосток; остатки 137-й стрелковой дивизии — Сухари.

Еще раньше, числа 16 июля, ко мне на КП явился полковник В. А. Глуздовский и доложил, что он временно командует 1-й Московской мотострелковой дивизией, которая вела до этого бои в районе Борисова. Командир дивизии полковник Я. Г. Крейзер ранен в бою и эвакуирован, он — Глуздовский — остался командовать дивизией и вывел из окружения остатки дивизии в составе 1200 человек с ручным оружием, небольшим количеством боеприпасов, без продовольствия, обоза и средств связи. Я спросил полковника Глуздовского, может ли дивизия выполнять боевую задачу. Он ответил положительно. Глуздовскому была поставлена задача: оседлать шоссе с направления Чаусы, Славгород, подчинить себе один батальон с полковой артиллерией из левофлангового полка 110-й дивизии и занять оборону на рубеже Вильницы, Дары, установить наблюдение за дорогами, идущими на Могилев, с задачей прикрыть фланг и тыл 172-й дивизии. Командиру дивизии было указано, что продовольствием и боеприпасами дивизия будет обеспечена, связь будет дана на КП Луполово»{10}.

Таким образом, главные силы, с помощью которых предполагалось парировать удар противника, 20-й механизированный корпус и 1-я мотострелковая дивизия, обескровленные [134] в предыдущих боях, были не в состоянии полностью выполнить поставленную им задачу.

План нашего командования, идея которого состояла в том, чтобы отрезать мотопехоту гитлеровцев от их танков, прорвавшихся вперед, осуществить не удалось ни на шкловском, ни на быховском направлениях по уже изложенным мною ранее причинам.

Тем не менее активные действия наших войск позволяли накопить опыт борьбы с врагом. Гитлеровцы получили немало сильных ударов.

Так, Гудериан свидетельствует:

«В 18 час. 15 мин. (11 июля.— А. Е.) я направился в 46-й танковый корпус в Шклов… В корпус я прибыл в 21 час 30 мин. Сильный артиллерийский огонь и неоднократные бомбовые налеты авиации противника на район наведения моста 10-й танковой дивизией делали форсирование реки значительно более трудным, чем на фронте 47-го танкового корпуса (между Оршей и Шкловом.— А. Е. ). У дивизии СС «Райх» мост также был поврежден авиацией противника».

Далее в записи, относящейся к 13 июля, он пишет:

«С юга был слышен интенсивный огонь, и можно было сделать вывод, что пехотный полк «Великая Германия» ведет тяжелые бои. Этот полк имел задачу прикрывать наш фланг от атак противника со стороны Могилева.

Ночью раздался крик о помощи: пехотный полк «Великая Германия» расстрелял все патроны. Полк, еще не привыкший к боям в России, требовал дополнительные боеприпасы.

13 июля начались ожесточенные контратаки русских в направлениях Гомель,.. в то же время русские производили вылазки со своих предмостных укреплений из Могилева в южном и юго-восточном направлении и из Орши в южном направлении… с явной целью отбросить немецкие войска снова за Днепр…

14 июля я приказал 46-му корпусу вместе с дивизией СС «Райх» наступать на Горки и затем сам поехал также в этом направлении. 10-я танковая дивизия достигла населенных пунктов Горки и Мстиславль, понеся в тяжелых боях большие потери, особенно в артиллерии»{12}.

К 16 июля войска 13-й армии оказались охваченными с обоих флангов, возникла реальная угроза их полного окружения. Внутри этих громадных клещей фронт армии был также прорван на нескольких направлениях.

К этому времени 4-я армия оставила Пропойск (Славгород), в результате фланг 13-й армии оказался совершенно открытым. Генерал-лейтенант В. Ф. Герасименко принял решение отвести войска. Однако довести это решение до подчиненных штабов [135] не удалось. Приказ на отход был отменен и подтверждены прежние распоряжения об удержании занимаемых рубежей. Штаб армии перешел в Кричев. В штаб фронта был вызван представитель штаба армии, доложивший командующему обстановку. Здесь было принято решение оборонять Могилев, а остальные части отвести на рубеж р. Проня.

Обратимся к действиям 172-й стрелковой дивизии, на которую была возложена задача непосредственной обороны Могилева. Эта героическая дивизия заслуживает не меньшей признательности советского народа, чем доблестные защитники Брестской крепости, ибо воины дивизии выстояли на полевых укреплениях, созданных ими с помощью местного населения, двадцать три дня, сдерживая напор танковой армады Гудериана. Они оставили город по приказу своего командира лишь тогда, когда фронт откатился на добрую сотню километров от белорусского Мадрида, как называли Могилев его доблестные защитники.

Об истории дивизии и ее славном подвиге на берегах Днепра рассказали мне участники обороны, встреча которых произошла в Могилеве в апреле 1963 г.

172-я стрелковая дивизия была сформирована в 1939 г. на базе 84-й дивизии и дислоцировалась недалеко от Тулы в городе Новомосковске. Здесь находились штаб 172-й дивизии, 747-й стрелковый полк, 341-й отдельный зенитный дивизион, 222-й батальон связи, 340-й легкий артиллерийский полк. В Богородицке стоял 493-й гаубичный артиллерийский полк, в Ефремове — 388-й стрелковый полк, в Белеве — 514-й стрелковый полк.

Комплектование частей дивизии проводилось из жителей Тульской области и частично Московской, прибыла также группа военнослужащих из Белоруссии и Горьковской области. Но основной костяк 172-й дивизии составляли туляки. Тульский областной комитет партии очень много помог в устройстве частей дивизии. Вскоре 172-я дивизия была направлена на финский фронт. Здесь воины дивизии получили первое боевое крещение. После финской кампании дивизия возвратилась в прежние пункты дислокации и приступила к планомерной боевой учебе.

В дни, непосредственно предшествовавшие Великой Отечественной войне, дивизия выехала в Тесницкие лагеря под Тулой для прохождения летней учебы.

К этому времени произошли некоторые изменения в командном составе дивизии. В частности, в конце ноября 1940 г. полковник Крейзер, командовавший дивизией со дня ее сформирования, был зачислен в Академию Генерального штаба. В апреле месяце 1941 г. в дивизию прибыл вместо него генерал-майор [136] Михаил Тимофеевич Романов. До этого он также командовал стрелковой дивизией, дислоцировавшейся в Шауляе.

Сообщение о начале войны дивизией было получено, когда личный состав готовился провести празднование открытия лагеря. Части были выстроены для парада. В сомкнутых шеренгах парадного строя выслушали воины суровые слова правительственного сообщения о вероломном нападении гитлеровцев. Тут же был отдан приказ о возвращении на зимние квартиры, чтобы приступить к доукомплектованию и непосредственной подготовке к отправке на фронт. Уже 26 июня первый эшелон дивизии отбыл на запад. В период с 28 июня по 3 июля, как мы уже указывали, части дивизии сосредоточивались в районе Могилева и совершенствовали оборонительные сооружения. В земляных работах активное участие принимали жители Могилева. Были созданы полевые сооружения, окопы, ходы сообщения и т. д.

Командир дивизии со своим штабом в район Могилева прибыл к исходу 31 июля.

«Командир дивизии Романов и я, — рассказывает бывший комиссар дивизии полковник Леонтий Константинович Черниченко, — прошли в облвоенкомат. Это было самое активно действующее учреждение города, координировавшее в какой-то степени деятельность партийных, советских и военных органов на территории Могилевской области и города Могилева. К этому времени уже в основном было эвакуировано оборудование заводов и часть населения.

В кабинете облвоенкома полковника Воеводина мы нашли представителей партийных и советских организаций, здесь были секретари областного и городского комитетов партии, представители областного и городского Советов депутатов трудящихся. Облвоенком познакомил нас с ходом работы по возведению обороны в районе Могилева. Вместе с тем полковник Воеводин сообщил, что в порядке помощи может передать дивизии поступившие от командования Западного фронта 10 тыс. л горючей жидкости «КС» для борьбы с танками. Этого средства у нас не было. В тот же день мы распределили горючую жидкость по частям и стали обучать войска применению в бою бутылок «КС».

4 июля передовые отряды дивизии впервые в 45 км от города встретили фашистские войска, наступавшие из Бобруйска на Могилев. Это была разведка. Разведывательный батальон Метельского вступил с ними в бой»{13}.

Как велась подготовка Могилева к обороне рассказывает и Андрей Ильич Морозов, тогда второй секретарь Могилевского горкома партии, начальник штаба народного ополчения Могилева. [138]

«Партийная организация в первые дни Отечественной войны получила соответствующие директивы от Центрального Комитета партии. Могилевский областной и городской комитеты партии сосредоточили свои усилия на реализации этих директив. В первые дни войны прошла мобилизация военнообязанных на пополнение Красной Армии, начали разворачиваться госпитали. В Могилеве состоялось собрание партийно-комсомольского актива. Здесь же, на собрании из коммунистов, комсомольцев, работников милиции и НКВД были созданы истребительные батальоны (700 человек). Эти отряды содействовали наведению военного порядка в городе, вылавливали вражеских лазутчиков, шпионов и диверсантов.

Примерно 3 июля было получено указание ЦК партии о создании отрядов народного ополчения. Движущей силой этих отрядов стали коммунисты и комсомольцы.

Отряды народного ополчения формировались на авторемонтном заводе, шелковой фабрике, труболитейном заводе, кожзаводе, овощесушильном заводе, пивзаводе, кирпичном заводе и из студентов пединститута. В народном ополчении насчитывалось около 5 тыс. человек; в дальнейшем общее число участников народного ополчения достигало примерно 10 тыс. Кроме этого, партийная организация организовала людей на создание оборонительных сооружений — инженерно-технических работников, студентов, комсомольцев и др., до 15 тыс. человек, и направила на сооружение вокруг города Могилева прочных оборонительных укреплений.

Руководство этим делом осуществляли областной и городской комитеты партии. Был штаб народного ополчения, который направлял добровольцев в военкомат, а он распределял их по участкам.

Вооружены мы были вначале недостаточно и собирали оружие у раненых, которые прибывали в госпитали. Мы считали также, что оружие нужно брать у гитлеровцев и бить врага его же собственным оружием, но сделать это было нелегко.

Очень активное участие в подготовке города к обороне принимали комсомольцы и пионеры старшего возраста. Был брошен лозунг: «Сделать Могилев вторым Мадридом!». Из комсомольцев и пионеров старшего возраста были созданы так называемые ударные группы бронебойщиков, которые должны были сжигать танки, забрасывать их бутылками с горючей смесью. Комсомольцы и пионеры проводили разлив жидкости в бутылки.

Хорошо дрались многие отряды народного ополчения; особенно выделялся отряд, который держал оборону в парке (политруком там был тов. Эстеркин), и отряд труболитейного завода. Лучшим отрядом был, пожалуй, все же отряд шелковой [139] фабрики. Командиром его являлся т. Щербаков. Этот отряд упорно защищал позиции, когда гитлеровцы пытались переправиться через р. Днепр; в отряде погибло около 70 человек. В районе Машековки отличился отряд пединститута»{14}.

Рассказ Морозова уточняет и дополняет Василий Иванович Сыромолотов, бывший начальник Могилевского областного управления милиции.

«Мне помнится, — говорил он, — что 25 июня я был вызван в штаб и мне было предложено как начальнику областного управления милиции мобилизовать население на оборону города Могилева. Причем, надо прямо сказать, что население было хорошо подготовлено партийными и советскими органами и на призыв выйти на сооружение оборонительной линии вокруг города откликнулись тысячи добровольцев. Ежедневно работало 10 — 15 тыс. человек. Я сейчас не помню фамилии, но руководил этим делом кто-то из военных, инженер-специалист. Люди, строившие оборону, нередко подвергались налетам вражеской авиации, но не прекращали работу. Линия обороны была сооружена в радиусе 25 км. Эта работа была закончена в 7-дневный срок. Она была проведена очень организованно.

3 — 4 июля при обкоме и горкоме партии было созвано собрание коммунистов. Оно было очень кратким. Многие коммунисты прямо с собрания шли на предприятия и в учреждения, где провели митинги, мобилизовали рабочих и служащих на организацию обороны родного города. Под руководством обкома партии 3 или 4 июля были организованы отряды народного ополчения, в которые вступили коммунисты, комсомольцы, передовые рабочие и служащие. Отряды эти насчитывали около 5 тыс. человек. Активную роль в их организации и во всей обороне города принимали П. Е. Терентьев, командир ополченцев, и А. И. Морозов — комиссар народного ополчения.

Вместе с войсками 172-й дивизии так же героически защищали Могилев подразделения милиции, народные ополченцы. Был сформирован, например, отряд для обороны территории в районе 7-го кирпичного завода. Командовал этим отрядом начальник школы НКВД майор Калугин, а комиссаром был секретарь парторганизации НКВД. Они стойко держали оборону на своем участке.

Где брали оружие народные ополченцы? Часть оружия — до 3 тыс. винтовок — народному ополчению дали работники милиции, НКВД и школа милиции. На наших складах был запас винтовок, и это оружие начальник гарнизона выдал народным ополченцам»{15}.

Некоторые данные, уточняющие сведения об организации обороны Могилева, содержатся в воспоминаниях начальника штаба 172-й дивизии полковника А. И. Карпинского. Из них, [140] как, впрочем, и из свидетельств других участников событий, явствует, что вокруг Могилева в радиусе до 25 км был создан оборонительный обвод с более или менее широкой полосой предполья. Оборона была, таким образом, круговой и имела целью не дать врагу ворваться в город ни с ходу ударом в лоб, ни обходным маневром с флангов или тыла.

Такая задача защитникам города была поставлена еще в конце июня, ибо быстрый захват этого важного стратегического рубежа сразу бы нарушил замысел советского командования организовать оборону по Днепру. План обороны города и построение боевых порядков полков предусматривали прежде всего отражение танков врага на наиболее вероятных направлениях ударов, а также тесное взаимодействие и прямую взаимопомощь как между стрелковыми частями дивизии, так и между ними и артиллерией. Тщательно был разработан план прикрытия с воздуха важнейших объектов и боевых порядков частей. Зенитная артиллерия армии получила конкретные задачи по прикрытию аэродромов, железнодорожных станций, мостов, штабов, огневых позиций артиллерии и оборонительных сооружений, занятых пехотой.

Осуществление запланированных мероприятий было связано с громадным напряжением сил всего личного состава, ибо действовать приходилось против превосходящих сил противника при полном отсутствии танков и фактически обходясь полковой и дивизионной артиллерией, так как дивизии был придан лишь 601-й корпусной гаубичный артиллерийский полк. Положение усугублялось тем, что левый фланг был прикрыт крайне слабо, а авиация противника господствовала в воздухе. Однако усилиями обороняющихся частей, командования штаба дивизии, а также дивизионных, армейских и фронтовых инженеров, пишет Карпинский, была построена прочная круговая противотанковая оборона с сильными узлами сопротивления. Большое участие в контроле за ходом оборонительных работ и оказании помощи приняло на себя командование фронтом.

Генерал-майор Романов в соответствии с указаниями командарма и командира 61-го корпуса принял решение занять оборону по западному берегу Днепра. Полкам были назначены участки. От Затишья до Тишовки занял оборону 514-й стрелковый полк под командованием подполковника С. А. Бонича (начальник штаба полка майор Муравьев). Этот полк поддерживал 493-й гаубичный артиллерийский полк. От Тишовки до Буйничей расположился 388-й полк под командованием полковника С. Ф. Кутепова. Полк поддерживался 340-м легким артиллерийским полком. По восточному берегу Днепра во втором эшелоне занял оборону 747-й полк под командованием подполковника А. В. Щеглова. 747-й полк поддерживался 601-м гаубичным [141] корпусным артиллерийским полком. 341-й отдельный зенитный дивизион располагался в районе 388-го полка, прикрывая аэродром и мост через р. Днепр.

Для разведки противника командир дивизии выделил подвижной моторизованный батальон под командованием старшего лейтенанта Волчка из 514-го полка и поставил ему задачу вести разведку противника на подступах к линии обороны. Такую же задачу имел и отдельный разведывательный батальон под командованием капитана Метельского. Они начали действовать 3 июля.

4 июля на командный пункт 172-й стрелковой дивизии прибыл командир 61-го стрелкового корпуса. Ознакомившись с обстановкой, он одобрил действия командира дивизии.

Полковник Карпинский вспоминает:

«4 — 5 июля наши передовые отряды вступили в бой с передовыми разведывательными частями противника, появившимися в полосе предполья, они были высланы от 24-го и 46-го танковых корпусов танковой группы Гудериана, форсировавших реку Березина и занявших города Борисов и Бобруйск.

5—8 июля бои стали еще более ожесточенными. Попытки танковых частей гитлеровцев с ходу захватить Могилев были сорваны стойким отпором наших войск. Противник понес большие потери в живой силе, подбитыми и сожженными танками.

Наглость немецко-фашистских захватчиков поначалу не знала предела. Так, например, при первом наступлении вражеские танки двигались на нашу оборону с открытыми люками, танкисты стояли в люках, как на параде. Но после того как мы противотанковыми орудиями, гранатами и бутылками с горючей смесью уничтожили десятки гитлеровских танков, враг в последующие дни более не осмеливался проводить «парадных танковых атак». Каждый день горели подбитые вражеские танки. Насколько ожесточенными были эти оборонительные бои, говорит тот факт, что в один из дней было подбито и сожжено 39 танков противника, образовавших целое кладбище почерневших машин»{16}.

После 8 июля в районе Могилева наступило небольшое временное затишье. Поскольку гитлеровцам не удалось лобовой атакой сломить нашу оборону, они начали искать слабые места на соседних участках. Поступили сведения от отрядов, высланных вперед. Так, из батальона Волчка пришла радостная весть, что он уничтожил несколько гитлеровских танков в районе Белыничей за р. Друть. Воины батальона использовали на полную силу не только те противотанковые орудия, которые были с ними, но и связки гранат и бутылки с горючей жидкостью.

«Это позволило, — говорит полковник Черниченко, — рассказать всему личному составу дивизии об опыте отважного [142] батальона. Мы выпустили листовку «Жги немецкие танки». В ней писали о дерзких и умелых действиях бойцов, вступивших в единоборство с танками. Этот опыт широко изучался во всех подразделениях. В полках зародилась идея создания команд истребителей танков. В каждом полку на добровольных началах были созданы такие команды В эти команды вступали также бойцы народного ополчения, хорошо знающие местность. Истребительные команды нападали на пункты сосредоточения гитлеровских танковых войск и наносили им большой урон; особенно успешными их действия были ночью.

9 июля, — продолжает бывший комиссар дивизии, — меня вместе с командиром дивизии генерал-майором Романовым пригласили командир корпуса генерал Бакунин и бригадный комиссар Воронов для доклада.

Командир корпуса проинформировал нас о положении на фронте, познакомил с событиями, которые произошли в районе Борисова, где 1-я Московская мотострелковая дивизия отражала вражеские танки и нанесла фашистам большой ущерб, но под давлением превосходящих сил отошла. Командир дивизии Я. Г. Крейзер, которого мы все хорошо знали, был ранен в руку

Генерал Бакунин сказал нам. «Крейзер уничтожил до 100 танков, а вам предстоит еще более серьезная задача. Из Минска и Бобруйска на Могилев наступают крупные немецкие танковые соединения, и вы будете иметь дело с несколькими сотнями танков. Готовьтесь к этому сражению». Мы приняли этот приказ к исполнению.

Командир и комиссар корпуса отметили, что части 172-й дивизии хорошо ведут себя в бою, нам было сказано о намерении представить к правительственным наградам отличившихся товарищей. 9 августа 1941 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР была награждена большая группа участников Могилевской обороны различными правительственными наградами, среди них генерал-майор Михаил Тимофеевич Романов, он был награжден орденом Красного Знамени, командир 388-го полка Семен Федорович Кутепов и многие другие»{17}.

То, что сообщил своим подчиненным генерал Бакунин, опираясь на сведения, полученные из штаба фронта, вскоре подтвердилось. После продолжительной бомбардировки и обстрела из дальнобойных орудий, налетов авиации гитлеровцы 11 июля начали сильное наступление на всем фронте дивизии. 11, 12 и 13 июля шли непрерывные бои на участках, обороняемых дивизией. Глубина нашей обороны была примерно до 25 км. Враг вклинился местами километров на 16. Однако, используя резервы, умело маневрируя силами, генерал Романов организовал ряд контратак, в итоге которых враг был отброшен и линия обороны выровнена. [143]

Л. К. Черниченко рассказал о том, как более или менее подробные сведения о сражении под Могилевом в эти дни стали известны советскому народу.

Как раз в то время, когда враг был отброшен назад, в Могилев прибыли корреспонденты центральных газет. Они собственными глазами увидели 39 сожженных гудериановских танков. Снимок кладбища гитлеровской техники был помещен в «Известиях»

С 13 июля гитлеровцы, форсировав Днепр южнее Быкова, стали расширять плацдарм в районе Сидоровичей. Особенно ответственная задача легла на 747-й полк. Враг понял, что наша оборона ослаблена, и решил отрезать части, находившиеся в самом Могилеве, от частей, оборонявшихся на станции Луполово. Полк встретил наступление танковых войск на шоссе Орша — Гомель на восточном берегу Днепра.

Мне довелось беседовать с бывшим комиссаром полка Кузнецовым и бывшим секретарем партбюро Монаховым и вести [144] переписку с бывшим командиром полка Щегловым{18}. Они сообщили немало интересного о героических боях в районе станции Луполово.

747-й полк имел уже некоторый боевой опыт, так как принял участие в боях на финском фронте в районе Кандалакши. В районе Могилева этот полк первоначально оказался в лучшем положении, чем 388-й и 514-й полки, которые оборонялись на западном берегу Днепра и первыми приняли таранный удар врага. Кроме того, 747-й полк, занимавший оборону на 10-километровом участке, поддерживался 601-м гаубичным артиллерийским корпусным полком. На участке полка располагался армейский зенитный артиллерийский полк, что также укрепляло оборону левобережного предместья Могилева. По господствующим высотам, густо заросшим лесом, личный состав полка и население Луполово отрыли траншеи и окопы, построили несколько дзотов, вырыли противотанковый ров, устроили ловушки, установили надолбы и минные поля. Создавались узлы сопротивления, укреплялась полоса предполья. Где позволяли условия, были сделаны лесные завалы, на высоких деревьях оборудованы наблюдательные пункты. На особенно угрожаемых участках установлены проволочные заграждения. В самом Луполово были возведены баррикады и укреплены каменные постройки. В глубине обороны полка тщательно готовились огневые позиции артиллерии.

«Мы с самого начала, — пишет В. Ф. Кузнецов, — включились в разведывательные действия, выделив по указанию заместителя командующего Западным фронтом генерал-лейтенанта Еременко подвижную диверсионную группу, направившуюся в тыл врага. Ее действия были довольно успешными, она захватила в плен двух гитлеровских офицеров, которые дали ценные сведения о составе сил врага и его намерениях. Они, в частности, сообщили, что на могилевском направлении действует 24-й танковый корпус, а их собственные передовые подразделения имели задачей разведать нашу оборону на этом участке»{19}.

У нас было тогда крайне мало фактических сведений о противнике, и то, что сообщили офицеры, захваченные разведотрядом 747-го полка, имело действительно большую ценность. Мы, в частности, едва ли не впервые узнали о составе группы Гудериана и о ее 24-м танковом корпусе. В дальнейшем оказалось, что дивизии пришлось иметь дело с этим корпусом, а именно с его 3-й танковой и 10-й механизированной дивизиями.

Большое внимание обращалось в 747-м полку, как и во всей дивизии, по свидетельству участников обороны, подготовке к отражению танковых атак противника. Основным средством для этого наряду с артиллерией были бутылки с горючей жидкостью. Воины усиленно тренировались в применении этого [145] оружия — «карманной артиллерии», как его тогда называли. Кузнецов рассказывал, что генерал Романов, проверявший полк перед боями, похвалил командование полка за большую работу, проведенную по подготовке истребителей танков. И в ходе боев это простое, но грозное в умелых руках средство сыграло немалую роль в отражении бронированных клиньев врага.

На участке полка положение с вооружением и техникой оставляло желать лучшего: отечественный автомат был один на весь полк, правда, было захвачено уже несколько десятков трофейных автоматов, в полку было всего пять бронемашин и ни одного танка.

Активные боевые действия на участке 747-го полка, которому довелось сыграть важную роль в обороне Могилева, начались 10 июля ураганным артиллерийским огнем врага. Вскоре передовые подразделения неприятеля — мотоциклисты, вооруженные крупнокалиберными пулеметами, — атаковали боевое охранение полка (командир — лейтенант Королев), находившееся [146] в 10 км впереди основных сил в небольшом леске, у д. Недашево. Наши воины стойко выдержали их удар, огнем и контратаками нанесли большой урон и обратили в бегство хваленых мотоциклистов. Вслед за ними двигалась пехота, ей тоже был нанесен урон: до двух десятков человек было убито. В плен был захвачен унтер-офицер{20}, показавший, что мотоциклисты двигаются на Чаусы, а основные силы дивизии строят переправы через Днепр и частично начали переправляться. Наступление велось двумя колоннами: одна из них и натолкнулась на передовое охранение полка.

Как уже указывалось, ожесточенные бои развернулись в районе Сидоровичей. На этом участке наступало до двух полков противника с бронемашинами и танками. Гитлеровцы заняли деревню.

По решению командующего 13-й армией в направлении Сидоровичей и Слободки была организована контратака, в которой принял участие и отряд 747-го полка. В его состав подполковник Щеглов выделил стрелковый батальон из курсантов полковой школы, две полковых артиллерийских батареи, дивизион 493-го артиллерийского полка; в отряд вошел также разведбатальон дивизии.

Командиром отряда был назначен начальник штаба 747-го полка майор Г. И. Златоустовский. Хорошо знавшие его товарищи Кузнецов и Монахов характеризуют его как типичного кадрового офицера Красной Армии, впитавшего лучшие традиции советского офицерского корпуса. Это был человек, выросший и сложившийся как командир в предвоенные годы. По словам товарищей, он проявил себя как вдумчивый и необычайно работоспособный штабной работник, могущий по нескольку суток без сна и отдыха четко выполнять свои нелегкие обязанности. Это был во всех отношениях подготовленный командир, заслуживший большой авторитет как среди подчиненных, так и среди старших командиров.

При выполнении приказов он проявлял много инициативы, воли и настойчивости, умел повести за собой людей на выполнение самого сложного задания. Поэтому на него и пал выбор при назначении командира отряда, которому предстояло дерзко контратаковать превосходящие силы врага. В отряд он приехал по-уставному подтянутым, в новом обмундировании и снаряжении. Собрав подчиненных ему командиров, он поставил им конкретные задачи, побывал во всех подразделениях, беседовал с воинами, разъясняя им важность предстоящих действий. Комиссаром отряда был назначен инструктор отдела пропаганды полка политрук Берук.

В ночь на 13 июля двумя колоннами по двум дорогам отряд двинулся на южную опушку леса — исходный район для контратаки. [147] Небольшое охранение гитлеровских войск было отброшено. Наша артиллерия и минометы открыли сильный сосредоточенный огонь по скоплению мотопехоты врага в д. Сидоровичи. Роты вышли из леса, развернулись и повели наступление. Гитлеровцы, не ожидавшие здесь такого удара, растерялись. Наши снаряды и мины рвались в гуще скопления войск и техники врага. Горели вражеские автомашины и бензоцистерны, броневики и танки, облитые горящим бензином взорванных бензозаправщиков. Наша наступающая пехота и разведчики ворвались в д. Сидоровичи и Слободка, беспощадно истребляя фашистов. Враг отошел назад к Днепру, оставив на поле боя десятки трупов своих солдат и офицеров, свыше 30 автомашин и бензозаправщиков, много изуродованных орудий, сгоревших броневиков и танков. Это сообщили в своем донесении в штаб полка командир и комиссар отряда. Однако под напором врага отряд отошел назад. Оседлав Гомельское шоссе, он занял круговую оборону по опушке леса севернее д. Слободка и Недашево.

На следующий день с утра с трех сторон загудели моторы фашистских танков, в воздухе появились бомбардировщики. Артиллерия и минометы врага открыли сильный огонь, и началась ожесточенная атака пехоты и танков. Бомбардировщики усиленно бомбили опушку леса, где был КП передового отряда и огневые позиции наших батарей.

По рассказам очевидцев и участников событий удалось частично восстановить картину этих боев. Перед контратакой наши артиллеристы прямой наводкой нанесли удар по танкам и пехоте противника. Сразу загорелись три танка, подбитые батареей капитана Трофимова. К окопам курсантов полковой школы развернутым строем двигалось до десяти танков. Первые три машины проползли прямо над узкими щелями. Их пропустили, но тут же вслед танкам полетели из окопов бутылки с горючей жидкостью. Танки загорелись. Гитлеровцы, пытавшиеся спастись бегством из горящих танков, были убиты. Остальные танки повернули назад. К сожалению, в горячке боя не удалось установить фамилии героев, которые открыли счет сожженным гитлеровским танкам, многие из этого боя не вернулись живыми.

Враг медленно начал отступать, не выдержав шквала нашего огня и дерзкого удара курсантов и разведчиков. Первыми подняли свою роту лейтенант Зинаков и политрук Скляренко. Оба они бежали в первых рядах контратакующих, увлекая за собой всю роту. Их примеру последовали соседние роты. Все чаще разрывались вражеские снаряды и мины, усилилась автоматно-пулеметная стрельба. Враг любой ценой пытался сорвать нашу контратаку, но это ему не удалось. Наш наступательный порыв все возрастал, и враг, не выдержав штыковой атаки, побежал назад. Прямым попаданием мины был убит политрук [148] Скляренко, потомственный шахтер. Наши воины жестоко отомстили за смерть героя.

Пехота врага, не приняв штыкового боя, откатилась назад, сопровождаемая сильным огнем всех видов нашего оружия, оставляя па поле боя трупы своих солдат и офицеров, подбитые и сгоревшие танки, орудия и минометы. В этом бою отличился политрук батареи Смирнов. Когда вражеская атака достигла предела, а прорвавшиеся танки оказались в расположении нашей обороны, разгорелся ожесточенный поединок нашей батареи и вражеских танков. У одного из орудий батареи был убит весь расчет, в живых остался только заряжающий, раненный в бедро боец Воронков. Видя, что орудие замолчало, Смирнов со своим связным бросился к нему. С большими усилиями они выкатили орудие из укрытия и поставили на прямую наводку. Храбрецы расстреливали вражеские танки в упор и подбили две машины. В этой схватке Смирнов пал смертью героя.

Инструктор политотдела дивизии старший политрук Поляков, находившийся среди бойцов отряда, получил ранение, но оставался в строю и личным примером воодушевлял бойцов. Командир отряда майор Златоустовский был серьезно ранен в руку, но поля боя не покинул, несмотря на то, что для его замены прибыл командир 1-го батальона полка майор Денисов. Наступившая затем небольшая передышка была использована для укрепления занятых позиций, оборудования огневых позиций и артиллерии и разведывания сил врага. Маневр подразделений и подход резервов к отряду Златоустовского остались незамеченными. Была умело использована лесистая местность, и враг оставался в неведении относительно количества наших войск и техники в этом районе.

Во второй половине дня разведка отряда доложила, что неприятель приготовился к ответному удару, сосредоточив свои танки и пехоту на западной опушке леса у д. Сидоровичи. Вскоре началась сильная артподготовка, а затем в атаку двинулось до 40 танков и до полка пехоты. Они устремились по двум направлениям: по проселочной дороге из Сидоровичей на Недашево и по Гомельскому шоссе. Танки, а за ними пехота, ведя огонь на ходу, шли осторожно, испытывая стойкость и силу обороняющихся. Враг все сильнее теснил наши выдвинувшиеся вперед подразделения. Наши воины оборонялись стойко и мужественно. На стыке двух рот противник бросил на прорыв 10 танков, и бой переместился в глубину обороны отряда. В танки полетели связки гранат и бутылки с горючей смесью. Открыли огонь противотанковые пушки, для ликвидации прорыва была послана батарея лейтенанта Косорукова, которая с первых же выстрелов подбила четыре танка. Лейтенант Косоруков осколком снаряда был ранен в руку, но продолжал умело [149] руководить боем. Враг, не добившись успеха, яростно отстреливаясь, отошел назад. Но бой не утихал. На правом фланге, на участке, где оборонялись курсанты полковой школы, прорвались танки и пехота противника. Танки врага начали утюжить окопы курсантов, снова все было в дыму и пыли. Напряжение боя достигло критической точки. В это время с фланга по приказу командира отряда майора Златоустовского на помощь курсантам из резерва была направлена противотанковая батарея. Быстро выкатив орудия на прямую наводку, батарейцы неожиданно для врага открыли огонь. Вражеская атака захлебнулась.

В этом бою особенно отличилась пулеметная рота 1-го батальона полка под командованием старшего лейтенанта Бордуна, отлично знавшего свое дело. В самый разгар боя Бордуна контузило и ранило. Когда он пришел в себя, то услышал чей-то возглас: «Наводчика насмерть!» Бордун, превозмогая боль, пополз вперед и припал к пулемету. С пригорка с криком бежали гитлеровцы. В каких-нибудь 40 шагах Бордун подрезал вражескую цепь длинной и меткой очередью, но сам снова был ранен осколком гранаты. К нему приближались враги. Напрягая последние силы, мужественный командир одну за другой бросил три гранаты; последняя взорвалась почти рядом. Несколько вражеских солдат заплатили жизнью за попытку взять его живым. Так оборвалась жизнь героя.

Правее полковой школы вместе с ротами разведбатальона дивизии, которым командовал капитан Метельский, оседлав шоссе Гомель — Могилев, вела неравный бой 7-я рота полка. Ее командир лейтенант Мовчак по ранению выбыл из строя. Боем руководил политрук роты Смирнов, однофамилец политрука-артиллериста, о котором речь шла выше. Когда гитлеровцы попытались прорваться по Гомельскому шоссе к Могилеву, Смирнов поднял роту в контратаку и внезапно нанес удар по мотоциклетной роте врага, отбросив ее на 300 м назад, но сам был убит пулеметной очередью недалеко от дороги.

Солдат Крылов на трофейной бронемашине ворвался в расположение врага, раздавил вражеское орудие, расстрелял его прислугу. Не обращая внимания на крики гитлеровцев о сдаче, он стрелял, пока у него были патроны.

Много других не менее героических подвигов совершили воины 747-го полка в этом первом серьезном сражении, продолжавшемся без перерыва 10 часов. Лишенные поддержки танков, воины самоотверженно боролись с танками врага связками гранат и бутылками с зажигательной смесью. Они подбили и сожгли вместе с артиллеристами до 20 танков, уничтожили до 30 автомашин и бензозаправщиков, много орудий и минометов противника, на поле боя остались сотни трупов вражеских солдат и офицеров. Отряд Златоустовского понес значительные [150] потери и вынужден был под покровом ночи отойти в полосу предполья, оставив на дорогах боевое охранение.

Многих командиров и политработников, артиллеристов и стрелков не досчитались однополчане после этого боя.

Полк нанес серьезный урон врагу и в боях за Дашковку, где он взаимодействовал с другими частями дивизии.

Воспоминаниями о партийно-политической работе в 747-м полку поделился со мной бывший секретарь партийного бюро этого полка Сергей Петрович Монахов. Он рассказал, в частности:

«Полку был отведен участок обороны протяженностью более 10 км. В таких условиях, конечно, нельзя было собрать общего собрания коммунистов полка, разговаривать же с ними было необходимо, и мы раскрепили членов партбюро по партгруппам для проведения бесед и собраний. На собраниях коммунисты высказывались за то, чтобы построить в 2 — 3 дня оборонительную линию на участке полка и насмерть встать на ней в борьбе с фашистскими захватчиками.

Когда противник навалился на 388-й полк, командир дивизии Романов приказал выделить группу из нашего полка на помощь соседу, наносившему контратаку под Дашковкой. Этой группой командовали коммунисты младший лейтенант Фуфаев, его заместителем был лейтенант Пугачев. Они хорошо выполнили свою задачу. Рядовые воины и командиры, идя в бой, подавали заявления о приеме в партию и просили: «Если я погибну, считайте меня коммунистом». Использовались любые паузы в боях, чтобы рассмотреть заявления и наиболее достойных принять в партию. Среди них были товарищи Златоустовский, В. В. Сибиряков, Елистратов и многие другие. Молодые коммунисты стремились оправдать доверие партии. Так, майор Златоустовский, назначенный командиром разведотряда, в ночь на 13 июля 1941 г. в районе д. Сидоровичи на деле оправдал высокое звание коммуниста.

Политорганы и партийные организации делали все, чтобы о подвигах героев знали все воины полка. Например, о героизме, проявленном Бордуном, который пал смертью храбрых, воины полка были оповещены в боевых листках и листовках. Фашисты жестоко поплатились за смерть героя. После боя они оставили подбитыми 20 танков и свыше 30 автомашин, сотни трупов.

Бои шли упорные, но партийно-политическая работа не прерывалась. Во время затишья на партсобраниях мы подводили итоги боев. Гитлеровцы иногда мешали нам проводить такие собрания своим артиллерийским обстрелом.

Помню, когда в 1-м батальоне проходило партийное собрание, фашисты атаковали нас. Пришлось прервать собрание и [151] контратакой успокоить врага. В этом бою был ранен инструктор пропаганды полка Иван Берук, но в госпиталь не ушел, остался в строю.

Много героизма проявили комсомольцы. Они, следуя примеру коммунистов, доблестно сражались с фашистскими захватчиками. В одном из боев я находился во 2-м батальоне, которым командовал старший лейтенант В. В. Сибиряков. Батальон нес большие потери, враг упорно наступал, хотя нес вдвое большие потери. Силы наши иссякали. Надо было быстро связаться со штабом полка. Командир батальона Сибиряков на своей лошади послал с донесением комсомольца Амракумова. Гитлеровцы, заметив гонца, открыли огонь. Лошадь была убита, а раненый комсомолец ползком добрался до штаба и все же вручил донесение. Рана была смертельной. Узнав, что батальону послано подкрепление, Амракумов успел сказать: «Я выполнил приказ», — и навеки закрыл глаза.

Комсомолец Возной за несколько часов до боя подал заявление о приеме в партию и был принят; сразу же после этого он [152] отправился выполнять боевое задание. Вскоре он погиб. Это был любимец молодежи нашего полка, активный депутат Новомосковского городского Совета.

Отважными воинами показали себя комсомольцы Альзоба, Гетманский, Мехалишин, Ракитин, Осинин.

Помнится и такой случай. Был воскресный день. Враг всегда по воскресеньям завязывал бои несколько позже обычного. Но вот послышался гул моторов. Часть самолетов шла на Могилев, часть на Луполово. Зенитчики открыли по фашистским стервятникам интенсивный огонь. Вместе с зенитчиками по самолетам противника били из обычных пулеметов и винтовок. Семь самолетов в этот воскресный день рухнули на землю, объятые пламенем. Это было для нас такой радостью, какой мы не переживали, кажется, за все дни обороны Могилева.

Героями этого радостного дня были наши славные зенитчики, коммунист командир взвода Федотов, политрук Жужжалов, комсорг Барановский, командир взвода коммунист Старцев, отважные наводчики комсомольцы Чепелев, Тананаев, Аксенов, Корсокин.

Политрук Акимушкин находился у зенитчиков, оборонявших мост через Днепр. Гитлеровцы с особой яростью обрушились в этот день на мост, связывавший нас с двумя другими полками дивизии. Фашистские стервятники буквально засыпали зенитчиков градом зажигательных бомб. Акимушкин сумел, однако, так сплотить людей, что они не дрогнули и продолжали вести огонь, несмотря на то, что позиции их буквально пылали от массы «зажигалок». Акимушкин появлялся в самых трудных местах. Молодой еще человек, он поседел за несколько часов боя, но внешне оставался хладнокровным и бодрым, даже шутил в этой адской обстановке. После этого боя в числе сбитых зенитчиками самолетов было три бомбардировщика. В одном из них были бомбы, которые фашисты не успели сбросить. Они взорвались на земле в горевшем самолете, ранив полковника Якушева.

Одним из сбитых самолетов была зловещая «рама», которая доставляла нам много беспокойства. В этом самолете было обнаружено два мешка листовок с призывом к нашим войскам прекратить сопротивление.

Летчик одного из сбитых фашистских бомбардировщиков спустился с парашютом. Это была женщина. Когда ее спросили, почему она бомбила город, мирное население, она ответила: «А какая разница между вами и ими? Все вы советские, а советы нам фюрер приказал уничтожать».

Силы наши, однако, иссякали. Враг все усиливал нажим на наш полк. Особо угрожающее положение создалось, когда он вышел в район станции Луполово. На этом участке оборону держал 2-й батальон под командованием старшего лейтенанта В. В. Сибирякова.

Завязался ожесточенный бой. Враг, бросив на это направление две дивизии, потеснил 2-й батальон с занятых позиций. Гитлеровцы захватили станцию. Командир полка приказал контратаковать врага и выбить его из Луполово. Вся артиллерия полка поддержала контратаку. Впереди, как всегда, были коммунисты, они повели за собой остальных воинов. С криками «Ура! За Родину!» устремились роты батальона вперед. Контратака была стремительной и кровопролитной и закончилась рукопашной схваткой. Не выдержав яростного штыкового удара, подавленные нашей артиллерией, гитлеровцы дрогнули и поспешно отошли со станции. Но, перегруппировавшись, части врага вновь двинулись на позиции батальона. Бой разгорался с новой силой. Станция несколько раз переходила из рук в руки. Обе стороны несли большие потери. Командир полка приказал ввести в бой все силы. Именно тогда особенно ярко проявился патриотизм наших людей. Воины хозяйственных и санитарных подразделений заменяли убитых, легко раненные воины из медсанбата вернулись на позиции, вместе с ними и весь медицинский персонал. Медсестра Нина Потапова, будучи ранена, шла вместе со всеми в контратаку. Командир полка подполковник Щеглов энергично и умело руководил боем, он всегда оказывался там, где положение принимало критический оборот. Коммунисты и политработники словом и делом воодушевляли воинов»{21}.

К 25 июля противник еще более сжал кольцо окружения, и 747-й полк был частично отрезан от других частей дивизии, некоторые его подразделения переправились в Могилев и приняли участие в заключительных боях за город, а остальные отошли дальше в лесные массивы в направлении Сухарей. Штаб дивизии потерял проводную связь с полком. Враг занял предместье Луполово.

Говоря о боевых действиях 747-го полка, нельзя не подчеркнуть, что эта часть выделялась своим упорством в обороне. 747-й полк, руководимый такими мужественными командирами и политработниками, как подполковник А. В. Щеглов, батальонный комиссар В. Ф. Кузнецов, майор Г. И. Златоустовский (начальник штаба полка) и С. П. Монахов (секретарь партбюро полка), заслужил признательность нашего народа.

На участке 388-го стрелкового полка в эти дни обстановка также крайне обострилась. В районе Буйничи противник ежедневно по нескольку раз яростно атаковал позиции оборонявшегося здесь батальона капитана Абрамова. Батальон был почти полностью уничтожен, пал смертью храбрых и его командир. С 17 июля бои развернулись на второй позиции. Здесь враг был остановлен и не смог прорваться к городу.

Положение дивизии все более осложнялось. По свидетельству многих участников обороны, особенно больным вопросом стало боепитание. Потеряв надежду захватить Могилев с ходу и понеся большие потери, части 24-го и 46-го танковых корпусов Гудериана, обойдя Могилев с двух сторон (46-й корпус — севернее, 24-й корпус — южнее Могилева), соединились в населенном пункте Чаусы, замыкая окружение. Части дивизии оказались в тесном кольце, но продолжали ожесточенные, неравные бои в течение 15 — 19 июля. В это время враг ворвался уже в Смоленск. Характерно, что противник после своих неудачных танковых атак применил иную тактику и стал наступать пехотой, усиленной двумя-тремя танками, стремясь небольшими группами автоматчиков просачиваться в нашу оборону, особенно по ночам. Эти группы своим внезапным автоматным огнем в ночное время пытались вызвать панику в наших рядах.

Когда противник отрезал наши дивизионные тылы, войдя в Чаусы, в частях стал все сильнее ощущаться недостаток боеприпасов и продуктов. По распоряжению командования Западного фронта наша авиация сбрасывала с самолетов необходимые грузы, но часть парашютов относило в расположение врага, а иногда снаряды, доставленные с таким трудом, оказывались не тех калибров.

22 июля начальник Генерального штаба через штаб Западного фронта запросил конкретные сведения о частях, оборонявших Могилев. Генерал-майор Романов доложил о наличных силах дивизии и настоятельно просил помочь боеприпасами. Из штаба фронта было приказано выложить костры на аэродроме в районе Луполово для принятия боеприпасов. В ту же ночь группа транспортных самолетов сбросила боеприпасы и продовольствие. Часть из них попала на участок, занимаемый 747-м полком, а несколько контейнеров — в расположение врага. На рассвете следующего дня завязался ожесточенный бой за эти боеприпасы, и они были отбиты у врага. 24-го снова были сброшены боеприпасы, на этот раз на участке 388-го полка в районе Тишовки и в районе шелковой фабрики.

По словам комиссара дивизии, это была не только большая материальная, но и моральная поддержка. Воины дивизии чувствовали неразрывную связь со всем народом, воочию убеждались, что командование фронта и Верховное Главнокомандование, несмотря на сложность общей обстановки, не забывало о защитниках Могилева.

Приведу свидетельства генерала Бакунина о событиях этих недель с точки зрения командира, руководившего ходом боевых [155] действий на более широком участке. Оговоримся, что в них частично повторяются факты, уже известные читателю из предыдущего изложения.

«В течение 9 и 10 июля противник проявлял особенную активность. Войска корпуса подвергались сильным и неоднократным налетам гитлеровской авиации. Авиаудар пришелся по районам Копысь, Шклов, эти же районы были подвергнуты воздействию массированного артиллерийского и минометного огня противника, где проходил передний край обороны 53-й стрелковой дивизии. Однако неоднократные попытки врага навести переправы через Днепр в районах Копысь, Шклов, Добрейка в эти дни наши войска успешно срывали.

В полосе обороны 172-й дивизии противник крупными силами танков и пехоты пытался смять передовые отряды на р. Лохва и прорвать оборону дивизии в направлении Княжицы, Ямнипа, но, понеся большие потери в танках и пехоте, вынужден был отойти в леса южнее этих населенных пунктов. По докладу командира 172-й дивизии Романова, в итоге боев было подбито не менее 39 танков. Были взяты пленные, которые показали, что основная задача их частей — наступать на Москву.

На наши просьбы о нанесении ударов с воздуха командующий 13-й армией ответил, что в его распоряжении, как, впрочем, и в распоряжении фронта, бомбардировочной авиации почти нет.

С утра 11 июля противник перенес основные усилия в полосу обороны 172-й дивизии. Примерно после двухчасовой обработки переднего края и глубины обороны двинулась танковая армада по всему фронту этого соединения. Но организованным артиллерийским огнем наших войск, минными полями перед передним краем и многочисленными контратаками продвижение гитлеровцев было остановлено.

В течение всего этого и предыдущего дня 53-я дивизия также подверглась сильным налетам авиации, артиллерийскому и минометному обстрелу. Под прикрытием авиации, артиллерийского и минометного огня противник пытался навести переправы через Днепр, но пока успеха не добился. Он нес большие потери в живой силе и технике Стало ясно, что неприятель хочет сломить нашу оборону в районе Могилева и организовать переправы через Днепр южнее Орши, Копыси, Шклова.

12 июля в полосе обороны 172-й дивизии продолжались неоднократные попытки противника продвинуться вперед под прикрытием сильных налетов авиации, артиллерийского и минометного огня, но они по-прежпему терпели провал.

По показаниям пленных, большое количество танков противника в районах лесов южнее Княжиц и Ямницы остановились из-за недостатка горючего. Командир дивизии Романов 15Ф попросил разрешения организовать вылазку по уничтожению этих танков противника. По докладу командира дивизии, было уничтожено около 50 танков противника и взято в плен до 100 гудериановских танкистов, захваченных возле танков спящими.

С 13 по 21 июля 172-я дивизия ежедневно по нескольку раз в день отражала атаки танков и пехоты противника на переднем крае, но только на некоторых направлениях противнику удавалось вклиниться в нашу оборону, однако организованным огнем и решительными контратаками положение на переднем крае обороны всякий раз восстанавливалось.

Начиная с 20 июля, гитлеровцы сбрасывали массу листовок, в которых разглагольствовали о том, что Красная Армия разбита, дальнейшее сопротивление, дескать, бесполезно. В листовках требовали уничтожать комиссаров и сдаваться в плен. Советских воинов уверяли, что им будет гарантирована жизнь, хорошее питание и т. д. Далее геббельсовские пропагандисты перечисляли, какие советские города уже были заняты гитлеровскими войсками. [158]

Эта агитация, однако, не производила на наших солдат ни малейшего впечатления. Они уничтожали листовки и соревновались в обстреле низко летящих вражеских самолетов.

С 21 по 25 июля танки и пехота противника, поддержанные еще более мощными ударами авиации, артиллерии и минометов, на ряде участков пробили оборону 172-й дивизии. Продолжая сопротивление, вновь и вновь переходя в контратаки, полки дивизии вынуждены были отойти на ближние подступы к Могилеву.

Нельзя не отметить, — пишет далее генерал Бакунин, — командиров частей и подразделений этой дивизии, сражавшихся самоотверженно и храбро, не щадивших своей жизни, таких, как командир 388-го полка полковник Кутепов, начальник штаба этого полка капитан Плотников. Когда танки противника прорвались через передний край обороны и устремились на КП 388-го полка, личный состав штаба во главе с Кутеповым и Плотниковым, пропустив танки противника, контратаковал пехоту, забросав гитлеровцев гранатами. Командир и начальник штаба бросились вперед на врага, воодушевляя бойцов и командиров примером личной доблести и самоотверженности. Благодаря этой дерзкой контратаке было восстановлено положение батальона, находившегося во втором эшелоне полка.

Подобным же образом неоднократно действовал и командир 514-го полка полковник Бонич.

Командир легкого артполка полковник Мазалов, когда танки подошли к его КП, принял командование батареей, которая вела огонь по танкам противника. Таких примеров было очень много. 172-я дивизия проявила массовый героизм в сражении против превосходящих сил врага.

Командир дивизии генерал Романов показал себя хорошим организатором боя, умело и твердо руководил частями, мужественно и храбро вел себя в бою.

В период с 21 по 26 июля противник довел до высшего предела нажим на северном участке 110-й дивизии 20-го механизированного корпуса, стремясь сломить сопротивление частей корпуса на правом фланге. Под прикрытием авиации, артиллерии и минометов танки и пехота ежедневно по нескольку раз переходили в атаку, но, неся большие потери, решительного успеха добиться не могли.

Наши войска, в частности 110-я дивизия, продолжали прочно удерживать свои позиции, отвечая контратаками на каждый удар противника. Командир 110-й дивизии Хлебцев проявил себя также как зрелый, волевой и мужественный военачальник»{22}.

По-иному командир корпуса оценивает поведение исполнявшего обязанности командира 1-й Московской мотострелковой [159] дивизии полковника Глуздовского. Его дивизия несколько дней находилась в обороне южнее и юго-восточнее Луполова, а затем без разрешения командира корпуса полковник Глуздовский снял части с занимаемого ими участка обороны и увел в восточном направлении.

По словам Бакунина, все это время, особенно в 20-х числах, командиры соединений все настойчивее докладывали ему о том, что боеприпасы на исходе.

«Проанализировав обстановку, — рассказывает в заключение генерал Бакунин, — сложившуюся на участке корпуса, которая характеризовалась тем, что войска корпуса оказались в полном окружении, в глубоком тылу врага, а связь с высшим командованием была прервана, я пришел к выводу, что дальнейшее сопротивление без надежного боепитания приведет к еще большим потерям среди личного состава, и принял решение выходить из окружения.

Утром 26 июля я пригласил к себе на КП командиров соединений и отдельных частей с тем, чтобы объявить предварительное решение о выводе войск из окружения. На этом совещании присутствовали командиры 20-го механизированного корпуса генерал-майор Н. Д. Веденеев, 26-й танковой дивизии — генерал-майор В. Т. Обухов, командир 210-й мотострелковой дивизии генерал-майор Ф. А. Пархоменко, командир 110-й стрелковой дивизии полковник В. А. Хлебцев и др. Командир 172-й стрелковой дивизии Романов не присутствовал на совещании, так как его дивизия была отрезана от других соединений корпуса. На совещании генералы Веденеев, Пархоменко и полковник Хлебцев сочли мое предварительное решение своевременным и не высказали возражений против него»{23}.

Командир корпуса ознакомил собравшихся с обстановкой, сложившейся перед фронтом наших войск, и изложил в общих чертах план выхода из окружения; детальную разработку плана на основе принятого решения было приказано провести начальникам штабов соединений под руководством начальника штаба 61-го корпуса подполковника А. Н. Корякова.

Время выхода было назначено на исходе дня 27 июля. Планом предусматривалось движение войск тремя маршрутами в общем направлении Мстиславль, Рославль. В авангарде следовал 20-й механизированный корпус, в арьергарде — наиболее боеспособные части 110-й стрелковой дивизии.

Командир 172-й стрелковой дивизии, не имея надежной связи с корпусом, принял решение о выходе из окружения.

В течение этих 23-дневных боев на берегах Днепра и в районе Могилева все войска корпуса в упорных боях с превосходящими силами противника проявили стойкость в обороне, организованность, храбрость, мужество и массовый героизм. Особого [160] внимания и благодарности заслуживает 172-я дивизия, с честью выполнившая задачу обороны города Могилева.

Важную роль в стойкости обороны сыграла артиллерия, и особенно противотанковая.

В итоге 23-дневных боев, по далеко не полным подсчетам наших штабов, было сбито, подбито и уничтожено: самолетов — 24, танков — около 200, мотоциклов — около 400, автомашин — около 500, уничтожено 15 тыс. и взято в плен около 2 тыс. солдат и офицеров противника.

Наши войска понесли также большие потери, особенно от массированных налетов авиации противника. Иногда гитлеровские стервятники действовали нагло, летая на небольшой высоте. Например, 20 июля зенитно-пулеметная рота 110-й дивизии, прикрывавшая КП корпуса, сбила четыре самолета противника.

Все наши войска сражались в этих боях с высоким упорством, стойкостью и самоотверженностью.

Таким образом, войска, которыми командовал Бакунин в операции на днепровском рубеже и в районе Могилева, сдерживали в течение 20 — 23 дней крупные танковые и механизированные войска противника и этим самым способствовали стабилизации фронта на рубеже Ярцево, Ельня, Дятьково.

В ходе длительных жестоких боев на подступах к Могилеву защитники города — воины 172-й стрелковой дивизии, 425-го стрелкового полка 110-й стрелковой дивизии и бойцы отрядов народного ополчения — нанесли врагу большой урон. По подсчетам участника обороны бывшего политрука стрелковой роты 747-го стрелкового полка Ивана Михайловича Брюханова, которые он сделал на основании писем и бесед с участниками обороны, под Могилевом было убито и ранено до 8 тыс. солдат и офицеров противника, взято в плен более 600 человек, подбито и сожжено до полутора сотен вражеских танков и бронемашин, сбито несколько десятков фашистских стервятников. Эти данные не претендуют на абсолютную точность, но, по-видимому, недалеки от истины.

К 26 июля, однако, материальные возможности обороны города были полностью исчерпаны, хотя моральный дух в значительно поредевших рядах доблестных защитников города по-прежнему оставался высоким. Несмотря на огромные потери, те, кто остался в строю, были преисполнены мужества и готовности продолжать неравную борьбу. Однако командир дивизии понял, что в ходе сражения наступил такой момент, когда дальнейшая оборона днепровского рубежа на ограниченном участке не могла уже более иметь оперативного значения. Попытка оставаться далее на занимаемых позициях угрожала истреблением подчиненных ему войск. Боеприпасы и продовольствие [161] были израсходованы, пополнить их не было никакой возможности. Линия фронта откатилась далеко на восток.

В ночь на 26 июля Михаил Тимофеевич собрал совещание в штабе дивизии в помещении городской школы № 11 по ул. Менжинского. Сюда были вызваны командиры, комиссары и начальники штабов стрелковых полков и других частей, подчиненных дивизии. Совещание это носило не совсем обычный характер. Командир дивизии в этот тяжелый час хотел посоветоваться с людьми, выслушать их мнения, выяснить настроения и прийти к согласованному решению.

Из свидетельств участников этого совещания удалось достаточно точно восстановить его ход. Генерал Романов открыл совещание следующим сообщением.

Утром 24 июля в штаб дивизии из 747-го стрелкового полка были доставлены два парламентера — офицер и солдат из полка «Великая Германия» с белым флагом и белыми повязками на рукавах, без оружия. Они вручили мне документ, адресованный начальнику Могилевского гарнизона и подписанный командиром 7-го армейского корпуса. В документе в ультимативной форме высказывалось требование о немедленном прекращении сопротивления и сдаче города, в этом случае враг обещал снисхождение к пленным.

Ознакомившись через нашего переводчика с содержанием документа, мы с комиссаром дивизии сказали парламентерам, что их командование заблуждается, полагая, что защитники Могилева добровольно сложат оружие. В истории Красной Армии еще не было случая, чтобы гарнизон сдавался на милость врага, не исчерпав всех возможностей обороны, а советские части, обороняющие днепровский рубеж у Могилева, являются верными наследниками традиций своих отцов.

После этого ультиматум был возвращен парламентерам, и они отправлены восвояси.

Рассказав об этом, Михаил Тимофеевич спросил присутствующих, одобряют ли они это решение командования дивизии.

— Полностью одобряем, — в один голос ответили участники совещания.

— Спасибо за доверие, — сказал М. Т. Романов и продолжал.— Мы, конечно, сдаваться фашистам не намерены. Как патриоты Советской Отчизны никогда не покроем себя позором. Я хотел посоветоваться с вами, как нам поступить в дальнейшем. Положение наших войск, обороняющих город, трагическое. Части истекли кровью, пополнить их некем. В городе накопилось до 4 тыс. раненых, боеприпасы фактически кончились, продовольствие на исходе. Несмотря на большое численное превосходство в живой силе и технике со стороны противника, окруженные части нашей дивизии, 425-й полк и 110-й стрелковой [162] дивизии, народные ополченцы и милиция дрались мужественно, проявили большое упорство в обороне, дерзко и организованно контратаковали врага. Мы понесли большие потери, много командиров и солдат пали в бою смертью храбрых, отдав свою жизнь за Родину. Прошу почтить их память вставанием.

После минуты молчания Михаил Тимофеевич попросил присутствующих откровенно высказать свои соображения.

Первым взял слово командир 388-го стрелкового полка Кутепов. Он сказал:

— Противник не мог сломить нашей воли, мы выполнили приказ командующего войсками Западного фронта по обороне Могилева. Нелегкий участок обороны достался нашему 388-му полку. Мы дрались у знаменитого села Салтановка, где в 1812 г. французским войскам было нанесено поражение. Мне кажется, что воины полка оказались достойными своих предков. Бои здесь носили ожесточенный характер. На каждый удар противника мы отвечали контратакой и нанесли ему немалый урон, но и сами истекли кровью. Беда заключалась в том, что у нас не было танков, чтобы подавить огневые точки противника, которые косили нашу пехоту. Сейчас подразделения поредели настолько, что не из всякого батальона наберешь и взод. Главное, нет боеприпасов. Я предлагаю собрать все оставшиеся силы и пробиться из окружения.

Взявший после него слово исполняющий обязанности начальника штаба дивизии майор Василий Александрович Катюшин доложил, что противник сжимает кольцо окружения вокруг Могилева тремя свежими пехотными дивизиями. Оставаться далее на занимаемых рубежах, значит подвергнуть фактически безоружных людей истреблению. Необходимо начать выход из окружения в двух направлениях — на север и на юг.

Так как это мнение было общим, никто больше выступать не стал.

М. Т. Романов, подытоживая совещание, сказал:

— Спасибо вам, товарищи. Вы укрепили меня в мыслях, с которыми я шел на совещание. Я предварительно уже принял решение на выход из окружения, но хотел посоветоваться с вами. Теперь я твердо убежден, что предварительное решение было правильным.

Михаил Тимофеевич как непосредственный руководитель обороны Могилева и другие участники совещания хорошо знали обстановку. Их решение в тех условиях было единственно возможным.

В заключение совещания командир дивизии огласил следующий приказ:

«1. Противник окружает нас с запада, с севера и юга [163] пехотными частями 7-го армейского корпуса, с востока действует дивизия СС «Райх".

2. 27 июля с наступлением темноты всем частям и штабам оставить гор. Могилев и начать пробиваться из окружения: а) частям, действующим на левом берегу р. Днепр, под общим командованием командира 747-го стрелкового полка Щеглова прорываться в северном направления, пункты прорыва на местности назначить командиру полка. По прорыву кольца окружения повернуть на восток в направлении лесов, что восточнее Могилева, и двигаться до соединения со своими частями; б) частям, обороняющимся на правом берегу р. Днепр, под общим командованием командира 388-го стрелкового полка Ку-тепова прорываться из окружения в юго-западном направлении вдоль Бобруйского шоссе на кирпичный завод и далее в лес в районе д. Дашковка, в тыл врага. В дальнейшем, следуя в южном направлении, вдоль р. Днепр, переправиться на его левый берег и после этого двигаться в восточном направлении до соединения со своими частями; в) группе управления дивизии, штабу дивизии, дивизионным частям (батальон связи, саперный батальон и др.) двигаться за 388-м стрелковым полком во втором эшелоне».

Отдав боевой приказ, генерал Романов дал еще ряд указаний: всем частям, штабам и подразделениям все имущество и вооружение, которое невозможно увезти с собой, привести в негодность или уничтожить; все деньги, которые в большой сумме хранились в финансовой части, сжечь; все боевые документы (коды, шифры и т. д.) сжечь; всех раненых, неспособных следовать самостоятельно, оставить в Могилеве в дивизионном госпитале вместе с медицинским персоналом. Старшим врачом назначить начальника дивизионного госпиталя военврача 2-го ранга Владимира Петровича Кузнецова{24}.

Так закончилось это очень короткое историческое для обороны Могилева совещание. Его участники спешно отправились в свои части, чтобы немедленно приступить к выполнению приказа командира дивизии.

В глубоком тылу врага, когда наш фронт откатился уже на добрую сотню километров, 172-я дивизия продолжала оставаться неотъемлемой частью Красной Армии. Ее личный состав жил и действовал в соответствии с законами нашей Родины и воинским уставом. Свершив, казалось бы, невозможное, защитники Могилева удержали город, огражденный лишь полевыми укреплениями легкого типа от бешеного натиска бронированной армады основных сил танковой группы Гудериана. И это при условии, что чуть ли не главным средством борьбы с танками были бутылки с горючей жидкостью и связки ручных гранат. [164]

Во исполнение приказа командира дивизии все командиры частей отдали свои распоряжения о подготовке к ночной контратаке, тем временем бои на всем фронте дивизии не затихали ни на минуту, все более усиливалась артиллерийско-минометная канонада.

В 388-м полку был создан ударный отряд, которому предстояло двигаться в авангарде и пробить кольцо окружения. Предполагалось, что авангард будет действовать в направлении Рогачева, затем форсирует Днепр и будет искать соединения с нашими войсками в районе Гомеля. Руководство авангардным отрядом было возложено на полковника Кутепова и капитана Плотникова.

Арьергардный отряд, которому надлежало прикрыть отход частей дивизии, находившихся на западном берегу Днепра, представлял собой сводный полк, в котором были собраны воины подразделений, обслуживавших штаб, милиция и народные ополченцы; его возглавлял исполнявший обязанности начальника штаба дивизии майор Василий Александрович Катюшин.

В 24 часа авангард завязал ожесточенные бои, начав движение по указанному маршруту. Одновременно выступил штаб дивизии, с ним находились командир и комиссар дивизии. Весь город в это время находился под обстрелом всех видов оружия. Стараясь соблюдать маскировку, не зажигая огней, личный состав управления дивизии сосредоточился во дворе школы №11. Под обстрелом заканчивались последние приготовления. Впереди, возглавляя колонну, двинулся на броневике командир дивизии, за ним следовали остальные; выехав на одну из улиц, которая выводила из города, штабная колонна натолкнулась на поток вражеских машин, прорвавшихся с наступлением темноты в город. Не обнаруживая себя, колонна штаба пристроилась в хвост гитлеровцам и без единого выстрела продолжала движение. Ночь была темная, лил проливной дождь, и враг ничего не заметил. Так штабная колонна выехала на Бобруйское шоссе в район шелковой фабрики. Гитлеровцы к этому времени, видимо, разгадав намерения защитников города, осветили все пространство ракетами и прожекторами и открыли бешеный огонь по шоссе. Наши залегли в кюветы и начали отстреливаться, экономя боеприпасы. Генерал Романов руководил боем. В этих ожесточенных схватках он был тяжело ранен в левое плечо, но оставался в боевых порядках.

Лесного массива штабной отряд главными силами достиг уже поздним утром, часов около 10. Тем временем гитлеровцы выдвинули свежую часть из Бобруйска навстречу отходящим.

Арьергардный отряд завязал ожесточенные бои на улицах города, пытаясь отвлечь внимание врага от основных сил. Люди майора Катюшина героически дрались до последнего патрона, [165] большинство из них пало на одной из площадей города, где завязался особенно кровопролитный бой. Судьба большинства из них неизвестна. Отдельные бойцы арьергарда затем вышли также в Тишовские леса в районе Дашковки. Здесь, в Тишовских лесах, был сформирован сводный отряд из остатков частей дивизии, находившихся на западном берегу Днепра. Он был вооружен лишь легким оружием и по численности равнялся примерно стрелковому батальону. Отряд двинулся по ранее разработанному маршруту на Рогачев.

Путь был нелегким, с боями пересекали воины шоссейные дороги, по которым непрерывным потоком шли гитлеровские войска, подтягивались их тылы. Рогачев занимал довольно многочисленный вражеский гарнизон. Форсировать Днепр в этом районе оказалось невозможным. Отряд отошел к Новому Быхову и здесь переправился через реку. Дальше на восток он двигался через глубинные деревни Обидовичи, Большая Зимница, Черняковка, Хлевно и достиг р. Сож. Проводниками служили местные жители, охотно помогавшие воинам.

18 августа отряд вышел на территорию Смоленской области и остановился у маленькой деревушки на р. Беседь.

По магистралям Хотимск — Рославль и Кричев — Рославль, проходившим невдалеке, двигались немецкие войска. Расположившись в лесочке, отряд вел усиленную разведку, готовясь перейти линию фронта. Отчетливо доносились звуки не только артиллерийской канонады, но и пулеметной стрельбы. В воздухе появлялись советские самолеты. Линия фронта была рядом. Но разведчики отряда, в ночное время обследовавшие район, установили, что всюду линия фронта бдительно охранялась врагом.

К фронту двигались все новые колонны гитлеровских войск. Возглавлявшие отряд комиссар дивизии Черниченко и комиссар 493-го артиллерийского полка Анпилов решили посоветоваться с людьми, ибо считали, что перейти линию фронта в составе отряда не удастся, мало было надежды выйти таким способом из этого района, чтобы соединиться с партизанами. Личный состав был измотан маршами и боями и в основном состоял из раненых и больных. На импровизированном военном совете решили двигаться в дальнейшем мелкими группами, разбившись по 2 — 3 человека.

Трудно судить, насколько это решение было верным. К сожалению, у нас почти нет сведений о судьбе большинства воинов этого отряда.

В 747-м полку положение при выходе из окружения сложилось следующим образом. К 27 июля, когда по приказу должен был начаться выход из окружения, как мы уже отмечали выше, подразделения полка частично восстановили положение [166] на ст. Луполово. Атаки гитлеровцев прекратились, наступило затишье.

В ночь с 27 на 28 июля остатки полка под руководством командира полка подполковника Щеглова и комиссара полка батальонного комиссара Кузнецова двинулись в направлении д. Сухари, где в окружении бился 425-й полк 110-й дивизии и остатки 20-го механизированного корпуса. 30 июля отряд 747-го полка соединился с ними, дальше двинулись все вместе, пробиваясь с боями на рубеж Ярцево, Ельня, Рославль, действуя партизанскими методами. Эти отряды соединились со своими частями в августе 1941 г.

Судьбы командиров, политработников и солдат 172-й дивизии в дальнейшем сложились по-разному. Прежде всего следует сказать о командире дивизии.

Доброе имя этого храброго воина, достойного сына нашей социалистической Родины, в годы культа личности было предано забвению.

М. Т. Романов в дни обороны Могилева проявил высокие организаторские способности, большую силу воли, незаурядное мужество и храбрость. Командиры и политработники, знавшие его, отзываются о нем наилучшим образом. Вот что, например, говорит о нем бывший комиссар 172-й стрелковой дивизии Л. К. Черниченко:

«Генерал Романов вступил в ряды КПСС в 1940 г., он был хорошим коммунистом. Исключительно волевой и талантливый командир, он имел все данные для того, чтобы решать такую большую задачу, как оборона г. Могилева».

Высокую оценку генералу Романову как коммунисту и командиру дал в беседах со мной его бывший непосредственный начальник командир 61-го стрелкового корпуса генерал Бакунин. С большой теплотой, искренним уважением и любовью отзываются о нем все его подчиненные, с которыми мне довелось встречаться или переписываться. Воспоминаниями о жизни и деятельности Михаила Тимофеевича до Великой Отечественной войны поделилась со мной его жена и боевая подруга Мария Ефимовна Романова.

Михаил Тимофеевич Романов родился в Нижнем Новгороде 21 ноября 1891 г. Отец его, Тимофей Федорович Романов, цеховой ремесленник, умер, когда сыну было 15 лет. К этому времени Михаил отлично окончил городское училище. После смерти отца на руках у подростка осталась мать Анна Николаевна и младшая сестра Юлия. Для того, чтобы содержать семью, Михаил стал работать ремесленником-надомником по пошивке фуражек для торговцев Сорокиных. Трудиться приходилось с утра до поздней ночи. Но лишь наступало воскресенье, как Миша отправлялся в городскую библиотеку, где проводил свой [167] единственный свободный день. Большое удовольствие доставляло ему посещение театра, особенно оперы. Сам обладая красивым, сильным голосом, он страстно любил музыку, пение. На всю жизнь запомнились ему голоса Шаляпина, Собинова и других корифеев русской оперной сцены, нередко выступавших в те годы в Нижнем Новгороде.

В 1915 г. Михаил Тимофеевич был призван на действительную службу в армию и направлен в Чистопольскую школу прапорщиков, которую окончил через шесть месяцев. Затем он служил в 72-м полку в Ржеве. После февральской революции, уже на Западном фронте, солдаты выбирают его в полковой комитет. После Октября Михаил Тимофеевич возвратился в Ржев, где вскоре добровольно вступил в Красную Армию, навсегда связав с ней свою жизнь.

Трудолюбивый, настойчивый, дисциплинированный, умеющий привлечь к себе подчиненных, он быстро завоевывает авторитет. Вскоре 3-й полк, где Михаил Тимофеевич был начальником полковой школы, направили на Восточный фронт. Романов участвовал в боях с колчаковцами. Затем его направили в Туркестан в 11-й стрелковый полк, действовавший против басмачей. В должности помощника командира полка он участвовал в ряде опасных операций, был ранен в голову. В госпитале с ним беседовал Михаил Васильевич Фрунзе. После выздоровления Михаила Тимофеевича за проявленные в боях с басмачами незаурядные командирские способности и доблесть назначили командиром 11-го полка.

Полк стоял в г. Верном (Алма-Ата) и занимался мирной учебой. Михаил Тимофеевич любил спорт, особенно конный, часто лично участвовал в соревнованиях. В Средней Азии Романов пробыл до 1923 г., затем учился. После учебы он командовал 50-м стрелковым полком 17-й дивизии в Нижнем Новгороде, а потом 18-м полком в г. Ливны. Много труда он вложил в воспитание и обучение этого полка. Полк неизменно занимал первые места в соревновании между частями соединения. Личный состав этого полка, который Михаил Тимофеевич справедливо считал своим детищем, отлично показал себя в годы Великой Отечественной войны.

Михаил Тимофеевич был хорошим семьянином, воспитателем, наставником и другом своих детей — двух сыновей и дочери. Старший сын пал смертью героя в годы Великой Отечественной войны.

В 1939 г. М. Т. Романов был назначен командиром 185-й дивизии. В 1940 г. получил звание генерал-майора, а после окончания шестимесячных курсов усовершенствования командного состава при Академии Генерального штаба его назначили командиром 172-й стрелковой дивизии, командуя которой [168] в обороне на днепровском рубеже, он заслужил вечную признательность советского народа.

К сожалению, о судьбе генерала Романова мы имеем пока неполные данные.

П. С. Чернышев, старший лейтенант госбезопасности, находившийся с генералом Романовым на пути следования из Могилева, сообщал:

«Командир 172-й стрелковой дивизии генерал-майор Романов был ранен во время выхода из города. Перед концом боя генерал-майор Романов, я и еще два командира направились с места боя с целью выйти из леса и выбраться из окружения. Во время следования по лесу нас преследовали автоматчики, от которых едва удалось скрыться в густом ельнике. После того как прекратилась стрельба на месте боя и послышался шум заводимых автомашин, я, оставив Романова в ельнике, отправился к месту боя, рассчитывая найти кого-либо из своих с тем, чтобы вместе выйти из леса в одну из деревень, где можно было бы переодеться в гражданскую одежду, оказать помощь Романову, так как он в лесу несколько раз терял сознание, и выйти из окружения. Придя на место боя, я не нашел там никого, кроме раненых и убитых красноармейцев. Проходив по лесу около четырех часов и вернувшись к месту, где оставался генерал-майор Романов, я его не нашел, так как он, по-видимому, заждавшись меня, ушел один»{25}.

Из этого следует, что П. С. Чернышев и еще два командира были приставлены к раненому командиру дивизии, чтобы доставить его на конспиративную квартиру, но по разным причинам оставили его.

По сведениям Елены Михайловны Абложной, проживающей ныне в Могилеве, тяжелораненый Михаил Тимофеевич Романов оказался затем в д. Барсуки и находился в семье ее родителей, колхозников Асмоловских.

E. M. Абложная писала мне:

«Мы жили в деревне Барсуки Могилевского района. 28 июля 1941 г. мой отец — Асмоловский Михаил Федорович — сказал мне, что в бане, расположенной за огородами у кустарников, возле реки Лохва, лежит раненый генерал-майор. Я взяла перевязочный материал и пошла в баню. Там, истекая кровью, лежал человек в военном мундире со знаками высшего комсостава (две большие звезды на петлицах). Я его быстро перевязала. На нем уже была изорвана нижняя рубашка. Он ее использовал для перевязок. Покормила раненого, а вечером того же дня перевели его к себе в дом. Ранение Михаила Тимофеевича было тяжелым. Пуля попала в левую лопатку и застряла в груди. Долго пришлось лечить Михаила Тимофеевича. С предосторожностями приглашали врача Валентину Владимировну Фроленко.

Во время пребывания в нашем доме Михаил Тимофеевич организовал группу, в состав которой входили военнослужащие и местные жители. Из военнослужащих я знала двоих человек: мл. лейтенанта Набатова и старшину Бобака Григория Николаевича. Из местных жителей в группу входили: мой брат Асмоловский Федор Михайлович, муж Абложный Семен Яковлевич, Рупрехт Евгений Михайлович и я с отцом. Группа занималась в основном сбором оружия и боеприпасов, а также переодеванием солдат в гражданскую одежду. Было собрано много боеприпасов. Они были спрятаны в лесу. Моя основная обязанность была следить за здоровьем Михаила Тимофеевича. Михаил Тимофеевич все время мечтал о больших действиях, о переходе линии фронта. 15 сентября мой отец перевез через реку Днепр мл. лейтенанта Набатова и старшину Бобака. После освобождения города Могилева старшина Бобак приезжал в Могилев, нас разыскал и забрал свои документы, спрятанные у нас.

18 или 19 сентября Михаил Тимофеевич послал меня с мужем в разведку к реке Друть. В больших лесах на Друти уже начали действовать партизаны. По возвращении к дому мы узнали страшную весть: 22 сентября 1941 г. на рассвете наша деревня была окружена немцами. Было расстреляно 13 человек. Среди расстрелянных — пять человек нашей семьи: отец, мать, брат, его жена и бабушка. Односельчане рассказывали мне, что немцы увезли Михаила Тимофеевича с собой. С тех пор о нем я ничего не слышала. Остались у нас документы Михаила Тимофеевича: партийный билет, медаль 20-летия Красной Армии, удостоверение на право ношения медали, удостоверение о звании генерал-майора, пропуск в Министерство обороны, больше не помню. Все эти документы мы передали в 1942 г. в 113-й партизанский отряд для отправки в Москву»{26}.

Жена генерала Мария Ефимовна получила два письма от бывших солдат 172-й дивизии. Один из них писал: «Будучи ранен, я лежал в Могилевском госпитале уже после того, как город заняли немцы. Вдруг разнеслась весть: раненый генерал Романов бежал из плена. Это было такое радостное известие, что весь госпиталь буквально ликовал. Все говорили, что генерал Романов показал, как надо поступать, находясь в плену у фашистов».

Другой солдат, находившийся в Могилевском лагере военнопленных в районе аэродрома, сообщал: «Побег генерала Романова вызвал переполох среди гитлеровского командования. Очевидно, были приняты все меры к его поимке. Романов после неудачного побега лежал в лагере в отдельном помещении на куче гнилой соломы, раненный в плечо и с перебитой рукой, избитый и измученный. Я, заделавшись санитаром, приносил ему пить. Романов дал мне шифр, если останусь в живых, как найти его семью в Горьком на случай, если забуду адрес». По этому [170] шифру он и нашел семью генерала Романова в Горьком после войны.

Этот же солдат, лично посетив ее, рассказал Марии Ефимовне, что Михаила Тимофеевича после побега в лагере сфотографировали, а так как он не мог сам держаться на ногах, его поддерживали под руки два гестаповца.

Бывший комиссар 172-й стрелковой дивизии Черниченко добавляет к этому следующее:

«Будучи в плену, в декабре 1941 г. в Ивановской крепости я просматривал один немецкий журнал, в нем был помещен снимок Михаила Тимофеевича. Он в центре, по бокам гитлеровцы. Михаил Тимофеевич в гражданской одежде с приподнятым правым плечом, правая рука засунута в карман пиджака. Этот снимок сопровождался надписью: «Генерал-майор Романов М. Т., командир 172-й стрелковой дивизии, как руководитель партизанского движения в Белоруссии задержан в г. Борисове и повешен».

Все эти данные говорят о том, что генерал: Романов остался до конца верен своей матери-Родине, делу коммунизма и был подвергнут зверским пыткам, а затем казнен фашистами-людоедами.

Одним из первых о героических делах наших воинов на днепровском рубеже у белорусского города Могилева рассказал советской общественности писатель Константин Симонов. О начальном этапе обороны Могилева он писал еще в своем очерке, помещенном в «Правде» 20 июля 1941 г. А затем, спустя почти два десятилетия, вернулся к этой теме в романе «Живые и мертвые», за что хочется высказать ему свою признательность. Не имея намерения анализировать эту книгу в целом, я вынужден все же сказать о ней несколько слов.

Роман К. Симонова является художественным произведением, и было бы ошибкой требовать от автора сохранения всех деталей подлинных событий, которые легли в основу повествования: имен, дат, наименований населенных пунктов и т. д. Но читатель вправе требовать, чтобы верным было изложение сущности событий, характеров, линии поведения их основных участников. К. Симонов сохранил подлинное название места действия, когда писал о Могилеве, но изменил фамилии участников обороны и наименование частей и соединений. Это вполне правомерно, потому что с помощью художественного домысла он мог таким образом восполнить недостаток фактического материала, имевшегося у него, и ярче воспроизвести сами события и деяния их участников. Но, к сожалению, автор романа «Живые и мертвые», изменив фамилии некоторых действующих лиц, по своему произволу изменил и их характеры, всю линию их поведения. Оборона Могилева — немаловажный эпизод [171] Великой Отечественной войны, и Константин Симонов не мог не понимать, что рано или поздно мир узнает о подлинных героях этих событий. В самом Могилеве оборонялась одна дивизия — 172-я, ею командовал на всем протяжении один и тот же командир — генерал-майор Михаил Тимофеевич Романов. Поэтому любая замена фамилий у основных героев в данном случае не может скрыть от читателя их прототипов.

Кто, например, не знает, что прототипом героя «Железного потока» Серафимовича явился командир таманцев Епифан Иович Ковтюх. Образ Кожуха не является копией Ковтюха, но тем не менее в главном они сходны.

Симонов же, дав руководителю Могилевской обороны двусмысленную фамилию Зайчиков, сделал этот персонаж своего произведения, ибо героем Зайчикова можно назвать лишь в чисто литературоведческом смысле, двусмысленным и по характеру и по всей линии поведения. Этот бестолковый и грубый крикун, мечущийся без видимого смысла из одной части в другую, стремится за грубостью к подчиненным скрыть собственное малодушие и растерянность. Встречались ли подобные командиры и имеет ли писатель право изображать их? Да, встречались, хотя и не часто, и писатель не только может, но и обязан показать их. Но автор исторического романа должен обладать не только художественным, но и историческим тактом.

Я далек от мысли, что К. Симонов «по злому умыслу» опорочил руководителя Могилевской обороны. Он отразил в Зайчикове, как видно, черты какого-то или, быть может, каких-то других командиров, встречавшихся ему на дорогах войны. Сожаление вызывает то, что писатель наделил этими чертами образ руководителя Могилевской обороны, чей подвиг не может не заслужить благодарность миллионов советских людей и наших друзей за рубежом.

Возможно, что К. Симонов использовал личное дело М. Т. Романова, куда ошибочно попали документы одного из многочисленных его однофамильцев.

Скажем несколько слов о судьбе других руководителей обороны Могилева.

Леонтий Константинович Черниченко находился в отряде, составленном из остатков войск 172-й дивизии численностью до батальона, с легким вооружением, который, вырвавшись из Могилева, двигался на восток в направлении Рогачева.

После того, как было решено разбиться на мелкие группы, Черниченко пошел с комиссаром 493-го артиллерийского полка Анпиловым. Они пытались проникнуть в леса в Глусском районе, чтобы соединиться с партизанскими отрядами, но скоро потеряли друг друга, и раненный в ногу Черниченко попал в плен. Он прошел тяжелый путь по концлагерям и был освобожден [172] в 1945 г. Вернулся на Родину и в настоящее время живет в Могилеве.

Василию Федоровичу Кузнецову, выходившему из окружения в составе отряда 747-го полка, выпало счастье в октябре 1943 г., действуя в составе 50-й армии 2-го Белорусского фронта, освобождать г. Могилев.

Мы надеемся, что публикация материалов о героической обороне г. Могилева поможет выяснить судьбу и многих других активных участников этой эпопеи.

В городе после выхода из него штаба дивизии и подразделений, обслуживавших его, осталось лишь одно советское воинское учреждение — дивизионный госпиталь.

Командование дивизии сделало все зависевшее от него, чтобы раненые не подверглись хотя бы на первых порах репрессиям со стороны оккупантов. В помощь начальнику госпиталя Кузнецову были выделены еще два военных врача — командир 224-го отдельного медико-санитарного батальона 172-й дивизии Алексей Иванович Паршин и младший врач этого батальона Федор Ионович Пашанин. Они и начальник госпиталя были соответствующим образом проинструктированы. Госпиталю были переданы почти все сохранившиеся еще запасы продовольствия, вещевого имущества, медикаментов, перевязочного материала, разработана система связи с оставшимися в подполье партийными работниками.

Владимир Петрович Кузнецов, удаляя осколки кости из раздробленной руки младшего сержанта-минометчика, не помнил уже, какую по счету он делает операцию. В это время в операционную вошел начальник политотдела дивизии батальонный комиссар Самуил Иванович Приходько. Поздоровавшись с хирургом, он попросил его после операции прийти в свой кабинет.

Здесь с глазу на глаз состоялась беседа двух коммунистов.

— Владимир Петрович! — взволнованно сказал батальонный комиссар врачу. — Вы были на совещании у генерала Романова и знаете, что вам приказано остаться с ранеными в Могилеве, после того как дивизия оставит город. Это нелегкая и ответственная задача. От вашего мужества, предприимчивости, находчивости будет зависеть жизнь 4 тысяч советских воинов. Командование дивизии, партийная организация верят вам и надеются, что вы сделаете все, что от вас будет зависеть, для облегчения участи ваших подопечных.

Кузнецов взглянул в глаза комиссару и тихо ответил:

— Сделаю все возможное и невозможное.

— А теперь, — заканчивая разговор, сказал Приходько, — одна очень важная формальность — сдайте мне все документы, подтверждающие вашу партийность, в том числе и партийный [173] билет. Выйдем из окружения, передам его в ГлавПУРККА, там и получите его снова.

— Это время покажет, — отдавая билет, сказал Кузнецов, — получу или не получу, но буду жить и умру коммунистом.

Сразу же после ухода Приходько Владимир Петрович вызвал к себе врачей — Паршина и Пашанина. Прикрыв плотно дверь, Кузнецов сказал:

— Сегодня вечером, примерно через час, части дивизии оставляют город, мы с вами по решению командования остаемся в Могилеве с ранеными воинами.

Оба врача приняли это сообщение спокойно, а начальник госпиталя продолжал:

— В нашем распоряжении одна короткая ночь, а дел предстоит много. Фашисты истребляют советских людей, и в первую очередь коммунистов, командиров и политработников. Надо, во-первых, принять все возможные меры, чтобы спасти раненых коммунистов и командиров, наших замечательных солдат, а во-вторых, обеспечить лечение в более или менее нормальных условиях всем, кто находится в госпитале. Нужно, конечно, [174] позаботиться и о том, чтобы сохранить себя на этой работе, поэтому придется проявить большую изворотливость и осторожность по отношению к врагам.

Продовольствие и медикаменты, которые у нас имеются, хотя и в небольшом количестве, припрячем подальше, чтобы они не попали в руки врагу, а сейчас, как только вернетесь в свои отделения, немедленно уничтожьте все документы, которые подтверждают партийную принадлежность, воинские звания и служебное положение коммунистов, командиров и политработников, и заведите на них новые истории болезни. Сделайте их беспартийными рядовыми солдатами или сержантами, а часть гражданскими лицами, которые получили ранения якобы при бомбардировке города. Всех, на кого переделаете документы, проинструктируйте соответствующим образом.

В то время, когда наши части вели напряженные бои с противником, стремясь выйти из окружения, в госпитале началась напряженнейшая работа по «превращению» коммунистов в беспартийных, командиров и политработников — в рядовых. Она была проделана в течение одной ночи. Этим Кузнецов и его коллеги спасли от зверской расправы сотни командиров, политработников, коммунистов и комсомольцев. Основную работу сделал сам Владимир Петрович.

На следующий день гитлеровцы явились в госпиталь. Это была тяжелая минута. Врачи старались показать, будто ничего особенного не случилось, но нервы их были напряжены до предела.

— Кто старший? — спросил дежурного военфельдшера немецкий врач в чине обер-лейтенанта. Тот указал на Кузнецова. Гитлеровец осведомился, сколько раненых в госпитале.

— Примерно 3800 человек, — ответил Кузнецов.

Приказав провести его в канцелярию, гитлеровец и сопровождавшие его переводчики принялись просматривать документы. Их удивление нарастало по мере того, как росли груды просмотренных медкарточек.

— А где же командиры, политработники, коммунисты? — нетерпеливо обратился к Кузнецову обер-лейтепант. Кузнецов спокойно ответил:

— Я слышал разговор в нашем штабе, что имеется приказ верховного германского командования о репрессировании всех коммунистов, политсостава, комсостава и военнослужащих еврейской национальности, поэтому, видимо, все раненые этих категорий систематически эвакуировались в глубь страны.

— А когда ваши войска находились в окружении, куда направляли раненых коммунистов? — неожиданно, пристально глядя на Кузнецова, спросил гитлеровский врач. [175]

Кузнецов так же четко и быстро ответил:

— В полном окружении мы находились сравнительно недолго, раненные за это время коммунисты и командиры взяты частями с собой и, по-видимому, уже попали к вам в плен или были убиты, ведь, по вашим сообщениям, никто из окружения не вышел.

Так кончился первый допрос Кузнецова. Создалось впечатление, что его ответы не вызвали подозрения.

Группа советских медицинских работников во главе с Кузнецовым продолжала свою работу в госпитале. Немцы оставили их на прежних должностях, поставив своих «комиссаров» и охрану.

Но, кроме исполнения своих основных обязанностей по лечению раненых, Владимир Петрович и его ближайшие помощники вели и другую работу — подпольную. Они, во-первых, с большой энергией и изобретательностью сумели добиться [176] того, что излечившиеся воины попадали не в лагери для военнопленных, а в партизанские отряды.

Методов было немало. Нередко, например, выздоровевшего воина выносили в мертвецкую, а оттуда устраивали ему побег к партизанам. В документах он оформлялся как умерший.

Многих красноармейцев, командиров и политработников Кузнецов и его товарищи выписывали из госпиталя как гражданских лиц (согласно документам, сделанным заблаговременно). Такие пациенты шли в партизаны или работали в могилевских подпольных организациях по указанию обкома КП(б)Б.

Героическая самоотверженная работа врачей-патриотов была прервана подлым предательством резидента германской разведки в Могилеве Н. Л. Степанова, работавшего при гитлеровцах начальником отдела здравоохранения городской управы Могилева и подославшего в госпиталь своего агента Каснаки. Этим подонкам, продавшимся врагу, удалось пронюхать о патриотической деятельности врачей Кузнецова, Паршина и Пашанина. Степанов донес об этом в гестапо, и все три врача были арестованы.

Зверские пытки в гитлеровских застенках не сломили волю коммунистов, они до конца остались патриотами, преданными своей Родине. 17 ноября 1941 г. на главной площади Могилева фашистские палачи публично казнили их. Перед тем, как взойти на помост, Кузнецов во весь голос, чтобы слышала толпа могилевчан, согнанных фашистами на площадь, воскликнул: «Слава нашей Родине, позор кровавому фашизму!»

Мужественно встретили смерть герои-врачи, не склонив головы перед палачами.

Вместе с врачами был повешен капитан Юров, о деятельности которого рассказывают чудеса. Так, однажды он зашел в кабинет бургомистра, представился ему как руководитель партизанского отряда и потребовал оказать помощь, в противном случае угрожал расстрелом. Бургомистр был настолько перепуган таким визитом, что даже не попытался задержать Юрова. Подобный же «визит» он нанес начальнику полиции и отнял у него документы, касающиеся Юрова (т. е. его самого).

Позже в кинотеатре «Родина» Юров был опознан провокатором и арестован. Он до этого неоднократно арестовывался, но всякий раз бежал. На этом раз гестаповцы цепко держали его, и он был повешен вместе с врачами.

17 ноября 1941 г. было черным днем в Могилеве. Гитлеровцы публичной казнью советских патриотов хотели запугать жителей города и его окрестностей, притупить их волю к сопротивлению, но добились обратного. Еще на площади, куда они были насильно согнаны, многие могилевчане поклялись отомстить фашистским извергам за смерть своих братьев-единомышленников [177]. Когда был оглашен приговор, вся площадь глухо и грозно загудела. Плотнее сомкнулись ощетинившиеся штыками ряды эсэсовцев и полицаев, охранявших эшафот. Но вот раздался звонкий голос Кузнецова, бросившего в толпу пламенный призыв к борьбе и сопротивлению. Вновь загудела площадь, но это был гул одобрения.

После казни врачей и Юрова новые десятки и сотни жителей героического Могилева ушли в партизанские отряды, шире развернулась подпольная работа в самом городе.

Подлый наймит фашизма, предавший врачей, Степанов пока избежал народной кары. Сейчас он живет в Америке под крылышком новых покровителей — империалистов США.

Мы преклоняемся перед подвигом героев-врачей Кузнецова, Паршина и Пашанина, которые мужественно и самоотверженно, до последнего дыхания боролись за свою Родину, отдали жизнь во имя народа и светлых идей коммунизма.

Подпольная работа патриотов в Могилеве и области ждет еще своих исследователей. Но уже сейчас можно сказать, что она не прекращалась ни на минуту, несмотря на зверский [178] террор гитлеровцев. Трудно перечесть все злодеяния, совершенные гестаповцами в этом городе. Многие преступления они совершали тайно от населения, но иногда ярость палачей прорывалась наружу, и они устраивали публичные расправы над патриотами. Так, 25 апреля 1942 г. вновь на главной площади был сооружен эшафот и согнаны жители города. На этот раз были повешены подпольщики и партизаны товарищи Михаил Метелкин, Анатолий Рыжков, Павел Пехотин (Хохлов) — офицеры Красной Армии. На улицах Могилева перед казнью были расклеены объявления, в которых гитлеровцы пытались выдать советских патриотов за уголовных преступников, но почти все эти объявления были сорваны членами подпольных групп и другими гражданами города.

Эта группа патриотов вела себя перед лицом смерти так же мужественно, как и врачи. Впоследствии было установлено, что под именем Хохлова скрывался бывший помощник начальника штаба 649-го мотострелкового полка 210-й мотострелковой дивизии 20-го механизированного корпуса капитан Павел Арсентьевич Пехотин. Ему было в то время 36 лет. По национальности он был украинцем, родом из Подольской области. Коммунист Пехотин с 1928 г. служил в Красной Армии. Он попал в плен во время боев в районе Могилева, но осенью при содействии своей сестры Евгении Васильевой, передавшей ему в лагерь гражданскую одежду, бежал и создал из бывших военнослужащих и граждан города подпольную группу, которая развила активную антифашистскую деятельность. Ее члены составляли и распространяли листовки, организовывали побеги военнопленных из лагерей, собирали разведданные, оружие и боеприпасы для партизан.

О работе этой группы свидетельствуют и документы гитлеровцев. Так, в донесении в Берлин полиции безопасности и СД на оккупированной территории СССР за № 193 от 17 апреля 1942 г. сообщается:

«В городе Могилеве в последнее время снова были распространены и расклеены в общественных местах листовки, изготовленные организацией «Гимн". Листовки призывают к активной борьбе против германских властей. Установлено, что изготовлением листовок занимался бывший капитан Красной Армии Метелкин Георгий (так в тексте.— А. /?.), уроженец города Красноярска, проживавший в гор. Могилеве под вымышленной фамилией. Метелкин и его жена арестованы»{27}.

Подпольная работа в Могилеве все более нарастала, приобретая массовый характер и четкую организационную структуру. В начале 1942 г. разрозненные группы сопротивления, созданные в разных районах города, были объединены в единую патриотическую организацию «Комитет содействия Красной Армии». [179] Организаторами и руководителями комитета были коммунисты К. Ю. Мэттэ, И. С. Малашкевич, В. П. Шелюто, M. M. Лустепков, А. И. Шубодеров, О. В. Герошко, М. П. Кувшинов, В. И. Пудинов, А. И. Рослов, И. Т. Гуриев, В. И. Барчук, В. Д. Швагринов, П. А. Пехотин (Хохлов) и др. Всей боевой и агитационной деятельностью «Комитета содействия Красной Армии» руководил Могилевский подпольный обком КП(б)Б, Белыничевский и Могилевский райкомы партии. Организация выполняла задания партизанских отрядов, действовавших в Могилевской и прилегающих областях.

После казни трех активистов комитет еще настойчивее развернул борьбу. Расскажем кратко о некоторых эпизодах этой борьбы.

Поистине легендарный подвиг совершил Василий Иванович Барчук, уроженец деревни Михайлово-Александровка Березовского района Одесской области. Ему было тогда 29 лет. Находясь на действительной службе в Красной Армии с 1940 г., В. И. Барчук в первые дни войны в составе 467-го стрелкового полка участвовал в боях с гитлеровцами на территории Белоруссии. [180]. Попав в плен в районе местечка Довск Гомельской области, он был помещен затем в лагерь военнопленных, находившийся на аэродроме в пригороде Могилева — Луполове. Вскоре в числе группы военнопленных его направили работать в госпиталь, который находился в здании одного из учебных заведений города. Осенью 1941 г. его как специалиста назначили слесарем-водопроводчиком в тюрьму, которая находилась недалеко от госпиталя. К этому времени Барчук установил связь с одной из подпольных групп, входивших в состав «Комитета содействия Красной Армии». Руководил ею К. Ю. Мэттэ.

Работая в тюрьме, Барчук оказывал помощь арестованным советским гражданам, через него они поддерживали связь с партизанами и подпольными организациями.

Осенью 1942 г. по доносу провокатора Генвмана, штатного агента немецкого контрразведывательного органа «Команда СД-8», втершегося в доверие патриотов, были арестованы подпольщики шелковой фабрики Гусаков, Соболевский и др., всего 15 человек.

Когда арестованные во главе с Русаковым и Соболевским были заключены в тюрьму, Барчук решил освободить их и уйти с ними к партизанам. Это намерение одобрил Мэттэ. Освобождение арестованных из тюрьмы было приурочено к празднику рождества — 25 декабря 1942 г. — в расчете на то, что гитлеровцы будут в этот день веселиться и ослабят охрану тюрьмы.

Под вечер 25 декабря, вооружившись двумя пистолетами и своим неизменным слесарным молотком, Барчук пришел на работу. Поднявшись на второй этаж, он застал там двух полицейских, сетовавших на судьбу по поводу дежурства в праздник. Слесарь, поздоровавшись, сказал, что может помочь их горю, так как в его мастерской есть добрый самогон. Полицаи изъявили желание отведать его и прошли вместе с Барчуком в мастерскую. Здесь он споил охранникам изрядную порцию крепчайшего самогона и, дождавшись, когда они охмелели, уложил их без шума ударами своего молотка. Завладев ключами, Барчук освободил товарищей Соболевского, Русакова и Маркова, передал им ключи и распорядился, чтобы они открыли другие камеры, а сам спустился на первый этаж и убил двух гитлеровцев, дремавших в дежурной комнате.

Тем временем заключенные, человек 120, были освобождены. Забрав оружие у убитых гитлеровцев, они во главе с Барчуком, Соболевским, Гусаковым, Галушкиным и Марковым вышли из тюрьмы и стали спускаться в овраг, находившийся на ее задах. Непредвиденный случай, однако, позволил гитлеровцам обнаружить, что происходит что-то неладное. Марков, спускаясь в овраг по обледенелым скатам, поскользнулся и упал. При этом выстрелил автомат, который он нес. Выстрел был [181] услышан в комендатуре, расположенной рядом с тюрьмой. Поднятые по тревоге охранники перехватили часть арестованных. Однако Барчуку удалось увести к партизанам большую группу освобожденных им патриотов. В партизанском отряде Барчук стал командиром батальона и продолжал борьбу с оккупантами. Сейчас Василий Иванович Барчук проживает у себя на родине в Березовском районе Одесской области, на станции Рауховка.

Подобный же подвиг совершил бывший комиссар одного из батальонов 388-го полка 172-й дивизии Илья Гаврилович Гуриев — активный участник обороны Могилева и боя под д. Салтановкой. Он был тяжело ранен и направлен в тот госпиталь, где начальником был В. П. Кузнецов.

Документы Гуриева были переделаны так, что он значился гражданским лицом, случайно попавшим под обстрел и получившим ранение. Кузнецов лично проинструктировал Гуриева, как себя вести при посещении госпиталя немцами.

До Отечественной войны И. Г. Гуриев служил политработником в политотделе 6-й Кубано-Терской кавалерийской дивизии [182] 6-го казачьего корпуса, которым я одно время командовал. Мы находились в одном гарнизоне в Осиповичах, и я лично знал Гуриева.

Находясь в госпитале, Илья Гаврилович установил связь с подпольными организациями Могилева, в частности, с Казимиром Юлиановичем Мэттэ.

По излечении Гуриев оказался на свободе как «гражданское лицо» и по заданию подпольного обкома устроился на работу в тот же военный госпиталь в качестве слесаря. Здесь он возглавил подпольную группу из бывших раненых воинов, своих сослуживцев и гражданских лиц. Группа стала называться «Непокоренные». Активными участниками группы были, кроме Гуриева, Генрих Захарьян, Григорий Бойко, лейтенант Ралдугин. Они не только выпускали листовки, но и проводили также диверсионную работу: поджигали эшелоны противника с боеприпасами и горючим.

Агентам гестапо удалось выследить Генриха Захарьяна. Его схватили в момент, когда он распространял листовки на рынке. Захарьян мужественно вел себя в застенках гестапо, был замучен палачами, но никого не выдал.

Над группой Гуриева нависла угроза ареста. Приняв дополнительные меры предосторожности, она решила уйти в партизанский отряд.

На «прощание» было решено провести крупную, с точки зрения подполья, операцию: захватить госпиталь и увезти к партизанам выздоравливающих раненых и медицинский персонал.

К этому времени запасы продовольствия и медикаменты, имевшиеся в госпитале, были израсходованы, гитлеровцы же, естественно, ничего не давали, раненые и медперсонал были обречены на голодную смерть.

В один из мартовских дней 1943 г. в 11 часов вечера по условному сигналу «пора спать» начал осуществляться план операции. Группа, которую возглавляли товарищи Бойко и Гуриев, без выстрела расправилась с охраной госпиталя. Немецкие часовые были уничтожены кинжалами, в это время вторая группа объявила в палатах: всем выходить и строиться. Третья группа проделывала проходы в колючей проволоке. В эту ночь многие медицинские работники и выздоровевшие раненые ушли в леса к партизанам.

Вот что говорится об этой операции в донесении в Берлин полиции безопасности и СД на оккупированной территории СССР за март 1943 г.:

«…В городе Могилеве… проводится большая пропаганда среди полицейских и служащих национальных легионов. В результате этой пропаганды в госпитале для военнопленных в г. Могилеве вспыхнуло восстание, в результате которого [183] четвертая часть немецкой охраны была убита. 41 человек из числа русского обслуживающего персонала госпиталя (врачи, фельдшера, сестры, рабочие, сторожа и т. д.) бежали к партизанам».

В этом донесении далеко не все сказано, но даже сказанного достаточно, чтобы понять, как смело и успешно действовали могилевские подпольщики.

Тех, кому не удалось бежать из госпиталя, гитлеровцы перевели в лагерь смерти Майданек.

И. Г. Гуриев до лета 1944 г. сражался в партизанских отрядах, в настоящее время он пенсионер, проживает в г. Гомеле. О судьбе других участников этой группы у нас нет, к сожалению, данных.

Скажем несколько слов еще об одной подпольной группе. В ее основное ядро входили капитан Красной Армии коммунист Виктор Денисович Швагринов, младший лейтенант Василий Александрович Смирнов, бывший начальник полковых оружейных мастерских майор Николай Александрович Жуков, начальник штаба разведбатальона лейтенант Георгий Востриков и Петр Костелов. Они широко развернули подрывную деятельность [184] в оккупированном Могилеве, причинив много неприятностей врагу.

Подпольщики установили связь с военнопленным Валентином Готвальдом, работавшим в немецкой школе офицеров оружейником. Совместно с ним они разработали план диверсии с целью взрыва здания этой школы. Готвальду была передана раздобытая группой большой силы мина. Он установил ее в складе с боеприпасами, расположенном на первом этаже школы. Мина сработала, и здание взлетело на воздух. Под его обломками нашли себе могилу гитлеровцы, которых здесь учили убивать советских людей. Готвальд после этого ушел в партизанский отряд, где боролся с фашистами до освобождения Могилевской области Красной Армией.

Это лишь эпизоды героической борьбы наших патриотов в Могилеве. Придет время, и будет воссоздана полная картина самоотверженной борьбы советских людей против ненавистного врага.

Хотелось бы горячо поблагодарить всех тех товарищей, которые помогли мне собрать материал об этом выдающемся событии.

Чем глубже и шире познается история Великой Отечественной войны, тем ярче вырисовываются непреклонная воля нашего народа к борьбе против захватчиков и преданность идеям коммунизма. Поистине нельзя победить народ, который познал радость освобождения от оков эксплуатации. Оборона Могилева — это немеркнущая страница героической борьбы советского народа и его армии с фашистскими захватчиками.

Вернемся, однако, к положению 13-й армии, которая после 15 июля уже фактически не могла управлять соединениями 61-го стрелкового корпуса.

В течение 16 июля никаких сведений о положении частей 61-го, 20-го стрелковых и 20-го механизированного корпусов штаб армии не имел, несмотря на все попытки установить с ними связь.

Было решено отвести левое крыло армии и удерживать Могилев и его предмостные укрепления частями 61-го стрелкового и 20-го механизированного корпусов. Штаб фронта одобрил это решение и приказал во что бы то ни стало оборонять Могилев.

В течение дня район расположения штаба армии неоднократно подвергался бомбардировке авиацией противника. В ночь на 17 июля штаб переместился в район восточнее Кричева.

От частей 20-го стрелкового корпуса через офицера связи армии стало известно, что 137-я дивизия в течение 16 июля вела бои в полуокружении в районе Любавино, уничтожив прп этом шесть танков противника. 160-я дивизия двумя батальонами [185] в течение этого дня вела бои в районе Усачева. Остатки других ее частей сосредоточивались в районе Слободы.

Остатки 45-го корпуса (148 и 187-я стрелковые дивизии) все еще находились южнее Могилева, а частью были подчинены командиру 67-го корпуса 21-й армии. Другие подразделения этих же дивизий и частей 20-го стрелкового корпуса формировались управлением 45-го корпуса в сводный отряд, которому была поставлена задача — оборонять восточный берег р. Сож. 148-я дивизия удерживала рубеж по восточному берегу р. Проня. По восточному берегу р. Сож в районе Кричева оборонялись части 4-го воздушно-десантного корпуса, 8-я бригада которого занимала рубеж Бахровка, устье р. Соженка. 7-я бригада оборонялась по восточному берегу реки Сож против Кричева.

В течение 16 июля противник пытался форсировать р. Сож у Бахровки. Эти попытки противника были отбиты.

17 июля остатки 20-го стрелкового корпуса после боев у Горок вышли на восточный берег реки Сож, имея в своем составе всего несколько батальонов пехоты.

С утра 18 июля противник форсировал р. Сож, а части 4-го воздушно-десантного корпуса отошли в район Дубровки, Климовичи. Сводные отряды 45-го корпуса, оборонявшие восточный берег реки Сож севернее р. Соженка, также отошли. Таким образом, направление на Рославль оказалось открытым.

Главнокомандующий Западным направлением дал категорический приказ восстановить положение в районе Кричева, возложив ответственность за выполнение этой задачи на командующего 13-й армией. Достаточных сил для восстановления положения под рукой не оказалось, поэтому принимались меры к мобилизации всех сил, которые можно было использовать для этого. Прежде всего 4-му воздушно-десантному корпусу был отдан приказ с утра 19 июля выйти в исходное положение для контратаки на Кричев.

Последующие действия частей 4-го корпуса были неудачными. Он вынужден был отойти на рубеж Красный Бор, Михеевичи, Великан, где начал приводить себя в порядок и готовиться к новой контратаке. 8-я бригада корпуса, в силу труднопроходимости дорог и действий мелких групп противника, к месту боя не подоспела и принять участие в бою не смогла, к исходу дня сосредоточилась в районе Загустино.

Части 4-го корпуса продолжали удерживать берег р. Сож на участке Громов, Клины.

В течение дня 20 июля 4-й воздушнодесантный корпус продолжал действия с целью уничтожения противника на восточном берегу реки Сож в районе Кричева. [186]

8-я бригада этого корпуса по тем же причинам принять участие в боевых действиях в этот день не смогла и к исходу дня достигла рощи северо-западнее Палицкая с тем, чтобы в ночь на 21 июля выдвинуться в район боевых действий и быть в готовности к наступлению с утра 21 июля.

7-я бригада корпуса начала наступление с утра 20 и к 15.00 овладела рубежом Ковылкина, платформа Труд, роща юго-восточнее Михеевичей, но под воздействием сильного артиллерийского и пулеметного огня из района Михеевичей вынуждена была отойти на рубеже платформа Великан, Грязивец, восточнее Корепец, роща севернее Корепец, чтобы привести себя в порядок и подготовиться к новой атаке.

С утра 20 июля 20-й стрелковый корпус частями 137-й стрелковой дивизии начал переправу на южный берег реки Сож в районе Александровки, главные силы дивизии находились в лесу севернее Острова. В этот же день дивизия получила задачу главные силы на южный берег реки Сож не переправлять, а ударом с востока содействовать окружению противника в районе Пропойска (Славгород). По тем же данным, 132-я дивизия также начала подход к реке Сож.

Части 28-го корпуса подготавливали наступление с целью овладения Пропойском. Отряд Гришина (137-я стрелковая дивизия) на северном берегу реки Сож в районе Александровки 2-й оседлал шоссе. Командиру 45-го стрелкового корпуса Э. Я. Магону было поручено формирование сводных отрядов из отходящих подразделений в районе ст. Понятовка.

21 июля была получена самолетом последняя оперативная сводка из штаба 61-го корпуса. В последующие дни армия продолжала попытки овладеть Кричевом и Пропойском (Славгородом).

Оборона Могилева, представлявшаяся до последнего времени историкам минувшей войны лишь как один из многочисленных эпизодов героизма наших войск, причем и на эту сторону дела не всегда обращалось должное внимание, в действительности имеет гораздо более широкое значение. Во-первых, она показала, как могли бы развернуться события на фронтах войны в начальный период, если бы нам удалось своевременно создать полевую оборону на таком важном рубеже, как Днепр, занять его войсками, насытить артиллерией, разработать систему огня и контрмероприятий против танковых клиньев вермахта. В этом случае Гудериан и его сосед на севере Гот не смогли бы осуществить свой авантюристический замысел выйти на дальние подступы к Москве до подхода основных [187] общевойсковых соединений. Ударная сила этих танковых группировок была бы истощена в попытках преодолеть наши оборонительные рубежи.

Успех врага при форсировании Днепра на участке 13-й армии объясняется тем, что наша оборона имела много слабых мест. Оборонительные работы не были завершены, а войска в ряде случаев прибывали тогда, когда враг уже достиг этого рубежа. Поэтому танковые тараны гитлеровцев находили слабые участки, где без особых усилий разрывали линию фронта и выходили на фланги и в тылы тех соединений, которые удерживали оборону.

Важным достоинством организации нашей обороны в районе Могилева было то, что она сразу же была создана в расчете на возможный обход противника.

Тыловой рубеж 172-й дивизии был столь же прочен, как и ее передний край.

Имела ли, однако, смысл длительная оборона города после того, как войска оказались в полном окружении, не целесообразней ли было вывести их, пока имелись для этого более благоприятные условия? На этот вопрос следует ответить отрицательно. Дело в том, что благодаря хорошей организации обороны сравнительно малочисленные силы советских войск сдержали напор во много раз превосходивших сил противника. В итоге врагу был нанесен большой урон. Могилевский очаг обороны содействовал задержке сначала танковых, а затем и пехотных соединений гитлеровцев и затруднил им взаимодействие с передовыми танковыми группами.

Длительная оборона могилевского и других рубежей не позволила гитлеровцам произвести фактическую оккупацию занятой ими территории, что дало возможность большому количеству наших войск в составе соединений, частей, подразделений мелкими группами и в одиночку выйти из окружения, соединиться со своими частями. Она содействовала также широкому развитию партизанского движения в Белоруссии и укрепила массовое движение сопротивления оккупантам в городах и селах республики.

Удерживая Могилев в своих руках, советские войска в немалой мере нарушали систему снабжения гитлеровских войск. Могилев являлся крупным узлом железных и шоссейных дорог и должен был служить перевалочным пунктом для следовавших с запада людских резервов и воинских грузов. Поэтому гитлеровское командование бросило в 20-х числах июля крупные силы трех дивизий своих войск на подавление сопротивления одной, лишенной всякой связи с тылами, обескровленной советской дивизии, хотя было ясно, что ее сопротивление не может продлиться долго. [188]

Вместе с тем героическая 23-дневная оборона Могилева явила собой пример доблести и самоотверженности советских воинов и гражданского населения, их неразрывного единства. Подвиг могилевчан был неоднократно повторен в дальнейшем, он явился прообразом героической обороны Волгограда, где подвиг защитников белорусского города был повторен в ином, гораздо более крупном масштабе и с иным исходом, ибо к этому времени коренным образом изменилась вся обстановка на советско-германском фронте и во всей нашей стране.

И сейчас, по прошествии 23 лет с того времени, как прогремел последний выстрел на берегах Днепра, невозможно без волнения перелистывать страницы воспоминаний участников Могилевской эпопеи.

Советский народ низко склоняет голову перед этими легендарными героями, без страха и упрека глядевшими в глаза смерти и думавшими о светлом будущем своего народа. В веках не померкнет слава доблестных запщтников Могилева.

Дальше