Война народная
В тот знойный июньский вечер никто даже не предполагал, что утром следующего дня вся наша жизнь круто изменится. Курсанты, собравшиеся в увольнение, проснулись не от радостного ощущения яркого солнца, предстоящей прогулки по городу. Мы проснулись под длительный вой сирены, поднявшей нас по боевой тревоге.
Из уст в уста передавалось тяжелое, страшное слово: «Война!» Где он, этот коварный враг? Где и когда — завтра, через неделю — мы должны вступить с ним в бой? Казалось, все должно быть ясно и понятно: что и как делать каждому. В действительности же многое происходило далеко не по плану.
Собравшись по тревоге, мы стояли в строю, ждали распоряжений и тихо переговаривались. Сразу же возникла твердая уверенность, что враг будет разбит и уничтожен. Но успеем ли в этой борьбе принять участие мы?
— В обороне главное — харч! — негромко сказал Вася Гущин, как бы желая снять напряжение.
События же шли своим чередом. Сначала состоялся митинг. Речь держал наш любимый батальонный комиссар Мололетков. Он сказал, что война будет трудной, что надо готовиться к ней серьезно и всем. И выступавшие заверили, что в борьбе с фашизмом отдадут все силы, а если потребуется — и жизнь.
На следующий день войны мы уже увидели прошедший над аэродромом «юнкерс». Стояла низкая облачность, и на фюзеляже пролетевшего Ю-88 хорошо можно было рассмотреть фашистские кресты. В воздухе в это время находилось несколько самолетов, которые летали, как всегда, по плану. Они пытались перехватить гитлеровскую машину, но немец скрылся в облаках. [38]
Наша курсантская жизнь резко изменилась, и к худшему. Мы стали меньше летать, так как часть боевых самолетов отправили на фронт, а на оставшихся летали те, кто по программе был впереди. Наш же отряд отставал: полеты мы начали позже других.
Поступали первые вести с фронтов. В воздушных схватках уже отличились младшие лейтенанты М. П. Жуков, С. И. Здоровцев, П. Т. Харитонов. Петр Харитонов — наш, всего полгода назад окончил авиашколу. Через месяц засверкала слава выпускника нашей эскадрильи Николая Тотмина — летчик таранным ударом уничтожил фашистский самолет.
Но, несмотря на стойкость, мужество и отвагу советских воинов, война стремительно подкатывалась к Ростову-на-Дону. Началась подготовка к перебазированию. Полеты практически прекратились. Многие инструкторы всеми правдами и неправдами добивались направления на фронт.
Попрощались и мы с полюбившимся нам Николаем Нестеренко, инструктором первой группы. Вместе с ним в боевые части уехали Кожевников, Киселев, Кириллов. На их место инструкторами назначили совсем молодых сержантов. Но теперь главной нашей задачей были не полеты, а погрузка самолетов и имущества в эшелоны, которые вместе с нами отправлялись на юг. Куда едем — никто не знал.
Через несколько суток мы оказались в Закавказье. Помню, на одной из станций прошел слух, что недалеко от эшелона продают гранаты. Выходить из вагонов запрещалось, поэтому, быстро сговорившись и сложив оставшиеся деньги, отправили Новикова и Давыдова закупить хотя бы по парочке гранат на каждого. Через несколько минут курсанты принесли какие-то фрукты, похожие на красные яблоки.
— Зачем деньги зря тратите? Сказано же: гранаты нужны! — возмущались ребята.
— Так вот они, гранаты, дары кавказской природы.
Долго мы вспоминали потом эти гранаты...
Эшелон разгрузили ночью на какой-то станции. Конечно же никакой станции, по нашим представлениям, здесь не было. Соблюдая глубокую маскировку — война уже приучила, — поставили палатки, зажгли фонари «летучая мышь». А где-то совсем близко, в кустах за палатками, притаились, злобно воя, шакалы. [39]
Здесь, на азербайджанской земле, в степи, не найдешь зеленого ковра — кругом сухая, потрескавшаяся от зноя земля. Над ней предстояло летать, и мы принялись строить аэродром. Когда обжились, подготовили летное поле, казалось, в самый бы раз развернуть полеты. Но нам все меньше и меньше доставляли бензина, да и самолетов совсем мало осталось.
Наступил 1942 год. Мы все еще курсанты. Менялись инструкторы, командиры звеньев, отрядов, эскадрилий. Одни поднимались вверх по служебной лестнице здесь, в школе, другие добивались разрешения и отправлялись на фронт. Нас, курсантов, часто посылали на помощь колхозникам Азербайджана, самоотверженно трудившимся на полях. Особенно охотно работали мы на сборе винограда, персиков, бахчевых культур.
Для меня же важнейшим событием этого года стало вступление в партию. Был я уже старшиной отряда, комсоргом звена, выполнял множество общественных поручений, поэтому считал себя вполне подготовленным к вступлению в ряды ВКП (б). Правда, заявление подал не сразу — мучили сомнения: курсант ведь, люди на фронте бьются, а я в тылу... С чего начать? К кому за рекомендацией обратиться?
Все оказалось несколько проще, чем я предполагал. В ответ на мое первое несмелое обращение в комитет комсомола получил рекомендацию. Охотно поручились за меня и коммунисты нашего отряда, доверие которых я стремился оправдать всей своей жизнью.
Но вот невзгоды, трудности и радости учебы позади. Инструктор старший сержант Волков пишет служебную характеристику:
«Летную программу закончил с общей оценкой «отлично». Имеет налет на УТИ-4:
вывозных — 109 полетов — 10 час 03 мин
контрольных — 114 полетов — 13 час 49 мин
самостоятельно — 83 полета — 10 час 43 мин
Считаю целесообразным дальнейшее обучение на новой материальной части...»
Не знал я тогда этой характеристики и твердо был уверен, что готовится выпускная, а следовательно, на фронт. Но мой выпуск был отсрочен. [40]
Повезло, правда, что вскоре инструктором группы был назначен Сергей Саломатов, раньше пас успевший окончить школу и ускоренную программу подготовки инструкторов. Ежедневные настойчивые просьбы — и вот уже Саломатов пишет выпускную характеристику:
«Партии Ленина-Сталина и социалистической Родине предан. Летать любит, в полете вынослив. Активно участвует в общественной и политической жизни подразделения. Целесообразно использовать в истребительной авиации РККА. Достоин присвоения воинского звания сержант.
С аттестацией и выводом согласились:
Командир звена мл. лейтенант Шалдыр.
Командир отряда лейтенант Хозяйчиков.
Командир 4 иаэ капитан Потапов.Решение утверждающего аттестацию: Выпустить военным пилотом в строевую часть. Присвоить воинское звание сержант.
Начальник школы полковник Кутасин.
11 января 1943 г.»
Прощай, родная школа! Почти три долгих нелегких года шел к цели. Своим внешним видом мы значительно отличались от выпускников довоенных и послевоенных лет: поношенные серенькие шинели, шапки-ушанки, обмотки. Какую же надо было иметь сноровку, чтобы, надев ботинки, быстро и в меру красиво намотать эти знаменитые обмотки!
И вот в начале февраля 1943 года небольшая группа выпускников-батайцев прибыла для прохождения дальнейшей службы в 25-й запасной авиационной полк, базировавшийся тогда здесь же, в Азербайджане. Хотя и не на фронт мы попали, но уже считались самостоятельными летчиками. Мы понимали, что в запасном полку долго не задержимся и что по прибытии очередной части с фронта для пополнения или переучивания сразу же вольемся в нее.
Два месяца службы в 25-м запасном успеху в летном деле не сопутствовали, так как все внимание командование уделяло переучиванию, комплектованию маршевых полков. Мы же летали редко — ходили в наряды, изучали новую авиационную технику. Большим счастьем считали [41] встречи с летчиками-фронтовиками, которые имели боевой опыт, были награждены орденами, а некоторые стали уже и Героями Советского Союза.
В это время заканчивали переучивание на «Аэрокобрах» летчики 16-го и 45-го истребительных авиационных полков, в которых служили будущие знаменитые асы — Покрышкин, братья Глинка, Речкалов, Клубов, Бабак, Фадеев. Довелось видеть их в полетах, в летной столовой, а иногда и слушать беседы с необстрелянными вроде нас выпускниками. Мы втайне надеялись попасть в один из этих полков, но вскоре они убыли на фронт. А уже через два месяца в воздушных боях над Кубанью родилась слава Покрышкина и Глинки, Бабака и Клубова, Фадеева и Лавицкого.
Мог ли я тогда подумать, что совсем скоро мне посчастливится прибыть на Кубань и вместе с этими прославленными летчиками ходить в атаки. А пока что в начале апреля Евгения Денисова, Николая Новикова и меня направили в 494-й истребительный авиационный полк, находившийся на переучивании и пополнении.
Здесь также было немало летчиков с боевым опытом. Командовал полком майор Белов, который принял нас, как показалось, с неохотой: «Зеленые, необстрелянные...»
Я попал в эскадрилью капитана Цикина. Имевший на своем счету около десятка сбитых фашистских самолетов комэск был награжден орденами Ленина и Красного Знамени. К нему меня и назначили ведомым. Радовался я несказанно, но мучили и сомнения: ведь чтобы быть ведомым у такого известного бойца, самому надо многое уметь и знать.
И вот в первый же летный день комэск проверил мою технику пилотирования в зоне. После полета, зарулив самолет на стоянку, я хотел только одного — скрыться куда-нибудь, чтобы не слышать, о чем будет говорить комэск: слетал я хуже некуда — на петле «перетянул» машину и едва не сорвался в штопор, на глубоких виражах «гулял» по крену и высоте, как по крутым волнам, да к тому же и сел с «козлами».
Капитан Цикин вылез из кабины раньше. Заметив мое замешательство, сказал:
— Вылезай! Чего сидишь?
Отстегнув ремни, я нерешительно подошел к командиру эскадрильи. Он положил руку на мое плечо, как-то внимательно поглядел в глаза и спросил: [42]
— Давно не летал?
— Месяца два, — ответил я, чуточку слукавив: на самом деле летал я недели две назад.
— Ну, тогда ничего. Бывает и хуже.
— Куда уж хуже, — говорю, — гоните сразу.
— А вот это хорошо! Правильно даешь оценку.
Комэск долго и подробно разбирал мой полет, потом практически показал все в полете сам. Я повторил — получилось хорошо, но мудрый ведущий, подметив мой бравый настрой, заметил:
— Теперь я уверен, что летать со мной в паре будешь. Только старайся в меру, а не как в первом полете.
Летать мы стали часто. Это радовало: скоро на фронт. Через месяц нам присвоили звание старший сержант — мы, трое прибывших в полк последними, сравнялись в звании с остальными молодыми пилотами.
А стоял уже июнь сорок третьего. Помню, жара нестерпимая, сушь... Как-то вечером после ужина, когда весь полк смотрел на открытом воздухе, в так называемом летнем клубе, кинофильм, дежурный по части объявил громко:
— Всем молодым летчикам срочно в штаб!
Выскочили как по тревоге, и каждый думал: «Что означает этот вызов? Почему только молодых?»
Вскоре все разъяснилось. Начальник штаба приказал:
— Старшие сержанты Гучек, Денисов, Дольников, Богашов, Кондратьев, Можаев, Кшиква, Новиков, Климов и лейтенант Шанин, собрать вещи и быть готовыми сегодня ночью отправиться на фронт.
Бывает же так!
Проводили нас добрыми напутствиями. Заняв теплушки, короткой июньской ночью мы двинулись в путь. Уже по дороге узнали, что едем в распоряжение командующего 4-й воздушной армией. [43]