Марш-маневр на Прагу

Как только завершилось Берлинское сражение, корпус был выведен в район Даме. В ночь на 6 мая 1945 года стало известно, что корпусу в числе многих других частей 1-го Украинского фронта предстоит принять участие в освобождении Чехословакии и ее столицы, выступить на помощь восставшим пражанам, обратившимся с призывом к советскому народу и его армии спасти их древний город от уничтожения.

Челябинская танковая бригада, усиленная 72-м отдельным гвардейским тяжелым танковым полком (командир — майор А. Н. Дементьев) и Унечской мотострелковой бригадой, была назначена в передовой отряд 4-й танковой армии.

Скрытно совершив ночной марш, части корпуса утром 6 мая сосредоточились в районе Ошатц-Риза, северо-западнее Дрездена, и днем [155] начали наступление. Ломая сопротивление врага, уральцы к вечеру вышли в район Нейкирхен, Танненберг, Зендишбора, Штарбах, а передовой отряд — Челябинская бригада — в район города Носсен — 35 километров западнее Дрездена.

На второй день наступления, разгромив группировку гитлеровцев в районе Фрейберга, уральцы продвинулись на 45 километров в условиях сильно пересеченной горной местности. Преодоление невысоких, но крутых склонов лесистых Рудных гор, продвижение по узким дорогам, над обрывами было сопряжено с большими трудностями. Но наступательный порыв гвардейцев был высок. Все понимали: жизнь сотен тысяч мирных людей, судьба Праги зависят от стремительности и мастерства каждого подразделения, каждого воина.

К исходу 8 мая части корпуса вышли на рубеж Мост — Духцев — Теплице-Шанов. До Праги — 80 километров. В ночь с 8 на 9 мая уральцы преодолели горный хребет и лавиной хлынули на равнину. Главные силы во главе с Челябинской бригадой устремляются на Лоуни, Слани. Слева, своим маршрутом, мчится Свердловская танковая.

Тысячи чехов выходят к дорогам, на перекрестки, заполняют улицы населенных пунктов. Восторженные «Наздар!», «Ать жие Руде Армаде!» Слезы радости, объятия. На танках уральцев много чехов. Вместе с советскими братьями они хотят освобождать Прагу.

В 3 часа утра 9 мая танки Челябинской бригады Героя Советского Союза полковника М. Г. Фомичева врываются в Прагу.

В 4 часа в город вошли главные силы корпуса, а вскоре и другие соединения 4-й танковой армии. С северо-запада и севера утром вступили в Прагу соединения 3-й гвардейской танковой армии, а днем — соединения 13-й и 3-й гвардейских армий.

9 мая к Праге подошли и передовые отряды 2-го и 4-го Украинских фронтов.

Памятником дружбы русского и чехословацкого народов, «вечным гражданином» Праги стоит на площади города советский танк под № 23, пронесший славу нашего оружия.

За образцовые действия по освобождению Праги части корпуса награждены орденами: 425-й самоходно-артиллерийский полк — Красного Знамени; 426-й легкий артиллерийский полк, 299-й минометный полк и 72-й тяжелый танковый полк — Суворова III степени; 131-й отдельный саперный батальон — Кутузова III степени. 7-й отдельный мотоциклетный батальон и 159-й отдельный батальон связи удостоились наименования «Пражских».

За два года участия в Великой Отечественной войне Уральский добровольческий танковый корпус прошел от Орла до Праги свыше 5 500 километров, в том числе с боями более 2 000 километров.

Корпус освободил от гитлеровских захватчиков сотни городов и тысячи населенных пунктов, десятки тысяч людей вызволил из гитлеровского рабства. Уральские танкисты нанесли огромный ущерб немецко-фашистской армии в живой силе и технике. Было захвачено и уничтожено 1110 танков и самоходных установок, 1100 орудий разных калибров, 589 минометов, [156] 2125 пулеметов, 2100 бронемашин и бронетранспортеров, 649 самолетов, 20 684 винтовки и автомата, 68 зенитных установок, 7711 фаустпатронов и противотанковых ружей, 503 трактора-тягача, 15211 автомашин, 1747 мотоциклов, 24 радиостанции, 293 склада с боеприпасами, продовольствием, горючим и снаряжением, 3 бронепоезда, 166 паровозов, 33 эшелона с военным имуществом. Уничтожено 94 620 солдат и офицеров. 44 752 гитлеровца взято в плен.

За отличные боевые действия, героизм, мужество и отвагу уральских добровольцев Москва салютовала им 27 раз. На гвардейском знамени корпуса засияли ордена Красного Знамени, Суворова и Кутузова II степени, на знаменах частей — 51 боевой орден. Воинам корпуса вручено 42 368 орденов и медалей, 27 солдат и сержантов стали полными кавалерами орденов Славы, 38 лучшим из лучших присвоено звание Героя Советского Союза.

Уральским танкистам сооружены памятники в Берлине и Праге, во Львове и Каменец-Подольском, в Свердловске и Перми, во многих населенных пунктах, которые освобождали добровольцы.

Салют Победы

Около полувека отдал Михаил Георгиевич Фомичев Советской Армии. На вею жизнь избрал он трудную профессию танкиста. До войны окончил танковое училище. Военную академию механизации и моторизации Красной Армии, а после Великой Отечественной войны — Академию Генерального штаба. Участник боев с начала войны, Михаил Георгиевич командовал в Уральском корпусе Челябинской танковой бригадой. За умелое руководство бригадой в боях за Львов, Берлин и Прагу дважды удостоен звания Героя Советского Союза.

На рассвете 6 мая меня вызвали в штаб корпуса. Генерала Евтихия Емельяновича Белова я застал возле карты-склейки, развешанной во всю стену. Красная стрела была нацелена на юг — на Прагу.

— Бригада пойдет в передовом отряде, Фомичев. Корпусу предстоит преодолеть 350 километров по маршруту Носсен, Фрейберг, Билина, Лоуни, Слани, — и генерал провел по карте карандашом. — Нам еще повезло. Рудные горы с севера на юг, в направлении нашего удара, пересечены шоссейными дорогами. Но учти: тебя ожидает не одна гитлеровская засада. Будь начеку.

Спешим к Праге. Впереди — первый батальон Михаила Коротеева. Где-то в двух-трех километрах в головной походной заставе идет первая рота старшего лейтенанта В. Полегенького.

Полегенький докладывает:

— Впереди — немцы! [157]

И тотчас гремят выстрелы. Завязалась перестрелка. Вспыхнула «пантера». Немцы бегут.

В кюветах — опрокинутые машины, исковерканные бронетранспортеры, штабные автобусы. В упряжках бьются раненые лошади. На оставленных позициях — длинноствольные 88-миллиметровые орудия, счетверенные зенитные пулеметы.

Взвод Леонида Буракова, молодого храброго офицера, открывает бригаде путь к столице Чехословакии. Первыми идут три машины — лейтенанта Л. Буракова, лейтенанта И. Гончаренко и младшего лейтенанта П. Котова.

Продвигаемся дальше. Теперь впереди идет танк Котова, за ним — лейтенанта Гончаренко. У Гончаренко хорошо подобранный экипаж, который не раз отличался в боях на Висле, Одере, в Берлине. Особенно мне нравился командир орудия комсомолец сержант Павел Батырев. Он трижды был ранен, но с поля боя не уходил. Во время боев за город Штейнау подбил два «тигра», уничтожил орудие и два миномета. Его грудь украсил орден Красной Звезды.

Механик-водитель Шкловский, заряжающий Ковригин и радист Филиппов также показали себя отважными воинами.

Не идем, а летим вперед. На юге уже засинели горы. Чаще встречаются засады. Бьют танки.

Головная походная застава приняла бой. Танк Котова укрылся за длинным сараем. Немцы засекли машину. Зажигательным снарядом подожгли сарай. Пополз густой черный дым.

Танк пошел в обход «пантер» и с первых выстрелов поджег одну из них. Другую подбили танкисты экипажа Буракова.

С крыш домов густо ударили пулеметы.

Еще рывок. На горизонте неровными зубцами вырисовывались Рудные горы. Они не высоки, но отвесны. Предстоит преодолеть крутые подъемы и спуски, узкие дороги, обрывы, горные реки.

— Кого пошлем первым? — спросил я у офицеров штаба.

— Разрешите мне повести бригаду? — попросил коммунист Михаил Акиншин, командир третьего танкового батальона.

— Добре, Михаил Григорьевич, веди...

На рассвете 8 мая снова зарокотали моторы танков. Машины двинулись по дороге, зажатой горными массивами. Немцы упорно сопротивлялись. На поворотах то и дело встречались зенитные орудия. Автоматчики и пулеметчики батальона, которым командовал майор Старостин, смело взбирались на горные кручи и внезапными ударами сверху выводили из строя расчеты вражеских орудий.

Впереди пенистая горная речушка. Сердито бурлит вода. Спуститься к ней невозможно: крутизна гор не менее 40 градусов.

Но о возвращении назад думать нельзя. И обхода — нет... Коммунист старший сержант Герой Советского Союза Василий Иванович Кружалов просит разрешить ему повести танк.

Члены экипажа вышли из машины. Василий развернул орудие назад, начал медленно спускаться вниз и одолел спуск. За ним повел танк Герой Советского Союза коммунист Федор Сурков. И он благополучно преодолел преграду. [158]

Первое чешское село — Бистрица. На окраине мы остановились. К танкистам бросились крестьяне.

— Наздар Руде Армаде! — кричали молодые и старые. Задерживаться некогда. Только вперед. До Праги — 80 километров.

После полудня бригада вошла в Лоуни. Море красных знамен, трехцветных флагов Чехословацкой Республики встретило нас там. Через всю центральную улицу полотнище: «Ать жие Руде Армаде! Да здравствует Красная Армия!»

А сигналы из Праги становились все тревожнее: «Руде Армаде!.. Красная Армия! Прага истекает кровью. У нас нет боеприпасов. Фашисты уничтожают людей и город... Русские братья, помогите Праге!»

После Лоуни в бригаду приехал командующий 4-й танковой армией генерал-полковник Д. Д. Лелюшенко. Он взял мою рабочую карту, прочертил красную стрелу на Прагу, обвел окраину города пунктирной линией и надписал: «3.00 9.5. 1945 г.».

Ночь. Город Слани. Фашисты облили бензином дома, узкие мостовые. Языки пламени лизали асфальт. Из-за укрытий вели огонь артиллеристы. Немцы, прижатые огнем наших танков и орудий, отошли вправо. Но уйти на запад, к американцам, удалось лишь немногим.

Когда танки вышли из города Слани, над горизонтом показалось зарево пожара.

— Прага горит! — сказал чех, ехавший с нами от самой границы в качестве проводника.

Я вызвал старшин Соколова и Пасынкова.

— Пожалуй, это для вас последняя разведка. Нужно узнать, что происходит в городе.

Разведчики и саперы устроились на броне танков Ивана Гончаренко, Леонида Буракова, и разведгруппа ушла в ночь.

Вскоре передо мной стояли чехи. Их привез на танке лейтенант Бураков. Они неплохо объяснялись на русском языке.

— Прага ждет вас! Спешите!

Светало. Спустя полчаса передовые подразделения бригады достигли северо-западной окраины Праги. Шоссе перегорожено баррикадой, сооруженной из брусчатки разобранных мостовых. Восставшие не ждали нас с этой стороны. Они предполагали, что мы придем с востока.

Из-за баррикады вышел чешский офицер, руководящий отрядом восставших. И тотчас, размахивая винтовками и фуражками, с возгласами «Наздар! Наздар!» подбежали к советским танкистам чешские повстанцы.

Навстречу нам устремились тысячи мирных жителей. Люди пели, плакали, дарили нам цветы, протягивали своих детей, которые доверчиво обнимали нас. И не было для советских воинов лучшей награды, чем эта сердечная благодарность народа.

Сопровождаемые чешскими патриотами, танкисты настойчиво теснят немцев. Бой не затихает ни на минуту. Оставаться на улицах опасно. Но чехи не хотели расходиться по домам. Они указывали танкистам расположение вражеских пушек и пулеметов, находили наиболее удобные пути движения.

Взошло солнце, во всей своей красе встала перед нами Прага. [159] .. Радиостанции, установленные на танках, приняли весть, которую советские люди ждали четыре военных года: Великая Отечественная война завершилась полной нашей победой.

Впереди — Влтава. Фашисты захватили мост, подступы к нему пристреляны.

— Веду бой за мост, — доложил лейтенант Гончаренко.

На площадь входили танки нашей бригады, бежали автоматчики. Подъехав к мосту, я увидел подбитый танк. Возле него, обнажив головы, стояли пражане. На брезенте лежало безжизненное тело Ивана Григорьевича Гончаренко, рядом — тяжелораненые механик Шкловский и радист Филиппов...

Танки первого батальона прорвались за Влтаву.

Вечером Москва салютовала нам из тысячи орудий.

Весна в сердцах

К Василию Бублику подошли строго. То ли потому, что малость не дотянул до восемнадцати, то ли потому, что замену ему, комсоргу рудника, не сразу нашли — его в марте 1943 года не приняли в корпус. Но доброволец своего добился — с осени того же года он был зачислен в Пермскую бригаду командиром орудия танка Т-34.

Смелость, гвардейская хватка обнаружились с первых его боев. Под Скалатом машина Бублика сгорела. Ему опалило лицо, но он занял место выбывшего из строя заряжающего на другом танке и воевал в нем.

Награжден орденами Славы, Красной Звезды (дважды). Отечественной войны (дважды) и медалями.

Несколько послевоенных лет служил он в танковой дивизии, а после увольнения в запас работает на Уралвагонзаводе. Без отрыва от производства окончил машиностроительный техникум. В труде, как и в бою, Василий Михайлович остается передовым коммунистом, настоящим гвардейцем.

В Пражской операции мне и радисту Юрию Ефремову приходилось помогать нашему механику-водителю Григорию Владимировичу Кравченко. Он был прекрасным механиком, но на горной трассе ночами непрерывно водить машину и ему было очень тяжело.

В ночь на 9 мая, после того как поработал до изнеможения за рычагами управления, я, мертвецки усталый, свалился у ног радиста Юры Ефремова, колдующего у рации. Как крепко я ни спал, а проснулся от громового голоса. Юра, включив приемник на максимальную громкость, разбудил меня. Не имея сил разобраться что к чему, я разругался:

— Выключи, дьявол, дай подремать!..

И опять свалился, и опять мгновенно заснул. Но Юра колотил меня кулаками, кричал прямо в ухо:

— Да встань же, Вася! Победа!

Москва голосом Левитана передавала Акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил и Указ Президиума Верховного Совета СССР, объявляющего 9 мая днем всенародного [160] торжества — Днем Победы, а я смотрел на ликующих товарищей, не понимая еще, что их так обрадовало и почему, смеясь, они меня угощают дружескими тумаками:

— Проснись, наконец, чурбан ты этакий, — хохочет мне в лицо Юра Ефремов. — Главная же победа — главная!

Вместе со всеми уральскими добровольцами, которые первыми вошли в Прагу, ликовали и мои земляки-тагильчане: танкист Иван Сергеевич Раменский и автоматчик Александр Николаевич Перминов; связист парторг роты Алексей Григорьевич Мальгин; гвардеец Толя Гончарук. Мне потом рассказали, как Толя забрался на танк Героя Советского Союза Владимира Маркова и пел и кричал вместе с чехами звонкое, сразу ставшее понятным нам слово «Наздар!» — «Да здравствует!».

Все кругом цвело. Весна была на деревьях, на пробившейся траве, на лицах людей и в сердцах наших, и в сердцах чехов. Они поднимались на наши танки, обнимали невероятно усталых и несказанно счастливых уральских добровольцев.

Писать нужно, и я пишу..

Кадровый офицер Советской Армии полковник Василий Данилович Фокин — бессменный начальник связи корпуса и секретарь партийной организации его штаба.

Раненный на Шпрее в голову и преждевременно покинувший госпиталь, чтобы принять участие в завершающих сражениях, полковник Фокин после войны оказался прикованным к постели. Тяжело больной, он до своего смертного часа писал заметки о сражениях Уральского танкового, о добровольцах-однополчанах. 169 машинописных страниц...

С несколькими знакомим читателя.

Мне трудно писать. Несколько лет я не мог совсем держать перо в руках. Не могу ни встать, ни ходить. Мой удел — лежать в постели и сидеть в кресле-коляске. Но это не главная трудность. Очень плохо, что у меня нет возможности опереться в заметках на документы архивов, что не могу встретиться с участниками событий, если они сами не посетят меня, побывать на местах боев. Но писать нужно, и я пишу.

Мне выпало на долю участвовать в боевых действиях Уральского добровольческого танкового корпуса в 1943–1945 годах. Я был начальником связи корпуса и парторгом управления.

Я видел многих героев нашего корпуса, но ближе всех — связистов. О них я и пишу свои заметки.

Семья свердловчан Перетрухиных. В ней было двое мужчин: отец и единственный сын. Оба ушли защищать Отечество — Константин Алексеевич — в Уральский танковый корпус, сын — на Северный флот.

Коммунист, начальник Свердловской телефонной станции [161] Перетрухин и на трудовом посту, и на фронте был незаурядным организатором, превосходным инженером. С первых дней жизни корпуса и до последнего сражения за Прагу он, помощник начальника связи соединения, обеспечивал части связью. У него гвардейцы учились мастерству, находчивости, бесстрашию.

В боях за освобождение Каменец-Подольского в корпусе иссяк запас батарей для радиостанции малой мощности. Базы техснабжения далеко. Невозможно было пробиться к ним по весеннему бездорожью, сквозь боевые порядки противника, в глубоком тылу которого мы действовали.

Капитан Перетрухин и с ним смелые летчики нашего авиазвена решили: «Прорвемся» — и доставили с баз снабжения крайне нужные радистам батареи.

В другой раз Константин Алексеевич (в те дни он уже стал майором.) возглавлял колонну автомашин с запасным имуществом связи. Колонна догоняла ушедшие вперед боевые части корпуса. По пути — мост через речку, который захватил противник. Надо было разведать его силы. Это сделал Перетрухин с двумя солдатами. Вернувшись к колонне, стал ожидать подхода наших боевых подразделений, и вскоре в его распоряжении оказались две самоходки, бронетранспортер и стрелковый взвод. Противник был разгромлен. Путь открыт.

Утром 9 мая 1945 года под руководством Константина Алексеевича была налажена работа пражской телефонной станции.

Андрей Кузьмич Сулик был отменным мастером Верх-Исетского завода, а в батальоне связи — лучшим начальником радиостанции. Его экипаж обеспечивал связь на ответственнейших радионаправлениях и в самой сложной обстановке.

Когда автомобиль ГАЗ-АА после тяжелых боев пришел в негодность, Сулик переставил радиостанцию РСБ на трофейный автомобиль. Монтаж всех агрегатов произвели под открытым небом и в кратчайший срок.

На Львовском направлении вражеский огонь вывел из строя и эту машину. Экипаж отстал от оперативной группы командира корпуса, но ненадолго. Сделав сложный ремонт, старшина Сулик провел машину с радиостанцией через лес, где действовали гитлеровские танки и самоходки. Преодолев зону сплошного огня, Сулик догнал оперативную группу штаба и принял на себя связь со штабом 4-й танковой армии.

По инициативе добровольца-свердловчанина Сулика РСБ стали устанавливать на автомобили и бронетранспортеры повышенной проходимости. Это позволило радиостанциям неотступно следовать за командирами и штабами при любой скорости продвижения.

* * *

Командиром радиотанка у генерала Белова был лейтенант Владимир Старцев. Экипаж воевал на этом танке от Орла до Одера. На нем кроме обычного вооружения и снаряжения находилась радиостанция РСБ — командир корпуса всегда имел надежную радиосвязь. [162]

Была еще почетная обязанность у экипажа Старцева: на маршах и в боях в его танке находилось гвардейское знамя корпуса. И экипаж хранил его как зеницу ока.

Вблизи Одера гитлеровцы подожгли танк. Старцев и члены экипажа погибли. В той последней для них схватке с врагом гвардейское знамя хранилось у другого экипажа танкистов-добровольцев.

Исаак Моисеевич Гильман окончил в 1941 году военную академию и с начала войны до лета 1944 года организовывал боевую связь в артиллерийских частях. В корпус прибыл в дни подготовки Львовской операции. Как старший помощник начальника связи корпуса по радио, инженер-майор Гильман в дальнейшем организовывал радиосвязь командира и штаба корпуса с бригадами, направлял боевую деятельность радиороты батальона связи.

В маневренных боях, которые вел корпус, радио, естественно, было главным средством связи. Радиотелеграфисты радиороты уральцы К. Кудрявцев, Я. Курац, Р. Садыков, И. Жарков, В. Новиков, Истомин, Орлов, Ю. Замыслов, И. Чечуха и многие другие были мастерами высокого класса и давали связь в невероятно сложных и опасных условиях: под артобстрелом и бомбежкой, при работе на промежуточных радиостанциях, оставляемых в районах, где наших войск не было.

Отлично знающий свое дело, волевой и неутомимый командир, майор Гильман умело руководил работой радиоэкипажей, распределял радиосредства, маневрировал ими, всегда требовал точного исполнения боевого приказа, стремился вовремя подать совет и приободрить солдат.

Иван Лаврентьевич Андреенко с первых боев был начальником штаба батальона связи, а с января 1944-го старшим помощником начальника связи корпуса.

Вместе с командиром телефонно-кабельного взвода лейтенантом Павлом Андреевичем Егоровым он применил в боях бронетранспортер как машину кабельных подразделений танкового корпуса. Пулеметы и броня транспортеров позволили телефонистам надежно защитить линии связи от противника.

Под руководством майора Андреенко телефонно-кабельная связь сыграла большую роль во всех боях корпуса.

Уже в Берлине, кажется, это было 2 мая, мне вручили приказ откомандировать моего старшего помощника на учебу в Ленинград. 19 мая 1945 года он должен был прибыть в академию. Отправившись на самолете в штаб фронта, Андреенко оформил документы, но вернулся в штаб корпуса с просьбой разрешить ему участвовать в Пражской операции. Он считал неудобным ехать в тыл, когда его товарищи пойдут в бой, да и времени до срока прибытия в Ленинград было, по его расчетам, много. В штабе пошли ему навстречу, и он продолжал исполнять свои прежние обязанности.

6 мая, на подступах к Рудным горам, где мы совершали легендарный марш-маневр на Прагу, небольшая группа связистов, в составе которой были Андреенко, командир телефонно-кабельной [163] роты старший лейтенант Борис Иванович Новожилов и лейтенант Егоров, выехала на рекогносцировку места для командного пункта командира корпуса. Когда группа приближалась к горной деревушке в лесу, ее забросали гранатами из засады недобитые фашисты. Андреенко, Новожилов и Егоров погибли в канун Великой Победы. Их похоронили на Холме Славы во Львове.

Звезды Героев. С первого до последнего выстрела войны

Комкор Евтихий Емельянович Белов

Семнадцатилетним юношей накануне первой годовщины Красной Армии вступил Е. Е. Белов добровольцем в ее ряды. Сражался с бандами Махно, служил в легендарной Чапаевской дивизии, а в тридцать втором году овладел специальностью танкиста.

Человек большого военного таланта, обогащенный опытом руководства танковыми подразделениями и частями в довоенное время, он уже в первые дни Великой Отечественной войны показал себя мужественным и умелым командиром. В тяжелых оборонительных боях с превосходящими силами противника в районе Гродно 22 июня — 1 июля 1941 года танковый полк, которым командовал полковник Е. Белов, нанес большой урон врагу, сражался до тех пор, пока не вышел из строя последний танк.

После этого, находясь в окружении, Е. Белов вел через белорусские болота группу офицеров и солдат и пробился с нею через линию фронта. В сражении под Москвой Евтихий Емельянович командовал отдельной танковой бригадой, а затем на Воронежском и Брянском фронтах был в должности заместителя командующего танковых армий.

В марте 1944 года генерал Е. Белов был назначен командиром Уральского танкового корпуса. Удивительно быстро гвардейцы-добровольцы распознали в Белове волевого, умного командира, требовательного к себе и подчиненным. Добиваться успеха в бою меньшей кровью было его принципом.

В Каменец-Подольском и позднее в некоторых, казалось бы, явно проигрышных для нас схватках бойцы и командиры видели в Белове пример безграничной уверенности в победе, стойкости и умной отваги. [164]

За всю Великую Отечественную войну редко встречались условия такой сложности, как это было летом 1944 года при наступлении на Львов. «Пример ввода в сражение двух танковых армий в столь узкой полосе прорыва при одновременном отражении сильных контратак противника на флангах, — сказано в четвертом томе Истории Великой Отечественной войны, — является единственным в своем роде. Он свидетельствует о высоком искусстве советских генералов и офицеров, об их решимости и умении добиться поставленной цели в самой тяжелой обстановке».

Когда штаб корпуса, саперный батальон и батальон связи совершали марш на Водники, противник насквозь простреливал дорогу справа и слева с расстояния в триста метров. Свернуть некуда. Кто же решится возглавить прорыв через двухкилометровый участок совершенно открытой, обливаемой огнем дороги?

Генерал Белов вскочил на бронетранспортер:

— За мной!

Он мчался так, что и быстрые «виллисы» едва угнались за ним.

Множество снарядов и пулеметных очередей посылал враг в бронетранспортер Белова и летящие за ним машины. Но один лишь снаряд достиг цели, взорвал «катюшу» — остальные машины проскочили опасный участок.

— Белов впереди — разве можно отставать! — восхищались своим комкором уральские добровольцы...

Евтихий Емельянович Белов обладал редкостным даром предвидения.

Предугадав упорнейшее сопротивление врага во Львове, комкор усилил передовой отряд Фомичева тяжелым танковым полком, истребительно-противотанковым артиллерийским полком и мотопехотой 29-й гвардейской бригады и приказал создать штурмовые группы. В эти группы были включены мотострелки, танкисты, артиллеристы и саперы. В своей книге «Москва — Сталинград — Берлин — Прага» бывший командующий 4-й танковой армии генерал армии Д. Д. Лелюшенко отмечает новаторский характер примененного Е. Е. Беловым боевого порядка для условий, когда ведущая роль в освобождении Львова принадлежала танкистам.

Этот своеобразный боевой порядок — плод смелой мысли и опыта генерала Белова — оправдался полностью и в известной мере стал образцом для крупных танковых соединений, нередко действовавших в отрыве от общевойсковых армий, особенно в Висло-Одерской, Берлинской и Пражской операциях.

С исключительным мастерством, оперативностью и тонким учетом быстро меняющейся обстановки руководил комкор боевыми действиями своих частей в Берлинском сражении. Бригады и полки корпуса действовали раздельно: одни на острове Ванзее, другие — на южных окраинах Берлина, третьи — в Потсдаме, четвертые — в районе Луккенвальде. Через леса, где было полно немцев, Белов с небольшой охраной носился из части в часть то на танке, то на быстром «виллисе», удивительно точно улавливая, где труднее, где важнее его присутствие. Иной [165] раз казалось, что он одновременно поспевает в каждую часть и повсюду поднимает уральцев на штурм фашистского логова.

В ходе боев на ближних подступах к Берлину Белов неожиданно заболел гриппом, и врачи, ссылаясь на указание командарма Лелюшенко, заставили его лежать в постели и принимать лекарства. Но когда тысячи гитлеровцев, вырываясь из Берлина, захватили аэродром в районе Штансдорфа, совсем близко от штаба корпуса, Белов снова был на ногах и при температуре в 38,9° лично контролировал действия своих подчиненных, которым было приказано выбить фашистов с аэродрома. Не успело дойти до генерала сообщение, что аэродром очищен от гитлеровцев, как они нагрянули на Штансдорф. Корпусной врач Семиколенных увидел их через окно и крикнул:

— Немцы! Прямо на нас!

Кинувшийся к выходу Белов возбужденно-весело крикнул:

— Медицина! Полечим немцев гранатами!

Под руководством комкора вступили в бой с врагом мотоциклетный батальон и танки резерва штаба корпуса.

Известие о восстании пражан и предстоящем броске на Прагу Белов встретил готовым сражаться, как всегда. Он шутил: «Бой нас лечит, а не пилюли...» И в самом деле, болезнь будто рукой сняло. Полный энергии, Белов требовал от командиров частей не идти, а лететь через Рудные горы. И сам был впереди, подталкивал и подбадривал своих гвардейцев:

— Не задерживайтесь! Не ввязывайтесь в бой там, где можно обойти противника. Мы обязаны быть и будем первыми в Праге!

Все, что он постиг за свою многотрудную, нравственно чистую жизнь коммуниста, солдата, что он познал с первого часа войны до этих последних ее дней, проявилось сейчас в нем и в его гвардейцах, которые с величайшей ответственностью, вдохновенно, творчески выполняли свой воинский долг.

Большую часть времени Белов находился в передовом отряде Челябинской танковой бригады, рядом с полковником Фомичевым. Здесь бои проходили наиболее остро, их надо было видеть, чтобы более успешно громить противника.

Своим стремительным наступлением Уральский корпус, вся 4-я танковая армия захлестывали врага, не давали ему возможности сесть на пояс долговременных укреплений по чехословацкой границе, оседлать горные перевалы.

Когда уральцы начали в ночь на 9 мая спуск с хребта Миттель, Евтихий Емельянович приказал зажечь фары всех машин. Темная ночь расступилась, на десятки километров яркие лучи света указывали нашим танкистам дорогу на Прагу.

Вскоре после того как в 4 часа утра Уральский добровольческий корпус был в столице Чехословакии, комендант военного гарнизона Праги Евтихий Емельянович Белов отдал в первый час мира первый мирный приказ по войскам.

Тридцать восьмым Героем Советского Союза из воинов Уральского танкового корпуса стал ее доблестный командир Евтихий Емельянович Белов. Но все ветераны добровольцы, все гвардейцы корпуса называют его первым среди лучших. [166]

Почетные граждане Праги

«Вечным гражданином Праги» назвали чехи наш уральский танк, который одним из первых на рассвете 9 мая 1945 года прорвался к центру города и ныне возвышается на площади имени Советских танкистов в пражском рабочем районе — Смихове.

На пьедестале этого памятника — имена гвардейцев Уральского добровольческого танкового корпуса, погибших в последние дни и минуты войны. Среди них — имя лейтенанта Ивана Григорьевича Гончаренко.

Гончаренко был убит в бою у моста через Влтаву, когда его танк, подбив две немецкие самоходки, сам загорелся от прямых попаданий вражеских снарядов. Судьба других членов экипажа долгое время была неизвестна. Тяжело раненные, они были направлены в госпиталь вместе с чехом, который во время боя сидел на броне танка и указывал путь к мосту. Между тем со слов каких-то неизвестных свидетелей распространился слух о гибели всего экипажа танка. Не проверив появившиеся сообщения, один советский журналист в небольшой статейке для отрывного календаря, посвященной Дню танкистов, также утверждал, что все товарищи Гончаренко погибли.

Этот листок в праздничное утро сентября и прочитала вслух дочь Александра Николаевича Филиппова, москвича, бывшего танкиста Уральского добровольческого корпуса.

Услышав имя Гончаренко, слова о гибели экипажа, Александр Николаевич выхватил листок из рук дочери, пробежал глазами строчки и с возмущением воскликнул:

— Неправда!.. Я живой!.. Я воевал в этом танке... Не все погибли...

И едва успокоившись, написал письмо в архив Министерства обороны, чтобы узнать, действительно ли скончались от ран в госпиталях его друзья по экипажу — старший механик-водитель Илья Шкловский, командир орудия Павел Батырев и заряжающий Николай Ковригин.

Оказалось, все они живы.

Штопаный-перештопаный хирургами, Илья Григорьевич Шкловский в декабре 1945 года вернулся в Казахстан, откуда он ушел в армию. Другой с таким неокрепшим здоровьем, как у него, наверное, попросился бы на работу полегче, а он, не задумываясь, подался строить железную дорогу Моинты — Чу.

К моменту, когда его стали разыскивать, прошло около двадцати лет. Слесарь Шкловский прирос к полюбившейся ему путейской службе. Поставил в поселке Берлик дом, женился на девушке из путейского же рода, обзавелся четырьмя детьми.

Возвращается однажды сын Коля из школы.

— Папа, учителя попросили, чтобы ты пришел.

«Набедокурил что-нибудь, постреленок», — подумал Илья Григорьевич, хотя и знал, что Коля — ученик дисциплинированный и прилежный. [167]

А звали по поводу нежданному-негаданному: Илью Григорьевича разыскивал московский корреспондент органа ЦК КПЧ — газеты «Руде право» Зденек Горжени. Услышав от Александра Филиппова, что Шкловский «кажется, поселился на разъезде Берлик в Чуйском районе», журналист послал телеграмму на имя начальника поселковой почты и попросил сообщить адрес бывшего танкиста. Чтобы ускорить поиск, сотрудник почты направился в школу узнать, учатся ли в ней Шкловские. Так и нашли адрес Ильи Григорьевича и сообщили в Москву.

И началась переписка.

От Александра Николаевича Филиппова Илья Григорьевич узнал, что Павел Батырев и Николай Ковригин живы. Адрес последнего установлен: село Борское Богатовского района Куйбышевской области; адрес Павла Батырева уточняется.

Корреспондент газеты «Руде право» Зденек Горжени нашел и Батырева.

Однажды междугородная соединила село Сусанино Костромской области с Москвой, Батырева — с Горжени. Чехословацкий журналист узнал, что Павел Григорьевич демобилизовался по ранению, работал бригадиром в колхозе, затем перешел на лесозавод — механиком. Скромный человек, он за двадцать лет никому не обмолвился о подвиге экипажа его танка, тем более ни словом — о себе.

Но теперь захотелось Павлу Григорьевичу, как и его друзьям, встретиться, поговорить, поделиться воспоминаниями. И такая возможность была им всем предоставлена.

Весной 1965 года, накануне 20-летия Победы, всех членов экипажа вызвали в Москву. Они были приглашены в чехословацкое посольство и там рассказали о послевоенной жизни и наиболее подробно о том, как протекал тот бой в последние минуты войны.

Выступал каждый из них. Начал Александр Филиппов, продолжали Илья Шкловский, Павел Батырев и Николай Ковригин. Они вспоминали, как на рассвете 9 мая ворвались в Прагу, наткнулись на баррикаду, построенную пражскими повстанцами. Вооруженные чехи с ликованием приветствовали советских танкистов, стремились, чем только возможно, помочь им. Один чех стал проводником. Пока танк Буракова шел головным, он находился на броне командирской машины, потом, когда их танк вышел вперед, пересел на него. Узнать тогда фамилию чеха танкистам некогда было — видели, человек смелый, готовый вместе с ними на все. Сидел он на лобовой броне, показывал путь к мостам через Влтаву, а это и нужно было, так как приказ гласил: захватить мосты, не дать гитлеровцам их разрушить.

Спустились к реке, приблизились к Манесову мосту, и тут замаскированные немецкие самоходки открыли огонь. Немедленно ответил Павел Батырев, ему быстро подавал снаряды Николай Ковригин. Лейтенант Гончаренко корректировал огонь. Две вражеские самоходки запылали, но их было больше десяти, и они тоже не мешкали — снаряд угодил в башню танка, замертво упал Иван Гончаренко, тяжело ранены были механик-водитель Илья Шкловский и чех-проводник. Командование экипажем принял на себя Павел Батырев, Александр Филиппов занял [168] место водители, и танк продолжал двигаться вперед и стрелять. В ответ — еще одно попадание в танк, осколками ранен Филиппов. После четвертого попадания заклинило пушку, ее ствол уставился беспомощно в одну точку. Тут контузило Ковригина. Вести дальше огонь Батырев не мог, да и танк стал неспособным передвигаться. Один выход — оставить его. Ковригин и Батырев выбрались наружу через люк башни, помогли выйти из машины Шкловскому, Филиппову и сняли чеха с борта, ведя при этом огонь из автоматов по немцам, пытавшимся приблизиться к машине и к мосту, чтобы его взорвать.

Но тут в бой вступила рота гвардии старшего лейтенанта Полегенькото, разгромила противника у моста и устремилась к центру города.

Во время встречи в чехословацком посольстве четверо друзей узнали судьбу и имя своего проводника-чеха: Франтишек Соучек после ранения на их танке лишился ноги. Живет он в Пардубице и рад будет завязать с ними переписку. И еще сообщили им: чехословацкое правительство приглашает членов экипажа в Прагу на праздник 20-летия Победы.

В самолете к друзьям подошел полковник. Они сразу признали в нем своего командира — тогда, в мае 1945 года, старшего лейтенанта Михаила Федоровича Коротеева, чей батальон первым ворвался в Прагу. Он тоже летел на торжество по приглашению чехословацкого посольства.

И опять, как двадцать лет назад, в мае 1945 года, Прага сердечно встретила своих освободителей — бывших гвардейцев Уральского добровольческого танкового корпуса. На многолюдном торжестве было объявлено решение пражского муниципалитета: присвоить Илье Григорьевичу Шкловскому, Александру Николаевичу Филиппову, Павлу Григорьевичу Батыреву, Николаю Семеновичу Ковригину и Михаилу Федоровичу Коротееву звания почетных граждан Праги. Им были преподнесены символические ключи от города и вручены награды — ордена «За храбрость».

Здесь, в Праге, боевые друзья встретили отца, мать и брата Ивана Гончаренко, приглашенных на праздник, вместе с ними посетили могилу командира экипажа, возложили венки к его памятнику.

Хотелось бы сказать, что произошло с нашими однополчанами в последующие годы. Михаил Федорович Коротеев продолжал службу в армии. У троих друзей по экипажу особых изменений не произошло, четвертый, Николай Семенович Ковригин, умер — дали себя знать не столько годы, сколько раны, полученные в боях за Родину.

Деревня Сушилино Белополянского района Сумской области, где родился и вырос командир легендарного танка, переименована в честь героя-танкиста в деревню Гончаренко. [169]

Их имена на танке-памятнике

Борис Иванович Новожилов

Площадь имени Советских танкистов в столице Чехословакии. Танк № 23 на пьедестале, а на нем золотом начертаны имена гвардейцев Уральского добровольческого танкового корпуса, павших смертью храбрых.

Первое имя: гвардии старший лейтенант Новожилов Борис Иванович... Коммунист с сорокалетним стажем, доброволец из Нижнего Тагила Алексей Григорьевич Мальгин рассказывал о Борисе:

— Мы его звали между собой запросто Борисом не только потому, что был он моложе многих связистов, а из-за душевного, бережного отношения его к солдатам, которые и вначале, когда он был командиром взвода, и потом, когда стал командиром телефонно-кабельной роты, неизменно видели его на самых опасных участках.

Сколько раз Новожилов со старшим сержантом парторгом роты Шереметьевым, с лучшими телефонистами Шемяковым, Черноскутовым, Чугаем и другими добровольцами под ураганным огнем врага ползали по-пластунски, чтобы быстрее найти и устранить повреждения на линии.

Непосредственно в бою с Новожиловым я побывал под Старыми Петляковцами в марте 1944 года. В связи с потерями во взводе Борису дали бойцов из нашей радиороты.

Наверное, сотни километров телефонного провода протянул Борис Новожилов со своими бойцами, а тут, в Рудных горах, его жизнь трагически оборвалась.

Сколько таких невосполнимых потерь было у советских людей, у нашего народа в Великой Отечественной войне!

Павел Андреевич Егоров

Имя гвардии лейтенанта Павла Андреевича Егорова запечатлено на нашем танке в Праге второй строкой, вслед за его командиром роты Новожиловым.

Юный, способный, бесстрашный командир телефонно-кабельного взвода, Егоров мастерски выполнял возлагавшиеся на него боевые задачи. А были они нелегкие: обеспечить бесперебойную проводную связь в бою танкового соединения, отличающегося большой подвижностью.

Связист высокой квалификации, Егоров был также отличным пулеметчиком. Много раз пулеметами своего бронетранспортера прокладывал он дорогу другим связистам и защищал их от гитлеровцев.

В своем последнем бою шестого мая Егоров и его товарищи, неожиданно нарвавшиеся на фашистов, значительно превосходящих числом и оружием, вели короткий, но яростный бой. На [170] счету каждого бойца было пять-шесть уничтоженных врагов. Рукой подать было до полной победы, за которую отдал жизнь Павел Егоров.

Алексей Васильевич Хмельницкий

Еще одно имя с того же танка-памятника. Еще один солдат, вошедший в бессмертие.

Уроженец села Васильевка Долинского района Кировоградской области Хмельницкий учился в средней школе, работал в колхозе. После окончания специальных курсов его, молодого коммуниста, поставили во главе колхоза.

Незадолго до войны партийная организация направила Алексея Васильевича на строительство Криворожстали. Когда завод вошел в строй действующих, его назначили начальником внутризаводского транспорта.

Ветеран нашего корпуса Николай Петрович Северенчук работал вместе с Хмельницким и на Криворожстали, и на Нижнетагильском металлургическом заводе. Отсюда оба добровольно ушли на фронт, воевали в Свердловской танковой бригаде. Северенчук с большой теплотой отзывается о своем товарище как о скромном деловом человеке, требовательном к себе коммунисте, отважном воине.

— Редко кто в бригаде не знал командира отделения службы воздушного наблюдения, оповещения и связи, парторга роты управления, члена партийной комиссии бригады Алексея Васильевича Хмельницкого, — рассказывает Иван Петрович Чепурышкин. — Человек он был очень серьезный, авторитетный и среди солдат, и среди командиров. Любил слушать песни и пел сам.

О том, как погиб А. В. Хмельницкий, нам рассказал ветеран корпуса Борис Кадирович Сатаров:

— Наши танки проходили по узкой улице небольшого городка, когда из домов открыли огонь немецкие фаустники. Движение танков застопорилось. Тут трое из роты управления, в том числе Хмельницкий и я, выскочили из автомашин, начали поливать автоматными очередями фаустников. В завязавшемся бою осколками разорвавшегося близко фаустпатрона Хмельницкий был убит. Мы никогда его не забудем.

Материнское сердце

1.

22 июля 1941 года Елизавета Даниловна Решетникова провожала мужа на фронт на станции Богданович.

Пятимесячный Витенька притих на руках, словно понимал, что отец говорил в те минуты матери: [171]

— Алексея доучи до седьмого класса, а Володе и Лиде придется оставить школу. Ему — в колхоз, ей — заниматься малышами.

— Двенадцати годков нету — как управится с Витенькой да уследит за Юриком и Раей?

— Управится, она на тебя походит, Лидуся наша.

В последние минуты у вагона Иван Петрович расцеловал самых маленьких, потом Лиду, потом крепко по-мужски трех старших обнял и велел беречь мать и не уронить чести фамилии Решетниковых. Наконец, прижал к груди Елизавету Даниловну и, глядя в испуганный свет ее глаз, попросил быть твердой:

— Сыновья вон какие! Опора твоя, надежа наша...

Два письма от 12 августа и 12 сентября 1941 года получила Елизавета Даниловна от Ивана Петровича из действующей армии. В первом он спрашивал о детях, интересовался, снят ли урожай, выдал ли колхоз аванс на трудодни и сколько получила. «Как-нибудь вывертывайся, — писал он. — Если хлеб будет целый, то все будет хорошо».

Второе письмо было и того короче.

«Здравствуй, моя Лиза, мое дорогое семейство! Шлю я всем горячий красноармейский привет и сообщаю, что нахожусь на финляндском направлении».

А вскоре пришло извещение: «Ваш муж погиб смертью храбрых в боях за социалистическую Родину».

В мае 1942 года в армию призвали старшего сына — колхозника Василия. Обучался на танкиста в Свердловске, куда она ему однажды привезла материнскую ласку и сухари в мешочке. Его тоже не сразу отправили на фронт, но оттуда довольно быстро получила она солдатский треугольник со строчками: «Мы уже были в бою. Теперь ушли на недолгий отдых». Это успокоило. Но ненадолго. Письмо оказалось единственным. В безвестии минул год, длинный, как вечность. Каждый день — и надежда и безнадежность. И вот он — второй черный день ее жизни: «Ваш сын Решетников Василий Иванович, находясь на фронте, пропал без вести».

Кажется, она б не выдержала, если бы не было в доме еще шестерых ее кровиночек, если б не неистовая, сверхчеловеческая работа, чтобы помочь фронту и прокормить детей.

Мысли Елизаветы Даниловны были о муках матерей, особенно тех, что остались в оккупации или попали с детьми в концентрационные лагеря — на каторгу, на смерть. Эти мысли временами притупляли ее личное горе. «Твое горе несравнимо меньше, — говорила она себе. — Шестеро детей с тобой, Елизавета!»

Володя работал прицепщиком, временами уже заменял тракториста. Алеша учился хорошо и помогал Володе в поле и Лиде по дому. А она, девчонка, удивительно повзрослела, справляясь с домашним хозяйством, поднимала троих малышей готовила и носила на ферму и в поле еду матери и братьям.

«Посмотрел бы ты, Иван, на старших — и впрямь опора. А какие ласковые... — мысленно разговаривала с мужем. — Надеюсь, [172] Володю и Алешу не отнимет у меня война — гонят же супостата с земли нашей...»

Но война перешагнула лишь свою половину и еще двух сыновей отняла у Елизаветы Даниловны.

Володе, как думали его сверстники, повезло. Сколько восемнадцатилетних парней мечтало уйти на фронт с Уральским добровольческим, а ушел он. Попал в бронебойщики, отличился в боях, и его взяли в танковый экипаж Свердловской бригады. Тогда он уже был гвардии сержантом и отмечен правительственной наградой.

Алексея призвали через полгода, в ноябре сорок третьего. Воевал связистом и вскоре отличился, за что получил медаль «За отвагу».

Медленно тянулись дни. Душа томилась: «Скорее бы конец войне... Увидеть бы сыновей...» Володя успокаивал ее. 5 мая 1945 года, в начале небывалого в военной истории марш-маневра на Прагу, он писал: «Мама, не беспокойся. Скоро война кончится, и мы придем домой с победой. Соберем побольше людей, и праздник будет на славу».

Праздник победы в Тыгише, как и по всей стране, действительно был ликующе-радостным. А у матери в канун праздника сдавило сердце. Должно быть, оно, материнское сердце, способно чувствовать потерю и за тысячи километров...

Через пять недель беда постучалась в дверь.

Райвоенкомат (должно быть, там работали новые люди, не знавшие о давней гибели Ивана Петровича Решетникова) просил сельсовет известить отца, что сын его, «гвардии сержант Владимир Иванович Решетников, проявив геройство и мужество, был ранен и умер от ран 8 мая 1945 года. Похоронен с отданием воинских почестей в деревне Консдорф».

Консдорф... Граница Германии и Чехословакии. Там шел яростный бой с не желавшими прекратить войну фашистами. Там. самую малость не дойдя до порога Победы, пал танкист-уралец Володя Решетников.

Елизавета Даниловна мешком опустилась на пол, пальцами ощупывала, точно слепая, половицы, по которым некогда ступали ее Володя, ее Вася, ее Иван Петрович.

Она завидовала тем, к кому возвратились безрукие, безногие. Должно быть, она поделилась такими мыслями с Алексеем, оставшимся дослужить в десантных войсках положенный ему срок. 5 августа 1948 года Алексей отвечает ей: «Мама, не завидуй тем, кто пришел раненый. Я целый. Подходит конец службы».

Но едва успело это письмо прийти, как его нагнало свидетельство о смерти: «Решетников Алексей Иванович умер 16 августа 1948 года».

Что ж еще может вытерпеть материнское сердце?! Так нет, судьба и тут не сжалилась. В те же дни утонул в речке семилетний Витенька, а через несколько лет умерла Лида, хозяюшка дома, как нежно называла старшую дочь Елизавета Даниловна. У Лиды уже была своя семья. Она родила двух мальчиков, но потерянное в детстве от непосильного труда здоровье [173] подкосилось — выходит, что война унесла и шестую жизнь из семьи Решетниковой.

Как сердце не разорвалось? Что питало его, заставляло биться, жить, не сдаваться вопреки ударам, от которых и железо превратилось бы в пыль?..

Недавно мы провели воскресный день в Тыгише, у Елизаветы Даниловны. Как в граните, врезаны на ее худом лице, над переносицей и у рта поперечные, изогнутые, как скобы, морщины. А глаза быстрые и движения молоды, как будто не семьдесят пять ей, а сорок пять. При разговоре о погибших не плачет, лишь два раза, как стон, вырывались из глубины тихие слова: «Хоть один бы вернулся...»

Уютная однокомнатная квартира со всеми удобствами на втором этаже нового дома в центре села. Заслужила на старость у колхоза, где работала с мужем с первого дня организации — и как работала!

Среди документов, которые показывала нам Елизавета Даниловна, удостоверение Президиума Верховного Совета Союза ССР о награждении ее медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», и книжка орденская, и орден «Материнская слава». Самое дорогое, что бывает у человека, отдала она Отечеству в грозные годы войны. А потом себя посвятила внукам, воспитала мальчиков Лиды, выпустила в большую жизнь из своего дома добрых, смелых орлят — Витю и Женю. Первый, слесарь-инструментальщик огнеупорного завода, за неделю до нашего приезда несказанно обрадовал бабушку: в один и тот же день два больших события — рождение сына, четвертого правнука Елизаветы Даниловны, и Указ о награждении Виктора медалью «За трудовое отличие». Потому он в это воскресенье и не мог навестить бабушку, что увозил домой жену и сына из родильного дома. А у второго внука тоже есть что сказать хорошего бабушке о своих детях, работе и учебе. Сколько радости, сколько забот в каждой из четырех семей — дочери Раисы, сына Юры, внуков. И обществу она еще нужна! Приглашают и в сельский клуб, и во Дворец культуры в Богданович, когда приезжают делегаты из Чехословакии. Тогда она рядом с ними в президиуме. И каждый раз привозят ей подарки от братского народа, за счастье которого погиб Володя. Она показывает нам художественную вышивку — памятник советского танка в Праге, на пьедестале которого среди семи героических имен колотится имя ее сына; показывает два альбома с фотографиями и надписями — на одном: «Матери героя Елизавете Даниловне Решетниковой от районного комитета общества чехословацко-советской дружбы г. Рокицаны». Другой открывается стихотворными строчками:

Народу русскому привет
И наша братская
любовь...

А ниже: «Маме Героя Советской Армии, отдавшего жизнь за нашу свободу».

В одно из посещений чешских друзей Елизавета Даниловна послала с ними на могилу сына ветку уральской рябины и землю села Тыгиша. [174]

2.

Бывало до войны.

Соберутся приятели в гостеприимном доме Червяковых-Черемных, и непременно кто-нибудь постарается обыграть и разнофамильность супругов и заметное в этой семье главенство жены.

— Чистейший матриархат... Как ты, Саша, терпишь?..

— Уступил главенство Наталье Ивановне и не жалею, — отвечал тоже шутливо покладистый, скромнейший Александр Михайлович. — Такой матриархат согласен терпеть еще сто лет.

Его ничуть не смущало, что жена, председатель райисполкома в Челябинске, ведет более ответственную работу, чем он — сотрудник облпотребсоюза, ему приятно было, что товарищи, как в их комсомольские годы, называют ее ласково Наташенькой и советуют тем, у кого произошла какая-нибудь неприятность в жизни: «Идите к Черемных, она поможет...»

Может быть, именно поэтому Наталья Ивановна не меняла своей фамилии. Но дети, по совместному решению родителей, носили фамилию отца.

Вначале войны старшие, Оля и Володя, попросились на завод. Володя, как и другие шестнадцатилетние, мечтал о фронте, но до поры до времени помалкивал — и возрастом не вышел, и с завода «Калибр» не отпускали.

Вечером февральского дня сорок третьего года, когда старшие вернулись с работы, Аида — из школы, а малышка Люся, прибежав из детского сада, забралась на колени отца, тот, стараясь говорить спокойно, обратился к жене:

— Мать, а ведь мы с Володей решили пойти в Уральский танковый корпус. Как ты на это смотришь?

«Все словно застыли и смотрят на меня встревоженно, — вспоминала через тридцать с лишним лет Наталья Ивановна. — А у меня сердце, кажется, остановилось, не могу передохнуть. Внутри какой-то голос протестует: «Как, оба сразу?» Но взяла себя в руки и говорю: «Вот и хорошо, что будете вместе воевать. А нас здесь остается вон сколько, целая воинская единица... Будем ждать вашего возвращения...»

Через несколько дней сорокасемилетний Александр Михайлович и восемнадцатилетний Володя были зачислены в Челябинскую танковую бригаду, а через два месяца, 9 мая, они вместе с другими уходящими на фронт добровольцами давали на городской площади клятву трудящимся. Наталья Ивановна с дочерьми стояла возле трибуны и, глядя на коленопреклоненных сына и мужа, судорожно плакала, не стыдясь своих слез.

После первых боев корпуса на Орловщине и Брянщине Наталью Ивановну включили в делегацию на фронт от трудящихся Южного Урала. Она гостила во многих подразделениях, несколько дней пожила с мужем и сыном во «дворце» — землянке, построенной к ее приезду боевыми товарищами Червяковых. Улыбнулось ей счастье. В те дни ей завидовали все матери и жены, отдавшие сыновей и мужей корпусу, но и ранимее она была, чем другие, потому что близко прикоснулась к смертельной опасности на фронте и от этого прикосновения укоренилось в душе недоброе предчувствие. [175]

Правда, письма после ее возвращения на Урал приходили бодрые. «Теперь мы гвардейцы, — писал Александр Михайлович. — Настроение у всех приподнятое, бодрое, боевое. Ждем, чтобы вновь вступить в схватку с врагом». Володя порадовал другим: «У меня, можно сказать, праздник: в политотделе мне вручили кандидатскую карточку». Но начало сорок четвертого усилило тревогу: ни единой весточки от мужа и Володи. Два письма товарищей были противоречивы. Потом выяснилось: мартовской ночью в бою за деревню Романувка Володя был тяжело ранен и увезен в госпиталь. А муж?.. Почти полгода Наталья Ивановна ничего не могла добиться, видимо, товарищи и командиры лелеяли надежду: может быть, старший Червяков жив... Но к сентябрю надежды иссякли, и начальник штаба бригады известил Наталью Ивановну, что Александр Михайлович в тот же день 17 марта, в той же Романувке Тернопольской области, где был ранен сын, пропал без вести.

Материнское сердце обогревал Володя. Он не знал ничего об отце, с челябинцами связь потерял, но писал главное, что нужно было матери, как спасательный глоток воздуха: о своих «маленьких царапинках» (это о тяжком ранении), о фрицах, которых «погибло за это много», и просьбы-требования фронтовика: «Куйте советские танки и орудия — это боги войны». Из последних двух писем мать узнала, что Володя попал в другое соединение, что он работает парторгом и «уральские тяжелые танки дают жару фрицам!..» На этом все и оборвалось.

В том же сентябре, когда Наталья Ивановна получила черную весть о муже, — пришло и это: «Ваш сын — старший сержант Червяков Владимир Александрович... проявив геройство и мужество... убит 27 августа 1944 года. Похоронен юго-западнее деревни Гумнистка, Дембицкого района, Краковской области».

Наталья Ивановна пролежала три дня. На работу вернулась поседевшая мать и жена воинов-добровольцев.

В 1961 году она поехала в Польшу, побывала в местах, где погиб и похоронен Володя. Незадолго до ее приезда умер местный житель Ян Ныкля. Это он перенес с холма в школу тяжело раненного Владека (так называли поляки сына), в школе Володя скончался. Похоронили его тут же, во дворе школы, а потом прах перенесли на военное кладбище в районный центр Дембица. Оттуда Наталья Ивановна привезла на Урал фотографии и белые цветы, которые заботливо высаживают на могиле сына благодарные советским воинам дети Польши.

Красные следопыты школы № 39 Челябинска создали комнату-музей боевой славы, посвятив его нашему Уральскому танковому корпусу. В той комнате отведен уголок отцу и сыну Червяковым. Много раз встречалась там с детьми Наталья Ивановна. В Книге почета средней школы № 1 среди других погибших выпускников записано имя Володи. А на мемориальной доске в облпотребсоюзе — имя Александра Михайловича Червякова. [176]

Кавалеры орденов Славы

Секретарь Челябинского горкома партии Алексей Васильевич Волковинский принял активное участие в создании корпуса, стал одним из первых его добровольцев.

На фронте он — старший инструктор политотдела танковой бригады, замполит отдельного саперного батальона, а с Висленского плацдарма — старший инструктор политотдела корпуса и секретарь его партийной комиссии. Награжден орденами Красного Знамени, Отечественной войны, двумя орденами Красной Звезды и медалями.

Живет в Свердловске. Ведет активную общественную работу. В последние годы Алексей Васильевич восстановил почти никому не известную страницу боевой истории корпуса — собрал и обобщил материалы о по-них кавалерах ордена Славы.

Прошло лет двадцать после войны, а многие из нас были уверены, что едва ли кто из добровольцев был награжден орденом Славы I степени, — во всяком случае какими-нибудь данными на этот счет мы не располагали.

К марту 1968 года — к празднованию 25-летия со дня организации корпуса — товарищи уже знали из отчетных штабных документов, что пятнадцать солдат и сержантов нашего соединения являются кавалерами орденов Славы всех степеней.

Для уточнения этих данных я поехал в Центральный архив Министерства обороны и нашел там наградные листы и приказы о награждении орденами Славы I степени 25 солдат и сержантов нашего корпуса. Удалось установить адреса награжденных. Это позволило в течение 2–3 лет встретиться с теми из них, кто остался в живых, а также с родными и близкими ушедших из жизни героев. В результате оказалось возможным раскрыть еще одну страницу бессмертного подвига уральцев.

Александр Демидович Катаев

Восемнадцатилетний забойщик золотых приисков в Висимо-Шайтанске, передовик производства стал передовым воином Свердловской танковой бригады.

Передо мной наградной лист с описанием подвига, за который гвардии старшина, радист-пулеметчик танка Т-34 Александр Катаев был удостоен золотого ордена Славы I степени:

«Товарищ Катаев в бою за населенный пункт Лисув 13.01.45 года проявил мужество и героизм.

Со своим экипажем уничтожил 1 танк «пантера», 1 танк «тигр», 3 бронетранспортера, 7 автомашин и до взвода пехоты противника.

В этом бою был подбит танк т. Катаева. Командир взвода гвардии лейтенант Торопчин был тяжело ранен. Катаев, презирая опасность, продолжал бой.

Тов. Катаев достоин правительственной награды — ордена Славы I степени». [177]

Дальше идут подписи командиров и строчка:

«Орденом Славы I степени награжден Указом Президиума; Верховного Совета СССР от 27.06.45 года».

Александр Харитонович Васильев

В селе Метевбаш Башкирской АССР его знали как Валишина Аглиуллу Кисламовича. Воспитывался он в детдоме. Там кому-то вздумалось «перевести» его фамилию, имя и отчество с башкирского языка на русский. Васильевым Александром Харитоновичем он был направлен на один из свердловских заводов, где окончил ФЗО и стал сборщиком. Когда сформировался корпус и Александра не отпустили на фронт как квалифицированного сборщика, он попытался тайком уехать с добровольцами, но «побег» не удался — линейная милиция вернула его в Свердловск, в цех.

И все же Александр добился своего: когда корпус находился в Брянских лесах, он прибыл в Свердловскую бригаду с пополнением. Командир батальона автоматчиков гвардии капитан Бендриков, знакомясь с новичками, спросил у Васильева:

— Неужели тебе, сынок, восемнадцать стукнуло? А может, добавил годика полтора?

— Правду говорю. Честное комсомольское! — уверял Васильев.

— Ну что ж, воюй. Бой все покажет... — вздохнул Бендриков.

Но уже после боя в селе Ольшаница комбат сказал Васильеву:

— Поздравляю с орденом Славы!

Вскоре Васильева перевели в разведвзвод роты управления; Свердловской бригады. Александр стал разведчиком.

Бои за Штейнау. Александр Васильев с группой разведчиков «очищал» дома от фашистских автоматчиков. В наградном листе так и написано: «...метким огнем из автомата убил 10 гитлеровцев, очистил два квартала от немецких автоматчиков». После Штейнау Александр Васильев награжден орденом Славы II степени.

16 марта 1945 года, выполнив задание в тылу противника, Васильев пробирался с важным донесением в свою часть. Шел скрытно и все же не избежал боя. Нарвался на вражеский дозор и напал первым. Это его и спасло! Гранатой, очередью из автомата уложил шестерых гитлеровцев. Двое сдались в плен. С ними и прибыл Александр в бригаду, своевременно доставив комбригу донесение разведчиков.

Лев Николаевич Волков

Льва Волкова призвали в армию в январе 1942 года. Был он до этого связистом, работал надсмотрщиком линейно-технического узла Суслангорского отделения связи Марийской АССР. С этой специальностью и боевое крещение принял на Западном фронте. В боях отличился — и удостоен ордена Красной Звезды. Позднее Волкова направили в Уральский добровольческий танковый корпус. 1 марта 1944 года прибыл он во второй танковый; батальон Свердловской бригады. [178]

Послужил танкист Волков в батальоне всего две недели, а гвардии майор Никонов уже представил его к ордену Славы III степени.

В атаке экипаж уничтожил два противотанковых орудия с расчетами, подавил огонь пяти минометных точек. Все это — пока шли к деревне. А в ней экипажу пришлось туго. Гитлеровцы подбили танк и медленно подползали к нему. Откуда-то из-за домов бил по танку вражеский миномет.

Волков выбрался из танка с пулеметом и заряженными дисками. Он охранял танк, пока товарищи устраняли повреждения. Меткие очереди пулемета отбрасывали гитлеровцев каждый раз, как только они поднимались, чтобы кинуться к подбитому танку.

Прошло несколько месяцев, и в боях за Львов Волков был награжден орденом Славы II степени.

В один январский день 1945 года экипаж танка уничтожил противотанковое орудие и три машины противника, подбил «тигра», сжег бронетранспортер и уничтожил больше сотни гитлеровцев.

За подвиг, совершенный в этом бою, Лев Николаевич Волков был награжден орденом Славы I степени.

Семен Васильевич Смирнов

В марте 1943 года, когда формировался мотоциклетный добровольческий батальон, Семену Смирнову было 19 лет. Но он уже выдержал испытание огнем. Пришел в батальон с фронтовым опытом и с первым ранением, из-за которого и попал с фронта в Свердловск на лечение. Узнав о создании корпуса, настойчиво попросил, чтобы его послали на фронт вместе с добровольцами-уральцами...

Зачислили Смирнова командиром отделения разведчиков.

На Правобережной Украине заслужил Семен Смирнов свой первый орден — орден Славы III степени. Группа разведчиков, выполнив боевую задачу, возвращалась в свою часть. Гитлеровцы обнаружили группу, стали ее преследовать. И тогда командир приказал Смирнову прикрыть силами своего отделения отход подразделения.

— Оставляю вас на смертный бой, — сказал командир. — Попрощаемся, товарищи...

Но еще встретились они и еще повоевали вместе! Смирнову удалось оторваться от противника и стремительным броском вывести отделение к своим.

Вторым орденом Славы Смирнов был награжден в боях за освобождение Львова. Его отделение на бронетранспортере смело разведывало пути движения для наших танков. В одной из вылазок Смирнов обнаружил до двух рот противника. Не вступая в бой, он укрыл машину и пропустил гитлеровцев, предупредив об этом по радио наших танкистов. Танкисты, с ходу развернувшись в боевой порядок, атаковали вражескую колонну. Гитлеровцы оказались в западне. Обратившись в паническое бегство, они нарвались на шквальный пулеметный огонь бронетранспортера Смирнова.

Закончил войну Семен Смирнов полным кавалером орденов Славы. [179]

Василий Тихонович Стрыгин

Группа разведчиков, в которую входил и доброволец из Свердловска старший сержант Стрыгин, получила задание проникнуть в расположение врага и подорвать несколько долговременных укрепленных точек, чтобы дать возможность нашим подразделениям продвигаться вперед.

Двигаться пришлось ползком. Местность незнакомая да еще ночью; фашисты были настороже — темноту то и дело разрывали вспышки ракет. Временами из дзотов вырывались огненные струи пулеметных очередей.

Разведчики запоминали, откуда стрелял противник.

Старший группы толкнул Василия в бок.

— Видишь на горизонте холмик, — тихо сказал он. — Это дзот. Вот на нем уложишь взрывчатку и будешь ждать сигнала.

Василий подполз к цели. Из амбразур дзота глухо доносились голоса. Стрыгин поджег бикфордов шнур и быстро отполз к месту сбора. Несколько томительных минут, и дзот был разрушен.

За этот подвиг Стрыгин получил один из трех своих орденов. Славы.

Степан Иванович Шишкин

Ему уже было 38 лет, когда он подал заявление с просьбой послать его в добровольческий корпус. Ему говорили: таких мастеров-золотодобытчиков, как он, на пальцах сосчитать, что его. труд в тылу не менее важен, чем ратные дела на фронте. А Степан Иванович все свое: «Пойду. Здесь вместо меня есть кому поработать, я себе смену подготовил». И Степана Ивановича направили в формирующуюся отдельную инженерно-минную роту для мотострелковой бригады.

Из многочисленных подвигов, за которые коммунист старший сержант Степан Иванович Шишкин был удостоен пяти орденов, в том числе трех орденов Славы, скажу о нескольких.

На подступах к Унече ему приказали обезвредить на опушке леса минное поле. Под градом пуль его отделение подползло к лесу и начало снимать мины.

Гитлеровцы непрерывно атаковали. Семь атак отбило отделение и очистило путь для штурма Унечи.

Потом, когда он уже стал помощником командира саперного взвода, его бойцы под непрерывным артиллерийским и пулеметным огнем противника построили мост через реку Ипуть, не имея при этом никаких потерь.

На реке Нейсе Шишкин со взводом в течение суток сдерживал контратаки противника. Был ранен в голову, но продолжал вести бой до подхода наших танков.

Ахнаф Галимьянович Хуснутдинов

В одном из боев на подступах к границе Германии наводчик 57-миллиметрового противотанкового орудия был выведен из строя. Его заменил замковый гвардии рядовой Ахнаф Хуснутдинов. [180]

Восемь «тигров» шли на горсточку артиллеристов. Девятнадцатилетний Хуснутдинов, действуя и за себя, и за наводчика, подбил два «тигра» и тем самым расчистил дорогу для наступления стрелкам третьего батальона мотострелковой бригады корпуса.

Через неделю Хуснутдинов проявил героизм при форсировании Одера. Он обстреливал и подавлял огневые точки на западном берегу и, когда наша пехота пошла по льду, одним из первых со своим расчетом перетащил орудие к вражескому берегу.

В наградных листах я увидел подписи командиров батальона, бригады и корпуса под строками: «Достоин высшей правительственной награды — присвоения звания Героя Советского Союза».

Но, как это бывало в боях, достойных высшей награды всегда было больше, чем отмеченных ею.

Ахнаф Галимьянович Хуснутдинов после Одера был награжден орденом Славы II степени, а вскоре удостоен ордена Славы I степени.

Кузьма Гаврилович Фокин

Железнодорожник, комсомольский активист, коммунист Кузьма Гаврилович Фокин с первых дней войны ушел на фронт. В Свердловскую танковую бригаду он попал после ранения под Сталинградом.

Бывалого воина, опытного механика-водителя коммунисты танковой роты избрали своим парторгом. Во всех сражениях, в которых принимала участие Свердловская бригада, парторг Фокин оставался примером для личного состава. В одном из боев на территории Германии он погиб смертью храбрых.

Свой третий орден Славы — золотой — Кузьма Гаврилович заслужил в жестокой схватке на Варте, когда три танка Свердловской бригады захватили мост и ворвались в город Бурзенин.

Василий Афанасьевич Минин

Токарь-универсал, наладчик сложнейших станков, Василий Афанасьевич стал умелым и отважным разведчиком Свердловской танковой бригады, в которую он вступил добровольцем.

С первых и до последних боев Василий Афанасьевич был командиром отделения разведки. Ходил в тыл врага, выполнял сложные боевые задачи.

Однажды старшине Минину с группой разведчиков приказали пробраться в расположение войск противника, установить их численность и состав.

Засветло разведчики изучили передний край в том месте, где предстояло перейти линию фронта, уточнили задачу, распределили обязанности и, прихватив с собой рацию, отправились в путь. Местность сильно пересеченная. Пробираться через передний край пришлось заснеженным полем и оврагами.

Наконец передний край остался позади. И вот уже обнаружены огневые позиции артиллеристов, в балке группа танков — [181] их свыше пятнадцати. У танков — гитлеровские танкисты и пехотинцы. Об этом было немедленно доложено командованию. Вскоре вражеские танки, замеченные разведчиками, пошли в контратаку, но были встречены сильным огнем. На поле боя осталось двенадцать подбитых вражеских машин.

Илья Дмитриевич Другов

Электросварщик Кемеровского азотнотукового завода Илья Дмитриевич Другов вступил добровольно в 303-ю Сибирскую стрелковую дивизию в первые дни войны и сражался с фашистскими захватчиками, пока не был ранен. Лечился на Урале и здесь проходил переподготовку на танкиста. В апреле 1943 года опять же добровольно был зачислен в Свердловскую танковую бригаду. Вскоре его перевели в мотоциклетный батальон на должность командира отделения.

Опытный воин прошел с нашим корпусом весь путь от Орла до Праги, неизменно проявляя высокое мастерство и храбрость.

Участвуя в прорыве к Львову, Другов двое суток без сна и отдыха обеспечивал надежную связь между командным пунктом и подразделениями. А на второй день боев передовых частей в самом Львове проявил высочайшую отвагу и мастерство.

Задача была — прорваться сквозь многочисленные заслоны противника, доставить в штаб корпуса боевое донесение. Сколько раз мотоцикл Другова обстреливался вражеским огнем, но он сумел обойти и танковые засады, и пушки — донесение было доставлено.

В Верхне-Силезской операции Другов действовал уже как помощник командира взвода, вел разведчиков в расположение противника, уточнял их силы, боевые средства, захватил очень ценного «языка».

И каждый раз, когда друзья узнавали о награждении Ильи Дмитриевича Другова новым орденом Славы, можно было услышать:

— Сибиряк заслужил высший солдатский орден.

Евгений Парфенович Самодуров

При отборе добровольцев мастера линейной связи станции Свердловск Евгения Парфеновича Самодурова послали учиться на радиста-пулеметчика. Освоил он специальность отлично и уже в звании старшего сержанта проявил себя одним из лучших воинов в Свердловской танковой бригаде.

В марте 1944 года, когда группа наших танков, действуя в тылу противника, проскочила деревню, замыкающая машина была подбита и осталась в расположении значительных сил врага. За исключением Евгения Парфеновича, все члены экипажа были тяжело ранены и действовать не могли. Гитлеровцы окружили танк, предвкушая легкую победу. Евгений Парфенович, поливая врага огнем то из пулемета, то из автомата, не дал ему приблизиться к танку, пока не подоспело наше подразделение. [182]

После освобождения Львова партийная организация батальона приняла Евгения Парфеновича Самодурова в члены КПСС. Дальнейшие бои подтвердили, что славный воин оправдывает высокое звание коммуниста.

В жестоком сражении в Лисуве (за то сражение он награжден третьим орденом Славы) Евгений Парфенович со своим экипажем уничтожил 2 танка, 2 бронетранспортера, свыше 120 солдат и офицеров противника, обеспечивал бесперебойную радиосвязь с командиром.

В ожесточенном бою в феврале 1945 года гвардии старший сержант Евгений Самодуров был тяжело ранен и умер от ран.

Иван Ефимович Кургузов

Первое боевое крещение Иван Ефимович Кургузов получил в 1938 году в боях с японскими самураями у озера Хасан. В 1940 году он принимал участие в прорыве линии Маннергейма на Карельском перешейке.

В августе 1941 года И. Е. Кургузову снова пришлось надеть шинель. В боях за Петрозаводск, а впоследствии на Карельском перешейке он был дважды тяжело ранен и в августе 1942 года уволен в запас как не пригодный к военной службе.

Узнав о формировании Уральского добровольческого танкового корпуса, И. Е. Кургузов ходатайствовал о зачислении добровольцем и добился своего. Уже в первых боях под Орлом и при освобождении Унечи командир орудия противотанковой батареи 3-го батальона мотострелковой бригады показал себя храбрым, умелым воином и был награжден медалью «За отвагу».

Орден Славы III степени И. Е. Кургузов получил за подвиги, совершенные в боях за Каменец-Подольский. Неоднократно отличался он и во Львовской операции и при отражении яростных контратак на Висленском плацдарме.

15 января 1945 года при отражении контратаки восьми танков противника Кургузов, ведя огонь прямой наводкой, уничтожил немецкий танк. За это он был награжден орденом Славы II степени.

При форсировании Одера и удержании плацдарма на его западном берегу Иван Ефимович действовал с большой находчивостью и мужеством. На плацдарме он подбил два «тигра» и уничтожил одно немецкое орудие вместе с расчетом. За этот подвиг он был награжден орденом Славы I степени.

Михаил Федорович Литягин

В Пермскую гвардейскую танковую бригаду добровольческого корпуса М. Ф. Литягин прибыл в январе 1944 года в составе танкового маршевого подразделения. К этому времени он имел боевой опыт и прошел курс обучения в одном из полков Уральского военного округа.

Его боевой путь в корпусе начался 10 марта 1944 года. Экипаж танка, в котором Литягин выполнял обязанности радиста-пулеметчика, [183] успешно отбил атаку противника у населенного пункта Западница, уничтожив при этом до 60 немецких солдат и офицеров, а также 10 повозок с боеприпасами. Михаил Федорович подавил огнём из своего пулемета три пулеметные точки врага и уничтожил их расчеты. За эти боевые дела он был удостоен ордена Славы III степени.

Под шквальным артиллерийским и минометным огнем и бомбовыми ударами авиации противника экипаж гвардии старшины Литягина в числе первых танкистов бригады форсировал Одер и в течение двух недель участвовал в ожесточенных боях за удержание и расширение плацдарма. В этих боях Литягин огнем из пулемета уничтожил более 100 гитлеровцев, непрерывно поддерживал связь с командованием батальона, передавал по радио ценные данные о противнике и положении своего подразделения. За проявленный героизм он был награжден орденом Славы I степени.

За подвиги, совершенные в боях в Силезии и под Берлином, младший сержант Литягин награжден орденами Отечественной войны I и II степеней, Красной Звезды.

Самоотверженный труд бывшего фронтовика на одной из шахт Донбасса отмечен знаками «Шахтерская слава» всех трех степеней.

Петр Андреевич Масленников

Уроженец города Аша П. А. Масленников при формировании корпуса зачислен в Челябинскую танковую бригаду, в ее составе принял участие в боях на Орловщине, а затем его экипаж был передан Свердловской танковой бригаде.

Одним из первых танк Масленникова ворвался на станцию Волочиск и вступил в бой с вражеским бронепоездом, обеспечив выполнение боевой задачи батальона. При отражении многочисленных контратак противника танк был подбит и загорелся. Петр Масленников быстро снял пулемет, выбросил из танка заряженные пулеметные диски и только после этого покинул танк. Продолжая вести бой, он уничтожил свыше десяти гитлеровцев. За это он был награжден орденом Славы III степени.

В боях на Львовском направлении по инициативе Масленникова танк был скрытно выдвинут в засаду. Ведя оттуда огонь из танковой пушки, Масленников уничтожил два вражеских танка, одну зенитно-самоходную установку, четыре пулемета и до пятидесяти солдат и офицеров противника.

Кавалер орденов Славы трех степеней, коммунист Петр Андреевич Масленников 45 дней не дожил до Победы — 25 марта 1945 года он пал смертью храбрых в бою у населенного пункта Круг.

Владимир Аракелович Даллакян

В боях за Кельце отличились многие воины Пермской танковой бригады. Среди них был отважный автоматчик моторизованного батальона Даллакян. Очищая окраину города от гитлеровцев, [184] взвод, в котором служил Даллакян, попал под губительный огонь двух бронетранспортеров противника. Командир взвода был тяжело ранен. Произошло замешательство. Владимир без промедления, смело взял командование на себя, распорядился занять укрытия и вести огонь по противнику. Сам скрытно подобрался к немецким бронетранспортерам и гранатами вывел из строя, а уцелевших гитлеровцев уничтожил огнем из автомата.

За проявленное мужество и героизм при форсировании Одера, расширение и удержание плацдарма командование бригады и корпуса представило гвардии сержанта Даллакяна к высшей правительственной награде — званию Героя Советского Союза. Владимир Даллакян был награжден орденом Славы II степени.

Ордена Славы I степени Владимир был удостоен за подвиги в тяжелых и кровопролитных боях при окружении и уничтожении оппельнской и ратиборской группировок отборных войск гитлеровцев.

Иван Прокопьевич Снегирев

С первых дней Великой Отечественной войны мастер леспромхоза из Коми-Пермяцкого национального округа И. П. Снегирев уходит добровольцем на фронт. Защищает Ленинград. Сражается на фронте. После трех ранений и тяжелой контузии его увольняют в ноябре 1942 года в запас как непригодного к военной службе.

Чувство патриотического воинского долга снова позвало его в боевой строй — в марте 1943 года он вступил добровольцем в Пермскую танковую бригаду. Командир отделения взвода разведки Снегирев с честью прошел вместе с добровольческим корпусом весь его боевой путь. Был трижды ранен, но каждый раз после излечения возвращался в свою родную часть.

За выполнение многочисленных задач по разведке противника и проявленное при этом мужество и отвагу Иван Прокопьевич награжден орденами: Отечественной войны II степени, Красной Звезды, Славы всех трех степеней.

После войны Иван Прокопьевич возвратился к своей семье в Нижнюю Косу и почти восемь лет добросовестно работал в леспромхозе. Но раны и контузия давали о себе знать, он часто стал болеть. В 1953 году умер.

Петр Михайлович Силаев

После окончания школы младших командиров в октябре 1943 года девятнадцатилетний младший сержант Петр Силаев с командой добровольцев прибыл в Уральский корпус. Зачислили его сапером во 2-ю роту саперного батальона.

П. М. Силаев много раз ходил в инженерную разведку, минировал и разминировал, взрывал дзоты, прокладывал дороги, строил мосты и переправы, провешивал броды, спасал подожженные противником наши «тридцатьчетверки» и их экипажи. На его счету десятки уничтоженных и взятых в плен гитлеровцев. [185]

За многочисленные подвиги и отвагу в боях с гитлеровцами командир отделения гвардии сержант Силаев награжден орденами Отечественной войны II степени, Славы всех трех степеней и пятью медалями.

* * *

Хочется в заключение назвать имена еще отважных воинов корпуса — полных кавалеров ордена Славы. Это один из опытных механиков-водителей танка Т-34 гвардии старший сержант Анатолий Иосифович Шевелев из Свердловской танковой бригады, воины-добровольцы Пермской бригады — командир отделения, а затем помощник командира взвода ПТР гвардии старшина Дмитрий Яковлевич Барышев, командир отделения автоматчиков гвардии старшина Иван Алексеевич Капустин, радист-пулеметчик гвардии старшина Василий Иванович Невредимов, командир орудия гвардии старший сержант Виктор Васильевич Зимин. Среди воинов, награжденных орденами Славы всех трех степеней, два боевых друга из 72-го гвардейского тяжелого танкового полка заряжающие ИС-122, а впоследствии старшие механики-водители гвардии младший лейтенант Дмитрий Николаевич Хоменко и гвардии старшина Григорий Никифорович Светличный; командир отделения разведки 1-го дивизиона 299-го гвардейского минометного полка гвардии старший сержант Леонид Николаевич Чирков, автоматчик, доброволец с Уралмаша Иван Васильевич Соболев (о нем, Зимине и Чиркове рассказывается далее) и командир противотанкового орудия 3-го батальона 29-й гвардейской мотострелковой бригады гвардии старшина Виктор Филиппович Шлыков.

Личные счета наших танкистов

В печати не раз упоминалось, что в Вооруженных Силах Советского Союза по окончании Великой Отечественной войны у двадцати девяти частей и соединений на знамени стало по пять орденов и более. Примечательно, что в одном из самых молодых в истории нашей армии — Уральском добровольческом танковом корпусе, действовавшем на фронтах всего два года, — таких частей оказалось ПЯТЬ.

Вот они:

61-я гвардейская Свердловско-Львовская ордена Ленина Краснознаменная, орденов Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого танковая бригада;

29-я гвардейская Унечская ордена Ленина Краснознаменная, орденов Суворова, Кутузова, Богдана Хмельницкого и Александра Невского мотострелковая бригада;

71-й гвардейский Львовский Краснознаменный орденов Суворова, Кутузова, Богдана Хмельницкого и Александра Невского тяжелый танковый полк;

299-й гвардейский Тернопольский, орденов Суворова, Кутузова, Богдана Хмельницкого, Александра Невского и Красной Звезды минометный полк;

415-й гвардейский Новгородский Краснознаменный, орденов Суворова, Кутузов», Богдана Хмельницкого и Александра Невского самоходно-артиллерийский полк. [186]

Четырьмя орденами были награждены 62-я гвардейская Пермско-Келецкая танковая бригада и 131-й гвардейский саперный батальон. Тремя орденами — 63-я гвардейская Челябинско-Петроковская танковая бригада, 359-й гвардейский Львовский зенитно-артиллерийский полк, 7-й отдельный гвардейский Пражский мотоциклетный батальон и 159-й гвардейский Пражский батальон связи.

Награда на знамени — коллективная награда. И это естественно, что их так много получилось у Уральского добровольческого, основным составом которого были лучшие представители заводчан края, а у рабочего класса главная заповедь: «Все за одного, один за всех».

После войны в бригадах корпуса были составлены списки танкистов, имевших на своем личном счету по десять и более уничтоженных бронеединиц, врага, то есть танков, самоходных орудий и бронетранспортеров. В трех танковых бригадах таких мастеров боя насчитали шестьдесят. В том числе в Свердловской — 32, которые уничтожили в общей сложности 534 бронеединицы противника, в Пермской — 14 человек (196 бронеединиц), в Челябинской тоже 14 (их счет — 161).

Всего эти 60 танкистов корпуса подбили, сожгли 901 бронеединицу вермахта, из них танков — 379, самоходных орудий — 225, бронетранспортеров — 296. Только шестьдесят наших воинов, а урон противнику — целая танковая армия. Так рассказывают документы.

В архиве Министерства обороны эти списки хранятся, и с ними можно познакомиться (фонд 323, опись 4756, дело 173, листы — 174–184).

Интересен и более подробный анализ приведенных цифр. Из этих шестидесяти — тридцать пять уничтожили от 10 до 15 вражеских бронеединиц каждый, тринадцать — от 16 до 19, а двенадцать гвардейцев-танкистов — рекордсмены: на счету у каждого по 20 бронеединиц и больше. Их имена и их личные счета стоит перечислить особо. Это были выдающиеся мастера танкового боя, действовавшие с особо слаженными экипажами.

Гвардии лейтенант М. Кученков (участник боев с первого дня войны) — 32 фашистские бронеединицы. Гвардии капитан Н. Дьяченко (участник боев с первого дня войны) — 31. Гвардии старшина Н. Новицкий — 29. Гвардии младший лейтенант М. Разумовский — 25. Гвардии лейтенант Д. Манешин — 24. Гвардии капитан В. Марков — 23. Гвардии старший сержант В. Куприянов — 23. Гвардии старшина С. Шопов — 21. Гвардии лейтенант Н. Булицкий — 21. Гвардии старшина М. Пименов — 20. Гвардии лейтенант В. Моченый — 20. Гвардии сержант В. Ткаченко — 20. Десять из двенадцати служили в Свердловской танковой бригаде, а М. Разумовский и В. Моченый — в Пермской.

Между прочим, на счету у танкистов Свердловской бригады чистится и более 30 сбитых самолетов противника. Третий танковый батальон под командованием В. Маркова ночью ворвался на аэродром в Шенхагене и не дал взлететь ни одной машине.

Разумеется, количество уничтоженных бронеединиц противника — не единственный критерий при оценке подвигов танкистов. Кроме того, список 60 человек не дает полной картины личных счетов гвардейцев. В него не вошли бойцы полка тяжелых танков, артиллерийских самоходных орудий, истребительно-противотанковых батарей уральцев, бронебойщиков — стрелков из противотанковых ружей, имевшихся в каждом подразделении автоматчиков, — все они тоже сокрушили немало вражеской бронетехники. А сколько танкистов добровольческого корпуса погибло в жестоких сражениях, сколько вышло из строя раненными на боевом пути от Орла до Берлина, до Праги и в этом списке не учитывались! Не делалось и отдельных подсчетов подавленных полевых артиллерийских орудий противника, а громить его огневые точки каждому танкисту в наступлении приходилось. [187]

Однако и приведенные из имеющихся документов данные говорят о многом. И прежде всего — об истой слаженности экипажей, об их дружных действиях, о высоком мастерстве воинов Уральского корпуса.

(Журнал «Урал», 1978, № 9)

Письма ветеранов

Владимир Марков — Михаилу Побединскому

Здорово, Паганини!

Знаешь, Мишка, я без смеха не могу вспомнить имя, данное тебе Никоновым. Я представляю твой вид в то время (под Каменец-Подольским) — чумазый, заросший, взлохмаченный, в грязи и копоти с головы до ног и к тому же окутанный фрицевским одеялом, которое все время слезает с тебя, а ты, зябко поеживаясь, стараешься потеплее запахнуться.

Помню твой зверский прыжок в «ничто» из пылающего танка с загоревшимися волосами и одеждой...

Эх, Мишка, как много мы потеряли, лежа в госпитале во время зимнего наступления до Одера. Это была самая блестящая и стремительная операция. Я проклинал свою судьбу, слушая рассказы танкистов, раненных позже меня. И как только в начале марта я стал немного ходить на костылях, сразу же смотался из госпиталя в бригаду и принял третий танковый батальон. Мне повезло — не то что тебе. Тебя в это время считали погибшим.

А потом была ратиборская частная операция. Вот там я хлебнул всю чашу горечи. Ты, возможно, встретишь кого-нибудь из наших, спроси у них про «долину смерти» (иначе ее у нас и не называли). За два дня боев батальоны выбыли из строя, и остатки всего беловского большого хозяйства вручили мне. Я с теми остатками и рубал по 12 атак в день, теряя каждый раз по 4–6 «коробок» и многих людей. А радиостанция в это время вопит: «Лелюшенко и маршал недовольны вашими действиями!» Тогда я желал себе гибели, потому что никакие нервы не в состоянии были это вынести.

Я часто вспоминаю начало нашего зимнего наступления, наших бесстрашных и дерзких орлов. Вспоминаю стремительный рейд на Берлин и Прагу, там уж я взял свое, действуя все время в передовом отряде.

Теперь это далеко позади. Учу молодых солдат воевать.

Твое письмо принесло мне громаднейшую радость. Мало кто умеет писать так, как ты. Разбирая мою писанину, ты, возможно, посмеешься. Ничего не поделаешь, ей-богу, забыл очень многое.

Высылаю тебе свое фото.

Крепко жму руку, твой друг Володя.

Австрия, август, 1945 г. [188]

Михаил Побединский — боевым друзьям. Владимиру Маркову

Вовка, друг ты милый!

Получил от тебя два письма и шикарное фото. Спасибо за память, за дружбу, за простые теплые слова. Я тронут и несказанно благодарен тебе за искренность.

В первом письме ты назвал меня храбрецом, сорвиголовой и даже разгильдяем. Надо сказать правду: ты доставил мне приятное. Твоя похвала ценна... Когда хвалит сам храбрец и отчаянный смельчак, разве это не ценно?

А какой ты важный и солидный! Хорош! Хорош не потому, что вся твоя грудь в густой завесе орденов и медалей, что у тебя сверкает Золотая Звездочка Героя. На фото ты хорош сам по себе.

Я всегда возводил тебя в свои кумиры и на войне старался быть похожим на тебя... Похвалу Маркова мы в то время ценили не меньше, чем орден, и ребята были хорошие у тебя в роте, настоящие танкисты! Твой выводок, твои ученики! Вспомни Сашу Исаченко (погиб при атаке деревни Карноловичи 27/УП 44 г.). Вспомни Володю Торопчина...

Второе твое письмо и меня возбудило к воспоминаниям. И вспомнить было страшно и приятно. Ты знаешь, войну я встретил в Ровно. Дороги Украины, по которым, вытаращив глаза от страха, в клубах пыли, в топоте и гаме неслись мы на родимый восток в 1941 г., удирая от немцев. Потом танковые бои под Изюм-Барвенково, потом за Ростов — и страшная горечь и обида рвали грудь на части, когда приходилось отступать. Смотришь, бывало, на самодовольную, выхоленную, породистую морду немца и думаешь: «Он человек — и я человек. На нем солдатский мундир — и на мне гимнастерка солдата. Так почему он наступает, а я вынужден отступать? Почему он сильный?» И зло душило...

Потом бои за Сталинград... Солончаковые рыжие степи с седым ковылем. Наши атаки и контратаки на Бтушках, и Т-26. День боев — и танковый полк слизнул огонь немецких пушек! Жалкие остатки полка погнали за Волгу на переформировку, а я и еще двое, стянув десятизарядные винтовки СВТ, бежали и близ ст. Эльтон пристали к 15-й морской бригаде, действовавшей по-пехотному, и вернулись в Сталинград.

Помню перестрелки в прокопченных развалинах родного Сталинграда и адскую, щемящую обиду в груди. Ведь каждый дом — для меня частица прожитой жизни, скамейка сквера — воспоминание о первом любовном трепете и о первом неумелом поцелуе. И опять обида: «Значит, я хуже немца, он храбрее, чем я, он пришел в твой родной город, а ты пятишься задом к Волге, отстреливаясь...» Потом тяжелое ранение в бедро, госпиталь. Урал. Танковая школа, офицер, и 1-й Украинский фронт, 2-й батальон, твоя рота. Вот только здесь, у тебя в славной роте, я почувствовал большое моральное удовлетворение. Наконец-то мы наступаем! [189]

Драться стало веселей. И я, чисто по-русски осерчав, стал: драться, злорадствуя и ища по-русски сближения с ненавистным врагом.

Война — это лицо идущего на все солдата. Что было бы с нами, если мы не были бы участниками войны? Мы не знали бы себя и не могли бы себя проверить, кто мы и на что мы способны! Ведь бой, сражение есть та вершина, на которую призван подняться человек-воин! Солдат, не изведавший боя, — все равно что женщина, увядающая в девственности.

Привет М. Вертилецкому и Силе. Ты теперь можешь воскликнуть, увидя Вертилецкого, как некогда воскликнул Суворов, увидя Кутузова:

«Мишенька! Одноглазенький ты мой!»

Твой друг, гвардии поручик в отставке М. Побединский

Майору Александру Кузнецову

Сашка! Фронтовой брат и боевой друг!

Как я рад, что получил от тебя весточку...

Да, я жив! Несмотря на то что вы, мои друзья, считали меня мертвым, и вторым орденом Отечественной войны I степени я награжден посмертно, как писал мне писарь штаба.

Жив я, Сашка!.. Но полный инвалид. Получил проникающее пулевое ранение черепа с повреждением головного мозга, перенес три трепанации черепа, вследствие чего в 1963 году меня «трахнул» левосторонний паралич руки и ноги. До этого работал, охотился (ты же знаешь: я заядлый охотник и рыболов). Сейчас живу на пенсии. Много читаю, пишу и не бросаю дела общественные — выступления перед воинами и детьми.

Часто рассказываю и о тебе пионерам и комсомольцам Волгограда, показываю твою фотографию с ликующей твоей надписью: «Да здравствует жизнь, так дорого добытая!

Я женат. Жена моя, Полина, — медик. Привез ее из Новосибирска в 1945 году — «выкрал» из госпиталя, в котором лежал. Она — преданный друг и прекрасная жена, замечательная мать моих детей: сына Юрия (ныне на действительной военной службе) и дочери Наташи, студентки педагогического института. Дочь — активный комсомольский работник, член райкома ВЛКСМ, член оперативного штаба «дзержинцев». Детьми я доволен...

Жива мать. Ей 74-й год. Заслуженная учительница РСФСР, награждена за 45-летнюю педагогическую деятельность орденом Ленина. Есть сестра. Тоже работник народного образования. Фронтовичка. Орденоноска. Защитница родного города Сталинграда, как и я.

Очень рад, что у тебя все в порядке в семье, что дети закончили учебу молодецки, что сын твой идет по твоим стопам и будет офицером, как и его отец (надеюсь, танкистом?). Мой Юра стережет небо от непрошеных гостей, дочь отлично сдала экзаменационную сессию. Вот и все мои новости.

С нетерпением жду от тебя обещанных материалов о боевом пути нашей бригады — мне это очень нужно, чтобы исполнить задуманное. Больше пишу по ночам, у себя в саду, в летней [190] кухне. Когда все спят, а за окном шелестят листвой яблони и тысячеголосый хор сверчков поет свои ликующие скрипучие песни, легче вспоминать и писать. В эти часы я будто снова с вами, мои дорогие боевые братья.

Крепко обнимаю и горячо целую твой Миша Победа.

Владимиру Анфалову

Володя! Чертушка ты этакий!

Книга и письмо твое прямо-таки потрясли меня, и я целый день читаю и перечитываю письмо и без конца листаю книгу «Добровольцы». Вспоминаю Каменец-Подольский, Сандомирский плацдарм, Лисув и тот польский хуторок, где меня 14 января подцепил вражеский пулеметчик или ловко пометил снайпер... Помню сквозь угасающее сознание упрек Володи Маркова, который стоял надо мной и тихо ругал: «Куда совался, дурень?.. Сколько раз говорил тебе, не соваться...» Потом подбежал бледный Жорик Уханов — мой водитель, славный паренек из Горьковской области, и, заглядывая мне в глаза, просил:

— Лейтенант! Лейтенант!.. Что же нам, а?..

И я ему отвечал:

— Бей их, гадов, чтобы тряпки от них летели!

Мне кажется, и ты, и Миша Лазарев, и Тиша Агафонов тоже были около меня, и в ваших глазах я видел и осуждение, и жалость, и любовь ко мне, и ваш невольный приговор: «Хана нашему лейтенанту...»

А я жив. И ты тоже после ранения остался жив. Вот это здорово!

Надежде Малыгиной

...Врачам я не очень верю и порой чувствую себя настоящим здоровяком. Да и горжусь я тем, что мой финал, вероятно, будет таким, как у Николая Островского — моего любимого героя и писателя. Я во всем брал его за образец, подражал ему и хотел сделать свою жизнь похожей на его жизнь.

В одном мне, можно сказать, повезло: ранение у меня точно такое, какое было у Островского. Я не унываю. Жизнь прожита ярко, интересно. И если бы представилась такая фантастическая возможность — прожить отпущенный нам отрезок бытия еще раз, заново, то, честное слово, я хотел бы прожить его так же, как прожил.

Однополчанам

Боевые друзья, побратимы по оружию!

Как бы мне хотелось не писать, а быть с вами вместе на празднике 25-летия родного корпуса, увидеть вновь дружную семью уральцев-добровольцев, пожать ваши честные, мужественные руки прославленных умельцев и доблестных воинов.

Хотелось бы по-сыновнему обнять нашего дорогого комбата Василия Николаевича Никонова, который сделал для меня так [191] много хорошего. Хотелось бы увидеть товарищей, которые ранней весной 1944 года на исходных позициях под селом Панассувка на Тернопольщине, на заснеженной высоте, перед самым боем принимали меня в члены нашей партии, вручили мне партбилет, который я и теперь ношу у своего сердца.

Болезнь, прогрессирующая с каждым годом, лишает меня возможности встретиться с вами. Но я не сдаюсь. Люблю работать с молодежью, выступаю перед ней, веду обширную переписку и страстно хочу, чтобы наша молодежь была похожей на вас, чтобы вы, отцы, могли гордиться своими детьми. Нам далеко не безразлично, в чьи руки мы передадим самое дорогое и сокровенное для нас — судьбу нашей Отчизны.

Я — коренной волгоградец, сын города на Волге и участник его обороны. Слушая по радио и читая в газетах о вас, уральцах, о ваших трудовых подвигах, горжусь тем, что в годы, битвы за Родину был в ваших рядах. Для меня Свердловск, Челябинск, Курган и Шадринск являются такими же родными городами, как и мой светлый и солнечный Волгоград.

Желаю вам, дорогие друзья-однополчане, настоящего человеческого счастья, здоровья, успехов, чтобы ваши трудовые подвиги так же ярко сверкали в мирные дни, как и ваши боевые дела в прошлом.

Обнимаю и целую вас всех, славные уральцы.

Ваш всегда М. Побединский

Н. П. Малыгина — Я. Л. Резнику

Дорогой Яков Лазаревич! Здравствуйте!

Все подарки и письма передала сразу же Побединскому; был счастлив, растрогался до слез, целовал гвардейский значок Володи Маркова. На следующее утро звонил мне, что всю ночь не спал — читал и перечитывал письма, автографы, начал читать Вашу книгу. Вам тысяча благодарностей за нее и за слова, написанные ему на ней. Пусть вас не смущает целованье значка Маркова. Вы там — все вместе, для Вас встречи, разговоры — дело обычное. Ветераны у Вас умудряются даже ссориться. А люди, живущие в разных концах страны, по одному, по два (и то счастье!) человека в городе, мечтают о встрече с друзьями, хотят обняться, поговорить, посмотреть друг на друга, вспомнить все, что было, — и хорошего и плохого. Поэтому нам дорог всякий пустяк (я даже стружку попросила на Уралмаше — для себя и для Михаила — на память). Все это греет сердце теплым воспоминанием, отлагается в кладовых памяти и дает нам заряд бодрости, не сравнимый ни с чем.

Знаете ли вы, что госпитальная сестра из Новосибирска, красивая 20-летняя девушка, поехала с ним в его родной Сталинград, заранее зная, какова будет судьба этого человека, раненного в голову, обгоревшего. Ее покорили его душевная тонкость и мужество, воля и выносливость, преданность в дружбе, открытое, бесхитростное сердце.

Мне бы хотелось представить Вам свою первую с ним встречу (ведь я несколько лет не знала, что живем в одном городе!). [192]

Это было в прошлом году. В апрельские каникулы в гости ко мне в Волгоград приехали школьники из поселка Лобва Свердловской области. Они узнали адрес Побединского, и, конечно же, ребята хотели повидать Михаила Валентиновича, поговорить с ним. Не меньше, чем они, ждала этой встречи и я.

Но весенние школьные каникулы короткие, и мы написали Михаилу Валентиновичу, чтобы он приехал ко мне, прихватив с собой, если у него есть, фронтовые карточки, письма боевых друзей, чтобы ребята могли кое-что использовать для школьного музея.

...Уже ребята отправились на вокзал, а я задержалась немного, когда раздался отчаянный звонок. Я открыла дверь. На пороге стоял невысокий, запыхавшийся, очень встревоженный мужчина в распахнутом и заляпанном грязью пальто. Под мышкой левой руки у него как-то странно, ежесекундно грозя вывалиться, держалась большая грязная книга с торчащими из нее краями Каких-то исписанных бумаг.

— Можно? Здравствуйте! Я опоздал? Они уехали? Я — Побединский! — выпалил он.

— Сейчас поедем на вокзал, они хоть посмотрят на вас! Проходите! — обрадовалась я и вдруг увидела металлическую палку в его правой руке. Он неловко шагнул вперед, палка выскользнула из руки. Упала и книга. Из нее полетели письма, фотокарточки, пожелтевшие куски газет. И только тут я заметила, что левая часть человека парализована. Знай я это раньше, мы бы не писали письма, мы бы бросили все на свете и поехали к нему сами.

Ошеломленная, я стала собирать бумаги.

— Не надо. Я сам, — горячо протестовал Михаил Валентинович. — Упал, понимаете, когда выходил из такси, а тут ливень прошел, воды по колено... — он пытался опередить меня и все извинялся. — Вот ведь какой я неуклюжий...

А я смотрела на старые — двадцатилетней и большей давности письма, размокшие, с расплывшимися буквами, на фотокарточки, которые, конечно же, пропали теперь, и едва сдерживала слезы. А Михаил Валентинович будто и не огорчился. Он суетился и что-то говорил-говорил, улыбаясь и сдабривая свои слова легкой иронией. А потом, когда мы остановили на улице грузовик, чтобы поспеть проводить ребят на поезд, — он, сам нуждающийся в помощи, пытался помочь мне влезть в машину...

Так было и у него дома, когда я к нему приехала.

Мы вспоминали бои, товарищей-однополчан. Я узнала остроумного, веселого, очень подвижного и энергичного человека. Он вскакивал, чтобы принести фотографии, газетные вырезки, письма. А нога волочилась, и пальцы рук выпускали то палку, то бумаги. И опять, желая опередить меня, он первым наклонялся за ними. А я думала, что это стоит ему, какую трудную борьбу ведет он со своей болезнью, как ежесекундно противопоставляет ей свою волю, выдержку, выносливость.

Вот какие у нас боевые друзья-ветераны!

Крепко жму Вашу руку.

19.3.68 г.

Надежда Малыгина [193]

Стихи

Михаил Львов, чье поэтическое творчество началось и набрало силы на Южном Урале, прибыл к своим землякам-добровольцам, в Челябинскую танковую бригаду, после боев на Орловско-Курской дуге. Он был рядом с танкистами в сражениях на Украине, в Польше, в Германии, писал стихи, посвященные бойцам и командирам корпуса, которые печатала корпусная газета «Доброволец». Некоторые из них вошли в сборники поэта.

Высота

Комбату приказали в этот день
Взять высоту и к сопкам пристреляться.
Он может умереть на высоте,
Но раньше должен на нее подняться.
И высота была взята,
И знают уцелевшие солдаты —
У каждого есть в жизни высота,
Которую он должен взять когда-то.
А если по дороге мы умрем,
своею смертью разрывая доты,
То пусть нас похоронят на высотах,
Которые мы все-таки берем.

У входа в Скалат

Полковник, помните Скалат,
Где «тигр» с обугленною кожей
И танк уральский, в пепле тоже,
Лоб в лоб уткнулись и стоят?
Полковник, помните, по трактам
Тогда и нас водил сквозь смерть
Такой же танковый характер:
Или прорваться иль сгореть?

* * *

Еще в полях кругом ржавеют каски,
Но молодость опять берет свое,
Мы предлагаем жизни быть прекрасной
И верим в продолжительность ее.
Мы с боем шли по водам и по сушам,
И дождь хлестал нас острый, как резьба,
И мы себе заглядывали в душу
И там не обнаружили раба...
Однажды наступило утро мира,
И солнце показалось нам в пыли,
Как будто в отдаленье командиры [194]
Распахнутое знамя пронесли.
Опять земля, как в детстве, раскрывает
Сады, чтоб листьям удивлялись мы;
Опять земля ночами расправляет
Растоптанные конницей холмы;
Опять рассвет и дождевые брызги,
И верится, что смерти больше нет,
Что мы получим полностью от жизни
Обещанных нам в детстве сотни лет.

Девятое мая

Стираются даты.
Стареют солдаты.
О молодость наша,
Помедли, куда ты?
Победные трубы
Вложи в мои губы,
Пусть грозно и грубо
Рычат эти трубы.
Пусть снова становится
Наша отвага
У красного стяга,
На купол рейхстага.
О люди России!
Танкисты Урала,
Чья яркая ярость
Врагов покарала.
Проснитесь, приснитесь —
Как были, такими, —
И те, кто в могиле,
И те, кто в Тагиле,
У скал Таганая,
У волн Громотухи,
Придите, грядите,
Как боги, как духи:
Я должен сегодня
Увидеться с вами,
Обменяться словами,
За ваше здоровье
Как следует выпить,
На мраморе
Ваши фамилии выбить!
Содвинемся в клятве
И скажем по праву:
 — Никто не отнимет
У нас эту славу!
День нашей Победы,
Ты гордость! Ты ярость!
Ты молодость наша!
Ты сердцу — как парус! [195]

Имена добровольцев на машинах Уралмаша

I

За три дня до праздника 60-летия Великого Октября в цехе № 37 провели горячее опробование нового гидравлического пресса мощностью четыре тысячи тонно-сил. Опробование показало высокие качества уникального творения конструкторов, технологов и рабочих Уралмашзавода.

В торжественной обстановке к новому прессу прикрепили мемориальную доску с надписью:

Ковочный пресс 4000 ТС имени кузнеца Уралмашзавода Ильи Прокопьевича Толстоногова, воина Уральского добровольческого танкового корпуса.

Волнующие воспоминания о войне, о героях фронта и тыла охватили участников митинга. Дорогие гости коллектива: жена погибшего добровольца — Марфа Федоровна Толстоногова, проработавшая на Уралмаше нагревальщицей на штамповочном молоте больше двадцати лет, в том числе всю войну, дочери Толстоногова — инженер Уралмаша Зинаида Ильинична и медицинский работник Галина Ильинична, естественно, волновались больше всех. Десять незабываемых лет отдал Илья Толстоногов Уралмашу.

Воевал он, как и работал, самоотверженно, смело. Три медали «За отвагу», орден Отечественной войны подтверждают это.

13 января 1945 года у польской деревни Гуменицы произошел неравный бой самоходного орудия (командир Смагин, члены экипажа — Толстоногов, Провоторов и Леонов) с «тиграми». Машины противника понесли тяжелый урон, но и самоходка Смагина сгорела вместе с экипажем.

В день пуска пресса, носящего имя героя, кузнецы говорили, что Илья Прокопьевич Толстоногов живет не только в их сердцах, но и в ковочном прессе в четыре тысячи тонно-сил, что вместо одного Ильи Прокопьевича отныне в цехе трудятся на благо народа четыре тысячи Толстоноговых.

II

Окончив ремесленное училище, пришел Ваня Соболев в бронезаготовительный цех. Специальность его, электросварщик, была в первые военные месяцы самой дефицитной, самой необходимой Уралмашу, производившему бронекорпуса для тяжелых и средних танков, а с 1942 года — танки Т-34 и самоходные установки. Чтобы выполнить напряженнейшие задания Государственного Комитета Обороны, уралмашевцы по собственной воле оставались часто в цехах на многосуточные вахты, и прежде всего в бронезаготовительном. Его газорезчиков и электросварщиков не видать было в плотных облаках дыма и газов. Работали Ванюша Соболев и его товарищи, пока глаза видели, а пальцы способны были сжимать державку с электродом, пока не падали без сознания. Подхватывали одни других, [196] уносили в бытовые помещения поспать часа два-три, и только открывали глаза — опять к стендам сваривать танковую броню. В огнях электросварки закалялись характер, воля, несгибаемость Ивана Соболева.

В один день с Ильей Толстоноговым пришел в Уральский танковый Иван Соболев — один из самых юных добровольцев среди более двухсот уралмашевпев. Он стал разведчиком — ловким, находчивым, когда нужно — осторожным и всегда отчаянно смелым. Тысячи храбрых воинов было в нашем корпусе, а только 26 из них стали полными кавалерами ордена Славы и в их числе Иван Васильевич Соболев.

Орден Славы III степени Соболев получил за бой в марте 1944 года на станции Волочиск. Он был в составе танкового десанта, вынудившего противника отступить от вокзала вместе с бронепоездом. Четыре контратаки отбили за день занявшие вокзал автоматчики. Раненый Соболев не оставил товарищей.

Ордена Славы II степени Соболев был удостоен за смелую разведку в тылу противника под Львовом, а I степени — ровно через шесть месяцев за разгром штаба фашистов. В этой схватке уралмашевец убил трех гитлеровских офицеров и захватил знамя их части.

Еще и орденом Отечественной войны I степени награжден Соболев в тот раз, 25 апреля 1945 года, посмертно.

Имя Ивана Васильевича Соболева присвоено новой нефтебуровой установке 125БД. Эта могучая машина с маркой «УЗТМ» и именем героя-добровольца работает в Северо-Кавказской разведочной экспедиции треста Союзбургаз Дагестанской АССР.

9 мая 1969 года на площади Первой пятилетки, у главной проходной Уралмаша, был открыт монумент героям-уралмашевцам. На граните памятника-мемориала — сотни имен сынов и дочерей завода, погибших в боях за Советскую Родину. Среди них — имена добровольцев Уральского танкового корпуса:

Андриевская Антонина Николаевна

Анкудинов Павел Васильевич

Баринов Александр Сергеевич

Ваганов Александр Иванович

Гержов Федор Иванович

Захаров Куприян Николаевич

Ларкин Степан Сергеевич

Миляев Алексей Иванович

Митрохин Михаил Васильевич

Нестеров Геннадий Иванович

Соболев Иван Васильевич

Суязин Трофим Савельевич

Терентьев Владимир Семенович

Толстоногов Илья Прокопьевич

Трепачев Петр Кузьмич

Усов Павел Васильевич

Федоров Алексей Тимофеевич

Филимонихин Владимир Прокопьевич

Харитонов Павел Михайлович

Юрьев Федор Васильевич... [197]