Крещение огнем
В первом вылете встреч с самолетами-нарушителями ни у кого из нас не было. Не пришлось вступить в бой и при повторном патрулировании. Позже мы узнаем, что вражеские бомбардировщики благодаря своевременному обнаружению их постами воздушного наблюдения, оповещения и связи (ВНОС) и активным действиям зенитчиков и экипажей 32-го истребительного авиаполка к основным военным объектам в Севастополе допущены не были.
После того как радио в полдень донесло до нас Заявление Советского правительства о вероломном нападении на нашу Родину гитлеровской Германии, в полку прошел митинг. С яркой речью на нем выступил комиссар полка батальонный комиссар Иван Григорьевич Шевченко. Он заклеймил позором немецко-фашистских агрессоров и призвал дать захватчикам сокрушительный отпор. Выступившие коммунисты и комсомольцы заверили командование, что они с честью выполнят воинский долг, а если потребуется, то и отдадут жизнь во имя нашей любимой Отчизны.
Вскоре наш полк перебазировался на оперативный аэродром Кача, с которого продолжал боевые вылеты. Однако в июле мне не пришлось принять в них участие. Из полка выделили в отдельную 3-ю эскадрилью с присвоением ей другого номера, а мне было приказано сформировать и возглавить эскадрилью в новом составе. Началась кропотливая организационная работа, усугубленная трудностями военного времени.
На аэродром Кача-3, назначенный для базирования эскадрильи, начали в одиночку и группами прибывать летчики, техники, младшие специалисты. Одновременно поступали и первые самолеты: У-2, И-16, И-15бис. Надо было в сжатые сроки проверить технику пилотирования летного состава и начать систематические тренировки по боевому применению. Работы — невпроворот, а тут вызывает командир 62-й авиабригады полковник Г. Г. Дзю-ба и говорит: [12]
— Вы включены в состав группы капитана Петрова, инспектора по технике пилотирования бригады, для перегонки из Саратова в Крым самолетов Як-1. Утром вылетайте в Евпаторию, где есть один такой самолет, изучите его, вылетите самостоятельно, а на следующий день с рассветом на Ли-2 — и в Саратов.
В мирных условиях за постановку задачи: «изучить новый тип самолета и вылететь на нем самостоятельно за один день» сам Георгий Георгиевич наверняка посадил бы на гауптвахту любого командира. Но у войны свои законы, требующие ценить время, глубоко знать подчиненных, быстро и безошибочно решать, что и кому можно доверить. Полковник Дзюба не только хорошо знал меня как летчика еще по Дальнему Востоку, но и учитывал мою подготовку на современном истребителе МиГ-3. Поэтому и решил, что я справлюсь с освоением «яка» в сроки, приемлемые только для летчиков-испытателей.
Закончив деловую часть разговора, командир бригады поинтересовался, здесь ли еще моя семья, и, услышав, что недавно отправлена мною в Москву, заметил:
— А почему в Москву? Фашистская авиация, хоть и малоэффективно, но систематически ее бомбит. Да и все дороги в столицу сейчас забиты воинскими эшелонами, пассажирский поезд может надолго застрять.
Я тоже об этом думал. Но весной у нас гостила моя мать и увезла с собой в Москву нашего трехлетнего сына. В Москве жили и все мои родные, и родственники жены. Словом, дело сделано, теперь только оставалось надеяться, что переезд в столицу закончится благополучно.
Да, с отправкой семей мы явно задержались. Но никто ведь и не ожидал, что фашисты так скоро будут угрожать Крыму. А когда из Евпатории полки перебазировались на оперативные аэродромы и полностью включились в боевую работу, то жены комсостава быстро нашли для себя занятия: одни поступили на курсы медсестер, другие подключились к работам на аэродроме — набивали в пулеметные ленты патроны, учились тушить пожары, распознавать и вылавливать вражеских лазутчиков.
Только 7 августа мне удалось, выкроив немного времени, прилететь на евпаторийский аэродром, выяснить, что во второй половине дня вне всякого расписания (которое, впрочем, давно уже существовало только на бумаге) пойдет поезд на Москву, после чего встретиться с [13] членами семей летчиков, инженеров и техников, среди которых были уже и безутешные вдовы. Более десяти семей изъявили желание эвакуироваться из Крыма, и я не без труда, но все же добыл для них проездные билеты, помог занять места в одном из вагонов, тепло со всеми простился. А затем на своем кургузом, но скоростном и пилотажном УТ-1 догнал этот поезд в районе города Саки. Не удержался, сделал несколько прощальных кругов над ним и покачал машину с крыла на крыло. В ответ в окнах вагонов замелькали разноцветные косынки и платки.
Но не суждено было поезду добраться до Москвы. В Харькове его направили на восток, и начались длительные, тяжелые мытарства пассажиров этого заплутавшего в просторах огромной страны эшелона, в их числе и моей жены...
А я, получив приказ полковника Дзюбы на перегонку самолетов, посовещался поздно вечером с комиссаром эскадрильи старшим политруком Г. И. Пятницким по вопросам, которые ему предстояло решать в мое отсутствие, дал необходимые указания своим заместителям В. Н. Ручкину и С. Е. Войтенко, инженеру В. Г. Попковскому, немного отдохнул и с рассветом вылетел в Евпаторию. Как и предполагалось, за день изучил инструкцию по эксплуатации самолета Як-1, выполнил на нем пару «пробежек» и вылетел самостоятельно. Истребитель понравился — поскорее бы всем нам на такой пересесть. Ну а пока — на Ли-2 и — в Саратов...
Более двух недель занимался перегонкой «яков». К сожалению, заболел капитан Н. П. Петров, и мне пришлось возглавить группу, насчитывавшую в своем составе немало первоклассных пилотов. Совершив еще два перелета по маршруту Саратов — Сталинград — Ростов-на-Дону — Евпатория, мы перегнали 40 самолетов без единой поломки.
Авиазавод «Саркомбайн» работал круглосуточно на полную мощность. Что он выпускал раньше, объясняет название. Переход же на производство столь сложной техники, как авиационная, был тем более удивительным, что у станков стояло много женщин, подростков и стариков.
Все, с кем приходилось встречаться на заводе, были предельно сосредоточенны, малоразговорчивы, свой обязанности выполняли старательно. Результат напряженного труда был виден, как говорят, невооруженным глазом: [14] почти половина летного поля заводского аэродрома была забита новенькими «яками». Летчики-перегонщики, прибывавшие на завод с разных фронтов и флотов, не справлялись с переброской машин.
На заводе я неожиданно встретил двух сослуживцев еще по 14-му истребительному авиаполку на Дальнем Востоке: инженера полка военного инженера 2 ранга Т. В. Ляшенко и бывшего своего командира звена капитана Г. С. Климушкина. Первый возглавлял военную приемку, а второй стал летчиком-испытателем. В сорок втором, когда гитлеровцы приблизятся к Сталинграду и организуют налеты авиации на «Саркомбайн», Георгий Климушкин отличится в воздушных боях, будет удостоен высоких государственных наград.
Вначале пилоты нашей группы облетывали над аэродромом каждый из получаемых «яков», но затем отказались от этого, поскольку быстро убедились в высоком качестве самолетов. Достаточно сказать, что ни на одном из «яков», перегнанных на расстояние около 1300 километров, не произошло ни малейшего отказа. Огорчала, правда, духота в кабине — от мотора в нее проникал жар, а вентиляция оставляла желать лучшего. Куда уж дальше, если при дозаправке в Сталинграде младший лейтенант Максимов показал вздувшийся на руке волдырь, полученный в результате перегрева корпуса наручных часов.
Пришлось поначалу самим мастерить из жести отражатели от вентиляционных створок, чтобы направить поток свежего воздуха на пилота. Думается, что не в последнюю очередь благодаря и нашим замечаниям недостатки вентиляционной системы были на последующих сериях «яков» устранены.
Итак, совершена посадка последнего «яка» на евпаторийском аэродроме, задача по перегонке самолетов выполнена. Самолеты действительно отличные, нам бы такие! Но, как известно, сам сапожник сидит без сапог. Не только 3-я эскадрилья, но и вообще 8-й истребительный авиаполк ни одного «яка» не получили — ими вооружили 9 иап, который вел напряженные бои в районе города Николаев, и одну эскадрилью 32-го полка.
Когда, выполнив задание по перегонке самолетов, я вернулся к себе в эскадрилью, остававшийся за меня В. Н. Ручкин доложил, что подразделение уже полностью укомплектовано самолетами, четко налажена боевая подготовка, а некоторые летчики на И-16 привлекаются [15] к барражированию над Севастополем. Характеризуя пополнение летного состава, Василий Никитович, улыбнувшись, сказал, что теперь у нас преобладают «крестьяне».
— Разве вы не слышали о таких? — спросил Ручкин, заметив мое недоумение. — Тогда расскажем, благо есть полчасика свободного времени.
От Ручкина и Пятницкого, дополнявших друг друга, я услышал «крестьянскую» историю, имевшую, как оказалось, почти годичную давность. В октябре 1940 года прибыли в 8-й истребительный авиаполк 15 молодых летчиков. Все они окончили аэроклуб, а затем ускоренный курс Серпуховской военной авиашколы пилотов. За 5 месяцев учебы их самостоятельный налет на самолетах И-15 составил в среднем 7 часов, причем на боевое применение они вообще не летали. В связи с такой слабой подготовкой ни один из командиров эскадрилий к себе их не брал, и тогда командование авиабригады решило сформировать в полку пятую, как бы тренировочную, авиаэскадрилыо, во главе которой поставили старшего лейтенанта М. Н. Миролюбова. Но и здесь не повезло молодежи: в осенне-зимнем периоде была очень плохая погода, летать приходилось мало. Понятно, что ежедневные теоретические занятия, тренажи типа «пеший полетному» без отрыва от земли молодым, рвавшимся в небо пилотам быстро осточертели. Проклиная непогоду, они бродили по аэродрому, полигону, площадкам, пригодным на случай вынужденной посадки, и снимали кроки — глазомерные чертежи местности.
Однажды кто-то шутя окрестил их «землемерами». Другой переиначил это определение на более лаконичное — «крестьяне».
По весне молодежь начала наверстывать упущенное: летали чуть ли не ежедневно, а в первые же дни войны прошли ускоренный курс боевого применения в 11-м истребительном авиаполку в Джанкое. Можно сказать, оперились, обрели серьезную профессиональную подготовку, но «крестьянами» так и остались. И частенько потом можно было услышать, к примеру, такое.
— Кто произвел взлет? — спрашивают руководителя полетов.
— Крестьянин Петров! — следует ответ. И всем ясно, что стартовал Степан Петров, а не Петр, поскольку в эскадрилье было двое Петровых...
К концу августа — началу сентября 1941 года немцы начали подготовку к форсированию Днепра. Нависла [16] угроза изоляции Крыма от материка. Фашистские авиаторы наглели, их действия были направлены не только на уничтожение основных объектов военно-морской базы в Севастополе, но и на блокирование боевых кораблей в Северной бухте минными постановками.
...Ночь на 30 августа выдалась полнолунной, на редкость светлой, Я и Ручкин дежурили в кабинах И-16, Вдруг в небо взмыла зеленая ракета — сигнал на вылет! По радио получаю квадрат. Летим туда парой.
Уже давно условились: если обнаружим противника, будем действовать одновременно с задней полусферы снизу, чтобы противник на фоне земли или воды нас не видел. Аэронавигационные огни не выключать, освещение приборной доски — вполнакала.
Неожиданно на фоне луны возник зловещий силуэт бомбардировщика Ю-88. Прикинул: до него 200 — 300 метров. Заметил ли противника Ручкин? Поскольку самолет ведомого не радиофицирован, передал ему сигнал предупреждения покачиванием с крыла на крыло. По аналогичному ответу понял, что сигнал принят, снял оружие с предохранителя, дав полный газ, пошел на сближение. Почувствовал, что волнуюсь, Еще бы — ведь это первая моя встреча с фашистом! Очень важно не потерять его из виду — он в зоне опасности летит на повышенной скорости и наверняка предельно внимателен. А черный силуэт растет в сетке прицела. Вот в нее вписывается уже только фюзеляж бомбардировщика. Значит, расстояние до цели 60 — 80 метров. Пора!
Даю длинную очередь и никак не могу отпустить гашетки, оторвать от них пальцы рук, хотя понимаю, что значит перегреть стволы скорострельных «шкасов». Светящиеся трассы очередей с двух самолетов перекрещиваются у самой цели, а «юнкерс» идет прежним курсом, не отстреливаясь и даже не маневрируя. Неужели упустим?
Впрочем, весь бой пока занял каких-то десять — пятнадцать секунд, противник просто был захвачен врасплох.
Ага, вот огрызнулся и воздушный стрелок — трасса прошла рядом с моей машиной. Поздно! Наши очереди оказались меткими. Фашистский самолет вдруг резко накренился и начал падать. Победа?
Оглядываюсь на ведомого, а на его самолете тревожно мигают аэронавигационные огни. Значит, вражеский стрелок подбил-таки машину Ручкина, До чего же плохо, [17] что не могу запросить напарника о его самочувствии, характере повреждения самолета...
Немедленно связываюсь с ближайшим аэродромом, прошу обеспечить аварийную посадку. В ответ на аэродроме Альма вдоль полосы ложатся лучи посадочных прожекторов. Качнув крыльями, самолет ведомого отвалил в сторону, я же продолжал «сопровождать» «юнкерса», пока он не врезался в воду рядом с берегом мыса Лукул. Теперь уже победа не вызывала сомнений.
Нужно ли говорить, какое удовлетворение испытали в эскадрилье, узнав о том, что на наш боевой счет записан первый вражеский самолет? Не случайно народная мудрость гласит: лиха беда начало. В том, что продолжение последует, ни у кого сомнений не возникало. Порадовались и тому, что мой ведомый оказался невредим и мастерски приземлил подбитую машину ночью на «чужом» аэродроме.
На другой день с аэродрома Кача-3 к месту падения «юнкерса» отправились несколько не занятых на полетах воинов и обнаружили у берега искореженные плоскость и часть хвостового оперения Ю-88, пригнанные волнами к берегу. Эти первые трофеи привезли на аэродром для всеобщего обозрения и, как кто-то пошутил, «в качестве раздражителя для наших летчиков».
На следующую ночь я по тревоге вылетал уже один — самолет В. Н. Ручкина еще ремонтировался, а другие летчики на И-16 в темное время суток не летали. Внимание напряжено до предела — ведь одному надо быть вдвое осмотрительнее. Получив по радио приказ — следовать на Севастополь, довернул самолет, набрал высоту 1000 метров и тогда вгляделся в сторону города. Над ним сверкало множество разрывов зенитных снарядов, вокруг метались ослепительные лучи прожекторов. Сразу мелькнула мысль: «Как же преодолеть зенитный заслон, удастся ли в такой круговерти обнаружить цель и атаковать ее?»
Все поставил на место долетевший сквозь треск эфира приказ полковника Дзюбы, находившегося на КП в Севастополе:
— Денисов, атакуй!
Секундами раньше я уже увидел свою цель — Хе-111, летевший со стороны Инкермана на небольшой высоте. Схваченный лучами прожекторов, он буквально продирался через гущу разрывов зенитных снарядов, посылаемых с берега и кораблей. Дальше ничего, кроме цели, [18] я уже не видел. Пожалуй, все-таки чудом проскочил сквозь разрывы, мимо секущих небо лучей прожекторов и со снижением на полных оборотах мотора сблизился с «хейнкелем» над серединой Северной бухты. Только тогда умолкли наши зенитки, предоставив мне возможность расправиться с противником.
А тот уже снизился не то что до бреющего, а до так называемого стригущего полета, лучи сопровождавших его прожекторов лежали почти на самой поверхности моря, и от ярких отблесков рябило в глазах.
Подхожу поближе, прицеливаюсь по пилотской кабине и даю одну за другой три короткие очереди. Трудно понять, попал ли я в летчика, или пули повредили какой-то элемент управления самолетом, но громадный вблизи, неуклюжий на вид Хе-111 резко накренился, просел, зацепил плоскостью за воду и, вздыбив на ней пенистый бурун, за считанные секунды ушел на дно.
Пока неглубокой спиралью набирал высоту, видел, что лучи «моих» прожекторов еще лежали на воде, как бы проверяя, не всплывет ли кто-нибудь из членов экипажа сбитого самолета. А два других луча трижды качнулись перед моей машиной, как бы поздравляя с победой. Приятно, конечно...
Доложил по рации о выполнении задания и взял курс на свой аэродром. Вот и поблекшие с рассветом огоньки ночного старта. Шасси вышли нормально. Посадка. И вот уже рулю на стоянку. А как только выключил мотор и выбрался из кабины, сразу попал поочередно в объятия техника самолета, а затем и подоспевших товарищей. Подошел и комиссар полка батальонный комиссар И. Г. Шевченко, которого пилоты между собой в шутку называли «Иван Грицких». Откуда это пошло — не знаю, но известно, что и он, как бы в отместку, именовал летчиков «лобутней». Вот одного из этой «лобутни» он и встретил сейчас: потискал в крепких объятиях, затем снял с плеча фотоаппарат «ФЭД» и сказал:
— Вручаю! За храбрость! А поскольку он не мой личный, а культпросветовский, то считай его государственной наградой.
С этим фотоаппаратом я прошел всю войну и храню его как память о первых боях, о фронтовых друзьях и товарищах. Памятной станет и корреспонденция Ф. Дмитриева «Две боевые ночи», напечатанная в многотиражной газете «Атака» от 2 сентября 1941 года. В ней будет [19]
подробно рассказано о сбитых мною в паре и лично двух бомбардировщиках.
Но это — чуть позже. А сразу после полета, по горячим, так сказать, следам, я рассказал летчикам эскадрильи (через день — более основательно — и всего полка) об особенностях проведенных боев ночью, приемах поиска вражеских самолетов, их демаскирующих признаках, порядке сближения с целью, определения расстояния до нее и открытия огня. Подчеркнул, что первая атака обычно внезапна, поэтому огонь надо вести с близкого расстояния, бить наверняка, тем более что даже в светлую ночь после энергичного противоистребительного маневра противника повторная атака может не состояться.
Немаловажными посчитал я и вопросы отработки целераспределения при бое в зоне огня зенитной артиллерии, взаимного опознавания и противозенитного маневра.
— Хорошо, что на этот раз мне удалось благополучно проскочить к цели, — закончил я рассказ. — Но нельзя ведь каждый раз уповать на авось.
— Командир, а ведь в самолете-то 21 пробоина, так сказать, «очко». Еще одну — и получился бы перебор, — не без иронии заметил техник самолета А. В. Гриль, который подошел к нашей группе, завершив послеполетный осмотр «ишачка». — И все дырки рваные, осколочные, не иначе как от своих зениток.
Вот тебе и «проскочил благополучно»!
— Ну и что будем делать? — спросил я растерянно, почувствовав угрозу стать на какое-то время «безлошадным».
— Инженер эскадрильи сказал, что самолет в таком состоянии перегонять в мастерские нельзя, а в аэродромных условиях на ремонт потребуется не менее семи — десяти суток.
И сидеть бы комэску на земле, не выручи меня подполковник К. И. Юмашев.
— В мастерских на Бельбеке, — сказал командир полка, выслушав мой грустный доклад, — есть исправный И-16. Он, правда, тяжеловат — на нем установлены две пушки ШВАК калибром 20 миллиметров и два пулемета ШКАС, поэтому и более сложен в пилотировании. Но вы, думаю, справитесь и без провозных, Так что отправляйтесь и получайте своего коня. [20]
Ну какое имеет значение, что раньше на таких не летал? Любой пилот на протяжении своей летной жизни постоянно осваивает все новые и новые машины, и чем он опытнее, тем легче и быстрее, даже если очередной самолет другого типа. А тут — лишь модификация родного «ишачка»! Заверил я командира, что не подведу, и помчался за подарком судьбы.
Самолет мне понравился с первого взгляда, еще издали, прежде всего камуфлированной окраской, так идущей военной технике. Удивительно, что других таких у нас не было. Когда я перегоню его на свой аэродром, однополчане тут же окрестят его «пегим». Ну, а каких-либо сложностей в освоении техники его пилотирования и боевого применения я не испытал. Послушная, надежная машина. Когда на полигоне дал очередь из всего оружия, а потом осмотрел мишень, то подумал: это то, что сейчас надо.
Так и не расставался я с этим самолетом почти до конца обороны Севастополя, хотя не раз и не два его дырявил противник в воздушных боях. Однажды даже пришлось сажать его на одно колесо, когда вторая стойка шасси не выпустилась из-за перебитого троса. И ничего...
Но это будет потом, а пока, едва прилетев с Бельбека, явился к командиру полка с докладом. От него узнал, что на участке Херсон — Каховка ситуация резко осложнилась. Части, базирующиеся на аэродроме Бехтеры, действовали с предельным напряжением, несли потери. Мне надлежало вылететь туда и выяснить возможность перебазирования в Бехтеры эскадрильи.
Оставив за себя Василия Ручкина, я рано утром 4 сентября поднялся в воздух и вскоре для уточнения обстановки приземлился в Скадовске. На краю аэродрома сиротливо стояли четыре И-16, два И-153 и один СБ, накрытый маскировочной сеткой. Встретил меня капитан А. И. Коробицын, которого последний раз видел в Евпатории за месяц до войны. Строгий, подтянутый командир, отличный летчик-истребитель, он одним из первых среди авиаторов-черноморцев вступил над Измаилом в схватку с воздушным противником и добился победы.
Некоторое время мы помолчали — и без слов было понятно, что на фронте наши дела идут неважно, а мы, авиаторы, реально помочь сухопутным войскам не можем. Как бы читая мои мысли, Александр Иванович сказал: [21]
— Вот видишь, что от моей девяносто шестой эскадрильи осталось. В Бехтеры же лететь не рекомендую — там над аэродромом постоянно патрулируют «мессеры», а ты один. Вот только что получил сообщение о том, что там сбит, да еще и на Ил-2, майор Озолин. Думаю, что сегодня к вечеру все оставшиеся в строю самолеты перелетят из Бехтер в Скадовск.
Я слушал и не мог поверить, что не стало командира 46-й штурмовой авиаэскадрильи Карла Карловича Озолина. Ведь в 1936 году после окончания Ейской школы пилотов мы, молодые летчики, прибыли именно к нему в тяжелобомбардировочную эскадрилью на Дальнем Востоке. Он принимал нас, распределял по отрядам и экипажам, помогал освоиться в новых условиях, поддерживал в трудную минуту. Знал я и о том, что он освоил штурмовик Ил-2 и воевал рядом с нами. И вот — сбит! Но, быть может, остался жив, еще вернется в строй? Увы, позже узнаем, что Озолин попал в плен и был замучен фашистами...
Из информации, полученной от Коробицына, стало ясно, что если и перебазировать эскадрилью, то только на аэродром Скадовск и не позднее, чем через один-два дня. Необходимость в этом была очевидная, тем более что немцы вот-вот могли форсировать Днепр, а тогда удары с воздуха по ним будут особенно необходимы. Взял я в штабе авиаэскадрильи пакет с донесением, сел в кабину самолета и вернулся в Качу.
Внимательно выслушав меня и ознакомившись с донесением, подполковник К. И. Юмашев сказал:
— Доложу обо всем этом командующему ВВС генералу Русакову. Если понадобитесь, вызову и поставлю новую задачу.
В ожидании прошел день, за ним второй, а вызова все нет. Вот уж воистину: ждать и догонять — дело неблагодарное. Тем более когда знаешь, что враг наступает, топчет родную землю. Конечно, без дела не сидели: летчики на «бисах» продолжали отрабатывать бомбометание и стрельбу по наземным мишеням, а на «ишачках» патрулировали днем и ночью над Севастополем.
Во второй половине дня 13 сентября на командный пункт 8-го истребительного авиаполка, располагавшийся на Каче в полуподземном помещении, прибыли командиры авиачастей и подразделений. Вскоре здесь появился заместитель командующего ВВС флота генерал-майор [22]
авиации В. В. Ермаченков. Генерал открыл совещание тревожным сообщением:
— Противник, преодолев сопротивление наших войск в районе каховского плацдарма, развивает наступление на Геническ. Его 11-я армия частью сил уже вышла к крымским перешейкам...
Василий Васильевич Ермаченков охарактеризовал положение наших войск и состояние авиационных соединений и частей ВВС флота, после чего объявил решение о создании авиационной группы с базированием ее на полевых аэродромах в районах, непосредственно прилегающих к Фрайдорфу. Именно отсюда и пошло последующее наименование авиагруппы — «Фрайдорфская».
В группу включались семь авиаэскадрилий из различных полков, в том числе и наша 3-я, которая с получением приказа выходила из подчинения 8-му истребительному авиаполку.
Закончилось совещание указанием: завтра, как только будет подписан приказ, командирам авиаэскадрилий на четырех У-2 вылететь в район Фрайдорфа, под руководством майора А. З. Душина подобрать посадочные площадки и определить, кто на них будет базироваться.
— Что нового, командир? — встретил меня вопросом комиссар Пятницкий.
— Новости есть серьезные. Нам надо обсудить очень важные вопросы.
Заместители, инженер, командиры звеньев и адъютант эскадрильи слушали меня с большим вниманием. Я многое повторил из того, что было сказано Ермаченковым, а затем каждому поставил конкретные задачи:
— Полеты на боевую подготовку прекращаем, снято с нас и патрулирование над Севастополем, а каково сейчас состояние самолетов?
— Из двенадцати И-15 в строю одиннадцать, неисправен один из четырех И-16, — доложил В. Г. Попковский. — Но, думаю, за ночь закончим ремонт. Только потом самолеты надо будет облетать.
— Всем летчикам раздать карты крупного масштаба севера Крыма и прилегающих к нему южных районов Украины. Напоминаю: основная задача нашей эскадрильи — штурмовые действия.
На другое утро мне официально объявили приказ о создании авиагруппы. Кроме основной задачи — действовать по наземным войскам противника — там было указано: перебазирование закончить 14, а боевую работу [23] начать 15 сентября. Командиром авиагруппы назначался майор А. З. Душин, его заместителем капитан В. И. Мелихов, начальником штаба полковник Я. Я. Страутман, комиссаром полковой комиссар С. Н. Потупа. Общее руководство боевыми действиями авиагруппы возлагалось на генерала В. В. Ермаченкова, а материально-техническое обеспечение частей на передовых аэродромах — на 29-ю авиабазу, которой командовал капитан Ф. Ф. Клещенко{1}.
Фактически, как того потребовала обстановка, ролль Душина сводилась к постановке эскадрильям боевых задач и к получению донесений от них. Все же решения принимал лично генерал Ермаченков.
Василия Васильевича Ермаченкова я хорошо знал еще по совместной службе на Дальнем Востоке. Там за период 1938 — 1940 годов он вырос от командира авиаотряда до заместителя командующего ВВС Тихоокеанского флота, а затем убыл на должность командующего военно-воздушными силами Балтийского флота. Это был весьма грамотный, волевой, временами суровый до резкости генерал. Так что нерадивые подчиненные его откровенно побаивались. Впрочем, именно нерадивые. Генерал отличался исключительной дотошностью в лучшем смысле этого слова, в результате чего постоянно был в курсе всей обстановки и мог принимать обоснованные решения, не дожидаясь справок и предложений от подчиненных. В условиях Крыма, где обстановка на море и на суше менялась очень быстро и подчас неожиданно, это качество генерала вызывало особое уважение.
У меня с Василием Васильевичем сложились деловые, а подчас даже товарищеские отношения. Но, несмотря на это, он поблажек не давал и мне.
Каждый вечер, когда заканчивалась боевая работа, на КП авиагруппы в Бий-Бузаве генерал подводил итоги за день и давал указания на завтра. Как-то узнал Василий Васильевич, что в 3-й эскадрилье несколько И-15 не в строю из-за прогара коллекторов выхлопных труб. Это случалось, когда много летали и пользовались в бою максимальными режимами работы мотора. Внутренние запасы коллекторов иссякли, а новых их поступлений даже не предвиделось. Стоило ли искать то, чего нет? Так и летали бы со свищами в коллекторах, не узнай об этом [24] командующий, не вызови он меня и Попковского на ковер. Добрых десять минут стоял я перед генералом по стойке «смирно», выслушивая нагоняй за то, что смирился с создавшимся положением, не полетел хоть на край света за злополучными коллекторами. Внушение пошло на пользу. Неожиданно «краем света» оказался склад техимущества на Бельбеке. Все неисправные самолеты были тут же введены в строй. Прав оказался Василий Васильевич Ермаченков, убедивший в том, что кто ищет, тот всегда найдет...
Площадка для моей эскадрильи была выбрана на окраине небольшого населенного пункта Смидовичи, что в 10 — 15 километрах юго-западнее Фрайдорфа. К полудню сюда прибыли старший политрук Г. И. Пятницкий и старший лейтенант В. Н. Ручкин. Они, мобилизовав население, занялись подготовкой летного поля, вопросами размещения личного состава и организацией питания. Вскоре появилась и комендатура 29-й авиабазы.
К вечеру 14 сентября все 16 самолетов, ведомые мною и заместителем по летной подготовке старшим лейтенантом С. Е. Войтенко, были в Смидовичах. Находился в пути к новому месту базирования и наземный эшелон.
Весь день 15 сентября ушел на оборудование самолетных стоянок, подготовку машин к боевым вылетам и установление прямой телефонной связи со штабом авиагруппы. К вечеру на аэродром были доставлены бомбы ФАБ-50 и АО-25 для подвески на И-15, снаряды для пушек, установленных на моем «пегом», патроны для пулеметов.
В середине дня прилетел майор А. З. Душин. Он проверил ход подготовки к боевым вылетам и еще раз напомнил о том, что основная задача эскадрильи не воздушный бой, а действия по войскам и технике противника на земле с применением бомб и пулеметно-пушечного огня.
— Воздушные бои, — указал майор, — вести только оборонительные, делать все для того, чтобы быстрее оторваться от противника, а отражать его атаки — дело группы прикрытия.
Алексея Захаровича я тоже хорошо знал по Дальнему Востоку. Это прекрасной души человек, умеющий всегда найти доброе слово каждому летчику. А вечерами, если не летали на задания, виртуозной игрой на гитаре, задорными песнями буквально снимал с нас усталость, [25] напряжение. Он сражался в небе Китая и участвовал в войне с белофиннами. И вот, только-только прилетев в Смидовичи, уже успел накоротке поделиться с летчиками кое-чем из своего богатого боевого опыта. Мне же сказал:
— Имей в виду (как-то сложилось, что мы с Алексеем Захаровичем были в личных разговорах всегда на «ты»), генерал Ермаченков рассчитывает прежде всего на твою эскадрилью. Во-первых, она полного боевого состава, а во-вторых, применение бомб истребителями с пикирования по наземным целям — сейчас наиважнейшее дело. Насчет прикрытия не беспокойся — обеспечим, помним, что действовать вам придется днем да к тому же в районах с высокой активностью вражеских истребителей.
Я, конечно, понимал необходимость в сложившейся обстановке уничтожения наземных целей. Но в душе лежал горький осадок — ведь готовился, учился, желал бить врага в воздушных боях., а превращаюсь в штурмовика, к чему в общем-то привязанности не испытывал. Однако ничего не поделаешь, надо перестраиваться, обстоятельства, как говорится, выше нас.
Конец дня и весь вечер я, мои заместители и командиры звеньев затратили на разработку тактических приемов. При этом исходили из того, что, если тот или иной летчик или тем более командир звена не знает или не держит своего места в боевом порядке, не уяснил и не отработал маневров перед атакой, порядка самой атаки, сбора после нее и отхода от цели, на удачу рассчитывать не приходится. Вот и чертили мы различные варианты маневров, предлагали и отвергали, вновь спорили. Немало копий поломали над проблемой: как летать звеньям — тройками или парами? Большинство высказалось за пару как более маневренную боевую единицу.
— Да, но это относится к воздушному бою, а мы, похоже, вообще его вести не будем, — заметил командир звена лейтенант В. Я. Пастух.
— Трудно сказать, будем или не будем, — возразил ему старший лейтенант С. Е. Войтенко. — Исключить такую возможность нельзя.
Вспоминая сейчас все это давнее, думаешь: хоть мы и имели уже небольшой боевой опыт, но сколько еще оставалось неясных вопросов! Они возникали и в соединениях, и в подразделениях. Причем не только возникали, но и решались. Так, очень скоро в истребительных авиачастях ВМФ перешли на звенья из четырех самолетов, [26] а основной тактической единицей стала пара истребителей. Претерпела изменения устаревшая организационная структура эскадрилий и полков...
А тогда мы решили, что в первом вылете впереди будут следовать две пары И-16: я с Семеновым и Ручкин с Цыгановым; за нами на, удалении 150 — 200 метров — ударная группа И-15, возглавляемая Войтенко, а сзади нее и выше — группа прикрытия. Идущие впереди разведуют цель и своей атакой обозначают ее для ударной группы, которая тем временем перестроится в круг, и самолеты И-15 последовательно, прикрывая идущих впереди от внезапных атак истребителей противника, пикируют на цель. В первой атаке применяют бомбы, а во второй — пулеметный огонь. Сбор на отходе с построением в плотный боевой порядок. Наша с Ручкиным четверка после своей первой атаки усиливает группу прикрытия и вместе с ней сопровождает остальные самолеты до аэродрома посадки.
В коротком выступлении комиссар Пятницкий призвал всех летчиков проявлять больше смелости, инициативы и дерзости в бою.
Надо отдать должное старшему политруку Григорию Пятницкому, без устали работавшему в период формирования эскадрильи и подготовки ее к боевым действиям. Эрудиция, обаятельность и постоянное общение с летно-техническим составом позволили ему быстро сблизиться с каждым воином подразделения. Он сплотил партийную и комсомольскую организации, подобрал им достойных вожаков и постоянно нацеливал коммунистов на их авангардную роль в выполнении боевых задач.
Уже за полночь, получив доклад инженера о готовности самолетов, я сообщил оперативному дежурному авиагруппы о готовности эскадрильи к боевым действиям. [27]