Взгляд сквозь годы

Когда думаешь о том, какими подводники вступили в войну и какими закончили ее, то замечаешь огромный качественный скачок, который был сделан в ходе боевого совершенствования. Этот скачок был, конечно, немыслим без развития техники и оружия, а также без поисков и дерзаний самих подводников. В схватках с противником они, как и воины других родов войск, проявили беспримерное мужество и патриотизм, мастерство и настойчивость в выполнении боевых задач, показали себя и творцами новых тактических приемов.

Мне бы хотелось коротко рассказать и о том, что было внесено нового в тактику подводной войны, и о тех, кто были новаторами в этом деле, уделив особое внимание командирам кораблей. Я не мог бы сделать это тогда, в сорок пятом. Понадобились годы, чтобы изучить и проанализировать факты, прочитать большое количество публикаций, встретиться и поговорить со многими ветеранами и взглянуть на пройденный путь не только с вершины прожитых лет, но и с той высоты, до которой прошагал по многим ступенькам служебной лестницы.

Военные говорят: ничто не меняется так быстро, как тактика боевого применения оружия. Подобное утверждение имеет под собой почву. Взять хотя бы использование торпедного оружия. До войны и в самом ее начале подводники атаковали противника одиночными выстрелами. И сразу выяснилось, что в этих случаях расход торпед на каждый потопленный корабль или судно чрезвычайно высок. Поэтому встала задача повысить эффективность атак, и прежде всего путем усовершенствования тактики использования торпед.

Проблему, разумеется, решал не один человек. Мне, например, известно, что существенный вклад в это дело внес известный специалист в области тактики боевых действий подводных лодок — доктор военно-морских наук, лауреат [96]

Государственной премии контр-адмирал Анатолий Владиславович Томашевич. По его трудам практически обучался весь командный состав наших подводных сил того времени. Томашевич создал таблицы маневрирования и стрельбы подводных лодок, которые в годы Великой Отечественной войны сыграли исключительно большую роль.

Внесли свою лепту в поиски нового метода и командиры лодок. В морских глубинах они проверяли теорию практикой, вносили свои изменения, поправки. Так родились методы залпового использования торпед и с временным интервалом. Основное преимущество тут -заключалось в том, что компенсировались и, следовательно, сокращались возможные ошибки при определении элементов движения цели. Это преимущество оказалось существенным. Ведь в то время еще не было торпедных автоматов стрельбы и расчеты, а также определение элементов движения цели — курса, скорости, дистанции — производились в основном по таблицам. Для этого приходилось имперически сопоставлять пеленга и дистанции до корабля-цели, величину изменения пеленга и расчетную величину с табличной. Именно так расчет центрального поста готовил для командира корабля данные для стрельбы. Этот процесс был не простым, особенно если цель маневрировала противолодочным зигзагом или шла в охранении. Залповый метод и стрельба торпедами с временным интервалом резко повысили результативность торпедных атак. Этот метод послужил также толчком для дальнейшего развития творческой мысли: родилась идея поражать одним торпедным залпом две, а то и три цели одновременно.

Сначала, правда, немногие из нас думали о реальной возможности таких атак. Но наиболее пытливые и инициативные командиры подводных лодок уже прикидывали, что путем расчетливого маневрирования и выпуска торпед с таким расчетом, чтобы они пересекали курсы нескольких кораблей в конвое, можно одновременно поразить несколько целей.

14 января 1942 года командир подводной лодки «С-102» Северного флота капитан-лейтенант Л. И. Городничий, выполнив точно рассчитанный маневр, четырехторпедным залпом уничтожил два тральщика из состава конвоя.

У нас, на Балтийском флоте, успешную атаку одновременно по двум целям осуществил в сентябре 1942 года командир «Лембита» капитан-лейтенант А. М. Матиясевич.

Прибывший с Тихоокеанского флота на Северный капитан 3 ранга Л. М. Сушкин, командовавший подводной лодкой [97] «С-55», одним четырехторпедиым залпом отправил на дно два фашистских транспорта.

Не с каждым из этих офицеров мне довелось познакомиться. А вот подводного аса капитана 3 ранга В. А. Тураева я знал неплохо, поскольку служил, с ним в одной бригаде.

Среди подводников-балтийцев он был известен как человек ищущий, неугомонный. Поэтому я не удивился, когда с Северного флота (куда был переведен Тураев) поступило сообщение, что именно он, командуя лодкой «С-104», одним залпом утопил три корабля противника. Произошло это 20 июня 1944 года. Те, кто знает, какое требуется терпение и выдержка при производстве атак, поймут, сколь значительным был успех этого командира.

Тураев осуществил и самый продолжительный за годы войны боевой поход советской подводной лодки. Произошло это во время его службы на Балтике. Тогда он командовал подводной лодкой «С-12». Поход продолжался 60 суток — с 20 сентября 1942 года по 18 ноября 1942 года.

В связи с этим, видимо, полезно вспомнить, что история длительных плаваний берет свое начало еще с довоенных времен. В середине тридцатых годов в нашей стране зародилось стахановское движение, в основе которого лежали дерзание, ломка установившихся взглядов и представлений. Шел массовый штурм новых и новых рекордов. Гремели имена Алексея Стаханова, Александра Бусыгина, Петра Кривоноса. Тогда-то и созрела мысль, что в военной области тоже можно пойти путем стахановцев, У подводников, например, бытовало мнение, что из техники можно выжать больше, чем предусмотрено спецификацией.

Миссию первопроходца осуществил экипаж подводной лодки Тихоокеанского флота «Щ-117». Командовал ею Николай Павлович Египко, о котором я рассказывал в начале книги. Комиссаром на лодке был Сергей Иванович Пастухов.

Автономность плавания, как известно, для «щук» была установлена двадцатисуточной. Встал вопрос: а могут ли лодки такого типа пробыть в отрыве от баз дольше этого срока? 11 января 1936 года «Щ-117» вышла в море и пробыла там 40 суток, то есть вдвое больше нормы.

Что греха таить, некоторые моряки сомневались в необходимости подобных экспериментов. Им казалось, что подобная погоня за рекордами вряд ли имеет практический смысл. Но вот грянула война. В Финском заливе оказались закупоренными подводные лодки Балтийского флота. Для [98] того чтобы действовать на морских коммуникациях врага, им необходимо было как бы уйти за линию фронта и длительное время находиться в отрыве от баз. Вот тут-то и пригодился в определенной мере опыт «Щ-117».

В годы войны были осуществлены беспримерные для того времени походы подводных лодок с Тихоокеанского флота на Северный. Дальность этих походов была равна кругосветному плаванию. Лодки пересекли два океана и девять морей. И в этом случае опыт плавания «Щ-117» сыграл свою положительную роль.

Таким образом, сама жизнь показала, что стоит производить эксперименты, стоит смело использовать технику в самых сложных условиях, выжимать из нее все возможное. Именно в этом заключалось максимальное приближение боевой подготовки в мирное время к той реальной, которая может возникнуть в войну.

Трудно перечислить все то новое, что было внесено советскими подводниками в тактику действий подводных лодок. Да я, собственно, и не собираюсь этого делать. Тема настолько обширна, что вряд ли может вместиться даже в отдельный капитальный труд. Отмечу только, что и постановка минных заграждений, и атаки со всплытием с одновременным использованием артиллерии — все требовало инициативы, творчества, решительности.

Хочу кратко остановиться на эволюции применения акустики. Когда в начале войны стало известно, что командир «М-172» капитан-лейтенант И. И. Фисанович прорвался в изобилующий навигационными опасностями, расположенный на Крайнем Севере залив Петсамовуоно, потопил там крупный транспорт, а затем, ориентируясь только по данным гидроакустики, вышел из залива, — это казалось если не чудом, то крупным достижением.

Затем, по мере совершенствования гидроакустики, все чаще стали говорить о бесперископных атаках, об атаках из глубины. Тут уж от командиров потребовалось не только большое мастерство, но и творческий подход к использованию аппаратуры. Потребовался также высокий уровень подготовки гидроакустиков, от которых зависел успех атаки. И высокое мастерство было продемонстрировано на всех действующих флотах — Северном, Балтийском, Черноморском. Но лучших результатов добились североморцы, которые провели ряд опытовых учений подводных лодок. Инициатором этого был командир бригады Н. И. Виноградов.

Все, о чем я написал выше, разумеется, влияло на боеспособность сил флота, которая, как известно, характеризуется [99] рядом критериев. Не буду перечислять их, но не могу не отметить важнейший, а именно — военное искусство командиров кораблей, их способность грамотно использовать оружие и технику, уметь находить теснейший контакт с экипажем, короче, как уже говорилось, быть командиром во всеобъемлющем смысле этого слова.

С того дня, когда я впервые был назначен командиром лодки, прошло четыре десятилетия. Срок немалый. В течение его я командовал различными лодками, затем соединениями, был начальником штаба флота и командующим флотом. Сотни разных командиров, как говорится, прошли через мои руки. И знакомство с ними, с их делами и поступками дали определенный материал для размышлений, которыми и хочется поделиться с читателями.

Командир корабля — должность на флоте исключительная, я бы сказал — почетная. И в первую очередь на подводных лодках, которые, как известно, должны действовать самостоятельно. В руках командира и вся полнота власти (особенно в открытом море), и персональная ответственность за корабль, за экипаж. Хочу заметить, что с годами роль командира корабля возрастает. Взять хотя бы современный подводный атомный ракетоносец. Этому кораблю под силу задачи стратегического масштаба. Думаю, что выражу мнение большинства офицеров, если скажу, что быть командиром корабля — это мечта и стремление многих, кто связал свою жизнь с флотом.

Да, должность командира корабля очень почетна. Но и ответственность она накладывает огромную. Ведь судьба, а порой и жизнь личного состава корабля зависят от командира. Стоит ему проявить в бою секундную растерянность или случайно замешкаться — и бой может быть проигран. Критерием оценки подготовленности командира корабля является бой. Важно в мирное время готовить к нему командира, объективно оценивать его действия.

Да и в мирное время от командира зависит очень многое, ведь там, в океанах, тем более в их глубинах, корабль встречается с массой непредвиденных обстоятельств и неожиданных ситуаций.

Ничто в поведении командира не укроется от матросских глаз. Хочет он того или нет — сразу получит оценку! Не ошибусь, если скажу, что в практике флотской службы офицеры, да и весь личный состав, глядя на своего командира, стремятся подражать ему, копировать его (в хорошем смысле этого слова) в жестах, в форме одежды. И если подчиненные [100] уважают своего командира, то это чувство проносят потом через всю сознательную жизнь.

Однажды мне привелось услышать историю, которая произвела глубокое впечатление. Она похожа на легенду.

Спустя много лет после войны командир одного из современных эскадренных миноносцев Черноморского флота рассказывал, что в годы Великой Отечественной на Черноморском флоте славился своей удалью капитан-лейтенант Георгий Годлевский, который командовал миноносцем под тем же названием «Бойкий». Эсминец Годлевского практически участвовал во всех боевых операциях флота, провел десятки ожесточенных боев с противником и из каждого выходил победителем. Более того, ни один человек из экипажа «Бойкого» не только не погиб, но даже не был ранен. И в основном благодаря мастерству и мужеству командира корабля.

Но жизнь полна парадоксов. Во время стоянки в базе, в глубоком тылу, в самой что ни на есть спокойной обстановке, Годлевский, поскользнувшись на мокрой палубе, сломал ногу. Тотчас была вызвана «скорая помощь». Командира уложили на носилки, чтобы отправить в госпиталь. Но на пути санитаров стеной встали моряки:

— Нам завтра в море, а без командира мы не можем выйти.

— Его заменит старпом, — пояснили им. — Ведь у командира сломана нога.

— Мы должны выйти только с Годлевским, — упорствовали моряки. — А на ногу наложите гипс.

— Но на корабле трапы, коридоры! — воскликнул военный врач, сопровождавший санитаров. — Как он сможет выйти на ходовой мостик?

— А мы его на руках будем выносить,—ответили моряки.

Видимо, командование учло психологический настрой экипажа «Бойкого». Командир, получив необходимую медицинскую помощь, был оставлен на корабле.

На следующий день эсминец вышел в море. На мостике, как всегда, находился Годлевский. Матросы вынесли его туда на руках. Снова «Бойкий» одерживал одну победу за другой. Снова никто из экипажа не получил в схватках о врагом ни царапины. И так было до самого окончания войны...

Взять также нашу бригаду подводных лодок Балтийского флота в годы войны. Такие командиры, как И. Травкин, С. Богорад, А. Маринеско, А. Матиясевич, М. Калинин и другие, пользовались у экипажа безграничным авторитетом.

Мне вспоминается командир гвардейской «Л-3» Герой [101] Советского Союза капитан 3 ранга Владимир Константинович Коновалов. Был он худощав и невысок. Лишнего слова, бывало, не скажет. Но команда готова была носить его на руках. И я спустя многие годы убедился, насколько глубокой и бескорыстной была любовь подчиненных «Л-3» к своему командиру.

Случилось это, когда я приехал в Ленинград по горькому поводу: на похороны Владимира Константиновича. И, признаюсь, был растроган до глубины души, когда увидел, что со всех концов страны съехались члены экипажа, чтобы попрощаться с любимым командиром...

Да, велика сила командирского авторитета. Но как много надо сделать, сколькими качествами обладать, чтобы завоевать его!

* * *

После окончания войны, когда я командовал трофейной подводной лодкой, к нам на Балтику прибыл с Северного флота командиром части капитан 1 ранга Николай Александрович Лунин. Кто тогда не был наслышан о нем! Человека, атаковавшего линейный корабль «Тирпиц», знали не только все моряки, но и вся страна.

Никогда не забуду лунинской школы. Нас, молодых командиров, он учил действовать не шаблонно, а инициативно, главным образом стремительно.

— Динамика и динамика, — нередко повторял он. — В любой обстановке старайтесь атаковать с острых курсовых углов. Время атаки значительно сократится.

К главным командирским качествам Николай Александрович относил холодный рассудок, волю, цепкий ум, способность выполнить решение до конца.

Сам Лунин, на мой взгляд, в полной мере обладал этими качествами. Еще раньше, когда я был на командирских классах, со мной учился капитан-лейтенант М. Леошко. Он служил штурманом на «К-21», которой командовал Лунин. Из всех историй, которые рассказывал Леошко, особенно запомнилась одна.

Однажды после длительных и безрезультатных поисков судов противника Лунин полярной ночью решил прорваться в гавань Воген, что у северного входа в Квенанген-фьорд. Шли дерзко, открыто в надводном положении. Естественно, с берегового наблюдательного поста последовал сигнал светом: вероятно, запрашивался опознавательный. Лунин приказал дать сигнальщику любой ответ, что тот и исполнил: последовал набор случайных букв. [102]

Пока гитлеровцы разбирались, что к чему, лодка втягивалась все глубже в фьорд. А запросы светом сыпались со второго и третьего наблюдательных постов. Сигнальщик по-прежнему отвечал набором случайных букв, введя фашистов в еще большее недоумение.

Не сбавляя хода, лодка вошла в гавань Воген. Уже ясно различалось скопление у пирса морских охотников и других кораблей. В их гущу Лунин направил четыре торпеды. Грохот взрывов потряс гавань.

Развернувшись, лодка, так же в надводном положении, что позволяло развить максимально возможный ход, покинула фьорд. Уже после того, как корабль поглотила полярная ночь и лодка ушла под воду, послышались разрывы глубинных бомб. Но фашисты спохватились поздно: «К-21» находилась уже вне опасности.

Мы с Леошко долго обсуждали этот эпизод. Определенную роль в нем, конечно, сыграл его величество случай. Фашисты ожидали возвращения с моря и входа в фьорд своей подводной лодки, о чем, разумеется, была оповещена служба наблюдения с берега. Она-то и приняла «К-21» за свою лодку. Но все же в основном успех был достигнут благодаря решительности и воле командира, слаженности действий всего экипажа...

Решительность и хладнокровие конечно же главные командирские качества. Мне нередко вспоминаются слова Героя Советского Союза подводника-североморца Магомеда Гаджиева: «Командир-подводник должен быть самым невозмутимым из самых хладнокровных моряков, иметь пылкое воображение романиста и ясное, здравое мышление делового человека, должен обладать выдержкой и терпением завзятого рыболова, искусного следопыта, предприимчивого охотника».

Сказано образно, темпераментно и, по-моему, в основном верно. И все же не только эти качества способствуют созданию командирского авторитета.

* * *

Как-то, когда я служил на Тихом океане, у меня состоялась беседа с молодым командиром минно-торпедной боевой части подводной лодки. Он очень тепло, прямо-таки задушевно отзывался о своем командире корабля.

— Что же вас особо привлекает в нем? — спросил я.

— Он мастер своего дела, — ответил офицер. — Вы бы посмотрели, как наш командир швартуется, выходит в атаки. Залюбуешься. [103]

— И только-то? — подзадорил я своего собеседника.

— Не только. Он компетентен во всех флотских специальностях. Порой я ловлю себя на мысли, что наш командир больше штурман, чем сам штурман, больше торпедист, чем, например, я. А знали бы вы, как грамотно разбирается он и в радиоэлектронике, и в механике, и в связи, и в электротехнике.

В словах молодого офицера содержалось зерно истины. Для того чтобы действовать решительно и смело, надо быть уверенным в своих силах. А откуда берется уверенность? По всей вероятности, в выработке этого качества важную роль играют знания, опыт, трудолюбие и высокое чувство ответственности.

В свое время мне привелось служить вместе с Георгием Лукичом Неволиным, который впоследствии стал вице-адмиралом. Нельзя не отметить, что Георгий Лукич всегда отличался блестящим и всесторонним знанием дела. Говорю об этом вот в связи с чем.

Нередко бывает, что, поднимаясь по служебной лестнице, некоторые офицеры начинают все больше и больше привыкать к руководству вообще. «Зачем, например, — рассуждают эти товарищи,— изучать досконально ракетный комплекс, если в моем подчинении и командиры боевых частей, и флагманские специалисты. Мне ведь достаточно знать основные тактические принципы его использования».

Неволин мыслил иначе. Он до мельчайших деталей изучал технику и оружие, тактические приемы его использования. И техника никогда не преподносила ему «сюрпризов». А он, в свою очередь, в любой обстановке действовал уверенно и решительно.

Георгия Лукича отличала исключительная пытливость, особенно в вопросах, касавшихся изучения оружия и техники, тактики их боевого применения. Он отлично знал сложные электронные комплексы систем управления торпедным и ракетным оружием. Мог работать на пультах управления вместо любого оператора. Поэтому не он был в плену у техники, а она служила ему верным помощником. Зная его компетентность во всех специальных вопросах, соответственно изучали технику и офицеры штаба. И что греха таить — побаивались командира соединения: Неволин не терпел немогузнаек. Вот почему перед каждым выходом в море вместе с ним тщательно готовились офицеры штаба.

С моей точки зрения, Неволин был и результативным офицером. Я имею в виду способность добиваться конечного [104] результата. Во время войны офицеры такого склада непременно побеждали в бою. Вспомним хотя бы подвиг Александра Ивановича Маринеско. Несколько часов кряду в тяжелых штормовых условиях он преследовал «Вильгельма Густлова» до тех пор, пока не торпедировал его.

В мирное время именно такие офицеры успешно решают задачи боевой и политической подготовки, добиваются высоких показателей в решении всех возникающих проблем. И когда я говорю о командирском авторитете, то имею в виду, что его завоевывают командиры, без промаха стреляющие ракетами и торпедами, те, кто работает творчески, равняется на новое, передовое, кто использует полностью боевые возможности своего оружия и техники, потому что в совершенстве знает их.

В середине пятидесятых годов служил на Тихоокеанском флоте старший лейтенант Аркадий Петрович Михайловский. При первом же знакомстве с ним я понял, что этот человек из числа любознательных и дотошных. Он детально вникал во все тонкости боевой подготовки, эксплуатации техники, использования оружия и грамотно разбирался во всем. Вскоре после назначения Михайловского командиром лодки, которая прежде не блистала успехами, дела на ней резко пошли в гору, что наглядно свидетельствовало о высокой выучке экипажа.

В эту же кампанию Михайловский вступил в командование другой, более современной лодкой. И ее в кратчайшие сроки он выпел в передовые. Случайно ли это? Нет конечно. Успех дался напряженным и целеустремленным трудом. Экипаж много плавал. А командир всячески избегал упрощенчества в боевой подготовке. Условия отработки задач на лодке были максимально приближены к действительным, боевым. Только торпедных стрельб здесь было выполнено более двадцати. И все, как правило, с высокими оценками.

В период строительства более совершенных подводных лодок Аркадий Петрович стал командиром атомной подводной лодки. Принял участие в первых подледных плаваниях. Удостоен звания Героя Советского Союза.

Те, кто знал его, подчеркивали стремление Михайловского к творчеству, к поискам новых приемов эксплуатации оружия и техники. И в процессе боевой подготовки, и в дальних океанских походах Михайловский упорно накапливал фактический материал, который впоследствии, после обобщения и анализа, стал основой его кандидатской, а затем и докторской диссертации.

И вполне закономерен тот факт, что Герой Советского [105] Союза адмирал Михайловский занимал впоследствии ряд высоких командных должностей. Думаю, не случайно о многих его бывших подчиненных, ныне командирах кораблей говорят сейчас, что они стремятся вникнуть в суть вещей, досконально изучают технику и оружие, совершенствуют способы их использования. Это настоящие командиры, а они всегда пример для подчиненных.

Но командир любого корабля действует не в одиночку. В производстве, например, торпедного залпа участвует практически весь экипаж лодки. И случись сбой в каком-либо из звеньев длинной цепи — атака сорвется. А чтобы этого не произошло, необходимо полное единство командира и экипажа, полная слитность, взаимное понимание, доверие и взаимное уважение. Однако рождается такая слитность не сразу и не просто. И многое, если не все, зависит здесь от командира.

В жизни у меня было немало встреч с замечательными людьми. Одна из них — с Григорием Ивановичем Щедриным, ныне вице-адмиралом в отставке, Героем Советского Союза. В войну Григорий Иванович командовал подводной лодкой «С-56», которая совершила беспримерный для того времени переход с Дальнего Востока на Северный флот.

На Севере, одержав целый ряд побед, экипаж «С-56» проявил себя самым достойным образом. А после войны Щедрина назначили на Балтику начальником штаба части. Тогда-то я и соприкоснулся вплотную с прекрасной чертой характера Григория Ивановича: находить контакт с подчиненными, быть с ними всегда ровным, доброжелательным и в то же время требовательным, бескомпромиссным.

Нам было приятно ему подчиняться, мы с желанием выполняли его приказания. Ценили в нем и то, что он развивал в каждом самостоятельность, стремился выработать чувство уверенности в своих силах...

Авторитетный командир — это командир требовательный. Но требовательность непременно должна сочетаться о заботой о подчиненных. Прежде всего с заботой о росте их боевого мастерства. Бывает, сам командир корабля во всех отношениях подготовлен хорошо, а вот его подчиненные не могут, скажем, самостоятельно управлять маневрами корабля. И все дело в том, что командир не доверяет им произвести простейший маневр, они лишь наблюдают за его действиями со стороны.

А ведь уважение к начальнику зависит во многом от доверия. Нет более счастливых минут для молодого офицера, [106] чем те, когда он сам ошвартует корабль, или выйдет в атаку, или проведет учение. Эти минуты остаются в памяти на всю жизнь.

У командиров, пользующихся уважением, всегда на первом плане забота о подчиненных. Особенно щепетильным он должен быть, когда дело касается продвижения его подчиненных по службе. Достойны этого люди — не жалей ни энергии, ни сил, чтобы они росли. И конечно, недопустимо, если командир лишь требует от подчиненного отдачи сил в полную меру, но пасует, когда дело касается его продвижения по службе или присвоения очередного звания. Иначе говоря, действует по принципу: «Это дело старших начальников. Обращайтесь к ним». Нет ничего опаснее для авторитета командира, чем подобные заявления...

Сегодня корабли советского Военно-Морского Флота плавают далеко и подолгу. Вдали от берегов, когда моряки остаются один на один с океаном, простые человеческие качества приобретают порой решающее значение для авторитета командира, становятся, я бы сказал, зримыми, поскольку в этой ситуации резко возрастает их влияние на коллектив и его настроение.

Особое значение приобретает дружная, основанная на взаимном уважении работа командира корабля, его заместителя по политической части и других помощников в автономном плавании. От умелого распределения походного времени, научного, продуманного подхода к делу зависит многое. Учения, занятия, тревоги должны чередоваться с активным отдыхом. Наряду с мероприятиями развлекательного характера необходимы и спортивные состязания.

Искусство командования проявляется не только в четком управлении, но и в умении поддерживать в течение всего длительного плавания высокий моральный настрой и бодрость экипажа. Нельзя без нужды держать личный состав на боевых постах по тревоге. Но уж если она объявлена, то сигнал должен выполняться мгновенно.

Мы порой говорим: этот человек порядочный, а этот — не совсем. Порядочный — значит честный, благородный, неспособный на грубость, на дурные поступки, нетерпимый к любым проявлениям аморальности.

Среди многих качеств, присущих порядочным людям, я бы выделил честность. У каждого военного человека, тем более у офицера, это качество должно быть, как говорится, в крови и в плоти.

Вспомним опять-таки войну. Иной раз из-за нечестности некоторых командиров, не решавшихся, к примеру, признаться [107] в своей ошибке, в промахе, гибли сотни людей. Вот почему, в моем понимании, плох не тот командир, который допускает ошибки, а тот, кто боится признаться в них и, следовательно, исправить.

Помнится, раньше бытовало выражение: «Даю слово офицера». Сейчас редко услышишь его. А жаль. Это выражение свидетельствовало об авторитете офицерского слова, о том, что слово это незыблемо, что человек, давший его, выполнит обещание любой ценой.

Не забуду одного из своих начальников и связанный о ним вроде бы незначительный, но запавший в душу эпизод. Однажды я обратился к нему с личной просьбой.

— Хорошо, разберусь, — ответил он мимоходом и тут же перешел к другим вопросам.

Прошло некоторое время. Никакого ответа я не получил. «Наверное, забыл обо мне», — подумал я. И какова же была радость, когда через несколько дней я узнал, что просьба моя удовлетворена! Как я был благодарен начальнику, как вырос в моих глазах его авторитет!

Но встречались и другие командиры. Перед выполнением какого-либо ответственного задания они собирали экипаж и не скупились на разного рода посулы. Вроде такого: если выполните задачу, то будет то-то и то-то, так что старайтесь.

Подчиненные старались. И вовсе не потому, что им были обещаны какие-то блага. Просто это было их кровное дело, и они привыкли добросовестно выполнять его. Однако каждый чувствовал себя неловко, когда командир, надававший обещаний, потом забывал о них или, отводя в сторону глаза, говорил, что выполнить обещанное ему мешают разные объективные причины. Такой командир, как я понимаю, не ценит офицерского слова...

Можно перечислить еще немало объективных факторов, от которых зависит авторитет командира в коллективе. Я назвал лишь основные, с моей точки зрения. Но хочется подчеркнуть, что все эти факторы объединяет то, что составляет их фундамент. Это политическая зрелость, идейная убежденность, чувство долга перед Родиной...

Нет числа примерам высокого патриотизма, проявленного советскими людьми в годы Великой Отечественной войны. В жестоких схватках с врагом идейно закаленными бойцами, горячими патриотами Отчизны проявили себя в советские подводники. Не на словах, а на деле они продемонстрировали свою верность партии и народу, готовность [108] пожертвовать жизнью во имя свободы и независимости своей Родины.

Навсегда врезался в память подвиг моих сослуживцев по Балтийскому флоту, подробности которого мы узнали только после войны.

В 1943 году, когда вновь стали предприниматься попытки прорыва лодок в Балтийское море, вышла в боевой поход «Щ-408». Плавание вначале проходило благополучно, но при форсировании нарген-порккалауддского рубежа лодку обнаружили сторожевые катера противника. Началось преследование.

Командир лодки капитан-лейтенант Павел Кузьмин весьма умело уклонялся от атак противолодочных кораблей противника. Но к месту обнаружения были стянуты большие силы. Кроме того, район, в котором можно маневрировать, оказался весьма ограниченным в размерах. С одной стороны — рубеж, где в несколько рядов были установлены сети и мины, с другой — отмели и банки, а наверху — сторожевые катера, которые клещами вцепились в лодку. В общем — «Щ-408» оказалась в западне.

Несколько суток длилось преследование. Не умолкал грохот разрывов глубинных бомб, не утихал гул винтов вражеских кораблей. По всей вероятности, были повреждены цистерны: за лодкой на поверхности моря тянулся масляный след. Он-то и наводил корабли противника на «Щ-408». Судя но всему, близилась роковая развязка.

И тогда командир, оповестив экипаж, предпринял последний маневр. Лодка неожиданно для противника всплыла на поверхность. Фашисты ликовали, решив, что сейчас советские моряки выкинут белый флаг. Надо заметить, что в истории войн на море известны случаи, когда подводные лодки некоторых государств, в том числе и Германии, в подобной обстановке действительно всплывали, чтобы сдаться на милость победителя.

Кстати, известно, что еще во время первой мировой войны командир получившей повреждение немецкой подводной лодки К. Дениц, впоследствии командующий фашистским флотом, известный всему миру военный преступник, приказал всплыть на поверхность и вместе со своим экипажем сдался в плен командиру английского эсминца.

Но не для этого поднялась из глубины на поверхность «Щ-408». Не успели экипажи вражеских катеров прийти в себя от радости, как вокруг начали рваться снаряды. Из обоих орудий лодка открыла интенсивный огонь. Пошел ко дну один катер, за ним — другой. Погибла и наша лодка. [109]

Погибла, но не сдалась: она ушла под воду с поднятым Военно-морским флагом...

Этот подвиг сродни подвигу легендарного «Варяга». Многие поколения знают слова знаменитой песни:

Наверх вы, товарищи,
Все по местам!
Последний парад наступает...

И жаль, что еще не создано похожей песни о героях-подводниках времен Великой Отечественной...

В бытность мою командующим Краснознаменным Северным флотом, я восторгался замечательными творцами любимых советским народом песен — А. Пахмутовой, С. Гребенниковым и Н. Добронравовым. Тогда, побывав в море, они создали прекрасную песню — «Усталая подлодка». Но эта песня — о современных подводниках. И очень обидно, что о подводниках военного времени такой песни пока нет.