Глава девятнадцатая
Лютый декабрьский день был на исходе, когда катер-охотник лейтенанта Баженова вернулся из дозора. Смена пришла поздно, уже начало темнеть. И сам Баженов и весь его экипаж основательно измотались. Зимний шторм бушевал где-то в центре Черноморского бассейна, а туда, где стоял в дозоре катер-охотник, доходила тягучая мертвая зыбь, валившая катер с борта на борт в течение суток.
Корабль в дозоре, как часовой на посту, должен внимательно и зорко за всем следить. Он первым должен обнаружить еще на подступах к базе надводные корабли противника, его самолеты, его подводные лодки и сообщить обо всем в базу. Он обязан не только предупредить своевременно, но и задержать врага, если необходимо, навязать ему бой, пока не подойдут поддерживающие силы — большие надводные корабли и дежурные самолеты.
Дозорный корабль находится за минным полем. Сотни якорных мин, невидимых в толще воды, темные шары с растопыренными пальцами взрывателей медленно колышутся в глубине на длинных стальных тросах у чугунных якорей, зарывшихся в грунт.
Дозорный корабль должен следить, чтобы противник не протралил наше минное поле. Но минное поле угрожает и тому, кто его ставил. Мины стерегут подступы к берегу, не пропуская никого. От бесконечного движения воды, как живые, шевелятся они, словно разговаривая и кланяясь друг другу. Тонкие стальные тросы от едкой соленой коды, от постоянного движения мин становятся непрочными. И часто после штормов, срываясь с тросов и якорей, мины всплывают на поверхность моря. На них уже надеты разноцветные одежды из морских ракушек и водорослей, они [118] отпустили себе мшистые зеленые бороды и, гонимые ветром и волной в штиль и особенно в непогоду, блуждают по бесконечным морским просторам. Горе тому кораблю, который в шторм или в тумане, а еще вероятнее ночью, наскочит на эту блуждающую смерть. Мгновенный взрыв, и яркое пламя вспыхнет в ночи. Разрушительную силу русских якорных мин уже не раз испытали иноземные морские захватчики.
Дозорному кораблю надо зорко смотреть, чтобы не наскочить на всплывшую мину, а, обнаружив ее, уничтожить.
В ночь, когда катер ошвартовался в базе, экипажу был предоставлен отдых. Лейтенант Баженов хлопотал о береговой бане, когда его вызвали в штаб.
В подземной штольне горели электрические лампочки, освещая небольшой стол и разложенные на нем карты. За столом сидел контр-адмирал Фадеев, а возле него командир звена И. Соляников, политрук звена И. Черных и командир катера № 041 И. Чулков. Здесь же были штурман дивизиона К. Воронин и молодой, с черными усиками офицер, который что-то докладывал контр-адмиралу. Баженов узнал в нем офицера разведки из штаба флота.
«Что ему надо? — подумал Баженов. — Неужели опять идти в эту гиблую пропасть, в темное холодное море...»
— Ну как, Баженов, отошел немного, обогрелся? — спросил его комиссар Моисеев, входя на КП.
По красному и обветренному лицу Баженова видно было, что, хотя он и устал, но недавно добротно поужинал и сейчас снова был в рабочем состоянии. И Баженов как бывалый солдат ответил бодрым голосом:
— Так точно, товарищ комиссар, отдохнул маленько!..
Комиссар и лейтенант великолепно понимали друг друга, понимали, что экипаж катера очень нуждается в отдыхе, но еще более необходимо было послать катер сейчас же в море.
Контр-адмирал Фадеев, по-прежнему не поднимая головы от карты, подозвал к себе командира звена Соляникова и коротко, как о давно решенном, сказал:
— Надо пройти на катерах-охотниках незамеченными вдоль побережья, занятого противником, и высадить разведывательную группу за линией фронта прямо в Евпаторийский порт. С вами пойдет группа разведчиков во главе с капитаном Топчиевым и батальонным комиссаром Латышевым. Вы назначаетесь старшим. Задание ясно?
— Так точно, — ответил Соляников; новое задание его заинтересовало. [119]
Перед выходом в море на катер к Баженову пришел полковой комиссар Моисеев: он часто ходил на ответственные задания.
Баженов понимал, что его посылали потому, что катера охотники излазили все побережье, особенно от Севастополя до Одессы и Кавказа, и могут выйти в любой пункт берега, в любую беспросветную ночь, смогут найти нужную бухту или укрытие. Все они знали, в какой бухточке, не обозначенной на карте, можно укрыться от непогоды и в какой лощине или балке можно достать пресную воду.
Вышли тотчас же. Без единого огонька, на малом ходу, с опущенными в воду глушителями, катера-охотники № 0141 и № 041 шли курсом на север, мимо крутых берегов, смутно угадывающихся в темноте. Баженов, стоя на мостике своего корабля, видел огнедышащую линию фронта, неспокойную и ночью, с мелкими вспышками выстрелов и светом ракет. Он видел перед собой ту живую линию фронта, которая в виде красно-синих полос была обозначена на карте контр-адмирала и за которую им надо было пробраться и высадить разведывательную группу.
На море было тихо, светила неяркая луна и медленно падал пушистый снег. За северным обрубистым мысом луч прожектора с берега, занятого противником, неожиданно разрезал темноту и лег на катер-охотник Баженова. В голубовато-белом свете прожектора бежали свинцовые гребешки мелких волн с горящими на них огоньками. Студеные волны дымились, и нити испарений таяли в луче прожектора. Находившимся на верхней палубе катера матросам казалось, что их обнаружили.
Но Баженов, застопорив машины, развернул катер носом на прожектор, что изменило силуэт катера, и простуженным голосом, не торопясь, сказал:
— Спокойно, без паники, мы на пределе видимости, с берега нас не должны обнаружить.
Рядом с Баженовым на мостике стоял капитан Топчиев. Не вмешиваясь в распоряжение командира, он внимательно всматривался в едва чернеющий на востоке берег, занятый противником.
«Заметили нас или нет? Если заметили, то вся операция идет насмарку! — мучительно думал капитан. — Сейчас загрохочут немецкие береговые батареи».
Луч прожектора беспокойно дрожал еще несколько секунд на месте, потом побежал влево, затем вправо и погас. Стало еще темнее, чем было.
Прошло уже много времени, когда в настороженной тишине [120] катера, словно на ощупь, направились к евпаторийскому берегу. На рейде стояло несколько шхун, миновав их, катер № 041 с группой М. Аникина направился к Хлебной пристани. У него была задача разведать, что делается на аэродроме, а катер № 0141 продолжал движение к Пассажирской пристани. На берегу окликнул часовой. С катера ему ответили по-немецки, и часовой бросился принимать швартовы; тут же он был схвачен и разоружен. Допрошенный на катере, он сообщил пароль на сегодняшнюю ночь.
Закрепив швартовы, катер подтянулся ближе, и разведчики, вооруженные автоматами и ножами, быстро сошли на берег, усыпанный белым, нетронутым снегом.
Впереди шел командир группы разведчиков мичман Волончук в накинутом на плечи немецком ледериновом плаще.
Разведчики удачно справились с встреченным ими при выходе из порта патрулем: им помогло знание пароля.
Моисеев приказал лейтенанту Баженову выставить возле стоянки катера прикрытие. Матрос минер Алазбеев с ручным пулеметом забрался на крышу портового дома, два других матроса с автоматами расположились внизу. А комиссар Моисеев взял с собой двух матросов и обследовал все, что находилось в порту. У разбитых пристаней они осмотрели две шхуны, обе они были полностью загружены зерном, но ни команды, ни охраны на шхунах не было.
Расставив комендоров у пушек и пулеметов и выставив прикрытие, лейтенант Баженов завернулся в тулуп и устроился на мостике.
Спокойствие у стен города, занятого противником, казалось странным после напряженных боев в Севастополе. Полуночная тишина стояла у разбитых пристаней и причалов некогда оживленного торгового порта и курортного города.
Мичман Волончук, а за ним матросы-разведчики вышли на улицы спящего города. Ни одного огонька в окне, ни одного живого человека на улице, только снег поскрипывал под ногами на крепком морозе.
У углового дома постучали в ворота, во дворе отчаянно залаяла собака, но никто не показывался. Мичман Волончук снова постучал в ворота, тихонько приоткрылась калитка, и выглянул заспанный пожилой мужчина в сапогах и в шапке, в наброшенном на плечи пальто. Он растерянно смотрел то на неподвижно стоящего в немецком плаще Волончука, то на матросов, одетых в немецкую форму, с автоматами на груди. [121]
— Не волнуйтесь, гражданин. Проведите нас к полицейскому управлению, — спокойно сказал Волончук.
— Сейчас. Пойдемте, — ответил мужчина, оглядываясь назад, во двор. Нерешительно перешагнув через порог, он закрыл за собой калитку. Шли молча, в городе по-прежнему было тихо. Под лунным светом блестел на ходу черный плащ Волончука, видно было, как покрылись инеем стволы автоматов и ушанки матросов.
— Здесь вот, — сказал проводник, далеко не доходя до здания полиции. — А вы кто такие будете? — по-прежнему шепотом спросил он у Волончука.
— Тихо, старик, молчи! Мы свои, русские, — ответил Волончук. Он подал сигнал рукой матросам, и те, прижимаясь к домам, стали продвигаться вперед.
При лунном свете видно было, как дежурный полицай, громко стуча промерзшими сапогами, топтался у крыльца каменного белого дома. Он собрался уже войти в дом, когда внезапно из-за угла увидел разведчиков.
— Стой! Кто идет? Пароль?
Получив ответ, он тут же был схвачен и обезоружен разведчиками. Они, не дав пикнуть, свалили его на землю.
— Окружить дом и никого не впускать и не выпускать! — приказал Волончук, один поднялся на крыльцо и распахнул дверь в длинный коридор. Навстречу ему шла женщина с лампой в руке. Она оказалась машинисткой и переводчицей. Женщина указала на комнату, где отдыхали полицаи. Волончук толкнул дверь, и на него пахнуло крепким настоем табака и сивушного перегара. Тускло светила горевшая в углу керосиновая лампа, раздавался густой мужской храп. Волончук, осмотревшись, громко скомандовал:
— А ну, давай вставай! Побудка! — и навел автомат на заспанных полицаев. Полураздетых и босых он выгнал полицаев во двор. Те стояли, дико озираясь и переминаясь на снегу с ноги на ногу.
А разведчики уже осматривали все комнаты полицейского управления. За решеткой изолятора они обнаружили пятнадцать арестованных жителей Евпатории. В подвальном помещении их оказалось еще больше. Всех выпустили на свободу. Начальника полиции, к сожалению, не оказалось на месте, да его и не могло быть в такое позднее время.
Волончук приказал разведчикам взять найденные в полиции документы, пишущие машинки и вместе с задержанными полицаями и проводником направить под охраной на катер. В порту, на катере, проводник, местный житель, рассказал [122] батальонному комиссару Латышеву, опрашивавшему задержанных, что фашисты вывозят из города на шхунах верно, и сообщил также, что в порту так тихо потому, что немецкие солдаты боятся нападения партизан и уходят ночевать в ту часть города, где стоит гарнизон.
— Смотреть внимательно! — предупредил Волончук разведчиков, перед тем как покинуть полицейское управление. — Всех, кто появится на улице, задерживайте и ведите с собой.
В это время во дворе неожиданно появился полицай. Он шмыгнул в пролом забора и закричал дурным голосом:
— Караул-л... матросы!
Он, оказывается, спал в соседней комнатушке, куда не заглянули разведчики.
Волончук мгновенно бросился за ним. Полицейский заметался в темном дворе и с разгона нырнул в мусорный ящик. Подбежавший Волончук мрачно пошутил:
— Паспорт есть? Нема? Тут тебе и тюрьма! — и захлопнул тяжелую крышку ящика.
— Пошли, хлопцы, на катер! — скомандовал он, и в помещение, где располагалась полиция, полетели бутылки с горючей смесью.
А в это время старший сержант Гончаров с группой разведчиков напал на жандармское управление. Гончаров захватил обнаруженные в жандармерии документы и на прощание также поджег здание.
При свете фонарика Гончаров посмотрел на ручные часы. Пора было уже возвращаться на катер.
— Ну, сейчас немцы всполошатся! — сказал он, оглядываясь на город, где уже поднимался дым пожара.
Чуть-чуть брезжил белый рассвет, на прояснившемся небе меркли холодные звезды, скрипел под ногами ледок, когда Волончук уже возвращался на катер. И вдруг в морозном воздухе послышался звонкий треск мотора мотоцикла и вдали замелькал белый огонек.
Волончук подал разведчикам команду рассыпаться по берегу, и матросов словно сдуло ветром с панели.
— Надо захватить немца живьем! — передал по цепочке команду Волончук и, пригибаясь, притаился у стенки пирса. Из темноты на полном ходу выскочил мотоцикл.
— Птичка сама к нам в руки летит! — прошептал Волончук и дал очередь из автомата по мотоциклу.
Раздался истошный крик, мотоцикл заглох, круто развернулся и свалился в канаву. Сидевший в коляске немец в офицерской форме вывалился и лежал неподвижно в снегу. [123]
Это был помощник коменданта города, видимо, он спешил узнать, что происходит в полицейском управлении. Водитель мотоцикла бросился бежать к зданию порта. Это был опытный фашистский солдат: правую руку он поднял вверх и кричал: «Рус, партисан, сдаюос!» — а левой наводил автомат, прижимая его к животу и пятясь к телеграфному столбу.
— А, дура, хитрит! — с досадой прошептал матрос-разведчик, притаившийся у телеграфного столба, и ударил рукояткой нагана фашиста по голове.
— Надо торопиться, — приказал разведчикам подбежавший Волончук. С убитого офицера быстро сняли мундир, взяли его документы и, привязав к ногам кусок якорной цепи, валявшийся на пристани, сбросили тело в воду.
Очнувшийся мотоциклист, ефрейтор войск СС, застонал и тихонько забормотал: «Руссиш, руссиш, партисан... Уби-вайт... найн!»
— Ведите его на катер!
Спотыкаясь на сходнях, матросы втащили немца на палубу.
— Тяжелый черт, — с досадой сказал один из разведчиков.
У пирса уже стоял в готовности и катер № 041 с разведчиками М. Аникина. Они захватили «языка» из аэродромной команды и подожгли склад с зерном.
Перед отходом комиссар Латышев послал матросов подорвать и поджечь шхуны, груженные зерном, и, как только возвратились матросы, катера-охотники отдали швартовы и отошли от берега. А разведчики бросили на деревянный настил Пассажирской пристани бутылки с зажигательной смесью, и она тоже загорелась.
Над спящим городом поднималось зарево пожара, клубы дыма валили из трюмов шхун, а катер все дальше уходил в море.
Блистающим свежим морозным утром, запушенные и покрытые инеем, с мохнатыми мачтами и обмерзшими пушками, катера-охотники, выполнив задание, входили в Стрелецкую бухту.