Дошли!..
Чем ближе к Берлину, тем разнообразнее и плотнее становилось инженерное оборудование вражеских рубежей обороны. Минные поля, фугасы, проволочные заграждения, долговременные и деревоземляные огневые точки, надолбы, ежи, баррикады, противотанковые рвы перекрывали пути к фашистскому логову. И, [166] естественно, все напряженнее приходились работать и ранее предельно загруженным саперам.
В ходе боев генерал Глебов стремился выдвигать командный и наблюдательный пункты как можно ближе к передовой. Вот и сейчас он усадил в «виллис» начальника разведки Н. М. Жигалова, радиста и меня и приказал водителю ехать в сторону атакующих частей. Проехали поле, поднялись на небольшую высотку и тут же попали под артиллерийский обстрел. Пока, набрав скорость, проскочили за скат бугра, фашисты успели выпустить по нас несколько снарядов. К счастью, осколки пролетели над головами.
Наконец, теперь уже на полной скорости, домчались до окраины населенного пункта Еграрсдорф. Генерал приказал водителю притормозить у небольшого домика и вместе с нами поднялся на второй этаж. Открыли окна, осмотрели все вокруг и убедились, что ни местных жителей, ни наших войск здесь нет. А где-то рядом, за перелесками, гремел бой, рвались снаряды и мины, звучали автоматные и пулеметные очереди. Надо было срочно уточнить обстановку.
Приказав радисту выйти на связь с полками, генерал Глебов, расхаживая от окна к окну, продолжал рассматривать местность, вслушиваться в хорошо знакомую музыку боя.
— А вам не кажется, майор, — обратился он вдруг ко мне, — что самый отчаянный бой идет в той стороне, откуда мы приехали?
Да, мне тоже так показалось. Но в чем тут дело, сообразить никак не мог. Впрочем, решать эту загадку долго не пришлось: со стороны нашего тыла появилась большая группа солдат, неорганизованно, но быстро перемещавшихся в направлении к занятому нами домику.
— Так это же немцы! — воскликнул, оторвавшись от бинокля, майор Н. М. Жигалов.
— Точно! — подтвердил генерал. — Выходит, что мы на скорости через свои боевые порядки перемахнули и организовали НП во вражеском тылу. Будем считать это новым словом в тактике. А пока придется выкручиваться. Пронин, связь с каким-нибудь из полков есть?
— Командир 76-го у рации, товарищ генерал.
— Курносых! Курносых! — понеслось в эфир открытым текстом. — Поднажми, как только можешь. Сиди у фашистов на плечах, не давай ни на секунду остановиться. Потом поймешь, почему. — И все это ровным, спокойным [167] голосом, словно под окнами дети играли в футбол или двигались колонны физкультурников. А ведь из сотен обтекавших дом гитлеровских вояк кто-то мог обратить внимание на загнанный во дворик «виллис» или по какой-то причине просто заглянуть в дом. Случись это, и предвидеть дальнейшее развитие событий не составляло особого труда.
Но на этот раз удача оказалась на нашей стороне. Вслед за отступавшими гитлеровцами показались советские воины. Они рвались вперед с таким ожесточением, что фашистские солдаты, пытаясь оторваться от преследования, перешли в бегство. И буквально через минуту после того, как мимо дома промелькнула последняя ядовито-зеленая шинель, во двор вбежали наши автоматчики...
На рассвете следующего дня передовые подразделения дивизии вышли к окраине Фридрихсхагена. Инженерная разведка вскрыла мощную систему оборонительных сооружений в самом городе и на подступах к нему. На основании этих данных командир дивизии принял решение нанести по Фридрихсхагену одновременно удары с фронта и с тыла.
Саперы капитана Соловых обезвредили минновзрывные устройства перед рвом, заложили у его краев сосредоточенные заряды и, подорвав их, создали проходы для танков.
В 10.00 начался штурм. Под прикрытием артиллерийского огня саперы выдвинулись к заграждениям, поставили дымовую завесу, проделали в минном поле проходы и наша пехота ворвалась в первую траншею.
Тем временем подразделения 76-го стрелкового полка обходным маневром вышли в тыл противника и нанесли по нему неожиданный удар. Гитлеровцы, почувствовав, что нависла угроза окружения, оставили город.
Вплотную к городу подступало обширное, окаймленное лесом озеро Гросс Мигель, протекала река Шпрее (Шпре). И пока саперы роты Соловых обезвреживали минновзрывные заграждения, остальные, получив приказ комдива на форсирование реки, приступили к подготовке переправочных средств.
Откровенно говоря, для меня задача на форсирование Шпрее оказалась несколько неожиданной — ведь пока дивизия наступала вдоль озер и рек, и скорой переправы не предполагалось. Разумеется, и комдив понимал, что саперы поставлены в трудное положение, но по лаконичности [168] приказа мне показалось: он был уверен в успешном выполнении этого задания. Не смутил его и мой доклад, что подручных переправочных средств у нас крайне мало.
И снова, как это было не раз, саперы разыскали дюжину рыбачьих лодок, бочки из-под горючего, бревна и доски для сборки плотов. А как распорядиться всем этим хозяйством, мы уже хорошо знали.
В самый разгар подготовительных работ из штаба инженерных войск пришла хорошая весть: в дивизию к утру прибудут 40 амфибий из тех, что мы получали тогда по ленд-лизу.
И вот с рассветом химики на большом участке берега зажгли дымовые шашки. Легкий ветерок, дувший в сторону противника, смешался с желто-сизым дымом и затянул кисеей водную гладь. Лодки и два легких плота с десантниками отчалили от берега и растворились в мутной пелене. Обнаружив дымовую завесу, противник тотчас открыл по району задымления неприцельный огонь, который сколько-нибудь заметных потерь десантникам не причинил. 76-й стрелковый полк, преодолев реку, двинулся в сторону предместья Берлина Кёпеник (Кёпеникк).
А 83-му стрелковому полку, который все еще возглавлял полковой инженер И. Ф. Щетинин, комдив приказал погрузиться на прибывшие в наше распоряжение автомобили-амфибии, с ходу выйти к реке Даме, преодолеть ее и захватить плацдарм в тылу гитлеровцев.
Не знаю, как кому, а мне, еще не имевшему дела с такой техникой, переправа на этих машинах показалась необыкновенно красивой. Амфибии напоминали виденную ранее в мечтах новую боевую технику, позволявшую увереннее, с меньшими потерями громить врага. Наверное, такие мечты были свойственны и танкистам, и летчикам, и артиллеристам, и пехотинцам, стремившимся получить более мощные и эффективные технические средства, чем имели сами, а тем более враг. А сейчас...
Четыре десятка новеньких амфибий дружно сползли по отлогим спускам к реке и, оставляя за собой перехлестывающиеся волны, поплыли между султанами вздыбленной разрывами снарядов воды к противоположному берегу, где воины высадились, не встретив сколько-нибудь серьезного сопротивления противника.
А вот 74-й гвардейский стрелковый полк, переправлявшийся несколько правее, подвергся жестокому обстрелу, причем снаряды и мины поражали не только десантников, [169] но долетали и до района посадки, которой руководил командир полка полковник Н. П. Шведов. Один из вражеских снарядов взорвался недалеко от полковника, и он как подкошенный упал на землю. Когда к нему подбежали боевые друзья, он скользнул по их лицам угасающим взглядом и замер. Так жестокая, кровавая война вырвала из строя еще одного боевого командира...
Выйдя к Кёпенику, бойцы 76-го стрелкового полка устремились к уцелевшему мосту, чтобы не дать противнику его разрушить. Опередившие всех воины полкового саперного взвода заметили бежавшую у края настила струйку голубого дымка и успели лопатами перерубить бикфордов шнур буквально за несколько мгновений до взрыва. Когда мне доложили об этом, я невольно подумал, что, не окажись впереди атакующих специалистов минновзрывного дела с их профессиональными знаниями, навыками и, если угодно, чутьем, мост наверняка взлетел бы в воздух, стрелки понесли бы дополнительные потери, а их продвижение вперед резко замедлилось. И совершенно справедливо командир части подполковник П. Д. Курносых представил отличившихся при этом саперов — рядовых Данекина и Бублика, сержанта Соловьева к государственным наградам.
К вечеру дивизия заняла Иоганнисталь и вышла к Тельтов-каналу, оказавшемуся, вопреки не внушающему особого беспокойства названию «канал», серьезным препятствием. Глубокий, с крутыми, труднопреодолимыми для войск и боевой техники берегами, он выглядел громадным бетонным желобом, втиснутым глубоко в землю. Мост через канал в полосе действий дивизии гитлеровцы успели подорвать.
Саперы под командованием капитана Тонкошкура начали привычную работу по подготовке десантных лодок, другая группа собирала деревянные элементы для ремонта подорванного моста. Все было давно отлажено, дело шло споро, без излишней суеты и непредвиденных задержек. Такие бы навыки да в начале войны!
Как только изо всех подразделений поступили доклады о готовности, наша артиллерия открыла огонь, под прикрытием которого началось форсирование канала на плавсредствах и оборудование разрушенного моста для переправы пехоты.
Казалось, все шло как по-писаному — и вдруг сообщение: осколком снаряда тяжело ранен заместитель командира саперного батальона гвардии капитан М. Ф. Тонкошкур! [170] Как же так? Пройти столько огненных фронтовых дорог, вырасти от рядового до капитана и пасть буквально в канун Победы у самых стен фашистского логова — Берлина... Неужели не доживет он до долгожданного дня полного разгрома ненавистного врага, торжества нашего правого дела? В тот момент ответить на такой вопрос было некому. А несколько часов спустя в короткой передышке между боями ведущий хирург медсанбата Г. А. Жуков, срочно оперировавший моего боевого друга, скажет:
— Будет жить. Но на сантиметр-другой в сторону — и осколок прошил бы сердце. Не видать бы нам тогда Михаила Федоровича Тонкошкура...
Но это будет позже. А пока саперы не только залатали разрушенный мост, по которому устремилась вперед пехота, но и навели понтонный для переправы артиллерии. Их сноровистые действия помогли с ходу захватить пригород Берлина Бритц, хотя сопротивление гитлеровцев с каждым шагом ощутимо усиливалось, угрожающе росли и потери. Поскольку схватки теперь все чаще проходили в населенных пунктах и в преддверии боев в самом Берлине, в полках вновь были сформированы штурмовые группы, в состав которых включили и саперов. Резко изменился «распорядок дня» — бои теперь шли круглосуточно. Вот в такой обстановке не скажу что ворвались, хотя это слово так и просится на язык, а скорее проникли, протиснулись сквозь огонь, оборонительные сооружения, через завалы в столицу гитлеровского рейха, где заборы и стены пестрели отчаянным призывом «Берлин был и останется немецким», а из раскрытых или выбитых окон домов свешивались, купаясь в густом дыму пожарищ, белые флаги капитуляции.
Вот уже остался позади окруженный домами и предприятиями огромный аэродром Темпельхоф. Выйдя на летное поле, чтобы проконтролировать ход его разминирования, майор Малашкевич, капитан Хитров и я встретили И. Ф. Щетинина и первым делом от души поздравили его с награждением орденом Красного Знамени и присвоением воинского звания капитан.
Иван Фатеевич рассказал, как возглавляемый им полк, форсировав на автомобилях-амфибиях Шпрее, с боем прорвался через редкий лесной массив, вышел к реке Даме, с ходу преодолел ее и занял плацдарм.
— Впервые я по-настоящему на практике ощутил справедливость известного тезиса, что современная война [171] — это война машин, — добавил он. — Впрочем, управляет ими, берет от них все, на что они способны, все-таки человек.
С этим, особенно последним, нельзя было не согласиться. Во всяком случае, капитан И. Ф. Щетинин наглядно продемонстрировал и командирскую зрелость, и боевое мастерство, и личную отвагу...
А бои в городе с каждым часом становились все более напряженными. Медленно продвигаясь вперед, части дивизии вышли к каналу Ландвер — последней водной преграде на нашем боевом пути, форсировали его и с тяжелыми боями 29 апреля пробились к парку Тиргартен, где сквозь нежно-зеленую молодую листву деревьев разглядели угрюмое, задымленное здание рейхстага, справа, неподалеку от него — Бранденбургские ворота, а слева, за широкой Унтер-ден-Линден — оперный театр. Его-то 30 апреля и взяли штурмом поддержанные саперами воины 76-го гвардейского стрелкового полка. Когда оборонявшие театр гитлеровцы капитулировали и покинули здание, саперы обнаружили в нем несколько замурованных мощных фугасов, которые тут же были обезврежены.
Первомайский праздник мы, саперы, провели за разминированием различных объектов в районе, занятом дивизией. Где-то рядом еще стоял неумолчный грохот боя, остатки берлинского гарнизона отчаянно сопротивлялись, словно не понимая, что обречены, что война гитлеровской Германией проиграна окончательно и бесповоротно.
Но пока еще стреляли, пока еще гибли наши боевые друзья. Не окончится война для саперов и с последним орудийным выстрелом, последней вылетевшей из ствола пулей. Они еще долго будут сражаться с затаившейся, «законсервированной» смертью, и не один из них станет ее жертвой под мирным небом...
Они прогремели, те последние выстрелы, в поверженной столице фашистского рейха, после того как в ночь на 2 мая 1945 года командующий обороной Берлина генерал Г. Вейдлинг отдал приказ о безоговорочной капитуляции его гарнизона. Правда, воцарившаяся в городе тишина еще не стала повсеместной, еще катилась наша танковая лавина на помощь восставшей Праге. Но здесь, в Берлине, советские воины, заполнившие разбитые, закопченные улицы и площади, уже полной грудью вдыхали теплый весенний воздух и с их лиц не сходили счастливые улыбки людей, прошедших через огненные годы и километры, преодолевших немыслимые тяготы самой кровопролитной [172] в истории человечества войны и одержавших в ней победу.
Конечно, и мы, саперы, постарались осмотреть некоторые достопримечательности Берлина, расписались на стенах рейхстага, и не только на них. С каждым днем все больше появлялось в городе табличек, надписей на стенах домов «Проверено. Мин нет» и подписей под ними людей, многие из которых уже известны читателям этой книги. Саперы оставались на боевой вахте и не сразу уйдут с нее даже после незабываемого дня Победы...
Разумеется, это была уже не такая адская работа, как на простреливаемой насквозь «нейтралке», на ощупь, в кромешной тьме, когда неосторожное движение или опрометчивый шаг могли отозваться шквальным огнем в упор. Теперь условия да и настроение были совсем другими, все делалось обстоятельно, спокойно, со своего рода гарантией, что там, где прошли советские саперы, о войне уже не напомнят никакие «сюрпризы», там больше не прольется ничья кровь. И приятно было сознавать, что именно мы, саперы, как бы демонтировали последние детали чудовищной машины уничтожения людей.
Впрочем, один отголосок войны вскоре докатился до нас, но такой, что доставил радость и вызвал гордость. Здесь, далеко от матери-Родины, мы с особым чувством благодарности к ней восприняли весть о том, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 11 июля 1945 года 24-й отдельный гвардейский саперный батальон за мужество, проявленное в боях с немецко-фашистскими захватчиками, награжден орденом Александра Невского.
Осень сорок пятого... Убыл на учебу наш боевой комдив В. С. Глебов, а к новому месту службы — Д. П. Никашин. Менялись командиры полков и батальонов, уезжали домой ветераны минувших сражений, в том числе и саперы...
Прощальное построение. Замер в строю саперный батальон. Одни воины направлены на учебу, другие получили новые назначения, а большинство возвращается к мирному труду в родные города и деревни. Всматриваюсь в сосредоточенные лица гвардейцев — фронтовых побратимов, с которыми делил радость побед и горечь утрат на долгой дороге войны. Теперь пришел час расставания. Вот они — майор С. Н. Иванов, капитаны А. В. Кирдин и В. А. Хитров, старший лейтенант Д. К. Мартынюк и младший лейтенант И. К. Жеведь. Плечом к плечу стоят В. М. Казаков, А. П. Зотов, Д. С. Осканян, Л. А. Самохвалов, [173] С. И. Попов и другие, внесшие свой посильный вклад в общенародное дело — разгром ненавистного врага.
Спасибо за подвиг ваш бессмертный, за то, что не знали страха в борьбе. Многих, очень многих бесстрашных воинов потеряли мы в тяжелых битвах. Навсегда, до последнего дня жизни сохраним о них светлую память.
Счастливого вам пути на Родину, боевые товарищи!
...После окончания Великой Отечественной войны минули десятилетия. На местах былых сражений, в воинских гарнизонах поднялись на постаменты танки, орудия, самолеты, в честь советских воинов-победителей воздвигнуты мемориальные комплексы. Но редко увидишь на этих памятных сооружениях атрибуты великих тружеников войны — саперов. Разве что напомнят иногда о них сохранившаяся где-то полузасыпанная, заросшая кустарником и травой траншея, обвалившиеся блиндаж или землянка, построенные в свое время руками саперов и спасшие жизни многим нашим воинам. И все же нет сомнения, что если не в рукотворных сооружениях, то в памяти фронтовиков — танкистов, артиллеристов, летчиков, пехотинцев — живет благодарность к тем, кто солдатским потом и кровью создавал рубежи, первым поднимался с них в наступление и последним покидал в обороне. А уж для самих саперов — ветеранов войны память об их ратном труде негасима, ибо тысячи километров отрытых их руками траншей пролегли не только по земле, но и по их сердцам...
Многих из тех, кто сквозь огненные метели дошел до Победы, уже нет в ветеранском строю. И каждый ушедший из жизни фронтовик унес с собой целый мир невысказанного, не переданного потомкам, наследникам боевой славы отцов. И если современный читатель, ознакомившись с этими воспоминаниями, узнает что-то новое для него о вкладе саперов в дело победы над врагом, оценит по достоинству подвиги названных здесь людей, возьмет в пример себе героев минувших сражений, автор сможет считать свой долг перед живыми и павшими однополчанами выполненным.