Штурмуя бастионы
После того как, потерпев поражение в городе, гитлеровцы отошли к крепости, в войсках развернулась подготовка к ее осаде и штурму. Что скрывать, волновались. Ведь подобных сооружений воинам нашего соединения брать еще не доводилось. Как-то получится? Вдруг не справимся, не учтем чего-то, таившегося в загадочных казематах, построенных по всем правилам фортификационного искусства. Но ведь искусства-то не нашего! Пока же мы знали, что цитадель — старинная крепость, окруженная рвом с отвесными кирпичными стенами глубиной 5–7 метров и такой же ширины. Внутренняя стена — своего рода фасад двухэтажного каземата со множеством амбразур, расположенных уступами и обеспечивающих огневое взаимодействие пулеметных установок. Цитадель включала четыре равелина с боевыми казематами на 5–6 амбразур каждый и четыре редута, причем казематы, крепостные башни и другие сооружения соединялись между собой подземными ходами. И наконец, крепость имела два выхода — Северный и Южный — с массивными металлическими воротами.
19 февраля вечером поступил приказ: вывести саперный батальон в район старого кладбища у южной части цитадели, где сосредоточился 74-й стрелковый полк Н. П. Шведова. И уже в ночь на 20 февраля Н. П. Шведов, С. Г. Шабанов и я провели рекогносцировку, обследовав главным образом ров и стену каземата, после чего обсудили и наметили порядок действий в начальной стадии штурма. Личному составу выделенных для этого подразделений было приказано готовить канаты, шесты, веревочные и жердевые лестницы.
Гитлеровцы, судя по вялой перестрелке, не проявляли [155] особого беспокойства, полагаясь, видимо, на неприступность крепостных сооружений.
Дивизионный инженер Шабанов принял решение завалить участок рва бревнами и обеспечить переход по завалу боевой техники. Ответственными за это назначили капитана А. В. Кирдина и старшего лейтенанта Д. С. Ефименко. Для подноски бревен выделили бойцов тыловых подразделений саперного батальона.
Повышенная активность в нашем расположении не осталась без внимания вражеских наблюдателей. Гитлеровцы усилили обстрел подступов ко рву. Появились раненые среди бойцов и помогавших нам добровольцев из местных жителей. Поэтому от помощи гражданских лиц пришлось отказаться, тем более что и без их участия подготовка к броску проходила без сбоев. В это время меня разыскал посыльный и передал распоряжение явиться к генералу В. С. Глебову.
Заметно расстроенный комдив сообщил мне, что майор Шабанов ранен разрывной пулей и отправлен в медсанбат. В связи с этим обязанности дивизионного инженера возлагаются на меня. В моем подчинении оставался и саперный батальон.
Нелегкое дело свалилось на мои плечи. Но переживать, раздумывать некогда. Начал с того, что не успел завершить Шабанов — вместе с Тонкошкуром, Хитровым и полковыми инженерами доработали плановую таблицу инженерного обеспечения штурма крепости, после чего, поручив Тонкошкуру и Хитрову контроль за выполнением подготовительных работ, снова направился к командиру дивизии, но генерала Глебова на КП не застал — по состоянию здоровья он временно передал командование генералу М. И. Дуке. Я доложил ему о прибытии пополнения — роты корпусного саперного батальона и о том, что поставил ее на подготовку подрыва крепостной стены, представил отработанный план, который и был утвержден.
К этому времени взвод Жеведя сосредоточил у рва бронеплиты и проволоку для ослепления амбразур, взвод младшего лейтенанта Легких подтянул туда емкости с горючей смесью, а взвод Мартынюка — склад фаустпатронов. Воины взводов Соловых и Голомидова помогали пехоте заготовлять все необходимое штурмовое имущество, саперы роты Прохорова изготовились для сооружения перехода через ров...
И вот грянула мощная артиллерийская подготовка, [156] задрожала и застонала земля. Ружейно-пулеметный огонь хлестнул по темным амбразурам казематов, в бетонный ров полетели дымовые шашки. С НП хорошо было видно, как первая волна пехотинцев рывком проскочила к самому краю рва и, используя заготовленную оснастку, наши воины буквально посыпались в него, исчезая в клубах едкого дыма.
Чуть ли не все амбразуры крепости заискрили вспышками пулеметных очередей. Атакующие подразделения несли большие потери. Но те, кто оставались невредимыми, приставляли лестницы ко внутренней стене и стремительно карабкались наверх, где тоже бушевала огненная метель. Но вот уже на той стороне заалел один флажок, за ним второй, третий... Где-то среди тех отважных воинов и саперы-разведчики, возглавляемые старшиной Семеном Поповым. Они приступили к работе: используя веревки и лестницы, переправили через ров бронелисты, прикрепили к ним проволоку и теперь спускали сверху на амбразуры, выводя их из строя одну за другой. Вскоре во рву и над ним образовалось непростреливаемое пространство и через этот конус к редутам устремилась штурмующая пехота.
Как только завязались бои на редутах, настала очередь действовать саперам старшего лейтенанта Соловых. Совместно с корпусными саперами они быстро установили во рву козловую опору, уложили на нее прогоны, поперечины, настил и колесоотбои. Мостовой переход вступил в строй!
Перебравшись через ров с помощью жиденькой, ходуном ходившей под ногами штурмовой лестницы, я вместе с Мартынюком, Дубровиным и Сакериным разыскал и обследовал отверстие вытяжного устройства редута. Дал указание саперам забросать его тротиловыми шашками, залить соляркой и поджечь. Сказано — сделано. И вот из отверстия повалил густой черный дым, затем откуда-то из глубины послышался взрыв, еще два. Как все это выглядело внутри — неизвестно, да и гадать недосуг; перед саперами стояла первостепенная задача взорвать внешнюю стену рва, обеспечить танкам проход через него и далее к центральной части крепости.
Зашел к корпусным саперам. Они уже подготовили шурфы, заложили мощные заряды, оборудовали подрывную станцию и вели проверку электровзрывных сетей.
— Все готово, товарищ гвардии майор, — доложил капитан. [157]
Теперь настала пора открывать Южные ворота. Как и было задумано, капитаны Хитров и Кирдин, старший лейтенант Мартынюк, сержант Ушаков, рядовой Пухов, вооружившись фаустпатронами, поочередно посылали в ворота кумулятивные гранаты, пока полуразрушенные створки не распахнулись настежь.
Наступила ночь. Объявил корпусным саперам время взрыва — ровно в полночь. А тем временем наши пехотинцы уже ворвались на территорию цитадели. Решительный штурм редутов вынудил гитлеровцев заблокироваться в казематах, задраить, как говорят моряки, все входы в них массивными чугунными дверями. Из этих убежищ их еще предстояло выбивать, причем открыть автоматчикам путь в подземный лабиринт крепости обязаны были саперы.
В соответствии с планом создали три группы, возглавляемые капитаном Хитровым, старшими лейтенантами Соловых и Тонкошкуром. Саперы приступили к уже проверенному на практике разрушению входных дверей в казематы с помощью фаустпатронов. Одновременно, дополнив арсенал средств противотанковыми минами и ящиками с тротилом, разрушали одну за другой перемычки между крепостными сооружениями. В образовавшиеся бреши немедленно врывались автоматчики и завершали дело. Шаг за шагом бойцы вгрызались в, казалось бы, неприступную оборону крепости и наконец пробились во внутренний крепостной ров.
В 23.00 еще раз напомнил командирам полков о предстоящем взрыве. Сверили часы. Доложил комдиву о готовности к выполнению задания. Теперь как будто все в порядке. Можно присесть на край койки, немного расслабиться...
Очнулся от энергичного похлопывания по плечу. Открыл глаза и увидел рядом генерала Дуку.
— Выйди, инженер, посмотри, что там твои подчиненные натворили.
Первая мысль: «Неужели что-то не так?» С ней выскакиваю в ночную темноту, бегу к крепостному рву и не сразу понимаю, в чем дело: повсюду груды битого кирпича, глыбы земли. Стена разрушена до самого основания, и ее «бренные останки» завалили ров. Путь танкам открыт. Уму непостижимо, как все это я ухитрился проспать!
Взревели моторы, и первый танк, уминая рыхлый грунт, прополз по осыпи, а затем набрал скорость, ворвался [158] во внутренний двор и открыл огонь по амбразурам укреплений внутренней обороты. Вскоре к нему присоединились другие танки. И вот уже при штурме одного из казематов противник выбросил белый флаг. В плен сдались несколько гитлеровских офицеров и до трех сотен немецких солдат. А 23 февраля 1945 года капитулировал и весь гарнизон крепости. Из подземелий выходили заросшие щетиной гитлеровцы, бросали оружие, выстраивались в колонны и следовали по определенному для них маршруту через Южные ворота крепости. Сдался в плен и комендант крепости генерал Матерн, оказавшийся неожиданно для нас столь же невзрачным, как и все его помятое войско.
Так завершился один из трудных этапов борьбы за освобождение Польши. И в тот же день, подчиняясь приказу, саперный батальон двинулся на запад. Вокруг стояла звенящая тишина, нарушаемая лишь добрыми напутствиями, здравицами в честь Красной Армии-освободительницы, которыми тепло провожали нас высыпавшие на улицы жители Познани.
Пока завершались бои в цитадели, войска 8-й гвардейской армии форсировали реку Одер (Одра) и расширяли занятые на том берегу плацдармы.
На третий день марша я остановил колонну у щита с крупной надписью: «Вот она — фашистская Германия!» Трудно выразить чувства, охватившие душу. Наконец-то после долгих тяжелых боев, понеся безвозвратные потери, дошли бойцы до границы тысячелетнего рейха. Нет, не дала история гитлеровскому фашизму расползтись по всей планете, завоевать мир на века. Нашлась на силу еще большая сила — наше социалистическое государство, наш советский народ и его Вооруженные Силы. И вот уже очищающий вал возмездия докатился до фашистского логова.
У границы устроили привал, и как-то сам по себе завязался разговор по душам. Вспоминали пройденный путь, старались заглянуть в будущее, в уже недалекое мирное время. Что ж, теперь можно было помечтать и об этом. Но пришлось напомнить, что расслабляться пока нельзя ни на минуту, что фашизм еще не добит и впереди нас ждут тяжелые, кровопролитные бои.
В ответ на прозвучавшее в некоторых высказываниях желание жестоко отомстить немцам за принесенные нашему народу страдания я постарался как можно убедительнее объяснить, что нельзя кровавый гитлеровский [159] режим — детище немецкого и международного империализма отождествлять с немецким народом, который и сам стал жертвой нацизма. Поэтому каждый из нас должен не только помнить, но и проникнуться внутренним убеждением, что мы вступаем на немецкую землю с благородной задачей — навсегда избавить человечество от коричневой чумы, открыть путь к свободе всем народам Европы, в том числе и немецкому.
Сознаюсь, испытал чувство удовлетворения, когда убедился, что все, кто участвовал в беседе, поняли и поддержали меня, пообещали сражаться до победы, не уронив чести и достоинства воина Красной Армии...
И вот идем мы по асфальтовой глади дорог, обсаженных плодовыми деревьями, минуем небольшие фольварки с остроконечными крышами под красной черепицей.
Ближние к немецкой границе селения почти безлюдны, заметно потревожены войной, — видимо, гитлеровцы здесь еще оказывали упорное сопротивление. А дальше все чаще стали попадаться совсем целехонькие, где о войне, а вернее, о сложившемся на фронте положении напоминали лишь вывешенные на каждом доме белые флажки — знаки капитуляции. Правда, пока еще только местной.
На восточном берегу Одера наш батальон пополнился молодыми, в большинстве своем еще не нюхавшими пороха бойцами, с которыми сразу же я, замполит майор Иванов, только что получивший это воинское звание, командиры рот и взводов провели беседы, рассказали о делах гвардейцев, наших боевых традициях, определили, кто из них и в какой первоочередной помощи нуждается. Тогда же провели партийное собрание с повесткой дня «Особенности инженерного обеспечения боевых действий дивизии на последнем этапе войны». Как видно, сама формулировка повестки дня отражала нашу твердую уверенность в том, что близок и неотвратим день окончательного разгрома врага. Эта мысль прозвучала и в выступлениях коммунистов Жеведя, Соловых, Колкуна, Дубровина, Чипезубова, Хитрова...
Учитывая, что в батальоне прибавилось молодежи, выкроили время на проведение и комсомольского собрания, где обсудили задачи воинов-комсомольцев в предстоящих битвах с фашизмом. Порадовало, что не только бывалые воины, но и новобранцы рвались в бой, стремились внести свой вклад в грядущую победу над врагом.
Передав командование саперным батальоном своему [160] преемнику — майору Малашкевичу и поблагодарив дорогих мне саперов за самоотверженную службу Родине, проявленное в боях мужество, дружбу и взаимную выручку, я 5 марта переправился через Одер на плацдарм, где сразу же получил указание вернувшегося в строй командира дивизии генерала В. С. Глебова о выделении саперов для помощи артиллеристам в сооружении ложных позиций. Благо, дело знакомое, да и с подручным материалом особых затруднений не возникло. Так что быстро «срубили» несколько батарей со всеми ложными атрибутами их жизнедеятельности. И, кажется, это единственная ситуация, когда испытываешь удовлетворение, наблюдая, как подвергаются уничтожению результаты твоего труда. А именно такое чувство испытывали мы, саперы, когда немецкие самолеты остервенело бомбили рукотворную «липу». Потери же у наших артиллеристов заметно сократились.
Но, конечно, не только этим были заняты саперы на плацдарме. Тем временем саперы Мартынюка построили новый наблюдательный пункт дивизии из двух комнат с бревенчатым перекрытием в пять накатов, надежной земляной обсыпкой и тщательной маскировкой. Проявив немало выдумки, они оборудовали подземную часть НП системой стекол, благодаря которой там в дневное время не требовалось искусственных источников света.
— Ну и выдумщики, ну и молодцы! — похвалил саперов комдив. — Так раньше не строили. Передайте им мою благодарность.
Не знаю, по какому поводу, но на следующий день к нам прибыл командующий 8-й гвардейской армией генерал-полковник В. И. Чуйков. Он внимательно осмотрел НП и отдал распоряжение развернуть тут передовой наблюдательный пункт армии.
— Вот и хорошо, — сказал комдив, когда командующий уехал. — Я-то ведь собирался развернуть НП поближе к передовой. Место его расположения укажу дополнительно, после рекогносцировки.
13 апреля дивизия передала занимаемые позиции другим частям и вышла в район Альт-Тухебанд. В ночь на 14 апреля дивизионные саперы проделали проходы в заграждениях противника и пехотинцы решительной атакой выбили его из этого сильно укрепленного опорного пункта. Однако группа вражеских автоматчиков, засевшая в стоявшем на отшибе толстостенном кирпичном здании, продолжала оказывать отчаянное сопротивление, [161] для подавления которого была выделена рота старшего лейтенанта К. П. Соловых. Саперы, поддержанные огнем самоходных установок и артиллерии, под прикрытием дымовой завесы прорвались к зданию и, пустив в ход ручные гранаты, вынудили гитлеровцев к капитуляции. В этом бою осколком вражеской гранаты был смертельно ранен командир взвода лейтенант А. Н. Голомидов, заслуживший, несмотря на молодость, уважение однополчан исключительной смелостью, сочетавшейся с точным расчетом, выдержкой, хладнокровием. Саперы взвода похоронили своего любимого командира на западном берегу реки Одер.
В ночь на 16 апреля, быстро завершив сплошное разминирование своих минных полей, проделав проходы в заграждениях противника, саперы сосредоточились вблизи НП командира дивизии в готовности к выполнению очередных заданий. Сюда же подтянулся армейский саперный батальон, приданный для инженерного обеспечения прорыва обороны противника.
Темно. Вокруг мертвая тишина. Все будто замерло, притаилось. Генерал Глебов и полковник Никашин напряженно смотрят на часы. В подразделениях замполиты зачитывают Обращение Военного совета 1-го Белорусского фронта: «...нам приказано взять Берлин. Оправдаем надежды Родины. Вперед, дорогие друзья!»
Ровно в 5.00 загремели орудия всех калибров, тысячи и тысячи снарядов понеслись в сторону врага, огненные хвосты эрэсов расчертили ночную мглу. Неожиданно и для нас ослепительно полыхнули в сторону противника установленные вдоль фронта мощные прожекторы, и тут же лавина советской боевой техники с гулом и лязгом устремилась вперед. За ней поднялись в невиданную по своей мощи атаку стрелковые части. Саперы находились в их первых рядах.
К полудню передовые подразделения, преодолев огонь и препятствия, вышли к господствующим над местностью Зееловский (Зеловским) высотам, крутые склоны которых почти на всем протяжении оказались крайне труднодоступными, для танков. А противник с хорошо оборудованных позиций вел плотный прицельный огонь по цепям наступавших и боевой технике. Бои за эти проклятые высоты приобрели исключительно ожесточенный характер.
В особенно трудном положении оказался 83-й гвардейский стрелковый полк, понесший большие потери. [162]
Выбыло из строя большинство командного состава, в том числе и раненый командир полка гвардии подполковник В. И. Бобров. Серьезный урон понесли полковые саперы.
Не менее сложная обстановка сложилась на участках 74-го и 76-го стрелковых полков. Поэтому саперы роты старшего лейтенанта Соловых срочно приступили к работам по оборудованию достигнутого рубежа. А мы с комбатом занялись оценкой обстановки и выработкой решения на дальнейшие действия. Вывод напрашивался однозначный: танки не смогут преодолеть крутые склоны высот. Выход для них на простор только один — под железнодорожным мостом. Но, подорвав его, гитлеровцы захлопнули перед танкистами западню.
Осмотр последствий этого взрыва облегчения не принес: тяжелые бетонные фермы, высившиеся беспорядочной грудой под одним из пролетов, наглухо перегородили и проходившую под мостом единственную дорогу, позволявшую ввести в бои за высоты тайки. Сейчас они сосредоточились у завала и при массированном налете авиации противника могли понести весьма серьезный урон. Поэтому решили срочно расчистить завал взрывным способом, для чего комбат направил сюда роту капитана Прохорова.
И без того тяжелейшая работа по устранению с дороги огромных бесформенных бетонных глыб осложнилась тем, что, как вскоре выяснилось, дорога еще до подрыва была густо «засеяна» противотанковыми минами. Не исключалось, что под навалившейся на взрыватели тяжестью они могли сработать при малейшем сотрясении. Но другого выхода мы не видели и, соблюдая все меры предосторожности, приступили к закладке зарядов и подрывным работам.
Наконец один за другим прогремели взрывы, и еще не осела густая цементная пыль, а саперы уже начали долбить, кантовать измельченные куски бетона, выравнивать поверхность образовавшейся относительно ровной насыпи.
Наступил и момент пропуска первого танка. Я подал сигнал. Тяжелая машина, скрежеща гусеницами, медленно вползла на оседающий под ними настил. Вот танк взобрался на площадку, прополз по ней, спустился на дорогу и, пройдя еще несколько метров, замер, словно приглашая остальных последовать его примеру. Все мы, с тревогой наблюдавшие за движением первой машины, [163] молча пожали друг другу руки. Саперы открыли дорогу танкам...
Но радость оказалась преждевременной: гитлеровцы конечно же держали под контролем это танкоопасное направление и по передовой тридцатьчетверке хлестнули прямой наводкой противотанковые орудия. Танк загорелся и из лидера превратился в препятствие — обойти его по узкой дороге с крутыми откосами не представлялось возможным.
Воспользовавшись возникшим у нас небольшим замешательством, гитлеровцы ринулись в яростную контратаку. Развернулся тяжелый бой. Смесь порохового дыма и едкой пыли окутала все вокруг. Особенно настойчиво пробивались гитлеровцы к разрушенному мосту. Когда им удалось прорваться через редкую цепь нашей пехоты, генерал Глебов приказал всем окружавшим его укрыться за насыпью и отбросить фашистов на исходный рубеж. Решать эту задачу пришлось саперам, связистам и личному составу управления дивизии во главе с комдивом. Подтянулись к насыпи и заняли здесь оборону. Укрытие оказалось не очень надежным, и вскоре мы начали нести потери. Вот рядом со мной упал раненный в голову Петр Степанович Осканян. На помощь ему тут же бросилась медицинская сестра управления Ася Жигалова. Раненых становилось все больше, но Ася работала очень сноровисто и каким-то чудом ко всем поспевала, несмотря на плотный вражеский огонь.
В конце концов контратаку врага мы отбили, уложив немало гитлеровцев. Наш батальон потерял четверть личного состава. Видимо, в расчете на это враг предпримет еще попытку выбить подразделение с угрожающего ему рубежа и опять вынужден будет откатиться назад. А меня в минуту затишья генерал Глебов направил в 83-й стрелковый полк, связь с которым прервалась, а положение там, по мнению комдива, сложилось очень трудное.
— Если понадобится по ходу дела принимать какие-то неотложные решения, то действуйте от моего имени, — сказал в заключение генерал.
Добравшись до позиций, занимаемых 83-м стрелковым полком, я в первую очередь попытался найти кого-либо из командования, но ни один из встреченных мною бойцов не смог мне в этом помочь.
— Может, и побило всех командиров, — грустно заметил красноармеец с пропитанной кровью чалмой из [164] бинтов на голове. — Видите, что, у нас тут творилось — живого места на земле нет, всю воронками перепахал вражина проклятый.
Среди этих бесчисленных воронок отыскал я небольшую землянку. Вошел и увидел склонившегося над рацией полкового инженера Ивана Щетинина.
— Где командир полка, его заместители? — задал я первый вопрос.
— Думаю, что все они выбыли из строя. Здесь только я и полковой врач. Сейчас вернулись с первой линии, но там командиров не встретили. А тут еще и радиосвязи с батальонами нет. Только и знаю, что потери в них огромны...
Слушал я Ивана Фатеевича, смотрел на него и поражался выдержке этого человека — ведь чувствовалось, что он безмерно устал, тяжело переживает гибель многих сослуживцев, подчиненных, неблагоприятное развитие событий. Но все это можно было прочитать лишь в глубине его глаз, внешне же офицер сохранял полное спокойствие. Впрочем, не стоило этому удивляться. Достаточно было вспомнить один не столь давний случай.
Во время ночного разминирования противотанкового поля лейтенант Щетинин, обнаружив, что взрыватель не выходит из гнезда мины, попытался вытянуть его силой и вдруг почувствовал, что выпала предохранительная чека и сжатую пружину он удерживает лишь усилиями пальцев. Сложилась крайне опасная ситуация, когда малейшее ослабление усилий повлечет взрыв и мгновенную смерть. А рука наливалась усталостью, пальцы начало сводить. Отчетливо представляя, что возможность удерживать сжатую пружину с каждой секундой убывает, лейтенант левой рукой настойчиво шарил вокруг себя, перебирая дрожащими пальцами траву и землю. И вот маленькая чека в ладони. Напрягая последние силы, лейтенант вставил чеку в гнездо, и тут судорога свела правую руку. Иван Фатеевич опустился на землю и надолго застыл в полном оцепенении. С тех пор его шевелюра засеребрилась сединой, а вот характер стал еще крепче. Пожалуй, сейчас это было особенно важно.
— Вот что, инженер, — сказал я. — Если командир и его заместители выбыли из строя, принимай командование полком. Комдив уполномочил меня решать такие вопросы. А поскольку завтра с утра намечается прорыв, то, пока темно, проверь личный состав, если понадобится, [165] назначь комбатов, но полк должен выступить организованно и действовать решительно.
Когда о результатах посещения полка я доложил комдиву, он, горестно покачав головой, глухо сказал:
— Считай, полка нет. Таких потерь я что-то и не припомню. На как бы там ни было, а воевать надо. В общем, необходимо любой ценой выпустить на простор танки. Если они войдут в прорыв, фашистам не удержаться. Не спрашиваю, сможете ли открыть дорогу. Хочу знать, когда?
— Если рискнуть и не извлекать из-под завала противотанковые мины в расчете, что они не сработают и ни один танк не подорвется, то путь подготовим к утру.
— Значит, будем рисковать многим, чтобы не потерять все, — решил комдив. — Знаю, что саперы смертельно устали, но другого выхода нет. Приказываю к рассвету сделать объезды около подбитой машины или помочь танкистам вытянуть ее обратно. Утром танки должны пойти на прорыв. А пехоту, если потребуется, я поведу сам...
Потребовалось! В ночь на 17 апреля саперы сделали свое дело, и утром после короткой артподготовки танки рванулись в атаку. Но обескровленные полки не смогли организованно подняться. И тогда группа управления дивизии во главе с генералом В. С. Глебовым вместе с бойцами спецподразделений на глазах у всех пошла вперед. Пример оказался вдохновляющим: дружно рванувшиеся в атаку пехотинцы вскоре обогнали нашу группу и решительно атаковали позиции врага. Участие в атаке большой группы танков словно, придало уставшим бойцам второе дыхание...
21 апреля дивизия вышла к внутреннему оборонительному обводу Берлина.