Анализируя обстановку...

Проблема взаимоотношений гоминьдана и КПК была хотя и чрезвычайно важной, но все же только одной из многочисленных проблем, с которыми мне пришлось столкнуться в Чунцине. Требовался тщательный анализ военной обстановки, соотношения вооруженных сил Китая и Японии, состояния экономики, финансов и т. п. Помимо внутренних меня интересовали различные международные аспекты, связанные с внешнеполитическим положением [77] Китая. За каждой из проблем стоял целый комплекс других. Например, выясняя состояние китайской армии и ее возможности для ведения активных боевых действий, мы не могли игнорировать взаимоотношения Чан Кайши с различными группировками милитаристов и их внутренние взаимоотношения друг с другом. Вопросов вставало много, но два из них меня занимали постоянно: позиция Чан Кайши, связанная с ведением войны с Японией, и военные планы Японии в 1941 г.

Три с лишним года японо-китайской войны чрезвычайно истощили ресурсы страны. Вопрос дальнейшего ведения войны упирался в следующие основные факторы:

а) наличие людских ресурсов и возможность пополнения ими армии;

б) возможности дальнейшего финансирования войны;

в) обеспечение населения и армии продовольствием, предметами первой необходимости;

г) обеспечение армии оружием, боеприпасами, транспортом и другими военными материалами.

К концу 1940 г. японцы захватили почти все торгово-промышленные центры на побережье, основную сеть железных дорог и основные водные коммуникации. Из 9597 тыс. кв. км территории Китая японцами было оккупировано около 22%, на которых проживало 42,5% населения. Это значит, что на территории «свободного» Китая оставалось 270 млн. человек (исходя из общей численности населения Китая в 470 млн. человек). Если считать, что контингент, подлежащий призыву, составляет 10% мужского населения, то, следовательно, Китай мог мобилизовать в армию около 12 млн. человек. Китайская армия насчитывала в то время около 4 млн. человек, из которых немалый процент составляли «мертвые души». Во всяком случае, у Китая имелись реальные возможности отмобилизовать в армию более 8 млн. человек. Этого количества людей было вполне достаточно для продолжения войны.

Военные школы Китая, подчиненные военному министерству, в том числе и академия, могли бы в значительной степени обеспечить армию офицерским составом. Большую помощь в оперативно-тактической подготовке китайской армии оказывали наши советники.

Конечно, наличие людских резервов для пополнения [78] армии и даже формальное наличие школ, готовивших офицерские кадры, еще не решали проблему успешной борьбы с японскими захватчиками. В огромной степени это зависело от уровня подготовки этих резервов и их вооружения, от уровня подготовки офицерских кадров, их умения и желания применять на практике современные формы и методы ведения войны. А с этим, как мы увидели, дело обстояло гораздо хуже.

В вопросах финансирования войны Китай испытывал большие трудности. Источником государственных бюджетных поступлений, как, впрочем, и поступлений любого китайского милитариста, всегда были налоги. В условиях затянувшейся войны и потери важных торгово-промышленных и сельскохозяйственных районов они не уменьшались, а увеличивались. По неофициальным данным, в ходе войны бюджет возрастал из года в год и тяжелым бременем ложился в основном на трудовой народ. В 1936 г. его общий размер составлял 1,2 млрд. мекс. долл., в 1937 г. — 2,1 млрд., в 1938 г. — 2,4 млрд. Конечно, при этом нужно учитывать катастрофическое падение курса китайского доллара. По тем же неофициальным данным, общий бюджет на 1940 г. исчислялся в сумме 3,6 млрд. мекс. долл. Расходы на военные нужды составляли 2/3 бюджета, т. е. 2,4 млрд. мекс. долл. Покрыть их планировалось следующим образом: налоговые поступления — 800 млн. мекс. долл., доходы от государственных предприятий, поступления из-за границы от соотечественников и налоги на наследство — еще около 400 млн. Остальные расходы планировалось покрыть за счет выпуска двух новых займов — Займа военного снабжения 1940 года на сумму 1,2 млрд. и Золотого займа 1940 года также на сумму 1,2 млрд. мекс. долл. (Бюджет рассчитывался по официальному довоенному курсу: 3,30 мексиканского, или китайского, доллара за 1 ам. долл.)

Как правительство сводило концы с концами, можно было только гадать. Как бюджетные поступления, так и расходы держались в тайне. Несомненно, в бюджете был большой дефицит, о чем свидетельствовал усиленный выпуск в обращение банкнотов. По официальным данным, опубликованным на 1 января 1940 г., четыре государственных банка Китая (Сентрал бэнк оф Чайна, Бэнк оф Чайна, Бэнк оф Коммюникейшенс и Фермерс бэнк оф Чайна) выпустили в обращение банкнотов на сумму [79] 3081 787 295 Йекс. долл. К началу войны эмиссия банкнотов этих банков равнялась 1 476 202 334 мекс. долл. Этот нажим на печатный станок шел параллельно с падением курса китайского доллара. В связи с поражениями на фронтах китайский доллар на внутреннем рынке резко покатился вниз и к концу 1940 г. упал до 16 «мексов» за 1 ам. долл. Естественно, такая девальвация китайского доллара била в первую очередь по трудящимся. Но для покрытия растущего дефицита других средств не было. Из проделанного анализа мы рискнули сделать вывод, что проблема финансирования войны в 1941 г., несмотря на имеющиеся значительные трудности, могла быть решена по крайней мере на уровне предыдущих лет, тем более что китайское правительство рассчитывало получить внешние займы. Источники финансирования войны еще не были исчерпаны.

Потеря важных сельскохозяйственных районов, безусловно, тяжело отразилась на продовольственном положении страны. Однако в годы войны собирались неплохие урожаи, которых при правильном распределении могло бы хватить для снабжения продовольствием армии и населения. Правительство по-своему пыталось даже контролировать цены на некоторые виды продовольственных товаров, прежде всего на рис. Однако эти попытки наталкивались на спекулятивные махинации крупных торговцев, действовавших рука об руку с местными органами власти.

Спекуляция процветала. Товары привозились из Шанхая, Гуанчжоу и других городов Китая, оккупированных японцами, а также из Сянгана (Гонконга), отрезанного от «свободного» Китая японскими войсками. В каждом большом городе вы могли купить швейцарские часы фирмы «Лонжин» или американские бритвы фирмы «Ролике», фотоаппараты «Контакс» и т. п. Но, конечно, по баснословным ценам. Все это ввозилось через Рангун, Куньмин, через морские порты, захваченные японцами, и развозилось по всему Китаю.

В продовольственных магазинах также можно было найти все: мясные и колбасные изделия, битую птицу, вина всех сортов, начиная с ямайского рома и кончая китайским маотаем. Все это украшало столы имущих. За целый квартал вас дурманил запах яств, которые готовились в харчевнях, чаще всего в котлах, стоящих прямо па улицах. Около харчевен обязательно стояли зазывалы, [80] которые громкими голосами расхваливали приготовленную пищу, приглашая тут же ее отведать. Однако трудящийся люд довольствовался рисом низшего сорта с чесноком и другой растительностью, а то и просто чумизой.

Продовольственное положение в Чунцине было чрезвычайно тяжелым. Город в лучшем случае получал 25% необходимого для его снабжения риса; риса систематически не хватало. В целях сохранения контингента служащих государственных учреждений правительство было вынуждено взять на себя снабжение рисом по низким ценам чиновников, военных работников и учителей. Большая же часть населения (кустари, мелкие торговцы, рикши, кули, работники свободных профессий — врачи, писатели, артисты) государством не обеспечивались и покупали рис на рынке по чрезвычайно высоким и все время возраставшим ценам. Индекс цен в июне 1941 г. составил 3214% по сравнению с июлем 1937 г. Недостаток риса, высокая цена на него были предметом постоянных разговоров и недовольства населения. У рисовых лавок скапливались огромные очереди. Люди простаивали часами, сутками, дожидаясь, пока подвезут рис. Наблюдались случаи беспорядков в «рисовых» очередях, когда полиция применяла оружие; были жертвы.

Чрезвычайно тяжелым было положение учреждений, которые находились на государственном бюджете (университеты, школы, больницы). Недоедание среди студентов, случаи смерти от истощения были типичными явлениями. Больницы не имели риса для питания больных. Правительство было вынуждено сокращать количество учреждений, служащие которых пользовались правом покупать рис по удешевленным ценам.

Жизненный уровень служащих государственных учреждений был весьма низок. Средний чиновник еле-еле сводил концы с концами. Рабочие вообще жили впроголодь, их дневной заработок составлял 3 — 4 долл. при 12 — 14-часовом рабочем дне. Особенно ужасным было положение рикш и кули. В то время бытовала поговорка: «Генерал бьет офицера, офицер бьет солдата, солдат бьет рикшу». А на другой ступени социальной лестницы стояли представители финансовой и промышленной буржуазии, помещичьих кругов и высшего слоя чиновничества.

Острой проблемой воюющего Китая было снабжение армии оружием и боеприпасами. Особенно плохо обстояло дело с артиллерией и авиацией. В самом Китае [81] производилось только легкое оружие, да и то на кустарных предприятиях. Производство артиллерийских орудий и самолетов отсутствовало. Даже ремонт этих видов оружия производился в кустарных мастерских. Автор лично осматривал самолеторемонтные мастерские в Чэнду, которые размещались в сараях со стенами из плетня и были крыты соломой.

В 1940 г. в китайской армии насчитывалось:

Как правило, артиллерия средних калибров, не говоря уже о тяжелой, находилась в тылу и с войсками не взаимодействовала. Если еще учесть, что Чан Кайши лучшие вооруженные силы и значительную часть артиллерии держал на случай выступления против Особого района, контролируемого войсками КПК, то понятно, почему в некоторых китайских армиях вовсе не было артиллерийских стволов для разрушения фортификационных сооружений и подавления огня противника.

Ручное вооружение (винтовки, ручные и станковые пулеметы) отличалось большим разнообразием. Хотя сами китайцы и производили это оружие, они не могли полностью удовлетворить потребности армии и вынуждены были закупать его за границей. Я уже не говорю о нескольких танках, да и то старых образцов, которые фигурировали только для показа. Боевых самолетов (разных марок из разных стран) было очень мало, поэтому существенного значения в боевых операциях они не имели. Самолеты, закупленные за границей, долго осваивались китайскими летчиками, на это шло много ресурсов. При налете японцев на китайские аэродромы китайская авиация, как правило, не вступая в боя, уходила на запасные площадки. Военные районы и армии своей авиации не имели и не очень-то рассчитывали на ее помощь в бою. Без собственного автомобильного производства, с плохо [82] организованным ремонтом автомашин войска всегда испытывали недостаток в автотранспорте, а также в горючем.

* * *

Во главе всей военной организации Китая стоял Чан Кайши, который объявил себя генералиссимусом Китая, но мы, советские советники, обращаясь к нему, называли его маршалом, а китайцы — председателем Военного совета. Управление войсками осуществлялось через генеральный штаб во главе с Хэ Инцинем, который по совместительству был и военным министром.

В 1941 г. под командованием Чан Кайши находилось около 290 пехотных и 14 кавалерийских дивизий, 22 артиллерийских полка, 6 минометных дивизионов и подразделения других родов войск. Общая численность армии составляла 3 856 000 солдат. По численности японская дивизия почти в 2 раза превышала китайскую. Некоторые китайские армии и дивизии существовали только по названию.

В конце 1938 г. был принят Закон о всеобщей воинской повинности, согласно которому были созданы провинциальные, дивизионные и полковые мобилизационные районы. Согласно этому закону в армию призывали молодежь в возрасте от 18 до 35 лет.

При обучении молодежи в запасных полках главными дисциплинами были стрелковая подготовка и политические занятия. Последние основывались на зазубривании простейших вопросов. Например: Кто убийцы наших родителей и наших братьев? Кто насильники над нашими женами и сестрами? Кто поджигатели наших домов, фабрик и заводов? Если это делают японцы, то они враги нам или нет? И т. д.

Конечно, на такие вопросы ответ был только один: все беды в Китае происходят по вине японцев. Классовых врагов и классовой борьбы в Китае нет, а есть только смутьяны — коммунисты, которые устраивают беспорядки и т. п.

Высшей оперативно-организационной единицей китайских войск был район, состоящий из нескольких армий, что соответствовало в нашем понятии фронту. Армии, входившие в район, по численности были примерно равны нашему корпусу без средств усиления. Армии и армейские [83] группы, находившиеся в резерве ставки Чан Кайши, например армейская группа Ху Цзуннаня, которая стояла в провинции Шэньси, южнее Яньани, как заслон против Особого района, более походили по организации и оснащению на наши армейские части и подразделения, но с меньшим количеством боевой техники. Такие армии, как 5-я и 6-я, были отборными войсками Чан Кайши, опорой его власти. Они содержались в лучших условиях, размещались в тылу, чаще на пересечении дорог или в крупных населенных пунктах.

Кроме полевых войск в Китае было немало военных учебных заведений, а также военная академия. Начальником академии и некоторых военных училищ, находившихся в провинциальных столицах или около них, числился сам Чан Кайши, а фактические начальники назывались его заместителями. Как правило, в офицерских училищах и в академии училась молодежь, попадавшая туда по особому отбору гоминьдановских организаций. Командиров коммунистических войск в эти военные учебные заведения не принимали, однако полностью закрыть туда доступ коммунистам и предохранить армию от коммунистического влияния гоминьдановцы все же не могли.

Регулярные войска КПК официально состояли из двух армий — 8-й (18-я АГ) на северо-западе Китая и Новой 4-й — в нижнем течении Янцзы. Официально организация их была такая же, как и гоминьдановских войск, но в действительности это было не так. Например, только одна дивизия Хэ Луна{35} насчитывала свыше 60 тыс. солдат и контролировала действия десятков тысяч партизан. Об этом, конечно, знали в военном министерстве, да и сам Чан Кайши, но помешать росту регулярных войск КПК он был бессилен. В Особом районе были военные училища и ряд курсов подготовки командного и политического состава.

Во всех военных районах находились наши военные советники. В коммунистических войсках их не было. Там находилось несколько наших корреспондентов, которых пропускали туда только с ведома самого Чан Кайши. Мне неоднократно приходилось обращаться с просьбой к Чан Кайши, чтобы он разрешил пропустить в Особый район тот или иной наш самолет с медикаментами, командирами подразделений 18-й АГ, кончившими учебу в наших училищах и академиях, или корреспондентов и представителей [84] Коминтерна. Чан Кайши в таких пропусках не отказывал, но всегда строил недовольную мину.

Все вооружение, поступавшее из-за границы в порядке закупок или помощи Китаю, направлялось в распоряжение Чан Кайши. Он рассматривал войска, подчиненные и руководимые КПК, как своих главных соперников в борьбе за власть и при распределении полученного оружия, конечно, ничего им не давал. Как военный атташе, я, естественно, не мог вмешиваться в распределение оружия по войскам Китая.

Коммунисты в значительной степени вооружались за счет японского трофейного оружия. Но его не хватало, тем более что их армия численно росла. КПК приходилось прибегать к всевозможным другим способам, чтобы добывать средства и оружие для армии и для содержания административно-политического аппарата. Разведка КПК и 18-й армейской группы выслеживала, например, когда, по каким маршрутам гоминьдановцы перевозили деньги и оружие в районы дислокации своих частей, а затем специальные отряды КПК осуществляли их захват. О подобных экспроприациях знали многие, в том числе и Чан Кайши, но предпринять что-либо против этого были бессильны.

Изучая китайскую армию по материалам, имевшимся у наших советников, я видел, что укомплектованность гоминьдановских частей и подразделений, их боевые качества и политико-моральное состояние находились на очень низком уровне. Большинство солдат служили в армии за чашку риса и медные гроши.

Китайский солдат получал в среднем 12 долл. в месяц. Ежедневно ему полагалось около 650 г риса. Однако, за редким исключением, солдаты никогда не имели полной нормы материального довольствия. Их либо обворовывали, либо трудности транспортировки, недостаток продовольствия в стране снижали рацион солдат. Солдаты сплошь и рядом были вынуждены переходить на самообеспечение. Например, нередко наблюдалась такая картина: группа солдат, расположившись на рисовых полях, ловила мелкую рыбешку, змей и этим несколько скрашивала свой скудный стол. Низкое санитарное состояние, систематическое недоедание вели к болезням и большой смертности, делали солдат слабосильными и инертными ко всему происходящему. В 102-й пехотной дивизии, например, 50% состава болели малярией. [85]

В одном из докладов на имя Чан Кайши содержалось следующее признание:

«Войска плохо накормлены, плохо одеты, часто дислоцируются не в интересах стратегической необходимости, а с точки зрения возможностей снабжения. Солдаты заняты перетаскиванием риса, работой на заводах в качестве чернорабочих, а не боевой подготовкой».

К плохому материальному обеспечению солдат добавлялось грубое обращение с ними со стороны офицеров и младшего командирского состава. Были распространены телесные наказания, имели место случаи грубого обращения с ранеными. Провинившихся солдат часто наказывали палками. Приходилось только поражаться невзыскательности и терпению китайского солдата, стойко переносившего невзгоды, плохое питание и обмундирование, изнурительные походы, а также грубое, подчас бесчеловечное отношение со стороны офицеров.

Материальное положение офицерства, особенно его младшего и среднего состава, было также чрезвычайно тяжелым. Офицеры ниже комбата материально не были обеспечены, плохо одевались, с семьями не виделись годами, жили бедно, перенося лишения.

В армии участились случаи проявления недовольства политикой гоминьдана. В связи с этим производились аресты под предлогом чистки армии от «нежелательных элементов».

В гоминьдановской армии процветали коррупция и казнокрадство. Командиры полков и дивизий получали средства на содержание своих частей согласно штатному расписанию, которое резко отличалось от наличного состава людей в частях и подразделениях. Наживались даже на похоронах солдат. На захоронение умершего или убитого солдата отпускалась соответствующая сумма, например на покупку гроба — около 10 долл. Командиры придумали такой порядок: хоронить умерших не сразу, а группами, когда наберется 10 — 15 покойников. Командир получал деньги на 10 — 15 гробов, но расходовал только на один. Этот гроб строился с откидным дном. В братскую могилу каждый труп подносили поодиночке, открывали дно гроба, труп падал в могилу. Пустой гроб возвращался за следующим покойником, и только последний покойник вместе с гробом сверху укладывался в могилу. Таким образом командиры получали прибыль на [86] гробах, попутно выколачивая содержание на мертвых, которые продолжали числиться живыми.

У Чан Кайши сложились далеко не идиллические отношения с генералами-милитаристами, которые формально включили свои войска в состав вооруженных сил Китая под общим руководством Чан Кайши, но отнюдь но спешили направить их на фронт для борьбы с японскими захватчиками. Например, такой командующий районом, как генерал Янь Сишань{36}, типичный милитарист, лишь формально признавший власть центрального правительства, за всю войну не выполнил ни одного приказа Чан Кайши. Последний назначил Янь Сишаня командующим 2-м военным районом, чтобы удержать от перехода к японцам, и поручил ему блокаду Особого района с севера и востока, официально подчинив ему 18-ю армейскую группу во главе с Чжу Дэ. На северо-западе Особый район блокировали милитаристские войска братьев Ма, которые не подчинялись даже Чан Кайши, но цепко держались за контролируемую ими территорию, собирая налоги с населения в свою пользу. Губернатор провинции Юньнань генерал Лун Юнь умудрялся даже брать налоги с имущества, поставляемого из Америки и Англии для центрального правительства.

Все говорило за то, что дивизии многих генералов-милитаристов, номинально присоединившихся к центральному правительству, никакой боевой ценности (с точки зрения борьбы с захватчиками) не представляли.

Счастьем для китайцев было отсутствие зимних холодов на юге страны: не требовалось теплой одежды и капитальных строений, что удешевляло содержание армии. Даже офицеры до командира роты включительно ходили в шортах и легких туфлях без носков. Часто приходилось наблюдать: идет рота по дороге или тропинке, а впереди несут офицеров в паланкинах, в которых они во время марша умудрялись спать. Замыкал общую колонну походный лазарет, где на носилках и на руках несли больных. Многие солдаты страдали дизентерией. Все же на учениях, на которых мне представлялась возможность присутствовать, а также судя по поведению солдат в быту, можно было отметить достаточно хорошую дисциплину войск, их подтянутость и выносливость. Что касается обучения армии, то здесь упор делался на муштре, основанной на механическом выполнении часто абсурдных приказов. [87]

С боевой подготовкой китайской армии мне приходилось знакомиться на смотрах и учениях, которых проводилось немало. Так, в июне 1941 г. Чан Кашли пригласил меня и моих помощников на боевой смотр частей чунцинского гарнизона. К этому времени выявились серьезные разногласия Чан Кайши с сычуаньскими милитаристами, и смотр был призван прежде всего устрашить строптивых генералов. На смотре в течение трех дней присутствовали военный министр Хэ Инцинь (первоначально предполагалось, что смотр проведет лично Чан Кайши), заместитель начальника генерального штаба Бай Чунси, начальник политического управления генерал Чжан Чжичжун, начальник чунцинского гарнизона генерал Лю Ши и другие высшие военные «бонзы» гоминьдана.

Смотр начался с обхода частей. Хэ Инцинь в качестве принимающего парад не поздоровался и не поприветствовал войска, а только прошел вдоль их фронта. Затем он произнес речь о задачах текущего момента, в которой долго распространялся о необходимости блюсти верность генералиссимусу Чан Кайши.

Во время осмотра оружия военный министр и сопровождающие его лица шли от одной части к другой, попутно брали на выдержку несколько винтовок и пулеметов. Осмотр их ограничивался проверкой ствола. Я отметил, что почти никто из проверяющих не находил недостатков, а между тем большинство солдат не умели разобрать и собрать затвор винтовки! Затем следовала проверка знаний уставов (проверялись командиры взводов, рот, унтер-офицерский состав); проверка подготовительных упражнений к стрельбе; ружейные приемы (уколы штыком с криком «ура!» на месте); метание ручных гранат; наконец, танковые занятия и стрельба.

При осмотре техники (танки, бронемашины, артиллерия и т. п.) круг задаваемых вопросов ограничивался весом бронемашины, танка, годом изготовления, маркой, скоростью, дальностью стрельбы гаубицы и т. д.

Про себя я отметил, что полицейские части экипированы значительно лучше остальных. Они имели кожаную обувь, в то время как солдаты были обуты в травяные сандалии. Настоящий боевой вид был только у полиции! Остальные войска выглядели довольно жалко, [88] несмотря на то что для смотра были выделены лучшие подразделения и даже подставные солдаты из других частей. Младший офицерский состав по внешнему виду почти ничем не отличался от рядовых, был одет в то же обмундирование, что и солдаты.

Питались солдаты плохо: об этом красноречиво свидетельствовал их внешний вид, Хэ Инцинь в своей речи призывал употреблять в пищу не только рис, которого недоставало, по и другие продукты, в частности кукурузу. По внешнему виду полицейских чувствовалось, что их кормят значительно лучше.

Большинство пехотных частей имели винтовки чехословацкого производства марки «Брно», один полк был вооружен германскими винтовками «Маузер», и лишь отдельные подразделения имели винтовки китайского производства, скопированные с чехословацких образцов. По виду винтовки были последних выпусков, но уход за оружием ужасный. Стволы сплошь и рядом были покрыты ржавчиной.

Ручные пулеметы были чехословацкого и бельгийского производства выпуска 1937 — 1939 гг. Судя по всему, неплохие пулеметы: скорострельность, устойчивость во время стрельбы, простота разборки и сборки примерно как у нашего Дегтярева.

Офицеры по штату должны были быть вооружены маузерами, но фактически вооружены ими оказались только полицейские.

14 июня на аэродроме Бэйши, под Чунцином, китайцы продемонстрировали боевую технику: батарею на механической тяге (тягач-грузовик), три гаубицы (105 мм калибра) германского призводства 1934 г. Дальность, по китайским данным, составляла 14 км. Время для перехода из походного положения на боевое — 30 минут.

Взвод бронемашин состоял из шести немецких броневиков производства 1934 г. Броневики были вооружены пулеметами, только один 20 мм пушкой. Машины открытые, только с железными сетками, имели скорость 60 км/час. Венцом программы был танковый взвод — три старых легких танка типа «Виккерс».

Смотр показал чрезвычайно слабую стрелковую подготовку солдат. Выявились плохое прицеливание, заряжание, неумение ставить прицел, не глядя на него, неправильная постановка приклада в плечо, неустойчивое [89] положение винтовки при стрельбе сидя и т. п. Это еще в большей степени относилось к подготовке пулеметчиков. Пулеметный расчет получил самую примитивную задачу — обстрелять огневую точку противника. В течение 15 минут расчет копался у пулемета, но не только не открыл огонь, но и не сумел более или менее точно произвести наводку пулеметов в цель. Стрельбы показали, что огневой подготовке в китайской армии не уделялось никакого внимания. Особенно плохо обстояло дело с подготовкой пулеметчиков. Офицеры пулеметных рот (комвзвода и комроты) не могли ответить на простейшие вопросы по баллистике.

Во время проверки знания уставов офицерским составом следили лишь за точностью ответа по уставу (слово в слово), при этом учитывалось, сколько при ответе пропущено иероглифов. Между тем уставы офицеры знали плохо. Не лучше обстояло дело с полевой подготовкой. Офицеры штабов проявляли поразительное неумение разбираться в обстановке на местности, пользоваться картой. Например, в первый день смотра руководитель занятий и начальник штаба в течение 30 минут не смогли привести военного министра на командирский пункт. На другой день повторилось то же самое.

По выправке и четкости выполнения упражнений выделялись полицейские, правда, колоть штыком не умели и они.

...Начались тактические учения. Взвод получил задачу оборонять район по фронту 150 — 200 м, в глубину 100 — 150 м. Командир взвода расположил два отделения на переднем крае, одно (с задачей контратаки) — в глубине. Огневой задачи этому отделению поставлено не было. По условиям местности оно и не могло вести огонь, кроме как по району расположения взвода. Взвод тяжелых пулеметов был расположен так, что не мог оказывать огневого воздействия на «противника» (до момента его вклинения в район обороны взвода). Огневая мощь взвода, таким образом, сократилась до минимума, и, конечно, это отрицательно сказалось на ведении боя перед передним краем, «Противник» получил возможность наступать малыми силами, с минимальными потерями, и он этим не замедлил воспользоваться. Я увидел нечто для себя удивительное — атаку переднего края взводной обороны силами только двух отделений. Это было возможно только на занятиях в китайской армии! [90]

Во время тактических учений командиры не производили разведку местности. Приказ на занятие обороны отдавался на местности, откуда не было видно не только района обороны, но ж всего переднего края.

Управление боем взвода как в обороне, так и в наступлении ограничивалось исключительно голосом командира взвода. Вначале меня поражало: ни один нижестоящий командир не проявлял инициативы, пока не получал указаний свыше. В дальнейшем я понял, что это положение общепринято в китайской армии. Конечно, противник по голосу легко мог определить местонахождение самого командира и всего подразделения. Во время же сильной стрельбы команды голосом вовсе не слышны, следовательно, могла быть нарушена связь и отделение могло лишиться руководства. Тем не менее никаких условных сигналов не применялось.

У нас было принято считать, что китайцы упорно держат оборону. Но на занятиях 12 июня можно было наблюдать совсем иное. Взвод, находившийся на правом фланге обороны роты, без всякого нажима со стороны «противника» оставил свой район обороны. А между тем перед фронтом взвода не было даже видно наступающих солдат. Получилось, что взвод, отошедший в тыл, помог «противнику» без потерь захватить свою позицию и одновременно ухудшил положение своего соседа и всей роты. Между тем обороняющиеся занимали сравнительно выгодные позиции. Перед их передним краем находилась лощина в 100 — 150 м, чтобы преодолеть ее, «противнику» надо было затратить немало трудов и понести потери.

Я отметил еще один момент тактической шаблонности: наступающий «противник», пройдя лощину без какого-либо огневого противодействия со стороны обороняющихся и видя, что в районе обороны никого нет, все же с криком «ура!» атаковал высоту, где раньше взвод занимал оборону. Китайское руководство было в восторге: обманули «противника»! Он ударил в пустое место! Ясно, что обман противника в современном бою проходит не так. Чтобы действительно ввести противника в заблуждение, необходимо в районе обороны оставить кое-какие огневые средства, которые бы вели огонь, создавали бы впечатление, что оборона жива. Эти бойцы отходят незаметно в самый последний момент перед броском противника [91] в атаку. Вот так противник действительно бывает обманут.

Шаблонное применение в китайской армии современных методов ведения боя, без учета местности, подготовленности войск, главное, без подготовленности самого командного состава, свидетельствовало о том, что тактическая подготовка роты, взвода не отвечала современным требованиям ведения войны.

Современная групповая тактика была принята в китайской армии еще в начале 30-х годов. Однако в боевой обстановке часто применялась линейная тактика. Это особенно наглядно выразилось в боях в провинции Шаньси в мае 1941 г. и при обороне р. Хуанхэ. Китайские уставы в большинстве своем были переведены с иностранных, главным образом немецких и японских.

На тактических занятиях в моем присутствии применялось чрезвычайно много условностей. Значительная часть их не вызывалась тактической целесообразностью и вместо положительного превращалась в отрицательный фактор, создающий явно абсурдную тактическую обстановку. Например, по заданию руководства китайцы применили дымовую завесу. Дым пустили на переднем крае обороны, направление ветра было в сторону наступающего, дымовая завеса образовалась перед передним краем. Встал вопрос: кто ее применил? Китайское руководство ответило: дым пустил наступающий противник! С этим можно было бы согласиться: наступающему выгодно, прикрываясь дымом, без потерь подойти к переднему краю. Но каким образом дым пустили из района обороны, как мог «противник» попасть сюда? Получаю ответ: это «условно». Когда же нами было указано на нецелесообразность применения таких условностей, нашелся другой вариант оправдания этой нелепой затеи: «дым пустили для прикрытия отхода наших войск и перегруппировки внутри обороны». Последнее тоже не вызывалось обстановкой. Все это свидетельствовало о том, что комсостав китайской армии, начитавшись переводных уставов, где сказано о применении дыма, практически на занятиях в поле их не применял, а если и применял, то в таком же искаженном виде, как описано выше.

На следующий день дым применяли уже против наступающей стороны. Погода стояла тихая, дым, пущенный из шашки, шел столбом кверху. Возник вопрос: какая целесообразность применять дым в таких условиях? [92]

Однако никто из присутствующих не обратил на это внимания. Я имел возможность лишний раз убедиться, насколько сильны были шаблоны в китайской армии: , раз в задании есть дым, то его надо применять обязательно, хотя бы это было и во вред обучению.

Основными задачами смотров в любой армии являются, как известно, выявление недостатков боевой подготовки войск и перестройка на основе этих данных системы их подготовки. Ничего подобного не было в китайской армии. Смотр боевой подготовки здесь сводился к показухе, к поверхностному ознакомлению с частями. Боевое обучение в китайской армии находилось на низком уровне. Современные требования уставов применялись формально и по шаблону.

Для ведения наступательных действий против японцев в широких масштабах китайская армия была плохо подготовлена и имела мало огневых средств. Она могла проводить частные наступательные операции, да и то после долгой и тщательной подготовки. Могла бы успешно громить изолированные японские гарнизоны до дивизии включительно. Очень мешало бездорожье и недостаток транспортных средств для маневра. Активно же обороняться, используя выгоды пересеченной местности, эта армия была вполне способна. Для активной обороны средств и сил хватало, что и было затем доказано во время наступательных действий японской армии в 1941 г.

Политические разногласия между КПК и гоминьданом не могли не отражаться на взаимодействии их войск. Гоминьдановские генералы и офицеры в большинстве были выходцами из имущих классов. Они не спешили координировать свои боевые действия с коммунистическими войсками.

Не имея постоянной связи с КПК и ее войсками, я мог судить о политике Мао Цзэдуна только по реакции гоминьдановцев и поведению Чжоу Эньлая, находившегося в Чунцине, но он и люди из его окружения предпочитали отмалчиваться. Во всяком случае, я пришел к выводу, что Мао Цзэдун и его окружение не особенно стремились поддерживать боевые связи с войсками гоминьдана, проявляя большую заботу о накоплении сил для борьбы за власть в Китае. [93]

В свою очередь Чан Кайши и его окружение верили в «антикоминтерновский пакт»{37}, считая нападение Германии и Японии на Советский Союз вопросом времени. По их мнению, Япония в этом случае ослабила бы давление на Китай, что развязало бы им руки для борьбы с коммунистами. Я считал, что вражда между гоминьданом ж КПК будет усиливаться. А пока главные события развертывались в Европе, та и другая стороны занимали выжидательную позицию, накапливая силы для предстоящей борьбы за власть.

* * *

...Чунцин, временная столица Китая, расположен на гористом, левом берегу Янцзы, у впадения в нее р. Цзялинцзян. Долина Янцзы в этом месте замыкается со всех сторон горами. Дорог к городу вело немного, а мостов не было совершенно.

Меня поразили прежде всего грязь и множество крыс даже в самом центре города. Идешь по улице днем и видишь, как они десятками перебегают мимо твоих ног. Ни кошки, ни собаки им нипочем.

На главных улицах более или менее современные дома в три — пять этажей сочетаются со стоящими рядом лачугами, в которых живут, работают, торгуют китайцы. Трамваев нет, автомобилей мало — разных марок из разных стран. Основное средство передвижения для большинства трудового населения — собственные ноги; высшие чиновники и богатей предпочитали автомашины, но не везде на них можно проехать, так как многие улицы соединялись лестничными переходами, по которым даже рикша не в состоянии пробежать. Поэтому кроме автомобилей и рикш существовал еще один вид транспорта — паланкины.

Каких-либо крупных промышленных объектов в городе и окрестностях не было; почти все, что производилось, делалось руками или при помощи ручной механизации. Вся энергетика Чунцина базировалась на одной маломощной электростанции, которая еще кое-как обеспечивала освещение города и работу водопровода.

Средний уровень жизни рабочих, служащих и мелких чиновников был настолько низким, что даже чиновники после работы в учреждениях, приходя домой, переодевались, брали напрокат коляску или паланкин и обслуживали [94] богатую публику, работая рикшами или носильщиками.

Чан Кайши выступал как блюститель нравов. Он издал приказ о закрытии публичных домов и других увеселительных заведений. Их официально закрыли, но вместо них появилось множество подпольных.

Под страхом смертной казни Чан Кайши приказал прекратить курение опиума, но вы могли встретить на улице лежащих опиумокурилыциков, которые в экстазе в ясный солнечный день считали звезды на небе. Улицы были заполнены нищими, прокаженными и калеками, протягивавшими руки за подаянием.

В 1940 — 1941 гг. японцы очень часто бомбили Чунцин и всегда объявляли, что уничтожают там военные объекты. Но за мое присутствие в Китае в 1941 — 1942 гг. военное министерство и генеральный штаб Китая ни разу не подверглись бомбежке. Не думаю, чтобы японцы считали эти учреждения невоенными объектами. Тут было что-то другое.

Японские бомбардировки тяжело отражались на жителях Чунцина. Население каждый раз несло материальные убытки: разрушались дома, гибло личное имущество. Больше всего страдали беднота и средние слои населения. Состоятельная часть все свои ценности успела вывезти в пригородные районы. Бомбежки оказывали гнетущее воздействие на моральное состояние людей.

Во время воздушных налетов почти все рабочие и служащие укрывались в крупных бомбоубежищах, а высшая знать на автомашинах выезжала за город. Вся жизнь в городе прекращалась, электростанция спускала из котлов пары, водопровод выключался.

После бомбежек и особенно после повреждения электроснабжения для всех жителей города наступали трудные дни: прекращались освещение и подача воды. В работу вступали носильщики, которые на коромыслах по два ведра таскали воду, черпая ее из Янцзы.

Река Янцзы с виду представляла красно-желтую массу, по которой сплошь и рядом плыли трупы животных, а иногда и людей. Конечно, такую воду без хлорирования и кипячения употреблять в пищу было нельзя. Надо кипятить, а на чем? Где взять топливо? Эти проблемы стояли перед каждой семьей.

Японцы бомбили город систематически, в различное время суток при благоприятной летной погоде. Как правило, [95] большинство убежищ не имело вентиляции, света, скамеек. Люди часами простаивали на ногах, не имея возможности сесть. Многие убежища не имели дверей. Разрыв бомбы в непосредственной близости от них влек за собой человеческие жертвы. Были случаи, когда зажигательные бомбы поджигали находящиеся рядом здания и люди погибали от удушья и сильной жары. Вопиющий случай массовой гибели людей произошел во время ночного налета японской авиации 5 июня 1941 г. В убежище тоннельного типа, рассчитанное на 2500 человек, в ту ночь набилось свыше 5000 человек. Убежище не имело ни вентиляции, ни света. Воздушная тревога продолжалась около четырех часов. Люди вскоре стали задыхаться от недостатка воздуха. Их попытки выйти наружу пресекались дежурившими у входа полицейскими. Когда требования выйти на воздух стали все более настойчивыми, полицейские заперли дверь на замок и ушли. В результате все находившиеся в убежище люди погибли от удушья. Массовая гибель 5 июня вызвала огромное возмущение населения. Чан Кайши ограничился издевательским приказом о формальном снятии с занимаемых должностей ответственных за состояние убежищ начальника чунцинского гарнизона Лю Ши и мэра города, но одновременно оставил их при исполнении служебных обязанностей.

На моральное состояние населения также влияли произвол и грубость властей. Чунцинские власти в целях разгрузки города на период летних бомбардировок от лишнего населения производили принудительное выселение лиц, чье пребывание в городе не было вызвано необходимостью. Выселение производилось грубыми методами. Случалось даже, что дети, вернувшись из школы, не находили своих родителей, которые за это время были принудительно погружены в автомашины и вывезены. Имели место трагические случаи. В мае во время принудительной погрузки людей в лодки для отправления по реке между полицией и выселяемыми произошло столкновение, во время которого лодка перевернулась, многие утонули.

Затянувшаяся война тяжелым бременем ложилась на плечи трудящихся, вызывая озлобление против произвола властей и их неспособности успешно решать насущные проблемы.

В остальных районах Китая бремя войны было не легче, Например, в провинции Суйюань (там стояли войска генерала Фу Цзои) летом 1941 г. сложилось трудное [96] положение с продовольствием. В связи с запрещением открытой продажи зерна крестьяне сокращали посевные площади. В частях Фу Цзои солдаты в течение нескольких недель не получали рис, питались чумизой. В ходе боев в восточном Чжэцзяне крестьяне оставались без крова, их грабили и японские и китайские солдаты. Последствия не замедлили сказаться: население уже в меньшем количестве уходило из районов, занятых оккупантами. Жители районов Нинбо, Шаосина, Фэнхуа, захваченных японцами, в ряде случаев не проявляли активности в поддержке китайских войск, наоборот, поддерживали создание марионеточных органов власти. Крестьяне в неоккупированных районах Чжэцзяна прятали хлеб. Купить на месте рис для армии по сходной цене было почти невозможно. Рабочие и служащие проявляли недовольство дороговизной, особенно высокими ценами на рис.

Общее положение в стране не могло не отражаться на состоянии армии. Предметом постоянных дум и разговоров солдат являлись тяжелые материальные условия, в которых жиля семьи военнослужащих.

В первые годы войны рядовой, младший и средний состав был настроен наиболее непримиримо к японской агрессии, их патриотизм имел огромное значение для хода войны. Наоборот, значительная часть высшего генералитета китайской армии была настроена пораженчески или страдала «японобоязнью». В результате имел место ряд измен генералов (например, Хань Фуцюя, Ши Юсаня и др.).

В 1941 г. в низовом и среднем звене китайской армии начали появляться настроения усталости, потери веры в победу, неверия в способность главного командования довести войну до успешного конца,

В основе этих настроений лежали пассивная тактика ведения войны, избранная правящими кругами гоминьдана, тяжелое материальное положение как всей страны в целом, так и армии. Отсутствие за все время войны крупных побед китайской армии и, наоборот, значительные успехи, одержанные японцами, также поколебали стойкость китайских войск. Появился целый ряд симптомов разложения китайской армии. Участились случаи дезертирства, воровства, продажи патронов и т. п.

Однако, несмотря на проявления усталости, потерю некоторой частью солдат и офицеров веры в конечную [97] победу, настроения разочарованности в связи с тяжелым материальным положением на фронте и в тылу, боеспособность армии в целом не была подорвана. Об атом свидетельствовало отсутствие массовых случаев перехода на сторону противника, выступлений солдат против офицеров, отказов идти в бой. Даже те представители среднего офицерства, которые жили в крайне тяжелых материальных условиях и которые теряли уверенность в способность главного командования умелыми действиями закончить войну, продолжали оставаться сторонниками решительных методов окончания войны, т. е. перехода в наступление — в противовес генералитету, который придерживался оборонительной тактики.