Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Балтика в огне

Не найдешь, наверное, сегодня такого советского моряка, который бы не знал знаменитого изречения адмирала Степана Осиповича Макарова «Помни войну». Знали его и мы — моряки предвоенного времени. И все-таки, когда началась война, особенно в первые ее дни, невольно думалось, что не все необходимое извлекли мы из этого мудрого совета.

Да, в то тревожное, предгрозовое время мы готовились к войне. Боевая учеба, к примеру, у нас, подводников, была весьма интенсивной. Однако, как мне думается, мы не до конца поняли, что бескомпромиссная, смертельная борьба требует особого духовного состояния, особой психологической настроенности. Выход нашего дивизиона из района Таллина в надводном положении в строю кильватера свидетельствовал, что психологически даже командиры не сразу перестроились на войну.

Вслед за сигналом «Урал», поступившим с крейсера «Максим Горький», еще дважды приходили сообщения, что он атакован подводными лодками. Поскольку наш курс пролегал через район, где находился крейсер, командир дивизиона приказал усилить наблюдение и быть готовым к срочному погружению. Но приказания о погружении он так и не давал. По всей вероятности, над комдивом довлели сроки прибытия на позицию: в подводном положении скорость лодки, как известно, гораздо ниже.

Часов в шесть утра сигнальщик доложил:

— Силуэт корабля, слева 30, на горизонте.

Действительно, в серой предутренней дымке проглядывались очертания крупного корабля, а рядом — силуэты других, более мелких.

— Те, что поменьше, — эсминцы, — проговорил Ярошевич, рассматривая корабли в бинокль. — Похоже — «семерки». А вот тот, что крупнее,очень странный.

Мне тоже показалось, что силуэт самого большого корабля необычный. Вроде бы крейсер, но в то же время какой-то усеченный, кургузый.

Сигнальщик старший матрос Бунин, обладавший уникальным зрением, уточнил:

— Крейсер «Максим Горький».

— Не может быть, — возразил командир лодки. — У «Максима Горького» другой силуэт.

— А у него нос оторван, товарищ командир, — доложил сигнальщик. [22]

Да, это был крейсер «Максим Горький». Он попал на минное поле противника, и мощным взрывом ему оторвало носовую часть. Ратьером (сигнальный фонарь с узким затемненным лучом) мы передали на крейсер опознавательные, но ответ получили только после неоднократных вызовов. Видимо, наблюдение велось недостаточно бдительно. А ведь с моря приближались три подводные лодки.

Поскольку речь зашла о перестройке психологии, приведу еще примеры, свидетельствующие о том, насколько такая перестройка была важна.

В нарезанной для нашей лодки позиции мы находились до середины июля. Затем всему дивизиону было приказано возвращаться в Таллин. Местом рандеву назначили остров Сааремаа в Моонзундском архипелаге.

Мы подошли к нему первыми. «Щ-309» и «Щ-311», по-видимому, запаздывали. Изучая карту на моем штурманском столе, Ярошевич сказал, обращаясь к командиру дивизиона:

— Предлагаю войти в бухту Кихелконна, ошвартоваться к пирсу, взять в штабе береговой обороны оперативную обстановку, затем отойти на рейд, погрузиться и ждать подхода остальных лодок.

— А зачем погружаться? — вырвалось у кого-то из молодых командиров боевых частей. — Сколько уже суток большую часть времени находимся под водой? А бухта уютная, безопасная.

— Безопасная... — усмехнулся Ярошевич и, не договорив, взглянул на меня. — Приготовьте карту. Отправитесь после швартовки в штаб коменданта островного оборонительного района. Нанесите оперативную обстановку на сегодняшний день.

Лодка подошла к пирсу. Погода стояла чудесная. Вода в бухте как зеркало. На берегу зелень. Тишина. Благодать.

В штабе, который находился на острове Сааремаа, я получил последнюю информацию об обстановке на Балтийском театре военных действий. Она была не из радостных: противник, захватив Лиепаю, находился на ближайших подступах к Таллину, его передовые части подошли к Пскову. А оттуда до Ленинграда рукой подать. Отмечено также, что фашисты выставили мины в ряде районов, в том числе были объявлены опасными подходы к проливу Соэла-Вяйн между островами Хиума и Сааремаа, куда мы должны были следовать. Когда я покидал штаб, оперативный дежурный сказал:

— Прошу передать командиру, чтобы не терял бдительности. [23] Здесь недавно с одной подводной лодкой такое произошло...

Оказывается, за несколько дней до нас в бухту Кихелконна вошла одна из наших подводных лодок. Командир стал на якорь и, учитывая, что погода была прекрасная, солнечная, противника поблизости нет, разрешил команде купаться. В самый разгар купания налетели фашистские самолеты. Лодка успела погрузиться, но часть людей, находившихся в воде, погибли. Такова оказалась "цена беспечности.

Командир другой подводной лодки, обнаружив неприятельский самолет, не счел нужным погрузиться, решил, что может остаться незамеченным. Отражая затем атаку самолета огнем двух 45-миллиметровых пушек, лодка сумела уйти под воду, но получила повреждения.

Я рассказываю об этом для того, чтобы показать, что внезапное и вероломное нападение фашистской Германии на нашу страну в первое время поставило противника в более выгодное положение. И в отношении хода боевых действий, и в отношении психологии бойца. Все это объективно. Но, обращаясь к памяти, не хочется бесстрастно излагать хронику событий. Свою задачу я вижу в том, чтобы извлечь из пережитого уроки, чтобы поколения, которые будут после нас, не повторили прошлых ошибок.

События между тем развивались следующим образом. Командование Краснознаменного Балтийского флота, дабы исключить возможность прорыва кораблей противника в Балтийское море, решило расставить соответствующим образом подводные лодки. Метод выбрали позиционный. Буквально в первые три дня войны 15 лодок вышли на определенные позиции. Позиции нашего дивизиона подводных лодок перекрывали центральную часть Балтийского моря к востоку и западу от шведского острова Готланд. На севере они ограничивались островом Готска-Сандё.

Позиция «Щ-310» простиралась от острова Готска-Сандё на севере до маяка Эстергарн на восточном побережье острова Готланд. Юго-восточный угол позиции не доходил пятнадцати миль до побережья Латвии в районе порта Вентспилс (Виндава).

Мы заняли позицию точно в назначенное время. И потянулись боевые будни. Проходил день за днем, а ни одного боевого корабля, ни одного фашистского судна в поле нашего зрения не появлялось. Это сказывалось отрицательно на моральном настрое экипажа. Моряки просто жаждали схватки с противником. По данным, получаемым ежедневно из [24] штаба флота, было известно, что фашистские войска продвигаются в сторону Риги. Предполагая возможное движение немецких транспортов к Ирбенскому проливу, командир лодки предложил командиру дивизиона:

— Надо идти к берегу. Там мы сможем перехватить какое-нибудь судно.

— Нам не разрешено выходить за границы позиции, — отрезал Федотов.

— Но разумная инициатива...

— Самое разумное не нарушать инструкций, — заключил командир дивизиона...

Тогда мы и не встретили ни одного судна. И дело, как сейчас видится, не только в том, что позиция была нарезана неправильно (она перекрывала середину моря и не доходила до береговой черты, где как раз наблюдалось движение судов), и даже не в том, что комдив ни в коем случае не позволял выходить за ее границы. Была и еще одна причина.

Будучи уверенными, что ликвидация Балтийского флота — дело считанных недель, фашисты решили свести морские перевозки в этом районе до минимума, с тем чтобы интенсифицировать их, когда Балтика и Финский залив полностью окажутся в их руках и советский флот будет уничтожен.

Как известно, этого не произошло. Балтийский флот эффективно действовал- в течение всей войны. Говоря о том периоде, командовавший в то время флотом адмирал В. Ф. Трибуц писал:

«На протяжении июля — августа 1941 года Балтийский флот надежно обеспечивал фланг Советской Армии, отходившей под натиском превосходящих сил противника. Ни одна военно-морская база на Балтийском, а также на других театрах военных действий не была ни захвачена, ни даже атакована с моря»{4}.

Первые победы одержали и подводники. 19 июля 1941 года «С-11» под командованием капитан-лейтенанта А. М. Середы в районе Паланги торпедировала и потопила фашистский сетепрорыватель. Примерно в том же районе 10 августа подводная лодка «С-4», где командиром был капитан-лейтенант Д. С. Абросимов, обнаружила транспорт и танкер, шедшие в охранении трех тральщиков и двух катеров.

Глубины малые. Атаковать было опасно, поскольку лодку может выбросить на поверхность. К тому же вражеские [25] суда прижимались к берегу. Абросимов все же сблизился с танкером, выпустил в него две торпеды. Танкер пошел ко дну.

Командир подводной лодки, уклоняясь от преследования на малой глубине, принял решение лечь на грунт. Корабли охранения стали ожесточенно бомбить район глубинными бомбами, а затем, увидев на поверхности пятна соляра и посчитав, что лодка уничтожена, ушли. А лодка с наступлением темноты всплыла и благополучно возвратилась в базу.

Во второй половине июля было приказано следовать в базу и нам. Как я уже говорил, у острова Сааремаа мы должны были встретиться с другими лодками дивизиона. До этого, как решил Ярошевич, отойдя от пирса, легли на грунт и, прослушивая глубины шумопеленгатором, стали ожидать подхода своих лодок. Ранним утром следующего дня акустики услышали характерный стук дизелей. Несомненно — это были лодки. Однако Ярошевич, соблюдая предосторожность, приказал подвсплыть. Осмотрев в перископ горизонт, коротко бросил:

— Наши!

Как выяснилось позже, ни «Щ-309», ни «Щ-311» тоже не встретили ни одного судна противника.

Маршрут нашего общего возвращения в Таллин был следующим. Поскольку, как мне сказали в штабе островного оборонительного района, фашисты заминировали пролив Соэла-Вяйн и подходы к нему, то оставался один путь: прибрежным фарватером и далее через Кассарский плес — мелководным проливом Вози-Курк — в Таллин. В районе бухты Тага-Лахт лодку должен был встретить и затем сопровождать через пролив Соэла-Вяйн катер МО.

К точке рандеву мы подошли несколько раньше установленного времени. Морского охотника еще не было. Смеркалось. Внимательно осматривая размытый вечерней дымкой горизонт, сигнальщик вдруг заметил неясный силуэт. Не успели мы рассмотреть его, как силуэт внезапно исчез, будто в воду канул. Он и в самом деле канул в воду, поскольку это была фашистская подводная лодка.

Первым оценил обстановку Ярошевич:

— Срочное погружение! — крикнул он торопливо, но в его голосе не чувствовалось нервозности.

Все, кто находились на мостике — комдив, сигнальщик, рулевой, а последним и командир лодки, бросились в центральный пост. Лодка быстро уходила на глубину. И оба противоборствующих корабля оказались под водой. [26]

Ситуация, как сейчас говорят, сложилась дуэльная. Фашисты стремились атаковать нас, а мы, разумеется, их. В те годы основным средством наблюдения за подводной средой был шумопеленгатор — прибор, во многом еще не совершенный. В процессе погружения подводная лодка противника исчезла: шумы не прослушивались. Поэтому дуэльная ситуация, в которой мы оказались, напоминала встречу двух противников в темной комнате, да еще с завязанными глазами. Надо полагать, акустики обеих подводных лодок до боли в ушах прислушивались к малейшему звуку, шороху, стуку. Стоило одной из них обнаружить себя, и тотчас в ее сторону понеслись бы торпеды.

По всей вероятности, первыми не выдержали фашисты. Мы вдруг услышали слабый шум винтов, характер которого свидетельствовал об удалении лодки. Но дистанция уже не позволяла произвести атаку.

Впоследствии, когда мы всплыли и встретились с морским охотником за подводными лодками, он по нашей просьбе пробомбил район глубинными бомбами. Однако вражеской лодки и след простыл.

В сопровождении охотника наш корабль направился в Таллин. Но в базу уже не, пустили. Жестокие бои велись на ближайших подступах к городу. Фронт проходил по линии Пярну, Тарту, Чудское озеро. С берега доносился гул орудий, и черный дым пожарищ клубился в белесом июльском небе. Пришлось стать на якорь. Вскоре к лодке подошли эскадренный миноносец «Артем», два тральщика и два катера МО.

«Приказано сопровождать вас в Кронштадт», — просемафорили с эсминца. Все корабли, включая подводные лодки дивизиона, построились в походный ордер и двинулись на восток.

В пути со стороны финского берега нас трижды пытались атаковать торпедные катера. Однако командир «Артема» действовал решительно и грамотно. Вражеские катера так и не смогли приблизиться к лодкам на дистанцию торпедного залпа: им преграждал путь огонь артиллерии эсминца. В общем мы благополучно прибыли к месту назначения.

Кронштадт был совсем не тот. Он посуровел, приобрел вид прифронтового города. Памятник Петру в парке обложен мешками с песком и обшит досками. На улицах — частые патрули. Зенитчики кораблей и крепости не спускают глаз с неба, готовые в случае появления вражеской авиации немедленно открыть огонь. [27]

Однако в Кронштадте мы долго не задержались. Нашу «Щ-310» направили в Ленинград на судостроительный завод для мелкого ремонта. Здесь мы простояли до 19 сентября. В том осеннем ремонте мне не пришлось принять участия. По распоряжению командующего флотом из личного состава кораблей формировались морские бригады, и из экипажей трех находившихся в ремонте лодок следовало выделить моряков в пулеметный взвод. Меня назначили командиром этого взвода. Я получил шесть пулеметов и винтовки.

Прямо скажу, назначение не вызвало у меня особого энтузиазма. Тем более что задача, которую поставили взводу, была не совсем ясной: патрулировать набережную Невы от моста Лейтенанта Шмидта до подходов к Балтийскому заводу.

«Фронт еще довольно далеко,— размышлял я.— Что делать в городе?»

— Будете задерживать диверсантов-ракетчиков,— сказали мне в комендатуре.

Я воспринял это распоряжение с некоторой долей скепсиса. Не верилось, что здесь, на хорошо знакомой мне великолепной набережной, рядом с боевыми кораблями, где полно вооруженных людей, могут оказаться диверсанты.

Наш район, где мы должны были нести патрульную службу,— юго-западная часть острова. Здесь ряд промышленных предприятий. Наиболее значительное из них — Балтийский судостроительный завод. На этом заводе был построен первый в России броненосный корабль — канонерская лодка «Опыт», создавался проект крейсера «Аврора», изготовлены некоторые детали самолета А. Ф. Можайского, строились броненосцы и линкоры.

Забегая вперед, скажу, что в послевоенные годы здесь были построены атомные ледоколы «Арктика» и «Сибирь»...

В первый же вечер, как только стемнело, над городом надсадно загудели моторы фашистских самолетов: начинался очередной налет на Ленинград. И тут мы убедились, что не зря нас отправили в патруль. То над одним, то над другим зданием взлетали сигнальные ракеты. А затем в верхнем этаже одного из домов вдруг во всех окнах вспыхнул свет.

Не жалея ног, мы носились по этажам и чердакам, но ни одного диверсанта не задержали: видно, не хватало опыта. Он пришел позже, когда я, тщательно изучив район, расположил личный состав взвода на ключевых позициях. Кроме того, по траекториям полета сигнальных ракет мы научились [28] точно определять места, откуда производились пуски. По этим местам и открывали пулеметный и винтовочный огонь.

Эффект таких действий дал себя знать довольно быстро. Всплески ракет над нашим районом патрулирования стали редеть на глазах...

А фронт между тем приближался к Ленинграду. Хорошо запомнилось мне 16 сентября сорок первого года. В тот день я с личным составом взвода пристреливал пулеметы в тире, который был расположен в подвале Высшего военно-морского инженерного училища имени Ф. Э. Дзержинского, что в здании Адмиралтейства. Авиация противника бомбила город. В подвал доносились глухие разрывы авиационных бомб. И вдруг послышались иные звуки: сначала пронзительный свист, а затем оглушительный взрыв.

На это обратили внимание все, кто находился на стрельбище.

— Ничего особенного, — разъяснил я подчиненным. — Должно быть, новые образцы авиабомб.

А сам подумал, что это рвались не бомбы, а артиллерийские снаряды.

Когда мы возвращались строем к своей плавбазе, один из постовых милиционеров сказал мне вполголоса:

— Вы бы строй распустили... Не ровен час — угодит снаряд. Держитесь друг от дружки на расстоянии.

— Значит, фашисты от Ленинграда на дистанции артиллерийского выстрела? — удивленно спросил я.

— Видимо, так, — вздохнул милиционер...

Через трое суток всем кораблям, находившимся в Ленинграде, было приказано покинуть город и перебазироваться в Кронштадт. Не знали мы, что в это время решалась судьба Балтийского флота. Быть ему или не быть. Как описывает в своих мемуарах Н. Г. Кузнецов, бывший в то время Народным комиссаром Военно-Морского Флота, Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин, учитывая угрозу, нависшую над Ленинградом, отдал распоряжение о подготовке к взрыву балтийских кораблей. Командование понимало, что корабли не должны попасть в руки фашистов, но было уверено, что Ленинград выстоит и к крайним мерам прибегать не придется.

19 сентября наша лодка покидала Ленинград. Мы вышли из устья Невы и следовали огражденной частью Морского канала. Вслед за нами и впереди нас нескончаемой вереницей тянулись отремонтированные и недостроенные корабли, [29] вспомогательные суда, буксиры, катера, другие подводные лодки. Зрелище было печальным и торжественным.

При выходе из огражденной части канала мы увидели линейный корабль «Октябрьская революция». Он вел артиллерийский огонь по берегу, занятому врагом. Мощнейший грохот его орудий, казалось, сотрясал всю Невскую губу.

Вдруг линкор снялся с бочек и, не прекращая огня, пошел по каналу. Мы сначала не поняли, чем был вызван такой неожиданный маневр, но, когда появилась вражеская авиация, обстановка прояснилась.

Фашистские летчики, не обращая на нас никакого внимания, ринулись на линкор. Зенитчики корабля открыли огонь. Линкор окутался пламенем выстрелов. Он оказался как бы в центре огненной полусферы: с носа, с кормы, с бортов, с башен главного калибра, с мостиков фок- и грот-мачты — отовсюду била зенитная артиллерия и зенитные пулеметы.

Несколько самолетов, вспыхнув факелами, врезались в воду. Но одна из бомб попала в корму. Оттуда столбом повалил густой черный дым.

Мы смотрели друг на друга с тревогой: «Неужели фашисты выведут корабль из строя?» Но нет. Вскоре пожар в корме был ликвидирован, а немецкие самолеты отогнаны. Линкор продолжал вести огонь по противнику всеми орудиями главного и противоминного калибров.

Спустя несколько лет, уже после войны, я ехал поездом из Москвы в Мурманск. В одном со мною купе находился мужчина в штатском с рядом орденских планок на пиджаке. Как водится, разговорились. И тогда я узнал, что мужчина — майор интендантской службы в отставке и что в войну он служил на «Октябрьской революции».

— А ведь я видел, как ваш линкор отразил налет фашистской авиации, — сказал я. — Правда, в корму одна из бомб все же угодила.

— Я как раз и был расписан по боевой тревоге в корме,— ответил мой спутник.— Там у нас в салоне флагмана был развернут лазарет. Рядом — кладовые с различным имуществом. Взрывом, конечно, все разнесло, и несколько человек погибло, но пожар мы ликвидировали довольно быстро...

20, 21 и 22 сентября наша лодка простояла в Кронштадте. Мы готовились к выходу в море на коммуникации противника для ведения боевых действий. Именно в эти дни фашисты предприняли массированные налеты на Кронштадт и на корабли флота. Сотни самолетов волна за волной [30] налетали на морскую крепость. Их задача была ясна — уничтожить флот.

Грохот взрывов, свист осколков не утихали ни на час. Валились в парке вырванные с корнем деревья, вздымались фонтаны всплесков в гаванях, рушились здания и причалы. Флот отражал атаки фашистской авиации сосредоточенным огнем всех кораблей. Навстречу вражеским самолетам (а в налете одновременно участвовало от 60 до 80 машин) взлетали наши истребители с Кронштадтского аэродрома. Их было мало — пять или шесть тупоносых И-16. Силы неравные. Но мужественные летчики смело бросались в атаки. Был плотным и огонь наших зенитчиков. Вражеская авиация несла немалые потери.

По приказанию командира в ночь на 23 сентября я получил последние данные об обстановке в штабе бригады подводных лодок, нанес их на карту. Затем сверил курсы с учетом фарватеров и минных полей и побежал на катер, который ожидал меня у причала в районе Итальянского пруда.

В это время начался очередной налет. Снова загрохотали взрывы, опять вступила в действие наша зенитная артиллерия. Было такое ощущение, что все бомбы летели на наш катер. Но он благополучно добрался до подводной лодки. Около 22.00 «Щ-310» пошла на выход из Военной гавани. А бомбы рвались вокруг: на морзаводе, на молу у Лесных Ворот, в бухте рядом с бортом лодки.

Выйдя на Большой Кронштадтский створ, мы легли на курс в открытое море. Стояла прозрачная сентябрьская ночь, чуть-чуть пронизанная первой осенней прохладой. Картина, которая открывалась нашему взору, была жуткой. Всюду пожары — в Кронштадте, Ораниенбауме, Петергофе, Стрельне. Полыхало пламя на Лисьем Носу. Вполнеба расплылось зарево пожаров в самом Ленинграде. Казалось, вся Балтика была в огне...

Дальше