Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Север или Юг?

Один из важнейших вопросов, который встал перед нашей страной к лету 1941 г., накануне гитлеровского вторжения, и в решении которого пришлось принять участие и нам в далеком Чунцине: в каком направлении развернется дальнейшая агрессия японского империализма? Все понимали, что войны на западе нам не избежать. А на востоке? Проявят ли японские милитаристы в этом случае солидарность со своими союзниками по «оси» и ударят нам в спину? Или...

В тот период посол А. С. Панюшкин и я получили официальные указания из Москвы взвесить всю обстановку и твердо сказать, куда, по нашему мнению, на данном этапе пойдут японцы. Москва ждала от нас, находившихся ближе к источнику вероятного удара с востока, варившихся в котле дальневосточной дипломатии, по возможности ясного и четкого ответа па этот вопрос.

Так две проблемы перерастали в одну: возможность нападения Германии на Советский Союз и определение в этом случае позиции Японии. Будет ли открыт с первых дней войны на западе и второй фронт против нас на востоке? Общеполитическая обстановка не исключала нападения Японии одновременно с Германией на наш Дальний Восток. Поэтому некоторые работники нашего посольства не без основания могли опасаться, что Япония [174] выступит против СССР если не одновременно, то вскоре после нападения на нас Германии.

Япония, безусловно, готовилась к нападению на СССР. Японское правительство и военное командование сразу же после оккупации Маньчжурии стали укреплять маньчжурско-корейский плацдарм. Число укрепленных районов у границ Советского Союза в 1941 г. достигло 13. В 1939 — 1940 гг. Квантунская армия увеличилась с 9 до 12 пехотных дивизий и имела в своем составе примерно 350 тыс. солдат и офицеров. Генеральный штаб армии планировал в 1941 г. ее дальнейшее усиление за счет роста численного состава дивизий и оснащения частей и соединений новым оружием. В 1940 — 1941 гг. были увеличены войска марионеточных правительств Маньчжоу-го и Внутренней Монголии.

Однако, изучая обстановку в Китае и на Дальнем Востоке, анализируя ее на основе данных, поступающих в мое распоряжение, я все более и более приходил к выводу, что Япония на данном этапе вероятнее всего выступит не против Советского Союза, а развернет агрессию на юге, против англо-американцев.

Мое убеждение основывалось на целом комплексе обстоятельств и конкретных фактов. Не требовал особых доказательств тот факт, что Япония не имела достаточно сырьевых, стратегических ресурсов, таких, как железо, уголь, нефть, олово и др., без которых она не могла считать себя достаточно сильной и готовой выйти на мировую арену борьбы с высокоразвитыми промышленными странами. Прежде чем вступить в большую войну, ей требовалось выбрать подходящий момент, когда основные силы противников будут связаны, ударить по слабо защищенным и богатым сырьевыми ресурсами районам, с тем чтобы в дальнейшем получить возможность вместе с Германией и Италией успешно бороться с англо-американцами или Советским Союзом.

Но мощи военно-морского и военно-воздушного флота Япония в тот период была сильнейшей державой на Дальнем Востоке. Эти силы в значительной степени еще не были пущены в ход и ожидали своего часа.

В то же время представлялось очевидным, что если между Гитлером и Муссолини к 1940 г. существовало тесное военное взаимодействие, то Япония, несмотря на тройственный союз и «антикоминтерновский пакт» между державами «оси», все же проводила свою захватническую [175] политику самостоятельно. Какого-либо координирующего центра между Японией и ее союзниками по «оси» не было.

Япония выжидала удобного случая и подыскивала очередную жертву, наиболее слабую, чтобы совершить новый молниеносный агрессивный бросок, но без особого риска еще больше увязнуть в длительной войне, как это случилось в Китае. Даже на китайском фронте Япония тогда действовала осторожно, берегла силы, нанося удары на наиболее уязвимых и слабо обороняемых направлениях.

Используя разгром Франции в 1940 г. и ослабление позиций французского империализма в Юго-Восточной Азии, японцы без особого сопротивления захватили северную часть Индокитая. База для развертывания морских и авиационных сил Японии на юге постепенно расширялась за счет ослабления обороны этих районов. Из данных разведки, которыми я располагал, было ясно, что захваченные еще в 1938 г. Гуанъчжоу, о-в Хайнань, порт Хайфон постепенно превращались в исходный плацдарм для дальнейшего продвижения японцев на юг. Быстрыми темпами там велась необходимая для этого подготовка.

Это подтвердил и один случайный источник. В марте 1941 г. самолет, на котором один из японских адмиралов направлялся в Хайфон, пролетая над провинцией Гуандун, потерпел аварию и сел в горах. Адмирал со всем своим багажом и документами попал в руки китайских партизан. Об этом я вскоре узнал от китайцев, работавших в генеральном штабе. Судя по всему, документы, которые вез японец, имели большую ценность.

Я решил обратиться за этими документами прямо к Чан Кайши, зная, что, если я адресуюсь в его штаб, все равно не получу нужного ответа без его разрешения. Я сказал Чан Кайши, что мне как советнику желательно ознакомиться с этими документами, чтобы разработать соответствующие планы по борьбе с японцами па юге в связи с возможной агрессией. Чан Кайши мне ответил, что эти документы к нему еще не прибыли, они еще в пути, а когда прибудут — не знает. Это была правда.

Меня заставляло торопиться важное обстоятельство. В то время через Маньчжурию в Германию ехал министр иностранных дел Японии Мацуока, и по газетным сообщениям было известно, что он остановится в Москве для важных переговоров с руководителями Советского Союза по вопросам взаимоотношений между двумя странами. [176] Я сообщил в Москву о захвате японских документов китайскими партизанами в горах Гуандуна. Вскоре пришел ответ: постараться как можно скорее получить эти документы и срочно доставить их в Москву. Для этого из Москвы в Ланьчжоу высылался специальный самолет. Такая срочная просьба Москвы была вызвана тем, что Мацуока находился уже в пути.

В конце концов документы прибыли и поступили ко мне. Фотокопии я срочно направил в Ланьчжоу, откуда их на самолете доставили в Москву за несколько суток до приезда туда Мацуока. Я и мои помощники С. П. Андреев и Н. В. Рощин, бегло просмотрев кадры второй копии, поняли, что документы представляли собой большую ценность: адмирал, потерпевший аварию, вез весьма ответственный план подготовки военного плацдарма на юге, в районе Хайфона и острова Хайнань, как базы для дальнейшего наступления на юг, К документам прилагались схемы по организации аэродромов, морских баз и пунктов высадки сухопутных войск. По нашей оценке, эти документы соответствовали действительности, что подтвердилось дальнейшими событиями. Сопоставляя данные, полученные от французского военного атташе Ивона, а также по другим каналам, я лично не сомневался, что японцы готовятся к нападению на юго-востоке Азии.

В своих выводах я основывался на ленинском предвидении о назревании тихоокеанской проблемы и войны между США и Японией.

В. И. Ленин еще в 20-х годах писал:

«...перед нами растущий конфликт, растущее столкновение Америки и Японии, — ибо из-за Тихого океана и обладания его побережьями уже многие десятилетия идет упорнейшая борьба между Японией и Америкой, и вся дипломатическая, экономическая, торговая история, касающаяся Тихого океана и его побережий, вся она полна совершенно определенных указаний на то, как это столкновение растет и делает войну между Японией и Америкой неизбежной...»{52}

Данные, которые я получал в тот момент из многих источников, подтверждали ленинский прогноз. Я склонен был считать, что на том этапе японцы пойдут не против Советского Союза, а на юг с целью захвата англо-американских владений в Юго-Восточной Азии и бассейне Тихого океана. Не скрою, я очень волновался в тот момент, много думал: что, если я ошибаюсь? Но согласиться с теми, кто утверждал иное, не мог. Как и многие [177] я понимал, что мы не могли ослабить на какую-то долю наши западные границы, и считал, что если мои выводы окажутся правильными, то в случае нападения гитлеровской Германии на нашу Родину часть наших войск с Дальнего Востока можно было бы передислоцировать на запад для отражения фашистской агрессии.

Милитаристская Япония не напала в 1941 г. на Советский Союз. Тому были многие объективные причины, о которых уже сказала свое веское слою история. Прежде всего это объяснялось мудрой политикой нашей партии и правительства, которые сумели правильно учесть сложившуюся обстановку на Дальнем Востоке, и в частности то обстоятельство, что Япония, готовясь к нападению на американцев и англичан на юге, была вынуждена пойти на временное соглашение с нами. Наши руководство располагало на этот счет проверенными данными. Заключение договора о нейтралитете с Японией при подготовке Гитлером нападения на Советский Союз было большой победой нашей дипломатии. Ведь в то время японцы знали, что Германия вот-вот нападет на Советский Союз. Это лишний раз подтвердило, что согласованности в военных планах держав «оси» пока не существовало.

...Думаю, Чан Кайши мог предполагать, что в Москве в связи с приездом туда японского министра иностранных дел, возможно, пройдут весьма важные переговоры, которые могут затронуть и его интересы. Возможно, ему было известно, что поездка Мацуока в Берлин была лишь предлогом. Сам Чан Кайши и его хозяева мало чем могли повлиять или расстроить предстоящую дипломатическую акцию. В связи с возможным заключением советско-японского пакта о нейтралитете шансы Чан Кайши на военное столкновение Советского Союза с японцами значительно уменьшались. Ему ничего не оставалось, как показать себя близким другом Советскою Союза. Он и его жена устроили пикник для советских дипломатов, пригласив посла А. С. Панюшкина, весь аппарат военного атташе, наших старших военных советников. Этот пикник разрекламировали в китайской прессе как доказательство тесного союза СССР и Китая. Делалось это для того, чтобы насторожить японцев, убедить их в том, что Советскому Союзу нельзя верить, тем более идти с ним на какие-либо важные соглашения. Но это были напрасные потуги со стороны Чан Кайши и его окружения. [178]

Несколько отвлекаясь, скажу, что мы в свою очередь воспользовались этим пикником, чтобы уговорить Чан Кайши и его жену, которая считалась шефом авиации, сменить командующего ВВС генерала Чжоу Чжичжоу. Последний проводил явно провокационную линию в использовании наших самолетов в борьбе против японцев. Его действия с целью дискредитировать нашу технику, особенно авиационную, были явно подозрительны.

С целью доказать несостоятельность генерала Чжоу как руководителя авиации мы подготовили солидный материал для Чан Кайши с фактами и предложениями, направленными на укрепление китайских ВВС. Чан Кайши внял нашему предложению. Позже в присутствии Хэ Инциня и Бай Чунси он собрал руководящих работников генерального штаба и на основе наших рекомендаций лично сделал тщательный разбор непорядков в авиации. Генералу Чжоу Чжичжоу он даже пригрозил расстрелом. Чан Кайши подтвердил, что материал разбора подготовлен советскими советниками, которым он верит. В скором времени рекомендованный нами генерал Мао вступил в командование военно-воздушными силами...

Дипломаты ряда западных стран, находящиеся в Китае, особенно англичане и американцы, вместе с Чан Кайши стремились любыми способами втянуть Советский Союз в конфликт с Японией. Японии они всячески старались показать, что, несмотря на договор о нейтралитете, Советский Союз помогает Китаю и тем самым якобы нарушает договор. Нам они внушали, что, по их данным, японцы систематически усиливают свою армию в Маньчжурии, стремясь этим посеять у нас недоверие к японцам. В то же время западное давление на Чан Кайши говорило о том, что американцы и англичане имеют точные сведения о подготовке японцами плацдарма на юге Китая и в Индокитае для наступления в сторону Южных морей. США и Англия делали некоторые уступки японцам, но было видно, что эти уступки лишь поощряют агрессора.

Провокационная возня чанкайшистов и западных дипломатов с целью обострить советско-японские отношения особенно активизировалась с весны 1941 г. Я помню одно широко разрекламированное собрание в Чунцине, которое было устроено в тот момент по специальному указанию Чан Кайши. Оно проходило в главном ресторане Чунцина. Финансировала это мероприятие богатейшая

семья братьев Чэнъ, являвшихся ближайшими политическими сотрудниками Чан Кайши. Были приглашены послы Советского Союза, США, Англии (представителей Франции не было). Братья Чэнь первыми выступили на этом собрании с горячим призывом объединиться для совместной борьбы против японцев. Китайцы усердно обхаживали нас, стараясь всячески подчеркнуть, что уже существует блок великих держав — США, Великобритании, Советского Союза и Китая, — направленный против Японии. Некоторые откровенно высказывали следующие мысли: если у Китая нет возможности бомбить Японию, то кое-кому надо предоставить свою территорию (намек на наше Приморье), откуда авиация (мыслилась — советская) будет наносить удары по японским островам. Организаторы банкета всячески добивались, чтобы присутствующие послы, особенно Советского Союза, выступили на нем с речами и этим хотя бы косвенно подтвердили существование антияпонского союза с участием СССР. Они старались втянуть в эту шумиху и меня как военного атташе Советского Союза и главного военного советника Чан Кайши, но, к разочарованию китайцев, наш посол А. С. Панюшкин понял, для чего предпринята эта затея, и свое выступление свел к рассказу о событиях, не имевших никакой связи с нашими отношениями с Японией. Я вообще отказался выступать. Американцы и англичане, видя, что они не могут нас втянуть даже в беседу, где упоминалась бы Япония, были вынуждены в своих выступлениях также ограничиться отвлеченными разговорами.

Гоминьдановские политиканы, однако, не успокоились на этом. В этот период китайская печать как по команде стала много писать о «щедрой, бескорыстной помощи Китаю со стороны Советского Союза», о том, что «только СССР помогает Китаю и обещает еще большую помощь», что без такой «колоссальной помощи» со стороны СССР Китаю трудно было бы вести «войну сопротивления», как выражались тогда правительственные деятели в Чунцине. Конечно, все это было именно так. Но рекламирование в открытой печати помощи Китаю со стороны СССР в тот момент преследовало совершенно определенную цель — осложнить отношения между Японией и Советским Союзом, спровоцировать японо-советский конфликт. Особенно усилилась эта деятельность после нападения фашистской Германии на Советский Союз. Активное участие [180] в провокационной возне принимала жена генералиссимуса Сун Мэйлин. Гоминьдановцы пустили ложный слух, будто об увеличении помощи СССР заявил в своем интервью журналистам военный атташе в Китае В. И. Чуйков. Конечно, никакого интервью не было. Это был досужий вымысел политиканов, ставших на путь дипломатических авантюр.

С весны 1941 г. в Чунцине начали усиливаться слухи, что немцы вот-вот нападут на Советский Союз. В то время начальник отдела внешних сношений ЦИК гоминьдана генерал Чжан Цюнь заявил мне,. что, по его данным, СССР должен ожидать нападения Германии в июне или, самое позднее, в июле. Вплоть до июня тот же Чжан Цюнь строго доверительно и только в личных беседах заверял меня, что Гитлер и Риббентроп оказывают сильное давление на министра иностранных дел Японии И. Мацуока, а также действуют через немецкого посла в Токио О. Отта, добиваясь, чтобы Япония как можно скорее совершила нападение на английские владения в Юго-Восточной Азии, в частности на Сингапур. Гитлер рассчитывал, что удар по Сингапуру сломит сопротивление Англии, а это, в свою очередь, изолирует США и предотвратит их вступление в войну в Европе. Об этом же предупреждал нас и руководитель военной разведки гоминьдановцев адмирал Ян Сюаньчэн.

Особенно усилилось поступление ко мне лично и в аппарат военного атташе данных о готовящемся нападении гитлеровцев на нашу Родину после того, как в Англию прилетел ближайший соратник Гитлера Рудольф Гесс. Миссия Гесса в Англию была воспринята в Чунцине как решение Гитлера уговорить англичан пойти на компромисс, чтобы затем напасть на Советский Союз. Этот факт как бы подводил черту всем толкам. Следовало считать, что нападение фашистской Германии на СССР — вопрос времени, причем очень близкого.

Зная напряженное положение на наших западных границах, мы старались добывать объективную информацию о положении на Дальнем Востоке, чтобы предупредить Москву по важнейшему для нашей безопасности вопросу: куда направят свою агрессию японцы — на север или на юг? Поступавшие материалы, которые говорили об опасности для Советского Союза со стороны Японии, мы не задерживали и срочно передавали в Москву, Вопрос окончательной проверки и выводов, конечно, [181] являлся прерогативой Центра. Но сведения о том, японцы готовили базу на юге Китая и в районе Хайфона, поступали ко мне во все большем количестве.

Приблизительно за месяц до нападения на нашу страну гитлеровской Германии тяжело заболел начальник отдела внешних сношений Чжан Цюнь, который считая своим долгом информировать меня как главного военного советника о положении не только в Китае, но и в тех странах, где были китайские военные атташе, в том числе и в Германии. Как подтвердили дальнейшие события, Чжан Цюнь достаточно точно назвал даже вероятнее сроки готовившегося нападения немецких фашистов на Советский Союз. Его болезнь сопровождалась тяжелыми приступами, после которых он умер.

Международное положение Китая в этот период в значительной степени определялось обстановкой в бассейне Тихого океана, т. е. взаимоотношениями между Японией, США и Англией. Ситуация в этом районе сложилась весьма противоречивая.

США и Англия, желая избежать обострения отношений с Японией, по-прежнему стремились найти с ней общий язык путем уступок. Именно об этом свидетельствовало, в частности, соглашение, заключенное между Сиамом (нынешним Таиландом) и Англией, по которому последняя обязалась снабжать Сиам нефтяными продуктами. Но Сиам к тому времени уже превращался в японский плацдарм в районе Южных морей. Об этом же свидетельствовали заявления президента США Рузвельта о неизменности политики США по отношению к Японии; заявление государственного секретаря США К. Хэлла о том, что поставки нефти в Японию будут продолжаться, и т. д.

Однако обстановка в районе Южных морей продолжала обостряться. Это проявилось, в частности, в срыве переговоров Японии с властями Голландской Индии. На собрании китайских деловых кругов в Сянгане (Гониоиге) английский посол в Китае А. Кэрр заявил, что основной политической задачей Китая является продолжение войны и, до тех пор пока Чан Кайши будет оказывать сопротивление Японии, Англия будет ему помогать. Пока это были одни слова. Правда, в тот момент Англия была [182] вынуждена принять некоторые меры военного характера, но не для реальной помощи Китаю, а для защиты своих владений в Юго-Восточной Азии. Так, в прессе появились сообщения о прибытии в Сингапур партии американских военных самолетов, продолжалось усиление Малайи и Сингапура австралийскими и индийскими войсками. Иными словами, обе стороны использовали путь экономического и военного давления друг на друга с целью добиться компромисса. Так, японцы, перед тем как англичане согласились снабжать нефтью Сиам, сосредоточили 18-ю пд и другие части в непосредственной близости от Сянгана и увеличили количество своих боевых кораблей в примыкающих к нему водах. Прекращение переговоров между Голландской Индией и Японией также могло рассматриваться как давление США на Японию с целью сделать ее более уступчивой.

Допуская возможность вооруженного столкновения с Японией в районе Южных морей, США и Англия на словах заявляли о поддержке Китая и даже начали договариваться с последним о совместных военных мероприятиях. Этой цели посвятил свою поездку в Бирму генерал Шан Чжэн. К этому сводились переговоры китайских представителей с английским командованием в Сянгане. В своем выступлении в Сянгане А. Кэрр даже признал существование де-факто англо-американо-китайского военного сотрудничества и заявил, что оно будет усилено, если японцы начнут наступление на юге. Мне стало известно, в частности, что оперативное управление китайской армии разрабатывало планы использования китайской армии для обороны Бирмы, Однако соглашение о взаимодействии не состоялось по вине англичан, которые не пожелали в тот момент пускать китайские войска в Бирму.

В начале лета 1941 г. в Китай прибыла американская военно-воздушная миссия во главе с генерал-майором Клэггетом. Она продолжила работу миссии Л. Кэрри, Если последний должен был выяснить, в какой степени Америка может рассчитывать на Китай в случае японо-американской войны, Клэггет получил те же задания, только значительно суженные и специализированные. Ему предстояло изучить состояние китайских воздушных сил и аэродромов (поскольку американская военная помощь Китаю в тот момент сводилась к предоставлению самолетов с летным и наземным обслуживающим персоналом), а [183] также ответить на вопрос, в какой степени китайские ВВС и аэродромы могли быть использованы США в случае возникновения войны с Японией. Клэггет и сопровождающие его лица значительное время уделили ознакомлению с китайскими военно-воздушными базами в Чэнду и Куньмине. 14 июня командующий ВВС генерал Мао вылетел в Рангун и Сингапур, а эскадрилья китайских летчиков направилась в Рангун за получением американских истребителей.

В тот момент предполагалось, что американцы передадут Китаю 100 самолетов с летным и техническим персоналом. Готовность этих самолетов к боевым действиям относилась на осень 1941 г., когда обычно кончался период бомбежек. Однако в июне 1941 г. в Китае не было еще ни одного американского боевого самолета. Предварительные наметки американской военной помощи Китаю (шли разговоры о 40 млн. долл.) не выходили за рамки благих пожеланий. К концу июня 1941 г. Китай от Америки реально ничего не получил. Правда, США в качестве широкого жеста заявили об отказе от прав экстерриториальности в Китае после окончания японо-китайской войны. Но в тот момент это ничего не давало Китаю и должно было лишь символизировать американское стремление к дружественным отношениям с Китаем.

Надо сказать, что еще Л. Кэрри во время своего пребывания в Китае проявлял особый интерес к размерам советской помощи Китаю. Некоторые официальные лица гоминьдановского руководства, в частности помощник Дай Ли Чжэн Цзэмин, в тот период говорили мне, что американцы вообще не возражали бы, чтобы СССР побольше помогал Китаю, а они ограничивались бы теплыми словами о дружбе и заявлениями о моральной поддержке.

22 июня 1941 г. фашистская Германия напала на Советский Союз. Грянула Великая Отечественная война.

Мне было тяжело в те дни в Китае, сердцем я находился дома, со своими товарищами, которые отстаивали Родину, но задачу свою я еще не выполнил. Известие, полученное в далеком Чунцине, о нападении гитлеровской Германии на нашу страну не явилось неожиданным для нас. О возможности такого нападения в ближайшие месяцы мы сами информировали Москву. Однако [184] начавшаяся война тяжело отразилась на всех нас. Условия и обстановка, в которых мы продолжали работать, намного усложнились. Наши первые неудачи на Западном фронте вызвали радость у тех, кто всегда относился недоброжелательно к нашему присутствию в Китае. Несмотря на выражение сочувствия СССР, подвергшемуся агрессии германского фашизма, в официальной прессе и заявлениях ответственных правительственных деятелей, многие из китайских руководителей в частных беседах откровенно злорадствовали.

С момента нападения на Советский Союз гитлеровской Германии мы все почувствовали особо возросшую ответственность за точность информации, передаваемой в Москву, о положении на Дальнем Востоке. Непроверенные, тем более ошибочные информационные данные исключались, но не так просто было получить интересующие нас сведения и ручаться за их точность. Ведь Япония, где разрабатывались планы дальнейшей агрессии, находилась от нас за сотни и сотни километров. А между тем нам требовалось точно знать, чтобы предупредить Центр, куда же японцы бросят свои крупные ударные силы флота и авиации, которые у них находились наготове, а также армейские соединения, не пущенные в ход в Китае.

Второй фронт на востоке мог возникнуть для нас в то критическое время, когда на западе мы несли тяжелые потери и отступали. Теперь, когда многие документы преданы гласности, известно, что 24 июня 1941 г. министр иностранных дел Германии Риббентроп советовал японскому послу в Берлине Осима

«не упускать из виду русский вопрос и использовать этот год для того, чтобы энергично атаковать противника и совместными действиями окончательно вывести его из войны».

Если до лета 1941 г. Гитлер и Риббентроп усиленно нажимали на Японию, чтобы она скорее вступила в войну против Англии и захватила Сингапур, то с момента нападения Германии на Советский Союз дипломатия Гитлера резко меняется. Теперь он добивается быстрейшего вступления Японии в войну против СССР.

В шифрованной телеграмме Риббентропа германскому послу в Токио Отту от 10 июля 1941 г. говорилось:

«Кроме того, я прошу вас продолжать прилагать усилия к тому, чтобы добиться скорейшего участия Японии в войне против России, о чем уже говорилось в моей телеграмме [185] Мацуока; используйте все имеющиеся в вашем распоряжении средства, потому что, чем раньше осуществится это участие в войне, тем лучше. Как и прежде, цель, естественно, должна заключаться в том, чтобы Германия и Япония встретились на Транссибирской железной дороге до наступления зимы, В результате краха России позиции держав «оси» на международной арене настолько гигантски возрастут, что вопрос поражения Англии, т. е. полное уничтожение Британских островов, станет лишь вопросом времени»{53}.

Из документов видно, что Гитлер не особенно раскрывал японцам свои планы. В одной из его директив было указано:

«Японцам не следует предоставлять никаких данных по поводу «плана Барбаросса».

Судя по шифротелеграмме германского посла в Токио Отта, направленной Риббентропу 14 июля 1941 г., японцы также держали в секрете от немцев свои планы.

Отт писал:

«Я пытаюсь всеми средствами добиться вступления Японии в войну против России в самое ближайшее время. Для того чтобы убедить лично Мацуока, а также МИД, военные круги, националистов и дружески настроенных людей... считаю, что, судя по военным приготовлениям, вступление Японии в войну в самое ближайшее время обеспечено».

Да, в июле и в августе японская пресса подняла сильный шум из-за каких-то шхун, якобы потопленных в Японском море по вине нашего морского командования. Но, по-видимому, это была лишь маскировка активной подготовки японской агрессии в южном направлении... Начавшаяся война между СССР и Германией стала фактором, оказавшим большое влияние на положение на Дальнем Востоке и па внешнеполитическую линию гоминьдановского правительства. Она показала большое чувство симпатии к Советскому Союзу, которое жило в китайском народе. В то же время за подчеркнутым дружелюбием к СССР со стороны официальных лиц гоминьдана, и в частности Чан Кайши, в тот момент скрывались корыстные расчеты и соображения.

Чан Кайши считал, что в создавшейся ситуации война между СССР и Японией неизбежна и что сближение между СССР, Англией и: США может привести к военному союзу этих государств и Китая на Дальнем Востоке. 2 июля 1941 г. гоминьдановское правительство заявило о разрыве дипломатических отношений с Германией [186] и Италией и присоединении Китая к блоку анти-агрессивных государств. Этот дипломатический жест имел далеко не бескорыстный характер. Правящие круги Китая надеялись заставить США, Англию и Советский Союз оказывать большую помощь Китаю и втянуть их, в первую очередь СССР, в вооруженный конфликт с Японией. Война между СССР и Японией, по мнению китайского правительства, должна была стать тем фактором, который коренным образом изменил бы положение на Дальнем Востоке в благоприятную для Китая сторону. Поэтому китайское правительство в тот момент стремилось добавься военного союза с СССР. Мы получили на этот счет совершенно определенные предложения Чан Кайши, по-видимому, предварительно согласованные с американцами и англичанами, стремившимися разрядить положение в районе Южных морей за счет обострения отношений между СССР и Японией.

Могли ли мы быть уверенными в искренности китайского правительства? Не существовала ли в тот момент опасность, что Чан Кайши, воспользовавшись нападением гитлеровской Германии на СССР, придет к компромиссу с Японией и попытается ликвидировать КПК и ее вооруженные силы? Такую возможность исключить полностью было нельзя. У меня имелись данные, которые свидетельствовали о том, что этот вариант обсуждался в окружении Чан Кайши, в частности между ним и Бай Чунси. Однако я приходил к выводу, что правительство Чан Кайши встало бы на этот путь лишь в том случае, если бы США и Англия сговорились с Германией и стали бы поддерживать последнюю в войне с СССР. На Дальнем Востоке это означало бы их сговор с Японией и натравливание ее на СССР. Был еще один фактор, который удерживал Чан Кайши от сговора с японцами: боязнь возмущения широких народных масс, симпатизирующих СССР, невозможность для него в тот момент войти на развязывание гражданской войны. О своих выводах я доложил в Москву.

Официальные заявления гоминьдановских руководителей в тот момент сводились к заверениям, что СССР не должен опасаться капитуляции Китая и в случае японского нападения на советскую землю может полностью рассчитывать на китайские вооруженные силы. Явная демагогия! В трудный и напряженный для нас момент Чан Кайши по-прежнему вел к обострению советско-японских [187] отношений, более того, к провоцированию войны между Японией и СССР. Нашему послу нужно было все время быть начеку, чтобы вовремя информировать наше правительство о замыслах Чан Кайши. Тяжелое бремя ответственности ложилось и на аппарат военного атташе, на главного военного советника, на весь наш советнический состав.

После вероломного нападения гитлеровской Германии на Советский Союз войска Чан Кайши и особенно войска, находившиеся под руководством КПК, казалось бы, должны были развить активную боевую деятельность против Японии и тем самым сковать ее силы. Однако вместо активной помощи Советскому Союзу в этот трудный и напряженный для нас момент Чан Кайши по-прежнему занимал выжидательную и провокационную позицию. Он лично через меня предложил нашему правительству, чтобы СССР первым напал на Японию и разбил ее. Этим Чан Кайши разоблачил свои тайные намерения, показав свое истинное лицо политикана-провокатора. Это предложение было настолько неуместным и абсурдным, что больше никто из приближенных Чан Кайши нам его не повторял.

Какую же позицию в этот период занимали Мао Цзэдун и его окружение?

Забегая несколько вперед, скажу, что осенью 1941 г., когда Советский Союз переживал очень тяжелый период, когда враг подходил к Москве, а Квантунская армия была приведена в полную боевую готовность для нападения на Советский Союз, Мао Цзэдун, вместо того чтобы сковать военными действиями в Северном Китае японские войска и тем самым помочь нашей стране, распространял утверждения о неизбежности поражения Советского Союза, Тогда же Мао Цзэдун навязал своей партии националистическую кампанию «чжэнфэн» — «движение за упорядочение стиля работы». Фактически под этой маской проводилась политика, подрывавшая прежде всего единый фронт борьбы китайского народа против Японии и направленная па установление маоцзэдуновской диктатуры как в партии, так и в войсках. Лучшим свидетельством тому служит выступление самого Мао Цзэдуна в ноябре 1941 г. в партийной школе в Яньане. Мао так распределил свои силы:

«10% — на борьбу с японцами, 20% — на борьбу с гоминьданом и 70% — на рост своих сил».

В соответствии с этой установкой войска КПК во второй половине 1941 г. не вели активных боевых действий против японцев. [188] Когда гитлеровцы подходили к Москве, Мао Цзэдун высказался за отвод Красной Армии на восток, за Урал, за ведение против фашистов партизанской войны по примеру китайцев, за ожидание наступления англо-американских войск на западе. Маоисты утверждали, что защита Китая является главной задачей всего человечества. Газета «Цзефан жибао» в октябре 1941 г. писала, что

«китайской нации принадлежит главная роль в руководстве угнетенными нациями мира».

...И Чан Кайши и Мао Цзэдун, каждый по-своему, преследовали корыстные, эгоистические цели в политике, по-прежнему пренебрегая высшими интересами национально-освободительной борьбы, которую вел парод Китая.

Дальше