С ближних и дальних меридианов
I
На стене над моим письменным столом прикреплен металлический диск, на котором изображены все материки нашей планеты. От пятиконечной звездочки — Москвы — к миниатюрным флажкам, символизирующим три десятка иностранных государств, тянутся тоненькие красные линии — маршруты зарубежных журналистских командировок. Добираться туда приходилось самолетами, поездами, на кораблях. Каждая из этих поездок оставила свой неповторимый след в памяти, обогатила массой впечатлений, которые так и просятся на бумагу.
Мне посчастливилось принять участие в дружественных визитах отрядов военных кораблей дважды Краснознаменного Балтийского флота, возглавляемых адмиралами Н. М. Харламовым, В. Н. Алексеевым и В. В. Михайлиным, в Финляндию и Швецию, вместе с советскими моряками посетить там исторические ленинские места. А сколько новых друзей дали поездки в составе журналистских групп в Войско Польское и Национальную народную армию ГДР! Там, например, мы впервые познакомились с известным польским военным писателем Янушем Пшимановским и молодым немецким военным журналистом Дитмаром Яммером. Оба они с гордостью знакомили нас с достижениями своих республик. Один показал новостройки Варшавы, древний Краков и гордость Польши — металлургическую Новую Гуту; с другим кроме Берлина мы объездили чуть ли не все города ГДР, осмотрели знаменитую Дрезденскую галерею, посетили мрачный Заксенхаузен, полюбовались красотами Саксонии с башен старинного Кенигсштайна.
Был и первый сверхдальний перелет по трассе протяженностью более чем в одиннадцать тысяч километров. [193]
Тогда на Ту-114, управляемом сменными экипажами под командованием известного летчика Аэрофлота СССР А. Витковского, мы пересекли 120 меридианов и приземлились в Гаване, столице острова Свободы. Этот рейс памятен еще и тем, что тогда мне довелось вручить кубинским друзьям номер «Правды», вышедший в Москве как раз в день нашего прилета. Сказалась громадная разница во времени.
Потом были, и неоднократно, поездки и перелеты в Болгарию, Австрию, Венгрию, Чехословакию. Все они по-своему интересны. И в каждой из них мы как бы представляли наш народ, наше социалистическое государство, как о том точно и верно сказал в одном из своих стихотворений Константин Симонов:
Случается, в стране чужойОсобое место, несомненно, во всех этих путешествиях заняли многочисленные зарубежные поездки с Юрием Гагариным, многодневный перелет с Андрияном Николаевым и Павлом Поповичем в Африку и Южную Америку, поездка в Чехословакию с командиром «Востока-6» Валентиной Терешковой. Хорошо помнится, как во время посещения Египта мы с Юрием Алексеевичем Гагариным поднялись на Каирскую башню. Там нас сразу же обступили журналисты местного радио, телевидения и печатных изданий. Посыпались вопросы. Один из них был, например, таким:
— Скажите, был ли при полете на «Востоке» у вас какой-либо талисман?
— Я — оптимист и в талисманы не верю, — располагающе улыбнулся Юрий Алексеевич. — Но скажу вам, что в кармане моего скафандра лежало удостоверение, гласящее, что командир «Востока» — гражданин Советского Союза. Это, по-моему, самый надежный талисман! [194]
Тут же, на смотровой площадке, откуда открывался замечательный вид на затянутые маревой дымкой пирамиды, журналисты показали Гагарину дружеский шарж, опубликованный на него в местной газете. Художник изобразил нашего космонавта взобравшимся на эту башню с пальмовой ветвью — символом мира в руках. И именно так, как посланца мира, встречали его везде, где бы он ни появлялся. А объездил Юрий Алексеевич немало. Его «вторая орбита», справедливо названная орбитой мира и дружбы, замысловатым узором пролегла по Европе и Западному полушарию, протянулась за Гималаи и Гиндукуш, к берегам Индийского и Тихого океанов, пересекла Африканский континент. И в период каждой такой поездки — множество встреч, масса самых разнообразных впечатлений. О некоторых из них хочется рассказать особо...
...Теплое предмайское утро. Аэропорт Шереметьево. Рейсовый Ту-104 уже подрулил к аэровокзалу, но пассажиры толпятся у трапа — никому не хочется усаживаться на свое место до тех пор, пока не появится Юрий Гагарин.
Рядом с посадочной площадкой, в небольшой служебной комнате, многолюдно. К Юрию Алексеевичу, имя которого, начиная с памятной среды 12 апреля, уже две недели у всех на устах, подходят и работники аэропорта, и пассажиры. Каждому хочется пожать ему руку, получить автограф. Начальник аэропорта Герой Советского Союза В. Грачев — тот самый Грачев, с которым мы когда-то, еще задолго до войны, вместе перегоняли самолет К-5 из Москвы под Лугу, — озабочен: того и гляди рейс на Прагу, куда по приглашению чехословацкого правительства отправляется в свою первую зарубежную поездку Юрий Гагарин, задержится.
— Пора, пора! — то и дело напоминает он. — Нельзя ломать график.
И вот Ту-104 в воздухе. Юрию Алексеевичу согласно аэрофлотскому билету досталось место № 2»а» по левому борту. Рядом — генерал Н. П. Каманин.
В салоне воздушного лайнера шумно. Соседи — студенты из Сибири — интересуются у космонавта, было ли холодно на орбите. Девушка, направляющаяся в Италию, [195] собирается побывать в редакции газеты «Унита» и хотела бы привезти ее сотрудникам — итальянским коммунистам, несколько слов от Юрия Гагарина. И конечно он тут же пишет на открытке с изображением Кремля теплые, сердечные слова. Получает — при помощи родителей, естественно, — автограф на аэрофлотском билете и самый молодой из семидесяти пассажиров — четырехмесячный Иван Масягин. И, кто знает, не станет ли для младенца с голубыми глазенками этот автограф путевкой в небо?
...Десятками тысяч улыбок встретила нас Злата Прага. На всем пути от Рузинского аэродрома до города сплошной стеной стояли люди, забрасывая машину с Юрием Гагариным букетами сирени. В эту пору она всегда цветет в Праге. Кто-то даже шутливо заметил, что, пожалуй, на первомайские праздники в городе не останется ни одной веточки сирени.
— Не только цветы, — подхватив шутку, сказали чехословацкие друзья, — сердца свои отдали пражане Юрию Гагарину.
...Просторный двор машиностроительного завода «ЧКД» до предела заполнили рабочие. Сюда приехали и делегации других пражских предприятий. На трибуне — Юрий Гагарин. Это его первое зарубежное выступление. Он говорил со свойственным ему юморком, и среди участников митинга то и дело вспыхивают аплодисменты.
Но вот космонавт завершил свое выступление. И тут сквозь стену людей, скандировавших приветствия, протолкалось несколько человек в кожаных фартуках. Они несли что-то тяжелое, прикрытое красной материей. Поднявшись на трибуну, раскрыли сверток. На солнце золотисто сверкнула крупная — в полчеловеческого роста — статуя литейщика. Это чехословацкие металлурги, узнав, что в юности Юрий Алексеевич сам был рабочим-литейщиком, за ночь отлили для него эту статую. С какой взволнованностью Юрий Гагарин благодарил их за этот первый свой зарубежный подарок! Растрогал он его, конечно, еще и потому, что напомнил о начале трудовой жизни.
— Куда бы ни довелось еще полететь на космическом корабле, — дрогнувшим голосом сказал Юрий Алексеевич, — я в душе всегда останусь рабочим...
Старинный, с зубчатыми стенами, Пражский град. Сюда мы приехали из редакции журнала «Проблемы мира [196] и социализма». Сотрудники этого международного издания преподнесли Юрию Гагарину еще пахнущий типографской краской последний номер журнала с автографами представителей многих коммунистических и рабочих партий мира. В ответ он написал: «Полет в космос — это не личный подвиг. Это — достижение коммунизма. Горжусь тем, что я — коммунист!»
...В светлом и высоком Испанском зале собрались представители трудящихся, приехавшие из многих городов ЧССР. Юрий Гагарин сидит в одном ряду с чехословацкими товарищами: шахтером, техником — машиностроителем и членом сельскохозяйственного кооператива.
Под гром аплодисментов в зал входят члены правительства. Юрию Гагарину торжественно вручают Грамоту о присвоении ему звания Героя Социалистического Труда Чехословакии. Озаренный вспышками «блицев» фотосъемки, он стоит лицом к залу. На форменной тужурке — рядом со звездой Героя Советского Союза — пятиконечная звезда Героя Социалистического Труда братской страны. Такой награды гражданин другого государства удостаивается впервые. Весь зал скандирует: «С Советским Союзом — на вечные времена».
Пока идет вручение таких же наград соседям Юрия Гагарина, мы с корреспондентом «Правды» в ЧССР Николаем Новиковым набрасываем текст небольшой статьи для первомайского номера «Руде право». Надо найти такие слова, которые хотя бы в какой-то мере передали те чувства благодарности, которые переполняют сердце. И тут на помощь приходит Юрий Алексеевич.
— Улетая из Чехословакии, так душевно принявшей нас, — вполголоса диктует он, — мне кажется, что я оставляю в ней частичку своего сердца...
II
В конце мая 1961 года мы целую неделю провели в солнечной Болгарии. Как самого дорогого гостя встречали советского космонавта жители Софии, Пловдива, Плевена, [197] Варны, Стары Загоры и других городов. Они устилали перед ним дорогу лепестками роз, поливали ее из шлангов ароматной розовой водой.
У подножия Шипки кооператоры Казанлыкской долины передали нам листок из тетради в косую линейку, на котором было написано: «Мы смотрим на вас и радуемся, что по дороге, где много лет назад прошли русские богатыри и разгромили врагов болгарского народа, теперь идет советский человек, сокол коммунизма, совершивший самый большой подвиг нашего времени».
В Болгарии великое множество памятников русским солдатам-освободителям. В Пловдиве, на поросшем дубками холме Освободителей, возвышается гранитная фигура советского воина. Скульпторы изобразили его в накинутой на плечи плащ-палатке, с автоматом в руках. Вся Болгария ласково называет его «Алешей», возле него всегда много цветов.
Поднявшись на зеленый холм, Юрий Гагарин, до этого получивший звание почетного гражданина Пловдива, тоже положил к подножию памятника венок из красных роз. И, показалось: в чертах каменного «Алеши», который, словно часовой, окидывал орлиным взором освещенную солнцем долину, и нашего жизнерадостного Юрия очень много общего, роднящего их.
— Теперь у пловдивчан, — сказал сопровождавший нас старый коммунист и партизан Димитр Грыбчев, — двое почетных сограждан — «Алеша» и Юрий.
Димитр Грыбчев в свое время был заточен в плевенскую тюрьму. Когда мы, прилетев в Плевен, проезжали мимо этого мрачного здания, превращенного ныне в склад, он, кивнув на одно из окон, обвитое решеткой, заметил:
— Там я впервые узнал о ракетах, о космосе...
Как так? Оказалось, что политзаключенные плевенской тюрьмы создали в ней подпольную библиотеку. Здесь были работы В. И. Ленина, Георгия Димитрова и другие книги. Они хранились в камере, под плитами пола. Однажды Димитр Грыбчев нашел в этой библиотечке тоненькую книжечку. Имя автора запечатлелось в памяти — Циолковский. В ней увлекательно говорилось о путешествиях к звездам.
— Разве я мог думать тогда, — светясь улыбкой, говорил нам старый болгарский коммунист, — о таком необычном совпадении, что именно здесь, в Плевене, мне [198] доведется быть вместе с первым человеком, побывавшим в космосе...
Правительство Болгарии удостоило Юрия Гагарина звания Героя Социалистического Труда, наградило орденом Георгия Димитрова. На следующий день после вручения ему этих наград сотни тысяч жителей Софии вышли на красочную демонстрацию, посвященную традиционному празднику «Кириллице» — Дню просвещения, культуры и славянской письменности. Над трибуной Мавзолея Георгия Димитрова вились стайки голубей, выпускаемые, из колонн демонстрантов. Это и навело на мысль одного из коллег-журналистов — Павла Барашева — сделать оригинальный снимок.
После демонстрации он и тогдашний собкор «Правды» в Болгарии Василий Тесленко подвели к Юрию Гагарину нескольких болгарских пионеров. В руках у них — белые голуби. Юрий Алексеевич взял одну из птиц.
— Люблю голубей, — признался он. — В Клушине многие парнишки разводили их...
Птица, прижатая к его груди, широко раскрыла крылья. Так Павел Барашев и сфотографировал космонавта. Снимок был опубликован в «Правде», а затем размножен на открытках, обошедших чуть ли не весь мир. Мы, например, видели ее в газетных киосках Индии, Японии, на острове Кипр, в Австрии и многих других странах.
Вечером накануне отлета на Родину мы решили пройтись по Софии. Юрий Алексеевич переоделся в штатское, на глаза надел темные очки, — словом, вышел в город инкогнито. На тихом бульваре мы обогнали молодую пару. Девушка шумно и недовольно что-то выговаривала своему спутнику. Прислушались, потому что в ее речи проскользнуло: «Гагарин». И вот что услышали:
— Гагарин завтра уже улетает, а мы так и не смогли обнять его, — недовольно говорила болгарка. — Надо было смелее проталкиваться вперед...
Юрий Алексеевич замедлил шаг, и когда пара поравнялась с ним, достав из кармана свою фотографию с автографом, тихо произнес:
— Другари! Это от Гагарина...
Парень и девушка в замешательстве остановились, всматривались в космонавта, узнавая и не узнавая его. А Юрий Алексеевич, сняв очки, пошутил:
— А теперь сделаем то, что не удалось раньше... [199]
Первым нашелся парень. Он крепко обнял Гатарина, и они трижды поцеловались. Потом, вся вспыхнув от смущения, его расцеловала и девушка. И дальше, конечно, весело смеясь, пошли все вместе, окружив Юрия Гагарина, подхватившего юношу и девушку под руки...
...В край тысячи озер, красивой, но суровой природы — Суоми — Юрия Гагарина пригласило общество «Финляндия — СССР». Но, по сути дела, он сразу стал гостем всего финского народа, радушно принявшего его в Хельсинки, Тайпэре, Кеми, Турку и других городах.
Финны — люди молчаливые, и, признаться, на первых порах кое-кому из нас, сопровождавших космонавта, их природная сдержанность показалась странноватой.
— Погодите, — говорили те, кому ранее довелось побывать в Финляндии, — сердца людей раскроются...
И они раскрылись! Широко, как и сердца народов других стран. Это, пожалуй, лучше всего почувствовалось в момент вручения Юрию Гагарину первого подарка финских рабочих — пары «тоссут», национальной обуви, сплетенной из бересты. Наш собкор по Скандинавии Стефан Смирнов тут же пояснил: по финским преданиям, в такой обуви в древние времена люди ходили далеко-далеко, за тридевять земель.
— Когда снова полетите к звездам, — сказали финские друзья, — возьмите их с собой.
Поблагодарив за подарок, Юрий Алексеевич серьезно ответил:
— На советском ракетном ковре-самолете, да еще в таких чудесных «тоссут», можно добраться до любых планет...
А в заполярной Кеми участники молодежного праздника дружбы, встретив космонавта на вокзале, подняли его на руки и, как говорят в этом случае финны, в «золотом стуле» долго несли его под звуки девичьего хора. «Золотой стул» — одна из высших народных почестей, оказываемых иностранному гостю.
Многие из нас обратили внимание там, в Кеми, на далеко не молодую женщину, одетую в яркий, хотя а грубошерстный костюм. Усевшись поближе к раковине — летней сцене, оборудованной среди скал, она не сводила глаз с Юрия Гагарина. Когда же он начал рассказ о космосе, изрезанное крупными морщинами и сильно обветренное лицо женщины посветлело, озарилось улыбкой. [200]
Это была восьмидесятитрехлетняя лапландка, проскакавшая на оленях чуть ли не две сотни километров, чтобы повидать советского человека, совершившего космический подвиг. Приметил ее и зоркий глаз Юрия Гагарина. Когда все речи были произнесены, он подошел к ней, пожал руку и подарил свою фотографию.
— Будешь моим десятым сыном, — сказала ему лапландка, показывая на окруживших ее рослых мужчин-оленеводов с такими же суровыми, как и у нее, лицами.
И те чинно поклонились, принимая советского космонавта в свою семью.
III
С открытым сердцем, доброй улыбкой встретила Юрия Гагарина Англия. В Лондон мы прилетели на рейсовом Ту-104 в середине июля 1961 года. Интерес к советскому космонавту здесь был столь велик, что лондонцы всех возрастов и сословий, отбросив в сторону присущие англичанам условности «хорошего тона», все дни толпились на тротуарах улиц, по которым в сопровождении мотоциклистов проезжала машина с номером «ЮГ-1», что означало: «Юрий Гагарин — первый космонавт». Они энергично штурмовали и здание промышленной выставки, где Юрий Алексеевич выступал перед учащейся молодежью, встречался с общественными и политическими деятелями, проводил пресс-конференцию для двух тысяч журналистов. Жители британской столицы буквально осадили крепостные стены Тауэра в тот день, когда космонавт осматривал хранящиеся здесь исторические ценности. Чуть ли не круглыми сутками неподалеку от Гайд-парка, возле здания советского посольства, собирались тысячи людей, чтобы хоть краешком глаза взглянуть на Юрия Гагарина, а если повезет, то и дотронуться до него рукой. По местному поверью, человек, прикоснувшийся к знаменитости, как бы берет себе частичку его успехов. [201]
Замечали мы, правдисты — наш тогдашний собкор в Англии Иван Филиппов, приехавший на промышленную выставку Вадим Некрасов, да и я, впервые оказавшийся в Лондоне, — и нечто другое. Всюду на улицах много рослых «бобби» — полицейских в черных мундирах и касках, опущенные ремешки которых плотно обхватывали их невозмутимые лица. Люди, одетые победнее, опасливо оглядываясь на констэблей, махали Юрию Гагарину красными платочками, шарфиками, красными зонтиками. Несколько раз над людской толпой даже вспыхивали полотнища красных флагов. Но, едва машина с космонавтом уходила вперед, эти флаги мгновенно сворачивались и, передаваемые из рук в руки, пропадали из вида. Подобное ведь мы знали только по книгам да кинокартинам.
...Мощеный двор машиностроительного завода «Метро-Виккерс» в Манчестере. Тысячи людей обступили грузовик с опущенными бортами. На эту импровизированную трибуну легко вспрыгнул советский космонавт. На его кителе рядом со звездой Героя Советского Союза блестит большая медаль. Ее только что вручили ему руководители профсоюза манчестерских литейщиков. Рисунок на медали изображает руки, сплетенные в крепком пожатии, а по краю вычеканено: «Вместе мы отольем лучший мир».
Какая поднялась овация, когда перед собравшимися появился Юрий Гагарин! Люди пришли сюда из цехов во время обеденного перерыва. Нам объяснили: другого времени для встречи с советским космонавтом администрация завода, на котором трудится более двадцати тысяч человек, предоставить не смогла. Или, может быть, не захотела? Разумеется, в подобной ситуации ни о каких длинных выступлениях не могло быть и речи. Хорошо понимая это, Юрий Алексеевич сказал зарубежным товарищам по классу именно то, что переполняло наши сердца. Он говорил легко, свободно. Пожалуй, это была одна из его коротких, но самых ярких речей. Тысячи машиностроителей внимательно вслушивались в звонкий голос космонавта, будто старались без переводчика уловить смысл его слов. Во взглядах рабочих можно было увидеть неподдельную приветливость. И, видимо ощущая то же самое чувство, Юрий Алексеевич закончил выступление так:
— Мне бесконечно радостно пожать здесь, в Манчестере, ваши мозолистые руки, которые, как и во всех странах, создают все самое прекрасное на земле! [202]
Встречи, встречи, встречи. В министерстве авиации, в адмиралтействе, в академии наук. Вчера — о рабочими-машиностроителями, литейщиками и текстильщиками, а завтра — с королевой Елизаветой II. Ее приглашение, не входившее в программу, означало, что правительственные круги, увидев, как душевно принял народ Англии советского космонавта, постарались не остаться в стороне и тем самым как бы подчеркнуть, что в этом активно участвуют и они.
— Ну что ж, к королеве так к королеве! — узнав о приглашении, согласился Юрий Алексеевич. — Придется задержаться на денек...
Сказано это было так, словно вихрастый паренек из-под Гжатска чуть ли не ежедневно ездит в королевские семьи. Вместе с тем его замечание было полно достоинства советского человека, который хорошо понимал, что предстоящий визит нужен для еще большего утверждения успехов отечественной космонавтики.
Завтрак был назначен в Букингемском дворце. На него приглашены четверо — Юрий Гагарин, генерал Н. П. Каманин, советский посол А. А. Солдатов и корреспондент «Правды».
Когда мы на «Чайке», с прикрепленным к ней красным флажком, подъехали к дворцу, часовые в высоких шапках из медвежьего меха взяли оружие «на караул». Королевская гвардия Англии салютовала советскому космонавту!
В приемном зале, устланном ковром, с окнами, выходящими в парк, подстриженный на английский манер, нас уже ждало десятка два джентльменов и дам. Через несколько минут дворецкий, больше похожий на министра, широко распахнув боковую дверь, торжественно провозгласил:
— Ее величество королева Англии!
Все притихли. Легкой походкой в зал в сопровождении мужа вошла Елизавета II, еще сравнительно молодая женщина в скромном платье. Поздоровавшись с каждым за руку, она стала шутить, расспрашивать Юрия Алексеевича о его жене и дочерях.
— Как вам понравились жители Лондона? — спросила королева у советских гостей.
— До сих пор об англичанах мы судили по романам Диккенса и Голсуорси, — ответил Гагарин. — Они представлялись [203] нам замкнутыми и невозмутимыми. А встретили мы людей с открытыми улыбками, горячими сердцами...
— Да, — заметила королева, — Форсайтов у нас становится все меньше. Другие времена — другие нравы...
С первых минут визита в зале создалась непринужденная обстановка. Одной из главных причин тому было умение Юрия Алексеевича Гагарина свободно держаться в любых условиях. Эта непринужденность царила и за столом, накрытым в Белом зале.
Вместе с советскими гостями на званом обеде было шестнадцать человек. Юрий Алексеевич сидел рядом с королевой, напротив — ее муж, дюк Филипп Эдинбургский, как оказалось, большой знаток авиации — до сих пор еще лично летающий на самолетах. Он быстро нашел с Юрием Гагариным общий, профессиональный язык. Другие тоже приняли участие в их оживленной беседе.
Правда, говорили не только об авиации и космосе. Затрагивались и вопросы политики, литературы, искусства, спорта. Вспоминали прошлое, высказывались и о будущем наших стран. Называли имена выдающихся ученых — Михаила Ломоносова и Исаака Ньютона. Здесь Юрий Алексеевич Гагарин заметил, что ученые Королевского общества — британской академии наук — преподнесли ему в подарок два, в кожаных переплетах, тома научной переписки Исаака Ньютона.
— Мне они особенно дороги, — сказал он, — потому что полет в космос совершался по законам земного тяготения, впервые открытым корифеем британской науки...
...Снова «Эрлз-корт» — помещение промышленной выставки. Отсюда одна из британских телевизионных компаний организовала передачу беседы Юрия Гагарина с лондонскими журналистами. Словно судьи, восседали они за столиками с табличками, на которых были написаны названия газет, и вели, что называется, перекрестный «допрос» нашего космонавта:
— Какие впечатления остались от посещения Букингемского дворца?
— Сколько весит корабль «Восток»?
— Понравилась ли наша королева?
— Что труднее, полет в космос или зарубежные визиты?
— Какие платья носит ваша жена? Мини или макси? [204]
Такие, примерно, вопросы задавали корреспонденты Юрию Алексеевичу, зачастую явно рассчитанные на то, чтобы получить от него ответ, который, по понятиям иных западноевропейских журналистов, мог бы оказаться сенсационным. Да и метод передачи на экраны изображения интервьюируемого преследовал ту же цель — операторы старались давать Ю. А. Гагарина крупным планом, чтобы зрители видели каждую черточку его лица, могли приметить напряжение мысли у отвечающего. Но... вечером мы просмотрели повторную телепередачу этой беседы и еще раз убедились, с какой непринужденностью парировал Юрий Алексеевич иные из «вопросиков». Общий смех — и там, в операторской, и теперь — вызвал, например, его ответ о том, какие подарки приобретены им в Лондоне для жены?
— Каждый из них — это сюрприз. Но каким же сюрпризом станут они для нее, если все будет рассказано здесь, перед объективами кинокамер?
Об этом метком ответе назавтра говорили между собой почти все лондонцы.
...Когда программа встреч, поездок, пресс-конференций была уже исчерпана, мы несколько часов посвятили посещению Хайгейтского кладбища, где покоится прах основателя научного коммунизма — Карла Маркса. Дорога туда пролегает через рабочие кварталы. И хотя поездка эта не значилась ни в каких планах, трудовой народ Лондона понимал: советский космонавт не сможет улететь из британской столицы, не побывав на могиле Карла Маркса. Вот почему в тот день на всех улицах, прилегающих к Хайгейтскому кладбищу, толпились строители, докеры, металлисты, электрики, железнодорожники...
Строгий памятник Карлу Марксу окружили тысячи людей. Проникнутые глубоким чувством классовой солидарности, они молча наблюдали, как первый в истории Земли космонавт-коммунист возлагал на могилу первого коммуниста планеты венок живых цветов с лаконичной надписью на ленте: «От Юрия Гагарина». Весь как-то подобравшись, с пристальным взглядом серо-синих глаз, повидавших беспредельность звездного океана, он, поднеся руку к козырьку фуражки, строго стоял перед гранитным пьедесталом, на котором золотились бессмертные слова: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» [205]
IV
Мы — в красавице Варшаве. Возрожденная после войны, она широко раскрыла Юрию Гагарину свои объятия.
Иным из нас, в том числе и мне, довелось побывать в польской столице еще в период Великой Отечественной войны, в январе 1945 года, когда части Красной Армии во взаимодействии с Войском Польским изгнали гитлеровцев, хозяйничавших здесь с начала второй мировой войны. И теперь мы показывали Юрию Алексеевичу: вот тут были развалины; того моста не существовало; а там догорало пожарище. А по припорошенным снегом улицам города, похожего на каменную пустыню, брели тогда тысячи людей, возвращавшихся на свои пепелища. Теперь же, глядя на заполненные жизнерадостными людьми бульвары и площади, на сверкающие витринами магазины, на непрерывный поток автомобилей, трудно было поверить, что за каких-нибудь полтора десятка послевоенных лет Варшава смогла так преобразиться.
Юрий Гагарин побывал во многих ее районах — в высотном здании Дворца науки, сооруженном советскими строителями в дар польскому народу; в Старом Мясте — кварталах, где сохранена средневековая архитектура зданий; в Муранове, застраиваемом современными домами; полюбовался мостами, перекинувшимися через Вислу, проехал по таким центральным магистралям, как Маршалковская улица и Новы Свят. И повсюду — восторженно приветствовавшие его варшавяне. Неподалеку от Бельведера, где советскому космонавту только что был вручен орден Грюнвальдского креста, группа рослых юношей, подбежав к машине, в которой он ехал, хотела поднять ее на руки и пронести по улице.
— Они так решительно атаковали наш автомобиль, — шутил потом Юрий Алексеевич, — что показалось: мы на «качающемся столе» — тренажере, где все космонавты проходят тренировки...
Силезский промышленный район. Стокилометровая трасса, пролегавшая через Катовице, Хожув, Свентохловице, [206] Руда Шленска, Забже, Бытом, — в флагах и транспарантах. Чуть ли не на каждом километре гремят шахтерские оркестры, трубачи которых облачены в шитые золотом и серебром мундиры, в форменные шапки с разноцветными султанами.
У шахт и заводов — летучие митинги. Много искусно изготовленных моделей шахтерских лампочек, угольных комбайнов и старинных обушков вручено на них советскому космонавту. А он в ответ дарит польским друзьям значки с изображением В. И. Ленина, Москвы, Кремля, искусственных спутников Земли. Позже в своей книге «Дорога в космос» Юрий Алексеевич так писал об этом дне: «Польские журналисты, сопровождавшие нашу группу, говорили, что более миллиона жителей Силезии вышли на улицы городов и рабочих поселков. Временами небо хмурили тучи и накрапывал дождь. Но люди не уходили, и я, конечно, тоже не прятался. Мы ехали в открытом автомобиле, и что из того, что наши костюмы промокли; главное было ведь в том, чтобы повидаться с возможно большим числом польских друзей, пожать как можно больше мозолистых, трудовых рук шахтеров, доменщиков, самоотверженно строящих новую жизнь...»
...А после посещения Польши новый перелет — теперь уже в Западное полушарие.
В апрельские дни 1961 года, когда «Восток» только что совершил свой легендарный полет, героический народ Кубы успешно отразил вооруженное нападение контрреволюционеров. Помнится, проходя послеполетные медицинские исследования, Юрий Гагарин то и дело нетерпеливо спрашивал нас с Сергеем Борзенко, приезжавших к нему в госпиталь:
— Как там, на Плайя-Хирон?
И вот, спустя сто дней после тех событий — его дружеский визит на Кубу. Хотя она и далеко от Москвы, революционное дело ее народа близко сердцу советских людей.
Все долгие часы перелета через Данию и Исландию, на виду у ледниковой Гренландии и поросших хвойным лесом берегов Канады, на борту нашего Ил-18 нет-нет да и возникали разговоры об истории Кубы, о подвигах ее народа. И вот синяя гладь Атлантического океана сменилась зеленоватыми водами Карибского моря. Под крыльями показалась красноватая земля, покрытая пальмовыми [207] рощами и плантациями сахарного тростника. Остров Свободы!
Из переданной на борт лайнера метеосводки явствовало — в Гаване свыше тридцати градусов тепла. Все стали переодеваться по-летнему. Юрий Алексеевич Гагарин и генерал Н. П. Каманин облачились в белоснежную форму, специально сшитую в предвидении поездки в Латинскую Америку. Оглядев их отлично выутюженные кителя и брюки, светлую обувь и легкие фуражки с голубыми околышами и белым верхом, мы решили, что вид у них блестящий.
— Страшной силы! — пошутил Юрий Алексеевич.
За приготовлениями и не заметили, что к Гаване подплывала грозовая туча, закрывшая чуть ли не полгоризонта. И едва Ил-18, подрулив вдоль почетного строя голубоблузых «милисианос», остановился около здания аэропорта — грянули раскаты грома, засверкали молнии. Тропический ливень низвергся с потемневшего неба. В открытую дверцу самолета было видно, что собравшиеся для встречи советского космонавта — и члены правительства Республики Кубы, и дипломатический корпус, и многотысячная толпа гаванцев, — несмотря на разбушевавшуюся стихию, спокойно ждут под потоками дождя появления Юрия Гагарина. А как же его форма «страшной силы»? Под таким бешеным ливнем она в момент потеряет всю свою свежесть и красоту.
— Пошли! — решительно, словно перед прыжком с парашютом, сказал Юрий Алексеевич, шагнув к дверце самолета.
Вслед за ним спустились по трапу на кубинскую землю и мы. Теплый ливень хлестал по лицам. В считанные секунды мы промокли, что называется, до нитки. Так, громом небесной артиллерии, вспышками молний, от которых клич тысяч гаванцев «Вива, Гагарин!» казался еще более могучим, встретила нас Куба.
— Само небо салютует! — поблескивая голубоватыми глазами, говорил Фидель Кастро, знакомя Юрия Гагарина со своими соратниками.
Наш приезд как раз совпал с торжествами, проводимыми по случаю праздника 26 июля, — очередной годовщиной нападения группы революционеров, возглавляемых Фиделем Кастро, на казарму Монкадо — один из оплотов старого режима. Этим нападением было поднято знамя [208] народного восстания, а через несколько лет революционные кубинцы одержали историческую победу.
Дважды в дни торжеств мы побывали на залитой людским морем площади Революции, где, словно гигантская ракета, возвышается обелиск национальному герою Кубы — Хосе Марти. Один раз — на спортивном празднике, в другой — на многолюдном митинге, где присутствовало более миллиона трудящихся Гаваны и соседних провинций. Еще ни разу Юрию Гагарину не приходилось выступать на таком многолюдье. Как никогда, он был взволнован всем происходящим. К тому же мы только что вернулись со встречи с ранеными участниками боев на Плайя-Хирон, которых от имени советского народа поздравили с праздником, пожелали им скорейшего выздоровления. Юрий Гагарин обошел все палаты, побеседовал с бойцами кубинской армии и народной милиции, вручил им московские сувениры. И вот теперь на площади Революции под гул приветственных возгласов миллионного митинга к груди советского космонавта прикрепляется орден «Плайя-Хирон». Юрий Гагарин — его первый кавалер. А затем на площади воцаряется тишина. И в ней — звонкий голос нашего космонавта. Кубинцы внимательно слушают его взволнованную речь.
— Весь многомиллионный советский народ, — горячо восклицает в заключение Юрий Алексеевич, — ваши искренние и преданные друзья!
На Кубе все было необычно. И палящий зной, и массовые митинги, езда по Гаване с бешеной скоростью, звучная «пачанга», которую танцуют все — от премьер-министра до продавца газет. Помнится, выступая на митингах, Фидель Кастро дважды или трижды делал перерывы в своих многочасовых речах, чтобы дать передышку слушателям. И тогда оркестр играл «пачангу», а все, приплясывая, подхватывали ее, в том числе и сам оратор, А потом его зажигательная речь продолжалась.
Во время одной из дружеских бесед мы поинтересовались у Фиделя, чем объяснить столь большую продолжительность его выступлений. Ведь они, да еще произносимые столь темпераментно, требуют немалого напряжения сил и нервов.
— Верно! — согласился он, пряча лукавую усмешку в бороду. — Мне и самому хотелось бы говорить покороче. Но ведь в нашей стране пока еще есть неграмотные. Прочитать [209] изложение речи они не смогут. А радио и телевизоры — повсюду. Не сможет кто-либо послушать сейчас, послушает чуть позже. Ведь выступление-то продолжается...
— Значит, и мне надо говорить так же долго? — полушутливо спросил у него Юрий Алексеевич.
— Нет-нет! — протестующе взмахнул рукой Фидель Кастро. — Говори коротко, но почаще. Пусть советского космонавта послушает побольше людей...
Каждый день нашего пребывания на Кубе был заполнен до предела. Гавана, Матансас, Варадеро. Лекции о космонавтике в кубинской академии наук. Вечер вопросов и ответов в гаванском университете. Беседы с портовыми рабочими, электриками и слесарями в профсоюзном центре. Просто разговоры с кубинцами на перекрестках дорог, возле бензоколонок, у тележек мороженщиков...
В ночь перед отлетом в Южную Америку к дому, где мы остановились, пришло около ста кубинцев. Тихо наигрывая на национальных музыкальных инструментах, они потребовали, чтобы к ним вышел Юрий Гагарин.
— Мы были у Фиделя, — объяснил предводитель этой группы, седой старик с красным, наподобие пионерского, галстуком. Фидель разрешил нам: «Пойдите спойте советскому космонавту».
Словом, пришедшие проводили нас на аэродром так любимой кубинцами «пачангой».
А там, возле Ил-18, уже ждал Фидель Кастро. Фуражка советского летчика, подаренная Юрием Гагариным, удивительно хорошо сидела на его крупной голове, покрытой густыми, вьющимися волосами. Интересуясь каждой мелочью, Фидель обошел самолет, посидел в пилотской кабине, даже осмотрел грузовой отсек. А потом лично распределил среди членов экипажа подарки: пилотам и нам, журналистам, — сигары, стюардессам — конфеты. А Юрию Гагарину — армейский берет.
Увозил с Кубы своеобразный сувенир и я: накануне отлета попросил Фиделя Кастро скрепить последнюю страничку «кубинского» блокнота своим автографом. Весело поблескивая выразительными глазами, Фидель тут же написал несколько слов. В переводе с испанского, который тут же сделал собкор «Правды» на Кубе Виталий Боровский, они звучат примерно так: «Я не знаю, что тут записано, но, наверное, тут хорошие слова. Кубинский [210] народ будет рад этому и надеется, что советские люди узнают о нем от корреспондента «Правды» много интересных подробностей».
— Мучча грасиас, Фидель! Большое спасибо! — искренне поблагодарили мы его за сердечность и радушие, с которыми были встречены на кубинской земле.
— Салют, компаньерос! — приветственно поднимая руки, сказал на прощание Фидель Кастро.
Таким и запомнился он — высокий, в защитной гимнастерке, с пистолетом на боку, в сдвинутой набок бело-голубой фуражке. Мужественный, пламенный человек...
V
Пройдя на высоте десять тысяч метров над полноводной Амазонкой, джунглями и пампасами Северной Бразилии, наш самолет пересек экватор. По этому поводу на его борту мы устроили шутливое торжество. Роль Нептуна, разумеется, предоставили Юрию Гагарину — он уже пересекал экватор на «Востоке». Составили акт: такого-то года, такого-то числа, во столько-то времени был пройден экватор; все получили по копии этой записи, скрепленной размашистой росписью — «Гагарин».
Вскоре зашло солнце, небо потемнело. Внизу россыпью красных, синих, зеленых, желтых и фиолетовых огней засветился Рио-де-Жанейро. Сели. На аэродроме Ил-18 встречали тысячи горожан. Ими были запружены и все улицы. Машины двигались в сплошной толпе. Кое-где полиция даже вынуждена была пробивать им путь пожарными брандспойтами. Но это ни в коей степени не охлаждало праздничного настроения. В темное небо то и дело взлетали петарды — так по традиции бразильцы приветствовали Юрия Гагарина.
Рио-де-Жанейро — один из красивейших городов Латинской Америки. Мы провели в нем более двух суток. [211]
Каждый час строго расписан. Визиты местным властям, пресс-конференции, беседы с учеными, встречи с представителями общественных организаций.
Исключительно горячий прием Юрию Гагарину устроили несколько тысяч бразильских студентов в своем клубе. А когда после выступления он появился на балконе, выходящем на прибрежный бульвар Флая-Фламинго, вспыхнула бурная овация.
Еще более восторженной, пожалуй, была встреча в рабочем клубе металлургов, прямо с которой мы приехали в многоэтажное здание ассоциации бразильских издательств. Там, в просторном холле, собралось около двухсот журналистов. Юрий Гагарин, переполненный впечатлениями от встречи с металлургами, даже не сразу начал свою пресс-конференцию. Но потом взял себя в руки, начал рассказывать о полете, о семье, о себе, товарищах по Звездному городку.
На любой вопрос Юрий Алексеевич отвечал четко, точно и, когда это было нужно, даже с юморком. В зале то и дело возникал одобрительный смех. Одним из последних взял слово ветеран бразильской журналистики де Итараи, седой человек, с тонкими чертами выразительного лица.
— Я не знаю, — сказал он, — какой еще вопрос поставить перед сеньором Гагариным. На все у него находятся блестящие ответы...
В Бразилии тогда еще не было ни советского посольства, ни наших корреспондентских пунктов, которые могли бы помочь нам в передаче оперативных материалов. А получить связь в Рио-де-Жанейро с Москвой — дело, прямо скажем, почти бесполезное. За дальностью расстояния и множества промежуточных переключений телефон отпадал. Радиотелеграф? Но там требовали, чтобы текст был отпечатан на машинке так называемым «клером» — русские слова латинскими буквами. Подготовка подобной депеши сама по себе грозила занять немало времени, да и где найти машинистку? А каждая минута на счету: встречи Юрия Гагарина с бразильцами следовали одна за другой — и каждая была по-своему интересна.
Положение усугублялось еще и тем, что для всех своих расходов мы располагали только долларами, которые нужно было менять в банке на бразильские крузейро. Банк же, в свою очередь, производил валютные операции [212] только в определенные часы. Одним словом, задержка за задержкой...
Что же делать? Неужели из-за этих трудностей нам придется вообще отказаться от передачи оперативных корреспонденции? Но ведь это значит — мы не выполним своих журналистских обязанностей, не сообщим читателям, как радушно народ самой крупной в Южной Америке страны встречает советского космонавта. И вот, воспользовавшись временем, отведенным на обед и короткий отдых, мы с тогдашним корреспондентом «Комсомольской правды» Павлом Барашевым ринулись на Копакабану, в одно из отделений радиотелеграфа. На какой-то тарабарской смеси португальского, английского и русского языков объяснили хозяину — большинство почтово-телеграфных отделений в Бразилии частные, — что мы — советские журналисты и нам нужно передать корреспонденции в Москву.
— Ай эм джорналист ньюс пейпа «Правда», — медленно выговаривая слова, сказал я бразильцу, — а май фрейнд из джорналист «Комсомольская правда»...
— О! «Правда»! «Комсомол»! — уважительно произнес хозяин, всем своим видом выражая готовность помочь нам всем, чем может.
— Аус группен Юрий Гагарин, — вмешался в «разговор» и Павел Барашев, — мистер Гагарин из наш фрейнд...
— О! Гагарин! — восхищенно отозвался бразилец.
Словом, мы все же нашли с ним общий язык. Присев за столик, тут же под шум недалекого прибоя написали «клером» — латинскими буквами — свои корреспонденции. Владелец почтового отделения тут же брал у нас листок за листком и немедленно отдавал сотруднику на пуншировку — перенос текста на специальную ленту условными радиотелеграфными знаками. Запуншированные депеши затем были вставлены в машинку и в течение двух-трех минут переданы. Проделав путь из Рио-де-Жанейро в США, а затем в Англию, они через два часа должны были попасть в Москву. Встал вопрос об оплате. Мы вынули доллары.
— Крузейро? — вопросительно поднял брови бразилец.
И опять возник долгий и бестолковый разговор на португало-англо-русском языке насчет обмена долларов. Доверие к советским людям было столь велико, что в конце [213] концов мы договорились, что оплата за радиограммы будет произведена тогда, когда найдется время посетить банк. Забегая вперед, скажу, что таким образом мы трижды передавали свои корреспонденции в Москву, заплатив за телеграфные услуги только перед самым отъездом. Кстати, все наши материалы дошли до редакций и были опубликованы.
Не только в Рио-де-Жанейро, но и в других городах, в том числе и в трехмиллионном Сан-Паулу, в застраиваемой административной столице страны — Бразилиа, приезд Юрия Гагарина усилил и ранее возрастающий интерес широких слоев населения к Советскому Союзу. В печати и радиопередачах, на официальных приемах и митингах все сильнее звучали пожелания о скорейшем восстановлении дипломатических отношений между Бразилией и СССР. Трудовой народ этой страны хотел услышать от Юрия Алексеевича рассказы не только о космосе, но и о его Родине, строящей социализм.
В Сан-Паулу местные журналисты устроили завтрак в честь советских гостей. Блюда подавались обыкновенные, но каждое имело «космическое» наименование: салат — «Восток», суп — «ракетный», жаркое — «орбита», а на сладкое — торт «Гагарин» и мороженое «Юрий». Но главное, конечно, было в непринужденной беседе, в ходе ее представители бразильской прессы интересовались буквально всем, что делается в Советском Союзе. И Юрий Алексеевич Гагарин, да и все мы старались дать им самые исчерпывающие ответы. Потом по возвращении на Родину, просматривая бразильские газеты и журналы, не раз находили в их статьях фактические сведения о нашей стране и прямые ссылки на слова, сказанные на том, «космическом», завтраке...
— Как у нас, на Смоленщине, — заметил Юрий Гагарин, разглядывая из окон автомашины типичный для Канады пейзаж: хвойные леса, березовые рощи, поросшие осокой речушки, поля со снопами сжатого хлеба.
Сюда, на восточное побережье Канады, он прибыл по приглашению видного американского промышленника и финансиста — лауреата Ленинской премии «За укрепление мира между народами» — Сайруса Итона. К нему в местечко Пагуош, находящееся в двухстах километрах от Галифакса, мы выехали сразу же, как только Ил-18 приземлился на местном аэродроме. Там, в Пагуоше, в «доме [214] мыслителей» — так здесь называют стоящий на пригорке, в окружении разлапистых дубов старый дом Сайруса Итона, в котором несколько лет назад проходила Первая Пагуошская конференция сторонников запрещения ядерного оружия и всеобщего разоружения, — советских гостей ожидали многочисленные представители общественности. Они встретили нас канадским гимном. А затем любительский духовой оркестр заиграл «Интернационал». Это было так неожиданно, что Юрий Гагарин тут же оглянулся, в чем, мол, дело. Ведь все, что происходило на залитой солнцем лужайке возле обшитого досками «дома мыслителей», транслировалось по местному радио и телевидению. И вдруг — «Интернационал»... Но тут же, видимо, подумав, что это совсем неплохо — пусть канадские радиослушатели и телезрители услышат гимн коммунистов, стоящих в первых рядах борцов за мир, — вытянулся построевому, поднес руку к козырьку фуражки...
VI
Август 1961 года. Немногим более недели назад вернулся из полета в космос на «Востоке-2» Герман Титов. И естественно, все выступления Юрия Алексеевича Гагарина в новой зарубежной поездке — в Венгерскую Народную Республику — пронизывали рассказы об этом новом достижении советских исследователей космоса.
На берега голубого Дуная он вылетел на этот раз почти всей семьей — с женой Валентиной Ивановной и младшей дочуркой Галей. Дома осталась только старшая — Леночка. И это придало поездке какую-то особую теплоту. С первых же минут пребывания в Будапеште, да и в других городах страны, Гагариных окружили исключительным вниманием. Да и мы, сопровождающие их, честно говоря, любовались ими. Гагарины держались скромно и вместе с тем с достоинством, присущим советским [215] людям. По всему чувствовалось, что это по душе и венгерским товарищам.
После выступления Юрия Алексеевича перед жителями венгерской столицы, заполнившими площадь Героев, на трибуну поднялись... будапештские почтальоны. Они извлекли из кожаных сумок пачки писем и телеграмм, пришедших на имя советского космонавта, и попросили Гагариных расписаться в своих разносных книгах. Понятная формальность. Но, соблюдая ее, работники почты заполучили вместе с тем такие автографы, каких ни у кого не было, — «двойные». Юрий Алексеевич, разгадав их наивную хитрость, расписался в каждой книге по нескольку раз, да еще в придачу подарил почтальонам по фотографии, на которой был запечатлен вместе с Германом Титовым. Такие же снимки получили и девушки, стайкой взбежавшие на трибуну. Под одобрительный гул площади они буквально засыпали Гагариных букетами цветов, а затем расцеловали их в щеки — таков народный обычай.
Всего три дня пробыли мы в братской Венгрии. Но за это время успели осмотреть красавец Будапешт с возвышающейся на горе Геллерт статуей Свободы, сооруженной в честь советских воинов-освободителей, здание парламента, где в Куполовом зале Юрию Гагарину был вручен орден Знамени Венгерской Народной Республики, побывали на заводах «Красного Чепеля», в молодом шахтерском городке Комло: отпраздновали День первого хлеба в одном из венгерских селений, совершили поездку по Дунаю на принадлежавшем некогда императору Францу Иосифу, а теперь экскурсионном пароходике с медной трубой «Сабадшаге». Да разве можно перечислить все встречи, все впечатления?!
В кают-компании «Сабадшага» Юрия Алексеевича взяли в плотное кольцо венгерские журналисты.
— Сейчас, — сказал один из них, — в «Правде» публикуются очерки о героях наших дней — передовиках производства и сельского хозяйства, о видных ученых, конструкторах, изобретателях. Вы и Герман Титов — герои наших дней. А кого из героев сами берете себе в пример?
Юрий Алексеевич, когда ему перевели на русский язык этот вопрос, задумался. Потом он рассказал, что в тот момент перед ним как бы возникли фигуры многих советских [216] людей, чья жизнь составляет славу и гордость нашего народа: Василий Чапаев, ведущий в бой свою легендарную дивизию; Валерий Чкалов над Северным полюсом; Александр Матросов, закрывший собой амбразуру дзота; Валентина Гаганова у ткацкого станка; Николай Мамай в забое; Хамракул Турсункулов на хлопковом поле. Припомнились и выразительные лица Главного конструктора, Теоретика космонавтики и других ученых, инженеров и рабочих, создавших «Восток»; Германа Титова и других друзей-космонавтов. А тогда, на «Сабадшаге», он сказал венгерским товарищам:
— Все советские люди, где бы они ни трудились, учатся жить и работать, следуя заветам самого первого героя наших дней — Владимира Ильича Ленина, создавшего Коммунистическую партию, основавшего наше социалистическое государство. Его-то я и беру себе в пример.
...Солнечным декабрьским днем Ил-18, борт которого мы, сопровождающие космонавта журналисты, уже стали шутя называть своим родным домом, перевалив заснеженные вершины Гималаев, приземлился на аэродроме столицы Индии. Этим начался очередной тур зарубежных поездок Юрия Гагарина — по странам Азии. А вместе с ним — и новые встречи с жителями Дели, Лакнау, Бомбея, Калькутты, Хайдарабада, Коломбо, Джафны, Кабула и других городов Индии, Цейлона, Афганистана.
...Рамлила-граунд — просторная площадь в Дели, неподалеку от Красного форта, — сплошное людское море. После митинга, когда Юрий Алексеевич стал спускаться с трибуны, его атаковали тысячи людей — всем хотелось сказать ему доброе слово. Запомнился седобородый старик в чалме с девочкой на руках. Он пришел сюда издалека и принес для космонавта сплетенную дома гирлянду цветов. Заметив его, Юрий Гагарин направился к нему, почтительно склонив голову, принял цветы. Это вызвало живейшее одобрение — в Индии к престарелым людям относятся уважительно, и то, что советский гость первым приветствовал старика, делийцам пришлось по душе.
А через час-другой мы поехали осматривать промышленную выставку. У входа в советский павильон — электрифицированный макет ракеты. Возле него девушка в красном сари, протолкавшись к Юрию Гагарину, надела ему на руку сплетенный из мишуры браслет. И тут же, застеснявшись, скрылась. Нам пояснили: по народному [217] обычаю, девушка, надевшая браслет на руку молодого мужчины, как бы называет его своим братом...
Весь 5000-километровый маршрут по Индии проходил под девизом дружбы. В студенческом Лакнау Юрию Гагарину вручили диплом, на котором причудливой вязью восточного алфавита написано, что он избран пожизненным членом университетского клуба исследователей космоса. В Бомбее нам свое необычное искусство показали сухощавые, гибкие, смуглотелые воспитанники школы йогов. «Кое-какие из их упражнений, — заметил Юрий Алексеевич, — стоит, пожалуй, использовать в процессе космических тренировок».
Рабочая Калькутта поразила нас массовыми демонстрациями, красными флагами на морских судах, стоявших возле портовых причалов на реке Хугли. А Хайдарабад, поблизости от которого находятся развалины Голконды, удивил музеем с уникальнейшими экспонатами многовековой истории народов Индии.
Один из вечеров наша группа провела на бомбейской киностудии. В иллюминированном здании собрались ведущие актеры, режиссеры, художники, операторы, композиторы, технический персонал. Все выглядело празднично. Завладев Валентиной Ивановной, актрисы украсили ее лоб национальным «бинди», переодели в сари, а Юрию Алексеевичу надели на голову белоснежное «топи». После выступлений, в том числе и его, в котором прозвучало пожелание звездам индийского кино светиться столь же ярко, как светят звезды в космическом океане, начался импровизированный концерт. Тут были и выступления певиц, исполнявших мелодичные песни, зажигательные пляски танцовщиц, показ мастерства акробатов, удивительно ловко лазавших по бамбуковым шестам и джутовым канатам.
С хорошим настроением возвращались мы с этого блестящего вечера. Юрий Алексеевич, как всегда, смеялся, шутил. И вдруг — мы ехали с ним в одной машине — он посуровел.
— Смотрите-смотрите! — взволнованно воскликнул космонавт, показывая на тротуар.
На широких панелях у стен многоэтажных домов укладывались на ночлег бедняки, не имеющие никакого пристанища. Их были десятки, сотни. Все их имущество — ветхое сари или халат да заплечный мешок. Молча [218] миновали мы это поистине страшное место. Молча добрались до гостиницы и так же молча стали расходиться по номерам. Контрасты! Да, в Индии, недавно ставшей на путь самостоятельного развития, еще много нерешенных проблем. Но верилось: они будут решены!
...»Красный ковер — Гагарину!» — с такими заголовками вышли цейлонские газеты, описывавшие приезд советского космонавта в столицу нынешней республики Шри Ланка — Коломбо. И действительно, весь остров оделся в красные флаги и транспаранты. Когда наутро мы выехали в южную провинцию — Галле, по дороге, пролегшей вдоль океана, нескончаемо стояли жители рыбацких поселков. Всюду — в Панадуре, Калутаре, Алутгаме, Амбалангоде, Галле, Велигаме, Матаре, Дондре, Тангалле и других городах — летучие митинги. За один только день Юрий Гагарин выступил на них в общей сложности более пятнадцати раз. Солидная нагрузка!
Ослепительным было солнце Цейлона, ослепительна изумрудная зелень этой жемчужины Индийского океана. И еще более ослепительны улыбки тысяч и тысяч сингалов, кандийцев и тамилов, душевно принявших советского космонавта. Все было удивительным — люди, с черными как смоль волосами, одетые в саранги и сари; пальмы, вплотную подступающие к береговой кромке океана; рыбачьи катамараны, мерно покачивавшиеся на волнах; бритоголовые, в желтых одеждах, монахи; рабочие слоны, переносящие бревна; запах выжигаемых кокосовых орехов и, самое главное, по-детски застенчивая непосредственность, с которой люди встречали Юрия Гагарина и на побережье, и в горных районах страны, славящихся чайными плантациями, ботаническим садом Перадения, искусственным озером — обиталищем черепах.
А затем полет на небольших четырехмоторных «Неронах» в Джафну — на север острова, и в Анурадхапуру — древнюю столицу Цейлона, основанную еще две тысячи лет назад. В ней сохранилось много старинных храмов, возле них — огни. Тут растет дерево, под которым когда-то, согласно преданию, обдумывал свое учение сам Будда.
Монахи, облаченные в желтые одежды, окропили Юрия Гагарина «священной» водой, вручили цветок лотоса. А он подарил им книгу о космонавтике.
Совсем близко отсюда, на городской площади, — море [219] людей. Над ними — макет ракеты: из сопла выбивается «пламя» — букеты розовато-белых цветов. Подумать только, в двух шагах от Будды такой символ устремленности в будущее! И как созвучны этому были заключительные слова выступления Юрия Алексеевича.
— Придет время, и кто-нибудь из молодых цейлонцев, сменив саронг на скафандр, полетит в звездный океан...
...Перенесясь с экваториальных широт к Гиндукушу, попав в разреженную атмосферу высокогорного Кабула — столицы Афганистана, иные из нас почувствовали себя неважно: не хватало воздуха. Но Юрий Гагарин со своим закаленным организмом, приученным к резким температурным колебаниям и изменениям давления, вроде бы даже и не ощущал перемен. Как всегда, он общителен, весел, жизнедеятелен и с готовностью выполняет программу поездок по городу, встреч с представителями афганской общественности.
Видимо, потому, что первый в мире космонавт — офицер Советских Вооруженных Сил, его пригласили побывать в военной академии. Пару учебных часов мы провели в классе, где слушатели решали тактическую задачу. Юрий Алексеевич внимательно следил, как они реагировали на вводные преподавателя, потом сам задал им несколько вопросов. Оказалось, что он, авиатор, неплохо разбирается в вопросах общевойскового боя. Так неожиданно сверкнула еще одна грань его незаурядных знаний.
А потом в конференц-зале, украшенном восточными орнаментами, Юрий Алексеевич Гагарин сам прочитал своеобразную лекцию, на которую пришли и военные, и студенты гражданских учебных заведений. Он увлекся и проговорил около полутора часов. Рассказав о постановке дела высшего образования в Советском Союзе, логически перешел к подготовке кадров для такой области науки и техники, как космонавтика. Говоря об этом, остановился на законах космического полета, проиллюстрировал их примерами из опыта, почерпнутого из рейсов «Востока» и «Востока-2». Свое выступление Юрий Гагарин закончил призывом к афганской молодежи, как можно глубже осваивать те области знаний, которые они избрали.
— В знаниях, — сказал он, — сила молодого поколения всего человечества. Сила, необходимая для плодотворной борьбы за мир, за укрепление дружбы между народами... [220]
VII
В памятную среду 12 апреля 1961 года орбита «Востока» пролегала как раз над Африкой. Именно над ее пустынями включилась тормозная двигательная установка, и корабль начал снижаться. Тогда Юрий Гагарин видел Африку с высоты своего полета. А в конце января 1962 года ему представилась возможность ступить ногой на африканский континент, провести в ряде его государств немало дней, познакомиться с бытом, национальной культурой и нравом их народов.
Первая страна на новом маршруте дружбы — Египет. Вылетев из Москвы морозным утром и пройдя над двумя морями — Черным и Средиземным, мы наконец над ним.
С воздуха Египет кажется безжизненной пустыней, в которой если что и есть, так только затянутые дымкой пирамиды. Лишь вдоль Нила тянется зеленая полоса рисовых чеков и хлопковых плантаций. Но и она по сравнению с желто-коричневым океаном простирающихся вокруг песков представляется нам всего лишь узенькой ленточкой. Самолет закрывает ее почти всю своим фюзеляжем. А под крыльями — пески, пески...
Полетать над ними нам довелось немало. Сначала из Каира в Бильбейс, где расположен авиаколледж. Там на воздушном параде египетские авиаторы крыльями своих самолетов вписали в небо инициалы нашего космонавта: «Ю. Г.» Буквы, составленные истребителями, летевшими в плотном строю, проплыли над аэродромом и скрылись в голубоватой дали. Юрий Гагарин был явно смущен: такого знака внимания он не ожидал.
А из Бильбейса — в Александрию, в Порт-Саид, на Суэцкий канал. На берегу канала во время обеда с работниками порта было произнесено немало тостов. В них, обращенных к советскому гостю, на все лады варьировалось слово «лоцман», соседствуя с пышными дополнениями: «звездных дорог», «океанов Вселенной» и т. д. Выслушав их, Юрий Алексеевич предложил: [221]
— Давайте, друзья, поднимем бокалы за самого лучшего лоцмана жизни — за народ!
А затем — на юг страны, в Луксор, в один из старинных городов Верхнего Египта, изобилующий древнейшими нубийскими памятниками, знаменитой «Долиной фараонов», где археологи производили раскопки гробницы фараона Тутанхамона и Сетти Первого. Отсюда — на строительство Асуанской плотины. Там всюду, у экскаваторов, возле колонн самосвалов, около бульдозеров, у Юрия Гагарина с рабочими — советскими специалистами и вчерашними феллахами — завязывались беседы, оживленные, содержательные, душевные.
Когда, утомленные зноем, полные впечатлений от увиденного, мы возвращались на аэродром, на песчаном бархане приметили фигуру человека, ведущего в поводу навьюченного верблюда. Завидев наши машины, он, высоко подняв руки, побежал к шоссе.
— Гагарин! Гагарин! — доносил ветер ликующий голос одинокого путника.
Юрий Алексеевич попросил остановить машину и, выйдя из нее, пожал руку подбежавшему арабу. Так еще раз сказались и огромная популярность советского космонавта — о его приезде знал любой феллах, — и прекрасная черта характера Юрия Гагарина: уважительно относиться к каждому человеку, приветствующему достижения нашей Родины.
Первая текстильщица, с которой Юрий Алексеевич Гагарин был близко знаком, — Валентина Терешкова. А первое текстильное предприятие, посещенное им, — Хелуанская государственная фабрика в Египте.
Обходя ее цеха, беседуя с рабочими, мы справедливо восхищались необычными расцветками вырабатываемых тут тканей. Директор фабрики сказал, что они делаются по эскизам молодых художников, и повел нас на второй этаж. Там, в просторном помещении, за длинными столами, они и трудились. Юрий Гагарин остановился у рабочего места одной девушки. Перед нею — несколько листов ватманской бумаги с замысловатыми рисунками, выполненными цветной тушью и акварелью.
— Хуррия — выпускница факультета изобразительного искусства, — представил нам художницу директор. — Ее первая самостоятельная работа — ткань «Космос». [222]
Взяв в руки один из набросков, Юрий Алексеевич внимательно рассмотрел рисунок.
— Удачно схвачено, — одобрил он, — только фиолетовый тон должен быть темнее, гуще...
Хуррия, застенчиво потупив миндалевидные глаза, протянула космонавту кисточку и тюбик с краской. Юрий Алексеевич, несколько растерявшись, взял их — он ведь не художник, — но тут же нашелся и с помощью девушки добился нужного сочетания оттенков. Хуррия примерила к себе рисунок, словно это была готовая ткань, и все в мастерской зааплодировали. Директор попросил Юрия Гагарина расписаться на рисунке. Успех новой ткани обеспечен.
В канун нашего отлета каирские газеты вышли с заголовком: «Гагарин избирается в Советское правительство». Ниже публиковалось сообщение, что земляки космонавта, труженики Смоленщины, выдвинули его кандидатуру для выборов в депутаты Верховного Совета СССР. Естественно, что об этом не мог не зайти разговор на очередной встрече с каирскими учеными, писателями, инженерами, врачами, педагогами, происходившей в украшенном гирляндами цветов Советском культурном центре.
— В нашей стране, — отвечая на поздравления, сказал Юрий Алексеевич, — депутат советского парламента — слуга народа. Я постараюсь оправдать доверие земляков и отдам все силы борьбе за мир, труд, свободу, равенство, братство и счастье народов нашей планеты.
Снова ему были вручены сувениры. В числе их — папирус со стихами, только что сложенными одним арабским поэтом. В переводе на русский они звучали примерно так: «В моей деревне спросили: «Гагарин такой же, как мы? Да, такой же, как все люди, — с двумя руками, с двумя ногами и хорошей улыбкой на открытом лице. Он такой же, как мы, но только храбрости у него хватает на два мира — на нашу Землю и на всю Вселенную...»
...Гигантским прыжком Ил-18 с короткой остановкой в Триполи пересек африканский континент. Встречные ветры Сахары несколько нарушили график полета. В Аккре — столице Ганы — мы приземлились затемно и сразу оказались в центре большого праздника.
Над городом блистала иллюминация — сотни пятиконечных звезд. Во влажном, тропическом воздухе мерцали [223] тысячи огоньков — почти каждый, кто стоял вдоль пути, где ехал Юрий Гагарин, держал в руках зажженную свечу: таков здешний народный обычай — освещать гостям дорогу. А на перекрестках девушки и гоноши исполняли национальные танцы. На главной площади в свете прожекторов выделялся плакат, на нем русскими буквами написано: «Ура! Человек из космоса среди нас!»
...Так же сердечно встретили Юрия Гагарина и в Либерии, одной из старейших независимых африканских стран, населенной местными племенами и потомками негров, в свое время вернувшихся сюда из Америки.
И столица страны — Монровия, и другие либерийские города и села полны контрастов. Возле ультрасовременных зданий — хижины рыбаков, рядом с шоссе, заполненным скоростными автомашинами, — деревушки, где население трудится в условиях, подобных крепостническому строю. Но самым интересным было то, что о достижениях советской космонавтики знали здесь не только жители столицы, но и тысячи людей, работающих в гористых джунглях, на рудниках и каучуковых плантациях.
Побывав на горнорудных разработках в Нимбе, весь следующий день мы провели на каучуковых плантациях, представляющих основное богатство страны. Рощи гевеи, деревьев-каучуконосов, простираются тут на многие мили. На каждом дереве — чашечка, в которую из надрезов стекает каучуковое молоко. Она опорожняется сборщиком, и в коре дерева делается новый надрез. Операция несложная, но требует системы, значительного количества людей. Труд их оплачивается весьма своеобразно. На плантации Вильяма Денниса, местного капиталиста, щеголявшего в пробковом шлеме, мы увидели, как это делается. Один за другим на приемный пункт — в крытый пальмовыми листьями сарай — приходили рабочие с ведрами, наполненными каучуковой массой. Каждое ведро взвешивалось, и принесший его сразу же получал латунный кружочек с дыркой, по краям его надпись: «В. Деннис. Плантатор». Рядом, в каптерке, этот кружочек можно было обменять на пару сушеных рыбин или полмиски крупы.
— Сдал ведерко каучука — получай рыбину! — едко пошутил Юрий Алексеевич. [224]
Рабочие, их жены и дети, узнав в приехавшем человеке «побывавшего выше всех в небе», организовали праздник с ритуальными песнями и плясками под барабаны, обтянутые кожей. Мы раздали молодым африканцам несколько экземпляров иллюстрированного сборника «К звездам», изданного на нескольких языках. И надо было видеть, с каким интересом люди рассматривали фотографии, узнавая на них Юрия Гагарина и Германа Титова.
Многих привлек снимок, изображавший Юрия Алексеевича в ту пору, когда он, еще юношей, работал в литейном цехе Люберецкого завода.
— О! — уважительно говорили они. — Рашен спейс из уоркер! — Русский космонавт — рабочий!
В одной из центральных провинций страны — Гбарнгбе Юрия Гагарина торжественно, под звуки барабанов, встретил совет вождей племени кпелле. Нам тут же сообщили, что племя избрало советского космонавта своим почетным вождем. Ему вручили копье и мантию из легкой, в полоску, материи. В этом диковатом крае довелось еще раз убедиться, что вести об успехах нашего народа в освоении космоса интересуют всех от мала до велика.
Когда торжества в честь Юрия Гагарина чуточку поутихли, на добрый час им завладел восьмидесятилетний Басси Памба — старейший вождь племени. Он потребовал рассказа об устройстве «Востока». Беседа, в которой Юрий Алексеевич старался популярно объяснить, что такое орбита, как ракета выводит на нее космический корабль, почему возникает состояние невесомости, в чем заключаются трудности полета, — шла на трех языках: русском, английском и на одном из двадцати восьми наречий, существующих в Либерии, на котором говорит племя кпелле.
Мы внимательно следили за этим разговором. Когда Басси Памбе было что-либо непонятно, он тут же перебивал переводчика и снова задавал вопросы. Кстати, работники Монровийской радиостудии записали всю эту беседу на магнитофонную ленту, чтобы потом перевести ее на другие наречия и организовать радиопередачи для всех либерийских племен.
— Голос Гагарина, — говорили они, — будет звучать в нашей стране и после его отлета на Родину. [225]
VIII
— Вот мы и попали, что называется, «из варяг в греки», — припомнив «Слово о полку Игореве», пошутил Юрий Гагарин, когда шасси нашего Ил-18 коснулось бетонной полосы аэродрома под Афинами.
Улицы столицы Греции являли собой кипящее людское море. Отовсюду доносились возгласы:
— Филия! Ирини!
— Дружба! Мир! — тут же переводил наш собкор в Греции Николай Брагин.
Бросалась в глаза деталь: слишком уж много дюжих полицейских в черных фуражках с высокими тульями. Они всюду — на улицах, возле Акрополя, на набережной, ведущей к Пирею, на площади рядом с муниципалитетом, где Юрию Алексеевичу вручался диплом почетного жителя столицы Эллады. Словом, получалось своеобразное раздвоение. С одной стороны, радушие греческого народа, искренне желающего проявить свои дружеские чувства к нашей стране, а с другой — настороженность полиции, искусственное ограничение поездок, даже в соседний с Афинами портовый Пирей нам нельзя!
...На прием, устроенный Греко-советским обществом дружбы, пришло около трех тысяч человек. Выстроившись длинной очередью, они подходили к Юрию Алексеевичу Гагарину, чтобы пожать ему руку, обменяться приветствиями. Иные делали это дважды, трижды. И достаточно было лишь взглянуть в их горящие глаза, услышать сбивчивые фразы, чтобы понять — это не простое любопытство, а идущее от сердца желание выразить свои дружеские чувства.
Что и говорить, несколько тысяч рукопожатий за вечер — нагрузка солидная. Поэтому мы вскоре предложили сделать небольшой перерыв и увели Юрия Алексеевича в соседний полутемный зал, заставленный стульями. Но через несколько минут и сюда стали проникать люди. Среди них особенно выделялся один — сухопарый человек, с засученными рукавами рубашки. Протянув космонавту [226] какую-то бумажку, он попросил его написать на ней автограф. Движением, ставшим привычным, Юрий Алексеевич достал авторучку. Но, присмотревшись к тому, что дал ему мужчина, отрицательно покачал головой:
— Нет, на этом я оставлять автограф не буду. Это же деньги...
Кстати сказать, многие иностранцы и раньше не раз просили Юрия Гагарина расписываться на их документах, на деньгах. Но он никогда этого не делал. И вот сейчас тоже подобная ситуация.
Мужчина, как потом выяснилось, австралиец, все же настаивал. Тогда Юрий Алексеевич, вырвав из своей записной книжки листочек, размашисто расписался на нем, поставил дату и молча, вместе со стодолларовой купюрой отдал просителю. Тот с сожалением посмотрел на Юрия Гагарина, который, по его мнению, не понимал, что могли бы представить для их владельца сто долларов с «космическим» автографом, спрятал деньги в бумажник и направился к выходу.
А навстречу ему сквозь кордон распорядителей уже протискивалась очередная группа — студенты университета, с которыми у Юрия Алексеевича тут же завязалась непринужденная беседа...
...Молодая Республика Кипр была еще одним островным государством, в котором нам довелось побывать. Киприоты с первого же взгляда чем-то напомнили пламенных кубинцев, сердечных сингалов и тамилов с пышнозеленого Цейлона — такие же открытые улыбки, горячие сердца.
Весь десятикилометровый путь от аэродрома до Никозии колонну наших медленно двигавшихся машин эскортировали сотни юношей на мотоциклах и мотороллерах. А при въезде в город человеческая река как бы подхватила автомобиль с Юрием Гагариным и неудержимо понесла его на центральную площадь, где, казалось, собралась вся столица республики. В лучах прожекторов — дело было уже поздним вечером — вились стайки голубей, колыхались плакаты со словами о мире. Оркестр исполнял Гимн Советского Союза.
...Каждый кипрский город встречал нас по-своему: в Фамагусте, где сохранился замок Отелло, в парк эвкалиптовых [227] деревьев пришло все его население. Было приятно увидеть в целой галерее портретов Юрия Гагарина и репродукцию с фотографии, сделанной Павлом Барашевым в Болгарии, — Юрий Алексеевич с голубем.
В Ларнаке многолюдный митинг проходил прямо на берегу моря, при свете прожекторов.
На Кипре Юрия Гагарина называли Икаром космоса. Так же сказал о нем и мэр Лимасолы — прибрежного городка, возле которого, по преданию, из морской пены вышла богиня красоты Афродита. Девушки — среди них каждая могла смело поспорить с мифологической красавицей — вручили Юрию Алексеевичу ключи от города как почетному гражданину Лимасолы. Благодаря и за это, и за сравнение с мифологическим героем, первым дерзнувшим подняться в небо, космонавт заметил:
— У Икара были крылья, слепленные из воска — материала не очень-то прочного. Космические же корабли делаются из крепчайших материалов, которые производятся руками наших рабочих и инженеров. Советский народ — вот кого по праву надо называть Икаром космоса.
...Вскоре после празднования первого Дня космонавтики мы вылетели с Юрием Гагариным в Австрию. Красавица Вена, «железоград» Линц, горный Грац, десятки других городов оказали нам сердечное гостеприимство. Встречи с рабочими, учеными, студентами, крестьянами...
Металлургический комбинат на берегу Дуная — в Линце. Юрию Алексеевичу, как бывшему литейщику, интересно побывать в цехах. Возле мартенов нас окружила группа рабочих в круглых, похожих на солдатские каски, защитных головных уборах. Завязалась беседа. Особенно долго Юрий Алексеевич разговаривал с пожилым литейщиком Гуго Кисслером — отцом четверых детей.
Гагарин. Давно работаете на заводе?
Кисслер. Пятнадцать лет.
Гагарин. Преклоняюсь перед вашим трудом.
Кисслер. Что вы, геноссе Гагарин! Это я преклоняюсь перед вами, героем мира.
Гагарин. Спасибо. Но это сказано слишком громко. Вы знакомы с жизнью людей нашей страны? [228]
Кисслер. Раньше для меня она представлялась, видимо, так же, как для вас космос перед полетом. Теперь знаю больше: слышал кое-что от товарищей, которые были у вас, и кое-что сам читал в книгах, журналах.
Гагарин. Придет время, и из вашей стали будут делать космические корабли.
Кисслер. Наша сталь, видимо, подойдет для них. Она хорошей марки. Мы, австрийские рабочие, мечтаем вместе с вашими металлургами отливать мирные корабли.
И он, и его товарищи еще долго пожимали Юрию Алексеевичу руку, звали к себе домой в гости, обещали прийти на его лекцию в зал народной школы. Мы уже отъехали от цеха, а металлурги все еще приветливо махали нам вслед руками. И невольно подумалось: как един в своих устремлениях рабочий класс!
...Обсаженная фруктовыми деревьями дорога привела нас в небольшой городок Маутхаузен. На холме, в мрачное время гитлеризма находился фашистский застенок — «лагерь смерти».
На лужайке — памятники замученным советским людям, полякам, чехословакам, венграм, испанцам, французам, югославам, итальянцам. У подножий обелисков — венки из живых цветов. Мы тоже возложили венок к памятнику жертв фашизма.
Надо иметь крепкие нервы, чтобы осматривать эти места. Молча, стиснув зубы, мы обходили один цех убийства за другим, внутренне содрогаясь от всего увиденного. Делясь потом впечатлениями, Юрий Алексеевич рассказывал, что в эти минуты ему невольно припомнились те дни, когда он, еще совсем мальчонка, оказался на территории, временно захваченной гитлеровцами.
Семья Гагариных, как и другие советские семьи, оказавшиеся в подобном же положении, немало натерпелась от гитлеровцев. Но то, что мы увидели в Маутхаузене, потрясло всех до глубины души. И невольно подумалось: какое счастье, что советский народ выстоял в смертельной борьбе с врагами человечества и, наголову разгромив фашистов, дал возможность молодому поколению жить богатой, творческой жизнью, летать в космос...
И именно об этом не раз говорил потом Юрий Гагарин в своих выступлениях во многих зарубежных странах. [229]
IX
Как рассказал нам Юрий Алексеевич, первой зарубежной страной, которую довелось ему увидеть с борта «Востока», была Япония. Ее зеленые острова на какое-то время показались сквозь разрывы облаков и тут же скрылись, — двигаясь по орбите, «Восток» пошел дальше над синеватыми водами Тихого океана. Может быть, именно поэтому мы с особенным интересом, подлетая к Токио в мае 1962 года, любовались панорамой острова Хонсю, окаймленного кружевом океанского прибоя, искали снеговую шапку Фудзиямы.
С первых же минут приземления Ил-18 на аэродроме Ханеда, где встретить дорогих советских гостей собралось около десяти тысяч представителей японской общественности, Юрий и Валентина Гагарины, все мы, сопровождавшие их, были в буквальном смысле этого слова захвачены мощным цунами народного энтузиазма. Полуторанедельное пребывание в японских городах и селах неизменно сопровождалось мелодичной песней с трогательно звучащим началом каждой строфы, выговариваемым по-русски: «Хорошо, хорошо, Гагарин!» Песня — плод коллективного творчества молодежных хоров. В дословном переводе с японского она звучала примерно так:
Хорошо, хорошо, Гагарин!Как и во время поездок в другие страны, каждый день пребывания в Японии строго регламентировался обширной программой встреч, митингов, выступлений по телевидению, бесед с учеными, пресс-конференциями. Запомнился один из разговоров Юрия Гагарина с учеными за завтраком, устроенным в традиционном национальном стиле.
В домике, устланном циновками, все сидели на полу за низенькими столиками, уставленными мисочками с яствами чисто японской кухни. Берясь за гладко выструганные деревянные палочки, заменявшие здесь и ложку, и нож, и вилку, Юрий Алексеевич пошутил: [230]
— Вот самое лучшее оружие в мире!
Шутка послужила своеобразным эпиграфом для беседы, затронувшей ряд проблем использования достижений науки и техники в созидательных целях, и те задачи, которые стоят сегодня перед молодым поколением.
— В нашем народе, — сказал один из японских ученых, — приняты напутствия отцов своим детям. Какие заповеди, Юрий Алексеевич, вы, побывавший там, где еще никто не был, выскажете своим дочерям, когда они подрастут?
Юрий Гагарин на минуту задумался.
— Таких заповедей, — ответил он, — может быть много. Пожалуй, три из них — главнейшие. Во-первых, пусть мои дети будут активными борцами за мир. Во-вторых, надо, чтобы они выросли людьми честными, самоотверженными, любящими свою Родину. И в-третьих, пусть станут хорошими коммунистами. Ибо коммунизм — самое прогрессивное учение на Земле!
...На самолетах, на скоростных поездах-экспрессах, на автомобилях гагаринская группа, которой руководил Герой Советского Союза генерал Л. И. Горегляд — с ним впервые нам, правдистам, довелось познакомиться еще в 1944 году на Сандомирском плацдарме в дивизии А. И. Покрышкина, — пересекла всю страну. Токио, Осака, Киото, Нагойя, Титосе, Саппоро — каждый из городов по-своему чествовал советского космонавта. Но всюду — многотысячные митинги и гирлянды цветов, дружелюбие.
Около суток провели мы на Хоккайдо — северном острове Японии. Здесь, в Саппоро, народное ликование, вызванное приездом советского космонавта, пожалуй, достигло своей наибольшей высоты. Сотни тысяч людей вышли на улицу. На всем пути от окраин города до центра наши машины медленно, поистине с черепашьей скоростью, двигались в сплошной толпе. Впереди шел оркестр, игравший то государственный Гимн Советского Союза, то известную авиационную песню «Все выше, и выше, и выше...», то «Хорошо, хорошо, Гагарин!». Из окон домов, с балконов сыпались узорчато вырезанные кусочки цветной глянцевитой бумаги — японское конфетти. Над толпой колыхались связки воздушных шаров, плакаты, флаги. Вились стайки голубей. Триумфальная встреча!
Так прошел и многотысячный митинг, организованный местным филиалом общества «Япония — СССР». Гостеприимству, [231] казалось, не будет конца. Еще речи, еще цветы, еще памятные подарки.
Вечером в гостиницу, выдержанную в национальном стиле — циновки, маленькие очаги, на которых греется зеленый чай, постели, разложенные на полу, принесли пачку писем. В них, так же как и в письмах, переданных Юрию Алексеевичу Гагарину в других городах, говорилось о борьбе за мир. Особенно взволновало нас письмо томящегося в тюрьме японского коммуниста Кунидзи Мураками. Собкор «Правды» в Японии Игорь Латышев рассказал, что его автора около десяти лет назад схватили по нелепому подозрению в нарушении правопорядка.
К листку, написанному прямо в тюремной камере, Мураками приложил фотографию своей восьмидесятилетней матери. Поздравляя Юрия Гагарина с приездом в Японию, коммунист писал, что когда год назад в своей камере № 10 он узнал о полете «Востока», то сразу же подумал: «Это — начало новой эры».
Взволнованное послание заканчивалось так: «Да здравствует CCCPI Да здравствует советский космический корабль! Да здравствует мир!»
Немало дней провел Юрий Алексеевич Гагарин в зарубежных поездках. Его восторженно встречали в Германской Демократической Республике, во Франции и Дании, в Швеции и Норвегии, в Соединенных Штатах Америки, в Мексике. Жители десяткой Городов Европы, Азии, Африки, Южной и Северной Америки в его лице горячо приветствовали замечательнейшие успехи Советского Союза. Миллионы людей видели Юрий Гагарина, слышали его рассказы о полете в космос, о труде советских людей, строящих коммунизм. В зарубежных поездках им было налетано во много раз больше километров, чем на борту «Востока». Он выступил более чем на ста массовых митингах, прочитал десятки лекций, провел свыше пятидесяти пресс-конференций, побывал на многих заводах и рудниках, на строительных площадках и сельскохозяйственных участках. Неоднократно беседовал с видными государственными и общественными деятелями, учеными, писателями, рабочими, крестьянами, студентами, школьниками. Каждую его поездку наполнял напряженный труд, каждая зарубежная встреча ярко раскрывала все новые и новые черты замечательного характера Юрия Алексеевича Гагарина — патриота социалистической Родины. [232]