Глава восемнадцатая
Зима в этом году была особенно злой. Матросы обмораживали на ветру щеки, у них леденели и не сгибались пальцы при работе на верхней палубе. А тралить фарватеры от магнитных мин надо, ни на один день нельзя закрыть доступ кораблям в Севастопольскую бухту.
Несмотря на свирепые норд-осты, метели и морозы. Севастопольская бухта и ее многочисленные мелкие бухточки не замерзали. Старожилы говорили, что даже в самую суровую зиму 1939 года лишь в мелких местах становился ненадолго лед, и это вызывало бурный восторг севастопольских [110] мальчишек, лишенных таких удовольствий, как коньки и лыжи.
Хмурым холодным рассветом катерные тральщики «Чкалов» и «Комсомолец» медленно выводят тралбаржи на «фарватер. Жестокий декабрьский ветер сносит на холодной волне тралбаржу, развертывая ее поперек фарватера, застилает снегом стекла рубки у рулевого.
Траление магнитных мин — это упорная и тяжелая работа, катер должен сделать до двадцати галсов по одному и тому же фарватеру. Когда взорвется мина: на первом, пятом или на последнем галсе — неизвестно.
Часто раздаются глухие взрывы, поднимаются столбы воды и с шумом падают вниз. Это уничтожены затраленные мины. Со всех береговых постов и стоящих в бухте кораблей наводят бинокли на это опасное место. У всех одна мысль: цел ли тральщик?
А командир корабля, осмотрев после взрыва тралбаржу, продолжает свое трудное дело, записывая в вахтенный журнал: «Во столько-то часов и минут, в широте... долготе... уничтожена вражеская магнитная мина».
Тральщики «Чкалов» и «Комсомолец» уже идут по фарватеру, когда дальнобойные батареи немцев начинают пристреливаться.
Снаряды падают в воду; возле кораблей поднимаются ледяные всплески. За тралящим караваном наблюдают береговые посты, и, как только снаряды начинают попадать на фарватер, в дело вступают наши тяжелые береговые батареи. Грохочут залпы, над кораблями свистят снаряды севастопольских батарей, уходящие к берегу, занятому противником. Начинается артиллерийская дуэль.
А тральщики продолжают свою работу. Когда стихает артиллерийский гул и матросы на кораблях разбирают бачки, тарелки и ложки, готовясь к обеду, в зимнем облачном небе появляются «юнкерсы». Они набрасываются на головной тральщик. Катера-охотники, охраняющие тралящий караван, открывают огонь. В бой вступает мощная зенитная плавучая батарея. Огнем ее пушек и залпами артиллерии катеров-охотников атака вражеских «юнкерсов» отбита. Тральщики ложатся на новый галс.
Во второй половине дня, когда остается сделать всего два галса, снова открывают огонь немецкие береговые батареи. Снаряды ложатся возле кораблей.
На тральщике «Чкалов» пробит осколками борт, и в машинном отделении вспыхнул пожар. Моторист Веселков, [111] сбросив бушлат, сбивает им пламя. На мостике ранен сигнальщик. Можно свернуть с курса, но осталось сделать последних два галса.
Командир тральщика мичман Шевцов ставит ручки телеграфа на «самый полный вперед», моторы напряженно стучат, но с тяжелой и неповоротливой тралбаржей большой скорости не дашь. И снова прямо по носу корабля разрывается снаряд, и осколки бьют по верхушке мачты.
Рулевой непроизвольно вращает штурвал вправо, корабль рыскает на курсе, но мичман Шевцов заметил это и командует:
— Держать на румбе!
— Есть держать на румбе! — спохватившись, повторяет рулевой. И тральщики последние два галса идут по фарватеру под беспрерывным артиллерийским огнем.
К концу дня тральщики «Чкалов» и «Комсомолец», подобрав длинный трос, осторожно вводят тралбаржи в бухту. Их притыкают к берегу, маскируют и прячут до наступления следующего дня.
Корабли и транспорты стали теперь приходить в Севастополь в темноте с таким расчетом, чтобы за ночь успеть сдать свой груз, принять раненых и эвакуируемых и уйти из осажденной крепости до рассвета.
Для встречи и лоцманской проводки по фарватеру приходивших в Севастополь кораблей и транспортов был выделен базовый тральщик № 27 под командованием смелого, опытного и энергичного офицера Ратнера. Тральщик № 27 был единственным из тральщиков, который ни разу не покидал Севастополь до конца обороны. С большим искусством ночью, в тумане проводил Ратнер по фарватеру корабли. Но один тральщик справиться с этой работой не мог. Иногда к Севастополю ночью приходило по нескольку конвоев, и тогда для встречи их на тральщиках и катерах-охотниках выходили и флагманский штурман Дзевялтовский и штурман Чугуенко.
В один зимний вечер, еще до наступления темноты, из Севастополя навстречу кораблям вышел катер-охотник № 051 с флагманским штурманом Дзевялтовским.
Порывистый ветер гулял по лысым холмам, запорошенным снегом, темнела где-то справа громада Константиновского равелина, а катер, ныряя на волне и захлебываясь, бежал по фарватеру, чтобы вовремя встретить корабли.
Два корабля, не видя друг друга и идя один от кавказских [112] берегов, а другой из осажденного Севастополя, должны были встретиться в назначенный час в определенном месте у фарватера, отмеченном только на карте штурмана.
Корабли долго шли от кавказских берегов по неспокойному зимнему морю, время от времени попадая в полосу снежных бурь. В море на транспорт набрасывались вражеские бомбардировщики и преследовали до тех пор, пока, сбросив весь боезапас, не выдыхались. Самолеты с ревом уходили в сторону берега. А корабли, резко меняя курс, часто удлиняя этим свой путь, заходили в полосу спасительных туманов, которые поднимались над остывающим зимним морем.
Море «курилось», как говорили моряки: это верхние слои воды, отдавая тепло, превращались в полосы тумана, которые беспрерывно передвигались по всему Черному морю.
К исходу дня транспорт поворачивал к крымской земле и ждал, когда откроется долгожданный, тщательно замаскированный береговой маяк.
Но здесь транспорт и охраняющие его корабли ожидают новые испытания — в воде выставлены минные поля с узкими дорожками скрытых фарватеров.
Эти минные поля были обозначены и на карте капитана транспорта, там указан и безопасный проход, но надо суметь безошибочно найти на свинцовой волне назначенную для встречи точку, иначе можно взлететь на воздух на своих минах.
А командиры транспортов не совсем уверены, что правильно определяют место, где находятся: они много раз уклонялись от атак фашистских бомбардировщиков, изменяли курс, скорость и шли вне видимости берегов, с помощью которых можно было бы определиться. Поэтому на помощь кораблям и выходит катер-охотник из Севастополя. Он, как лоцман, должен встретить их и провести у себя за кормой в осажденный порт.
Поэтому-то штурман Дзевялтовский на катере старшего лейтенанта Бычкова торопился, чтобы вовремя быть на месте. Но подойти на большой скорости катеру-охотнику мешала встречная волна. Она била и захлестывала носовую часть катера, заливала белой пеной палубу до самого мостика. Пришлось задраить все люки по-штормовому и всех людей, кроме вахты на мостике, убрать с палубы вниз.
Когда пришли на место, небо уже потемнело, ветер стих и шла ленивая тягучая зыбь. [113]
— Справа, тридцать, силуэт! — хрипло доложил сигнальщик простуженным голосом.
И тут же Иван Иванович услышал сердитый громкий голос Бычкова.
— Огонь!
Пулеметы застучали так, что задрожала палуба корабля.
Ударила носовая пушка, выбросив пламя. Видно было, как темный силуэт, похожий на громадную птицу, начал отделяться от воды и исчез среди вспышек разрывов в белесом сумраке наступающего вечера.
— Торпедоносец, сволочь! — тяжело дыша, выругался Бычков. — Знают уже, где фарватер, сидят и ждут, как коршуны.
И добавил строго:
— Сигнальщикам смотреть в оба!
А кораблей все нет, с неба снова сыплется мелкий сухой снег. Все больше темнеет.
— Придется включить прожектор, — говорит Бычков Ивану Ивановичу и, сняв рукавицу, сам открывает крышку железного глобуса, — в этой снежной каше транспорт может напороться на минное поле...
Иван Иванович молча раскуривает трубку, укрываясь за обвес мостика, и немного погодя говорит, обращаясь к Бычкову:
— Чуешь, откуда зыбь идет? Учти, нас сносит. Надо машинами подрабатывать, а то и сами место потеряем.
Бычков понимает, что катер сносит с фарватера, но он все возится с прожектором.
И вот луч прожектора протягивается вперед, пробегает по холодным гребешкам волн и где-то невдалеке теряется, словно тает. Потом луч поднимается вверх, упираясь в низко висящие облака. Видит ли его транспорт? Луч внезапно гаснет, и ночь, обступившая катер, кажется еще темнее. Уже, наверное, вышли из Ялты и рыщут где-то в море немецкие торпедные катера. Может, сейчас из этой непроглядной тьмы они внезапно атакуют катер-охотник, выстрелив в него бесшумную быструю торпеду, или расстреляют из пушек в упор.
В это время транспорт «Белосток» с транспортом _»Курск» на буксире в сопровождении тральщиков «Щит» и «Взрыватель» подходил к крымским берегам. В море корабли бомбила фашистская авиация. От близкого разрыва бомбы на транспорте «Курск» вышли из строя машины. «Белостоку» пришлось взять его на буксир. И корабли [114] теперь медленно подходили к Крымскому полуострову.
Перед вечером на тральщике «Щит» вахтенный сигнальщик Кривенко доложил:
— Самолет-разведчик!
— Ясно! — ответил командир корабля старший лейтенант Гернгросс. — Сигнальщикам усилить наблюдение! — и командир дал сигнал боевой тревоги.
Вместе с сигнальщиками командир корабля разглядывал в бинокль серое небо и потемневший горизонт. С той стороны горизонта, где находился берег, появилась черная точка: это на тральщик на бреющем полете шел самолет-торпедоносец.
— Огонь! — скомандовал командир. Орудия и пулеметы тральщика ударили по торпедоносцу. Он отвернул, не дойдя до дистанции залпа, и скрылся в серой мгле.
Но комендоры на корабле не отходили от пушек и пулеметов, до боли в глазах всматривались в наступающие сумерки сигнальщики. Скоро торпедоносец снова появился, но теперь он шел в атаку на транспорты. Уклоняться от атаки транспортам, связанным буксиром, было трудно.
Командир «Щита» прибавил скорость, и вместе с тральщиком «Взрыватель» открыл огонь по торпедоносцу. С большой дистанции самолет сбросил две торпеды.
Торпеды быстро бежали к корме «Курска». Чтобы уклониться от них, «Белосток» дал полный ход. Рванулся буксирный трос и лопнул со звоном. Но торпеды прошли мимо. Транспорт «Курск», не имея хода, начал дрейфовать к минному полю.
— Приготовить буксир! — подал команду командир тральщика и на малом ходу подошел к беспомощно плывущему по волнам «Курску». В наступившей тьме вместе с холодным ветром начал падать снег. Крупная зыбь кренила корабли. «Курск» уваливался под ветер, и буксирный трос дергал тральщик. Кораблям тяжело было идти против зыби в кромешной темноте, не имея береговых ориентиров и зная, что где-то здесь, под дрожащим железным корпусом корабля, может быть, уже появились первые черные шары минного заграждения. И в это время в той стороне, где должна была открыться земля, замигал белый, тусклый в снежной пелене огонь прожектора.
Это встречал транспорты у подходного фарватера катер-охотник из Севастополя.
На катере все уже устали и измотались, ожидая конвой и лежа в дрейфе на тягучей мертвой зыби. Но транспорты [115] надо было встретить, и снова яркий белый луч разрезал темноту. В светлом луче носились мириады снежинок, они кружились и таяли, не долетая до стекла прожектора. И снова наступила тьма. Так продолжалось в течение нескольких часов долгой зимней ночи.
— Чайку бы горячего неплохо, — сказал вахтенному матросу Бычков. Он уже изрядно продрог, его клонило в сон, но он не уходил с мостика.
В этот момент какая-то огромная тень медленно надвинулась на катер.
— Включить ходовые огни, — скомандовал Бычков и передвинул ручки машинного телеграфа.
Подходил транспорт. Обменявшись опознавательными сигналами, корабли легли на фарватер.
— Конвой явно опаздывает и в базу будет входить с рассветом! — с досадой бросил на карту циркуль начальник штаба Морозов и, обращаясь ко мне, распорядился: — Передайте командиру дивизиона Гайко-Белану: контр-адмирал приказал выслать звено катеров, встретить транспорты и прикрыть их дымовой завесой. Позвоните в береговую оборону и предупредите их, конвой наверняка будет обстрелян немецкой артиллерией. Проверьте, поднялись ли с аэродрома истребители. А я позвоню сейчас оперативному дежурному по эскадрилье, чтобы выслал самолеты-дымзавесчики. Протянем тогда дымовую завесу от Херсонесского мыса до Константиновского равелина.
Стало уже совсем светло, когда транспорты с охранением подошли к Херсонесскому мысу и затем легли на Инкерманский створ.
Обнаружив на подходе к Севастополю конвой, первыми выскочили из-за облаков «Ю-88». Не выдержав огня зенитной артиллерии и атак наших истребителей, самолеты сбросили бомбы с большой высоты. В то же время фашисты открыли огонь из тяжелых орудий. Фарватер был у них пристрелян, и снаряды стали ложиться то по носу, то по корме «Курска», который шел на буксире у тральщика «Щит». Транспорт «Белосток» уже ушел вперед и был у боковых ворот.
Бычков понял, что многое теперь зависит от него, и прибавил скорости. Катер-охотник распустил пушистый хвост бело-серого дыма, чтобы закрыть транспорты и тральщик дымовой завесой. Часть фашистской артиллерии стала бить теперь по катеру. Но Бычкова беспокоил не только огонь вражеской артиллерии, он знал, что катер-охотник не [116] такая уж большая цель, чтобы в нее можно было попасть с первого же залпа, его больше всего беспокоило то, что дымовой завесы явно не хватит прикрыть корабли на всем их переходе в базу.
Но в то время, когда дымовая завеса была уже на исходе, из бухты вышли два катера-охотника. Обгоняя их, выскочило звено торпедных катеров, поднялся с аэродрома самолет-разведчик. Теперь на фарватер нанесло столько дыма, что не видно стало ни кораблей, ни транспортов.
В действие вступила и наша береговая артиллерия, она открыла сосредоточенный огонь по батареям фашистов.
В воздухе дрались «яки» с «мессершмиттами», пушки береговой обороны перестреливались с батареями противника; катера-охотники и торпедные катера, распустив веера дыма, сновали по фарватеру. А корабли конвоя медленно передвигались к Севастополю.
Борьба за транспорты продолжалась и во время стоянки их в базе.
Огромные клубы дыма окутывают бухту и стоящие в ней корабли. Но порывистый ветер разрывает и уносит в море дымовую завесу, открывая корабли и причалы. Снова клубы серого дыма, поставленные кораблями, стелются над бухтой. Ровно гудят патрульные самолеты-истребители, запрокинули в небо свои стволы пушки зенитных батарей. Эта борьба за сохранность транспортов длится до тех пор, пока они разгружаются у пристани, принимают раненых и эвакуируемых и снова выходят из порта за кромку минного поля.
Проводив транспорты до боновых ворот, у входа на внутренний севастопольский рейд, катер Бычкова возвращается к себе в бухту.
Иван Иванович Дзевялтовский устал и замерз после бессонной беспокойной ночи, проведенной на мостике, но, несмотря на это, он в приподнятом настроении: задание выполнено.
Старший матрос Чиликов приносит ему завтрак и достает неизменную фляжку. Эта дюралевая аккуратно обшитая войлоком фляга никогда у него не пустовала. Только ему одному известным способом он всегда умел наполнять ее.
Но Иван Иванович отрицательно трясет головой.
— Нет, нет, только спать... спать...
Мы теперь больше работаем ночами и отдыхаем днем. Ночью приходят с Кавказа транспорты с войсками и продовольствием, [117] ночью приходят и боевые корабли — крейсеры и эсминцы. Ночь для нас сейчас лучший союзник.
Принимая в конце дня оперативное дежурство по штабу соединения от капитана 2 ранга Федоренко, читаю записи в вахтенном журнале:
«В 6.00 тяжелая артиллерия противника обстреляла Севастополь и фарватер.
В 7.00 вошли в базу транспорт «Белосток» и тральщик «Взрыватель» и транспорт «Курс» на буксире у тральщика «Щит».
Ну и хорошо, раз все закончилось благополучно.