Фронтовики — борцы за справедливость
Я вернулась домой. Заехала в Тимирязевскую сельскохозяйственную академию — решила, что продолжать учебу буду в Тимирязевке.
Оказалось, что за время войны изменилась программа учебы. Нужно было сдать к тому, что было сдано перед уходом на фронт, еще пять экзаменов, решила сдавать. Многие девчата из 46-го гвардейского авиаполка решили поступать в Военный институт иностранных языков, им не надо было ничего досдавать, к тому же стипендия на время учебы у них сохранялась как зарплата, которую получали в армии. Моя же стипендия была очень маленькой, как у других студентов плодфака ТСХА. Я не огорчалась, так как с головой ушла в учебу. С экзаменами справилась.
Получив диплом с отличием, я могла сразу же поступить в аспирантуру. Мне дали рекомендацию в аспирантуру к крупнейшему селекционеру Николаю Николаевичу Тимофееву, но я отказалась, так как считала, что мной и так много времени потеряно на войне, и взяла направление ехать младшим научным сотрудником на Сочинскую опытную станцию субтропических культур.
Последующие годы были для меня очень трудными. Неудачная попытка создать семью, смерть мамы... В 1954 году поступила в аспирантуру МГУ. Получила общежитие в новом здании МГУ на Ленинских горах, но переезжать туда с ребенком (у меня родился сын [196] Виктор) строго воспрещалось. Я упаковала его, как багажный сверток, и пронесла в свою комфортабельную комнату, на багажных ремнях, дрожа, как бы он не начал плакать. Все обошлось.
Жила я на свою маленькую аспирантскую стипендию. Время шло, и приближались сроки представления кандидатской диссертации. Ребенка в ясли не брали — слишком слабый. В моем распоряжении были ночь и фронтовая закалка. С диссертацией справилась в срок и в октябре 1955 года защитила ее единогласно на биолого-почвенном факультете МГУ, получила степень кандидата биологических наук.
Не буду описывать все свои мытарства... Как только закончился срок моего пребывания в аспирантуре, ко мне пришел представитель милиции и потребовал освобождения комнаты в общежитии МГУ. Снять комнату или место с ребенком было невозможно. Мы с Полиной Гельман решили обратиться к ректору МГУ Ивану Георгиевичу Петровскому. Я слышала на партконференции МГУ, что у него еще есть свой неприкосновенный фонд. Он никого не принимал, но его секретарь записала на прием Героя Советского Союза Полину Гельман. На прием к ректору МГУ мы пошли вместе. Полина сказала ему, что мы на войне, когда узнали, что университет был частично разрушен при фашистском налете на Москву, то на своих бомбах написали: «Мстим за МГУ». Иван Георгиевич встал и поклонился нам с Полиной. Далее она сказала, что сейчас И. В. Дрягина находится в трудном положении, а она окончила аспирантуру МГУ. Иван Георгиевич сказал: «Проблемы конечно же с жильем?» Предложил мне написать заявление, но оно уже было при мне...
Через неделю я получила комнатку (6 квадратных метров) в доме преподавателей МГУ. Я была счастлива получить эту комнатку, сразу же вселилась с кроваткой сына и маленьким столиком — подарком товарищей по аспирантуре. [197]
В 1963 году я была единогласно избрана на должность доцента кафедры генетики биолого-почвенного факультета МГУ. Это совпало со временем, когда в стране началось гонение на ученых мичуринского направления. Мой руководитель по научно-исследовательской работе С. И. Исаев был учеником И. В. Мичурина и много работал в Центральной генетической лаборатории (ЦГЛ). Его лекции по генетике на биофаке также были мичуринского направления.
На факультете все бурлило — это идеологическая борьба! Группа старых ученых считает, что мой заведующий кафедрой профессор С. И. Исаев недостоин возглавлять кафедру генетики и быть деканом биолого-почвенного факультета. Ему не хватает якобы понимания, что учение И. В. Мичурина и его учеников ничего не дает для биологической науки. Стали восхваляться «достижения» зарубежной генетики, а о мичуринской генетике стали говорить, что она отстает от мирового уровня и не имеет практических достижений.
У партийного бюро факультета, а я была заместителем секретаря партбюро, вызвало тревогу, что часть студенческой молодежи стала увлекаться старой формальной генетикой, проявлялись даже хулиганские выпады. В 1962–1963 годах на факультете трое студентов второго курса надругались над портретом Т. Д. Лысенко. Они тайно, в ночное время сняли портрет из рекреации и приковали на цепь замком к канализационной трубе. В январе 1963 года в двенадцати учебниках по генетике, взятых из библиотеки факультета, разрисовали фотографию Т. Д. Лысенко. Вывесили стенгазету под заголовком «Наше кредо — отсутствие всякого кредо».
Ученые факультета выражали свои протесты против мичуринского направления по-другому — тайным голосованием. Так, в МГУ пытались изгнать путем конкурса ряд профессоров, докторов, доцентов, мичуринцев, [198] например С. И. Исаева, старшего научного сотрудника Г. В. Самохвалову и других.
Мне хотелось понять, почему ученые факультета, видя положительные результаты при решении вопросов в биологии, выдвинутых мичуринцами, не хотят их признавать? Многие коммунисты факультета обращали внимание и на то, что антимичуринцами являются ученые, не принимавшие участия в Великой Отечественной войне и как-то с пренебрежением относившиеся к ученым мичуринского направления — участникам войны. Например, к профессору, заведующему кафедрой земледелия В. Т. Макарову, микробиологу профессору Н. С. Егорову, физиологу, ученику Б. А. Рубина профессору С. С. Андреенко, гидробиологу доценту А. И. Смирнову, геоботанику доценту М. С. Двораковскому и другим.
Для меня было совершенно очевидно, что антимичуринцы руководствовались не только научными данными, а скорее теорией евгеники Н. К. Кольцова, А. С. Серебровского, К. Дарлингтона и других, у которых взял свою теорию «неполноценных рас» Гитлер. Наши антимичуринцы ничем не отличались от старых приверженцев евгеники, считали и активно пропагандировали в 1957–1960 годах то, что писали еще в 1920-х в «Русском евгеническом журнале». Они снова заявляли, что среди людей всегда имеются прирожденные рабы — люди физического труда, а с другой стороны, есть выдающиеся типы людей — судьи, спикеры палат, дипломаты, промышленники, бизнесмены и другие. Существующее разнообразие генетических типов людей должно развиваться и дальше. Типы ученых, деятелей искусства, другие интеллектуальные типы нужно отбирать, развивать и совершенствовать, в отличие от типов физических работников.
Мы неоднократно обращались в партком МГУ об оказании помощи партбюро биолого-почвенного факультета, [199] так как нас поддерживали коммунисты факультета. Н. С. Егоров и я даже выступали на VI партийной конференции МГУ. Я считала, что должна и дальше вести борьбу за правду в науке...
Студенты кафедры генетики и других кафедр биолого-почвенного факультета стали просить пригласить на факультет выступить «выдающегося» генетика Н. В. Тимофеева-Ресовского. Я убедила декана факультета С. И. Исаева и партийное бюро, что надо его пригласить, так как «запретный плод всегда сладок». Пригласили, и я послала ему на выступлении перед студентами записку такого содержания: «Расскажите о Ваших опытах в институте мозга Кайзера Вильгельма?!» Председательствующий студент зачитал эту записку, и все заахали, зашептались. Многие слышали, что Тимофеев-Ресовский во время войны работал в Германии, в том институте, который находился в подчинении Геббельса, и пользовался большим авторитетом. На мою записку он не стал отвечать, сказав, что это другая тема... В его выступлении студенты ничего особенного и выдающегося не услышали.
Тимофеев-Ресовский после Великой Отечественной войны отбывал наказание за измену Родине в Свердловске, но часто приезжал и выступал перед молодежью на квартире у математика, профессора МГУ Ляпунова. В библиотеке я познакомилась со статьей Эллинжера, опубликованной в журнале Heredity («Наследственность») — «О разведении арийцев и других генетических проблемах в военной Германии» (1942. Т. 33. № 4. С. 141–143). В той статье он писал: «Тимофеев-Ресовский фанатик и энтузиаст. Немецкое руководство института смотрит на этого русского как на забаву и с неподдельным восхищением. Они даже дают ему свободу в речи и мнениях, которую не допускают для других людей».
Изучение фундаментального труда английского ученого Джона Бернала «Наука в жизни общества» (М., 1953), [200] где глубоко анализируются состояние и успехи биологической науки, личные встречи со многими зарубежными и советскими учеными укрепили мои оценки мичуринского направления в биологии.
В 1964 году я была послана Министерством высшего образования в двухнедельную командировку в Чехословакию для чтения лекций по генетике и использованию ионизирующей радиации в селекции садовых растений. Я прочла лекции в Карловом университете (Прага), на кафедре генетики и физиологии в городах Брно и Нитра, в Центральном научно-исследовательском институте (Прага-Рузине), в Институте декоративного садоводства (Пругоницы). Получила высокие оценки и приобрела много новых друзей, поддерживающих своими исследованиями мичуринское направление.
Кроме того, я два года читала курс лекций по генетике и селекции в Тульском педагогическом институте имени Л. Н. Толстого. Читала лекции и проводила практические занятия по генетике в Университете дружбы народов им. П. Лумумбы на кафедре растениеводства сельскохозяйственного факультета.
Несмотря на мою интенсивную работу, ученые факультета припомнили мои выступления на партконференциях, философских совещаниях за их мичуринское направление и сговорились меня изгнать из МГУ.
Однако Большой ученый совет МГУ проголосовал за меня почти единогласно: 31 — за и 3 — против. Так я осталась работать в университете.
1965 год. Я продолжаю активную научную и партийную деятельность в МГУ и на биолого-почвенном факультете. И тут меня находит Лев Лобачев — мой товарищ по аэроклубу, с которым я переписывалась на фронте и которому в ответ на его признание в любви предложила дружбу...
После моих испытаний на личном фронте я поставила твердую точку и решила, что буду жить только с [201] сыном и для него, но Лев доказывал мне, что он всю жизнь любил только меня. Хотя он и женился, но любил только меня. В доказательство — достал из кармана мое письмо 1944 года с моим отказом в любви.
Вскоре, 12 августа 1966 года, мы зарегистрировали свой брак и до конца жизни Левы жили дружно, были во всем единомышленниками. Мое письмо 1944 года он хранил до самой смерти.
...1970 год. Отношение к мичуринскому направлению на факультете не изменилось, даже наоборот. Стал превозноситься Тимофеев-Ресовский. О нем стали создавать книги — «Зубр», «Белые одежды» и др.
А у меня накопился большой фактический материал, подкреплявшийся исследованиями моих учеников — И. Калиниченко, Н. Фоменко, В. Ложкиной, С. Дерий, В. Смирнова и других, с использованием новых методов (спектрометрии, хроматографии, цитологического анализа).
Решила все эти исследования обобщить в своей докторской диссертации. Когда об этом узнали мои «друзья» — стали организовывать соответствующую работу по предотвращению защиты мною докторской диссертации. Они прямо заявили, что «пусть она (И. В. Дрягина) ищет другое место для защиты своей докторской диссертации, в МГУ ей не пройти».
В итоге защита моей диссертации все же состоялась 5 января 1972 года в Академии наук Молдавской ССР, на заседании Объединенного совета при отделении биологических и химических наук АН МССР. Мне была присуждена ученая степень доктора сельскохозяйственных наук.
Мне предложили участвовать в конкурсе на должность руководителя лаборатории селекции и семеноводства цветочных культур во Всесоюзном научно-исследовательском институте селекции и семеноводства овощных культур (ВНИИССОК). Конкурс я выдержала и с марта 1978 до марта 1994 года возглавляла эту [202] лабораторию. Через два года институт представил меня к званию профессора, мною было подготовлено десять кандидатов наук. Дважды я проходила во ВНИИ селекции и семеноводства овощных культур переизбрание на должность заведующей лабораторией по конкурсу. Институт рекомендовал меня в экспертную комиссию ВАКа, где я проработала два года.
И сейчас, на склоне лет (мне уже 86 лет), я хочу сказать, что в биологической науке все еще бродят мысли о том, что мичуринцы ничего не дали для биологической науки. Искажаются и охаиваются сами положения, выдвинутые талантливым исследователем Т. Д. Лысенко, который отстаивал положение, что наследственной основой является живое тело, любая его живая клетка, которая развивается, превращается в организм. Процесс жизни и развития есть проявление единства организма (клетки, бактерии, вирусы) с условиями жизни. Этот процесс происходит путем обмена веществ организма с внешней средой, то есть путем ассимиляции и диссимиляции.
Появление таких наук, как цитоплазматическая генетика, экологическая генетика (Жученко, 1980), таких работ, как «Экологическая организация селекции растений» (Кличевский, 2006), или статьи «Механизмы взаимодействия «генотип — среда» у растений» (Балашова и др., 2006) подтверждают положение Т. Д. Лысенко о единстве организма и среды его выращивания.
Очень жаль, что в научной и популярной литературе не рассказывается о вкладе Т. Д. Лысенко в науку и сельскохозяйственную практику, поэтому 13 августа 2006 года по радио «Свобода» при обсуждении вопроса «Кто такие дураки?» один из слушателей заявил: «У нас в стране было два дурака — Лысенко и Мичурин».
Забыто, что осенью 1941 года зеленые хлеба в Сибири на миллионах гектаров были спасены от заморозков. Страна получила нужный ей хлеб благодаря предложению Лысенко — свалить хлеб еще до полного [203] созревания (в молочно-восковой спелости). Именно по предложению Лысенко миллионы людей в трудное время снабдили сами себя посадочным материалом картофеля (верхушками продовольственных клубней). А такой прием, как чеканка хлопчатника, позволил резко поднять урожайность хлопчатника. Именно Лысенко в предвоенные годы много сил и труда вложил в обеспечение страны большими урожаями проса. Этого проса хватило и на военные годы. Армию кормили этим просом, за что Лысенко по представлению И. В. Сталина и было присвоено звание Героя Социалистического Труда.
В военные годы, когда многие хозяйства остались без качественного посевного материала, он указал, как невсхожие семена сделать всхожими. А посевы по стерне, которые дали стране немало дополнительного хлеба?! За все это И. В. Сталин и поддерживал Лысенко.
На рекомендациях и советах Т. Д. Лысенко известные селекционеры страны П. П. Лукьяненко, B. C. Пустовойт, Д. А. Долгушин, В. Н. Ремесло, Ф. Г. Кириченко получили не один зимостойкий урожайный сорт пшеницы, а пшеница «Мироновская-808» академика В. Н. Ремесло продается за рубеж и сейчас.
С каждым годом все больше и больше подтверждаются положения, выдвинутые Т. Д. Лысенко о наследовании приобретаемых свойств и признаков.
Мы узнаем о получении неполовым путем овечки Долли; о стволовых клетках, из которых развивается целый организм. Из работ лауреата Нобелевской премии Барбары Макклинток — о наличии в цитоплазме ДНК. Подтверждается и получение вегетативных гибридов в опытах на баклажанах в Японии; получение сортов, устойчивых к болезням, при выращивании на инфекционном фоне.
Впереди нас еще ждут многие открытия, которые раскроют тайны живой природы. [204]
С приходом в мою жизнь Льва Лобачева во мне еще более усилилось стремление воевать за справедливость и обучать молодое поколение мужеству и трудолюбию.
Мы с бывшим парторгом 16-го авиаполка Семеном Абрамовичем Пыжиковым решили создать Совет ветеранов нашей 9-й гвардейской авиадивизии. Поскольку наш командир, уже генерал А. И. Покрышкин в то время служил в ПВО, работал в Киеве и был очень занят большой и ответственной работой, мы решили обратиться с предложением возглавить Совет ветеранов к уважаемому всеми нашими однополчанами Герою Советского Союза генерал-майору авиации Павлу Павловичу Крюкову. У него на квартире с участием его жены Зои Николаевны мы обсудили этот вопрос и наметили план действий Совета. В это же время по делам службы приехал в Москву А. И. Покрышкин и остановился в гостинице «Москва». Мы с С. А. Пыжиковым пришли к нему и рассказали о планах создания Совета ветеранов нашей дивизии и желании собрать ветеранов на встречу в Москве. В то время еще не было указаний со стороны Московского комитета ветеранов войны по созданию Советов по различным полкам и другим частям ветеранов войны. Были только встречи 46-го гвардейского женского авиаполка у Большого театра, о которых мы договорились еще на войне.
Мы сообщили Александру Ивановичу, что предварительно договорились с Центральным Домом Советской Армии о проведении там встречи ветеранов нашей дивизии. Подготовили письма с приглашением приехать на встречу ветеранов дивизии. Александр Иванович одобрил нашу инициативу и сказал жене: «Мария! Дай им сейчас же нужную сумму денег. Я не хочу быть почетным гостем, я должен быть равноправным участником встречи».
Встреча состоялась в конце 1967 года и прошла с большим подъемом. Был официально избран Совет [205] ветеранов 9-й гвардейской авиадивизии во главе с председателем П. П. Крюковым и ответственным секретарем С. А. Пыжиковым. Было принято решение собираться не только в Москве, а и в других городах, в освобождении которых принимала участие наша дивизия (Мариуполе, Краснодаре и др.). Было желание у ветеранов побывать и в Берлине, но тогда это не получилось. Мы ежегодно рассылали до 300–350 писем в разные концы страны в адрес наших однополчан и школьников, которые тогда организовывали Музеи боевой славы.
Для меня это было золотое время! Я заканчивала написание докторской диссертации; выступала на международных симпозиумах в Варшаве, в Праге; на научных конференциях по Союзу. Сын заканчивал службу в Советской армии.
Лев относился ко мне слишком хорошо, даже как-то незаслуженно боготворил меня. Не просто с пониманием, а с огромным энтузиазмом он ездил со мной в научные экспедиции (на Алтай, Украину, в Грузию, Азербайджан) и на встречи с моими ветеранами по 9-й гвардейской авиадивизии и 46-му гвардейскому авиаполку. Он хорошо владел фотографией, а потом освоил и киносъемку. Фотоснимки этих встреч мы рассылали всем участникам. Когда же ему присылали благодарственные письма и адресовали их «Дрягину Льву Михайловичу», он не обижался, только говорил: «Я же не изменял своей фамилии?!»
Я тоже с удовольствием участвовала во встречах с фронтовыми друзьями Льва — моряками, особенно с которыми он был в блокадном Ленинграде. Мы даже со Львом выпустили домашний маленький сборник стихов его друзей (В. А. Строганов, А. Б. Шумаков и др.).
Я дважды ездила в Ленинград на встречу моряков Военно-морского училища имени М. В. Фрунзе его выпуска. [206]
Наряду с текущей научной и педагогической работой я активно выступала в защиту несправедливо обиженных. Так, мне всегда казалось, что Серафима Амосова-Тараненко обойдена наградами и не представлена к заслуженному ею званию Героя Советского Союза. Я подготовила письмо и пошла в октябре 1973 года на прием к Константину Андреевичу Вершинину, который, будучи командующим ВВС Закавказского фронта в 1942–1943 годах, хорошо знал работу нашего 46-го гвардейского женского авиаполка. Он в начале 1942 года посетил вместе с командующим Закавказским фронтом генералом армии И. В. Тюленевым наш полк. Константин Андреевич пообещал посодействовать положительному решению, так как хорошо помнил героическую летчицу и умелую помощницу командира полка — Серафиму Амосову. Но вопрос этот, как я уже писала, так и не был решен.
Сразу после войны Совет ветеранов 9-й дивизии много раз обращался в местные органы по поводу улучшения жилищных условий нашим ветеранам. Иногда мы просили нам помочь и А. И. Покрышкина, он охотно отзывался и добавлял к нашим просьбам свое письмо на депутатском бланке.
Когда я бывала в командировке в каком-то городе и, навещая своих фронтовых товарищей, обнаруживала их бедственные условия жизни, то начинала действовать и добиваться справедливости. Так мы, ветераны 9-й дивизии, в городе Жданове добились улучшения жилищных условий родителей погибшего летчика — Героя Советского Союза Николая Лавицкого.
В городе Кропоткине я разыскала подругу из 46-го гвардейского авиаполка — штурмана самолета Евгению Павлову, проживавшую в совершенно ужасных условиях (даже во дворе не было туалета). Вместе с Мариной Чечневой мы написали статью о ее боевой работе и обращение к председателю горисполкома города Кропоткина. Жилищные условия Евгении Федоровны [207] с сыном улучшили. Правда, только через два года...
Даже о восстановлении справедливости в отношении самого А. И. Покрышкина пришлось повоевать! Совет ветеранов 9-й гвардейской истребительной авиадивизии обратился к научному сотруднику Крымской астрофизической обсерватории Николаю Степановичу Черных о присвоении одной из открытых им малых планет имени первого трижды Героя Советского Союза Александра Ивановича Покрышкина. Черных с большим энтузиазмом принял это предложение ветеранов. В 1978 году направил свое представление в Международный астрономический центр — Смитсоновскую астрофизическую обсерваторию США, где утверждаются названия небесных тел. И вдруг Н. С. Черных сообщает нам, что получен отказ, так как Международный астрономический центр принял решение именами военных деятелей планеты не называть. Секретарь этого центра Бриан Г. Марсден рекомендовал в представлении А. И. Покрышкина «много не рассказывать о его военных заслугах, а лучше вообще об этом не упоминать».
Мы не отступили и снова написали Н. С. Черных, как нужно усилить формулировку «за что следует именем А. И. Покрышкина присвоить название малой планете» — показать его теоретические исследования и другие заслуги. Вот копия того письма:
«334413 Крым, Бахчисарайский район, п/о «Научный»
Руководителю группы исследователей малых планет
кандидату физико-математических наук Черных Н. С.
Глубокоуважаемый Николай Степанович! Совет ветеранов 9-й гвардейской истребительной авиадивизии высылает Вам дополнительные материалы о деятельности А. И. Покрышкина для использования их при обосновании о присвоении открытой Вами малой планеты (астероиду) имени «Александр Покрышкин». [208]
Интересное совпадение — Вы открыли малую планету (3348) 6 марта, и А. И. Покрышкин родился 6 марта.
А. И. Покрышкин был не только выдающимся летчиком нашего времени, о котором знал весь мир. О нем писали не только наши газеты, но и такие, как «Нью-Йорк Таймс», «Нью-Йорк Геральд трибюн», «ПМ» и др. В них говорилось, что «лучший летчик в нынешней войне — русский А. Покрышкин»; Америка включила его в число лиц, отмеченных медалью «За особые заслуги», о чем, выступая в конгрессе США, говорил Ф. Рузвельт.
Посылая через посла США В. Г. Стэндли медаль А. И. Покрышкину, президент США подчеркнул выдающиеся заслуги А. И. Покрышкина «против нашего общего врага — гитлеровской Германии» (см. копию письма В. Г. Стэндли. Может быть, ее послать для размышлений Бриану Г. Марсдену?).
А. И. Покрышкин, можно сказать, был большим ученым и крупным общественным деятелем нашей страны. Он разработал теорию полета и маневра легкого скоростного самолета (взаимосвязь группы в полете, источники скорости, соколиное пике, переворот через хвост и др.). Его диссертационная работа, посвященная некоторым вопросам развития авиации, была высоко оценена авиаторами многих стран (Франция, Англия, Чехословакия, ГДР и др.). Использование этих теоретических и практических исследований позволило завоевать стране целый ряд спортивных мировых рекордов по авиационному спорту (В. Егоров — во Франции, С. Савицкая — в Англии и др.).
Велика роль А. И. Покрышкина в осуществлении полетов в космос. Он оказывал помощь С. П. Королеву как в работе его конструкторского бюро, так и в подборе первых космонавтов (А. Николаев, В. Быковский и др.). Активно участвовал в восстановлении разрушенных городов (Ржева, Киева, Москвы и др.), в движении за породнение городов СССР и Америки. [209]
С 1965 года он член Союза писателей СССР — вышло из печати 4 книги, написанные им.
Может быть, очень кратко можно сформулировать, что назвать малую планету именем А. И. Покрышкина можно «За заслуги в разработке теории полета легкого скоростного самолета и участие в осуществлении полетов в космос».
С уважением, Зам. Председателя Совета ветеранов 9-гвардейской авиадивизии Дрягина Ирина Викторовна, доктор сельскохозяйственных наук, профессор
4 августа 1987 г.».
Только в 1988 году, то есть через десять лет, малая планета получила свой порядковый номер 3348 и имя Покрышкин, а свидетельство об этом жена А. И. Покрышкина Мария Кузьминична получила лишь в 1993 году.
Борьбу за справедливость мы вели не только по отношению к ветеранам войны, но и обычным людям. Долго я помогала прекрасному селекционеру по цветочной культуре астре однолетней — Галине Викторовне Остряковой, создавшей более пятидесяти новых сортов. Не хотели признавать ее научные заслуги, но она победила. Ее докторскую диссертацию признали соответствующей требованиям ВАКа.
Такую же поддержку оказала и радиобиологу Маргарите Анатольевне Питиримовой из Ленинградского университета. Помогала многим коллегам, приезжавшим из периферийных вузов и научно-исследовательских учреждений (Дерий, Корчагина, Экашаев, Смирнов, Шоломицкая и многие другие).
18 мая 1984 года стало моим самым горестным днем — умер мой муж, дорогой друг, единомышленник, моя «половина». Не могла поверить, что не стало [210] около меня Левы, моей опоры и советчика. Я как-то недооценивала его роль в моей жизни. Как много для меня значил Левушка!
Пришло письмо из Ленинграда от Совета ветеранов 23-го выпуска Военно-морского училища имени М. В. Фрунзе о том, что будет выходить сборник воспоминаний об участии выпускников в Великой Отечественной войне. Я немедленно включилась в эту работу. Написала маленький очерк о Леве — летчике и моряке. Его опубликовали в этом сборнике. Есть и сорт ириса Ирлев (то есть Ирина и Лев), который был создан при жизни Льва. Этот сорт отличается мощным ростом и белоснежной окраской цветков, устойчив к ветру и дождю.
В том горе сын Виктор меня поддерживал. Его успехи в работе и учебе укрепляли во мне желание думать о других людях, о тех, кто нуждается в моей помощи.
Михайловская средняя школа в поселке Шишкин Лес в какой-то мере является моей подшефной школой, так как она находится в бывшем подсобном хозяйстве ТСХА, ветераны этого поселка также мои коллеги. В школе появился маленький Музей боевой славы 46-го гвардейского женского авиаполка, летавшего на самолетах У-2 (По-2) на протяжении всей войны. Мы решили подать идею ребятам из отряда «Звезда» и другим школьникам провести вечер памяти выдающегося авиаконструктора самолетов Николая Николаевича Поликарпова. Ребята восприняли это с большим интересом. Они разыскали внука (сына дочери Николая Николаевича) — Андрея Владимировича Коршунова, доктора технических наук, член-корреспондента Академии наук авиации и воздухоплавания, старшего научного сотрудника, полковника. На вечер, который состоялся в январе 2005 года, пригласили Героя России [211] Александру Федоровну Акимову, которая совершила во время Великой Отечественной войны 710 боевых вылетов в качестве штурмана на самолете По-2.
На вечере присутствовали ветераны Великой Отечественной войны поселка Шишкин Лес. В зале ребята установили макет нашего самолета. За неделю до вечера они посетили могилу Н. Н. Поликарпова на Новодевичьем кладбище и возложили цветы от современного поколения. Они приготовили содержательный монтаж о жизни и деятельности талантливого авиаконструктора, который сопровождался показом диапозитивов и музыкальным оформлением. Ветеран войны Леонид Андреевич Шолохов прислал свои стихи, посвященные отважным летчицам 46-го гвардейского женского полка.
Чиновники Москвы ликвидировали название улицы имени Героя Советского Союза Татьяны Макаровой. Улица носила это имя в течение 34 лет. Возмущенные ветераны 46-го гвардейского авиаполка и особенно ребята отряда «Звезда» из поселка Шишкин Лес стали добиваться, чтобы имя улице было возвращено. Стали писать мэру города Ю. М. Лужкову, президенту России, в областную газету: «Верните улице имя героини». И это свершилось. В газете «Московский комсомолец» от 21 марта 2005 года под заголовком «На карту Москвы возвращаются имена героев» названо имя Т. П. Макаровой.
Татьяна Макарова сгорела в небе Польши вместе со штурманом Верой Белик. Именем Веры Белик был назван рыболовецкий сейнер. Какова его судьба? Члены клуба «Звезда» написали письмо-обращение школьникам Сахалина с просьбой узнать судьбу сейнера. Судна с именем Веры Белик уже нет, но сахалинское начальство заверяет, что имя героини будет присвоено новому сейнеру. Ждем ответа. [212]
Работа по борьбе за справедливость не временное мероприятие, а постоянное стремление ветеранов Великой Отечественной войны и их помощников из подрастающего поколения.
Так, в Михайловской средней школе решили провести вечер памяти легендарного летчика — трижды Героя Советского Союза маршала авиации Александра Ивановича Покрышкина.
Ветераны 9-й гвардейской истребительной авиадивизии приняли активное участие в подготовке этого вечера. Была создана комиссия по проведению викторины, посвященной А. И. Покрышкину, с учащимися школы. Комиссию возглавил племянник друга Александра Ивановича, дважды Героя Советского Союза А. Ф. Клубова — кандидат технических наук Владимир Алексеевич Клубов.
Вечер памяти А. И. Покрышкина состоялся 1 декабря 2005 года. В нем приняли участие: жена сына А. И. Покрышкина Светлана Борисовна Покрышкина, ветераны 9-й гвардейской авиадивизии и ветераны Великой Отечественной войны поселка Шишкин Лес, начальник отдела Центрального музея Вооруженных Сил О. В. Тихомирова, писатель-историк, автор книги о знаменитом летчике А. В. Тимофеев, глава администрации Михайлово-Ярцевского сельского округа Д. В. Верещак.
В тот день ребята услышали рассказы и воспоминания о подвигах Александра Ивановича Покрышкина. Светлана Борисовна Покрышкина рассказала, что сын трижды Героя — Александр Александрович, его внуки и правнук, которого тоже зовут Сашей, свято хранят память о своем отце и дедушке.
С большим интересом выслушали присутствующие Ольгу Васильевну Тихомирову, которая рассказала о личных вещах Александра Ивановича, хранящихся и экспонирующихся в Центральном музее Вооруженных Сил. [213]
Из выступления писателя Алексея Викторовича Тимофеева ребята узнали о том, как паниковали немецкие асы, когда слышали по радио, что в воздухе появился Покрышкин, и без промедления покидали поле боя.
Я обратилась к ребятам с призывом начать борьбу за установку в центре Москвы памятника легендарному летчику XX века Александру Ивановичу Покрышкину.
Еще в августе 1944 года при присвоении А. И. Покрышкину звания трижды Героя Советского Союза был Указ Президиума Верховного Совета СССР об установлении памятника в Москве на постаменте в виде колонны, в центре города. Однако этого сделано не было. Настало время выполнить этот Указ.
Недавно правительство вынесло решение об установлении в Москве памятника Герою Советского Союза М. М. Водопьянову, спасавшему челюскинцев. Это хорошо. Но так же необходимо установить в Москве памятник национальному герою А. И. Покрышкину, спасавшему нашу Родину. Его заслуги — не только 59 лично сбитых вражеских самолетов, но и создание формулы победы — «Высота — скорость — маневр — огонь!», которой были вооружены все летчики страны, от Кубани до северных широт.
И после войны А. И. Покрышкин был активным государственным деятелем нашего Отечества. Он согласился возглавить оборонное общество — ДОСААФ (ныне РОСТО) и сыграл в деятельности этой организации огромную роль.
Конечно, добиться того, что не удалось заслуженным ветеранам войны (А. П. Маресьеву, И. Н. Кожедубу и другим), — установить памятник А. И. Покрышкину в Москве, — дело не простое. Но — не невозможное! Надо действовать по-покрышкински — не отступать!
Совет ветеранов Великой Отечественной войны поселка Шишкин Лес принял решение приобрести и вручить каждому школьнику поселка вновь переизданную [214] книгу А. И. Покрышкина «Познать себя в бою». Тщательно ее изучить и начать сбор средств по поселку, Москве, России на установку памятника российскому былинному богатырю А. И. Покрышкину в центре Москвы.
Правда должна восторжествовать!!!
В результате работы с моим учеником Геннадием Казариновым по селекции садовых растений мне удалось получить новые интересные формы гладиолусов и ирисов. Мы выступили с ними на Всесоюзной выставке цветов при Московском обществе испытателей природы и получили высокие оценки их окраски и устойчивости к неблагоприятным условиям выращивания. Мы решили первому — главному чемпиону выставки, сеянцу гладиолуса дать имя «Ломоносовец» в честь нашей альма-матер — Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова. Затем появились другие сорта. Мы считали, что надо бороться за справедливость и путем присвоения сортам цветов имен героев Великой Отечественной войны, в том числе полка и дивизии, где я служила. Названия цветов продолжат жизнь героев и шире расскажут об их подвигах народу.
Просматривая каталоги сортов гладиолусов и ирисов, полученных за рубежом, мы увидели, что в 1965–1977 годах многим сортам присвоены такие названия, как: «Бабетта», «Вера Давидоне» (латышская певица), «Польская принцесса», «Лондон», «Франция», «Дойчланд» (Германия), а также имена различных военачальников (американца Д. Эйзенхауэра, британца Б. Монтгомери и даже генерала вермахта В. Моделя).
Нам казалось, что в каталогах цветущих растений должны быть имена и наших героев. Так, в 1980–1990-х годах у нас были приняты в Государственное сортоиспытание, а потом и зарегистрированы в каталоге [215] ирисов США сорта: «Марина Раскова», «Маршал Покрышкин», «Полет к Солнцу», «Вадим Фадеев», «Академик Королев», «Штурман Рябова», «Черноморец», «Гвардейский», «Чистое небо» и другие. Затем и другие селекционеры стали называть свои сорта цветочных культур именами героев России. Так, например, появился замечательный сорт гладиолуса «Улыбка Гагарина» и др.
Цветы продолжают жизнь героев, чьи имена они носят...
Во время празднования 300-летия Ботанического сада Московского университета было отмечено, что сорта ирисов, полученных на биолого-почвенном факультете МГУ («Марина Раскова», «Гвардейский», «Олимпийский» и др.), пользуются популярностью по сей день («Московский университет» № 24 (4173), июль 2006 г.).
Недавно я получила письмо от моей фронтовой подруги Евдокии Пасько. Она имеет небольшой участок земли, где, помимо овощей, с большой любовью выращивает цветы, в том числе и ирисы моей селекции. Из года в год она сообщает мне об их росте, цветении и перезимовке. Она очень аккуратно ухаживает за растениями, и у нее одни сорта не засоряются другими. Дуся интересуется, что за сорта «Вадим Фадеев», «Александр Клубов», «Святниф» и другие? Кто они, кому я посвятила свои сорта?
Дуся Пасько сама заслужила славное имя Героя Советского Союза, летая на У-2 в 46-м гвардейском ближнебомбардировочном ночном авиаполку. Совершила 790 вылетов в качестве штурмана, причем больше половины этих боевых вылетов сделала на Кубани и в Крыму. Она забыла, наверно, что именно в небе Кубани прославились эти Герои, летчики-истребители — Вадим Фадеев и Саша Клубов. [216]
Вадим Фадеев был еще и моим земляком — он родился и учился на Волге, в городе Куйбышеве. Был он богатырского роста и отличался неординарными поступками. Это о нем была большая статья в нашей фронтовой газете.
Однажды Вадим сел на вынужденную, на нейтральную полосу в районе кургана «Пять братьев», северо-западнее Ростова-на-Дону. Затем он поднял солдат батальона в атаку. Немцы, застигнутые врасплох, отступили. Командир пехотной дивизии наградил сержанта Вадима Ивановича Фадеева орденом Красного Знамени, а командующий воздушной армией С. А. Красовский вручил Вадиму Фадееву бумагу — «обладателю сего документа выдавать в обед двойную порцию» — и присвоил ему звание лейтенанта.
Когда я была переведена в 9-ю гвардейскую истребительную дивизию в 1943-м, там все еще жило и дышало духом Вадима Фадеева, который погиб 5 мая того года. Не только его героическими делами, — а он сбил лично 21 самолет противника, — но и его артистическими, зажигательными выступлениями на вечерах самодеятельности, а иногда и ариями из опер в кабине самолета.
Один из сортов с оригинальной коричнево-красной окраской цветков я и назвала именем любимца всей дивизии — «Вадим Фадеев». Когда в 1972 году мы проводили встречу ветеранов 9-й гвардейской авиадивизии в Краснодаре, то я привезла туда корневища этого сорта. Мы посадили эти ирисы около его памятника в поселке Фадеево.
Александр Клубов был очень серьезным, сдержанным и в какой-то мере стеснительным человеком. Коренастый, среднего роста, выделялся внутренней собранностью, сбитостью своей фигуры. Все в нем было как бы продумано и равномерно распределено — и в походке, и в улыбке, и в разговоре с товарищами. Все [217] к нему относились с большим уважением, внимательно прислушивались к его замечаниям и советам. Хотя ему было тогда 26 лет, но большинству — восемнадцати-двадцатилетним ребятам — он уже казался умудренным, солидным человеком. Его белокурая голова хорошо гармонировала со всей его фигурой, а боевые шрамы от ожогов на лице не снижали его «коэффициент красоты», как он шутил иногда. Он привлекал всех своей начитанностью и аналитическим умом. Изредка некоторым удавалось услышать пение и мастерское чтение стихов Александром Клубовым.
Я долго подбирала сорт ириса, который как бы соответствовал этому героическому летчику — кавалеру ордена Александра Невского, сбившему 31 самолет противника лично и 19 в группе. Он совершил 457 боевых вылетов, участвовал в 95 воздушных боях.
И решила я, что такому скромному дважды Герою Советского Союза подойдет сорт «Бордюрный белый». Этот сорт отличается обильным цветением, плотным строением куста. Цветки белые с небольшой дымкой, слегка гофрированные. Сорт хорошо размножается, зимостоек, устойчив к болезням. На Международной выставке цветов в Нидерландах в 1992 году сорт «Александр Клубов» получил призовую оценку.
Сорт «Академик Королев». Мы с Мариной Чечневой в 1976 году были на вечере в Астрономогеофизическом институте АН СССР и рассказывали о Евгении Рудневой, когда решался вопрос о присвоении ее имени звезде (планете), открытой в Крымской обсерватории. Когда я рассказала, что мною назван один сорт гладиолуса в ее честь — «Евгения Руднева», то ко мне подошла дочь Сергея Павловича Королева — Наталия Сергеевна. От своего имени и от имени матери Сергея Павловича подарила мне книгу А. Романова «Конструктор космических кораблей» (М., 1976), [218] с «благодарностью за цветы, которые всегда украшают нашу жизнь». Она сказала, что было бы приятно, если бы имя Сергея Павловича носили и цветы ириса, которые долго хранят память о человеке.
Я ответила, что есть такой сорт ириса с нежно-голубыми цветками, с красно-желтой бородкой. Зацветает он чуть позже других сортов и поэтому выделяется своей красотой среди закончивших цветение сортов.
Государственная комиссия по сортоиспытанию утвердила этот сорт, названный нами «Академик Королев», а затем он был зарегистрирован в каталоге ирисов американского общества ирисоводов.
Мы, селекционеры МГУ (Дрягина и Казаринов), посадили около дома-музея С. П. Королева этот сорт и ряд других сортов: «Марина Раскова», «Полет к Солнцу», «Вадим Фадеев», «Чистое небо».
«Виктор». Так назван сорт в честь моего сына Виктора, ушедшего из жизни в расцвете сил и творческих возможностей. Еще в раннем детстве он принимал участие в скрещиваниях сортов гладиолусов и ирисов. Этот сорт ириса отличается очень ранним и обильным цветением. Имеет белоснежные цветки, морозостоек, устойчив к болезням. Сорт зарегистрирован в американском обществе ирисоводов под номером 97–417.
«Святниф». Сорт ириса назван в честь врача-офтальмолога — профессора Святослава Николаевича Федорова. Ему я обязана тем, что в свои 86 лет я все хорошо вижу без очков: могу читать и писать. Двадцать лет тому назад после падения я потеряла не только очки, но и сразу перестала видеть. Я поехала в Центр микрохирургии глаза к С. Н. Федорову. Мне было известно, что у него особое отношение к авиаторам, так как он сам хотел стать летчиком, но нелепая случайность лишила его этой возможности. Он попал в аварию и потерял [219] ступню. И стал в итоге врачом-хирургом. Нелегок был его путь от периферийного врача до мирового светила. Он возвратил свет пациентам, число которых превышает 11 тысяч человек.
Первое замечательное здание Института микрохирургии глаза ему построило на свои средства ВОС (Всесоюзное общество слепых). А его изобретение — «искусственный хрусталик» стали закупать американцы, переупаковывать в свои «обертки», и перепродавать их в восемь — десять раз дороже. (Власов С. Прозрение. М., 1986). Много еще усовершенствований внес в офтальмологию этот великий новатор. Еще при его жизни и с его согласия я — бывшая его пациентка и селекционер-цветовод — назвала один из низкорослых, но обильно цветущих ирисов его именем «Святниф», то есть Святослав Николаевич Федоров. Сорт хорошо размножается, устойчив к ветру, дождю и болезням. Зимостоек. Цветки этого сорта оригинальны — кремово-светло-желтой окраски с небольшим белым пятном в центре (как бы имеют аппликацию). Сорт также зарегистрирован американским обществом ирисоводов под номером 95–309.
О названиях других сортов было рассказано в разных разделах книги. Многие названия понятны без расшифровки — это дань уважения моим боевым подругам и товарищам, с кем мне приходилось вместе летать или быть наслышаной об их боевых делах.
Это моя дань родному краю, университету (МГУ), месту послевоенной работы (ВНИИССОК). Именами многих, многих моих хороших друзей хотелось бы назвать мои сорта, но это невозможно было сделать практически. Они остаются в моем сердце и памяти!
В заключение моих воспоминаний — еще несколько штрихов. Хотелось бы рассказать о моих лучших подругах последних лет, о моей новой семье, взявшей меня под свою опеку. [220]
Мария Кузьминична Покрышкина
Обычно считается, что женщина не может восхищаться действиями и поступками другой женщины, ее женскими качествами.
Я делю своих подруг на три группы:
1. Женщина, которая ради мужчины, обладающего, по ее мнению, выдающимися достоинствами (ум, смелость, решительность, доброта, справедливость, чистота помыслов), готова быть для него другом, надежным тылом и поддержкой, готова добровольно и без сожаления отдать ему все: свой талант, амбиции, возможные личные успехи — в общем, все-все. Такой была Мария Кузьминична Покрышкина.
2. Это женщина, которая, полюбив мужчину, готова ради него отказаться от личного успеха, но временами все-таки сожалеть о неосуществленных достижениях в учебе, труде. Такова была Вера Васильевна Трофимова. Она очень любила своего мужа, замечательного человека и летчика — Героя Советского Союза Николая Леонтьевича Трофимова, и готова была терпеть даже его иногда незаслуженные замечания и вспышки гнева. Она жаловалась мне: «Опять Коля ушел на работу, не позавтракав. Рассердился на меня. Он такой худенький, ничего не ест. Я решила положить ему в кашу кусочек маслица. Утопила в каше, чтобы замаскировать, а оно всплыло, он увидел. Бросил ложку и ушел».
3. К этой группе я отношу саму себя. Я не захотела создать семью по окончании войны, хотя достойных ребят было много. Мне хотелось учиться, получать все новые и новые знания. Меня привлекала не карьера, а учеба и желание быть самодостаточной личностью.
Надо сказать, что Мария Кузьминична стала личностью и при таком необыкновенном муже, как Александр Иванович Покрышкин. Она смогла его разглядеть и оценить, когда он был еще в опале, поверить [221] ему, уяснить свою роль в его жизни. Словом, понять, что это ее «половинка».
И Александр Иванович очень любил и гордился своей женой. Несмотря на несколько суховатое обращение к ней «Мария!», в нем звучало большая любовь и гордость. Он гордился всем тем, что она умела делать дома, как принимала его боевых друзей, как одевалась, как обустраивала быт, как изумительно готовила.
Как-то я была у них дома. Александр Иванович стал приглашать меня к столу и сказал: «Я хочу угостить тебя пшенной кашей. Уверяю, что такой вкуснятины ты никогда не пробовала. Такую кашу может варить только Мария!»
Действительно, такой вкусной пшенной каши мне больше нигде не приходилось есть. И сама я не смогла сварить такую.
Милая, скромная Мария Кузьминична обладала какой-то притягательной силой. Александру Ивановичу, еще при первой их встрече, хотелось ей рассказывать не только о своей жизни, но и о боевой работе, о своих планах, о том, как можно эффективнее бить врага в воздухе.
По-видимому, это было связано с тем, что Мария Кузьминична, медицинская сестра по образованию, была очень внимательным собеседником.
Когда она уже стала женой Александра Ивановича, то тяготы и неустройства военной жизни воспринимала легко и помогала ему все устраивать и не отвлекаться от главного. Она всегда говорила: «Главное, чтобы тебе было хорошо работать! И чтоб мы были бы рядом».
Она всю жизнь жила его работой. Это был хорошо обеспеченный тыл!
Но и Александр Иванович многое перенял от нее. Они были единомышленниками во всем: любили с детства книги, цветы, лес...
Я вспоминаю, как ко мне в Ботанический сад МГУ, а позже в институт (ВНИИССОК) приезжала Мария [222] Кузьминична с внуком Павликом. Выходя на наши обширные цветочные поля ирисов, гладиолусов, бархатцев, астр, роз и других цветочных культур, она могла часами смотреть и любоваться на разнообразие их окрасок и форм. Как-то она заинтересовалась флоксами, и особенно сортом «Викинг» с белоснежными цветами, а в нашем институте флоксы не выращивали. Мы с ней поехали в садик цветовода-любителя, об этой поездке красочно рассказала Мария Кузьминична в своей книге «Взойди, звезда воспоминаний...» (Новосибирск, 1997).
У Марии Кузьминичны была настоящая энциклопедическая память, она помнила не только все фамилии и имена друзей, с кем ей приходилось встречаться, но и детали тех событий, и обстановку, при которой эти встречи проходили. Это дало ей возможность написать две очень интересные книги.
Когда не стало Александра Ивановича, в своем ужасном горе Мария Кузьминична приехала к Вере Васильевне Трофимовой на дачу (в Купавну), и мы ей стали советовать написать книгу об Александре Ивановиче. Она сказала нам: «Что я могу рассказать, я же не видела этих воздушных боев?» Мы ответили, что главное для нее — рассказать о другом — о любви, об отношениях к людям, о семье. Оказалось, что Мария Кузьминична и без нашей подсказки уже начала писать записки и даже показывала их Александру Ивановичу. И в них отразила очень ценные для всех замечания Александра Ивановича и его друзей о боевых действиях наших авиаторов.
Она положила начало Фонда трижды Героя Советского Союза А. И. Покрышкина.
Да, Мария Кузьминична была выдающейся женщиной нашего времени! Хотя она и не стала хирургом, а может быть, могла бы стать и профессором хирургии, но она помогла сохранить в боевом строю выдающегося летчика, богатыря России — Александра Ивановича Покрышкина! [223]
Вера Васильевна Трофимова
Не могу забыть мою подругу Веру Васильевну Трофимову. Мы подружились в последние годы ее жизни...
Она была талантливым человеком. После возвращения с войны сразу, с ходу сдала вступительные экзамены в Куйбышевский мединститут, но любовь к красивому белокурому парню с голубыми глазами Коле Трофимову взяла верх. Их фронтовая встреча и переписка во время войны не была забыта. Он разыскал ее в городе Бузулуке, окончательно околдовал и увез к своим родным, под Серпухов.
Издавна считалось на Руси, что чем больше в семье детей, тем она крепче, и к старости будет обеспечена любовь и забота о родителях. Но сейчас это не так. Вера родила троих сыновей, о своей учебе нечего было и думать, пришлось уйти из института после первого курса. Была моя Верочка Курзина (Трофимова) верной женой и товарищем своему любимому Николаю Леонтьевичу. Больше всего она думала о нем да о детях. Со старшим не посчастливилось. В родильном доме неумелые медики щипцами сдавили ему голову, и Саша остался инвалидом на всю жизнь. Хотя и получил начальное образование, но не смог дальше учиться. Его-то судьба больше всего и беспокоила мать — Веру Васильевну. Второй сын, Володя, был всем хорош: учился отлично, был послушен и хорош собой. «Вот он-то и будет опорой и надеждой родителей», — думала Вера. Поступил он в Московский государственный институт международных отношений, но без общежития. Вера Васильевна постоянно, оставляя семью и младшего сына Сережу, приезжала из Минска в Москву, обустраивала его быт.
Все было хорошо, Володя работал атташе в Индии, скоро должен был вернуться домой. Младший сын окончил школу и поступил в тот же институт, а сам [224] Николай Леонтьевич уже стал генерал-лейтенантом, и жили они в Москве.
Ветераны 9-й гвардейской авиадивизии попросили Н. Л. Трофимова возглавить Совет ветеранов дивизии. А. И. Покрышкин поддержал это предложение. В работе такой общественной организации есть много рутинного, но важного для жизни ветеранов, отдавших свои молодые годы делу защиты Родины. Надо было поздравлять боевых друзей с праздниками, с их личными торжественными датами и др. Эту работу — и по нашей 9-й гвардейской дивизии, и по своей танковой бригаде — взяла на себя Вера Васильевна Трофимова, не только как боевая подруга нашего Николая Леонтьевича Трофимова, но и как активный участник Великой Отечественной войны — радистка танковой бригады в армии М. Е. Катукова.
Вера Васильевна была очень скромным и даже стеснительным человеком. Как-то нас попросили приехать на московскую ткацкую фабрику и рассказать, как женщины воевали. Она не сразу согласилась. Потом оказалось, что где-то потерялся ее орден Красной Звезды. Выручил Николай Леонтьевич, предложив надеть его орден. Работницы ткацкой фабрики с большим интересом слушали выступление Веры Васильевны, задавали много вопросов и выражали свое восхищение женщинами — водителями танков, о которых рассказала Вера на встрече. Это выступление вдохновило ее написать заметки о себе и о нашем времени. Ее краткие, к сожалению, заметки были опубликованы в журнале «Слово» (№ 2, 2000 г.).
Когда не стало Николая Леонтьевича, то Вера Васильевна стала нашим объединяющим центром. Ее осиротевший дом всегда был открыт для друзей и особенно для ветеранов Великой Отечественной войны, где мы вспоминали свои ушедшие боевые годы и горевали о разваливающейся Родине. [225]
Каждому хочется, чтобы дети были не только такими, как мы сами, но лучше — добрее, чище, светлее, скромнее. Но в жизни часто все бывает иначе. Так и у моей боевой подруги Верочки все случилось не совсем так, как ей мечталось.
Ах, женщины!.. Для кого-то они приходят в жизнь как добрые гении, а для других наоборот.
Женился любимый сын Володя, но не очень удачно. Тут появилась энергичная женщина. Ей понравился Володя. Она его прибрала к рукам, и милый, добрый, любящий сын превратился в чужого человека. Достаточно сказать, что, когда 28 июля 2002 года умерла Вера Васильевна, он даже не пришел на ее похороны.
Только младший сын Сергей был с ней до последних дней ее жизни.
Вера Васильевна, подобно матери, описанной A. M. Горьким в рассказе «Старуха Изергиль», несмотря на оскорбления Володи, очень жалела его, все прощала и каждый вечер читала «Молитву сыну», которую я ей принесла из церкви в поселке Шишкин Лес...
Моя новая семья
27 августа 1992 года был для меня самым горьким, самым тяжелым днем в моей жизни. Не стало моего дорогого сыночка Витеньки — моей гордости, моей надежды, моей радости, советчика и опоры.
28 февраля того года он вернулся из заграничной командировки и почувствовал недомогание, появилась повышенная температура, но он еще пошел на работу, надо было закончить дела. Наконец обратился в поликлинику, сделал рентгеноскопию — все в порядке, сделали УЗИ и обнаружили небольшую опухоль в левой [226] почке. Врачи порекомендовали сделать операцию, хотя показания микроскопии были хорошие. Удалили не только опухоль, но и всю почку. Виктор дома поправлялся, лежал, читал, наслаждался классической музыкой. Врачи решили для профилактики провести облучение. До середины июля проводили облучение в область поясницы и таза. И вот врачи сообщили, что у него начались метастазы. Единичные раковые клетки, которые не смогли удалить при операции, стали в молодом организме с бешеной скоростью размножаться и проникать в другие органы. Мы еще боролись за его жизнь, подключали химиотерапию. Друзья приезжали к нему в больницу, пытались его подбадривать. Он тоже шутил, но вдруг обратился к ним: «Ребята, я прошу вас, не забывайте маму! Она остается совсем одна!» Той ночью, 27 августа, его не стало.
В то время со мной рядом был друг его детства Сережа Касьян. Я все еще не верила случившемуся, мне казалось, что Витя лежит живой, просто крепко заснул. Но пришли врач и медсестры, резко сказали: «Собирайте ваши вещи и покиньте больницу».
В тот трагический момент меня поддержали мои друзья и стали оказывать помощь во всех дальнейших делах. Со мной рядом была Иринка Калиниченко — мой старинный друг и помощник в трудные минуты жизни, Лидочка Чуплина — моя помощница на работе и в доме по уходу за сыном, искренний и добрый человек. Весь институт приехал ко мне со словами утешения и поддержки. Закончилось официальное прощание с Виктором.
Я осталась одна: нет у меня уже больше сына — моего ребенка. Можно ли жить дальше? Как?
Пришли, почти целым классом, ребята из школы, где он последний год был учителем английского языка, и еще много, много других ребят по институту и университету. [227]
Я даже не думала, насколько его уважали и ценили его дружбу. Я увидела, каким он был! И я поняла, что я счастливый человек, так как у меня был такой сын. Надо жить! И согреваться теплом его благородной и чистой души!
Я решила свою квартиру оформить на Людочку Кан, мою ученицу. У Людочки родилась дочка, надо и дачу завещать ей!
Людочка — человек очень порядочный, добрый и ответственный. Когда она стала моей аспиранткой, я увидела ее тщательное и скрупулезное отношение к работе. Она всегда внимательно выслушивала мои советы и указания, однако проявляла и свою инициативу, высказывала свои предложения. И стала Людочка не только моим помощником, другом, но и почти дочерью.
Мне хотелось, чтобы она после защиты кандидатской начала работать над докторской диссертацией. Но она решила, что ей хочется больше заниматься детьми, их воспитанием и становлением, а не тратить свои силы на выявление законов роста и развития растений. Хотя она очень хорошо чувствует растение, именно при ее внимании быстро увядающие в срезке розы остаются много дней в состоянии тургора.
Сейчас у Людочки — Людмилы Юрьевны подрастают уже две чудесные, красивенькие девочки. Я считаю их своими внучками. Вот это и есть моя новая семья!
Конечно, цементирующим ее звеном является отец Людочки — Юрий Николаевич Чуплин. Все прислушиваются к его замечаниям и советам. Все хорошее, доброе, светлое происходит от него. Он все видит, замечает и призывает к труду и добру.
Лидия Ивановна — Лидочка, я считаю, что это моя младшая сестричка, — великая труженица. Ее надо бы сдерживать и доказывать, что все на себя нельзя [228] брать — жизни не хватит. Раньше в лаборатории она слушала мои указания и требования, а теперь я слушаю ее и выполняю ее требования.
Олег Валентинович Кан, муж Людмилы, конечно же член нашей семьи. Он добрый человек и всегда откликается на просьбы. Он очень любит и ценит свою жену Людмилу и своих славных девочек и готов все для них сделать. Приятно видеть, что Олег очень чутко и с любовью относится к своей маме Анне Сергеевне Тен. Он старается ежегодно навестить ее в Казахстане и оказать ей свое внимание.
Андрюша — Андрей Юрьевич Чуплин — очень приятный, контактный для меня член семьи, хотя он живет далеко своей отдельной жизнью. Это самый добрейший член семьи. Он всегда готов прийти ко всем на помощь, очень добр и бескорыстен. Очень ценю его любовь и внимание к своей маме Лидии Ивановне Чуплиной. Приятна и симпатична его жена Наташа. Хотелось бы пожелать им обоим, чтобы «чаша их жизни пенилась от счастья любви и взаимопонимания».
В общем, я счастлива, что у меня есть новая, такая замечательная семья! И думаю, что они постараются выполнить мою просьбу — после моей смерти тело кремировать, а прах рассеять над Волгой, хорошо бы в районе Саратова, чтобы не надо было ходить на кладбище и чувствовать некоторое неудовлетворение, если не побывали на моей могилке. [229]