Первые уроки
В конце января дивизия на автомашинах совершила марш из Москвы по Ленинградскому шоссе в район Осташкова. Часть имущества транспортировалась в эшелонах.
Сосредоточились в лесах юго-западнее Осташкова и на станции Черный Дор.
Мы ничего не знали о предстоящей операции. Лишь догадывались — готовится большое дело: одновременно с нами двигалось еще несколько гвардейских воздушнодесантных дивизий.
Чем ближе мы подходили к фронту, тем оживленней становилось движение войск. Дороги были забиты, на десятки километров растянулись колонны. Заносы на дорогах одерживали движение. Петр Иванович Ляпин нервничал, возмущался:
— Кто такую махину пускает по одной дороге? Этак и разбомбить могут в два счета.
Многим из нас, менее опытным, такая ошибка не представлялась страшной. Все рвались вперед.
Готовя десантников к боевым действиям, мы проводили большую работу с бойцами по воспитанию ненависти к врагу.
Отступая на Запад, гитлеровцы совершали массовые убийства, грабежи и насилия. Политуправление Северо-Западного фронта издавало специальные бюллетени о зверствах и насилиях захватчиков.
Бойцы и командиры Красной Армии получали множество писем от родных, проживающих на территории, освобожденной Красной Армией. В этих письмах раскрывалась страшная правда о фашистской неволе, они использовались [26] в нашей конкретной партийно-политической работе с бойцами по воспитанию ненависти к фашистским захватчикам.
Вот что, например, писала мать красноармейцу А. Козлову из деревни Ступино Ржевского района:
«Дорогой мой сыночек! Страшно вспомнить, что творили немцы в нашей деревне. Первым делом они принялись нас грабить. Угнали весь скот. В деревне не осталось ни одной коровушки. Выгребли последний хлеб. А нас оставили голодными.
Потом немцы, как звери, набросились на наших людей. Помнишь, сынок, соседок — девушек Катю и Дусю Томилиных? Их расстреляли немцы. И еще многие жители села — женщины, дети и старики — замучены.
Деревню немцы сожгли. Из 70 домов осталось всего шесть. Сожгли и наш дом. Я стала жить в бане, но немцы пришли и, как собаку, вышвырнули меня на улицу, а баню разобрали. И всю холодную зимушку я и мои соседи жили в окопе. Много умерло народу от мучений».
«Дорогой Саша, — писал товарищ фронтовика А. Фесенко из города Шахты. — Я должен тебе сообщить горькую весть — у тебя нет больше ни отца, ни матери. Фашистские кровопийцы зверски надругались над твоей семьей.
Какая-то продажная шкура донесла им, что вы, шестеро братьев, находитесь на фронте. Фашисты узнали и то, что у сестры Валентины муж генерал-майор авиации.
На второй день оккупации немцы забрали отца, мать и брата Петра. К вечеру гитлеровцы согнали на площадь всех жителей города. Туда же привели они под конвоем всех твоих родных. И началась дикая расправа.
Отца они поставили у виселицы и зверски мучили. Отрубили пальцы, сожгли бороду, выбили левый глаз, кололи штыками. Но ничто не смогло надломить железную волю старика. Гневные слова прокричал он фашистам: «Сыны у меня — орлы! Они придут к вам, подлюкам, могилу выроют, берегитесь!»
Но это еще не все, Саша! Когда стало совсем темно, к вашему дому привезли трупы замученных и зверски растерзанных твоих стариков и родных. Фашисты заставили сестру Анну внести трупы в дом, затем втолкнули туда и ее вместе с оставшимися в живых детьми и дом подожгли. Сгорели все...» [27]
Все подобные письма были размножены в типографии, раздавались по машинам в пути следования, использовались для работы с бойцами на привалах и остановках, разъяснялись агитаторами в группах и в индивидуальных беседах с красноармейцами. Все было подчинено одной задаче — создать высокий наступательный порыв, воспитывать жгучую ненависть к фашистским захватчикам.
Второй этап, от Осташкова, был еще труднее. Около четырех дней мы двигались пешком по заболоченной местности. Первый день прошел нормально. Но потом началась оттепель. Все промокли. Под ногами хлюпала вода. Снег растаял, а солдаты шли в валенках.
На второй день под вечер я догнал 5-й гвардейский полк. Вижу, идут М. Т. Полтавец — агитатор полка, комиссар батальона Н. Я. Саханков, еще два командира.
— Что это вы в хвосте?
Михаил Трофимович Полтавец, пожимая мне руку, ответил:
— Мы замыкаем полк, товарищ полковник. Ни одного отставшего пока нет, хотя люди спят на ходу. Час назад одного солдата подняли. Ткнулся в куст и заснул...
Меня особенно беспокоило, не обморозятся ли бойцы: оттепель обманчива.
Старый мой знакомый Борис Васильевич Шапошников, начальник медпункта, «успокоил»:
— Народ к морозу привычен. Я боюсь за другое — не начнется ли эпидемия дизентерии. Все пьют болотную воду...
Час от часу не легче!
Перебрались через реку Ловать у совхоза имени Крупской. На переправе Коломна прямо у первого дома я увидел подполковника Ивана Васильевича Изотова — заместителя командира по политчасти 3-й воздушнодесантной дивизии.
— Заходи, останавливайся, места хватит.
— Не могу. Нам Барские Кулики отведены. Да и нет смысла рядом с переправой остановку делать. Можно под бомбежку попасть.
Мы расстались.
Это было утром 23 февраля 1943 года.
В деревне Барские Кулики, в шести километрах от переправы Коломна, мы и разместились. Скромно отметили День Советской Армии. [28]
Неожиданно послышался гул. Волна за волной из-за леса прямо на переправу прошли немецкие бомбардировщики. Выше их — «мессеры». Вскоре послышались взрывы. Черная туча поднялась над лесом.
Важная переправа, через которую шли войска, оказалась совершенно неприкрытой ни зенитной артиллерией, ни истребителями.
После того как ушла последняя группа немецких самолетов, мы поспешили к реке: там оставались наши подразделения. Но, оказывается, они успели переправиться и уйти в леса севернее Коломны.
Гитлеровцы разбомбили штаб 3-й воздушнодесантной дивизии. Поселок на берегу Ловати был перепахан бомбами и сожжен дотла, мост через реку разрушен.
Первая бомбежка, первые потери!
— Вы правильно сделали, что увели свою дивизию дальше от дороги, в леса, — сказал мне командир 3-й гвардейской воздушнодесантной дивизии полковник Иван Никитич Конев. — А мы дорого поплатились за беспечность.
Среди убитых был и И. В. Изотов. Похоронили его здесь же, на берегу Ловати.
Наша дивизия, вошедшая в состав 1-й ударной армии, сосредоточилась в районе деревни Галузино. Началась подготовка к наступлению. Стал ясен оперативный замысел командования — планировалась операция по ликвидации так называемого «демянского плацдарма», который глубоко врезался в нашу оборону. Враг рассчитывал в удобный момент нанести отсюда новый удар в сторону Москвы.
Полтора года в этом районе шли кровопролитные бои. И теперь к основной группировке войск противника вел сильно укрепленный длинный и узкий проход, названный солдатами «Рамушевским коридором» (он начинался от населенного пункта Рамушево).
Демянский плацдарм (в поперечнике до 50 км и по переднему краю обороны до 200 км) обороняли 12 дивизий, главные силы 16-й немецкой армии, общей численностью до 70 тыс. человек. Внутри демянского плацдарма было до 7 дивизий. До 5 дивизий обороняли «коридор».
С октября 1941 года 16-я немецкая армия укрепляла этот участок фронта. Местность благоприятствовала созданию здесь противником мощной обороны. [29]
Планом Ставки Верховного Главнокомандования Красной Армии предусматривалось встречными ударами 27-й ударной армии (с севера) и нашей 1-й ударной армии (с юга) перерезать Рамушевский коридор и тем самым завершить окружение основных сил противника на демянском плацдарме.
Сейчас известно, что в дальнейшем планировалось развитие этого удара в северо-западном направлении силами мощной механизированной группы генерала Хозина, с задачей выхода в тыл 18-й немецкой армии.
Военные историки, я думаю, в деталях разберут операцию по ликвидации демянского плацдарма, дадут анализ наших ошибок и просчетов. Моя задача скромнее: рассказать о пережитом.
Оборона противника на пути нашего наступления состояла из хорошо оборудованных узлов сопротивления и системы опорных пунктов, сильно насыщенных огневыми средствами и инженерными заграждениями.
Приказом командующего 1-й ударной армией нашей дивизии была поставлена задача форсировать реку и овладеть населенными пунктами Вязки, Веревкино, Козлово, Жуково. На подготовку к наступлению отводилось пять дней.
Штаб дивизии расположился в сгоревшей дотла деревне Галузино в погребах, подвалах и наскоро вырытых землянках. Утром я отправился на НП узнать что-нибудь о противнике и его переднем крае.
На высокой сосне был оборудован НП — площадка со ступеньками. Влезли туда вместе с представителем штаба армии генералом Юрием Павловичем Бажановым (ныне маршал артиллерии). С площадки были видны немецкие позиции — снежные валы, облитые водой и превратившиеся в ледяные неприступные стены; полузанесенные снегом проволочные заграждения; пойма реки в бурых пятнах по снегу (это незамерзающие болота); деревень Веревкино и Вязки и в помине нет — сожжены.
Оборона немцев проходила по высокому и сухому месту. Наши же части сидели в болотах, и наступать надо было через низину, через реку.
— М-да... — вздохнул Бажанов. — Вязкое место. Тяжеловато придется вашей дивизии.
Как бы в подтверждение его слов на наши боевые порядки обрушилось более сотни «юнкерсов». Мы слетели [30] с наблюдательной площадки. Началась яростная бомбежка. С треском валились деревья. Генерал ахнул и схватился за живот. Потом отнял руку, и тут уж я ахнул. Осколок бомбы пробил на поясном ремне массивную медную бляху, пропорол полушубок. Но сила удара была ослаблена, и генерал отделался синяком на животе.
Случается на войне и такое везение!
Положение было нелегким: к переднему краю пришли только люди, а пушки, боеприпасы, продовольствие — все, что шло во втором эшелоне, в дороге отстало, часть артиллерии и боевого имущества еще разгружалась на станции Черный Дор — в ста километрах от переднего края.
В прорыв должна была, как я уже сказал выше, вводиться подвижная группа генерала М. С. Хозина. Многих ее частей не было, они тоже застряли в пробках на раскисших дорогах. Наши соседи слева и справа (3-я и 7-я гвардейские воздушнодесантные дивизии) едва успели выйти в исходные районы, не подтянув тылы.
Но боевой приказ командующего 1-й ударной армией генерал-майора Г. П. Короткова оставался в силе.
...Полки вышли на указанные рубежи. Командиры поставили задачи батальонам. Но было столько нерешенных вопросов, столько неясного в обстановке, что голова шла кругом. Генерал П. И. Ляпин, когда я зашел к нему в землянку, спросил:
— А ты уверен, что впереди нас действительно передний край немцев? Что-то подозрительно. Не оттянули ли они основные силы в глубину обороны, оставив здесь только прикрытие?
Эти сомнения имели под собой почву. Часть, которую мы сменили, практически разведки не вела. Нам же запретили провести разведку боем, чтобы не демаскировать себя. Странное решение. Немцы с воздуха видели все наши войска, ежедневно бомбили их. Какая уж тут маскировка?
Вскоре на НП дивизии прибыли командиры поддерживающих нас артиллерийских частей.
С горькой иронией слушали офицеры нашего штаба разработанный в армии план артиллерийской подготовки атаки. В нем было все предусмотрено — и артналеты, и ложные переносы огня. Не хватало «самой малости» — снарядов, артиллерии, знания системы обороны противника. [31]
А время торопило. Уже прибыли некоторые подразделения из подвижной группы Хозина — правда, без танков.
Ночь на 26 февраля я провел в 5-м полку. Командир полка подполковник X. X. Галимов доложил, что подразделения готовы к наступлению.
— Люди рвутся в бой! Завтра мы свою задачу выполним.
С 4-м полком в наступление шел начальник политотдела дивизии Г. Т. Зайцев, с 7-м полком — секретарь дивизионной парткомиссии И. Ф. Захаров.
Утром началась артподготовка. Черные разрывы взметнулись над немецкими позициями. Поднялась цепь наступающих. Зарокотали танки. Они подошли к нам лишь ночью, накануне боя. Танкисты не смогли осмотреть местность, наметить маршруты. Причем танки прислали нам американские, типа «Шерман» — неманевренные, с узкой колеей.
Едва танки подошли к пойме речки Парусья, как начались неприятности. Несколько машин застряло на болотистом берегу, другие начали искать обходы. Этим коротким замешательством сразу воспользовались немецкие артиллеристы.
Танки, потеряв скорость и маневренность, превратились в мишени.
На наших глазах неуклюжие «Шерманы» жарко горели. Кто-то из командиров, находящихся на НП, сказал с горечью:
— Вот уж никогда не думал, что хваленая Америка может такое барахло прислать нам.
Батальоны продолжали атаку без танковой поддержки.
К середине дня 4-й полк пробился на окраину деревни Вязки.
Майор Сахаров доложил, что продвинулся на пять километров, но впереди — заранее подготовленная и тщательно замаскированная оборона противника. Мы поняли, что подошли к подлинному переднему краю. Наша артиллерия била по позициям боевого охранения, а огневые точки в глубине обороны противника оказались неподавленными. Неоднократные попытки пробить оборону с ходу успеха не имели.
Наступление захлебывалось. Генерал Ляпин потребовал от артиллеристов подавить огневые точки. Но снарядов [32] было мало, и выполнить эту задачу наши артиллеристы не смогли.
До вечера дивизия пыталась пробить брешь в обороне немцев. Все тщетно. Противник хорошо просматривал местность и отлично пристрелялся. Гитлеровцы буквально засыпали минами и снарядами атакующих. Подразделения несли потери.
Командир дивизии приказал прекратить атаки, закрепиться.
Ночью части готовились к новому броску. Накормили людей. Солдаты быстро соорудили из снега укрытия, нару (?) или еловых ветвей. Уставшие засыпали под обстрелом.
Командиры полков за ночь уточнили обстановку. Генерал Ляпин поставил дополнительные задачи. Нам теперь предстояло, по существу, заново прорвать оборону врага, но уже без артподготовки. Комдив решил ввести в бой второй эшелон: 5-й полк.
На следующий день вновь завязался упорный бой. Десантники по глубокому снегу пошли в атаку. Враг яростно сопротивлялся, но мы все же преодолели первую траншею.
К полудню подвели итоги. Картина была неутешительная. Лишь в центре продвинулись на три километра.
Вечером я пришел в полк Галимова. Агитатор полка капитан М. Т. Полтавец рассказал мне о подвиге командира 1-го батальона капитана Мезенцева. Сегодня он дважды водил батальон в атаку. К полудню удалось захватить один из опорных пунктов севернее Вязков. Здесь его тяжело ранило в ноги. Мезенцева хотели отправить в тыл. Но началась немецкая контратака, и раненый комбат лег за пулемет. Когда фашисты ворвались в траншею и бросились к Мезенцеву, он взорвал себя и группу гитлеровцев противотанковой гранатой. Вдохновленные подвигом своего командира, десантники отбили контратаку гитлеровцев.
Ночью, когда я вернулся на НП, генерал Ляпин тихо сказал мне:
— Потери большие. Без артиллерии успеха нам не добиться. Я так и доложил в штаб армии.
Как раз в это время нам сообщили, что в расположение 5-го полка вернулась рота автоматчиков. Это подразделение накануне прорвалось в тыл к немцам. Комдив по телефону выслушал доклад командира роты капитана [33] Карокая. Выяснились важные обстоятельства: противник начал отвод своих частей из Демянска, спешно укреплял оборону Рамушевского коридора. Эти сведения были немедленно переданы в штаб армии.
Наши данные вскоре подтвердились. Немецкое командование, боясь окружения и разгрома, чувствуя угрозу и для ленинградско-волховской группировки, уже 17 февраля начало отвод своих войск из демянского котла. Прикрываясь сильными арьергардами и наращивая оборону Рамушевского коридора, гитлеровцы 21 февраля оставили Демянск и начали отход за реку Ловать, занимая заблаговременно подготовленный рубеж обороны по реке Редья.
Через несколько дней после кровопролитных боев нас сменила 250-я стрелковая дивизия. Вторую гвардейскую воздушнодесантную дивизию отвели в район Слугина. Наступили дни разбора минувших боев, надо было серьезно проанализировать причины неудач. Вскоре мы получили сообщение о том, что генерал П. И. Ляпин и начальник штаба дивизии полковник В. Н. Счинснович отзываются от нас.
Мы понимали, что дивизия не выполнила задачи. Сказались слабая подготовка и организация операции в целом. А немцы стянули сюда все что могли из-под Ржева и Великих Лук и даже из-под Ленинграда. Подвели нас и ранняя весна, распутица, непроходимые болота. К тому же воздушнодесантные дивизии, по существу, с ходу вступившие в бой, не имели никакого опыта боев в болотах. Нам, конечно, за Ловатью было очень тяжело воевать, но мы знали, что помогаем Москве и Ленинграду, оттягивая на себя значительные силы противника.
Вскоре пришел новый боевой приказ — дивизии сосредоточиться для наступления в лесу северо-западнее деревни Ляхново. Надо было взять Ляхново и перерезать шоссейную дорогу Холм — Старая Русса. Противник отводил по этой дороге основную группировку из Демянска. Надо было не дать ему уйти.
Начались ожесточенные бои.
Новый командир дивизии генерал-майор Илья Федорович Дударев большую часть времени проводил в полках. Дважды сам ходил в атаки. С особым вниманием мы следили за полком Галимова, который действовал на нашем правом фланге, на главном направлении. Ему ставилась [34] задача: форсировав реку Парусья, ворваться в Ляхново и перерезать шоссе.
Утром 7 марта после короткого артналета десантники Галимова преодолели реку и завязали бои на окраине деревни Ляхново. Несмотря на отчаянное сопротивление гитлеровцев, батальону, которым командовал Мирошниченко, к вечеру удалось захватить Ляхново и закрепиться. Ночью предстояло развить успех и выйти к шоссейной дороге. Однако сильная контратака противника опрокинула наши расчеты.
Часа в три ночи Галимов доложил, что после кровопролитного ночного боя гитлеровцы оттеснили батальон из Ляхново.
Я отправился в полк, попавший в тяжелое положение. Солдаты закрепились на окраине деревни. Мне доложили, что в ночном бою погиб замполит батальона капитан Саханков. Все очень жалели этого замечательного политработника. Но вечером следующего дня раненого Сахатшова подобрали у реки наши солдаты.
Уже готовя эту книгу, я получил письмо от полковника в отставке Н. Я. Саханкова. Вот что он рассказал в этом письме.
«Уже в полночь мы с командиром решили по очереди отдохнуть. Рядом с блиндажом находился погреб, туда первым пошел спать комбат. А уже потом спустился я и заснул как убитый. До этого не спал трое суток. Слышу, трясет меня кто-то. Оказалось, это связист Карликов. «Товарищ капитан, в деревне немцы», — говорит. Слышу — стрельба, крики, взрывы. Хотел было выскочить, но рядом — немецкие голоса.
Решение созрело мгновенно. Взял у Карликова противотанковую гранату и, высунувшись, метнул в группу солдат противника.
Выскочили мы сразу за взрывом. Отбежали в сторону, залегли. По нас открыли огонь. Отстреливаясь, поползли к реке. С трудом оторвались от преследования противника.
Почти у берега реки осколком мины убило Карликова, а меня ранило. Я пытался перетащить его, но лед на реке был слабым. А тут стало рассветать. Провалился и я в воду, едва вылез на берег. За рекой надо еще с километр пройти по глубокому снегу. Убьют, думаю, меня в поле. Зарылся в мокрый снег. Вечером пытался ползти к своим. [35] Но силы покинули, не мог двигаться. Вот в это время меня и подобрали наши солдаты».
Галимов был сам не свой. Неудачи, болезнь сделали его вспыльчивым. Человек он был горячий по характеру и сейчас мог пойти на неоправданный риск.
— Ты будь особо внимателен. Сейчас нельзя в отчаянии идти на любую крайность, терять голову и рисковать людьми, — посоветовал я заместителю командира полка по политчасти подполковнику Владимиру Георгиевичу Вырвичу.
Утром начался сильный минометный и артиллерийский обстрел, непрерывно налетали бомбардировщики противника. В роще, в которой находился полк, не осталось ни одного целого дерева. Переждав обстрел, я перебрался на НП дивизии. А через четыре часа сообщили о гибели Галимова.
Он поднял людей в атаку и погиб.
Можно было понять подполковника Галимова. Вот она, рядом деревня, за ней шоссейная дорога, по которой откатывается на Запад противник. Перерезать дорогу — значит выполнить задачу, закрыть горловину, отрезать ему пути отхода. Ради этого и повел командир в атаку своих солдат. И не его вина, что не смог полк дойти до заветного рубежа. Галимов сделал все что мог, но силы были неравными. Противник не жалел сил и средств, чтобы удержать Рамушевский коридор и вывести по нему свои войска из демянского мешка.
Вместе с X. X. Галимовым похоронили мы и секретаря дивизионной партийной комиссии майора И. Ф. Захарова. Он с десантниками 7-го полка отбивал контратаку, пошел в рукопашную схватку. Позиции удержали, а тяжело раненный Захаров тут же скончался.
Посоветовавшись, мы с Дударовым решили, что после гибели Галимова мне надо побыть в этой части.
Много внимания мы уделили работе с парторгами рот и их заместителями. Работа с молодыми коммунистами начиналась с выдачи партийного билета. Каждый вступающий в партию давал слово — высоко держать звание коммуниста. Часто тут же получал и партийное поручение.
В боевой обстановке трудно проводить собрания партактива, семинары или инструктажи. Работа с активом велась [36] главным образом индивидуально. Буквально каждого коммуниста в отдельности инструктировали (через ротных политработников и командиров), как надо решать практические вопросы. Например, что надо делать, чтобы солдаты не обморозились, особенно ночью; как сохранить лошадей. Приходилось искать ответ на сотни на первый взгляд мелких вопросов, которые (если их упустить из виду) оборачивались крупными неприятностями.
Постоянных своих помощников мы видели в активистах — коммунистах и комсомольцах, бывалых воинах. Обстрелянный солдат знает войну по боевому опыту, а коммунист в роте — это настоящий вожак воинов.
Молодое пополнение мы воспитывали на примерах героизма наших славных воинов-комсомольцев. Приведу только отдельные выдержки из листовок, рассказывающих о подвигах комсомольцев Северо-Западного фронта.
«...Первой вступила в бой рота молодого командира лейтенанта Куличева, которая занимала оборону на правом фланге полка. Фашисты шли по открытой долине скученно, во весь рост, пьяные. Бойцы Куличева открыли ураганный ружейно-пулеметный огонь. Особенно разителен был огонь пулеметчиков комсомольцев Умерова и Круша. Они сметали метким огнем фашистов. Несмотря на все свое звериное упорство, немцы не смогли продвинуться вперед. Тогда налетели фашистские бомбардировщики, которые с высоты 40–45 метров засыпали бомбами нашу линию обороны. Несколько минут стоял сплошной гул разрывов. В огне боев, сражаясь до последней минуты своей жизни, погибали бойцы и командиры, но не было сломлено их сопротивление. Новые атаки немцев снова отбиты с огромными для врага потерями...»
«...Сын эстонского народа заместитель политрука Арнольд Мери один с пулеметом сдерживал большой отряд противника, пытавшегося захватить штаб соединения. По лучив четыре серьезных ранения, Мери не отошел от пулемета до тех пор, пока не прибыло подкрепление и не отбили натиск врага...»
«...Фашистский танк мешал продвижению взвода, бутылок с горючей смесью под руками не было, из пулемета его не подобьешь. Но красноармеец Середа Иван Павлович нашел выход. Он незаметно подполз к вражескому танку, вскочил на него и сильным ударом топора согнул ствол пулемета. Танк вместе с экипажем был захвачен взводом. [37]
В другом бою Середа связкой гранат уничтожил еще один вражеский танк...»
«...Отряд действовал в тылу врага. Старший сержант Хаджи-мурза Заурбекович Мильдзихов подкрался к дзоту противника, автоматом и гранатой уничтожил засевших там фашистов; дзот замолк. Он вошел в блиндаж, уничтожил 9 обнаруженных там винтовок и один ручной пулемет, второй ручной пулемет взял с собой и возвратился к командиру с докладом о выполнении приказа. В этом неравном бою Мильдзихов уничтожил много гитлеровцев и был ранен в ногу. Несмотря на ранение, он вынес из тыла противника раненого сержанта Анашкина...»
Правительство высоко оценило боевые подвиги комсомольцев Мери, Середы, Мильдзихова, присвоив им высокое звание Героя Советского Союза.
В землянке у начальника штаба полка собрались командиры батальонов. Замполит полка подполковник Вырвич доложил о готовности выполнить боевую задачу. Мы с Вырвичем решили пойти в цепи батальонов, поднять солдат в атаку, вместе с ними ворваться в Ляхново.
Не скрою, это было не самое разумное решение. Обстановка не требовала, чтобы замполиты полка и дивизии поднимали батальоны в атаку, тем более что их командиры были на месте. Но нас можно было понять. Из армии требовали: взять укрепленный пункт. Нам казалось, что, разгромив немцев у села, мы нарушим всю систему обороны противника, выйдем к шоссе.
Ночью обошли оба батальона, сформированные из остатков полка, побеседовали с бойцами...
На рассвете подняли людей в атаку. Бегом, ведя огонь на ходу, бросились к окопам противника.
Фашисты открыли ураганный огонь. Падали раненые и убитые. Цепь атакующих редела. Но остановить нас было невозможно.
Я бежал в цепи атакующих, охваченный одним чувством — быстрее вперед, во что бы то ни стало ворваться в первую траншею противника и уничтожить его.
Рядом со мной бежал помначштаба полка старший лейтенант Петр Величко. Я. только потом узнал, что Володя Вырвич наказал ему ни на минуту, ни на шаг не отходить от меня. [38]
Но на войне всякое бывает. Величко был рядом со мной ранен осколком мины. И мне после атаки пришлось перевязывать его и выносить с поля боя.
Первый батальон ворвался в деревню. Но второй батальон трижды поднимался в атаку, и трижды противник прижимал его к земле. Поредевшие цепи залегли.
Роты закрепились на окраине Ляхново. Раненых отправили в тыл. Я приказал начальнику штаба прекратить атаки, позвонил на НП дивизии, подробно доложил о результатах командиру.
— Да, дела неважные, — обронил Дударев, выслушав мой доклад. — Давай приходи сюда, посоветуемся и доложим наверх.
За эти несколько дней комдив заметно осунулся, лицо посерело.
Когда я пришел на НП, Дударев пододвинул мне карту.
На ней было отмечено положение частей. Красные стрелы пересекали реку, болотистые низины и упирались в высоты. Лишь 5-й полк несколько выдвинулся вперед. Батальон соседнего полка, действующий на левом фланге, вышел в лесу к подножию одной из высот, встретил там сильное сопротивление и залег.
— Атакуем без артиллерийской подготовки, — сказал Дударев. — Поэтому и топчемся на месте. Отсюда и потери.
Я был согласен с командиром, и он доложил свои соображения командующему армией. Нам приказали закрепиться на достигнутых рубежах.
Следующая неделя прошла более-менее спокойно, если не считать беспрерывных обстрелов, бомбежек, контратак.
Так закончилась эта операция. Войскам фронта не удалось полностью выполнить задачу по окружению и уничтожению демянской группировки. Дивизии противника понесли значительные потери в живой силе и особенно в технике, но все же вышли из-под удара, не дали себя окружить в этом демянском мешке.
Чего мы не сделали, где ошиблись? Эти вопросы встали перед командирами и политработниками.
Много было объективных и субъективных причин нашей неудачи. Они сложны и многообразны. [39]
Вот к каким выводам пришли работники Генерального штаба, участвовавшие в этой операции:
«Основными причинами, которые серьезно препятствовали выполнению задачи в данной наступательной операции, были следующие.
Противник, находящийся длительное время в позиционной обороне, достаточно сильно укрепил ее в инженерном отношении, создав многополосную, стройную систему инженерных заграждений фланкирующего и косоприцельного огня ручных и станковых пулеметов, а также огня артиллерии и минометов.
Большинство опорных пунктов и узлов обороны противника были выгодно расположены в тактическом отношении, с хорошим круговым обзором и обстрелом всех подступов к ним. Инженерные сооружения (дзоты, блиндажи) в большинстве своем были достаточно прочны и неуязвимы от прямой наводки артиллерии, что давало возможность сохранять живую силу противника и противодействовать нашему наступлению. Преодоление такой обороны требовало большого количества сил и средств, особенно артиллерии для подавления прочных и глубоко эшелонированных инженерных сооружений.
В ходе боя противник организованно выводил свои части из демянского котла и срочно перенацеливал их на удержание Рамушевского коридора. Здесь для удержания узкого прохода немцы создавали большое превосходство в людях и технике, особенна на участках, где намечался прорыв линии фронта. Это давало противнику возможность не только упорно удерживать свои опорные пункты, срывать наше наступление, но и переходить в контратаки, чем еще больше сдерживалось наступление наших частей.
Своими мощными огневыми налетами противник наносил большие потери нашим войскам как в живой силе, так и в боевой технике, его авиация ежедневно, группами самолетов на небольших высотах, бомбила и обстреливала боевые порядки наших частей, особенно на направлении главного удара.
Огневая система противника, несмотря на неоднократную артиллерийскую подготовку, на большинстве участков оставалась неподавленной и в момент атаки наших подразделений, огневые точки противника продолжали оказывать упорное сопротивление.
В лесу артиллерийские и минометные батареи противника оставались не разведанными, наши атакующие подразделения нередко подвергались внезапному обстрелу.
Боевой состав большинства дивизий был малочисленный. В первые же дни боя наступающие части не в состоянии были с оставшимся боевым составом преодолеть тактическую глубину обороны противника. Командиры дивизий, имея небольшие резервы, не могли в достаточной степени повлиять на ход боя вводом мощных резервов там, где намечался успех наступающих.
Такое положение приводило к быстрому расходованию резервов армии, к частым перегруппировкам, к вынужденному пополнению боевого состава за счет изъятия людей из тыловых подразделений и частей»{1}. [40]
Кроме того, надо признать, что и у нас в дивизии, и у наших соседей, да и у соединения, которое мы сменили, очень слабо была организована разведка всех видов. Перед нашим наступлением немцы отводили основные силы в глубину обороны, а на переднем крае оставляли незначительное боевое охранение. Не зная истинного начертания переднего края противника, наша артиллерийская подготовка нередко проводилась только по боевому охранению, то есть по ложному переднему краю.
Много было и других причин наших неудач в этой наступательной операции.
И все же, несмотря на все эти трудности и неудачи, февральские и мартовские бои за Ловатью сковали крупные силы врага. Он понес большие потери и вынужден был оставить очень выгодный плацдарм. Наше наступление значительно облегчило положение Ленинградского фронта и самого Ленинграда. После ликвидации демянского выступа войска Западного и Калининского фронтов, не опасаясь удара во фланг, очистили от врага ржевско-вяземский плацдарм. Противник был отброшен на 130–160 километров. Угроза для Москвы была окончательно снята.
Вскоре нашу и другие десантные дивизии вывели в тыл.
Полки возвращались в Черный Дор на погрузку в эшелоны, люди шагали по воде и грязи — весенняя распутица размесила дороги.
Долго мы с Григорием Титовичем Зайцевым обсуждали итоги наших первых боев в болотах за Ловатью. Они были большой школой для всех командиров и политработников. Теперь мы видели недостатки в работе политотдела дивизии. Мы неправильно расставили свои силы, формально распределив работников по полкам и батальонам. По существу, в политотделе никого не осталось. Так партийно-политическая работа лишилась руководящего центра. Работники политотдела шли с батальонами и ротами, мы с ними подчас не имели никакой связи.
Партийно-политическая работа многообразна, а у нас она, по существу, сводилась лишь к личному примеру и к беседам накоротке.
По выходе из боев мы созвали работников политотдела дивизии. Пригласили замполитов полков и батальонов. Совещание проходило на окраине дотла сожженного немцами [41] села, в чудом уцелевшем сарае. За стенами завывал промозглый, холодный ветер. Желтый свет коптилки вырывал из глубины сарая исхудавшие суровые лица.
Совещание открыл Григорий Титович Зайцев.
— Решили собрать вас, — сказал он простуженным голосом, — чтобы уяснить, какие же следует сделать политработникам выводы из первых боев.
Он предложил товарищам высказаться. Разговор получился большим и нужным. Большинство высказываний были самокритичными. Товарищи не только говорили о просчетах, но и сразу же советовали, как их исправить.
Когда все высказались, поднялся Григорий Титович:
— Главное на войне — это люди. И люди нас не подвели, хотя раньше мы их учили воевать в тылу врага, а сражаться им пришлось совсем в иных условиях. Я согласен с товарищами, которые говорили здесь, что наши гвардейцы-десантники дрались мужественно, геройски, не щадя своей жизни. Но для нас, политработников, этого недостаточно. Политработники обязаны мыслить шире и видеть дальше, впереди новые бои. Нам надо определить, убедиться, правильно ли мы сами работали с людьми в бою, все ли сделали. Только на этой основе можно вести настоящую политработу с людьми, действенно и целеустремленно влиять на воинов в трудные моменты боя. И сейчас можно твердо сказать, что командиры и политработники везде были первыми вместе с воинами. Однако, к сожалению, некоторые из нас оказались не на высоте. В самом политотделе мы не совсем правильно расставили свои силы, особенно в начале боев. Работали в одиночку, разрозненно. Это ослабляло наше политическое влияние на ход боя.
Все должны извлечь серьезные уроки из этих боев. И еще раз прошу не забывать главного: политработа в бою — это работа с нашими золотыми людьми. Окружите их настоящей, большевистской заботой, поддержите их в трудную минуту, вдохновите на подвиг — они горы своротят. На земле нет большей силы, чем наш советский солдат: в этом мы убедились здесь, в тяжелых боях за Ловатью. [42]