Глава IV

Конец мая, сопровождавшийся дивной солнечной погодой, совпал с периодом чрезвычайного подъема настроения в населении Архангельска в связи с прибытием английских войск, состоявших из добровольцев. Весь город разукрасился союзными флагами, протянувшимися пестрой лентой от красивой набережной Северной Двины по широкому, уже пестревшему зеленью садов Троицкому проспекту (главная улица Архангельска), до самой Соломбалы, где англичане должны были временно расположиться перед отправлением на фронт.

Население встречало с энтузиазмом проходившие части, которые были составлены из отборных элементов и производили самое лучшее впечатление своим здоровым молодцеватым видом, военной выправкой и новым обмундированием. У большинства на груди пестрели цветные ленточки орденов, полученных за бои на полях Франции. [248]

Лишь одна воинская часть, принимавшая участие в параде, мрачным, озлобленным видом своих солдат производила тягостное впечатление, а между тем над ней единственной развевался русский трехцветный флаг, так как другие части русского гарнизона Архангельска не участвовали. Это был так называемый Дайеровский батальон, сформированный англичанами из большевиков, сидевших по различным тюремным учреждениям Архангельска, история сформирования этого батальона довольно любопытна, и я считаю необходимым поделиться ею с читателями. Тюремные учреждения Архангельска были после переворота и захвата власти белыми переполнены большевистскими элементами, причем «население» это весьма медленно уменьшалось в своем составе, так как гражданское судебное ведомство, не располагая достаточным служебным персоналом, вело чрезвычайно медленно расследование, которое благодаря этому принимало характер бесконечной волокиты. В перегруженной тюрьме начался тиф, что вызвало поход на правительство социалистических элементов гор. думы и осмотр тюрьмы представителями Красного креста союзных стран, которые, однако, нашли все указания на «свирепствующий тиф» преувеличенными.

Между тем тюремные сидельцы засыпали высшее английское командование жалобами на якобы несправедливое их содержание под стражей, чем и вывели из себя плохо разбиравшихся в наших делах практичных англичан. В один прекрасный день ген. Айронсайд решил разрубить гордиев узел и, забрав с собой прокурора Архангельского окружного суда и других высших административных лиц, отправился лично в тюрьму набирать там... добровольцев. Без всякого разбора, не обращая внимания на протесты прокурорского надзора и тюремной администрации, указывавших ему на всю недопустимость и опасность такого опыта, он забрал из тюрьмы всех выразивших «желание» служить у него и тут же «раскаявшихся в своих прежних заблуждениях» [249] и направил их на службу в Дайеровский батальон, носивший это имя в честь погибшего на Северном фронте в боях английского капитана Дайера, зачатки какового батальона состояли из забранных в плен красноармейцев.

Всех их прекрасно обмундировали и устроили на «английский паек», превосходивший по качествам получаемый нашими войсками, но подвергали строгой дисциплине под руководством лучших русских и английских офицеров, причем высшее командование принадлежало последним.

Можно себе представить чувства этих людей, когда они с русским национальным знаменем, врученным знаменщику — уездному комиссару из коммунистов, кричали в честь английского короля вместе с остальными войсками троекратное «ура».

В связи с приездом английских добровольцев, ген. Айронсайдом были приняты представители местной печати, которым он объявил, что в самом ближайшем будущем он переходит в энергичное наступление для соединения с адмиралом Колчаком в районе Котласа и Вятки и для передачи ему привезенных в громадном количестве вооружения и снаряжения, в которых Сибирская армия терпит острую нужду. В наших военных кругах это заявление находили неосторожным и открывающим планы врагу, но в обывательской среде оно вызвало большой подъем настроения.

К этому же моменту необходимо отнести отъезд ген. М-ского в Финляндию для выяснения вопроса о совместном выступлении с нами генерала Юденича, а также самой Финляндии. Чувствовалось, что мы накануне крупных и решительных событий на всех белых фронтах, и это создавало крайне приподнятое настроение, полное самых светлых надежд на благоприятный исход борьбы и близкую победу. [250]