Глава пятнадцатая

Фашистские войска прорвались в Крым. 11-я армия Манштейна хлынула на юг, в широкие степи. Войска 51-й армии Крымского фронта с тяжелыми боями отходили на Керченский полуостров и заняли Акмонайские позиции; разрозненные части Приморской армии с ожесточенными боями пробивались к южным предгорьям Крыма, к Севастополю самостоятельно.

Севастополь являлся, как известно, главной базой Черноморского флота с мощной береговой и противовоздушной обороной и был полностью защищен с моря. Но оборонительных укреплений с суши не имел, хотя к обороне и готовились.

К строительству сухопутных рубежей командование флота приступило в первых числах июля, и к моменту прорыва немцев в Крым они были в основном закончены.

Сухопутных войск в Севастополе в это время не оставалось. Тридцатого октября, когда немцы были уже в Крыму, оборонительные рубежи на подступах к Севастополю заняли части морской пехоты, созданной из матросов учебных отрядов и курсантов военно-морских училищ, всего около двадцати одной тысячи человек. Они и приняли первый удар фашистских войск. Немцы стремились отрезать путь Приморской армии, отступавшей к Севастополю, и с ходу, силами передовых частей, при поддержке большого числа танков и авиации, взять Севастополь.

Морскую пехоту поддержали артиллерийским огнем корабли флота, стоявшие в Севастопольской бухте. Пушки мощных береговых батарей были повернуты в сторону суши, в воздух поднята авиация. Комендант береговой обороны генерал-майор П. А. Моргунов возглавил сухопутную оборону. Территория, прилегающая к Севастополю, была разделена на три боевых сектора. Заранее были пристреляны все рубежи.

Севастополь был готов к встрече с врагом.

Тридцатого октября ворвавшиеся на крымскую землю передовые отряды фашистов наткнулись на первую флотскую часть, расположенную севернее деревни Николаевка. Это была 54-я батарея береговой обороны главной базы под командованием лейтенанта И. И. Заики. Она первой из флотских частей открыла огонь по танкам и пехоте противника.

День 30 октября был очень тревожным. В городе уже накануне было введено осадное положение. А в 16 часов [83] 35 минут в Севастополь донесся отдаленный гул орудий. Жителям уже знакомы были эти характерные залпы морских батарей. Так началась оборона Севастополя.

Бой батареи с превосходящими силами противника длился три дня. Батарея не только героически оборонялась, но и наносила сильные удары по врагу; было уничтожено шестнадцать вражеских танков, семь автомашин и много живой силы противника.

2 ноября в 16 часов 40 минут командир батареи передал в штаб флота по радио последнее донесение: «Противник прорвался на позиции батареи. Связь кончаю...»

Батарея выполнила свой долг. Командир приказал бойцам отходить из горящих развалин, а сам с политруком Муллером остался прикрывать отход.

Командование флотом следило за неравным боем, и сюда в критический момент были направлены тральщик «Искатель» и два катера-охотника.

Корабли подошли к месту расположения батареи уже с наступлением сумерек. На высоком берегу видно было огромное зарево — горела Кача.

В ноябре быстро темнеет и ночи становятся холодными. Дул порывистый свежий норд-ост, поднимая темную тяжелую волну. Корабли прижимались к крутому берегу, где было значительно тише, и с тральщика приготовились спускать шлюпки. Катера-охотники № 031 и 061 подошли еще ближе к берегу. Глухов стоял на мостике, широко расставив ноги, одетый по-зимнему, и внимательно всматривался в приближавшийся берег. А там, то затихая, то ярко вспыхивая, бушевал пожар на разрушенной батарее. Беспрерывно перекрещивались в воздухе нити трассирующих пуль. Осветительные лампы-ракеты вспыхивали и повисали в воздухе, бросая вниз нестерпимо яркий голубой свет. И тогда Глухову казалось, что и тральщик и катера-охотники хорошо видны с берега на поверхности пустынного моря.

Первой подошла к берегу шлюпка с катера Глухова с боцманом. Включив фонарик, боцман сигналами Морзе дал опознавательные. Это был рискованный шаг: сигналы могли заметить гитлеровцы и открыть по шлюпке огонь. Но батарейцы быстро ответили, и шлюпка, поднявшись на гребне волны, легко выскочила на берег.

Когда вернулась первая шлюпка, доставившая раненых, Глухов решил подойти на катере-охотнике еще ближе к берегу. Завели моторы и не успели дать ход, как зеленая [84] ракета повисла над морем и стала медленно опускаться. С берега по катеру ударил шквальный огонь из пулеметов и автоматов, но на берегу оставались бойцы батареи, и шлюпка снова пошла туда.

Немцы открыли артиллерийский огонь по стоящим неподвижно кораблям. Появились раненые, однако тральщик и катера не уходили. Ухватившись за поручни, не шевелясь, стоял Глухов, всматриваясь в прибрежную полосу. Трассы синие, зеленые, красные вспарывали воду, поднимая всплески темной воды.

На корме катера разорвалась мина. Осколком ранило командира катера лейтенанта Осадчего.

Ветер с берега нес дым батареи, и он, как завесой, закрывал катер.

С тральщика «Искатель» капитан-лейтенант Паевский передал на катера сигнал: «Задача выполнена, немедленно отходить Севастополь».

Когда последняя шлюпка подошла к борту охотника и черный, грязный, закопченный матрос, влезая на палубу, прохрипел: «Свои, братки!» Глухов спросил помощника командира:

— Сколько?

— Двадцать восемь человек, — тихо ответил тот.

Катера-охотники в непроглядной ночи, не отвечая на огонь немцев, отошли от берега и легли курсом на Севастополь.

...Кровопролитные бои шли по всей передовой линии обороны Севастополя. В бой вступили мощные башенные батареи береговой обороны. Огонь вели пушки главного калибра линейного корабля «Парижская коммуна», крейсеров «Червона Украина» и «Красный Крым», лидера «Ташкент», эсминцев и тральщиков.

После захвата фашистами степного Крыма Севастополь стал осажденной крепостью. Сотни вражеских самолетов, взлетев с захваченных крымских аэродромов, повисли над городом и бухтой. А у пристаней и причалов, на рейде на бочках и якорях было полно кораблей.

Корабли эскадры представляли замечательную цель для фашистской авиации. Поэтому по решению командующего 31 октября ночью ушли на Кавказ линейный корабль «Парижская коммуна», крейсер «Слава», лидер «Ташкент», эсминец «Сообразительный», а через несколько часов фашистская авиация нанесла массированный удар по бухтам и гаваням. Усердно бомбили фашисты место стоянки линкора, где была оставлена на воде маскировочная сеть. [85]

В Севастополе остались лишь крейсеры «Червона Украина», «Красный Крым» и несколько миноносцев. Полностью со всем штабом и кораблями оставалось наше соединение: тральщики, катера-охотники и приданный нам дивизион торпедных катеров.

День 1 ноября крепко запомнился и нам. Фашистские самолеты, не найдя больших кораблей эскадры, набросились на нашу Стрелецкую бухту. Штаб соединения по-прежнему располагался на берегу бухты в двухэтажном каменном здании. Рядом в бухте стояли тральщики и катера-охотники.

Протяжно и тревожно завывали сирены в городе, им отозвались наши корабли: группа горбоносых «Ю-88» быстро приближается. С набережной все бегут на корабли и в укрытие. Но какие у нас тогда были убежища! На берегу в грунте выкопана траншея, в нее вниз ведут несколько ступенек. Но грунт в этом месте оказался песчаный, потолок еле держится, и при взрывах струи песка сыплются на голову. Поэтому мы предпочитали укрываться в открытых щелях. Отсюда хорошо видно, как заходит первая «девятка» самолетов. Они надвигаются все больше и больше, затем валятся на крыло и сыплют черные бомбы.

В первый момент их отлично видно: набирая скорость в падении, они несутся, кажется, прямо на наши головы. Втягиваешь голову в плечи, ждешь. Пронзительный свист, взрыв-толчок, горячая волна воздуха и шипящие осколки. Взрывы следуют один за другим, градом падают камни. А следующая «девятка» уже на подходе. Неотвратимо, как во сне, в кошмаре, идут и идут самолеты.

Стреляют с кораблей и катеров, с береговых пулеметных установок, грохот, треск и взрывы потрясают воздух и землю, и все сливается в какой-то словно подземный гул.

Так продолжалось в течение часа. И все-таки большого ущерба этот налет не причинил. БТЩ «Взрыватель» получил надводные пробоины, да поврежден был сторожевой катер № 0140. Но эта бомбежка заставила нас тщательней рассредоточивать, укрывать корабли и строить более солидные убежища.

Особенно тяжело было на сухопутном фронте. Наступили по существу критические дни для Севастополя. Все людские резервы, способные воевать на суше, были брошены на передовую. Больше никого нельзя было послать. Разрозненные части Приморской армии еще с боями пробивались через горы к Севастополю. [86]

А немцы стремились с ходу захватить черноморскую крепость. Из документов, найденных у пленных, было установлено, что Гитлер приказал овладеть Севастополем к 1 ноября.

7 ноября я дежурил по штабу соединения. День был напряженный и очень насыщен событиями. Фашисты продолжали рваться к городу, шли ожесточенные бои. Поздно вечером мне позвонил по телефону инструктор политотдела С. И. Аверчук. Это был, пожалуй, самый молодой и энергичный из политработников соединения. Человек с большим чувством достоинства и такта. Его мы знали больше других, так как часто он выходил на боевые операции на кораблях в море, интересовался работой штаба.

Аверчук рассказал, что в Москве был парад на Красной площади, на торжественном заседании выступил Сталин. Значит, Москва живет!

В этот день была получена телеграмма Верховного Главнокомандования: «Севастополь не сдавать ни в коем случае и оборонять его всеми силами». Решением Ставки был создан высший орган обороны — Севастопольский оборонительный район, или сокращенно СОР, во главе с командующим Черноморским флотом вице-адмиралом Ф. С. Октябрьским и членом Военного совета Н. М. Кулаковым.

А еще через несколько дней у нас на КП побывал начальник политотдела Бобков. Он всегда был в отличном настроении, даже в самые трудные для Севастополя минуты был полон оптимизма и вселял дух уверенности в других. У него было открытое лицо и располагающая улыбка.

Бобков рассказал офицерам о героическом подвиге моряков-черноморцев.

7 ноября утром группа боевого охранения из пяти моряков 18-го батальона морской пехоты заняла позиции на высоте у деревни Дуванкой. И когда показались на дороге семь фашистских танков, они вступили в бой. Три танка уничтожили, остальные повернули вспять. Потом появилось еще пятнадцать танков. В неравном бою несколько машин было подбито, а когда кончились бутылки с горючей смесью, моряки бросились с последними гранатами под танки. Ни один не прошел, но и все пять героев-моряков погибли. Они отдали жизнь, но не пропустили врага.

И мне вспомнились звонкие, как медь корабельной рынды, слова поэта еще времен гражданской войны:

Я хорошо знал места, где шли ожесточенные бои, где погибли теперь политрук Фильченков и его товарищи — матросы Цыбулько, Паршин, Красносельский и Одинцов. В плодородной долине вдоль торопливой речки Бельбек тянулось большое селение Дуванкой. До войны, возвращаясь из Симферополя, мы часто проезжали здесь на машине. С крутой горы над селом можно было увидеть полоску синего моря и мачты далеких кораблей.

А в широкой долине зеленели большие фруктовые сады. И справа на крутых высотах, где стояли сейчас насмерть черноморские матросы, цвели в великом множестве белые пахучие ромашки. Словно снежный огромный ковер, подступали ромашки к дороге. А ныне цветут там на склоне гор красные, красные маки.

Отлично дралась флотская авиация. Самолеты-штурмовики майора Губрия уничтожали фашистов на переднем крае, а те не выдерживали их натиска. Здорово дрались истребители. Эскадрилья капитана Аксенова сбила двадцать семь самолетов противника. В этой эскадрилье каждый летчик имел на своем боевом счету по нескольку сбитых самолетов. А летчики Рыжов, Савва, Карасев и Иванов проявили высшее мужество: они таранили самолеты фашистов. Причем Яков Иванов сделал это дважды. Ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Нашим катерам-охотникам и самолетам, оборонявшим Севастополь, частенько приходилось выручать друг друга. Катера тралили на фарватерах, днем и ночью несли дозоры, искали подводные лодки, конвоировали транспорты. Основным их противником по-прежнему оставалась фашистская авиация. Самолеты дерзко нападали на тральщики и катера-охотники, а они не имели сильной зенитной артиллерии. Часто на помощь катерам-охотникам поднимались с аэродрома наши истребители.

...Самолетов в осажденном Севастополе было не так много, и каждый из них дрался за десятерых. Так было и на этот раз. Зимнее солнце только выбралось из-за окружающих Севастополь гор, когда над базой появился фашистский самолет-разведчик. Он шел на большой высоте, и огонь зенитных батарей не мог достать его. В Севастопольской бухте стояли в это время прибывшие ночью транспорты и боевые корабли. В воздухе патрулировали [88] два советских истребителя. Ведущий старший лейтенант Семен Карасев, обнаружив вражеский самолет, производивший разведку и фотосъемку, пошел на сближение.

Увидев наш истребитель, «юнкерс» хотел улизнуть, но Карасев пошел наперехват и навязал ему бой. На «юнкерсе» сидел, видимо, опытный летчик, он умело маневрировал, и поединок затянулся. Три раза выходил в атаку Карасев, на четвертом заходе он нажал до отказа гашетку, но выстрелов не последовало. Весь боезапас был расстрелян, на исходе был и бензин, так как Карасев с рассвета патрулировал над базой. А враг, словно понимая это, вел бой, увлекая самолет Карасева все дальше в море. «Уйдет! Со всеми данными уйдет», — думал Карасев.

Он чувствовал, что это опытный разведчик, упускать его нельзя, и решил идти на таран. Карасев зашел фашистскому «юнкерсу» в хвост. Тот дал полный газ.

— Врешь, не уйдешь! — крикнул, не слыша самого себя. Карасев и, выжав всю скорость из своего «яка», ударил бешено вращающимся пропеллером по хвосту «юнкерса».

Замечательный «як», десятки раз пробитый и израненный, задрожал, Карасев успел увидеть, как опрокинулся куцый «юнкерс», как, блеснув на солнце, раскрылись три парашюта. За спиной Карасева был Севастополь. Он хотел дотянуть до своего аэродрома. Но самолет било и трясло, как в лихорадке, сваливало в крутой штопор. Блеснула зеленая вода, освещенная солнцем, стеной приближаясь к самолету. Потом Карасев почувствовал толчок, словно самолет развалился, и его с силой выбросило из кабины. Карасев резко дернул кольцо, но парашют почему-то не раскрылся. Засвистел ветер в ушах, тело закружило в воздушном потоке. Карасев падал с высоты шесть тысяч метров. У него хватило самообладания рвануть запасное кольцо — на этот раз парашют раскрылся. Карасева сильно встряхнуло, и он закачался над куполом. Под ним была бесконечная равнина моря, а рядом на востоке лежала крымская родная земля и аэродром Кача (сейчас захваченный немцами), куда впервые пришел служить светлоглазый, улыбчивый юноша Семен Карасев.

Но вот жесткий удар о твердую зеленую воду, и внезапно наступила тишина. Карасев попытался освободиться от лямок и отстегнуть парашют, но пальцы не слушались. Парашют, надуваясь ветром, как парус, тащил Карасева в открытое море. Его напарник, летчик Иванов, снизившись, кружил над ним, не имея возможности помочь. [89]

Долго бы еще пришлось Карасеву плыть, захлебываясь в холодной воде, если бы из Севастополя не наблюдали за этим боем.

Лейтенант Владимир Москалюк только недавно вернулся из дозора, ошвартовал свой катер у пирса и спустился к себе в каюту. В это время все находившиеся на верхней палубе заметили необычный бой в утреннем небе, гибель самолетов и падающие в море парашюты. И через несколько минут лейтенант Москалюк уже шел на своем катере-охотнике туда, где кружил низко над водой самолет Иванова.

Катер-охотник подошел к плававшему в воде летчику, матросы ловко подняли его, бросив концы, и через несколько минут Карасев, завернутый в одеяло, лежал в носовом кубрике. Весело гудели на полных оборотах моторы, катер-охотник возвращался в базу.

Вернувшись, Москалюк доложил, что летчик Карасев в добром здоровье находится в нашей санчасти.

— Где же немецкие летчики, выбросившиеся на парашютах? — спросил начальник штаба Морозов. Москалюк отрапортовал:

— Не обнаружил... видимо, утонули...

Вскоре санитарная машина прибыла из штаба ВВС за старшим лейтенантом Карасевым. Он стоял в полосатой морской тельняшке, бушлате и флотских брюках на крыльце нашего штаба, курил и улыбался. После растираний в санчасти он уже успел познакомиться с начальником штаба и контр-адмиралом. Пообедал в салоне и теперь жмурился на полуденном солнце.

— Карась-то ведь рыба, а вы думали, что я утонул, — шутил он с приехавшим врачом, который немедленно стал прощупывать его пульс. — Пульс что надо... а вот машину свою потерял, это жалко. Будет мне от хозяина, — добавил Карасев.

Севастопольские летчики очень уважали и любили своего «хозяина» — прекрасного летчика, храброго и умелого руководителя, не раз участвовавшего в штурмовках переднего края обороны немцев, командующего ВВС флота генерала Острякова. Он действительно был хозяином воздуха, когда, отрываясь от земли, взлетал ввысь его острокрылый самолет.

На другой день в сатирическом отделе «Рында» в газете «Красный черноморец» было напечатано объявление: «Черноморский летчик старший лейтенант Карасев дает уроки [90] подводного плавания специально для господ фашистских летчиков со скидкой с высоты 6500 метров».

Этот таран летчика Карасева сделал большое дело. Он словно подтвердил решимость севастопольских летчиков не упускать врага ни при каких обстоятельствах. И еще надо сказать: после знаменитого русского летчика Нестерова, впервые применившего воздушный таран, только наши советские авиаторы блестяще применяли этот прием. Ни один зарубежный летчик по сей день не решился на воздушный таран.

Кризис под Севастополем миновал 9 ноября. Немцы, понеся большие потери, остановились.

Этот первый натиск фашистов, может быть, самый опасный для Севастополя, был отбит только своими силами, благодаря исключительной стойкости и мужеству моряков Севастопольского гарнизона — морской пехоты, как их называли теперь, благодаря мощному огню береговых батарей и корабельной артиллерии, самоотверженной борьбе флотской авиации.

Но, получив чувствительный отпор, немцы не успокоились. Не овладев Севастополем с ходу, они перешли к подготовке планомерного наступления. Началось, оно утром 11 ноября. Главный удар фашисты теперь наносили вдоль ялтинского шоссе. И снова железная стойкость и массовый героизм севастопольцев сорвали и это наступление. Оборона у нас теперь была устойчивой, прибыли воинские соединения с Большой земли, пробились в Севастополь части Приморской армии, где ее доукомплектовали. Корабли «Красный Крым», «Червона Украина» и береговые батареи снова били врага. Сильно досаждали фашистам корабельная артиллерия и батареи береговой обороны. Успешный огонь вели крейсеры «Красный Крым» и особенно «Червона Украина». В течение трех дней с 10 по 12 ноября было уничтожено много техники и живой силы противника. Поэтому фашистское командование бросило против кораблей свою бомбардировочную и торпедоносную авиацию. Самолеты специально охотились за крупными кораблями. Показательна в этом отношении история с линкором «Парижская коммуна». Первый раз его пытались разбомбить в Севастополе в конце октября. Командование флотом предугадало это, линкор ушел на Кавказ, а на следующий день фашистские самолеты бомбили покинутое место стоянки, бомбили средства маскировки, оставленные на воде. [91]

Второй раз, когда линкор стоял в Новороссийске, его обнаружила воздушная разведка. Линкор ночью ушел в море, а днем был нанесен массированный удар по причалам и месту стоянки линкора.