На земле братской Польши
Магнушевский плацдарм, расположенный южнее Варшавы в междуречье Радомки и Пилицы, представлял смертельную угрозу для крупной варшавской группировки гитлеровцев. Естественно, противник предпринимал самые отчаянные усилия, чтобы сбросить наши войска в Вислу. [145]
Большие потери как в людях, так и в технике несла на плацдарме и наша артиллерия. Тогда по распоряжению комдива саперы, используя бревна, старые шины, колеса повозок и другие подручные материалы, изготовили макеты орудий, отрыли и нарочито небрежно замаскировали ложные огневые позиции, на которых расставили ящики от снарядов, набросали гильзы. Для «оживления» этих декораций на некоторое время разместили там несколько реальных орудий с расчетами. Ночью, выпустив по три-четыре снаряда, они вернулись на исходные позиции, а засеченные противником ложные батареи стали подвергаться регулярным огневым налетам. Потери у артиллеристов резко сократились.
Анализ боевых действий на плацдарме привел к выводу, что противник здесь буквально перенасытил свою оборону минновзрывными заграждениями и быстро обезвредить их наличными силами саперов не всегда возможно. Поэтому я доложил комдиву свои соображения по обучению бойцов стрелковых и артиллерийских подразделений приемам обезвреживания вражеских мин. Генерал Глебов поддержал эту идею, предложил готовить нештатных минеров на базе саперного батальона. Составили расписание занятий, и обучение началось. Главное внимание уделялось изучению вражеской минновзрывной техники, мерам предосторожности при разминировании. Давали и основательную практику.
Через некоторое время при встрече с полковым инженером капитаном Кузиным, однополчане которого первыми проходили курс обучения, я поинтересовался, заметны ли хоть какие-то результаты нашей работы.
— Результаты очень хорошие, — ответил Кузин. — Обученные бойцы намного ускоряют преодоление заграждений, облегчают работу саперам.
Проверка боем показала эффективность организованного нами учебного процесса, и курсы продолжали жить, выпуская все новых и новых минеров-практиков.
Тем временем у нас произошли значительные кадровые изменения. Так, старшего лейтенанта М. Ф. Тонкошкура назначили заместителем комбата по строевой части, а на должность командира 2-й роты прибыл старший лейтенант А. К. Прохоров. Здесь же, на плацдарме, батальон проводил на учебу адъютанта старшего капитана И. Б. Тарлинского, а на его место прислали старшего лейтенанта Владислава Алексеевича Хитрова. Он выглядел очень, молодо, а лицо носило следы тяжелых [146] ранений. Познакомившись с ним поближе, я узнал, что ровно через неделю после начала Великой Отечественной войны он в составе курсантского полка уже вступил в бой с гитлеровцами. С февраля 1942 года командовал сабельным взводом кавалерийской дивизии, был ранен, но остался в строю. В боях за Миллерово ранен повторно. Во время разведки у станции Морозовская с группой бойцов попал в засаду и в рукопашной схватке с фашистами потерял глаз.
Тяжело раненного, почти без признаков жизни, его нашли и укрыли местные крестьяне, а затем выбраться из окружения помогла медицинская сестра — он запомнил ее имя — Эмма Трунова.
После длительного лечения медицинская комиссия вынесла решение о снятии В. А. Хитрова с воинского учета, но это, как он выразился, не входило в его планы. И вот всеми правдами и неправдами он добился своего — прибыл снова на фронт.
И наконец, пришлось расстаться с выдвинутым на должность инженера одного из полков 82-й стрелковой дивизии боевым офицером, ветераном батальона, нашим храбрым разведчиком капитаном Владимиром Гавриловичем Бирюковым.
Конечно, такие перемещения проходили небезболезненно: рвались старые связи, налаживались новые. Но такова уж фронтовая жизнь в ее динамике, и все это приходилось принимать как должное.
На магнушевском плацдарме в силу особенностей борьбы на пятачке установилось более тесное, чем раньше, взаимодействие инженерной разведки с общевойсковой. Во время одного совместного поиска группу разведчиков сопровождали сержант Осканян и младший сержант Фахриев. Вечером саперы ушли на задание, а ранним утром явился совершенно подавленный Осканян и доложил, что при выполнении боевого задания Фахриев погиб. Из его сбивчивого рассказа я узнал, как саперы, коченея под пронизывающими насквозь порывами ледяного ветра, проделали в минном поле проход и затаились, ожидая ушедших вперед разведчиков. К сожалению, тем не удалось отработать скрытно, немцы их обнаружили и открыли огонь. Когда разведчики, отстреливаясь, начали отходить, Фахриев пополз им навстречу, чтобы дать условный сигнал, но тут вокруг стали рваться мины, и осколки одной из них оборвали жизнь [147] нашего славного ветерана, отважного воина Джафура Файзуловича Фахриева.
А зима постепенно все больше вступала в свои права. По свинцово-серой Висле густой массой плыла рыхлая шуга, и мы, саперы, с нетерпением ждали ледостава — ведь продолжалось усиленное сосредоточение войск на плацдарме, а гитлеровцы не переставали бомбить переправы, наносили серьезные повреждения мостам; восстанавливать же их в таких условиях было чрезвычайно трудно. К тому же много сил отнимало новое для нас дело — строительство большого количества деревянных колейных дорог. Новизна заключалась в том, что вдоль оси дороги через равные промежутки укладывались лаги, а на них настилалась колея из дощатых щитов. Пришлось, конечно, потрудиться, но, благо, лес был рядом, а главное, дороги получались отменные — никакой тряски техника на ней не испытывала, не то что на Калининском фронте. Дороги строили однопутные, но с разъездами, служили они безотказно в любую погоду. Жаль, что не умели строить такие раньше...
Однако и этим нагрузки не ограничивались. На плацдарме развернулись разного рода учения, в том числе батальонные, с участием, естественно, и саперов. И когда в середине ноября стало известно, что в командование 1-м Белорусским фронтом вступил маршал Г. К. Жуков, а маршал К. К. Рокоссовский принял 2-й Белорусский фронт, не осталось сомнений в том, что мы будем скоро наступать, причем на главном, как все понимали, берлинском направлении.
Еще одним свидетельством надвигавшихся крупных событий стала усилившаяся партийно-политическая работа. Командиры и политработники более регулярно, чем обычно, выступали перед бойцами с беседами, политинформациями, проводили коллективные читки газет, организовали выпуск боевых листков.
Секретарь дивизионной партийной комиссии гвардии майор К. Н. Нигметзянов стал чаще появляться в окопах среди бойцов, изучать людей, знакомиться с их боевыми делами. Это давало ему возможность отбирать для приема в партию самых стойких, самых достойных. А число желающих вступить в Коммунистическую партию неуклонно росло. В дни тяжелых сражений, будь то под Сталинградом, на Украине или здесь, на Висле, поступало много заявлений от воинов, желающих идти в бой [148] коммунистами. Вера в то, что ленинская партия приведет нашу страну к победе, была безграничной.
Надо полагать, что немецко-фашистское руководство, генералитет понимали, что означает перестановка командования фронтов. Во всяком случае, мы знали не понаслышке, что противник лихорадочно укреплял свои позиции, охватывавшие полукольцом магнушевский плацдарм. Но и мы времени даром не теряли, четко выполняли задания командования.
Перед саперами была поставлена задача бесшумно снять противопехотное минное поле из мин ПМД-6. Нужно сказать, что ее коварство давно вызывало у меня озабоченность. Да, она опасна для врага, но и от своих требовала повышенной осторожности. А тут еще обстановка вынудила обезвреживать ПМД-6 вручную. Словом, группу лейтенанта Мартынюка я допустил к выполнению опасного задания только после тщательного инструктажа. Очень надеялся на высокую квалификацию саперов, но беда пришла с самой неожиданной стороны. На минном поле подорвался старшина Ф. И. Глинский — один из лучших знатоков саперного дела, уверенно прошедший сквозь огонь боев под Холмом, Сталинградом, на просторах Украины. Тысячи мин покорились его воле и мастерству, а тут... Трудно поверить. Но верь не верь, а похоронили боевые друзья Филиппа Ильича Глинского на магнушевском плацдарме, оставив здесь по кусочку своих сердец...
12 января личный состав дивизии занял исходные позиции. Саперы батальона, выполнив сплошное разминирование минных полей, приготовились к инженерному обеспечению наступательных действий. 14 января после мощной артподготовки стрелковые части прорвали оборону гитлеровцев, овладели первой позицией и двинулись дальше, сметая на своем пути один опорный пункт за другим. Нет, это не было триумфальным шествием — противник создал прочную оборону, глубоко закопался в землю. На подступах к отдельным опорным пунктам он широко применил проволочные заграждения из спиралей Бруно, усиленные противопехотными минами. В этом случае наши саперы успешно применяли привязанные к жердям заряды из малых тротиловых шашек, которые взрывали, подсунув под проволочные заграждения. В образовавшийся после взрыва неширокий проход устремлялись атакующие бойцы.
Несмотря на ожесточенное сопротивление противника, [149] наступление войск 1-го Белорусского фронта развивалось стремительно. Позади один за другим оставались освобожденные города, населенные пункты, форсированные реки. И уже на пятый день Варшавско-Познанской операции войска нашей 8-й гвардейской армии под командованием генерала В. И. Чуйкова, совместно с соединениями других армий, освободили центр текстильной промышленности Польши город Лодзь. Причем, чтобы не снизить темпа наступления, ввязавшись в уличные бои, наши стрелковые части обошли город с флангов и вынудили гитлеровцев под угрозой окружения оставить его. Вот почему получилось так, что саперы вошли в Лодзь одними из первых.
Казалось, все население города вышло на улицы и радостно встречало своих освободителей. Нас сопровождали приветственные возгласы, счастливые улыбки, добрые напутствия.
— Нех жие Польска! — отвечали мы, имея в виду Польшу новую, демократическую, дружественную Советскому Союзу, которую наверняка построит народ, познавший ужасы фашистской оккупации. Конечно, мы понимали, что в этом людском море не все были нашими друзьями, но твердо верили, что подавляющее большинство жителей трудового города правильно поняли и высоко оценили освободительную миссию Красной Армии. Искренность чувств к нам простых поляков не вызывала сомнений...
Нарастающее сопротивление врага наши войска встретили по мере продвижения к городу-крепости Познань, особенно усилившееся на ближних подступах к нему. После того как город был окружен, главные силы 8-й гвардейской армии устремились к Одеру. А к ликвидации многотысячного познанского гарнизона наряду с другими соединениями был привлечен и наш 29-й гвардейский стрелковый корпус.
Данные, полученные от всех видов разведки, свидетельствовали о прочности оборонительных сооружений противника, а значит, и о том, что саперам предстоит напряженнейшая и ответственнейшая работа. Присвоение мне именно в такой момент очередного воинского звания гвардии майор я воспринял как доверие, обязывающее еще лучше выполнять воинский долг. А здесь экзамен предстоял суровый.
Познань была охвачена глубоким противотанковым рвом с густо заминированными подступами к нему. Заминировал [150] враг и улицы города, перекрыл их стальными ежами, проволочными заграждениями, надолбами; окна каменных зданий, чердаков укрепил мешками с песком и приспособил для ведения пулеметного огня. Все это и стало нашим «подшефным хозяйством», в нем и предстояло саперам навести порядок, естественно, в нашем понимании этого дела.
Не буду подробно описывать действия саперов на нейтральной полосе — об этой работе читатель уже имеет представление. Сложнее, оказалось действовать в городе, долго и тщательно готовившемся к обороне. Неудивительно, что бои здесь сразу приняли острый и затяжной характер. Вскоре стала очевидной необходимость формирования штурмовых групп, в каждую из которых по опыту боев в Сталинграде включалось отделение саперов. И в первую же ночь саперы очистили район действия каждой штурмовой группы от минновзрывных устройств, подорвали надолбы и другие заграждения, несмотря на то что противник регулярно пускал осветительные ракеты, при малейшем подозрении открывал плотный огонь по заранее пристрелянным участкам, сильно затрудняя работу. И не просто затрудняя, а нанося немалые потери.
Так, в ходе разминирования под прикрытием дымовой завесы на одной из площадей города погиб командир саперного взвода лейтенант В. А. Черепанов. Задание взвод уже выполнил, и командир помогал отходить своему раненому подчиненному, когда рядом разорвался снаряд... Гибли и другие саперы, но оставшиеся в строю не прятались за спины товарищей. Знали: если ты сапер, то твое место — впереди.
Естественно, что при действии в городе небольших групп руководящий состав — от дивизионного инженера до командиров рот — находился непосредственно в подразделениях на решающих участках. Я, например, добрался до 1-го батальона 83-го гвардейского стрелкового полка, где готовилась к рывку штурмовая группа, включавшая саперное отделение Чипезубова. К этому времени саперы уже сняли 12 противотанковых мин противника, подорвали более десятка надолб и других заграждений.
Штурмовая группа сосредоточилась под прикрытием полуразрушенного здания. А за ним объект атаки — многоэтажный каменный дом, в котором засели немецкие автоматчики и фаустники. По приказу командира [151] группы в сторону этого дома-крепости полетели дымовые шашки. Вскоре едкий желто-сизый дым окутал подходы к нему, и тогда саперы отделения Чипезубова броском преодолели простреливаемую наугад улицу, уложили под стену дома ящик тротила, несколько немецких противотанковых мин и отошли обратно. А секунды спустя громыхнул мощный взрыв — и через образовавшуюся в стене здания брешь устремились бойцы с ранцевыми огнеметами, выжигая засевших в нем фашистов. Вслед за ними в дом ворвались автоматчики и довершили разгром вражеского гарнизона. Так с помощью саперов штурмовые группы брали один объект за другим.
Тем временем на улицах стали появляться жители города. Сначала они робко выходили из своих убежищ, жались к стенам домов, потом смелели, подходили к советским воинам, жали им руки, а многие подключались к расчистке завалов, хотя некоторые улицы все еще простреливались немецкими снайперами.
А мне задержаться в штурмовой группе не пришлось, ибо для выполнения некоторых заданий понадобилось руководить действиями саперов батальона, остававшихся в резерве или временно выведенных из боя. Так, совместно с воинами 83-го стрелкового полка саперы принимали участие в деблокировании окруженной в здании оперного театра группы управления дивизии во главе с генералом В. С. Глебовым.
Запомнился еще один бой, связанный с захватом и удержанием здания городского музея, где намечали разместить командный пункт дивизии. Собственно, даже не столько сам бой, сколько ночной бросок к цели, когда пришлось батальон вести как бы по огненному коридору — с обеих сторон одной из улиц жарким пламенем полыхали дома. Поскольку другого пути не было, я приказал рассредоточиться повзводно и следовать колонной посередине улицы. Воздух так накален и задымлен, что дышать было нечем, казалось, вот-вот вспыхнет одежда. По сторонам с гулом рушились кровли, перекрытия. А главное, вокруг светло как днем, и, окажись на пути вражеский пулеметчик, не выбраться бы нам из этой ловушки без больших жертв. Но тревога оказалась напрасной. Благополучно миновали последний горящий дом, оглянулись на оставшееся позади море огня и — вперед!
Занять-то музей заняли, а после полуночи выяснили, что фашисты обложили нас со всех сторон. Пришлось организовать круговую оборону, отбивать попытки врага [152] ворваться в здание. Благо, что до этого к нам пробрались наши старые знакомые — старший сержант А. З. Сафонов и сержант В. В. Дарочкин из батальона связи. С их помощью я доложил комдиву о сложившейся ситуации и получил приказание держаться всеми силами до утра, пока не подоспеет помощь. Так оно и вышло: подошедший рано утром стрелковый батальон оттеснил противника, и к полудню командование дивизии разместилось в здании музея. Казалось бы, эпизод на этом и завершился. Но... вдруг ожил немецкий крупнокалиберный пулемет, установленный в амбразуре здания, через которую просматривался и простреливался весь пройденный нами ночью огненный коридор. Значит, действительно наша жизнь висела на волоске! Но почему же фашисты не открыли огонь? Проспали? Испугались возмездия? А быть может, специально затаились, получив какое-то особое задание? Ответить на эти вопросы было некому: посланная на ликвидацию вражеской огневой точки группа разведчиков в завязавшемся бою уничтожила оказавший отчаянное сопротивление пулеметный расчет.
Не обошлось, увы, без потерь и у нас. В схватке с фашистами пал храбрый воин В. И. Валов. Гитлеровец, затаившийся за дверью, через которую ворвался в здание Валов, убил его выстрелом в упор секундой раньше, чем его самого срезала автоматная очередь...
По мере нашего продвижения в городе враг все больше понимал свою обреченность. Участились случаи сдачи солдат и даже офицеров в плен. И не всегда немецких...
Руководивший группой саперов, штурмовавших один из домов, старший лейтенант Тонкошкур заметил в проеме двери соседнего массивного двухэтажного здания солдата в венгерской форме с белым флагом в руке. Михаил Федорович поманил его жестом, и тот, пригибаясь, зигзагами побежал в его сторону. Из окон второго этажа раздались запоздалые автоматные очереди — венгр уже оказался в укрытии. Вскоре туда добрался и я с Хитровым, и парламентер на ломаном русском языке, дополняя речь жестами, объяснил, что венгерские солдаты, занимающие нижний этаж, готовы сдаться, но гитлеровцы со второго этажа стреляют без предупреждения по каждому, кто пытается выйти из дома. Решили капитуляцию принять, прикрыв выход венгров огнем. Саперы роты Прохорова, ударили из автоматов и карабинов по [153] окнам второго этажа, парламентер благополучно возвратился к своим, и вот из подъезда начали выбегать венгерские солдаты. А потом, после короткого яростного штурма, саперы пленили до двух отделений гитлеровцев.
Видя успехи советских войск, их доброе отношение к мирным жителям, все более смелели, старались оказать нам помощь многие горожане. Иногда даже рискуя жизнью.
Готовясь к штурму одного из домов, мы вдруг увидели молодую женщину, которая бежала в нашу сторону, размахивала руками и что-то кричала. Вслед ей загремели выстрелы, и женщина упала. Тут же, не раздумывая, пренебрегая смертельной опасностью, старший лейтенант Дмитрий Мартынюк рванулся вперед, поднял полячку на руки и принес ее в укрытие. Здесь батальонный военфельдшер старший лейтенант Н. И. Кузин перевязал рану, которая, к счастью, оказалась не опасной. И польская патриотка, превозмогая боль, торопливо сообщила, что местные жители, расчищая улицу, обнаружили затаившуюся в подвале большую группу вооруженных до зубов гитлеровцев. Они могли нанести удар нам в спину. Выйдя в указанное место, саперы выбили фашистов из их убежища и вынудили к капитуляции. А в наших сердцах сохранилась благодарность к польским гражданам за их бескорыстную помощь в разгроме врага.
Борьба в городе имеет не только тактические особенности, но вносит коррективы и во многие традиционные положения. Скажем, я далеко не всегда знал, где находится в данный момент штаб батальона. А вот то, что его начальник капитан В. А. Хитров с автоматом в руках то и дело атакует какой-нибудь особо важный объект, ни для кого не было тайной. Все знали о его ненависти к врагу. По характеру, темпераменту, боевой активности он был бойцом, бойцом храбрым, не знавшим страха в борьбе. Я не раз пытался доказать ему, что у начальника штаба другое предназначение и место работы, ему подобает организовывать и направлять деятельность подчиненных, а в ответ слышал, что его сотрудники дело знают, штаб работает как часы, а сам он, пока не рассчитается до конца с фашистами, сидеть в конторе и протирать штаны не намерен. Попытался подойти к нему с другой стороны, упрекнул в том, что он действует в [154] бою слишком бесшабашно, рискованно, так и голову потерять можно. А он в ответ:
— Если было суждено голове слететь, давно слетела бы. Но пока держится крепко. Так что разрешите продолжать бить фашистов.
Запретить бить фашистов я ему, естественно, не мог. Вот и оставалось все по-старому.