Позади — Москва
Пребывание в тыловом Балашове оказалось коротким. По приказу, полученному из Москвы, штабу нашей дивизии следовало сдать дела и срочно выехать в район Мценска, на Орловщину, где предстояло сформировать и возглавить 6-ю резервную авиационную группу Верховного Главнокомандования. Простившись с боевыми товарищами, 3 октября 1941 года на транспортных самолетах управление расформированной 15-й смешанной авиадивизии взяло курс к линии фронта.
Прифронтовой Мценск встретил нас хмурыми клубящимися в холодном осеннем небе облаками, серой, всклокоченной лентой реки Зуши, темными и неприглядными улицами с низкими кирпичными и деревянными домами. Приземлились на полевом аэродроме — и тут же недобрая весть: механизированные подразделения гитлеровцев, оказывается, в Орле, отстоящем от Мценска на несколько десятков километров. Не порадовало и хозяйство, которое предстояло сформировать. В шести полках, вошедших на первых порах в резервную группу, насчитывалось 75 самолетов МиГ-3, Як-1, Ил-2 и Пе-2. Самолеты неважно выглядели, многие из них требовали если не капитального, то среднего ремонта. И лишь по нескольку боевых машин каждого типа поступило с заводов с новыми моторами.
С мценского аэродрома действовал своими девятью истребителями Як-1 только один полк — 425-й истребительный авиационный, а остальные полки базировались на удалении 50–100 километров в районе других населенных пунктов Орловской области. Единственным средством связи с ними, как выяснилось, были самолеты У-2. [54]
Полная неразбериха царила в приданных нам батальонах аэродромного обслуживания. Тыловики не имели точных данных об этих подразделениях, не знали даже, что там происходит. Так что сразу же назначенный командиром 6-й резервной авиационной группы А. А. Демидов, начальник штаба подполковник Л. Г. Кулдин, начальник политотдела М. А. Лозинцев и я, назначенный заместителем командира группы по политчасти, полетели в полки, чтобы установить их истинное состояние, боевые возможности, моральный дух авиаторов, помочь организовать в частях политическое, материально-техническое обеспечение, словом, наладить работу теперь уже 6-й резервной авиагруппы.
А из полков и батальонов аэродромного обслуживания вести приходили нерадостные. Почти все они испытывали перебои в снабжении боеприпасами, продовольствием, горючим, запасными частями к самолетам и аэродромной технике. Своими силами, то есть имеющимися в наличии автомобилями, а также на колхозных подводах доставляли к самолетам собранные по разбитым дорогам боеприпасы, горючее с других аэродромов. Так же в колхозах с большим трудом доставали продовольствие, готовили пищу на кострах. В батальонах полностью иссякли все резервы запчастей, что задерживало ремонт и восстановление боевой техники.
В таких вот крайне неблагоприятных обстоятельствах мы приступили к руководству 6-й резервной авиагруппой ВГК.
Мценский аэродром в те дни представлял собой бойкое место. С востока сюда одна за другой приземлялись транспортные машины, тяжелые бомбардировщики, доставляющие войска и боевую технику 1-го гвардейского стрелкового корпуса. С запада перелетали выходившие из-под удара авиаполки Брянского фронта. Неисправные машины садились с ходу, с прямой, иные из них плюхались на живот, не выпуская шасси, загораживали посадку для других самолетов, загромождали летное поле. Приходилось принимать экстренные меры, чтобы не допустить аварий, столкновений самолетов, чтобы сохранить дееспособность аэродрома.
Правильно понять всю сложность фронтовой ситуации можно, только представив себе общую панораму боевых действий на данном, западном, направлении. Наши войска, прикрывающие пути на Москву, вели в эти дни кровопролитные и неравные бои. Танковая группа Гудериана, прорвав оборону на левом фланге Брянского фронта, смяла наши [55] слабые танковые бригады, вынудила отступить конницу генерала Белова, и уже за два первых дня октябрьского наступления немцы прорвались вперед почти на 100 километров. 24-й моторизованный корпус гитлеровцев, захватив Орел, шел дальше на Тулу. Другой вражеский моторизованный корпус — на Брянск. Упорное сопротивление наших войск, контрудары оказались не в силах сдержать этот натиск. Нарушилось управление войсками фронта, а с его штабом Ставка уже не могла связаться.
Утром 4 октября, когда мы вступили в командование 6-й резервной авиагруппой ВГК, уже совершенно определенно обозначилась танково-моторизованная подкова войск противника, движущаяся с юга и с севера на Вязьму. Над тремя армиями Западного фронта (16, 19, 20-й) и над двумя армиями Резервного фронта (32-й и 24-й) нависла угроза окружения.
Немецкие танки ворвались в Вязьму во второй половине дня 6 октября, а к исходу дня западнее города попали в окружение войска пяти наших армий Западного и Резервного фронтов. Возникла прямая угроза прорыва врага к Москве по Минскому и Варшавскому шоссе.
Пройдут годы, и нам станут известны многие документы третьего рейха, высказывания его главарей, дневники, воспоминания гитлеровских генералов. В день прибытия нашего штаба во Мценск, 3 октября 1941 года, Гитлер, оценивая события тех дней, заявил по радио: «Враг уже разбит и никогда больше не восстановит своих сил». Гитлеру и его многим сподвижникам казалось, что поставленная перед группой армий «Центр» задача в основном выполнена и в ближайшее время Москва падет.
Начальник штаба сухопутных войск вермахта генерал-полковник Ф. Гальдер в своем дневнике в эти же дни записал: «Операция «Тайфун» развивается почти классически. Танковая группа Гудериана, наступая через Орел, достигла Мценска, не встречая никакого сопротивления. Танковая группа Гепнера стремительно прорвалась через оборону противника и вышла к Можайску. Танковая группа Гота достигла Холма, подойдя, таким образом, к верхнему течению Днепра, а на севере продвинулась до Белого. Противник продолжает всюду удерживать неатакованные участки фронта, в результате чего в перспективе намечается глубокое окружение этих групп противника».
Ставка Верховного Главнокомандования в целях укрепления обороны на юго-западных подступах к столице принимает ряд решений. В частности, срочно формируется 1-й [56] гвардейский стрелковый корпус под командованием генерала Д. Д. Лелюшенко. С оперативной группой штаба корпуса генерал Лелюшенко также расположился во Мценске. В ночь на 4 октября сюда же прибыл первый эшелон 4-й танковой бригады полковника М. Е. Катукова.
Утром 6 октября бригада вступила в бой против 150 танков Гудериана. «Южнее Мценска, — признает генерал Гудериан, — 4-я танковая дивизия была атакована русскими танками, и ей пришлось пережить тяжелый момент. Впервые проявилось в резкой форме превосходство русских танков Т-34. Дивизия понесла тяжелые потери. Намеченное быстрое наступление на Тулу пришлось отложить...»
Тем временем над аэродромом все чаще стали появляться вражеские бомбардировщики, скрываясь в нижней кромке облаков. К счастью, бомбили они неточно, словно бы наспех. Серии бомб ложились в стороне от самолетных стоянок, и потерь мы не понесли.
В Мценск в эти дни прибыл командующий ВВС Красной Армии генерал П. Ф. Жигарев. Он лично руководил боевыми действиями ВВС на этом направлении и поставил нашей 6-й РАГ задачу: прикрыть выгрузку войск 1-го гвардейского стрелкового корпуса в районе Горбачево, Чернь, Мценск. Генерал Жигарев устным распоряжением подчинил нам и авиачасти, прилетевшие из-под Брянска.
Быстро уточнив их состав, количество исправных самолетов, мы в штабе группы тут же включили все части в боевую работу. Но к вечеру на аэродром приземлился генерал Г. П. Кравченко — командир соединения, в которое входили переданные нам авиачасти, один из первых наших дважды Героев. А на следующий день, не поставив генерала А. А. Демидова в известность, рано утром командир поднял свою группу в воздух и увел ее на другой аэродром.
Нам от генерала Кравченко остались неисправные машины, которые мы с благодарностью приняли на баланс: техники и механики 425-го истребительного авиаполка использовали их для запчастей, некоторые взялись даже отремонтировать.
...А враг рвался к Москве. Мы хорошо понимали это, наблюдая с воздуха, как движутся войска противника в восточном направлении. В те дни, когда наша 6-я РАГ формировалась во Мценске с тем, чтобы затем встать на защиту столицы, Геббельс выступал по радио с заявлением, что война на востоке уже выиграна, а Красная Армия фактически уничтожена.
Рано, однако, стала трубить нацистская пропаганда в [57] рог победы. К середине октября на всех главных оперативных направлениях на подступе к Москве развернулись ожесточенные сражения. В эти дни мы, политработники, разъясняли во всех подразделениях резервной авиагруппы постановление Государственного Комитета Обороны о введении в столице и ее пригородных районах осадного положения.
Ко всем воинам, защищающим подступы к столице, обратился Военный совет Западного фронта. «Товарищи! — говорилось в обращении. — В час грозной опасности для нашего государства жизнь каждого воина принадлежит Отчизне. Родина требует от каждого из нас величайшего напряжения сил, мужества, геройства и стойкости. Родина зовет нас стать несокрушимой стеной и преградить путь фашистским ордам к родной и любимой Москве. Сейчас, как никогда, требуется бдительность, железная дисциплина, организованность, непреклонная воля к победе и готовность к самопожертвованию».
Центральные газеты, радио, газета «Красноармейская правда» — орган Западного фронта — призывали защитников Москвы остановить ненавистного врага во что бы то ни стало, рассказывали о подвигах воинов, совершаемых на подступах к столице. «Обескровить, остановить и разгромить захватчиков!» — так гласил приказ Родины, призыв партии.
Нашей авиационной группе тогда была поставлена задача: не давать немцам беспрепятственно и быстро выдвигать свои резервы к полю боя, уничтожать их авиацию, танки, артиллерию, транспорты с боеприпасами и горючим. И всеми формами партийно-политической работы (а они диктовались конкретно сложившейся на каждый день фронтовой обстановкой) мы добивались, чтобы каждый авиатор знал, что он обязан делать в эти критические дни, понимал всю ответственность, которая ложится на его плечи.
На первый план, как и прежде, я выдвигал личную примерность коммунистов и комсомольцев. Но резервная авиагруппа только создавалась, партийные и комсомольские организации находились в стадии формирования, поэтому все усилия политработники авиагруппы сосредоточили на подразделениях — создании там прочного партийного ядра, обеспечении авангардной роли коммунистов в боевой работе, достижении ими наиболее эффективных конечных результатов.
Навсегда запомнился мне тот день, 6 октября, о нем потом вспоминал и Гудериан. Утром разведка, которую мы [58] вели непрерывно, обнаружила, что от Орла к Мценску растянутой колонной движется более ста немецких танков с мотопехотой и артиллерией. Командир 6-й РАГ генерал Демидов тотчас же сообщил об этом генералу Лелюшенко и полковнику Катукову. В дальнейшем действия развивались следующим образом.
Пока танки, мотопехота и артиллерийские батареи врага продвигались к мценскому рубежу обороны, проходящему вдоль реки Зуши. в небе появилось до сорока вражеских бомбардировщиков. Мощная поддержка наземных войск! И вот бомбардировщики делают первый заход и бомбят... наш ложный передний край. Генерал Лелюшенко и полковник Катуков распорядились накануне оборудовать подбитые фашистские танки, артиллерийские орудия, автомашины, слегка замаскировать их, отрыть траншеи, окопы, и фашисты клюнули на удочку. Второй заход бомбардировщиков вновь пришелся по ложному рубежу, и лишь третий удар они нанесли по боевым порядкам настоящей обороны.
Отбомбившись, самолеты противника ушли в направлении Орла. За ними по ложному рубежу обороны ударила вражеская артиллерия. Развернутые в боевой порядок, в атаку ринулись около пятидесяти танков. Не встретив сопротивления на первом «рубеже» обороны, увеличивая скорость, они атаковали второй рубеж.
В эти минуты по танкам и мотопехоте гитлеровцев ударили наши штурмовики; в упор расстреливая броневые машины и пушки фашистов, вступил в бой 1-й гвардейский стрелковый корпус. Около тридцати танков, более полка пехоты потеряли тогда гитлеровцы.
А сражение на подступах к Мценску продолжалось. Во второй половине дня к наступающим гитлеровцам подтянулось подкрепление, активно их поддерживала и авиация. Появилась угроза прорыва нашей обороны, продвижения врага на Тулу. И вот в самый разгар противоборства в тылу фашистов вдруг появились наши Т-34. Догоняя наступающие вражеские танки, они с ходу, в упор стали расстреливать их. Это возвращалась из района Орла разведывательная группа из восьми танков под командованием командира танковой роты старшего лейтенанта А. Ф. Бурды. Атака разведгруппы резко изменила обстановку на поле боя: обороняющиеся части, воспользовавшись замешательством врага, пошли в контратаку. Наступление на Мценск было приостановлено.
С новой силой бои развернулись 9 октября. Утром, чуть свет, начался артиллерийский обстрел позиций наших обороняющихся [59] войск, передний край подвергся бомбардировке тридцати «юнкерсов» и снова пошли в наступление танки. Ошеломляюще подействовали на гитлеровских солдат и офицеров вступившие в бой «катюши» — наше новое секретное оружие.
Едва ли не с утренней зарей вступили в бой и мы. Бесстрашно громили врага наши штурмовики на грозных Ил-2, вооруженных реактивными снарядами. Следует заметить, что Ил-2 обладал не только мощным оружием, но и хорошей маневренностью, большой живучестью за счет броневой защиты.
Как-то командир звена младший лейтенант П. И. Михайлов привел после боя свой самолет с семью снарядными и несколькими пулеметными пробоинами. Обе плоскости самолета были неузнаваемо изрешечены, тяга элеронов перебита, и все-таки Ил-2 выдержал, дотянул, как мы говорили, «на честном слове и на одном крыле» до своего аэродрома. Вслед за ним сержант И. П. Вовкогон привел свой штурмовик: после нападения на вражеский аэродром в машине было шесть снарядных и сто восемь пулевых пробоин! После осмотра этого полуразрушенного «ила» я гут же возле самолета объявил сержанту Вовкогону сердечную благодарность за мужество и находчивость, проявленные в бою, и ходатайствовал о его награждении.
В те дни в 6-й РАГ насчитывалось около тридцати Ил-2. Вместе с другими самолетами это составляло немалую силу. Уверенные в замечательных боевых качествах своих грозных машин, летчики смело шли в атаки на любые объекты, становились надежными помощниками наземным войскам на поле боя.
Вот лишь несколько примеров поистине титанической работы штурмовиков. 9 октября звено под командованием парторга одной из эскадрилий 74-го штурмового авиаполка лейтенанта Г. М. Мошинца за один вылет уничтожило пять гудериановских танков, три бензоцистерны, а спустя два дня подбило более десятка самолетов, не успевших подняться в воздух. Сержант-пилот комсомолец Н. Чувин за девятнадцать боевых вылетов в район Тулы вывел из строя несколько танков, более десятка автомашин и четыре вражеских орудия. Летчик того же полка лейтенант К. Г. Котов во время разведки обил немецкий транспортный самолет, который при ударе о землю взорвался вместе с боеприпасами, предназначенными для передовых наступающих частей.
Примеры дерзкой смелости, отличного летного мастерства и товарищеской преданности показали пилоты и другого [60] полка, 299-го штурмового, — комсомольцы В. Я. Рябошапко, П. В. Дубина. Так, 5 октября под Орлом Рябошапко спас командира звена лейтенанта А. В. Якушева. Через пять дней примеру товарища последовал пилот Дубина. Он вывез с вражеской территории сержанта Вовкогона. На глазах у фашистов, под ураганным огнем Рябошапко и Дубина приземлились в поле рядом с подбитыми самолетами товарищей и забрали их в свои машины, выручая из беды.
Беседуя с летчиками, я, помню, задал им один и тот же вопрос: «Как вы решились на такой опасный шаг? Ведь знали, что идете на смертельный риск?»
Сержант Рябошапко с задором и озорством в глазах ответил:
— А я, товарищ военком, вспомнил суворовскую заповедь «Сам погибай, а товарища выручай!». Вот и решил действовать, как учил великий полководец!
Потом уже серьезно, без лукавства, он добавил:
— Как же я мог оставить командира на растерзание гадам фашистам!..
Сержант Дубина ответил сдержанно, без пафоса:
— Конечно, понимал, что могу и сам погибнуть, да только горело в сердце более сильное чувство, чем страк, — желание спасти боевого друга. Это и взяло верх. А кто из наших поступил бы иначе?..
Я посоветовался с генералом Демидовым, и обоих сержантов мы представили к награде.
В 6-й РАГ, как и в бывшей нашей дивизии, была своя газета-многотиражка. По старому опыту мы издавали и листовки о лучших воинах. Военкомы, политруки, агитаторы рассказывали как в печати, так и в беседах с авиаторами о героических поступках их товарищей. Популяризацию инициативы, положительного опыта передовых воздушных бойцов, внедрение его в боевую практику я по-прежнему считал важнейшей составной частью работы нашего партийно-политического звена, требовал, чтобы этому делу уделялось постоянное внимание, чтобы отличившихся своевременно поощряли, представляли к наградам, в арок и досрочно отмечали воинскими званиями.
Фронтовая обстановка, суровая реальность каждого дня войны помогали мне выработать свой подход к формам и методам воспитания авиаторов, изыскивать свои критерии оценки их деловых качеств. Эти качества, как известно, у людей неодинаковы. Я считал, что в каждом человеке следовало увидеть и оценить его не только слабые, но и сильные [61] стороны, делая упор именно на то, чем он силен, умея прощать мелочные недостатки.
В короткий срок нам удалось создать в штабе группы и в политотделе тот крепкий, здоровый микроклимат во взаимоотношениях, который никакими инструкциями не предусмотришь, но без которого в боевой обстановке просто не обойтись.
Удары по врагу 6-й резервной авиационной группы становились все масштабнее. 12 октября в центральной авиационной газете «Сталинский сокол» сообщалось: «В районе Орла идут ожесточенные бои. Фашисты, собрав на этом участке большие силы, пытаются прорвать нашу оборону. Части Красной Армии оказывают врагу упорное сопротивление... Блестящую операцию провели вчера летчики Н-ской части. Разведка обнаружила на аэродроме вблизи пункта О. большое скопление фашистских самолетов. С этого аэродрома немцы, видимо, намеревались произвести налеты на наши военные и промышленные объекты. Однако фашистам не удалось осуществить свой преступный замысел. Летчики подразделений капитанов Сентемова и Шинкаренко поднялись в воздух, взяв курс на вражескую авиабазу. Рядом последовательных атак было уничтожено и выведено из строя свыше 75 самолетов противника».
Скупые газетные строки много не раскрывают. Расскажу подробнее о том памятном боевом вылете.
...Стояла ненастная погода. Сильный порывистый ветер дул, не переставая, вторые сутки. Рваные клочья облаков бесконечной вереницей плыли над землей, сея холодный мелкий дождь. Наступила промозглая октябрьская ночь. Без сна и отдыха наши инженеры, техники и механики готовили самолеты к выполнению, как им стало известно, «особо важного задания». Никто не жаловался, не роптал на условия работы — каждый стремился сделать все от него зависящее, чтобы боевые машины утром поднялись на задание.
С рассветом же, когда на востоке едва определилась линия горизонта, командир 299-го штурмового авиаполка капитан С. Е. Сентемов послал в небо первую ракету. Во всех концах летного поля почти одновременно взревели моторы. Еще ракета — взлет!..
Загруженные до предела бомбами и снарядами, «илы» один за другим поднимались в воздух. Экономя горючее, они сразу ложились на курс и пристраивались к ведущим [62] на маршруте. С соседнего аэродрома к штурмовикам подошли истребители капитана Ф. И. Шинкаренко — они тоже были загружены бомбами. Истребителям предстояло на этот раз вместе со штурмовиками нанести внезапный удар по фашистскому аэродрому.
Группа шла к цели на малой высоте. Под крыльями самолетов пролетали орловские деревни, черные перелески, размытые дождями большаки и проселочные дороги. Ведущий группы старший лейтенант Андриан Остапов хорошо изучил маршрут полета и уверенно вел к цели. В его боевой биографии к тому времени уже насчитывались десятки штурмовок. Таких летчиков, как Останов, в полках в те дни осталось немного: одни погибли в первые дни войны, другие не возвратились с заданий при отступлении наших войск, а многие находились в госпиталях на излечении или по состоянию здоровья распрощались с небом.
Рядом с командиром группы летели лейтенант В. И. Белышев, младший лейтенант П. Михайлов, сержанты П. Дубина, И. Вовкогон, В. Рябошапко. Группу истребителей возглавлял заместитель командира 42-го истребительного авиаполка капитан Г. В. Зимин. С ним на задание шли самые опытные в полку воздушные бойцы — командир эскадрильи старший лейтенант Н. И. Власов, комиссар подразделения Н. Д. Рузин и командир звена младший лейтенант А. Г. Котов.
За линией фронта, ошеломленные неожиданным появлением в ненастную погоду летящих с пронзительным воем на низкой высоте самолетов, фашисты шарахались в стороны, падали, прижимаясь к земле. Вражеские зенитки не успевали открыть прицельный огонь — трассы их снарядов проносились уже за хвостами самолетов.
Над аэродромом первой появилась тройка истребителей. Перестроившись в правый пеленг, Зимин со своей группой сначала ударил по дежурным самолетам, чтобы не дать им возможности подняться в воздух. Стоящий на краю взлетной полосы Ме-109 загорелся. Второй «мессершмитт» сделал попытку взлететь, но, сраженный пушечным огнем, на разбеге скапотировал и загородил взлетно-посадочную полосу.
В это время над аэродромом появились штурмовики. С первого захода они накрыли стоянки бомбардировщиков: серии бомб легли точно на расставленные рядами «юнкерсы» и «хейнкели», которых насчитывалось более полутора сотен. Крылом к крылу они стояли на рулежных дорожках, по обочинам взлетных полос. Очевидно, машины готовили [63] к вылету и потому не рассредоточили но сильно размокшему грунту летного поля.
Гитлеровцы явно не рассчитывали на нападение с воздуха и аэродром не обеспечили достаточными силами прикрытия. Открыла огонь одна лишь батарея малой зенитной артиллерии. Видавший виды Остапов сначала решил пренебречь огнем зениток, чтобы не отвлекать самолеты ох основной задачи. Но вот осколки рвущихся в воздухе снарядов застучали по плоскостям и фюзеляжу, и командир группы условленным сигналом приказал лейтенанту П. И. Михайлову подавить огонь зенитных орудий — атаковать батарею.
Все больше вражеских машин превращалось в развалины. Сильный порывистый ветер стлал по аэродрому бушующее пламя, оно перебрасывалось на другие, стоящие рядом машины, рвались подвешенные на пылающих самолетах бомбы. И в этом аду, в стремительности и азарте атак никто не заметил, как в воздух поднялся один Ме-109. Фашист, видимо, был опытный летчик, коль один отважился выступить против наших истребителей. Но спесь с него сбили быстро капитан Зимин и младший лейтенант Котов. Атакованный ими «мессер» упал в километре от границы летного поля.
Старательно тем временем обрабатывал зенитную батарею лейтенант Михайлов. Вычерчивая в воздухе восьмерки, то и дело меняя направление, он снова и снова нападал на орудийные расчеты, выводя их из строя. А штурмовики над морем огня и дыма выбирали недобитые цели, вместе с ними работали по земле и истребители...
Внушительная это была победа! Скажут, повезло. Нет. В подготовку боевого вылета немало труда вложили многие специалисты. По строгому счету отбирали участников штурмовки в управлении дивизии. Перед вылетом мы провели митинг. В темноте, накоротке он еще больше настроил летчиков на победу. Сыграли свою роль и некоторые объективные обстоятельства: попутный ветер, нелетная, как казалось немцам, погода, внезапность удара. Но мы в своих расчетах и это учитывали. Словом, никакой случайности в успехе не было — такая победа могла быть только естественной, закономерной.
Войсковая разведка на следующий день доложила, что в результате налета на вражеский аэродром 11 октября 1941 года уничтожено и выведено из строя 78 самолетов, повреждено много другой техники противника, убито и ранено до полутора десятков гитлеровцев. [64]
Немало боев с победным исходом вписала в свою историю 6-я резервная авиагруппа, немало понесла и потерь. Теснимые врагом, наши полки то и дело меняли места базирования. Управление группы разворачивалось то в Черни, то в Плавске, то в Теплом, то в Сталиногорске Тульской области.
В первые дни октября авиагруппа бомбила механизированные войска оккупантов в районе Орла, возле города Кромы, прикрывала с воздуха 1-й гвардейский стрелковый корпус генерала Лелюшенко. С 9 по 25 октября мы уничтожали боевую технику и живую силу противника в районе Мценска, Нарышкино, продолжали штурмовать цели в районе Орла, вели воздушную разведку в интересах фронта и Ставки. В конце месяца полки авиагруппы помогали наземным войскам отражать атаки противника уже на подступах к Туле. Донесения с результатами наблюдений за передвижением наступающих частей врага, материалы фотосъемок немедленно отправляли в Москву самолетами связи, а в экстренных случаях и на боевых машинах.
Непосредственно контролирующий работу нашей авиагруппы генерал П. Ф. Жигарев вскоре убыл — его заменил полковник Щ. К сожалению, вместо помощи в решении оперативных задач, порой самых трудных, со многими неизвестными, продиктованными быстро меняющейся фронтовой обстановкой, мы стали получать от прибывшего бесконечные «ЦУ» (ценные указания). По каждому поводу следовало идти к нему и испрашивать согласия.
Когда обстановка потребовала срочного перевода штаба и политотдела группы из поселка Теплое на станцию Волово, ближе к полкам, полковник воспротивился.
— Перебазироваться не разрешаю, — хмуря брови, ответил он, когда мы с генералом Демидовым обстоятельно разъяснили ему необходимость переброски управления непосредственно в зону боевых действий группы. — Не разрешаю, потому что не вижу в этом необходимости: управлять полками можно и отсюда.
Пришлось остаться в Теплом, удаленном на 50–70 километров от частей. Тогда мы оказались в крайне затруднительном положении. Резко ухудшилось управление всей боевой и партийно-политической работой. Единственная нитка проводной связи с «морзянками» на концах, соединяющая штаб группы с аэродромами, часто рвалась, а если и действовала, то не более трех-четырех часов в сутки. Связисты не успевали за это время пропустить через провод даже самую оперативную информацию, распоряжения [65] и приказания. Вылеты связных самолетов систематически срывались из-за нелетной погоды, да и сам полет занимал немало времени и исключал всякую оперативность связи.
Мы с Демидовым пытались доказывать представителю пагубность такого отрыва, но тщетно — он стоял на своем. Мы обратились к вышестоящим товарищам. Одновременно я выехал вместе с политотделом в Волово, туда же следом перевел и редакцию многотиражки. Через два дня командир авиагруппы прислал на новое место часть работников штаба, других служб во главе со своим заместителем подполковником Кулдиным.
Дело сразу пошло лучше. Если из Теплого не поступали или запаздывали распоряжения и приказы, что случалось почти ежедневно, то задачи полкам мы ставили сами, основываясь на данных воздушной разведки. Ночью, когда появлялась связь, вместе с Кулдиным докладывали генералу Демидову боевую обстановку, советовались и окончательно уточняли порядок боевых действий на следующий день. Отказались и от случайной воздушной охоты — в то время нерациональной, неэкономной, вместо барражирования в «треугольнике АВС» усилили разведку парами штурмовиков и истребителей, и только по их данным выпускали группы самолетов на конкретные цели.
Пребывание в 6-й РАГ полковника Щ. запомнилось мне еще и потому, что именно от него исходила инициатива строжайшей требовательности в представлении совершенно точных данных об уничтоженной технике и живой силе врага в результате каждого бомбардировочного или штурмового удара. Известно, что экипажи по различным причинам не всегда могли дать точные сведения о результатах удара. Но от летчиков их требовали и им не оставалось ничего другого, как приводить цифры к среднеарифметическим показателям. С затаенной иронией докладывали: «Уничтожено 111 фашистов. Из них: 11 офицеров, 71 солдат и 29 унтер-офицеров. Выведено из строя: 3 самоходных орудия, 4 зенитки, 5 грузовых автомашин, 22 мотоцикла и 9 фуражных подвод...»
Мы повели решительную борьбу, говоря сегодняшним языком, с приписками и очковтирательством. Говорю с полной откровенностью о негативных моментах боевой работы 6-й РАГ не потому, что питаю к кому-то личные антипатии или хочу поставить под сомнение необходимость контроля вышестоящим штабом нижестоящий. Нет. Сказать обо всем правдиво необходимо для того, чтобы читатель мог полнее представить всю сложность, нередко противоречивость [66] фронтовой обстановки, понять, что помехи в работе складывались не только из объективных предпосылок, но порой носили и сугубо субъективный характер.
Кто мог возражать против того, чтобы в тяжелейших обстоятельствах, вызванных наступлением врага, в критические моменты боевых действий рядом с тобой находился старший командир, опытный штабной работник, представитель вышестоящего органа — мудрый советчик, умелый тактик... И, безусловно, правильно поступали руководители Ставки, командующие фронтами, направляя в войска, поближе к местам сражений и боев своих представителей, наделенных большими правами и полномочиями.
За годы войны мне приходилось работать, получая надежную поддержку, практическую помощь многих вышестоящих командиров: генералов П. Ф. Жигарева и А. А. Новикова, С. А. Худякова и Т. Т. Хрюкина, М. М. Громова и Ф. П. Полынина. От них я и мои командиры получали именно помощь в решении важных для нас вопросов. Где надо, они поправляли, давали советы, но никогда не лишали командира или меня самостоятельности, не мешали управлять штабам своими частями, не сковывали их инициативы, активности. В этом-то и заключалась мудрость руководства подчиненными частями и штабами, а не в том, чтобы ежедневно и ежечасно подменять командиров опекой, связывать их по рукам и ногам...
И командира группы, и меня беспокоил недостаточный уровень летной выучки экипажей. В лучшую сторону по профессиональной подготовке выделялись летчики 42-го истребительного, 74-го и 299-го штурмовых авиаполков, но и их возможности ограничивались действиями лишь в простых метеорологических условиях. К полетам при ограниченной видимости допускались только руководящие кадры.
Сейчас, спустя годы, осмысливая одну из жесточайших войн, оценивая результаты боевых действий авиационной группы на подступах к Москве, надо признать, что мы могли бы сделать больше, если бы летный, да и технический состав имели лучшую подготовку, натренированность, выучку. И потерь было бы меньше.
В горячие дни боев под Москвой хорошим полком зарекомендовал себя 42-й истребительный. Я часто бывал там, проводил с летным и техническим составом беседы, помогал политрукам организовывать партийно-политические мероприятия, вникая в нужды и запросы людей, старался, по возможности, решить любой «личный вопрос», с которым ко мне обращались. У руководства 6-й РАГ сложилось самое [67] высокое мнение о воздушных бойцах полка, мы ценили мастерство и отвагу многих летчиков-истребителей. Среди них были капитан Г. В. Зимин, о котором я уже рассказывал, капитан В. А. Морозов, старший лейтенант Н. И. Власов, лейтенант Н. В. Тихонов. Удачно подобранное командование полка, укомплектованность эскадрилий опытными, отличающимися большим личным мужеством командирами и военкомами — в этом мне виделись истоки, боевитости, слаженности в работе коллектива 42-го истребительного. Полк являлся, если так можно выразиться, нашим эталоном для других полков.
Командир полка Герой Советского Союза капитан Ф. И. Шинкаренко уже имел за плечами опыт боев с финнами, слава о нем гремела далеко за пределами соединения. Простой, доступный в обращении с людьми, как командир он строго и принципиально оценивал действия каждого летчика, авиационного специалиста, лично выявляя недостатки в их работе, добивался устранения всевозможных помех, которые тормозили подготовку боевых вылетов, ревниво защищал и воспитывал у воздушных бойцов наступательную дерзость, тактическую смекалку.
Военком полка — старший политрук Н. В. Лысенко — тоже был храбрый, мужественный летчик-истребитель. Все делал комиссар обстоятельно, без излишней поспешности и нервозности, руководствуясь народной мудростью: семь раз отмерь — один раз отрежь. Когда я ставил в пример другим такую черту военкома, как безупречная исполнительность, он обижался, считая такие качества вполне естественными для военных людей.
Заместителя командира полка капитана Г. В. Зимина все знали и как самого результативного истребителя. Ему поручалось выполнение наиболее сложных заданий, связанных с риском, с проявлением незаурядного летного мастерства. С виду спокойный, но горячий в воздушных боях, Зимин много раз выходил победителем из неравных схваток с гитлеровскими летчиками. В 1943 году Родина отметила его подвиги высшим знаком доблести — званием Героя Советского Союза.
Вот лишь один эпизод из его боевой деятельности.
Капитан Зимин вел группу истребителей для сопровождения бомбардировщиков. Не долетев до места встречи о ними, сошлись с большой группой «юнкерсов» и «мессершмиттов».
— Атакуем! — скомандовал Зимин и первым бросился в атаку на вражеский бомбардировщик. Яростная пулеметная [68] очередь — и «юнкерс», чадя дымом, устремился к земле. Четыре наших истребителя бесстрашно продолжали вести неравный бой. Загорелся уже второй фашистский бомбардировщик, но в эту минуту смертельная опасность нависла и над Зиминым: две пары «мессершмиттов» навалились на его машину.
Тогда на помощь командиру группы ринулся бесстрашный пилот Александр Котов. За ним поспешили прикрыть Зимина от «мессеров» и два других пилота — Демьян Романенко и Владимир Миронов.
После возвращения на аэродром Георгий Зимин, далеко не сентиментальный по натуре, крепко обнял Александра Котова, других боевых друзей и взволнованно выразил братскую благодарность за выручку в бою, который мог оказаться для него последним.
Что касается Александра Котова, то славу воздушного бойца он приумножал с каждым боевым вылетом. Орденом Ленина, затем Золотой Звездой Героя было отмечено его мужество.
В 42-м истребительном полку, как и в других частях нашей резервной группы, воевали летчики, разные по степени подготовленности, по характеру, личным склонностям. Но вот каждому было присуще тогда одно — желание победить врага в бою, выполнить свой воинский долг, не считаясь с трудностями, опасностью, лишениями.
Просматривая как-то журнал боевых действий полка, я обратил внимание на запись от 20 августа, сделанную рукой начальника штаба майора И. Вышинского: «Командир эскадрильи старший лейтенант Власов, израсходовав боекомплект, таранил самолет противника. Экипаж вражеского бомбардировщика погиб, самолет сгорел. Старший лейтенант Власов при посадке с убранными шасси получил ранение».
О том, как развивались события в последующем, мне рассказал сам начальник штаба. Николай Власов после вынужденной посадки оказался в госпитале, но не выдержал госпитального режима больше недели и возвратился в полк. За эти дни его самолет доставили на ремонтную площадку. В знак глубокого уважения к подвигу летчика техники и младшие авиационные специалисты день и ночь не отходили от «яка» и на четвертые сутки отремонтировали его.
Боевая обстановка не дала Николаю Власову долечиться как следует, и вскоре он вновь вел в бой свою эскадрилью, сбил еще один Ме-110, пытавшийся взлететь с аэродрома, на [69] втором заходе поджег Ю-88. Примеру комэска в одном из боевых вылетов последовал летчик Борис Ковзан. 29 октября он таранил вражеский бомбардировщик, но об этом мы узнали не сразу.
Дело в том, что в тот непогожий день Ковзан не вернулся с боевого задания. Жив остался или погиб — сказать определенно никто из летчиков, участвующих в боевом вылете, не мог. Видели, будто подбитый истребитель пошел на вынужденную посадку, но что было потом — никто не знал.
Ясность в ситуацию внес сам летчик. На следующий день он на своем Як-1 совершил посадку на аэродроме в Рогачах.
— Почему же не сообщил нам, что сел на вынужденную? Прислали бы техническую помощь, — выслушав доклад, заметил командир резервной группы генерал Демидов.
— Да что сообщать-то? Пошел в деревню, отыскал кузнеца, привел его с кузнечным инструментом к самолету. Вот, говорю, смотри: сумеем сами исправить машину?
Дедок попался со смекалкой, почесал затылок и сказал, что работа тонкая, но постарается не оплошать. Словом, за полдня все сделали.
— А винт? При посадке погнулся? — допытывался генерал, вытягивая слова из неразговорчивого пилота.
— Да нет, какой там при посадке! Сел вполне прилично. В воздухе это. Такая там кутерьма заварилась!.. Да я лучше все по порядку расскажу, товарищ командир. Разрешите.
И летчик, тщательно подбирая слова, чтобы не выглядеть хвастуном, рассказал, как все произошло.
При возвращении с задания он вдруг заметил чуть ниже своей машины и справа «юнкерс» и пошел на него в атаку. Короткая пулеметная очередь (последние снаряды кончились) не смогла свалить тяжелую машину. И Борис Ковзан принимает решение таранить. Считанные минуты — истребитель зависает над «юнкерсом» и винтом рубит по килю. Еще мгновенье — и, теряя управление, вражеская машина падает на землю...
— Вот так и погнулся мой винт, — заключил рассказ летчик. — А кузнец оказался большим мастером — хорошо его поправил.
Нам с генералом Демидовым оставалось только крепко пожать руку мужественному пилоту и поздравить его с очередной победой. [70]
Черев несколько месяцев мне стало известно, что Борис Ковзан применил таран еще раз — над Торжком. И столь же удачно. В 1943 году летчик был удостоен звания Героя Советского Союза.
Вспоминая пилотов 6-й резервной авиагруппы, бесстрашных пахарей фронтового неба, все-таки не хочется умалчивать и о тех редких исключениях, которые, как говорится, имели место в боевой действительности.
Был у нас молодой пилот Евгений Судробин. И вот, хорошо освоив технику пилотирования, физически крепкий, мускулистый, при встрече с вражескими самолетами в воздухе он как-то терялся, нервничал, допускал промахи. Фашистские «юнкерсы» были для него просто неуязвимыми. Меня тревожило поведение летчика.
— Невезучий я, не получается у меня боя... — хмуря брови, невесело говорил он на очередном разборе полетов. — Вроде бы и не трус, а вот победы добиться не могу.
— Не трус, значит, будет победа! — уверял его командир полка капитан Шинкаренко.
— Получится, Евгений. Везенье тут не в счет. Палишь, небось, по фашисту сгоряча, а ты будь хладнокровнее, расчетливее, целься в уязвимые места, — советовал старший политрук Лысенко.
В эти дни в полк на буксире притащили сбитый невдалеке от аэродрома фашистский бомбардировщик Ю-88. Инженер полка Иван Добрин с командой техников решил самолет отремонтировать. Командир полка одобрил затею, заметив:
— Летать на бомбардировщиках мне приходилось, так что трофей нам еще сослужит добрую службу. Слетаю-ка на нем на разведку в тыл врага... с полным боевым комплектом!..
А пока шли восстановительные работы, инженер по вооружению К. Поляков собрал летчиков возле самолета, чтобы ознакомить с уязвимыми местами «юнкерса».
— Видите, сколько попаданий! Считай, что весь боекомплект всадили в него летчики всем звеном! А что толку?..
Поляков вопросительно посмотрел на пилотов, улавливая в их глазах недоумение.
— Он так и ушел бы к своим, если б не эта вот дырочка! Попадание в картер — вот что решило исход боя... [71]
Вскоре мне предстояло проводить в истребительном полку сбор политруков, и в приспособленной под занятия глинобитной хате я ожидал возвращения их с боевого задания. Первое, о чем сообщили мне тогда, было известие о сбитом Судробиным вражеском самолете. Вместе с товарищами по полку я поздравил молодого пилота с первой победой:
— Будем считать, что полоса невезения позади. — И заметил, как радостно загорелись глаза летчика. За первой победой к Судробвну вскоре пришла и вторая победа, и третья.
К сожалению, этого мы не сумели добиться у другого летчика. Вот уж, действительно, как думали мы, кому не везет, так это Петру Андриенко! Что ни вылет на боевое задание — на его самолете обязательно какая-то неисправность. Звено уходит, а командир звена остается на земле и копается с механиком в моторе — отыскивает поломку.
— Не приложу ума, что и делать! — жаловался генералу Демидову командир полка. — За один только месяц Андриенко восемь раз садился на вынужденную, причем четыре раза допустил поломки машины.
— Не спеши с выводами, — советовал командир группы. — Присмотрись повнимательней. Проверь как следует...
Шинкаренко приказал инженеру полка Добренко подготовку к боевому вылету самолета Андриенко взять под личный контроль. Не прошло и дня, как командир звена вновь совершил вынужденную посадку, о чем, по моей просьбе, командование группы поставили в известность.
Добренко и Андриенко прибыли в мой кабинет одновременно. Командир полка уже сидел напротив меня и хмуро косился на вошедших.
— Что с самолетом? — спрашиваю у военинженера.
— На земле было все в порядке. Лично проверял мотор, агрегаты, приборы...
Тут к летчику обратился командир полка:
— Объясните, товарищ Андриенко, почему у вашего самолета так часто отказывает мотор. Объясните это командованию группы.
— Не думаете ли вы, товарищ капитан, что я... — начал было Андриенко.
— Нет, товарищ старший лейтенант, мы пока не думаем, что вы трусите, — . вступил я в разговор. — Но не хотелось, чтобы подавали и повод для такой «думы».
Остались с Андриенко один на один.
Беседа как-то не клеилась. Я старался приободрить летчика, вселить уверенность — приводил пример с Судробиным, [72] пытался узнать, что заботит Андриенко, что беспокоит. Ведь с живым человеком дело. Нет, все у него было в норме — просто машина какая-то заколдованная. Просто серия случайных совпадений...
А по глазам, по жестам, по выражению молодого красивого лица невольно отмечалось: не откровенен со мной пилот, темнит что-то, не желает раскрывать душу. Отпустил я Андриенко с каким-то недобрым предчувствием и горечью в сердце.
Прошли считанные дни. И вот с самолетом старшего лейтенанта снова случилась какая-то неполадка. Таинственная «нечистая сила» опять заставила его приземлиться вместо того, чтобы идти крылом к крылу в бой с товарищами. От командования звеном Андриенко освободили — перевели в ведомые. Помню, как пилоты вознегодовали: никто не хотел, чтобы он летал в паре рядом. Перестали верить товарищи по оружию...
Длилось, однако, все это недолго. Как-то погожим октябрьским утром в середине месяца звено, в состав которого входил и Андриенко, вылетело на перехват самолета-разведчика, досаждавшего не только нашему аэродрому, но и соседним. «Як» Петра Андриенко вместе с двумя другими истребителями набрал высоту, однако вместо атаки отвернул в сторону и пошел на снижение.
— Что снова стряслось? — с нескрываемым раздражением спросил его после посадки капитан Шинкаренко.
— С мотором что-то, будь он неладен... — пряча взгляд под ноги, пробубнил летчик.
— Ладно, сейчас посмотрим, что там с твоим мотором! — резко бросил командир полка и, даже не осматривая самолет, сел в кабину, захлопнул фонарь и взлетел. Наблюдавшие с земли летчики и техники видели, как легко и свободно командир полка выполнял пилотаж, опробывал двигатель на разных режимах работы. Мотор не отказал.
Теперь уже всем было ясно: старший лейтенант Андриенко — трус.
— Отправить под суд военного трибунала! — приказал генерал Демидов, выразив своим решением и мнение политотдела.
Как у Андриенко сложилась судьба дальше — не знаю. Уже после войны слышал, будто после осуждения он попросился на передовую, в пехотную часть. Может быть, преодолел в себе трусость, возможно и воевал, не укрываясь за спину товарища, — уберег себя от окончательного позора. [73]
Во второй половине октября некоторые полки группы пришлось перебазировать ближе к Москве. 42-й истребительный, в частности, перелетел на аэродром близ Тулы — под Сталиногорск. Танки и мотопехота противника, наступая вдоль шоссе Мценск — Тула уже дошли до Плавска. Продвижение их поддерживалось немалыми силами авиации, поэтому работы у нас прибавлялось с каждым днем. Самолеты выходили из строя, погибали экипажи, а нагрузка на полки увеличивалась.
Говорю — полки, а помню, в каждом из них насчитывалось меньше половины установленных штатом самолетов, да и те держались на честном слове, после каждого боевого вылета — только и осматривай.
И все же мы били врага! 25 октября с новой победой я поздравил капитана Зимина. Георгий Васильевич сбил «мессершмитт».
— Дайте полку самолеты — мы покажем немцам где раки зимуют! — ответил он на поздравление.
Мне нравился боевой порыв этого пилота. Зимин умел воевать. Еще в 1938 году летчик участвовал в боях у озера Хасан. Тогда за мужество и отвагу был награжден орденом Ленина.
Нередко я присутствовал на тактических занятиях истребительного полка, которые проводил Георгий Васильевич, и всегда с удовлетворением замечал, как грамотно и уверенно судит он о тактике воздушного боя, о боевых качествах самолетов той и другой стороны.
Через много лет Георгий Васильевич, уже маршал авиации, доктор военных наук, профессор, заслуженный военный летчик СССР, пришлет мне полное добрых и теплых чувств письмо. Я бережно храню его, вот строки из этого письма:
«Дорогой Леонид Алексеевич! 1941 год, когда мы воевали под Москвой под вашим руководством, — это был период особо трудный и важный для нашей Родины. Это была такая обстановка, в которой со всей полнотой раскрываются и познаются люди. Умение в самых критических ситуациях спокойно и уверенно направлять людей на выполнение боевых задач, своего долга перед народом, способность поддержать, приободрить человека, вдохновить на героический шаг — такие качества свойственны только настоящему человеку и руководителю. Таким я вас помню, и образ комиссара Дубровина навсегда остался у меня в памяти, [74] я всегда ставил вас в пример другим. Спасибо за фронтовую науку, за большую вашу человечность.
2 декабря 1975 года. Г. Зимин».
Слова эти звучали для меня не столько оценкой моего личного труда — скорей, тех комиссаров, которые стояли насмерть перед натиском врага под Москвой осенью 1941 года, с которыми довелось капитану Зимину ходить в огненные атаки.
Расставаясь с полком капитана Шинкаренко в связи с расформированием 6-й РАГ, я уносил в душе убеждение, что еще не раз услышу о его делах. И не ошибся: 9 октября 1943 года за самоотверженный ратный труд этот полк получил гвардейское звание.
А расформирование 6-й резервной авиационной группы совпало с днем 24-й годовщины Великого Октября. К тому времени основательно поредели ряды летного состава, боевая техника поизносилась. Настало время выводить полки из боев и отправлять на переформирование. Мы дрались с врагом лишь месяц — срок вроде бы и небольшой, но, проведенный в ожесточенных схватках на подступах немцев к Москве, этот месяц стоил нам не только колоссального напряжения духовных, физических сил, но и самого дорогого — жизни многих наших боевых товарищей. Усилия полков 6-й РАГ не пропали даром: мы помогли наземным войскам, защитникам столицы отразить натиск фашистских полчищ, задержать продвижение противника к сердцу Родины.
Авиаторы группы за время участия в боевых действиях произвели 1416 самолето-вылетов, сбросили на врага 79 700 бомб, израсходовали 370 540 снарядов и патронов разных калибров, 566 реактивных снарядов. Экипажи полков за месячный срок уничтожили и повредили 188 гитлеровских самолетов, 155 танков и бронемашин, 17 цистерн о горючим, более 400 автомашин, перевозящих грузы и войска противника. [75]