Переправа, переправа...
Наша гвардейская стрелковая дивизия эшелонами прибыла на станцию Купянск-Узловой и вошла в резерв Юго-Западного фронта. Спешно выгрузились и колоннами направились к назначенным пунктам сосредоточения. Шли по вязким шляхам, по черным, пропитанным талой весенней водой полям.
— Вот это землица! Тут и пахать не надо, брось зерно — и пойдет расти! — воскликнул Рыбаков. [112]
— Это же наша Украина — житница страны, — с гордостью подхватил старший сержант Жеведь.
Саперный батальон сосредоточился в небольшом хуторе Зеленая Горка. Новый дивизионный инженер майор В. С. Шанин зачитал перед строем приказ командования о назначении комбатом старшего лейтенанта Шабанова Степана Георгиевича, а меня — его заместителем по строевой части. Взвод инженерной разведки принял лейтенант Бирюков. В тот же день проводили на учебу нашего юного разведчика Володю Мерзеликина...
Я всегда любил Украину, ее неповторимую природу, трудолюбивый народ, богатый, образный язык. Но сейчас передо мной была разграбленная оккупантами земля, сожженные хутора, заросшие бурьяном, чертополохом, сорняками сады и нивы. Вместе с комбатом прошлись по хутору, проверили, как разместился, чем занят личный состав. И увидели, что истосковавшиеся по земле, по мирному труду саперы с увлечением копали дышавшие испариной грядки на огородах, по-хозяйски засучив рукава чинили частоколы, латали поизносившиеся соломенные крыши. Дали им возможность; немного отвести душу — и за дело!
Прежде всего провели тренировки по наведению переправ и форсированию водных рубежей. Весь личный состав, от бойца до генерала, осваивал способы преодоления водоемов не только на подручных и табельных средствах, но и вплавь. Особое внимание уделили отработке переправы личного состава вплавь по канату, боевой техники и транспорта на плотах с поплавками из металлических бочек из-под бензина. Такие плоты, обладавшие большой грузоподъемностью, неплохой маневренностью и простотой управления, оказались удивительно мудрой находкой на войне.
В первых числах июля 1943 года дивизия совершила марш из района Мацегоровка, Нижне-Михайловский к Северскому Донцу. Оборона противника проходила здесь по противоположному крутому берегу, поросшему редким лесом. По данным инженерной разведки, на склонах высот немцы оборудовали развитую систему траншей и ходов сообщения, большое количество деревоземляных и даже долговременных огневых точек. Вдоль обрывистого берега к зеркалу воды выходили многочисленные амбразуры огневых сооружений.
Наш пологий берег был открытым для наблюдателей, поэтому войска перемещались только ночью. К тому же [113] колеса автомашин и орудий вязли в песке по ступицы, и бойцам приходилось тащить буквально все на себе.
Наконец войска заняли оборону вдоль берега реки. Взвод инженерной разведки собрал все необходимые данные, на основании которых командир дивизии принял решение форсировать реку в районе Большой Еремовки и в 1200 метрах северо-восточнее отметки 160,6.
За две ночи — 15 и 16 июля — 1-я саперная рота Владимирова и два взвода саперной роты Сильвестровича под общим руководством С. Г. Шабанова провели сплошное разминирование своих минных полей. Во время выполнения ими этих работ наши ночные бомбардировщики интенсивно бомбили прибрежные оборонительные сооружения противника, что, с одной стороны, отвлекало врага и позволяло выполнять разминирование скрытно, а с другой — осложняло действия саперов, рисковавших пострадать от рвавшихся поблизости авиабомб.
С наступлением сумерек взвод инженерной разведки и группа, возглавляемая заместителем командира 1-й саперной роты старшим лейтенантом М. М. Тодриным, вышли к реке с целью детально разведать районы переправ. Там группа старшего лейтенанта В. Г. Бирюкова направилась в район Большой Еремовки, мы же с Тодриным и сопровождавшими нас саперами вышли к участку предполагаемой ложной переправы и убедились, что место оказалось почти идеальным для форсирования — удобные подходы, наличие строительных материалов и естественных масок на берегу.
— Не сомневаюсь, что гитлеровцы больше всего ждут нашего удара именно здесь, — заметил Тодрин.
— Конечно, — согласился я. — Ведь сами они, будь на нашем месте, наверняка сосредоточили бы силы именно здесь. Шаблонное мышление их не раз уже подводило.
Противник затаился, молчит. А может быть, еще и не обнаружил нас? Но тут подошел ко мне Чипезубов, сказал на ухо:
— Напротив в кустах сидит фашист и смотрит на нас. Разрешите сниму?
Ну и зрение у сержанта! В темноте и сам-то противоположный берег выглядит угольно-черным, без полутонов, а он человека разглядел. Но, конечно, ни о какой самодеятельности не может быть и речи. Поэтому отвечаю: [114]
— Ни в коем случае! Все может пойти прахом. Не исключено, что и враг нас видит и тоже мог бы открыть огонь, но помалкивает. Значит, ему важно знать, зачем мы пришли сюда.
Старший лейтенант Тодрин со своими подчиненными остался на месте, а мы перешли в район мостовой переправы, приступили к наблюдению.
Противоположный берег от самого уреза воды зарос кустарником. При удачной переправе там можно скрытно высадиться. По моей команде Чипезубов, Осканян, Харчев и Фахриев, соблюдая все меры маскировки, спустили на воду малую надувную лодку, и вот уже она заскользила по серой глади реки. Все оставшиеся на нашем берегу затаили дыхание, крепче сжали автоматы в готовности при необходимости прикрыть огнем товарищей. Наконец смутное пятнышко на воде слилось с темной полосой берега. Пока там по-прежнему царило безмолвие. Ну, ребята, удачи вам!
Прошла, казалось, целая вечность, когда вернулись отважные разведчики. Успеху их вылазки способствовали и мастерство воинов, и то, что противник, судя по всему, действительно не считал этот участок пригодным для переправы наших войск и не держал его под усиленным наблюдением.
Как доложил сержант Чипезубов, разведчики обнаружили установленное вдоль берега противопехотное минное поле. Мины с чугунной ребристой рубашкой, похожие на наши ПОМЗ-2, смонтированы на кольях в высокой траве. Взрыватели натяжного действия срабатывают при касании тонкой проволоки, подсоединенной к чеке взрывателя. А за противопехотным минным полем оказалось двухрядное противотанковое. Да, крепкий орешек придется разгрызать саперам при форсировании Северского Донца, захвате и расширении плацдарма!
Разведка группы старшего лейтенанта Бирюкова прошла без осложнений, хотя переправиться через реку саперам не удалось из-за повышенной бдительности противника. Все же получили полные данные о своем береге, нащупали и обследовали до середины реки довольно надежный брод, пригодный для переправы артиллерии, танков и обозов. Однако на дне в районе брода были обнаружены противотанковые мины. По их расположению можно было полагать, что брод минирован полностью.
Перед наступлением в частях и подразделениях дивизии прошли митинги. Выступивший перед саперами батальона [115] замполит Иванов призвал воинов действовать решительно и храбро, освобождая от фашистской оккупации священную землю Украины, ее многострадальный народ. Его обращение, выступления других воинов, поклявшихся не пожалеть сил и самой жизни ради быстрейшего разгрома ненавистного врага, горячо поддержал весь личный состав подразделения.
16 июля, еще засветло, дивизионные саперы скрытно сосредоточились у Северского Донца. А с наступлением темноты в полки прибыли и воины корпусного саперного батальона, назначенные для сопровождения танков и артиллерии на всю глубину прорыва.
В районе десантной переправы 1-я саперная рота старшего лейтенанта Н. Н. Владимирова и рота корпусных саперов под руководством комбата Шабанова приступили к подготовке форсирования реки. Руководство второй переправой возложили на меня. Здесь работали саперы капитана Сильвестровича и двух корпусных рот. Недалеко от реки расположились подразделения 74-го стрелкового и 54-го артиллерийского полков.
Перед рассветом во всех подразделениях политруки зачитали обращение Военного совета фронта. Запомнилось: «Дорогие товарищи! Час возмездия настал. Нас ждет Донбасс!»
Обращение вызвало у воинов радостный настрой. Каждый понял: начинается!
Ровно в 5.20 началась артиллерийская подготовка. По позициям противника прокатился шквал огня. Орудия всех калибров громили оборону врага.
Как рассказал мне позже Шабанов, на десантной переправе у Большой Еремовки за 40 минут до окончания артподготовки расчеты 83-го полка по сигналу командира саперного взвода младшего лейтенанта Н. А. Вороновича подняли на руки заранее оснащенные лодки, бегом вынесли их к реке и десант устремился вперед.
Сначала противник вел обстрел из глубины своей обороны. Потом начали подключаться неподавленные огневые средства переднего края. Некоторые лодки оказались пробитыми. Отдельные из них, поднятые фонтанами воды вверх, разламывались в воздухе и падали вместе с десантниками на вспененную разрывами и окрашенную кровью воду. К ним сразу же устремлялись саперы спасательной команды. Далеко не все лодки достигли берега, а пробившиеся сквозь огонь, высадив бойцов, отправлялись в обратный рейс. Плотность вражеского огня все нарастала, [116] наши потери увеличивались. Пришел момент, когда десантная переправа практически застопорилась.
Корпусные саперы и взвод старшего лейтенанта А. И. Гордюхина переправились с первым эшелоном. Одновременно сержанты Алексей Зотов и Александр Дубровин на малой надувной лодке МНЛ-5 быстро протянули тонкий трос к берегу противника, закрепили его и возвратились обратно.
Еще до окончания артподготовки бойцы стрелковой роты под руководством младшего лейтенанта К. П. Соловых набили соломой поплавки штурмового мостика, собрали его и на плечах понесли к реке. Сильный огонь вывел из строя много стрелков и саперов. Надежда на доставку мостика к месту назначения все больше таяла. Тогда командир дивизии приказал усилить огонь. Первый эшелон десантников поднялся в атаку. Возобновилась десантная переправа. Удалось доставить к реке и штурмовой мостик, уложить его вдоль берега, после чего мостик развернуло течением и сержант Зотов закрепил его конец у противоположного берега. По мостику уже бежали стрелки, автоматчики и пулеметчики, связисты с катушками проводов за спиной и санитары со своими сумками, петеэровцы и минометчики.
Противник продолжал интенсивный обстрел, сметая бойцов с переправы. Вот один снаряд взорвался у головного звена и оборвал его. Мостик стал круто разворачиваться течением. Судьбу переправы решали считанные минуты. И тогда связной Б. М. Цицерук подбежал к оборванному звену мостика, привязал к нему конец каната, а с оставшимся мотком бросился в воду и поплыл к противоположному берегу. Там с помощью уже переправившихся бойцов он подтянул мостик, закрепил его, и движение было восстановлено. За мужество, проявленное сапером, командир дивизии приказал представить Бориса Михайловича Цицерука к награждению орденом Отечественной войны I степени.
В это же время саперы подняли на плечи плот из подручных материалов, но подверглись сильному пулеметному обстрелу и залегли. Тогда командир саперной роты старший лейтенант Н. Н. Владимиров, не раз смотревший смерти в лицо, бросился к плоту, увлекая саперов своим примером. Воины донесли плот до реки, но уже у самого берега упал тяжелораненый ротный командир, с честью выполнивший свой долг.
Но обо всем этом мне станет известно позже. Сам же [117] я еще до начала артподготовки прибыл на участок десантной переправы, где младший лейтенант М. Ф. Тонкошкур руководил оснащением лодок парка А-3 под десант. Так что до начала главных событий успел поздравить командира взвода с его первым офицерским званием.
И здесь, едва приступили к наведению переправы, противник открыл сильный огонь. И здесь вода вздыбилась зловещими султанами, то и дело поднимавшими на себе и крушившими набитые бойцами лодки. Но ни одна из них не повернула вспять, и вскоре первые десантники уже выскакивали на берег и без паузы бросались в атаку. В первом эшелоне находился и взвод инженерной разведки под командованием Бирюкова.
Убедившись, что у Тонкошкура все идет благополучно, я отправился к устью реки Оскол, где взводы старшины С. И. Попова и корпусных саперов собирали паромы из парка А-3. Воины действовали сноровисто, им понадобился всего один час для наведения 16-тонного наплавного моста, и вот по нему потоком хлынули войсковые грузы.
Все еще рассчитывая сорвать форсирование реки, враг вел по переправам ожесточенный огонь, нанося нашим войскам серьезные потери. Убит комсорг саперного батальона Ракитский, осколком снаряда ранен капитан Сильвестрович. Его эвакуировали в медсанбат, и командование ротой мне пришлось взять на себя. Несколько облегчало наше положение то, что авиация противника над переправами не появлялась.
В разгар переправы к мосту подошла группа тридцатьчетверок, но малая грузоподъемность моста исключала возможность прохода по нему танков. А как они были нужны на том берегу! Командир-танкист расспросил меня о глубине реки здесь, прочности грунта. Вот когда сказалась тщательность проведенной нами разведки. Я подробно ответил командиру на вопросы, и он принял решение: форсировать реку по дну. Танкисты быстро законопатили, зашпаклевали мылом смотровые щели, подняли стволы орудий и запустили двигатели. Первая тридцатьчетверка осторожно спустилась с берега в реку. Примерно на ее середине уже только башня возвышалась над водой, но через несколько секунд снова показался корпус. Наконец танк с ходу выбрался на противоположный берег. За ним переправились и другие машины.
Тем временем взвод Гордюхина завершил разминирование занятого плацдарма. Несколько часов саперы работали [118] с полным напряжением, без передышек. Наконец во второй половине дня командир разрешил устроить перекур. В это время к минерам подошли два красноармейца.
— Братцы, из какой части?
— А вы из какой? — спросил их Гордюхин.
— Из какой? Да из вашей же. Махорочкой не угостите?
Закурили, попрощались и пошли в сторону. Но едва скрылись за деревьями, по взводу хлестнула длинная автоматная очередь. Ранение получил командир взвода Гордюхин и еще два сапера. Всех их пришлось доставить в санчасть.
Прибывший из района ложной переправы полковой инженер И. И. Кузин рассказал, что на рассвете гитлеровцы обрушили на нее массированный огонь из всех видов оружия. Значит, Тодрин перехитрил их, не напрасно его подчиненные всю ночь потихоньку, но так, чтобы слышалось на том берегу, пилили, постукивали топорами, переносили и перевозили на скрипучих телегах элементы моста. Вот немцы и поверили, что именно там развернутся главные события.
От Бирюкова прибыл сержант Осканян, доложил:
— Товарищ старший лейтенант, на проселочной дороге, ведущей от моста в глубину обороны противника, подорвался наш танк.
Как же так, ведь там уже поработали наши саперы, да и первые танковые подразделения прошли беспрепятственно? Тут что-то не то...
Поскольку мостовая переправа функционировала надежно, я поручил младшему лейтенанту Тонкошкуру руководство переправой, а сам с Осканяном и Шишковым направился к злополучному проселку. Вот и танк с перебитой гусеницей. По всему видно, взрыв был мощным. Но ни впереди, ни с боков никаких следов минирования.
Дал саперам команду проверить дорогу щупами поглубже, даже там, где оставили следы ранее прошедшие танки.
— Но ведь они же прошли благополучно, — заметил Осканян.
— Верно. А этот все же подорвался, хотя шел по колее.
И вот разгадка: метрах в десяти перед танком щуп Шишкова уперся в твердый предмет. Аккуратно сняли грунт и на глубине около полуметра увидели деревянную [119] крышку. Еще минута-другая — и на поверхность извлечен деревянный ящик, оказавшийся фугасом со взрывателем нажимного действия. Это устройство могло «пропустить» два-три танка, а затем взорваться. Нам удалось обнаружить и обезвредить несколько таких мин-фугасов, установленных под колеями дороги и рассчитанных на неожиданный подрыв танков и колесного транспорта.
Обратно, чтобы сэкономить силы и время, пошел напрямик. И вот, ступая по густой траве, я вдруг ощутил ногой упругое сопротивление и инстинктивно застыл на месте. Предупредив об опасности сопровождающего меня Шишкова и тщательно осмотревшись, увидел на подъеме ступни туго натянутую тонкую проволоку. Уму непостижимо, как я успел отреагировать на прикосновение к ней, не сделал еще роковые четверть шага! А вот буквально в метре от меня и ребристая рубашка насаженной на кол противопехотной мины типа нашей ПОМЗ-2, только взрыватель немецкий натяжного действия. Как зачарованный, я уставился на взрыватель, и холодок пробежал по спине: чека почти вышла из гнезда и малейшее движение означало взрыв.
Что же делать? Бежать — верная смерть, упасть камнем тоже плохо — такие устройства дают множество осколков большой убойной силы...
Наконец прихожу в себя, медленно протягиваю руку к взрывателю. Большой палец кладу на его шток, указательным прижимаю чеку, пытаясь задвинуть ее на место, но она не поддается. Тогда, не выпуская чеки, левой рукой снимаю мину с колышка. Теперь надо отделить ввинченный в корпус взрыватель. Это непросто даже на тренировках с учебными минами, а здесь — игра со смертью. Как в замедленном кинофильме, поворачиваю мину поудобнее, делаю несколько оборотов, извлекаю взрыватель, отделяю капсюль-детонатор. Теперь — все! И тут, почувствовав, что ноги становятся ватными, опускаюсь на землю. В голове одна мысль: чудом остался жив...
У переправы нас догнал запыхавшийся сапер из группы М. М. Тодрина. С трудом подбирая слова, сбиваясь, доложил, что в ходе штурма высоты комдив приказал старшему лейтенанту оборудовать очередной НП. Тодрин во главе своего отделения направился вслед за генералом. Но саперов, когда они вышли на открытый участок местности, гитлеровцы накрыли плотным минометным огнем. После второго залпа осколок мины распорол грудь старшего лейтенанта Тодрина, и он мгновенно скончался. [120]
Сколько же за один только день мы потеряли замечательных людей!
Иногда приходится слышать мнение, что на фронте притупляются чувства, ведь смерть здесь явление почти повседневное. Нет, и еще тысячу раз нет! Гибель боевых товарищей воспринимается с острой болью, оставляет на сердце незаживающие раны. Только не видны они постороннему, да редко и далеко не перед каждым откроет фронтовик свою душу...
К исходу дня 22 августа передовые подразделения дивизии вышли к восточной окраине сильно укрепленного опорного пункта противника Долгенькая. Бои здесь носили упорный характер и продолжались практически без перерыва двое суток.
Ночью под прикрытием огня пехотинцев саперы Тонкошкура и старшины Попова обезвредили на нейтральной полосе все взрывные устройства противника. Отделения Жеведя, Чипезубова и Осканяна проделали взрывным способом проходы в проволочных заграждениях, обеспечив дальнейшее продвижение наших пехоты, танков и артиллерии. В результате последовавшего мощного штурма этот опорный пункт противника был ликвидирован.
В Долгенькой, к своей радости, я встретил капитана Сильвестровича, только что возвратившегося из медсанбата. Это ведь тоже волнующее событие, когда боевой товарищ возвращается в строй.
Обмениваясь новостями, направились мы с капитаном на участок, где саперы его роты под сильным ружейно-пулеметным огнем устанавливали мины перед захваченным рубежом. По дороге встретили группу бойцов из взвода старшины Попова, выносивших кого-то на плащ-палатке.
Подошли поближе и увидели тяжелораненого младшего лейтенанта Вороновича. Он медленно открыл глаза, узнал склонившегося над ним Сильвестровича, прошептал, еле шевеля запекшимися губами:
— Вот так, командир... умираю...
Мы попытались успокоить этого храброго воина, но он уже впал в бессознательное состояние, и бойцы получили приказание как можно скорее доставить его в медсанроту.
Вечером дивизионный инженер Шанин собрал руководящий состав батальона и подвел итоги инженерного обеспечения форсирования Северского Донца. Форсирование [121] командование дивизии признало успешным, отмечало, что саперы действовали грамотно, проявили стойкость и мужество. Особо подчеркивалась четкая организация дела, скрытность подготовки и умелая дезинформация противника относительно мест наведения переправ. В то же время были отмечены нехватка переправочных средств, особенно для тяжелой боевой техники, отсутствие их резерва.
Закончив разбор, майор Шанин отозвал меня в сторону и сказал:
— А вас, старший лейтенант, хочу поздравить: собирайтесь на учебу в Военно-инженерную академию, нам выделено одно место, и решено предоставить его вам.
Предложение, конечно, заманчивое, открывающее возможность получить солидное военное образование, перспективу профессионального совершенствования. Да и зачем скрывать, каждый фронтовик мечтал хоть недолго побыть с семьей, родными. Но, размышляя, я понял, что не могу оставить боевых товарищей, с которыми прошел трудный боевой путь, и особенно сейчас, когда наши войска успешно наступали. Взвесив все «за» и «против», от предложения отказался. Помнится, когда доложил дивизионному инженеру свое решение, майор внимательно и, как показалось, осуждающе посмотрел на меня, но потом взгляд его потеплел и он сказал уже с пониманием:
— Ну, воля ваша. Не хочу быть судьей в таком деле, где каждый волен делать свой выбор...