Глава III

Возвращаюсь к своему прибытию в Архангельск. Сразу же с парохода полковник Б., ротмистр Ч. и я отправились в штаб командующего войсками для подачи рапортов о своем прибытии и для выяснения вопроса, где нам остановиться. Дежурный офицер, принявший от нас документы, видимо, доложил находившемуся в штабе ген. М[ару-шев]скому о нашем прибытии, потому что мы получили приглашение последнего зайти к нему в кабинет.

Ознакомившись с нашим служебным стажем и узнав, что мы недавно покинули Советскую Россию, где полк. Б. занимал видное место в Красной армии на Северном фронте, ген. М[арушев]ский, хотя разговор наш длился не менее часа, не обнаружил никакого интереса ориентироваться в тех сведениях, которыми мы располагали, и не [244] назначил нам другого дня для подробного доклада. Беседа носила совершенно частный характер, причем особенное внимание ген. М[арушев]ский уделил форме, жалуясь на то, что нигде не мог достать шпор.

На следующий день мы представились ген. Миллеру, который обстоятельно расспрашивал нас обо всем, произведя на нас сразу же чрезвычайно благоприятное впечатление своей вдумчивостью и серьезностью.

Согласно собранным данным, выяснилось, что все функции военного управления и снабжения были сосредоточены в руках высшего английского командования — в главном штабе союзного экспедиционного корпуса. Штаб ген. М[арушев]ского не имел даже оперативного отделения, а хозяйственно-административные функции его сводились к учету и регистрации того имущества и продовольствия, которым англичане сами снабжали русские войска. Между тем штаб командующего войсками, при наличии на фронте не более одной дивизии, широко расположился в здании торгово-промышленного клуба со своими отделениями: общим инспекторским, наградным и судным, а также всех видов снабжения (артиллерийского, инженерного, интендантского и ремонтного). Неизвестно чему посвящало большую часть своего времени это грандиозное учреждение, так как при уходе англичан выяснилось, что оно даже не подготовилось к принятию от них всего аппарата управления и снабжения.

Около 12 часов дня в штабе обыкновенно начинался доклад у ген. М[арушев]ского. Он появлялся, как метеор, всегда куда-то спеша, и часто в его кабинете одновременно толпились несколько докладчиков и посетителей, которых он принимал на ходу. Я сам был свидетелем такого скоропалительного приема и удивлялся тому, как он может так усвоить что-нибудь в такой обстановке, но, видимо, он привык так работать; так как всем офицерам Северной области памятен его приказ, в котором он просит посетителей и докладчиков «не тратить лишних слов, так как он понимает все с полуслова». Так протекала в [245] это время деятельность штаба ген. М[арушев]ского, сводившаяся в сущности к назначениям и наградам личного состава одной дивизии. В оправдание ее ссылались на засилье англичан, якобы умышленно забравших все в свои руки. Как мы увидим ниже, последние перед своим уходом категорически отвергли это и, наоборот, упрекали нас в полной бездеятельности и неумении организоваться до их ухода под их прикрытием и при их помощи.

Такую бездеятельность ничем нельзя было оправдать, и ее как рукой сняло, когда военное командование перешло к ген. Миллеру, а штаб попал в руки человека исключительной работоспособности, ген. К-ского, что должны признать даже его враги.

В момент моего прибытия ген. Миллер имел косвенное отношение к военным делам, больше осведомляясь о них от ген. М[арушев]ского, чем непосредственно управляя ими, несмотря на то что Временное правительство Северной области наделило его в отношении русских войск правами военного министра и даже, в некоторых хозяйственно-административных вопросах, — верховного главнокомандующего. Что было причиной его пассивного отношения к военным делам в этот период, установить точно не удалось. Вернее всего, что это объясняется одним из основных свойств его характера — врожденной деликатностью, которая диктовала ему щепетильное отношение к правам ген. М[арушев]ского, раньше его приехавшего и фактически командовавшего войсками.

26 мая состоялось мое назначение полевым военным прокурором, в связи с чем мне пришлось сделать визиты различным административным лицам, и в числе их заместителю председателя Временного правительства П. Ю. Зубову, управляющему отделом юстиции С. Н. Городецкому и управляющему отделом внутренних дел и архангельскому губернскому комиссару В. И. Игнатьеву, то есть тем членам Временного правительства, с которыми мне надо было иметь постоянно дела по своей будущей деятельности. [246] П. Ю. Зубов сразу же произвел на меня самое лучшее впечатление. Спокойный, вдумчивый, серьезный, лишенный и тени желания «позировать и играть роль», он с первого взгляда казался немного вялым, апатичным и лишенным волевых импульсов. Апатичность, вялость, в связи с полнейшим отсутствием честолюбия, часто вредили ему, так как он способен был иногда во время политических кризисов слишком откровенно подчеркивать, что правительство не дорожит властью и охотно уступит ее своим политическим противникам. Это расценивалось как слабость, вызывало злорадство и усиление натиска у противников слева и резкие обвинения в неспособности проявить твердую власть справа. [247]