Над Крымскими перешейками
Утром 16 сентября мы ознакомились с безрадостными данными об обстановке на фронте: противник захватил Геническ, его передовые части вышли к Чонгарскому мосту и Арабатской стрелке. А вскоре поступил приказ: всем составом эскадрильи быть готовым к поиску и уничтожению живой силы и техники противника в районах Новотроицкое и Аскания-Нова. Для прикрытия выделялись 4 Як-1 и 6 И-16.
В 9.20 даю команду на вылет. Поднялись в воздух 4 И-16 и 12 И-15бис. Над аэродромом Актачи-Бузав к нам пристроилась группа прикрытия. Держу курс на Новотроицкое, думаю, что если там подходящую цель не обнаружим, то в районе Аскания-Нова она будет наверняка. Но что такое: пройдя Сиваш и оставив справа Новомихайловку, увидел у горизонта стелящуюся по земле полосу пыли. «Да это же движется колонна!» Немедленно даю сигнал приготовиться к атаке.
Группа Войтенко быстро перестроилась в цепочку, и как только мы с Ручкиным прошлись по колонне пулеметно-пушечным огнем, ее последовательно атаковали и самолеты ударной группы. Положив машину в мелкий вираж, я увидел, что удар был точным: вспыхнули несколько автомашин, замерли на месте зажатые между ними танки, в панике стали разбегаться по сторонам гитлеровцы. Ну теперь второй заход! Пригвоздить фашистов к земле пулеметными очередями. Еще несколько минут — и уходим от цели, оглядываясь на чадящие внизу многочисленные костры.
Отошли организованно, не встретив противодействия воздушного противника, явно не ожидавшего дерзкого дневного налета. А уже в районе аэродрома я увидел, как ведущий группы прикрытия Д. Е. Нихамин, перед тем как увести ее на свою точку, показал мне большой палец — знак, не требующий разъяснения. Ясно: отработали отлично, первый групповой вылет на штурмовку принес успех.
После короткого отдыха и подготовки самолетов к вылету мы нанесли удар по войскам противника, теперь [28] уже в районе железнодорожной станции Сальково, что севернее Чонгарского моста. На этот раз экипажи действовали более уверенно и слаженно, атаки оказались, даже при беглом взгляде с борта самолета, еще эффективнее, что подтвердила и поступившая в тот же вечер телеграмма в адрес командира Фрайдорфской авиагруппы от командира 276-й стрелковой дивизии: «Молодцы летчики, после их успешных штурмовых действий наши войска перешли в контрнаступление и овладели станцией Сальково».
Вечером после краткого разбора итогов первых двух боевых вылетов эскадрильи долго не смолкали взволнованные голоса летчиков, а когда самолеты были подготовлены к очередному вылету, то и голоса техников, мотористов и оружейников.
К этому времени комиссар эскадрильи Г. И. Пятницкий вместе с комсоргом А. М. Борисовым успели выпустить боевой листок с дружескими шаржами на отдельных летчиков и на инженера В. Г. Попковского, который, к своему хорошо изображаемому неудовольствию, увидел себя перемахнувшим широким шагом через весь аэродром и сунувшим нос в мотор самолета.
О Владимире Григорьевиче Попковском мне хочется рассказать побольше и немного издалека. Шло формирование эскадрильи, как вдруг, буквально сложившись в три погибели, протиснулся через узкий и низкий лаз в землянку худой, высокорослый молодой человек, в мешковато сидевшей на нем морской форме, и громко доложил:
— Военный инженер третьего ранга Попковский прибыл на должность инженера эскадрильи!
— Верю, что инженер, — назвав себя и оглядев пришельца, ответил я. — Только вот не понятно, почему у вас всего полнашивки на рукаве. Образование-то, надеюсь, высшее?
— Так точно, неделю назад закончил академию имени профессора Жуковского и вот вместе со своими сокурсниками прилетел на Бельбек. Правда, принял он нас не очень гостеприимно.
И инженер рассказал, что при заходе на посадку пилот транспортника Ли-2 допустил недолет, самолет задел колесами кроны деревьев и рухнул на землю. Машина, конечно, разбита, но, к счастью, ни члены экипажа, ни пассажиры не пострадали. [29]
— Если не считать зацепившихся за что-то и оторвавшихся от рукава лычек, — смущенно добавил Попковский, — Жалко, ведь совсем новая форма...
Но не зря поется: «Кто-то теряет, кто-то находит». Владимир Григорьевич ненадолго лишился нашивок. Там, где мог потерять и жизнь. Мы же нашли в нем отличного специалиста, надежного товарища. В свои двадцать три года, грамотный и энергичный, он с любовью взялся за дело. Вначале старослужащие техники относились к молодому инженеру с некоторым недоверием, но при моей и комиссара поддержке он довольно быстро освоил эксплуатацию и ремонт в полевых условиях разных типов самолетов и стал достойным руководителем технического состава...
Финалом же первого дня боевых действий стал звонок генерала Ермаченкова:
— За успешные боевые вылеты объявляю благодарность всем их участникам...
Пятницкий долго не давал мне уснуть, уже лежа в постели, допытывался, «как там и что», кто из летчиков лучше действовал, все ли указания четко выполнялись командирами звеньев. И хотя я изрядно устал, старался ответить на все его вопросы, понимая старшего политрука — ведь его слово должно было звучать в эскадрилье весомо и убедительно, а для этого ему требовалось знать подробности. Позже он признается, что по-хорошему завидовал «летающим комиссарам», которые не только могли наблюдать и оценивать действия подчиненных в бою, но и показывать им пример, вести за собой, как это делали политработники, коммунисты сухопутных войск и флота...
Очень напряженным стал для нас следующий день — 17 сентября. Три вылета на бомбоштурмовые удары по живой силе и технике противника! Особенно запал в душу второй вылет.
Самолеты только что произвели посадку, я еще не освободился от парашюта, а уже вижу: машет издали рукой адъютант эскадрильи старший лейтенант Г. М. Чернов, показывает то на ухо, то на землянку, В те времена, когда техническими средствами связи мы были, мягко говоря, далеко не избалованы, разного рода информация часто передавалась с помощью жестов, неким примитивным подражанием флотскому «семафору», Вот и сейчас я без труда догадался: вызывают к [30] телефону — и, с трудом переступая затекшими после полета ногами, поспешил на КП. Взял трубку, услышал знакомый голос майора А. З. Душина:
— По дороге от Чаплинки на Григорьевку и Владимировку движется мотоколонна противника. Генерал Ермаченков приказал нанести по ней удар. Вместе с вами будут действовать три СБ из семидесятой эскадрильи майора Кравцова. Прикрытие: четыре Як-1 пятой эскадрильи капитана Любимова и шесть И-16 сто первой эскадрильи старшего лейтенанта [31] Нихамина.
На полную подготовку шестнадцати самолетов потребовался всего один час с минутами. Это благодаря тому, что служба инженера В. Г. Попковского действовала четко. Весь руководимый им технический состав работал, как всегда, сноровисто, но на этот раз особенно отличились техник по вооружению Н. А. Макарцев, техники звеньев и механики самолетов И. Г. Бородуля, А. В. Гриль, И. М. Бойцов, А. И. Сычев. За это время летчики успели перекусить бутербродами с чаем, выслушать замечания по предыдущему вылету и усвоить новую задачу на штурмовку вражеской колонны.
Взлет. Сбор. Над аэродромом Тагайлы пристраиваются истребители группы прикрытия. Но где же СБ? Делаем круг, второй... Горизонт, как говорят моряки, чист. Похоже, что из-за нечеткой отработки вопросов взаимодействия план совместного удара нарушился. Что ж, дальше ждать, сжигая драгоценное горючее, нельзя. Разворачиваемся на заданный курс к цели...
Прошли Сиваш. Где-то впереди, за горизонтом, Владимировка. А под нами — голая степь, ориентироваться приходится только по указателю скорости, магнитному компасу да отсчету времени.
Минутная стрелка часов доползает до расчетного деления. И тут впереди увидел ползущую по дороге какую-то пеструю массу. Еще секунды полета — и стали ясно различимы двигавшиеся в четыре ряда по самой дороге и за ее обочинами танки, бронетранспортеры, крытые грузовики. Хвост колонны, растворяясь в пыли, терялся где-то за горизонтом, но и то, что предстало перед глазами, выглядело весьма внушительно. Во всяком случае, такого количества техники одновременно я еще никогда не видел. Это, как выяснится потом, оказались части одной из ударных группировок Манштейна.
И на этот раз наш налет застал самоуверенных, наглых гитлеровских вояк врасплох. Только после того как мы отбомбились и прочесали колонну пушечно-пулеметным огнем, фашисты открыли беспорядочную стрельбу. Но группа уже уходила от цели, только младший лейтенант И. Г. Буцкой получил ранение в ногу, что не помешало ему довести самолет до аэродрома и благополучно выполнить посадку.
А вот в вынужденном воздушном бою над Сивашем, где нас атаковала группа Ме-109, был подбит И-15, пилотируемый младшим лейтенантом С. Г. Петровым. Кто-то из нашей группы заметил, что летчик повел машину [32] с остановившимся винтом на снижение, но в круговерти группового воздушного боя не смог сопровождать его до посадки, а когда, получив достойный отпор, потеряв «мессер», сбитый младшим лейтенантом А. В. Андриановым, немецкие пилоты убрались восвояси, минимальный остаток бензина в баках не позволил нам организовать поиск товарища...
Вернулись мы с задания со смешанным чувством. Конечно, сделали все, что было в наших силах и возможностях, но понимали: нанесенный противнику ущерб слишком мал, чтобы не только приостановить, но даже замедлить его продвижение.
Доложил я командиру авиагруппы об увиденном и сделанном нами, свои соображения о необходимости нанесения мощных ударов с воздуха по уязвимой на равнине вражеской колонне, хотя и понимал, что остановить такую лавину имевшимися у нас силами невозможно даже теоретически. Словом, настроение, несмотря на удачный в целом боевой вылет, было неважным. А тут еще ко всему примешивалась и горечь от предполагаемой гибели С. Г. Петрова и от того, что не смогли ему хоть чем-то помочь. Какова же была наша общая радость, когда на следующий день Петров с забинтованными головой и левой рукой появился на аэродроме. Оказалось, что он ухитрился посадить машину с поврежденным мотором на небольшом каменистом пятачке и при этом отделаться лишь ссадинами.
— Зачем рисковал жизнью, почему не воспользовался парашютом? — спросил я его.
— Пожалел своего «биса», — ответил младший лейтенант. — Надеялся подобрать подходящую площадку, спасти самолет — у нас ведь каждый на счету. Да уж и больно мой «бис» был летучим...
Да, маловато у нас было тогда силенок. И все же удары, наносимые совместно с другими эскадрильями в районах Чурюма, Второ-Константиновки, Макаровки и других, становились для противника все более ощутимыми. Об этом можно было судить по тому, что он подтянул на аэродромы Чаплинка и Аскания-Нова истребительную авиацию, оказывавшую нам возрастающее противодействие.
Нужно сказать, что тогда мы вплотную столкнулись со сложностью ориентировки в степной и озерной (Сиваш) местности. Если для ведущих групп — опытных летчиков — не составляло особого труда найти свои аэродромы, [33] даже когда на них не было характерных строений, капониров, а самолеты тщательно маскировались, скажем, в виноградниках, то, если в бою отрывался от группы молодой летчик, случалось всякое. К тому же при изрядном количестве небольших островов и полуостровов на Сиваше трудно было найти тот из них, на котором располагалась заданная цель.
Запомнился случай. После штурмовки противника на Молоканском полуострове в воздушном бою был подбит самолет И-15 младшего лейтенанта М. Н. Урядникова. Заполнивший кабину дым резал глаза летчику, но в такой критической ситуации он не растерялся и удачно приземлил машину на одном из полуостровов. Я со своим ведомым Василием Семеновым прикрывал его до самой посадки, после чего, сделав три круга на малой высоте, убедился, что посадка произведена на нашей территории.
Однако что такое? Летчик выскочил из кабины и, вместо того чтобы попытаться спасти самолет, ликвидировать небольшой пока очаг огня на самолете, отбежал далеко в сторону, жестами стал показывать: садитесь, мол, кто-нибудь и заберите меня. Но тут к самолету подъехал грузовик с красноармейцами, которые без особого труда ликвидировали пожар. Только тогда Урядников помахал мне рукой, давая знать, что все в порядке.
На другое утро специально отряженная команда доставила самолет на аэродром, и вскоре его ввели в строй.
Из-за отсутствия в степной местности характерных ориентиров случалось, что самолеты разных эскадрилий, назначенные для совместного удара, не могли встретиться в определенном месте и в определенное время. Тогда приказом генерала Ермаченкова раз и навсегда был установлен единый ИПМ (исходный пункт маршрута) — три громадные скирды соломы, находящиеся вблизи КП авиагруппы...
День уже клонился к вечеру, когда я приземлил свой «ишачок», отрулил его на стоянку и выключил двигатель. «Рабочий день» кончился, но из кабины вылезать не хотелось. Думал: сейчас немного расслаблюсь, отдохну, спокойно подышу целебным крымским воздухом. Только расстегнул лямки парашюта, как увидел, что бежит к машине неизменный техник моего самолета Алексей Гриль. [34]
— Командир, не ранен ли?
— Все в порядке, Алексей, только вот устал малость.
— Ну, тогда и передохнуть не грех, — успокоился техник.
Какой там отдых! Вижу, машет мне руками кто-то с КП.
По телефону капитан В. И. Мелихов сообщил, что командующий срочно собирает всех командиров на своем КП. Надо лететь. Спросил у Попковского, в каком состоянии наш связной У-2, и услышал в ответ, что машина не дозаправлена, ибо бензин Б-70 до сих пор не подвезли.
Прикидываю: до командного пункта авиагруппы всего километров 25 и столько же обратно. Значит, полчаса полета.
— Бензина хватит минут на 40, — заверил механик самолета У-2.
Мнение авторитетное. Кто об этом знает лучше, чем человек, заправляющий самолет?
Но вот вопрос: кого взять с собой? Ведь иногда требуется доставить срочное донесение, а с посадочными площадками не все знакомы. Не летать же по любому поводу одному командиру эскадрильи!
Очень кстати подошел младший лейтенант Д. Г. Цыганов. Ему-то я и приказал садиться в заднюю кабину. Взлетел и вскоре сел за огородами у поселка Бий-Бузав. Приказав летчику замаскировать самолет и ожидать моего возвращения, отправился на КП.
Совещание изрядно затянулось: разрабатывался детальный план удара по аэродрому Чаплинка. Уже начало темнеть, а конца совещанию еще не было видно.
— В налете будут участвовать 49 самолетов — все, что у нас есть, не считая ночных экипажей, привлекать которые к этому вылету не станем, — развивал замысел генерал В. В. Ермаченков. — Наносить удар непосредственно по самолетам противника будут 10 И-15бис, 3 Ил-2 и 2 И-153. Ударную группу поведет Войтенко; следующую впереди нее четверку И-16 — Денисов. Самолеты И-16 эскадрилий Нихамина и Коробицына обеспечивают непосредственное прикрытие ударной группы, а «яки» эскадрильи Любимова пройдут двумя шестерками на удалении 1 — 2 километров и с превышением 500 метров относительно группы непосредственного прикрытия.
Генерал сообщил, что одновременно по аэродрому [35]
Аскания-Нова нанесут удар подразделения ВВС 51-й армии.
— Готовность к нанесению удара — завтра, 21 сентября, с рассветом, время вылета получите дополнительно.
Заканчивая совещание, Василий Васильевич сказал:
— В целях скрытности подготовки к удару и достижения внезапности разрешаю сегодня информировать о поставленной задаче только комиссаров эскадрилий, инженеров и своих заместителей. Подготовка летного состава — по вашим планам.
Совещание закончилось, но никто не поспешил к выходу. Я, как ведущий всей группы, и другие командиры эскадрилий уточняли детали полета по маршруту и нанесения удара. Наконец обо всем договорились, вышли из помещения и оказались под звездным куполом темной южной ночи. Вот уж воистину положение — хуже губернаторского: «дома» меня ждут дела совершенно неотложные, а ночного старта на нашем аэродроме нет.
Выручил, как это нередко бывало, случай: командир «братской» эскадрильи А. И. Коробицын, без труда разгадав причину моей озабоченности, предложил:
— На моем аэродроме базируются боевые У-2 95-й эскадрильи капитана Кузьмина. Сегодня ночью они будут летать на Перекоп, так что ночной старт гарантирован. Сейчас позвоню начальнику штаба, чтобы тебя встретили и на машине доставили куда прикажешь. Взлетай сразу за мной, мой УТ-2 на дороге.
С трудом я добрался в кромешной темноте до своего У-2, в кабине которого увидел продрогшего Цыганова. Прислушались. Вслед за Коробицыным запустили мотор, взлетели с интервалом в несколько секунд. А когда я развернулся в сторону назначенного аэродрома ночников, то ни луча прожектора, ни огонька там не увидел. Неужели они еще не начали полеты или, хуже того, все ушли на задание и не скоро вернутся? А тут еще беда — на радостях не уточнил у Коробицына курс на этот аэродром, и расстояние до него знаю только приблизительно.
Нашел единственный выход: пролетел десяток минут в предполагаемом направлении и положил У-2 в мелкий вираж. Вожу машину по большому кругу в расчете, что если не очень далеко уклонился от аэродрома, то откликнется на знакомый голос одинокого «кукурузника» стартовый наряд. [36]
Проходят десять, двадцать, тридцать минут... И каждую новую отсчитывает уже не секундная стрелка, а встревоженное сердце — бензин на исходе! Сколько осталось литров топлива в баке? В любую секунду может обрезать мотор, и тогда...
Тридцать пять... Тридцать восемь... Сорок минут... Какая же станет роковой, бросит самолет в бездонную черноту навстречу невидимому препятствию.
Да нет же, не такая темнота и беспроглядная! Вот эта серая лента — не взлетная ли полоса? А в стороне от нее ровные квадратики, похожие на какие-то строения... Все... Решаюсь...
Прохожу на малой высоте над «полосой». Похожа, черт побери, на настоящую, и препятствий не заметно. Экономя секунды, захожу на посадку по «малой коробочке», чтобы погасить скорость, вывешиваю самолет до предела и...
Удар колесами и костылем о землю. Мгновенно выключаю зажигание. Остановился воздушный винт, а вслед за ним, пробежав 25 — 30 метров, и самолет. Мне показалось, что он облегченно вздохнул вместе с нами — наконец-то!..
Вылезли из кабин, отошли немного в сторону и с наслаждением закурили. Вдруг слышим голоса:
— Вот он! Так это же «кукурузник»!
Подошли бойцы зенитной батареи и, убедившись, что мы — свои, объяснили; приземлились мы на ровную площадку в 3 — 5 километрах от аэродрома. Кто-то из них вызвался сбегать туда и сообщить о месте нашей посадки. Но не успел я дать согласие, как неподалеку полыхнули лучи прожекторов — заработал ночной старт. А что, если рискнуть?..
Попросил Цыганова покачать за плоскость, прислушался: горючее в баке плескалось. Решили лететь.
С помощью бойцов развернули самолет против ветра, запустили мотор и — в воздух. Пара минут полета, посадка с прямой на подсвеченную, теперь уже настоящую, полосу. Вот теперь — все!
Оказалось, что «все», да не для всех. В вихре только что пережитого мы забыли о Коробицыне, а на КП сейчас узнали, что его УТ-2 здесь не приземлялся. Да и не мог бы, ведь ночной старт не включали, чтобы не демаскировать аэродром, над которым долго кружил вражеский воздушный разведчик.
Значит, Коробицын, если не подвела техника, все [37] еще в воздухе. На его более скоростной, чем наша, машине посадка ночью вне аэродрома смертельно опасна. Надо во что бы то ни стало вывести его на аэродром.
Минут десять один из прожекторов работал в режиме светомаяка, то уставив луч в зенит, то покачивая им из стороны в сторону. И вот в воздухе прочертила дугу зеленая ракета. Сигнал: «Вас вижу». А вскоре заметно перенервничавший Александр Иванович стоял рядом с нами.
К полуночи приехали на свой аэродром.
— Всем спать, — распорядился я, — а комиссара эскадрильи и заместителей прошу явиться на КП.
Когда все вызванные собрались, я кратко проинформировал их о поставленной задаче, подчеркнув ее важность и сложность решения.
В целях скрытности подготовки и достижения внезапности ударов по аэродромам Чаплинка и Аскания-Нова решил с подъемом личного состава довести задачу только до командиров звеньев и уточнить с ними все вопросы, связанные с ее решением. Они в свою очередь поставят задачу летчикам за час до вылета, а за тридцать минут проведем короткий проигрыш всей динамики полета.
К 21 сентября обстановка на фронте еще больше обострилась. Противник начал стягивать войска, танки и артиллерию, явно готовясь к штурму Перекопа. Это внесло изменения в планы действий Фрайдорфской авиагруппы. Вместо штурмовки аэродрома Чаплинка генералу В. В. Ермаченкову пришлось до 13.00 дважды поднимать по 20 — 25 самолетов для действий по мотопехоте и артиллерии противника в районах Второ-Константиновки, Чурюма и отметки Памятник.
В этих вылетах особенно отличились пилоты И-15 лейтенант В. Я. Пастух, старший лейтенант С. Д. Иванов, младшие лейтенанты С. Г. Петров и И. Г. Буцкой. Атакуя совместно с тремя Ил-2 из 46-й авиаэскадрильи, они сумели поразить склад горючего и подорвать штабеля артиллерийских снарядов. Противник пытался оказать противодействие в воздухе, но надежно сработало прикрытие, потерь мы не имели.
Мне почему-то казалось, что после этих двух напряженнейших вылетов руководство авиагруппы вряд ли пойдет на то, чтобы нанести еще и удар по аэродрому Чаплинка в соответствии с разработанным накануне планом, ведь летный состав устал, а это задание представлялось [38] особенно важным, требующим от исполнителей мобилизации всех сил. Однако перед самым обедом майор А. З. Душин сообщил как ни в чем не бывало:
— На аэродроме Чаплинка, согласно данным утренней разведки, сосредоточено до 30 самолетов противника. Генерал Ермаченков приказал нанести удар в 16.00. Организация атак и состав ударной группы прежние, но прикрывать вас будут тринадцать И-16 и три Як-1{2}. Чтобы избежать разного рода накладок, еще раз напоминаю, что одновременно с вами по аэродрому Аскания-Нова будут действовать самолеты ВВС 51-й армии.
Об этом-то я помнил. А «накладку» нам уже преподнесли — сократили группы прикрытия на целых четырнадцать самолетов, притом главным образом за счет лучших истребителей — Як-1.
После обеда и короткого отдыха я собрал летный состав эскадрильи, развернул карту крупного масштаба и провел розыгрыш всего полета с учетом того, что руководство авиагруппы утвердило мои предложения о включении в состав ударной группы Войтенко двух «чаек» и о том, чтобы три «ила» шли к цели под ударной группой на высоте 15 — 20 метров.
— Как только подойдем к Чаплинке, — сказал я, — аэродром увидят все, и нам с Ручкиным его показывать не потребуется. Поэтому мы с ходу будем атаковать истребителей врага на выруливании или разбеге, чтобы не дать им взлететь. Теперь — о распределении целей, — продолжил я. — Полагаю, что расположение самолетов противника по сравнению с данными утренней аэрофотосъемки изменится. Поэтому Войтенко с «чайками» наносить удар по целям в северной части аэродрома, звену Пастуха — в южной, а Иванова — в восточной. «Илы» действуют с малых высот, выбирая себе цели самостоятельно.
— А сколько будем делать заходов? — поинтересовался младший лейтенант Н. В. Груздев.
— Как всегда, два. Ни в коем случае не рассыпаться! Вначале самолеты ударной группы развертываются в цепочку, выполняют атаки с круга, после чего, не мешкая, все собираемся в плотный боевой порядок и отходим. Мы с Ручкиным подключаемся к группе непосредственного прикрытия.
— Прошу учесть, что в районе Перекопа сильный [39] зенитный огонь, поэтому целесообразно обойти его справа, а при возвращении оставить слева. Изменение маршрута затруднит истребителям противника перехват нас на обратном маршруте, — внес предложение Стефан Войтенко.
Предложение выглядело разумным, и я его утвердил.
В 15.00 прозвучала команда «По самолетам!». Взлетела наша четверка, за ней — 10 «бисов». На кругу собрались и направились к ИПМ, где на высоте 400 — 500 метров уже ждали нас 3 «ила» и 2 «чайки». Вскоре подтянулись и самолеты прикрытия — 13 «ишачков» и 3 «яка».
Летим установленным маршрутом в компактном боевом порядке. Опыт уже есть: чем плотнее строй, тем труднее истребителям противника расчленить его и связать боем всю группу.
К сожалению, по какой-то причине группа прикрытия вскоре несколько растянулась и отстала. В другой раз сбавил бы скорость, дал бы отставшим подтянуться. А сейчас нельзя — удар, по понятиям того времени, массированный, выходить на цель каждой группе следует точно в назначенную минуту.
Восточнее Армянска нас стали встречать одна за другой группы «мессершмиттов». Как позже выяснилось, это произошло потому, что части ВВС 51-й армии нанесли удар по аэродрому Аскания-Нова несколько раньше установленного времени, чем заставили врага поднять в воздух истребителей с других аэродромов. Они-то и связали боем нашу группу прикрытия. Однако у противника не хватило ни сил, ни решительности на то, чтобы расчленить компактную ударную группу, заставить и ее принять бой.
Маневрируя на высоте 1000 — 1200 метров, мы пробились через зону зенитного огня противника в районе Павловки. Отсюда мы и увидели аэродром Чаплинка. Смотрю — выруливают три самолета, вроде бы транспортные, а один Хе-111 уже готовится к взлету. Успел еще заметить, что четыре «хейнкеля» стоят нос к носу несколько в стороне от центра летного поля, а между ними — автоцистерна, в которую, похоже, перекачивался доставленный самолетами бензин.
Пора атаковать! По радио и покачиванием самолета с крыла на крыло подал обусловленный сигнал и с ведомым ринулся в пике на начавший разбег «хейнкель». Трассы сошлись на вражеской машине в момент ее отрыва [40] от земли. Серо-зеленая махина рухнула на границе летного поля и загорелась.
Вывожу самолет боевым разворотом, осматриваюсь. На аэродроме много взрывов от бомб, сброшенных «бисами» и «чайками», колышутся столбы черного дыма над подожженными «хейнкелями», пылает автоцистерна. В считанные минуты волны пыли прокатились по всему аэродрому. Вот вынырнул из этого густого марева Ме-109, но мы с В. А. Семеновым пришили его к земле.
После бомбового удара группы С. Е. Войтенко пошли в атаку «илы». Вот они один за другим выполняют заходы, методично поражая бомбами, а затем пушечным огнем самолеты противника на стоянке у западной границы аэродрома. Звено лейтенанта Ивана Никитаева сработало отлично. В феерическую картину массированного удара вписываются «бисы» и «чайки», которые стали в круг и, ныряя в облака пыли и дыма, разряжают свои пулеметы по целям.
Чувствовалось, что летчики вошли в азарт, готовы атаковать цели, если даже кончился боезапас. Но пора кончать налет, организованно отходить на свои точки. Какая жалость, что на многих самолетах нет раций, хотя бы приемников. Это усложняет управление. Поэтому дублирую команду по радио эволюциями самолета, даю сигнал на отход.
Все самолеты потянулись в сторону Каркинитского залива. Но вижу, что, разгоряченные боем, пилоты не торопятся собраться в компактный боевой порядок. Да и, похоже, сильно газуют головные самолеты. Начинаю нервничать, тем более что вокруг начали шнырять «мессеры», высматривая отбившуюся от строя добычу.
Вот за одним «бисом» потянулся шлейф дыма. «Мессеры» наседают все назойливее, да и становится их больше, видимо за счет подкрепления с соседних аэродромов.
Спасибо Семенову: сам отбивается и меня пока надежно прикрывает. Но вот один «мессер» все же достал меня издали очередями из пушек. Что-то вдруг грохнуло, чем-то опалило щеку, шею и руку. Но мой «пегий» ведет себя нормально, а это — главное, это дает возможность продолжать выполнение задания. Но как порой бывает трудно! Вот и сейчас никак не могу собрать группу. Каждая пара и даже одиночные самолеты ввязались в бои и ведут их самостоятельно, Где, ну где же истребители из группы прикрытия?
А враг все больше наседает, хотя мы уже чуть ли не вплотную прижались к земле. На бреющем ей и все внимание: дрогнет рука и, как в невеселой шутке, — полный рот земли. Но все же успеваю заметить, как от меня с В. А. Семеновым отсекает огнем четыре Ме-109 А. В. Андрианов, как, когда один из «мессеров» атакует самолет Е. А. Шаркевича, его выручает В. Н. Ручкин и еще кто-то на И-15. Жаль, что сейчас даже крупные цифры на фюзеляже разобрать не могу — слезятся глаза, особенно обожженный правый. Некстати начинает корежить от боли и правую руку.
Воздушный бой — это необъятное нагромождение ситуаций в самых неожиданных сочетаниях. Вот мы отходим, стараемся оторваться от преследования. И вдруг...
Раскочегаривший обороты «худой» проскочил сзади мимо меня, просто-таки вписался в прицел.
«Лови момент удачи», — мелькнуло в голове. Отработанно жму на гашетки: «Прощайся, фашист, с жизнью!» — тут уж и не захочешь, а попадешь. И...
Раздаются два-три хлопка из левой пушки. Все! Боеприпас исчерпан, фашист уходит.
Уходит, да не ушел. Сверху на него свалился Д. Г. Цыганов и влепил оказавшуюся смертельной порцию свинца. А в это время догорал на земле самолет его ведущего Ручкина. Такие вот нюансы...
С большим трудом нам удалось все же собраться над Каркинитским заливом и вести уже более организованный групповой бой, надежнее прикрывая друг друга. Вот еще один желто-зеленый Ме-109 нырнул в воду — это работа младшего лейтенанта К. П. Рожкова. Совсем ведь еще юнец, но до чего же смел, до чего азартно и мастерски дерется! Под стать ему его сверстник П. Д. Колесник да и многие другие из «крестьян».
А в ушах неумолчные шум и свист. Это не эфир — сказывается физическое и моральное перенапряжение. Впрочем, бог с ним, со свистом. Хуже другое: наверняка у большинства пилотов, как и у меня, кончился боезапас. Значит, нужно быстрее, имитируя контратаки, отходить в сторону ближайшего аэродрома ВВС 51-й армии Каджамбак, с которого, как мне накануне стало известно, истребители ЛаГГ-3 должны были наносить удар по аэродрому Аскания-Нова.
Вот наконец и он. Рассчитывая на помощь, стремимся активными действиями приковать все внимание противника к себе.
Кажется, это удалось. Даже чересчур. Внезапно очередь из «эрликонов» пришлась по самолету Семенова. Я даже увидел, как затрепетали на его плоскости клочья перкалевой обшивки. А тут же неподалеку, перечеркнув небо дымной строчкой, рухнул на землю Ме-109, сбитый лейтенантом Н. И. Евсеенко. Не удалось надежно прикрыть самолет В. Я. Пастуха — его со стороны солнца внезапно атаковала четверка вражеских истребителей. Машина Пастуха загорелась, но летчик спасся на парашюте.
Увлекшись боем, фашисты не заметили, как их сверху атаковали только что взлетевшие «лагги». Сразу загорелись два немецких самолета, остальные на полных оборотах стали уходить...
Казавшийся бесконечным тридцатипятиминутный бой закончился. Кто же уцелел, кто сбит? Думал об этом, наверное, не один только я, когда подлетали к своему аэродрому. Сел, зарулил на стоянку. Еще оставаясь в кабине, увидел, как Семенов сажал на «пузо» свою машину с поврежденной системой выпуска шасси...
— Командир, вы ранены? Все лицо в крови! — встревожился техник самолета Алексей Владимирович Гриль.
— Так, пустяки, — ответил я. — Только вот сильно сводит шею и правую руку. Да еще глаз затек. Ничего, надеюсь, к утру все рассосется...
Рядом резко затормозила на редкость универсальная спецавтомашина, предназначенная, по идее, только для запуска моторов на самолетах. Официально она называлась автостартер. С ее подножки соскочила на землю медсестра с брезентовой сумкой через плечо и подбежала к кабине самолета. Во время перевязки подоспел и врач. Осмотрел меня, сказал:
— Серьезного пока ничего не нахожу. В предплечье правой руки — пулевое ранение, но кость, похоже, не задета, лицо и шея повреждены осколками. По технической терминологии, подлежите восстановлению.
— Спасибо, доктор, — обрадовался я. — Значит, все обойдется. Не отлеживаться же в такое время...
У командного пункта эскадрильи собрался, казалось, весь личный состав подразделения. Оснований для переживаний было предостаточно: не вернулось пять самолетов, комэск ранен, Семенов сел на фюзеляж. Такого мы еще не видели и не слышали с самого начала войны.
Смотрю на летчиков. На их лицах отпечатком тяжелых боев — усталость, расстройство от впервые понесенных [43] столь крупных потерь. Хотелось сказать им что-нибудь приятное, успокаивающее, но не мог слукавить перед памятью павших. Видимо, для того чтобы как-то нарушить гнетущую тишину, инженер Попковскйй доложил:
— Товарищ командир! Для подъема самолета Семенова отправлена команда.
Вот уж как будто это было сейчас главным, могло снять напряжение! А впрочем, при любом застое нужен хоть какой-то импульс, побуждающий к действию.
— Правильно сделали, — одобрил я инициативу инженера. — А теперь прошу всех действовать по распорядку: летному составу — отдыхать, техническому — готовить самолеты.
Кратко доложил на КП авиагруппы о выполнении задания. Начальник штаба полковник Я. Я. Страутман приказал:
— Представьте сегодня же подробное письменное донесение. Самолет-разведчик сфотографировал аэродром Чаплинка после вашего удара. Сейчас снимки дешифрируют, но, судя по устному докладу пилота, на них будет что посмотреть. И еще: почему промолчали о своем ранении? Мы ведь все равно узнали. В общем, за вами скоро прибудет самолет и отвезет вас на лечение в Евпаторийский военный госпиталь. Что значит возражаете? Это приказ генерала Ермаченкова.
Разговор на этом закончился, и я поторопился сделать разбор, дать необходимые указания на случай, если меня действительно отправят на лечение.
Прежде всего я предложил каждому летчику самостоятельно написать донесение, в первую очередь о том, что, где и примерно в какое время он видел, что об этом думал, как реагировал. Попросил не торопиться, чтобы не сделать скороспелых выводов — ведь опыт выполнения этого задания должен был стать своего рода школой боевого мастерства и для его участников, и для их последователей. Опыт как радостный, так и горький.
Уточнили потери. Погиб мой заместитель, бесстрашный боец и исключительно душевный человек, старший лейтенант Василий Никитович Ручкин — для меня просто Вася. Сколько же мы с ним вложили труда в формирование эскадрильи, скольким же юношам дал он путевку в небо, будучи инструктором в Ейской школе морских летчиков, сколько бы еще мог он сделать во имя победы над врагом! Но его уже нет... [44]
Тяжелораненого лейтенанта Владимира Яковлевича Пастуха отправили в госпиталь. Пока не было сведений о младших лейтенантах А. В. Андрианове, Н. В. Груздеве и К. П. Рожкове. Кто-то видел, как один из них выпрыгнул из горящего самолета с парашютом и приводнился в Каркинитском заливе невдалеке от нашего побережья. Сведений о том, удалось ли его отыскать и спасти, пока не поступало.
На другой день, когда меня уже доставили в Евпаторийский госпиталь, узнал о том, что Рожков и Груздев живые и здоровые вернулись в эскадрилью. А вот Андрианов оказался тяжело раненным, и его отправили на лечение в Симферополь.
Посетивший нас в госпитале комиссар эскадрильи Г. И. Пятницкий сообщил, что в воздушном бою погиб летчик 101-й авиаэскадрильи младший лейтенант И. С. Гончаров, а зенитной артиллерией был подбит в районе Сиваша Ил-2, пилотируемый летчиком 46-й эскадрильи лейтенантом А. П. Покидовым, который разыскал крошечный безлюдный островок и ухитрился приземлить на нем поврежденную машину. В ночь на 22 сентября он вброд преодолел Гнилое озеро, вышел в расположение наших войск, вернулся на свой аэродром и вновь вступил в строй...
Утром 25 сентября в очередной сводке Совинформбюро сообщалось:
«Группа истребителей под командованием старшего лейтенанта Денисова подожгла и уничтожила при налете на вражеский аэродром 11 самолетов» {3}.
Собравшиеся вокруг репродуктора раненые, медицинский персонал горячо поздравили о успехом, а когда я добавил, что еще двенадцать вражеских машин мы сбили в воздушном бою и таким образом гитлеровцы потеряли сразу 23 самолета{4}, мне показалось, что не все в это сразу поверили. Ведь фашистская авиация тогда господствовала в воздухе, и многим фронтовикам казалось, что нечего ей противопоставить. Впрочем, эта победа досталась нам дорогой ценой; погибли два летчика, трое были ранены; в воздушном бою и от огня зенитной артиллерии мы потеряли семь боевых машин.
Но в целом наши действия были достаточно успешными, что подтвердила и телеграмма командующего ВВС 51-й армии полковника В. А. Судца, которому оперативно [45] подчинялась Фрайдорфская группа: «За эффективный удар по аэродрому Чаплинка всему летному составу объявляю благодарность»{5}.
Когда мы с Пятницким обсудили итоги памятного вылета, поговорили о текущих делах в эскадрилье, решили навестить лежавшего здесь же раненого Володю Пастуха, но путь в его палату нам преградила медсестра:
— К нему нельзя, он тяжелый.
Никакие наши доводы не помогли, девушка оказалась непреклонной. Пришлось обратиться к врачу. Он тоже возразил против нашего визита к боевому товарищу, объяснил, что у Володи шестнадцать пулевых и осколочных ранений. И хотя серьезных поражений внутренних органов не обнаружено, тревожить его пока не следует.
— Думаю, — успокоил нас военврач на прощание, — что молодой организм его выручит. Ну, а что касается летной работы, то вряд ли.
Действительно, Владимир Яковлевич лечился долго, но в крылатый строй не вернулся — вынужден был перейти на штабную работу.
В госпитале я находился всего три дня: извлекли из меня осколки, «заштопали пробоины» в предплечье, начали делать перевязки. Тут-то и удалось убедить врачей, что с этим справятся и в медпункте. Получив «добро», я тут же на санитарном У-2 перелетел в Смидовичи и вновь оказался в своем боевом коллективе.
В госпитале болит не болит, а побольше времени на раздумья, чем в части. Вот и поломал я голову над причинами наших потерь при штурмовке аэродрома Чаплинка. Пришел к выводу, что они могли быть и меньшими.
Само собой разумеется, что налет на вражеский аэродром — дело достаточно сложное. Ведь он располагается в глубине обороны противника, как правило, сильно прикрыт истребителями и зенитными средствами. Выполняя такие задания, экипажи встречают активное противодействие при полете к цели, над целью и на обратном маршруте, В отличие от типичного для летчиков-истребителей задания по прикрытию от воздушного нападения объектов на своей территории, полеты и боевые действия [46] над вражеским расположением требуют предельной мобилизации духовных и физических сил, ведут подчас к нервному перенапряжению, в результате чего падает боевая способность, ухудшается реакция, возникают непроизвольные ошибки. Но этому фактору не уделялось пока должного внимания.
Конечно, в данном случав, который не давал мне покоя, суть просчета оказалась неоднозначной: повлияли отрицательно и сложная наземная обстановка, и усталость летчиков после двух боевых вылетов, тем более что и предыдущий день был для них крайне напряженным. Сказались неодновременность ударов по двум аэродромам и значительное сокращение состава сил прикрытия.
Правда, потом стало известно, что, контролируя ход выполнения- задания с аэродрома Тагайлы, генерал В. В. Ермаченков послал в зону над Каркинитским заливом восемь Як-1 из эскадрильи И. С. Любимова с задачей отсекать вражеские истребители, преследовавшие нас в момент отхода от цели и на всем обратном маршруте. Но и здесь была допущена ошибка. Надо было посылать ее не одновременно с нами, а спустя 15 — 20 минут, при начале нашего отхода. На деле эта группа ввязалась в бой с противником вместе с шестнадцатью истребителями, выделенными для прикрытия.
И еще одно немаловажное обстоятельство: из шестнадцати самолетов-истребителей, прорвавшихся к цели, только на двух или трех были рации, да и те работали крайне неустойчиво. О каком оперативном управлении боем могла идти речь? Впрочем, оборудование самолетов радиосредствами выходило за пределы наших возможностей. А вот от субъективных ошибок необходимо было избавляться, и как можно скорее, не уповая на то, что по мере накопления боевого опыта победы придут сами по себе...
24 сентября враг начал штурм Перекопа. К этому времени нам удалось ввести в строй все поврежденные в бою самолеты, да еще три истребителя получили из мастерских. Всего, таким образом, в эскадрилье находились в строю двенадцать самолетов. Постепенно подключались к боевым действиям прибывшие к нам на пополнение недавние курсанты летной школы, прошедшие курс боевого применения в запасном полку, младший лейтенант П. И. Кузнецов, сержанты М. И. Соколов, С. П. Сабуров и М. В. Киреев. Хорошим наставником молодых пилотов проявил себя назначенный моим заместителем [47] старший лейтенант В. Ф. Пьянов. Под его руководством быстро освоились во фронтовой обстановке и включились в боевые действия сержанты И. С. Кузьменко и И. Ф. Фоменко.
А боевое напряжение росло с каждым днем. Пришлось за отдельными самолетами закреплять двух летчиков для «уплотнения» вылетов. Мера вынужденная, но что поделаешь, если приходилось подниматься в воздух по 5 — 6 раз в сутки и почти в каждом вылете вести воздушный бой? Понятно, что и технический состав работал, буквально забыв об отдыхе.
Неотвратимо накапливалась и физическая, и психическая усталость. Пилоты стали чаще ошибаться в боях, у них снизились осмотрительность, четкость выполнения маневров, меткость огня. Все это не могло не сказаться на результатах боевых действий эскадрильи. Они были весьма тревожными. Так, в конце сентября в тяжелых воздушных схватках с превосходящими силами противника погибли сержанты И. Ф. Фоменко и М. И. Соколов. Не стало весельчака и балагура, любимца эскадрильи командира звена старшего лейтенанта Сергея Дмитриевича Иванова. Буквально «на честном слове и на одном крыле» дотянул до аэродрома младший лейтенант В. А. Семенов, летавший в тот бой на моем «пегом». Инженер и техники потом долго и без заметного оптимизма судили да рядили о возможности восстановления этой машины.
— Товарищ командир! Нам дают три КОР-1, других самолетов нет, — доложил мне как-то инженер В. Т. Попковский, только что прилетевший с Качи.
— А что это за самолет, впервые о таком слышу.
— Вообще-то ничего хорошего: двухместный тихоходный, маломаневренный корабельный самолет-разведчик. Из-за плохих мореходных качеств в серию не пошел. Выпущено всего несколько штук.
— Ну а если более подробно?
— Можно и подробнее. У самолета один съемный поплавок, вместо которого можно установить колесное шасси. Во второй кабине — турель с пулеметом ШКАС, другого бортового оружия нет. Бомбовая нагрузка до 200 килограммов.
— Ну, что же, на безрыбье, как говорят, и рак рыба. Давай поплавковые! Попробуем использовать их на переднем крае.
— Да, — вспомнил Попковский. — Пилоты на «корах» есть, а стрелков не дают.
— Придется подобрать у себя. Некоторые наши техники и младшие авиаспециалисты буквально рвутся в воздух, только и слышишь: «Если бы я был летчиком...» Вот и будем их включать по очереди в состав экипажей воздушными стрелками — пусть понюхают пороха.
Получили мы эти самолеты, и худшие наши опасения, увы, оправдались. Уже с первых вылетов они из-за низких летно-тактических качеств стали легкой добычей истребителей и зенитной артиллерии противника. Один был сбит, другой подбит, но, к счастью, дотянул до своей территории. Ну а третий мы не без труда передали в 11-й авиаполк, имевший на вооружении самолеты И-5 — по летным характеристикам примерно одинаковые с КОР-1...
В начале октября обстановка на фронте продолжала развиваться в нежелательном для нас направлении.
Противнику удалось овладеть, по существу, всем Перекопским перешейком и оттеснить наши войска на слабо оборудованные в инженерном отношении Ишуньские позиции. Над Крымом нависла угроза.
В этот период возросла активность политработников. Они призывали весь личный состав, и прежде всего коммунистов и комсомольцев, сделать все от них зависящее для обороны Крыма, отражения натиска врага. В беседах с авиаторами, на партийных и комсомольских собраниях темы смелости, инициативы, дерзости в бою стали главными.
Широко разъяснялось требование приказа командующего ВВС 51-й армии № 9 от 2 октября, в котором подчеркивалось:
«Борьба за Крым вступила в решающую фазу... Основа успеха в высокой боевой готовности, организованности в работе, мобилизации всех сил и умений использовать в бою все имеемые средства борьбы...».
Обращаясь к летчикам, штурманам, техникам и младшим специалистам, командующий ставил в пример лучших из лучших их боевых соратников, призывал равняться на героев.
Авиаторы-черноморцы и сами понимали сложность создавшейся обстановки, свою ответственность за оборону родного Крыма. Поэтому каждое боевое задание они стремились выполнить с максимальной эффективностью, не жалея сил, не щадя собственной жизни. В нашей авиаэскадрилье тогда особенно отличались пары старшего лейтенанта В. Ф. Пьянова с ведомым сержантом [49]
И. С. Кузьменко и вновь прибывшего командира звена лейтенанта И. П. Белозерова с ведомым сержантом М. Б. Киреевым. К сожалению, малочисленность нашей авиации в Крыму и в значительной мере устаревшая авиатехника не позволяли оказывать существенного влияния на ход боевых действий сухопутных войск. Вот почему мы так обрадовались, когда прилетевший в Смидовичи майор А. З. Душин сообщил о прибытии в состав авиагруппы 62-го авиационного полка, укомплектованного новейшими самолетами — Пе-2, МиГ-3 и ЛаГГ-3. Далее он рассказал:
— Да, по эскадрилье каждого типа самолетов. Возглавляет полк полковник Иван Васильевич Шарапов, а летчики у него в основном инструктора Ейского авиационного училища. Полк, можно сказать, ударный.
— Инструктора, конечно, опытные как летчики-методисты, но воевать-то надо начинать с азов.
— Это верно. Во Фрайдорф перебазируется и 11-й полк майора Ивана Михайловича Рассудкова со своими старенькими самолетами И-5.
А в это время, как на зло, вернулись только пять самолетов из шести, вылетавших на задание.
— Опять потери, Алексей Захарович, ну прямо не везет! — произнес я в сердцах.
— А что же ты хотел, чтобы противник твои самолеты щадил? Он тебе Чаплинку долго будет помнить.
Командир звена Белозеров, еще не остывший после боя, докладывал:
— На моих глазах был сбит младший лейтенант Цыганов. Он сел на фюзеляж в 30 километрах отсюда, но, видимо, ранен, поскольку из кабины не вылез. К нему со стороны лесополосы направилась группа красноармейцев.
— Да, такой опытный летчик и вдруг подставил своего «ишачка» под очередь «мессершмитта». Жаль.
Высланная группа специалистов во главе с техником звена А, В. Грилем вскоре доставила самолет на аэродром, но о Дмитрии Цыганове привезла печальную весть: 20-миллиметровый снаряд «эрликона» попал ему в правое плечо. По-видимому, машину пилот сажал левой рукой, но как только сел, сразу же потерял сознание.
— Ну а что сейчас с ним, где он?
— Его отправили в полевой госпиталь, а потом в Симферополь или в Керчь...
Пройдет время, И когда за каждодневными событиями, [50] вроде тяжелых боев под Перекопом и Севастополем, сгладятся в памяти образы боевых товарищей, вдруг произойдет неожиданное.
В июле 1942 года, когда уже был оставлен нашими войсками Севастополь и я вступил в Анапе в командование 7-м истребительным авиационным полком, ко мне подошел младший командир и, козырнув левой рукой, доложил:
— Младший лейтенант Цыганов прибыл для дальнейшего прохождения службы!
Встреча была очень трогательная. Мне вначале показалось, что у Дмитрия Григорьевича нет правого плеча, и невольно мелькнула мысль: как же он, теряя сознание, сумел тогда посадить самолет, спасти его и себя? Трудно это представить. А когда ему задал вопрос, что собирается теперь делать, он отчеканил:
— Летать, товарищ капитан!
Цыганов уже имел на это разрешение медицинской комиссии. Но как он будет управлять самолетом, когда правая рука, которая должна прочно удерживать и с ювелирной точностью перемещать в нужном направлении ручку управления, выше пояса не поднимается?
На моих глазах Дмитрий продемонстрировал силу руки. Он уперся ею в стену дома и сделал несколько круговых движений полуопущенной рукой, как бы доказывая, что этого вполне достаточно для управления элеронами и рулями высоты. Ноги здоровы, левая рука вполне обеспечивала манипуляции секторами газа, выпуска и уборки шасси...
Вышестоящее начальство дало «добро», и Цыганова после проверки в воздухе направили в бывший 8-й, а тогда уже 6-й гвардейский истребительный авиационный полк, в который еще входила наша 3-я эскадрилья, внесшая немалый вклад в завоевание полком звания «гвардейский».
Цыганов вскоре станет лейтенантом, а за свои героические подвиги под Перекопом по моему представлению будет награжден орденом Красного Знамени. Теперь, уже на «яках», он будет много летать и одержит еще не одну победу в воздушных боях в районе Новороссийска.
Наступит 1943 год. Воздушные бои над Малой землей станут все ожесточеннее. В одном из них, сражаясь с пятью Ме-109, летчик собьет один самолет и подобьет другой, но все же пулеметно-пушечные очереди с трех других настигнут и его. Дмитрий Григорьевич погиб смертью [51] героя, и о мужестве Цыганова авиаторы-черноморцы вспоминают до сих пор.
Обстановка на севере Крыма продолжала обостряться, противник мог вот-вот, прорвавшись, ринуться в сторону Симферополя, Евпатории и Керчи. Не исключалась и высадка воздушного десанта в нашем тылу. На этот случай предусматривалось перебазирование самолетов Фрайдорфской авиагруппы на аэродром Тереклы-Конрад, что в 10 — 15 километрах западнее Евпатории.
В задачу авиации входила всемерная поддержка наших войск. Даже самолеты И-16, которые предназначались для ударов по объектам в тылу противника, и те применялись в прифронтовой полосе.
Еще несколько слов об этим самолетах. В 30-х годах военный инженер В. С. Вахмистров создал на базе тяжелого бомбардировщика ТБ-3 так называемое «Звено», или авиаматку. Под плоскости одного из последних вариантов такого бомбардировщика подвешивали на специальных замках два истребителя И-16, каждый из которых брал две 250-килограммовые фугасные бомбы. С такой нагрузкой истребитель самостоятельно не взлетел бы. Самолет-носитель же доставлял истребители на расстояния, значительно превышающие их тактический радиус действия, и при подлете к объектам с сильной противовоздушной обороной самолеты отцеплялись, преодолевали зенитный заслон и, достигнув цели, точно поражали ее с пикирования. Возвращались они на ближайший наш аэродром самостоятельно, используя уже свое горючее.
У нас эту конструкцию в шутку называли «цирком» или «подвесками». А поскольку для подвески оборудовались только самолеты И-16 2-й эскадрильи 32-го авиаполка, которой командовал капитан Арсений Васильевич Шубиков, то укоренилось название «подвески Шубикова».
Большое внимание командование уделяло воздушной разведке. Надо было постоянно знать положение войск сторон, следить за выдвижением вражеских резервов из глубины. Последняя задача лежала на нашей эскадрилье. Кстати, к этому времени она уже имела в своем составе больше «ишачков», чем «бисов».
Для полетов на воздушную разведку я счел необходимым набрать добровольцев. Вслед за старшим [52] лейтенантом В. Ф. Пьяновым дали согласие стать разведчиками сержанты И. С. Кузьменко, С. П. Сабуров и В. А. Хвацев.
По два-три раза в день разведчики просматривали весь Перекопский перешеек, обращая особое внимание на дороги, идущие от Чаплинки и Каланчака на Перекоп. Именно по этим дорогам, как неоднократно уже отмечалось, противник перебрасывал на юг свои танковые и мотопехотные части.
Очень скоро мы убедились, что сержант Кузьменко, даже будучи ведомым, в задачу которого входило прикрытие ведущего, отмечавшего все обнаруженные с воздуха цели, видел не меньше, чем тот. Вспоминается такой случай.
— Товарищ командир! — докладывал после полета Василий Пьянов. — Два круга сделали, но ни одной батареи я не обнаружил, отмечается лишь движение повозок и одиночных автомашин от Армянска на юг.
— Так батареи же стоят в одном километре северо-западнее Карт-Казак номер три, — вмешался Иван Кузьменко.
Повторный вылет подтвердил наблюдательность молодого пилота. Существенные дополнения к докладам ведущего слышали мы от него и позже. Вскоре он и стал летать на разведку ведущим. В приказах командира авиагруппы сержант И. С. Кузьменко за смелость и добросовестность неоднократно ставился в пример, ему были объявлены благодарности. Мне же предложили использовать Кузьменко исключительно для ведения воздушной разведки...
— Завтра с рассветом тремя И-15 вместе с четверкой «подвесок Шубикова» нанести удар по обнаруженным артбатареям в районе Карт-Казак, — прозвучал по телефону приказ капитана В. И. Мелихова. — Прикрывают ваши шесть И-16, отцепка «подвесок» над Смидовичами, время вылета дополнительным распоряжением.
Не выдержал, решил лететь сам — ведь шла на задание вся эскадрилья. Это был первый мой вылет после ранения.
Пикируя под большим углом, «подвески» поразили фугасками две из трех батарей. На третью точно сбросили двенадцать ФАБ-50 «бисы». Все три батареи были подавлены. Но в результате прямого попадания зенитного снаряда оказался сбитым и наш И-15, погиб сержант Николай Иванович [53] Козельский.
Теперь уже так повелось, что без воздушной схватки не обходился практически ни один боевой вылет. Вот и тогда на наши шесть И-16 навалились около десятка «мессеров». И было бы нам худо, если бы не помогла восьмерка «ишачков» из 101-й авиаэскадрильи старшего лейтенанта Д. Е. Нихамина, возвращавшаяся с выполнения другого задания. Какое же великое дело взаимная выручка в бою! Спасибо и за своевременный подъем в воздух дежурившего на аэродроме резерва.
Очень напряженные воздушные бои вели «миги» и «лагги» 62-го авиаполка. На помощь им часто вылетали на «яках» пилоты 51-й авиаэскадрильи капитана И. С. Любимова, взаимодействовать который было легче, поскольку летно-тактические характеристики всех этих типов самолетов примерно одинаковые и, кроме того, все они радиофицированы.
В одном из таких совместных боев был сбит Иван Степанович Любимов, но, к счастью, остался жив. Предстояла сложная операция. Ему ампутировали ступню ноги. Казалось — отлетался! Но нет, он мобилизовал себя, набрался сил и через некоторое время вернулся в строй. Не случайно, после того как вышла книга В. Полевого «Повесть о настоящем человеке», товарищи стали называть Любимова «черноморским Маресьевым».
С этим замечательным человеком наши пути сходились часто и в войну, и после нее. Изредка встречаемся мы и сейчас. Но об этом потом...
12 октября генерал В. В. Ермаченков вызвал меня на КП авиагруппы в Вий-Бузав и поставил перед авиаэскадрильей новую задачу:
— В ближайшие дни эвакуируются из Крыма главные силы Приморской армии. В общей сложности на переходе морем одновременно будет 120 — 130 различных судов и кораблей. Потребуется надежно прикрыть их с воздуха. Для этой цели привлекаются истребители 8, 9 и 32-го полков и 101-й эскадрильи — всего 50 — 60 самолетов. Базироваться они станут на трех аэродромах: Тендровская коса, Кунань и Тереклы-Конрад. Управление истребителями в период прикрытия будет осуществляться с командного пункта 62-й авиабригады. Готовность вашей эскадрильи к перебазированию на аэродром Тереклы-Конрад с рассветом 13 октября. Теперь доложите, каково положение у вас с самолетами и летчиками, — заключил генерал. [54]
— Вчера сбит младший лейтенант Н. В. Груздев, это был по-настоящему боевой летчик, — начал я невеселый доклад. — В эскадрилье, с учетом только что прибывшего пополнения самолетов, девять И-16 и три И-15, но пилотов, летающих на шестнадцатых, только шесть. Два летчика имеют легкие ранения, но врачами к полетам не допускаются.
— О гибели Груздева мне докладывали, — выслушав доклад, сказал генерал. — Представьте его к государственной награде. Нихамин сообщил, что у него старший политрук И. И. Мартыненко, старший лейтенант С. Ф. Гладышев и сержант Ф. Ф. Герасимов «безлошадные», а все они летают на шестнадцатых. Вот вам и пополнение.
Пожав дружески руку, Василий Васильевич отпустил меня. После уточнения некоторых вопросов в штабе группы опять темной ночью полетел на «кукурузнике» в Смидовичи. На этот раз там уже был ночной старт.
13 и 14 октября выдались туманные. Погода нелетная, но технический состав вместе с комиссаром Г. И. Пятницким, новым адъютантом эскадрильи капитаном Д. Я. Лихацким и писарем рядовым Хамзиным были отправлены к новому месту базирования. Инженер эскадрильи Владимир Попковский должен был перелететь в Тереклы-Конрад на У-2, как только поднимутся в воздух «ишачки» и «бисы».
Перелет состоялся только утром 15 октября, но прибывшие накануне от Д. Е. Нихамина трое летчиков остались в Смидовичах — надо было дождаться подходящей погоды, чтобы проверить их технику пилотирования. Ведь отвечать-то теперь за них мне!
При заходе на посадку я обратил внимание: стоит на аэродроме один ТБ-3 с почти полностью отбитой левой плоскостью. «Уж не наш ли самолет врезался», — мелькнула мысль.
После того как зарулил на стоянку и вылез из кабины, мне поведали историю, приключившуюся с эскадрильей капитана Ф. И. Демченко, которой в Одессе были приданы несколько «яков» 32-го полка.
Полеты над морем. Перелеты с посадками на незнакомые аэродромы. Сколько мастерства требует все это от командиров, летчиков! И, конечно, должного обеспечения в навигационном отношении. Когда нарушается одно из этих звеньев управления, возникают предпосылки к летным происшествиям, а то и сами происшествия. [55]
С наступлением 13 октября темноты, при низкой облачности и в дождь, по приказу командования Одесского оборонительного района, вылетели в Крым шесть И-16 и пять Як-1. Помимо отвратительной погоды обстановка осложнялась еще и тем, что сигнал в Крым о вылете самолетов пришел с опозданием и фактически к приему большей группы самолетов ночью аэродромы подготовлены не были. Полет осуществлялся над морем, ориентиров нет, а на берегу — никаких световых точек. Летчики летели фактически вслепую, пользуясь примитивным навигационным оборудованием. К тому же дул сильный ветер, море штормило.
Каждый пилот вел свою машину на высоте 30 — 50 метров самостоятельно. Естественно, в этих условиях только случайно можно было выйти на указанный аэродром. В результате разбились четыре И-16 и два Як-1, их пилоты погибли; полностью оказался разбитым И-16, ведомый капитаном В. Н. Вальцефером. Пилоту пришлось сажать машину, как и мне в свое время У-2, вне видимости земли на евпаторийский аэродром. Сильно пострадал сам Вальцефер, а вот техник самолета Михаил Фукалов, втиснутый в фюзеляж за спинку сиденья летчика, отделался лишь легкими ушибами.
На аэродроме Тереклы-Конрад, когда уже был включен прожектор, произвели посадку на «яках» капитан И. И. Сапрыкин, старшие лейтенанты И. И. Скачков и С. М. Минин и на «ишачке» сержант С. Т. Луценко. Вот Скачков-то, сажая машину поперек взлетно-посадочной полосы, и отбил плоскость ТБ-3. Его Як, естественно, был разбит.
Особенно тяжело я переживал трагедию эскадрильи Федора Ивановича Демченко — ведь до самой войны в течение полутора лет служил в ней, отлично знал погибшего командира и летевшего вместе с ним (все летчики эскадрильи взяли по одному человеку, поместив их в отсеках аккумулятора в фюзеляже), комиссара старшего политрука В. М. Моралина, летчиков лейтенантов М. А. Дмитрусенко, X. X. Чепкунова, П. Ф. Николашина да и всех остальных участников перелета.
Обосновавшись на новом аэродроме, эскадрилья сразу включилась в боевую работу по прикрытию с воздуха караванов судов. Главные силы Приморской армии, как стало известно позже, в ночь на 16 октября скрытно от противника погрузились на транспорты, которые с рассветом вышли из Одессы под прикрытием боевых кораблей. [56] Но еще до этого ряд транспортов и кораблей покинули порт, в результате чего караван судов, насчитывавший 120 единиц, растянулся от Одессы до Крыма. Задача по его прикрытию требовала от летного состава истребительной авиации большого напряжения. Два ¾ три вылета в день стали обычной нормой, а делали летчики подчас и по четыре, и по пять вылетов.
Противник непрерывно усиливал действия авиации по нашим транспортам и охранявшим их боевым кораблям. Редкий вылет проходил без воздушного боя. Особенно запомнились события, происшедшие 16 и 17 октября. Тогда в одном из вылетов младший лейтенант С. Г. Петров сбил Ме-109, а мой заместитель старший лейтенант В. Ф. Пьянов и сержант И. С. Кузьменко, хотя и не сбили ни одного самолета, зато своими активными действиями связали боем истребителей противника, оторвали их от сопровождаемых бомбардировщиков. С ними и расправились летчики 9-го полка.
После боя поступило сообщение, что несколько истребителей противника, летчики которых увлеклись боем, потеряли контроль за горючим и с остановившимися двигателями попадали в море и на сушу.
Мне же в тот день не повезло. В бою удалось приблизиться к Ю-88, и я уже готов был открыть огонь, как вдруг увидел рядом с моим самолетом очередь трассирующих пуль. Резко отвернул в сторону и тут же понял, что меня атаковал стрелок с другого «юнкерса». Только сейчас почувствовал острую боль в кисти правой руки, горячую влагу в перчатке, режущую боль в голени правой ноги. Сомнений нет — ранение, но, похоже, как и под Перекопом, легкое, поскольку рука и нога подвижны. Все же пришлось выйти из боя и вернуться на свой аэродром.
Действия истребительной авиации в период прикрытия каравана судов, следовавшего из Одессы, характерны не только высоким напряжением и множеством воздушных боев, но и применением новых тактических приемов и конечными результатами. Широко применялся аэродромный маневр: истребители, вылетавшие с аэродрома Тереклы-Конрад, после выполнения задания или до него подсаживались на аэродром Кунань или на косу Тендра. На «чайках» стали использовать подвесные баки, что позволило надежно прикрывать даже транспорты и боевые корабли, находившиеся еще недалеко от Одессы. Перед боем баки сбрасывались. Как только на КП поступал [57] сигнал о начале воздушной схватки, на поддержку и смену этой группы истребителей вылетала другая, дежурившая на аэродроме.
Вместе с самоотверженными действиями летчиков в воздушных боях и в целом хорошо продуманной организацией прикрытия подобные мероприятия не позволили вражеской авиации потопить хотя бы один транспорт с войсками и техникой. Было потеряно только одно судно «Большевик», шедшее без какого-либо груза вообще. В двадцати трех ожесточенных схватках противник потерял 17 самолетов, из них 9 бомбардировщиков. Моя эскадрилья недосчиталась одного И-16.
С сознанием успешно выполненной боевой задачи летчики эскадрильи 18 октября возвратились в Смидовичи. Шли разговоры о том, что скоро Приморская армия прибудет на север Крыма и обстановка резко изменится в нашу пользу.
Однако пока положение наших войск на фронте все больше ухудшалось. Противник начал штурм Ишуньских позиций. В ударах с его стороны участвовало много бомбардировщиков, одновременно велся массированный артиллерийский обстрел. Особенно беспокоила тылы наших войск батарея дальнобойной артиллерии, позицию которой никак не могли обнаружить воздушные разведчики. Но 21 октября, возвращаясь с задания, я ее все же увидел. Батарея вела огонь и этим демаскировала себя. Прилетев, доложил координаты батареи. Вскоре меня вызвал к телефону капитан В. И. Мелихов, сказал:
— Завтра в первой половине дня «подвески» капитана Шубикова нанесут удар по этой дальнобойной батарее. Вам вылететь в 17.00 и уточнить еще раз ее местонахождение.
В назначенное время я в паре с Василием Пьяновым поднялся в воздух и взял курс на Александровку-Вторую, а когда вышел на траверз Армянска, резко развернулся на 180 градусов, набрал на снижении большую скорость и на бреющем полете устремился к Ишуни. Пьянов же следовал на высоте 100 — 150 метров вдоль берегов Перекопского и Каркинитского заливов. Он все время наблюдал за мной, зная, что там, где я резко перейду в набор высоты, и находится батарея. Отметив на карте расположение цели, он пристроится ко мне для следования на аэродром. [58]
Этот полет незабываем. С высоты 10 — 15 метров мне довелось увидеть столько войск и техники врага, особенно в лощинах и садах, что сравнить с ранее виденным просто невозможно. Несомненно, здесь располагалась часть главных сил противника, готовившихся к вторжению в Крым/ По моему низколетящему самолету вели запоздалый огонь чуть ли не изо всех видов стрелкового оружия. Когда он становился особенно интенсивным, приходилось резко маневрировать по курсу. Так, бросая машину с крыла на крыло, я вышел точно на дальнобойку, обосновавшуюся в районе отметки 7,7, что в 6 — 7 километрах севернее Ишуни. Но ее четыре ствола в тот момент не стреляли. Опущенные и слегка замаскированные, они были похожи на огромные мокрые бревна...
Только я перевел машину в набор высоты, обозначая для Василия Пьянова место расположения дальнобойной батареи, как вдруг раздался треск и мой «ишачок» стал плохо слушаться рулей — малокалиберный снаряд попал в центроплан. Правое колесо вывалилось из гнезда. Это я понял по жестам пристроившегося ко мне на обратном пути Пьянова.
Подлетели к своему аэродрому. Я попытался выпустить левую стойку шасси, но ничего не получилось — оказался перебитым трос. Тогда двукратным резким правым креном удалось зафиксировать правую стойку в выпущенном положении и произвести посадку на одно колесо. Почти до конца пробега удерживал машину отклонением элеронов и руля поворота на полосе, пока, потеряв скорость, она не коснулась земли консолью левого крыла.
Переживал, конечно, рассматривая помятую консоль и погнутый винт. Но, по сравнению с тем, что нам с Пьяновым удалось сделать, это было мелочью. Главное — мы точно определили координаты дальнобойной батареи, а попутно вскрыли и крупную группировку войск противника. Обо всем этом тут же стало известно руководству.
Вечером на совещании у генерала Ермаченкова была разработана схема совместного удара по батарее дальнобойных орудий двух «подвесок» А. В. Шубикова и одновременно одиннадцати И-5 и восьми И-153 по войскам противника в районе Казак-Сарая и северо-восточнее отметки 5,7. Общее прикрытие должны были осуществлять девять И-16 101 аэ, а непосредственное прикрытие «чаек» и И-5 — наши шесть И-16. [59]
По обыкновению, когда наша эскадрилья взаимодействовала с Шубиковым, его истребители отцеплялись от ТБ-3 над Смидовичами. А 22 октября их отцепили в районе Евпатории, ибо «мессеры» стали действовать уже и в глубине Крыма, что ставило под угрозу безопасность тихоходных ТБ-3.
В назначенное время мы взлетели, прошли ИПМ, легли на курс к цели. Однако ни на маршруте, ни на подходе к месту расположения батареи «подвесок» Шубикова так и не увидели. Вот что доложил потом один из пилотов этих машин П. Г. Данилин:
— Под ТБ-3 были подвешены самолеты, мой и Б. М. Литвинчука. После отцепки мы пристроились к Шубикову, который повел нас в сторону Перекопа. Мы летели без прикрытия на высоте 1200 метров. В районе цели была двухслойная облачность 5 — 6 баллов. Между слоями мы сделали вираж, но обнаружить батарею не смогли. Через разрыв облаков мы увидели скопление танков и начали пикировать на них. Шубиков с нами не пикировал, видимо, потому, что он был без бомб и вообще по ряду причин не должен был лететь. Но я видел невдалеке от него один Ме-109. После сбрасывания бомб мы вышли из пикирования уже под нижним слоем облаков, но только вдвоем. На маршруте к нам пристроился один И-16, но, как потом оказалось, это был не Шубиков, а летчик другой эскадрильи. Таким образом, как погиб Шубиков, ни я, ни Литвинчук не видели.
Все, кто знал Арсения Васильевича, очень переживали его гибель. Не хотелось верить, что больше нет среди нас этого прекрасного человека, летчика и бойца. Его неспроста называли легендарным. Как отличный воин он проявил себя в небе Испании, за что был удостоен двух государственных наград.
С началом Великой Отечественной войны Шубиков со своими подчиненными разрушил Чернаводский мост на Дунае. Об этом тогда сообщало Совинформбюро. Повторным ударом но этой же. цели 13 августа была полностью разрушена одна ферма и разбит нефтепровод.
Шубиковцы наносили удары по нефтеперегонному заводу и складу нефтепродуктов в Констанце, по переправе противника в районе Каховки...
За отвагу и высокое боевое мастерство, эффективные удары по врагу А. В. Шубиков был первым на Черноморском флоте награжден орденом Ленина.
Потери, потери... Отправили меня было в Евпаторию [60] на двухдневный отдых после ранений, вернулся в подразделение и недосчитался сразу четырех летчиков.
— Товарищ командир! — доложил остававшийся за меня старший лейтенант Стефан Войтенко. — Вчера невдалеке от аэродрома был большой воздушный бой. Я знал о приказе направлять сержанта Кузьменко только на разведку, но вынужден был послать на подмогу и его. Бой-то мы выиграли, а Кузьменко погиб.
Пока, ошарашенный этой новостью, я собирался о мыслями, сбылась старая поговорка: «Пришла беда — открывай ворота».
— Погиб и его ведущий командир звена старший лейтенант Гладышев, — продолжал доклад Войтенко.— Правда, не остались и мы в долгу — младший лейтенант Сысоев сбил «мессера», летчика взяли в плен и отправили на КП авиагруппы.
— Да разве это оправдывает потерю таких ребят, как Кузьменко и Гладышев, да и вообще любого нашего летчика? — возразил я. — Но, надеюсь, остальные-то живы-здоровы?
— Если бы, — совсем помрачнел старший лейтенант. — Сегодня утром не вернулись из разведки старший политрук Мартыненко и его ведомый младший лейтенант Кузнецов. У них была очень сложная задача — разведать аэродром Чаплинка...
Можно представить, с каким настроением докладывал я капитану В. И. Мелихову о своем возвращении в эскадрилью и о том, что у нас осталось всего девять летчиков и пять самолетов: три И-16 и два И-15. Немного утешил В. Г. Попковский, сообщивший, что завтра или послезавтра нам пригонят с Бельбека два И-16 и один И-15. А вот павших боевых друзей уже никто не вернет...
Впрочем, и надеждам на пополнение самолетами не суждено было сбыться — получили только один И-15, На душе стало совсем тяжело: потери большие, а возместить их нечем. Однако такое положение создалось не только в нашей авиаэскадрилье: во вновь прибывшем 62-м авиаполку тоже остались считанные самолеты, на это же роптали Д. Е. Нихамин, А. И. Коробицын и другие...
Из очередной информации о положении на нашем фронте, которая особенно в последние дни в связи с возраставшей опасностью поступала регулярно, мы узнали, [61] что 26 октября враг прорвал Ишуньские оборонительные позиции и развернул ожесточенные бои на рубеже Воронцовка, Воинка, а 28-го перешел в наступление по всему фронту.
Части Приморской армии, начавшие несколькими днями раньше подтягиваться на север, практически уже ничем не могли помочь 51-й армии. Как стало известно позже, наши войска, сдерживая натиск противника, стали отходить: 51-я армия — на Феодосию, Керчь, а Приморская армия — на Симферополь.
Очередное задание командования авиагруппы эскадрилья получила утром 29 октября: всеми оставшимися силами, действуя самостоятельно, нанести удар по автоколонне противника на участке дороги Кучук асс — Биюк асс. Задание оказалось последним, ибо на этом всякая связь с авиагруппой прекратилась. В 15.15 три И-16 и три И-15 приземлились на аэродроме Новые Лезы, располагавшемся на полпути между Саками и Сарабузом. Нас встретил командир 29-й авиабазы капитан Федор Филиппович Клещенко, сообщивший, что здесь у него основные склады материально-технического имущества и он принимает меры для их эвакуации. Связи ни с кем в никакой не имеет; обстановка неясная и предельно напряженная.
В ночь на 30 октября никто из руководящего состава эскадрильи и авиабазы не спал — ждали наземный эшелон из Смидовичей, разрабатывали единый план эвакуации всего личного состава и имущества, готовили к перелету самолеты.
С рассветом, когда наземный эшелон прибыл, я решил перебазировать на Качу три И-16 и два И-15. Одновременно с ними на У-2 вылетел и комиссар Пятницкий, чтобы на месте уточнить обстановку и доложить руководству о наших действиях. Хотя по плану мне надлежало уехать последней автомашиной, а не перелетать, поскольку почти весь личный состав эскадрильи находился «на колесах», я все же оставил один И-15, и, как потом оказалось, весьма кстати. На нем должен был улететь, как только последняя машина покинет Новые Лезы, мой заместитель старший лейтенант С. Е. Войтенко.
Более десятка автомашин с летным и техническим составом, наиболее ценным имуществом тронулись в направлении на Симферополь, Бахчисарай. Возглавил колонну адъютант эскадрильи капитан Д. Я. Лихацкий. Машины были явно перегружены, поэтому пришлось [62] около 20 человек ссадить, в их числе и летчика сержанта В. Ф. Кобачевского. Оставлены были бензозаправщик и автостартер — на случай дозаправки и запуска двигателя единственного «биса». И наконец, со мной оставался кроме Войтенко еще и инженер эскадрильи В. Г. Попковский.
В 11.50 вдруг зазуммерил телефон.
— Кто из летчиков на месте, кроме вас? — слышу голос начальника штаба полка майора А. М. Колосова.
— Старший лейтенант Войтенко.
— Ему срочное задание: разведать дорогу на участке Саки — Джами — Темеш...
Разговор оборвался.
Вот что доложил мне Стефан Войтенко, вернувшись из разведывательного полета:
— Взлетев в 12.07 и набрав высоту 100 метров, взял курс на Саки. Не долетая Сак несколько километров, увидел под самолетом танки, автомашины с пушками на прицепах. Сперва подумал, что это наши, хотел им просигналить эволюцией: «Я свой», но не успел: по мне был открыт зенитный огонь. Только я развернулся на 180 градусов, как почувствовал нестерпимую боль в правой ноге. «Ранен», — мелькнула мысль. Подлетая к аэродрому, глубоко покачал самолетом с крыла на крыло и, с трудом достав ракетницу, выстрелил красную ракету — сигнал тревоги. Произвел посадку нормально.
Верно: посадку произвел нормально. Но я и Попковский с трудом вытащили Войтенко из кабины. Он был бледен, на полу кабины виднелась кровь. Хорошо, что почти одновременно вернулся с Качи У-2. На нем-то и отправили Стефана Ефимовича в Севастополь. Летчик же с этого самолета передал мне устный приказ: всем имеющимся автотранспортом эвакуироваться через Симферополь, Бахчисарай в Севастополь.
Я приказал сержанту Кобачевскому тут же лететь на Качу и доложить данные разведки, а сам, накоротке посовещавшись с инженером и командиром авиабазы, отправился на автостартере в Сарабуз. Несколько сзади на бензозаправщике следовал Попковский. Как на моей, так и на его машине ехало много людей, а если учесть, что бензозаправщик был с горючим, то можно понять, почему он двигался как черепаха. По дороге пришлось даже слить часть бензина, чтобы ехать быстрее.
Надо отдать должное капитану Ф. Ф. Клещенко. Он до последнего момента оставался в Новых Лезах, с помощью [63] своих подчиненных организовал оборону аэродрома, выставив заслон на дороге, что позволило не только эвакуировать основные материальные ценности, но и задержать на некоторое время продвижение передовых частей противника.
Путь нам выпал не из легких. Движение по грунтовым дорогам на перегруженных машинах было крайне медленным, а выехать на основную симферопольскую трассу мы не решались, так как нас могли атаковать шнырявшие в небе вражеские самолеты или нагнать передовые подвижные немецкие части.
Аэродром Сарабуз оказался покинутым, основные здания были разрушены, горели склады и мастерские. Поехали дальше. На пути в Симферополь мы встретили немало своих войск, а вот после него и до Бахчисарая основная дорога и соседние с ней полевые были забиты повозками с эвакуируемым имуществом и гражданским населением.
В Бахчисарае в ночь на 31 октября от специально высланных Пятницким людей Лихацкий, а вслед за ним и я получили указания следовать под Севастополь на аэродром Чоргунь.
Итак, заканчивались боевые действия 3-й авиаэскадрильи в составе Фрайдорфской авиационной группы. Какие мы из них могли извлечь уроки и сделать выводы?
Прежде всего, это была для летчиков школа, в которой приобретались опыт и боевая закалка. Воевали на самолетах устаревших конструкций и доказали, что при умении и на них можно побеждать технически лучше оснащенного противника.
Получили немалую практику инженер эскадрильи В. Г. Попковский, техники звеньев, механики самолетов и младшие авиаспециалисты в подготовке самолетов к боевым вылетам в ограниченные сроки. Многие овладели навыками ремонта авиационной техники в полевых условиях, вдали от стационарных ремонтных мастерских. А ведь техника-то была в основном старая и разнотипная, ощущался недостаток в запасных частях. Все это требовало особого напряжения в работе и проявления инициативы.
Был сколочен хороший боевой коллектив. И в этом большая заслуга комиссара подразделения старшего политрука Г. И. Пятницкого. Он сумел найти с каждым в эскадрилье общий язык, изучил характеры людей, знал, с кем, когда и о чем поговорить, на что нацелить, Основное [64] внимание в своей работе он уделял летчикам, и прежде всего молодым, необстрелянным, только что окончившим школу пилотов.
Григорий Пятницкий не любил больших сборов. Он понимал, что в период напряженной боевой работы не до них, поэтому основной формой работы избрал индивидуальную. Приятно было видеть комиссара, беседующего на стоянках самолетов то с летчиками, то с техниками. Без преувеличения могу сказать, что, когда было нужно, он сутками держался на ногах.
За полтора месяца боевых действий в составе Фрайдорфской авиационной группы эскадрилья потеряла в воздушных боях и от огня зенитной артиллерии 20 самолетов, погибло 14 летчиков, и 8 было ранено{6}. За такой короткий срок это большие потери. И надо было разобраться в причинах потерь, объяснить каждому, особенно вновь прибывшему, летчику, в чем они заключаются, что и как надо делать для сокращения потерь до минимума.
Я, как командир авиаэскадрильи, понимал, что если и удалось достичь определенных положительных результатов, то этому способствовали и хорошо поставленная партийно-политическая работа, и большая помощь, оказанная мне заместителями — старшими лейтенантами В. Н. Ручкиным и С. Е. Войтенко, а потом и В. Ф. Пьяновым. Каждый из них по нескольку лет проработал инструктором в Ейской авиационной школе и был прекрасным методистом. Но главная их заслуга состояла в том, что сами они постоянно летали на самые сложные боевые задания. Так же действовали и командиры звеньев, увлекавшие примером остальной летный состав.
Всего к этому времени на счету эскадрильи было 14 вражеских самолетов, сбитых в воздушных боях, и 11, уничтоженных на аэродромах{7}. И это при том, что воздушный бой для нашей истребительной эскадрильи был в тот период не главным видом деятельности. Чаще всего нам приходилось уничтожать живую силу и технику противника на земле, в результате чего враг понес немалые потери от наших бомбоштурмовых ударов. Сейчас уже трудно привести точный результат этих действий в цифрах, но, по крайней мере, из всего, уничтоженного [65] экипажами Фрайдорфской авиационной группы на земле, не менее трети — доля нашей авиаэскадрильи.
Руководство Фрайдорфской авиагруппы высоко оценило наши боевые успехи. Весь летный состав, комиссар, инженер эскадрильи и многие авиационные техники были удостоены государственных наград. В адрес эскадрильи поступило много благодарственных телеграмм от командования соединений сухопутных войск и руководства авиагруппы.
Но мы не обольщались первыми успехами, понимали, что предстоят еще тяжелые испытания. И готовились к ним. [66]