Глава двадцать вторая
Шли последние дни тысяча девятьсот сорок первого года. В мирное время перед Новым годом всегда становилось оживленнее и веселее и на работе и дома. Появлялось много непредвиденных дел и хлопот: обсуждались различные варианты встречи Нового года, составлялись поздравительные телеграммы.
На этот раз для многих впервые за их небольшую сравнительно жизнь Новый год подошел среди напряженных боев совсем незаметно.
До самого 31 декабря шли бои на сухопутном фронте. И хотя мы и были отрезаны от советской земли по суше, связь морем с Большой землей не прерывалась. Иначе мы задохнулись бы от недостатка снарядов, продовольствия и пополнения. Но связь морем была периодической и не всегда устойчивого.
С каждым прорвавшимся в Севастополь транспортом или боевым кораблем мы ожидали и почту. А почта шла «на перекладных». Письма и телеграммы, адресованные Севастополю, шли со всех концов Советской страны до Туапсе или Новороссийска и отсюда в трюмах кораблей. По дороге корабли подвергались в море бомбежкам авиации, нападению подводных лодок и всяким случайностям. Письма вместе с кораблем могли не дойти до порта назначения. Отсюда, из Севастополя, мы по-прежнему писали родным, но иногда казалось, что письма уходят в неизвестность, потому что на них все не приходило ответа. Поэтому каждый раз, когда на КП появлялся наш неутомимый посыльный Синяков, мы его обступали и нетерпеливо требовали:
— Скорей! — Но он в последнее время изредка доставлял лишь служебную почту.
Так было и на этот раз. На КП была доставлена только служебная корреспонденция. Просматривая ее, начштаба Морозов на одной из телеграмм наложил крупным своим размашистым почерком: «К исполнению Дубровскому [138] и с невозмутимым видом передал мне. И только после того, когда я прочел ее, весело сказал:
— Поздравляю!
В телеграмме говорилось: «Поздравляю рождением сына. Жена чувствует хорошо. Отвечай». Телеграмма «молния» добиралась ко мне с ноября месяца, на ней стояло множество штампов. И все-таки она дошла. Это был замечательный новогодний подарок.
Наступил 1942 год. Новый военный год принес нам много счастливых минут и переживаний. В последний час Совинформбюро сообщало о высадке десанта на Крымском полуострове и взятии нашими войсками Керчи и Феодосии. Мы строили различные планы: о возможной высадке нашего воздушного десанта на Перекопе, об окружении и истреблении немцев в Крыму и, конечно, о прорыве блокады Севастополя.
Каждый из нас знал, что в отряде военных кораблей капитана 1 ранга Басистого, высадивших десант в Феодосии, были и корабли нашего соединения — базовые тральщики, катера-охотники. Много было друзей и товарищей. Теперь мы ожидали, что настанет черед и пойдут в операцию катера-охотники и тральщики, находящиеся в боевой готовности в Севастополе. Волновался, ожидая начала операции, и капитан-лейтенант Трясцин. Наконец, в первых числах января командиров кораблей срочно вызвали на совещание в штаб а приказали: «Корабли к походу изготовить!»
«Неужели сегодня идем? — задал себе вопрос Трясцин. — Сегодня!» — Он был радостно возбужден. Надо сказать, что каждый моряк, любящий море и морскую службу, в душе немножко поэт.
Постоянное общение с величественной и могучей стихией накладывает на моряка свой особый отпечаток, однако часто за суровой внешностью скрывается горячая любовь к морю и людям, плавающим на кораблях.
Я знаю многих офицеров флота, по-настоящему влюбленных в море и морскую службу. Это чувство преобладает у них над всеми другими. Такие люди не признают ничего, кроме палубы военного корабля и морской стихии.
Итак, в первых числах января планировалась высадка десанта в Евпаторию. Десант являлся составной частью общего наступления войск Закавказского фронта, высадившихся на Керченском полуострове. Наступление войск фронта намечалось на 6 января. В Евпаторийской операции должны были участвовать корабли нашего соединения: [139] базовый тральщик «Взрыватель» и семь катеров-охотников. Для перевозки техники десанта был выделен мощный морской буксир «СП-14».
В этой операции, которая готовилась здесь, у нас на глазах, очень хотели принять участие многие офицеры и матросы нашего соединения. Участвовать в операции просились и полковой комиссар Бойко, и флагманский штурман Дзевялтовский, и другие офицеры штаба.
Словно привязанный, ходил наш штабной телефонист старший матрос Чиликов за флагманским штурманом, надоедая своей просьбой. Он надеялся, что Иван Иванович пойдет на кораблях десанта и его возьмет с собой.
Возглавлять операцию должен был капитан 2 ранга Николай Васильевич Буслаев. В эти дни он впервые появился на нашем КП. Это был моложавый, невысокого роста офицер с правильными чертами лица, с энергичной складкой бровей и упрямым подбородком. Он оказался уроженцем Евпатории.
Весь наш штаб вместе с Буслаевым деятельно и неутомимо готовил операцию. Проводились ночные тренировки по высадке десанта в Камышовой бухте.
Вскоре комиссаром высадки десанта был назначен, по его настойчивой просьбе, полковой комиссар Бойко.
— Порядок! — сказал он и взял на себя с плеч Буслаева многие организационные вопросы, требующие немедленного решения.
Полковой комиссар брал с собой связным, не без содействия Ивана Ивановича, старшего матроса Чиликова. Нам жалко было расставаться с этим молодым, неутомимым в труде и расторопным пареньком с ямочками на щеках, как у девушки, — с веселой улыбкой на лице. Коренной москвич, он часто с восторгом рассказывал матросам о Москве и московских заводах и писал длинные трогательные письма (как и в этот раз перед походом) своей любимой, тоже москвичке. Рассказывая о ней приятелям-матросам, он частенько называл ее с уважением Елена Ивановна. Получая письма из Москвы, Чиликов иногда говорил мне:
— Вот ребята с завода спрашивают Лену: а как там воюет наш Чиликов? А что я ей напишу? Что сижу в подземелье с телефонной трубкой в руке?
Сейчас его мечта бить фашистов сбылась — он шел в операцию.
Просьба Ивана Ивановича Дзевялтовского, как и многих других офицеров, была отклонена. Штурманом отряда [140] десантных кораблей назначен был штурман дивизиона тральщиков молодой, краснощекий, всегда веселый лейтенант Марковчин.
— Вот видишь, — говорил мне Иван Иванович, — какой черт нас с тобой дернул согласиться работать в штабе. Плавали бы на торпедных катерах, уже сколько бы немцев отправили на тот свет!
В день выхода кораблей с утра налетел на город снежный буран. Он слепил людей, крутил поземкой по обезлюдевшей набережной, засыпал снегом палубы кораблей. А на море бушевал шторм. Холодные волны глухо били в каменистый берег, и гул моря сливался с гулом артиллерийской канонады. В такую погоду противник не ожидает нападения с моря, но и для кораблей десанта тяжело.
Неожиданно к вечеру штормовой ветер стал утихать, волна улеглась, шла тягучая мертвая зыбь.
Наступила ночь. Ветер гнал с берега и крутых холмов, окружавших бухту, мелкий снег вместе с береговым песком. Холодные брызги, падая на палубу катера, замерзали, палуба становилась скользкой и покатой, обмерзали и звенели ванты, трещали и ломались парусиновые обвесы на мостике.
Только вернувшись с совещания, командиры катеров узнали, где и когда точно будет высаживаться десант. Высаживаться в знакомом порту Евпатория, где недавно побывали наши катера с группой разведчиков.
Началась посадка десантных войск на корабли. В кромешной тьме слышались приглушенные слова команды, лязг железа, крепкая ругань и чей-то хриплый кашель. Скрипели сходни, ломались подкладываемые при погрузке пушек доски, вспыхивали и тотчас же гасли электрические фонарики, освещая солдат на обледенелых палубах и скользких трапах.
Старший лейтенант Остренко, теперь командир звена стоял на корме катера № 081, когда в приемке боезапаса произошла заминка. Небольшого роста боец с ящиком патронов в руках споткнулся на трапе и, навалившись всем телом на леер, повис над водой.
Он мог упасть в воду, но не хотел бросить ящика.
— Постой-ка, браток, я тебе помогу! — спокойно сказал Остренко. Отстранив рукой вахтенного матроса, в нерешительности топтавшегося на месте, он шагнул к трапу и, приподняв бойца вместе с ящиком, поставил на палубу.
Флагманским кораблем, где расположился командир высадки Буслаев, шел тральщик «Взрыватель». [141]
Перед самым отходом кораблей мы с Иваном Ивановичем пришли проститься и проводить друзей, уходивших, на операцию. На тральщике «Взрыватель» в кают-компании находились капитан 2 ранга Буслаев и полковой комиссар Бойко, на мостик уже поднимались одетый по-походному командир корабля капитан-лейтенант Трясцин и комиссар-политрук Болотин. Мы горячо со всеми простились, желая успеха и удачи.
Многих друзей мы видели в последний раз.
Около девяти часов вечера ветер совершенно утих, и в полной темноте, без ходовых огней десантные корабли бесшумно и незаметно выскользнули из бухты и легли курсом на север вдоль побережья, занятого противником. Погода благоприятствовала скрытому переходу. Море было спокойно, а слабый туман уменьшал видимость.
Следовали они двумя группами. В первую — она вышла раньше — входили тихоходный буксир «СП-14» в охранении двух катеров-охотников; вторая группа, более быстроходные корабли, вышла позже, но догнала первую. В нее входили БТЩ «Взрыватель» и катера № 041, 081, 062, 0102 и 024.
В ходовой рубке тральщика «Взрыватель» у штурманского стола над картой склонились Буслаев и штурман Марковчин. Надо было вывести корабли точно к назначенным местам высадки. А ночь была темная и облачная, на небе ни одной звезды, на берегу ни одного огонька.
В глухую полночь корабли незамеченными подошли к смутно темневшему берегу. Впереди по курсу кораблей лежал спящий и затемненный город. Первыми решительно пошли на высадку катера-охотники со штурмовыми отрядами морской пехоты. Катера разошлись, одна группа пошла вправо, к Хлебной пристани, вторая влево — к Товарной пристани, что у электростанции. Основная же «ударная сила: морская пехота с тремя орудиями и двумя танкерами находилась на тральщике «Взрыватель» и морском буксире и продолжала движение, не меняя курса, к Пассажирской пристани, расположенной в центре бухты.
Командиры катеров-охотников, легко ориентируясь в довольно знакомой им обстановке, уверенно вели катера к еле заметным пристаням. Еще на подходе к месту высадки они заранее вызвали десантников на верхнюю палубу и расположили их здесь с оружием наготове. Батальоном морской пехоты командовал капитан К. Г. Бузинов.
Первый бросок десанта с катеров-охотников был настолько неожиданным, что немцы открыли огонь только [142] тогда, когда морская пехота находилась уже на берегу.
В это время к длинной Пассажирской пристани подходили тральщик и морской буксир.
Перед швартовкой кораблей к Пассажирской пристани туда подошел катер-охотник и бесшумно высадил группу гидрографов. Они тотчас же зажгли на пристани створный красный огонь, направленный в море. Матросы спрыгивала на ходу на деревянный обледенелый пирс и швартовали корабли. Морские же пехотинцы в белых маскировочных халатах бросились по причалу к берегу. Но, пробежав несколько шагов, остановились. Пристань оказалась разрушенной: отсутствовал деревянный настил, торчали ребра железных балок, и внизу, перемешанная с битым льдом и снегом, плескалась черная, холодная вода.
— Вперед! — скомандовал комиссар морских пехотинцев Палий и вместе с бойцами бросился в ледяную воду к берегу.
Матросы с кораблей тащили доски и корабельные трапы. Первый трап, брошенный к берегу, не достиг железной опоры и с плеском свалился в воду. Но уже через некоторое время боцман тральщика связал два трапа вместе и перебросил их к берегу. Матросы быстро сколотили настил, на руках выкатили на берег пушку, и следом за ней прогремела танкетка.
Теперь весь берег вспыхнул огнями выстрелов. В воздухе висели осветительные ракеты, стучали пулеметы, рвались снаряды. Из дотов и каменных строений порта немцы вели бешеный огонь вдоль всех пристаней и причалов. Но несмотря на то, что уже приближался рассвет, туман по-прежнему укрывал корабли, стоявшие у причалов.
Несколько снарядов и мин разорвались возле пирса. Не вытерпел, занервничал кочегар буксира, зашуровал топку, и черный, густой дым, перекручиваясь, как трос, поднялся над пристанью.
Снаряды с берега понеслись на это облако. Осколки с визгом полетели на мостик тральщика, где, горячий и возбужденный удачей операции, стоял капитан 2 ранга Буслаев. Перегнувшись через поручни, он кричал в мегафон капитану буксира:
— Прекратите немедленно! Что вы дымите здесь, как самовар!
И вдруг мегафон выпал из его рук и, ударившись со звоном о железную палубу, покатился за борт. Буслаев, хватаясь за поручни, сползал на палубу, а на белой парусине [143] обвеса выступили темные пятна. Полковой комиссар Бойко подхватил его.
— Доктора!
А десант дрался на берегу. Уже была занята набережная, и моряки гранатами и огнем автоматов выбивали фашистов из порта, корабельные пушки яростно били по укреплениям и дотам фашистов. Бои шли на центральной улице города.
Теперь все приказания десантным кораблям отдавал полковой комиссар Бойко.
Тральщик «Взрыватель» отошел от пристани и вместе с катерами-охотниками, маневрируя, огнем своих орудий поддерживал высадившихся бойцов. Морская пехота все дальше уходила от берега.
К семи часам утра десантники очистили от противника набережную и порт, овладели гостиницей «Крым», которая несколько раз переходила из рук в руки, выбили немцев из всех прилегающих к порту улиц. Разгромленные части немецкого гарнизона бежали на симферопольское шоссе, но там их перехватывали и уничтожали морские пехотинцы из отряда, высадившегося на правом фланге у Хлебной пристани. Этот штурмовой отряд моряков проник в глубь города, занял хлебные склады, перерезал дороги из города и заминировал их, а затем соединился с центральной группой десанта.
Штурмовой отряд, высадившийся возле электростанции, очищая улицу за улицей, захватил и разгромил здание, где размещалось гестапо, загнал отчаянно сопротивлявшихся немцев за железнодорожный вокзал и там уничтожил.
К десяти часам утра десантники захватили уже большую часть города. Штаб десантных войск перешел в гостиницу «Крым», откуда по радио командир десанта донес командующему флотом:
— Большая часть города в наших руках. Деремся по-черноморски!
К середине дня фашисты оправились от внезапного удара, подтянули к городу танки, самоходные орудия, мотопехоту и ударами с флангов по направлению пристаней попытались отрезать десант от базы высадки.
Полковой комиссар Бойко разгадал этот маневр. Огнем пушек тральщика и находившихся на флангах катеров-охотников вражеская атака была отбита. Тогда против высадившегося десанта и кораблей, поддерживающих его, противник поднял бомбардировочную авиацию. Первые налеты [144] немецких самолетов были отражены. Но активность самолетов все нарастала.
На берегу, в рано наступивших сумерках, морская пехота продолжала отчаянно сражаться. Десанту помогали местные жители, мужчины добровольно входили в боевые отряды, а женщины оказывали медицинскую помощь.
Враг к этому времени ввел в бой новые, свежие части. Немецкое командование было чрезвычайно встревожено, оно снимало войска с других участков. Фон Манштейн вывел из-под Севастополя и направил ускоренным маршем к месту высадки 105-й пехотный полк, разведывательный и саперный батальоны и несколько батарей.
Положение фашистов оставалось серьезным. Инициатива по-прежнему принадлежала десантникам. И если бы в это время были высажены подкрепления, то наши войска захватили бы всю Евпаторию. Но, как бывает иногда на войне, произошли совершенно непредвиденные события. Погода на море во второй половине дня резко ухудшилась. Шторм, едва утихнувший накануне, забушевал вновь. Ветер с мокрым снегом и дождем достигал десяти баллов. Ни один катер-охотник не смог, несмотря на неоднократные попытки, подойти к пристани.
На сушу шли беспрерывными перекатами огромные волны. Они заливали берег и перехлестывали через пристань. Катера-охотники расстреляли почти весь боезапас, горючего оставалось только на переход в базу. Охраняя поврежденный буксир «СП-14», на котором осколком бомбы был убит капитан буксира И. М. Сапега, катера-охотники с наступлением темноты возвратились в Севастополь.
В катер-охотник № 041 попала авиационная бомба. Она угодила в мостик, пробила деревянный корпус и не взорвалась. Но на мостике был убит командир катера-охотника лейтенант Илья Чулков и комендор носового орудия Орловский. Личный состав проявил мужество и умение и в этой тяжелой обстановке. Рулевой Аппалонов и радист Левко были ранены, но не оставили свой пост. В командование вступил младший лейтенант Капинос, он и привел катер № 041 своим ходом в Севастополь.
Только два катера остались ночью вместе с БТЩ «Взрыватель» на евпаторийском рейде: катера №° 081 и 024.
Всю надежду оставшиеся на берегу десантники возлагали теперь на тральщик «Взрыватель». Это был корабль с хорошим артиллерийским вооружением и сильными двигателями. [145]
Приближался вечер. Хмурое небо низко висело над морем, берег скрывался в тумане, казалось, авиация уже прекратила свои налеты, когда зоркие глаза сигнальщика вдруг снова обнаружили вражеские самолеты. Они шли звеньями с разных направлений на небольшой высоте и приближались к тральщику «Взрыватель».
Две бомбы разорвались вблизи корабля. Осколками быт выведен из строя орудийный расчет кормовой пушки, на мостике смертельно ранен дивизонный штурман Марковчин. Сигнальщики на руках снесли его в каюту. На мостике остался молодой штурман корабля Усков. Взрывом корму подбросило вверх. Удар по корпусу был настолько сильным, что стальные листы на корме разошлись. Кормовая пушка, вырванная из железной палубы, слетела за борт, рулевое управление вышло из строя; гребные валы погнулись. В машинный отсек хлынула вода, и дизели остановились.
Это было самое тяжелое, что могло постигнуть корабль. Тральщик превратился в неподвижную мишень. Немецкие самолеты могли добить его, но он успешно отражал все налеты.
А моряки все еще надеялись, что скоро из Севастополя придет помощь.
— Держись, Виктор! — сказал Трясцину комиссар Бойко. — Если корабли не успеют прийти и взять нас на буксир, высадимся на берег и будем драться на суше!
Налеты фашистской авиации продолжались. Беспрерывно и резко били зенитные пушки, и вместе с железной палубой корабля дрожали крупнокалиберные пулеметы. Все больше старшин и матросов выбывало из строя, но все исправные пушки и пулеметы не переставая вели огонь. Ветер, как частенько бывает у западных берегов Крыма, к вечеру стал еще сильнее. Штормовые волны били корабль, срывая его с якорей. Грунт был песчаный, якоря поползли, и тральщик начало сносить к берегу, занятому противником.
Это видели сражавшиеся на берегу десантники. Впереди у них был противник, позади бушующее море. Корабль, который должен был снять их с этого берега, сам нуждался в немедленной помощи. Морские пехотинцы, ведя непрерывный огонь, теперь уже с трудом сдерживали фашистов.
Так они могли продержаться сравнительно долго, но смогут ли корабли, идущие на помощь из Севастополя, подойти к берегу или пристаням? Бухта была открытой и [146] не имела ни гавани, ни волнолома, а шторм все больше разъярялся. Волны достигали уже высоты двухэтажного дома. Они с пушечными выстрелами били о берег и белой пеной растекались по земле.
Командир десанта Бузинов решил вырваться из окружения, пробиться на окраину города и оттуда идти к каменоломням и, возможно, на соединение с партизанами.
Сосредоточив все силы на одном направлении, моряки внезапным ударом прорвали полукольцо окружения и с боями вышли на окраину города. Отход прикрывала группа матросов-автоматчиков с комиссаром Палием во главе.
Прорыв был удачен, как вдруг из окраинного переулка выскочил немецкий грузовик с двумя пулеметами. Комиссар Палий бросил в кузов гранату, но тут же упал, сраженный пулей.
Было уже совершенно темно, когда морские пехотинцы, выбрались из города. А немцы неистовствовали: на набережной и в городе трещали очереди автоматов, непрестанно взлетали в небо осветительные ракеты. В темноте немецкие части обстреливали и преследовали друг друга. Они искали десантников на шоссе, ведущем к Севастополю, а моряки без единого выстрела, неся на руках тяжелораненых, уходили к Богайским каменоломням.
А на тральщике «Взрыватель» Бойко собрал оставшихся в живых офицеров и всех коммунистов корабля.
— Скоро должны подойти на помощь корабли из Севастополя, — сказал он, — но если они не поспеют и тральщик на штормовой волне будет выброшен на берег, то корабль взорвем, а сами пойдем по суше на соединение с Севастопольским гарнизоном или прорвемся в горы к партизанам. А сейчас будем драться до тех пор, пока не уйдет из-под ног палуба!
Командир корабля капитан-лейтенант Трясцин с горечью смотрел на неумолимо приближающийся берег, на то, как уже не белые, а серо-грязные пенистые волны, высоко взлетая, выскакивали на песок и торопливо откатывались назад. А берег, насколько мог охватить глаз, казался безлюдным: песок и песок, ни дерева, ни куста, только насыпь разрушенной железной дороги да несколько поваленных телеграфных столбов с оборванными проводами.
«Куда и зачем я буду уходить с корабля? — думал Трясцин. — Командир не может оставить свой корабль. Корабельный устав говорит, что в случае аварии командир обязан принять все меры к спасению его и, только убедившись [147] в невозможности этого, приступает к спасению экипажа и ценного имущества. Во всех случаях командир покидает корабль последним. Тем более нельзя оставлять его противнику».
Снова начались ожесточенные налеты вражеской авиации. Вышла из строя еще одна зенитная пушка. Теперь уже и самое крупное орудие корабля «сотка», задрав кверху длинный ствол, стреляло по самолетам. Бомбы ложились совсем близко, и осколки косили людей, мостик был изуродован, надстройки и мачты разрушены, а корабль все ближе и ближе прибивало к берегу. Командир приказал собрать оружие, взять продовольствие и всем сойти на берег. Сам же с двумя минерами решил взорвать корабль и прикрывать отход отряда.
Резкий удар корпуса о песок, и набежавшая волна подбросила и развернула корабль лагом к берегу. Он повалился, как тяжелораненый боец, который не хочет умирать, хотя и не может больше жить.
Волны то уходили далеко в море, обнажая разбитую корму, крашенную суриком, с наростами зеленых водорослей и ракушек, то опять бежали к берегу, перехлестывая через борт, смывая с корабля кровь, обломки дерева и рваную парусину.
Матросы сбросили уже на берег сходню, когда казавшийся до этого безлюдным берег ожил. Из-за железнодорожной насыпи выскочила самоходка, как пневматические молотки, застучали по стальному корпусу корабля пули крупнокалиберных пулеметов замаскированного дота. Но тральщик не отвечал. Лишь у иллюминаторов и люков стояли матросы с автоматами и ручными гранатами наготове. Командир корабля выжидал. Состязаться с противником было невозможно: единственная уцелевшая стомиллиметровая корабельная пушка лежала, уткнувшись стволом в песок.
Неожиданно наступила странная тишина. Слышно было только, как шумели и стонали волны, как над морем жалобно кричала чайка, скрипел и бился о берег корпус корабля.
— Рус, сдавайс! Рус буль-буль, — раздались крики из дзота.
Но корабль молчал, как будто все живое покинуло его.
Фашисты снова открыли яростный огонь. Танки и самоходки стреляли теперь прямой наводкой, подходя все ближе к кораблю. Вместе с танками приближались автоматчики. [148]
В рубке корабля, где теперь обосновались комиссар Бойко и капитан-лейтенант Трясцин, находился и посыльный старший матрос Чиликов. Он ни на минуту не отходил от комиссара, передавая приказания и исполняя его поручения.
Теперь по сигналу командира все оставшиеся в живых, все, кто мог держать в руках оружие, открыли огонь. Патронов становилось все меньше и меньше.
У полкового комиссара и Трясцина осталось по одному патрону в пистолетах и ручные гранаты.
— Все, — сказал комиссар Бойко, вытирая потный и грязный лоб, и лицо его, до этого напряженное, теперь вдруг стало удивительно спокойным и мягким, как у человека, возвратившегося домой, в семью после трудной и тяжелой работы. — Ну что же, Виктор, давай попрощаемся.
Трясцин обнял комиссара, скупая слеза побежала по его щеке. Он вспомнил жену и сынишку Володьку, с которым ходил по выходным дням на Краснофлотский бульвар к памятнику Казарскому...
«...Все? — подумал он. — Нет, не все!»
— Надо драться до конца. Надо подпустить к кораблю как можно больше фашистов и затем взорвать корабль вместе с ними, — сказал он комиссару.
Бойко обратился к Чиликову:
— Иди и проверь, готовы ли подрывные патроны, и предупреди минеров, чтобы в случае, если не успею подать команду, действовали сами... Понял?.. А по дороге собери всех, кто остался в живых. Пусть ползут сюда.
Чиликов, осторожно приоткрыв дверь рубки, вылез на палубу. В это время снаряд ударил в ходовую рубку и развернул, как мягкие лепестки, железную стенку. Взрыв отбросил Чиликова к противоположному борту. Снаряд разорвался там, где за минуту до этого был Чиликов и где оставались полковой комиссар Бойко и капитан-лейтенант Трясцин. Бойко убит, а командир корабля Трясцин тяжело ранен, умирает. Погибли и военком корабля Болотин и штурман Усков.
«Эх, опоздал! Неужели минеры не успеют взорвать?» — подумал Чиликов и, размазывая рукавом кровь по лицу, пополз по палубе и свалился в открытый люк.
В кромешной тьме на корабле уже слышались короткие очереди немецких автоматов, взрывы гранат, и затем все стихло. В тишине, нарушаемой лишь гулом и стоном разъяренного моря, раздавались отрывистые слова немецких команд. [149]
Немецкий полковник думал захватить советский корабль, но захватывать было уже нечего. В мокром песке и морской пене лежал не боевой корабль, а избитый железный остов, дыры в рваном железе зияли, как раны. Пушки, механизмы и надстройки были искалечены и разрушены. Оставшихся в живых тяжелораненых, контуженых матросов немцы захватили в плен.
Черные, залитые кровью, они поддерживали друг друга и не хотели сходить на берег.
Свидетелем гибели БТЩ «Взрыватель» был катер № 081 под командованием лейтенанта Флейшера, там же находился командир звена Остренко. С катера наблюдали за «странным», как им казалось, маневрированием тральщика. И вдруг в темноте увидели белую пену прибоя и сильный накат: тральщик выбросило волной на берег.
Катер № 081 запрашивал несколько раз БТЩ, но оттуда не отвечали; катер получил по радио приказание из Севастополя подойти к БТЩ, но не смог. У берега было совсем мелко, а сильный накат выбросил бы на песок и катер.
В ту же ночь, на 6 января, в помощь высаженному десанту из Севастополя был послан эсминец «Смышленый «, БТЩ № 27 и четыре сторожевых катера с батальоном морской пехоты под командованием майора Н. Н. Тарана. Но в районе Евпатории по-прежнему свирепствовал шторм. Эсминец ложился на борт на 25–30 градусов. Ни высадить помощь десанту, ни снять сражавшихся на берегу корабли не смогли.
Положение десанта было трагическим. Радиосвязи Севастополь с ним не имел, и поэтому в следующую ночь к месту высадки вышел лидер «Ташкент» с катерами-охотниками, морской пехотой на борту и с группой разведчиков. К этому времени шторм несколько утих, с «Ташкента» спустили шлюпку, которая подошла к побережью. Здесь установили, что десантников у берега нет, повсюду немцы. Это же подтвердила и группа разведчиков, высаженная у Евпаторийского маяка. Перед рассветом корабли возвратились в Севастополь.
А оставшиеся в живых десантники, вырвавшись из Евпатории, разбились на мелкие группы и переходили линию фронта. Командир батальона десантников Бузинов при одной из стычек с фашистами погиб...
Основной причиной трагической гибели десанта было то, что Кавказский фронт из района Керченского полуострова не перешел в наступление 6 января, как было намечено. [150] А разыгравшийся у открытых берегов Евпатории жестокий шторм не дал возможности кораблям флота ни высадить второй эшелон и развить первоначальный успех, ни снять десантников в последующие дни.
И в то же время высадка десанта в Евпатории не была напрасной. В эти дни с юга на север из осажденного Севастополя, сбивая немецкие укрепления и доты, наступали Приморская армия и морская пехота. Гитлеровцы были разгромлены в районе Мекензиевых гор и Бельбека, выбиты из деревень Камышлы и Любимовка, и все их продвижение за период второго штурма Севастополя было почти сведено на нет.
Фашисты, потеряв инициативу и теснимые войсками Приморской армии и морской пехоты, переходили по всему Севастопольскому фронту к длительной обороне.