Разгром
1
Перелом... Он приближался с такой же неизбежностью, с какой наступает рассвет после темной ночи. Ведя оборонительные бои в руинах города и приковав к себе значительные силы войск Паулюса, мы понимали и чувствовали, что Ставка Верховного Главнокомандования готовит силы для решающих ударов по огромной группировке противника на сталинградском направлении, что наступит такой день, когда мы перейдем в наступление.
Как стало известно позже, соотношение сил к 19 ноября 1942 года выглядело так.
Войска трех фронтов — Юго-Западного, Донского и Сталинградского — имели: личного состава 1 миллион 106,1 тысячи человек, орудий и минометов 15501, танков 1463.
Противник на этом участке фронта — личного состава 1 миллион 11,5 тысячи человек, орудий и минометов 10290, танков 675.
Как видно из этих данных, советские войска превосходили противника особенно в артиллерии и танках, что при контрнаступлении имело решающее значение.
Советское Верховное Главнокомандование сумело накопить необходимые резервы, что для противника было неожиданным.
Авиация сторон имела почти равное количество самолетов, [304] но за предыдущие сентябрьские и особенно октябрьские бои моторесурсы немецкой авиации и особенно горючее были основательно израсходованы. Советская авиация была лучше обеспечена моторесурсами и горючим.
На 19 ноября глубина боевых порядков 62-й армии не превышала километра. Позади — Волга, впереди — противник. Между ними — узкая полоса городских руин, в которых закрепились наши части.
На правом фланге главных сил армии стояла дивизия Людникова. Она была окружена и прижата к Волге, занимая оборону на площади не более одного квадратного километра.
На левом 13-я гвардейская стрелковая дивизия занимала узкую полоску вдоль берега. Глубина ее обороны — двести — триста метров. Штаб армии находился за стыком 13-й гвардейской и 284-й стрелковой дивизий, в 800–1000 метрах от переднего края, а мой наблюдательный пункт и того ближе — на полотне железной дороги, огибающей Мамаев курган с востока, перед самым носом у противника.
Ширина фронта обороны армии (около двадцати пяти километров) насквозь простреливалась артиллерийским огнем с любого фланга, а вся глубина ее боевых порядков прошивалась пулеметным огнем. Жизнь на этом узком плацдарме усложнялась еще и тем, что господствующая над городом вершина Мамаева кургана, вернее, водонапорные баки и высота 107,5 находились в руках противника. Отсюда враг просматривал все подходы к Волге с востока, а это значит, что боеприпасы, снаряжение и продукты питания доставлялись в город под прикрытием темноты.
Разумеется, с таким положением нельзя было мириться, и армия поставила перед собой две первоочередные задачи — соединиться с дивизией Людникова, уничтожив противника, вышедшего к Волге, и овладеть Мамаевым курганом и высотой 107,5, чтобы, расширив плацдарм в глубину до четырех с половиной километров, лишить противника наблюдательных пунктов, с которых он просматривал боевые порядки армии и подходы к Волге.
Для выполнения этих задач нужно было обеспечить части личным составом и боеприпасами, дать армии танки.
В дни ожесточенных оборонительных боев в городе Ставка и командование фронта нам почти ни в чем не отказывали. Перед контрнаступлением — это понятно — нам не давали ни частей, ни танков, а снаряды, мины и патроны мы получали в ограниченном количестве. [305]
Пришлось мобилизовать все ресурсы и пополнять части главным образом за счет выздоравливающих раненых, которые всеми силами стремились вернуться в свои части, в свой город. Распространившаяся в эти дни слава о 62-й армии, как магнит, притягивала к себе всех ветеранов.
Что касается подвоза боеприпасов или усиления армии танками, то мы об этом могли только мечтать. Переброска грузов через Волгу была по-прежнему связана с огромными трудностями. С 12 ноября по 19 ноября по Волге шла шуга. Несколько дней подряд сквозь льды не мог пробиться ни один катер или пароход.
Утро 19 ноября было туманным. Пожалуй, этот день был одним из самых тяжелых для налаживания переправы. Переправиться с того берега никто не смог.
Мы даже не могли по авиации противника определить, что делается в стане врага.
Я вышел из блиндажа в назначенный приказом час начала артподготовки в слабой надежде, что орудийный гул донесется и до нас.
Было темно. Все плавало в густом туманном молоке.
Семь часов двадцать минут.
Томительное ожидание. Хотя бы какой-либо признак, хотя бы какое-либо подтверждение, что началось.
Наступил поздний рассвет. Туман не редел. Плохо! Если там, на направлении нашего удара, тоже туман, значит, тяжело вести артиллерийскую подготовку по целям, значит, не может действовать авиация.
Туман начал редеть к двенадцатому часу. Развиднелось. По Волге с шумом, отесывая берега, шел лед. Подморозило.
Теперь-то появились признаки, что у противника не все благополучно. В небе ни одного немецкого бомбардировщика. Повис ненадолго над нашими позициями самолет-корректировщик, и его, видимо, отозвали.
Ну что же! Надо было решать свои задачи. Мы начали готовить резервы для выручки дивизии Людникова, активизировать действия штурмовых групп.
Вечером раздался звонок командующего фронтом А. И. Еременко. Он сообщил, что наступление началось. Срок наступления для нашего Сталинградского фронта оставался прежним — 20 ноября.
А между тем стремительно надвигалась развязка.
В 7 часов 20 минут 19 ноября, как это и было назначено, орудия и минометы, сосредоточенные на главных участках прорыва общим протяжением 28 километров, были [306] приведены в боевую готовность. В 7 часов 30 минут последовала команда открыть огонь. 3500 орудий и минометов обрушили на позиции противника тонны металла и взрывчатых веществ. Один час велся огонь на разрушение и двадцать минут — на подавление.
Впервые в ходе Великой Отечественной войны наши войска наносили удар такой мощности.
Артиллерийский удар нанес врагу тяжелый урон, он ошеломил его.
В 8 часов 50 минут пехота и танки 5-й танковой и 21-й армии Юго-Западного фронта и ударная группировка 65-й армии Донского фронта перешли в наступление.
Подвижная группа 5-й танковой армии — 1-й и 26-й танковые корпуса — и 4-й танковый корпус 21-й армии к середине первого дня наступления завершили прорыв тактической обороны противника и вышли на оперативный простор. Развернулись бои в глубине обороны противника. Наши войска, преодолевая сопротивление врага, успешно развивали наступление.
Как же был встречен этот день в штабе Паулюса?
18 и 19 ноября Паулюс вел наступательные бои в Сталинграде. В своей книге «Поход на Сталинград» Ганс Дёрр свидетельствует:
«6-я армия в тот день (19 ноября. — В. Ч.) еще не чувствовала непосредственной угрозы, и поэтому ее командование не считало нужным принять решительные меры. В 18 часов командование армии сообщило, что на 20 ноября оно намечает в Сталинграде продолжать действия разведывательных подразделений»{19}.
И только в 22 часа того же дня последовал приказ командующего группой армий «Б» барона фон Вейхса.
Приказ фон Вейхса гласил:
«Обстановка, складывающаяся на фронте 3-й румынской армии, вынуждает принять радикальные меры с целью быстрейшего высвобождения сил для прикрытия фланга 6-й армии и обеспечения безопасности ее снабжения по железной дороге на участке Лихая (южнее Каменск-Шахтинский), Чир. В связи с этим приказываю:1. Немедленно прекратить все наступательные операции в Сталинграде, за исключением действий разведывательных подразделений, сведения которых необходимы для организации обороны. [307]
2. 6-й армии немедленно выделить из своего состава два моторизованных соединения, одну пехотную дивизию и по возможности одно моторизованное вспомогательное соединение, подчинив их штабу 14-го танкового корпуса, и, кроме того, как можно больше противотанковых средств и сосредоточить эту группировку поэшелонно за своим левым флангом с целью нанесения удара в северо-западном или западном направлении»{20}.
Но, как свидетельствуют очевидцы, и после этого приказа в 6-й армии еще не возникло тревоги, немецкие генералы еще не поняли, что час их пробил.
Минула ночь. Пришел срок переходить в наступление Сталинградскому фронту.
Опять над Волгой и приволжскими степями — туман. Ночью то замораживало, то отпускало, на рассвете начался снегопад. Опять наша авиация не сможет поддержать наступление.
Сталинградский фронт переходил в наступление силами нашей, соседней 64-й армии, 57-й, и на левом фланге удар наносила 51-я армия. Развить наступление должны были 13-й танковый корпус под командованием полковника Т. И. Танасчишина и 4-й механизированный корпус под командованием генерал-майора танковых войск В. Т. Вольского. Вводился в бой и 4-й кавалерийский корпус под командованием генерал-лейтенанта Т. Т. Шапкина. 4-й кавкорпус почти целиком состоял из кавалеристов среднеазиатских республик: из казахов, киргизов, узбеков, таджиков и туркмен.
Туман начал рассеиваться только в десятом часу утра. Несколько раз командующий фронтом А. И. Еременко переносил срок начала артподготовки.
Орудия и минометы открыли огонь в 9 часов 30 минут утра.
Удар наносился в 60–70 километрах от командного пункта 62-й армии в районе озера Сарпа.
В городе также шел бой. Мы навязывали бой штурмовыми группами.
Штаб фронта 19 и 20 ноября проявлял все ту же озабоченность поведением противника: не начинает ли он отводить свои войска?
Но должен сказать, что, если Паулюс и принял бы решение отвести войска из города, сделать это ему было бы [308] нелегко. Одно дело при запланированном отходе оторваться от противника на открытой местности, другое дело — на улицах города. Позиции в городе перепутались, переплелись чуть ли не в шахматном порядке наши опорные пункты обороны и пункты обороны противника.
Документы, которые мы получили после войны, говорят о том, что в штабе 6-й армии, несмотря даже на вечерний приказ фон Вейхса, до середины дня 20 ноября не осознали размеров надвигающейся катастрофы.
Свой приказ о наступлении на 20 ноября Паулюс не успел отменить. Он еще наступал!
К середине дня 20 ноября войска Сталинградского фронта осуществили прорыв.
В 13 часов вошел в прорыв 4-й механизированный корпус, в 16 часов на своем участке устремился в глубину обороны противника 13-й танковый корпус. В 22 часа вслед за 4-м мехкорпусом двинулся 4-й кавалерийский корпус, развивая наступление на запад.
Во второй половине дня 20 ноября Паулюс на совещании в своем штабе впервые заговорил о серьезной опасности. Он предупредил, что может создаться критическая обстановка. Но он был сдержан. В общей путанице, при разрывах в связи, в непривычной для них обстановке немецкие генералы еще не сориентировались.
Только к вечеру 20 ноября начали поступать сообщения к Паулюсу о полном разгроме не только румынских, но и немецких частей резерва.
Паулюс переменил местонахождение командного пункта, но уже в ночь на 22 ноября ему пришлось поспешно вновь искать более спокойное место.
Вечером 20 ноября мы в штабе 62-й армии еще не имели точных сообщений об обстановке в полосах наступления наших войск. Наше командование подводило итоги, все находилось в движении, и надо было считаться с опасностью утечки информации в руки противника.
Нам ничего не оставалось, как слабыми силами сковывать противника в городе. Мы ждали подхода и соединения с нами наступающих войск с севера.
21 ноября не принесло никаких изменений в городе.
По Волге по-прежнему шла шуга. Переправы не работали. Туман, снег. Даже в короткие перерывы в снегопадах вражеская авиация над позициями не появлялась Бои шли с прежним ожесточением, но скоплений противника для усиленных ударов наша разведка не наблюдала. [309]
Хотя бы поэтому мы могли судить, что наше наступление развивается успешно.
А между тем Паулюс, командующий 6-й армией, метался с одного командного пункта на другой. Из Голубинской он бежал в район Гумрака ночью. В расположении его штаба началась паника.
Теперь мы знаем, что 21 ноября, поздно вечером, когда штаб 6-й армии спасался бегством от советских танков, в Нижне-Чирскую, где работала немецкая штабная радиостанция, пришла радиограмма от Гитлера. Она гласила:
«Командующему армией со штабом направиться в Сталинград. 6-й армии занять круговую оборону и ждать дальнейших указаний».
Если Паулюс уже начал представлять размеры катастрофы, испытав силу наших ударов, то в далекой немецкой ставке Гитлер еще тешил себя уверенностью в своей непобедимости.
Паулюс запаниковал.
Еще наши войска не сомкнули кольца окружения, а Паулюс 22 ноября в 18 часов радировал в штаб группы армий «Б»:
«Армия окружена... Запасы горючего скоро кончатся, танки и тяжелое оружие в этом случае будут неподвижны. Положение с боеприпасами критическое. Продовольствия хватит на 6 дней».
Обрисовывая обстановку, в которой очутилась 6-я армия, Паулюс просил дать ему свободу в решении оставить Сталинград.
Гитлер немедленно отреагировал на эту попытку Паулюса. Он ответил:
«6-й армии занять круговую оборону и выжидать деблокирующего наступления извне»{21}.
К концу дня 22 ноября мы уже из многих источников получали сведения, что наше наступление успешно развивается. 23 ноября в 16 часов части 4-го танкового корпуса Юго-Западного фронта под командованием генерал-майора A. Г. Кравченко и 4-го механизированного корпуса Сталинградского фронта под командованием генерал-майора B. Т. Вольского соединились в районе хутора Советский. Кольцо окружения сомкнулось. В клещах оказались 6-я и часть сил 4-й танковой немецких армий в составе 22 дивизий общей численностью 330 тысяч человек. [310]
Вокруг событий, завершившихся окружением армии Паулюса, в оценке последних дней ноября сорок второго года и разгорелись послевоенные теоретические споры. До сих пор западные историки и бывшие гитлеровские генералы всячески муссируют предположения: а что бы было, если бы Гитлер предоставил свободу действий Паулюсу и Паулюс вывел бы свою армию из окружения?
Разбора этого предположения касаться не стоило бы, если бы за этими теоретическими рассуждениями не просматривалось желание реабилитировать прусскую военную школу, себя, взвалив всю ответственность за поражение на Гитлера, на его фанатизм.
Они утверждают, что Гитлер, только Гитлер, пользуясь неограниченной властью диктатора, завел их в донские степи, привел к Волге и в кризисном состоянии не нашел верного решения, отвергнув все разумные предложения.
Я не очень-то верю, что гитлеровские генералы выступали в тот час с разумными предложениями. Самым разумным для них было бы не начинать войны против Советского Союза. Дальнейшее все лежит в плоскости неразумного и преступного не только перед всем миром, но и перед своим народом, перед своей нацией.
А было ли разумным, если обращаться к Сталинградской операции в целом, растягивать свои коммуникации и вдали от основных баз снабжения, вдали от Германии на тысячи километров предпринимать наступление на Кавказ и штурмовать город, который мы решили защищать всеми силами? Разумно ли было этой армии втягиваться в уличные бои и продолжать штурм за штурмом, неся огромные потери, ослабив в то же время свои фланги? Тогда Паулюс не слал в ставку истерических телеграмм, а между тем то, что произошло в ноябре, закладывалось защитниками Сталинграда в августе, в сентябре, в ожесточенных кровопролитных городских боях в октябре. Тогда уже можно было предвидеть, куда поворачиваются события.
Контрнаступление наших войск на Волге было подготовлено всеми армиями сталинградского направления.
Обратимся к ноябрьским кризисным дням.
19 ноября началось наступление Юго-Западного и Донского фронтов. Паулюс еще не бил тревоги. Он еще собирался наступать.
19 ноября немецкие генералы еще не думали о поражении. [311]
20 ноября перешел в наступление Сталинградский фронт. Раскрылся замысел советского командования взять в клещи всю сталинградскую группировку противника. Они еще не кричали ни об окружении, ни о катастрофе, они еще не верили, что мы научились их бить в крупных масштабах на оперативных просторах. Паулюс и командование группы армий «Б» еще рассчитывали выйти из положения своими силами, а советские танки в это время стремительно стягивали кольцо окружения. Паулюс неторопливо вводил в бой резервы.
А 22 ноября он кричал о катастрофе. Но поздно! 23 ноября кольцо замкнулось.
Что же делать? Выводить войска из Сталинграда, прорываться из окружения?
Позволительно задать им вопрос: как они мыслили себе отрыв войск в условиях Сталинграда, в условиях городских боев?
Для этого войскам Паулюса пришлось бы бросить всю подвижную технику и все тяжелое оружие, всю артиллерию. Мы его пропустили бы сквозь такое сито огня, что немногие выползли бы из развалин города.
Однако не вся армия Паулюса была стиснута в городе. Он имел много войск в районе города. Он мог их сосредоточить на узком участке фронта и нанести удар, скажем, 23 или 24 ноября на прорыв. Допустим, что брешь он пробил бы и, бросив всю технику и всю артиллерию, вышел бы... в открытое поле. Горючее, как признает сам Паулюс, было на исходе.
Снег, метель, ледяная корка, удары наших войск. Что случилось бы при таких условиях с 6-й армией? Наполеон, бежавший из Москвы, терял армию до Березины. Вероятно, Паулюс ее потерял бы в степях значительно быстрее.
Вместо этого решения Гитлер потребовал от своих генералов, от Паулюса занять круговую оборону. Занять и держаться до последнего. Этим Гитлер приковывал к окруженным дивизиям численностью в треть миллиона пять наших общевойсковых армий. Эти пять армий могли бы на оперативном просторе значительно усилить наше наступление, дать нам возможность осуществить удар на Ростов-на-Дону и отрезать всю группу армий «А» на Кавказе, посадив и ее в столь же глубокий мешок, как и армию Паулюса. Армия Паулюса продержалась с 23 ноября по 2 февраля. В степи она была бы рассеяна, уничтожена и пленена в течение нескольких дней. За те бедствия и страдания, которые [312] выпали на долю немецких солдат в Сталинграде, повинны целиком и полностью не только Гитлер, но и его генералы.
Я не ставлю своей задачей дать полную картину нашего контрнаступления в районе Сталинграда. О том, как оно развивалось, расскажут полнее и точнее его участники. Но одно лишь соединение наших войск в районе Калача дела не решало. Впереди было еще немало трудностей.
Замкнув внутренний фронт окружения сталинградской группировки противника, наши войска немедленно приступили к созданию и внешнего фронта окружения, развивая начатое наступление.
К исходу 23 ноября стрелковые соединения 1-й гвардейской и 5-й танковой армий Юго-Западного фронта вышли на рубеж рек Кривая и Чир и заняли там прочную оборону.
Части 51-й армии и 4-го кавкорпуса Сталинградского фронта выдвинулись на рубеж Громославка, Аксай, Уманцево, восточнее Садовое. В результате этих действий операция на окружение врага была надежно обеспечена как с запада, так и с юга.
Ставка Верховного Главнокомандования предвидела, что противник совершит попытку деблокировать окруженные войска, и вовремя приняла меры, усилив опасное направление, куда последовал удар спешно созданной противником новой группы армий «Дон».
Попытка деблокировать армию Паулюса была сорвана, новая группировка немецких армий потерпела поражение. Кольцо окружения теперь уже прочно замкнулось.
3
Вернемся, однако, к событиям на фронте 62-й армии.
Я уже говорил, что мы были отрезаны от левого берега. Это сковывало нас, лишало возможности активизироваться.
Командование фронта организовало переброску через Волгу боеприпасов и главным образом продовольствия самолетами По-2. Но они много сделать не могли, так как груз приходилось сбрасывать на полосу шириной около ста метров. Малейшая неточность в расчетах — и груз падал в Волгу или к противнику.
Изо дня в день доставка боеприпасов и продовольствия все уменьшалась и уменьшалась, а лед на Волге все шел и шел. Казалось, этому не будет конца. [313]
Наконец 16 декабря около 4 часов дня внимание всех привлек необычный шум и треск льдин у берега. Члены Военного совета армии в это время обедали в блиндаже, который был приспособлен под столовую. Услышав этот необычный шум, мы выбежали на берег и увидели, как из-за острова Зайцевский двигалась колоссальных размеров льдина. Ломая все на своем пути, она дробила и переворачивала мелкие и крупные льдины, а вмерзшие бревна ломала, как легкие щепки. Зрелище потрясающее. Эта льдина, вернее, масса льда во всю ширину Волги замедляла ход. Мы все с большим волнением ждали, остановится она или не остановится, будет у нас естественный мост или — снова лодки, крики на реке, призывы к спасению утопающих и затертых во льдах...
И вот, к всеобщей неописуемой радости, огромная льдина остановилась против наших блиндажей. Даже не верилось.
Я немедленно вызвал командиров-саперов и приказал подготовить две-три партии бойцов с шестами и веревками и направить их через Волгу на левый берег.
Задача была проста — пройти по льду туда и обратно. Саперы ушли. Было уже темно. Всем не терпелось, каждый по нескольку раз выходил к берегу и слушал, не шумит ли от движения лед.
В 9 часов вечера вернулась первая партия саперов, которая благополучно перешла Волгу по льду туда и обратно. Все почувствовали облегчение. Мы связались с Большой землей!
На другой день, 17 декабря, в сводке появилась приписка:
«С утра 17.12 установлено пешеходное движение через Волгу по двум настилам по льду».
Такая сложная обстановка на Волге главным образом и тормозила выполнение тех задач, которые ставила перед собой армия. Все же, пользуясь каждым подходящим случаем или оплошностью врага, мы наносили ему удары, метр за метром отвоевывая родную землю.
Но уничтожить противника, который вышел к Волге в районе завода «Баррикады», только атакой стрелковых полков армия не могла: у нас не было ни танков, ни людских резервов.
Что же делать? Как выручить дивизию Людникова?
Вот тут-то снова пригодились нам артиллерийские стволы, которые были на левом берегу Волги. Мы решили уничтожить [314] противника артиллерийским огнем. Но осуществление этого варианта было связано с трудностями: нужно было организовать предельно точный огонь по каждой точке врага, нужны были снайперы артиллеристы и минометчики. Такие у нас были, но корректировать огонь с правого берега трудно — проводная связь непрерывно рвалась из-за ледохода, а радиосвязь работала слабо, ненадежно.
Участок, занимаемый противником, мы отметили с севера и юга, от самой Волги до переднего края, хорошо заметными с левого берега вехами. Получился широкий, метров на 600–800, коридор, в котором засели фашисты. Наши артиллеристы, хорошо видя этот коридор с левого берега, безошибочно могли вести огонь по огневым точкам противника.
Прицельный огонь велся с помощью корректировщиков, находящихся на правом берегу. Они наблюдали, уточняли цели, отклонение попаданий. Все это сообщалось на артиллерийские наблюдательные пункты: а те, в свою очередь, передавали на огневые позиции.
Стрелковые подразделения Людникова и Горишного, наблюдая за разрушительными действиями нашей артиллерии, сближались с противником на бросок гранаты. По световому сигналу артиллерия прекращала огонь, а стрелковые подразделения, преимущественно штурмовыми группами, коротким броском с ручными гранатами атаковывали и захватывали противника в дзотах и в подвалах.
23 декабря дивизия Горишного продолжала наступление на северо-западном направлении. Несмотря на сильное сопротивление противника, части, медленно продвигаясь вперед, установили непосредственную связь с дивизией Людникова.
На следующий день, 24 декабря, приказом Ставки Верховного Главнокомандования особенно истощенные в непрерывных боях дивизии — 112-я Ермолкина, 193-я Смехотворова, 37-я гвардейская Жолудева — и две стрелковые бригады были выведены из армии в резерв и отправлены на формирование.
Как правило, командиры дивизий и бригад и даже полков перед уходом на левый берег Волги являлись на командный пункт армии, чтобы проститься.
Расставание с друзьями, да еще с боевыми, было очень трудным. Прощаясь, мы вспоминали пережитое, еще раз перебирали в памяти каждый бой, каждую контратаку.
Уход из нашей армии командиров, с которыми вместе пришлось пережить немало тяжелых дней, вызывал у меня [315] грустные воспоминания. Прощаясь с командирами, я мысленно представлял себе их части, какими они приходили на защиту города — полнокровные, гордые за порученные им опасные задания, смелые и решительные. Едва приблизившись к волжским переправам, они вступали в бой.
Военный совет каждый день, вернее, каждое утро получал сводку о том, сколько раненых переправлено за Волгу и из какой части, чтобы знать, сколько стрелков, пулеметчиков, минометчиков, танкистов, артиллеристов и связистов потеряла армия. Количественно армия ежедневно слабела, то есть несла потери, но это не значит, что ее боеспособность падала. Наоборот, морально армия стала сильнее: после каждой отраженной атаки укреплялась вера в силу своего оружия, мы приобретали опыт борьбы с врагом.
Вспоминаю 112-ю дивизию И. П. Сологуба, которая начала бои с немецко-фашистскими захватчиками еще за Доном, на реке Чир. Сражаясь там в составе 64-й армии, дивизия отразила наступление 51-го армейского корпуса, который нацеливался Паулюсом во фланг и тыл 62-й армии. Эта дивизия без приказа не отступила ни на шаг. Она доблестно сражалась также на берегах Дона, где в одном из боев геройской смертью погиб командир дивизии полковник Иван Петрович Сологуб.
Как сейчас, вижу этого высокого, стройного командира, верного сына советского народа, человека, который не склонял головы перед фашистскими снарядами.
Вспоминаю конец июля 1942 года. Стоял жаркий, солнечный день. Мы с Сологубом находились на высоте 116,6, что севернее поселка Рычковский, на правом берегу Дона. Я ставил задачу дивизии. Вдруг противник, вероятно обнаружив нас, открыл огонь по высоте из 150-миллиметровых орудий. Вилка рвущихся снарядов сужалась, приближаясь к нам. Видно было, что скоро снаряды будут рваться точно на вершине высоты. Тогда я предложил Ивану Петровичу идти к своему штабу. Он посмотрел на меня и сказал:
— А как вы? Разве могу я раньше вас отойти назад с этой высоты?
Я успокоил его, сказав, что это не отступление, а возвращение с рекогносцировки к своим частям, чтобы повести их вперед.
Двигаться по гладкой, как стол, степи под огнем тяжелой артиллерии противника — не совсем приятное занятие, но Иван Петрович неторопливым шагом шел впереди меня. [316]
Разорвавшимся вблизи снарядом был ранен сопровождавший его работник штаба дивизии. Иван Петрович спокойно подошел, взял раненого под руку и начал спускаться с ним с высоты. Я догнал их в балке, где Иван Петрович перевязывал подчиненного.
Полковник И. П. Сологуб — командир 112-й стрелковой дивизии — проявил мужество и отвагу еще в сражениях за свободную Испанию. С 26 июля его дивизия занимала боевую позицию на стыке 62-й и 64-й армий и около месяца отбивала атаки фашистских войск, стремящихся охватить левый фланг 62-й армии и выйти ей в тыл. И когда создалась угроза захвата противником железнодорожного моста через Дон, он взял на себя ответственность, проявил инициативу и подорвал мост.
Налетели немецкие самолеты. Противник начал теснить наш десант, находящийся на правом берегу Дона. Все видели, как командир дивизии полковник И. П. Сологуб ходил по берегу, распоряжаясь отправкой поддержки десанту. Одна из лодок только отчалила от берега, как в нее угодила мина. Вынырнули только два бойца.
Рядом с Сологубом рвались мины, падали люди, а его как будто обходила смерть. «Заговоренный он, что ли?» — так подумали многие. Тут мина ударилась в дерево, около которого стоял Сологуб. Раскаленный сноп осколков осыпал Сологуба. Он покачнулся, но снова выпрямился. По лицу комдива, по широкой груди текла кровь. Подбежали бойцы, хотели унести его на руках, но он не разрешил. Опираясь на плечи солдат, продолжал командовать. Перед всеми ярко встала картина митинга на поляне дубовой рощи, когда Сологуб, стоя у знамени, поклялся: «Будем биться, товарищи, до последнего удара сердца». Многие подумали, что у комдива и сердце остановится, а он все еще будет биться с врагом. Комдив слабел, бледнел, и наконец его ноги подкосились. Он был уже без сознания, когда его принесли в медсанбат. Мария Ивановна Карпова, опытнейший хирург дивизии, приложила все искусство, чтобы спасти комдива.
— Василий Иванович?! — узнав меня, Сологуб попытался подняться. — Товарищ командарм, приказ выполнил...
Мне тяжело было видеть таким боевого друга, но он постарался сказать бодрее:
— Мы еще повоюем с тобой.
— Да, мы еще с тобой... — хотел сказать я, но комдива уже не стало, и я, встав у его изголовья по стойке «смирно», отдал последнюю почесть боевому другу. [317]
Таков был командир 112-й дивизии полковник Сологуб.
С этим соединением я вновь встретился 12 сентября уже на берегу Волги. Командиром дивизии был полковник И. Е. Ермолкин. Эта дивизия маневрировала по городу: с Мамаева кургана в балку Вишневая, на Тракторный завод и в другие места, где противник намеревался нас атаковать. Она участвовала в сотне боев, в том числе не меньше чем в десяти на главных направлениях удара гитлеровцев.
Дивизия была особенно искусна в маневре, что, конечно, является заслугой ее командира и штаба. Она всегда поспевала к самым горячим делам, мужественно отражая удары численно превосходящего врага.
С дивизией Смехотворова я был знаком по первой резервной армии с мая 1942 года, когда она еще формировалась. С этого же времени я знал и генерала Федора Никандровича Смехотворова. На тактических учениях, которые мы проводили еще в районе Тулы, Смехотворов проявил знание современного боя, сообразительность.
По прибытии в Сталинград эта дивизия стала на оборону поселка Красный Октябрь. Дивизия маневрировала мало, но она отражала десятки ударов во много раз превосходящих сил противника. Если гитлеровцам удавалось захватить две-три улицы за неделю, то это достигалось ценой больших потерь. Люди, бойцы этой дивизии не отходили. Гитлеровцы продвигались вперед, лишь завалив окопы и траншеи своими трупами. Даже в самые тяжелые дни боев не было случая, чтобы Федор Никандрович проявил хотя бы малейшее малодушие или растерянность. Его ровный и спокойный голос и поныне звучит в моих ушах. В дни, когда сотни бомбардировщиков и пикировщиков висели над дивизией, когда тысячи мин и снарядов врезались в землю, обороняемую частями дивизии Смехотворова, когда воздух сотрясался от взрыва бомб и снарядов, когда в телефонной трубке слышен был вой сирен фашистских пикировщиков, Смехотворов, казалось, был еще спокойнее. Он управлял боем полков и батальонов, находясь от переднего края в нескольких сотнях метров.
Дивизия во главе со Смехотворовым стояла насмерть, перемалывая гитлеровские полки и дивизии; она ушла из города лишь тогда, когда противник был окружен, когда он уже не наступал, а оборонялся.
В эти дни я попрощался и с генералом Виктором Григорьевичем Жолудевым.
Через дивизию Жолудева гитлеровцы прорвались и захватили [318] Тракторный завод, но за этот прорыв противник заплатил так дорого, потерял так много своих сил и средств, что не мог развить дальше наступление. Через полки 37-й дивизии к Тракторному заводу рвались не одна и не две гитлеровские дивизии, а целых пять, в том числе две танковые.
Помню, В. Г. Жолудев прибыл на командный пункт армии со своими помощниками рано утром 4 октября. Переправляясь через Волгу на лодках, они попали под сильный артиллерийский и минометный огонь.
Жолудева принимали Гуров, Крылов и я. Все мы находились в одном отсеке штольни — отдельных кабинетов не было. Входя, Жолудев стукнулся головой о притолоку двери. Одет он был в меховую куртку десантника.
Получив задачу на оборону подступов к Тракторному заводу, Жолудев стал задавать вопросы каждому из нас, стараясь понять природу городского боя. Мы стремились как можно доходчивее объяснить ему особенности этих действий. Когда Н. И. Крылов сообщил, что командный пункт 37-й дивизии подготовлен на берегу Волги, неподалеку от завода «Баррикады», Виктор Григорьевич стал настойчиво просить перенести командный пункт в район стадиона, что расположен в поселке Тракторного завода.
— Не можем, — ответил я, — район стадиона все время находится под артиллерийско-минометным обстрелом и рисковать жизнью командира дивизии мы не имеем права.
Он ушел из нашей штольни, на скорую руку позавтракав с нами, так как противник начал артиллерийскую и авиационную подготовку атаки.
Вечером 13 октября генерал Жолудев и генерал Гурьев, оба десантники и давнишние боевые друзья, разговаривали по телефону.
Гурьев спрашивает:
— Виктор, друг, где ты тут приземлился? Я слышу бой в направлении твоего участка, как себя чувствуешь?
— Здорово, Степан, — отвечает Жолудев. — Вот уже десятый день отбиваюсь от проклятых гитлеровцев, которые, как стая волков, гложут меня с трех сторон. Ты бы, Степа, помог немного...
— Эх, друг, тут у всех такая обстановка. Над моими хлопцами стервятники висят целыми днями и не дают ни минуты отдыха. Наш Саша (Родимцев) тоже прикован, как Прометей к скале, — все время отбивает атаки. Так что держись, [319] друг, не грусти, все равно помочь ничем не можем...
— Пришли хоть папирос, сто штук на день не хватает! — кричит Жолудев в трубку.
...Они уходили, а те, кто остался, — продолжали бои.
4
24 декабря части и подразделения 39-й гвардейской дивизии Гурьева, действуя на территории завода «Красный Октябрь», начали штурм цехов, в которых засели фашисты.
К исходу дня штурмовые группы очистили от фашистов калибровый, среднесортовый и механический цехи, а затем вышли на западную окраину завода и тем самым завершили здесь окружение противника. Противник оказывал исключительное сопротивление, не желая уходить с завода на запад, в разрушенные дома, под открытое небо.
В ночь на 25 декабря гвардейцы после небольшой передышки продолжали штурм.
Рукопашные схватки, ближний бой с применением ручных гранат продолжались до утра. В ближнем бою гитлеровцы не могли выстоять против смекалки, изворотливости и напора наших штурмовых групп, и к утру завод был очищен полностью.
Гитлеровцам удалось удержаться только в здании главной конторы, превращенной ими в мощный узел обороны. Однако через несколько дней они были окружены и добиты штурмовыми группами 45-й стрелковой дивизии.
Командовал этой дивизией полковник В. П. Соколов. Заместитель Соколова по политической части полковой комиссар Н. А. Гламазда правильно нацеливал партийно-политический аппарат соединения на выполнение боевых задач. Полки и батальоны этой дивизии после переправы через Волгу сразу, без промедления, вступали в бой, шли в контратаки, так как обстановка не позволяла, не было времени на сосредоточение, рекогносцировку и т. п. Заслуги этой дивизии, ее бойцов и командиров видны по таким фактам: командир дивизии Василий Павлович Соколов прибыл в конце октября 1942 года в Сталинград в звании подполковника, а из Сталинграда уезжал в марте 1943 года уже в звании генерал-майора. Повышения в звании получили и другие командиры и политработники.
Соединившись с дивизией Людникова, овладев заводом «Красный Октябрь» и имея в тылу успокоившуюся подо [320] льдом Волгу, армия могла свободнее маневрировать и планировать более решительные удары по противнику.
Взамен частей и соединений, выведенных в резерв Ставки, нам был придан полевой укрепленный район, состоявший из управления и нескольких подразделений с сильными огневыми средствами. Для наступательных действий он не годился, но в обороне выполнял задачу очень хорошо. Сначала его подразделения занимали острова на Волге — Спорный, Зайцевский, Голодный, затем сменили части Людникова и Родимцева.
Перед бойцами укрепленною района стояла задача не пускать противника к Волге, если он попытается прорываться из окружения через реку на восток.
Теперь Военный совет армии решил захватить и прочно удерживать Мамаев курган, затем направить главные силы на захват высоты 107,5 и тем самым отрезать отряды противника, засевшие в городе, от отрядов, укрепившихся в заводских поселках, чтобы в дальнейшем ликвидировать их по частям.
Для захвата Мамаева кургана армия могла привлечь дивизию Батюка, а для удара на высоту 107,5 — дивизии Соколова и Гурьева и морскую стрелковую бригаду Штриголя.
Дивизия Горишного нацеливалась на поселок Баррикады и должна была обеспечить удар с севера.
На дивизию Родимцева возлагалось обеспечение левого фланга армии активными действиями в центральной части города.
Дивизия Людникова выводилась во второй эшелон армии, так как должна была привести себя в порядок.
Нам было известно, что окруженная гитлеровская группировка насчитывает не менее 20 дивизий. В действительности же их было 22, в общей сложности более 300 тысяч солдат, офицеров и генералов. Эту мощную группировку окружили и держали в железном кольце семь армий — А. С. Жадова, И. В. Галанина, П. И. Батова, И. М. Чистякова, Ф. И. Толбухина, М. С. Шумилова и 62-я.
Из 22 вражеских дивизий, действовавших против семи армий Донского фронта, шесть дивизий оставались против 62-й армии (79, 94, 100, 295, 305 и 389-я пехотные дивизии). Эти дивизии были усилены пятью отдельными саперными батальонами (50, 162, 294, 366, 672-м), которые Гитлер послал на штурм нашего города в октябре.
Почему Паулюс держал против обессиленной и измученной [321] непрерывными пятимесячными боями 62-й армии около одной трети своих сил, трудно объяснить, однако факты — упрямая вещь. Оказавшись в окружении, он не забывал 62-ю армию и держал против нее крепкий кулак. Поэтому наши атаки на Мамаев курган и через поселок Красный Октябрь на высоту 107,5 встречали не только упорное сопротивление гитлеровцев, но и сильные контратаки.
Кроме того, убедившись на горьком опыте, что в условиях города не только наступать, но и обороняться сплошным фронтом в траншеях по всем правилам полевой тактики невозможно, противник умело использовал наиболее прочные здания и подвалы жилых домов для опорных пунктов, которые приходилось брать с большим трудом.
Чтобы разгромить опорный пункт противника в главной конторе завода «Красный Октябрь», бойцы штурмовой группы дивизии Соколова вынуждены были пробить капитальную стену. Пробивали они стену с помощью 122-миллиметровой гаубицы, которую в разобранном виде по частям притащили в занятую часть здания. Там они ее собрали и пустили в дело. После нескольких выстрелов прямой наводкой в стене образовалась брешь, на этом и закончилось здесь существование фашистского гарнизона.
Эту операцию со 122-миллиметровой гаубицей проделал командир 6-й батареи 178-го артиллерийского полка В. Р. Бельфер, который дошел до Берлина, и сейчас учительствует в Винницкой области.
Улицы и площади по-прежнему пустовали. Ни противник, ни мы не могли действовать открыто. Всякого, кто неосторожно высовывал голову или перебегал улицу, настигала пуля снайпера или очередь автоматчика.
В то время, когда 62-я армия, будучи прижатой к Волге, улучшала свое положение и восстанавливала боевую связь с отрезанной дивизией И. И. Людникова, вне Сталинграда шли упорные бои с войсками противника, стремившимися с юга и юго-запада пробиться к окруженным войскам западнее Сталинграда. Внешний фронт окружения на вероятных направлениях наступления к окруженным войскам 6-й и 4-й танковой армий был прикрыт войсками Юго-Западного фронта на 165 км и Сталинградским фронтом — на 100 км. Расстояние между внешним и внутренним фронтом окружения колебалось на Юго-Западном фронте в пределах 100 км, на Сталинградском — от 20 до 80 км.
Такая обстановка требовала, как лучшего выхода, быстрого разгрома окруженной группировки, что при сохранении [322] внешнего фронта окружения требовало дополнительных сил и времени. Начальник Генерального штаба А. М. Василевский в своем докладе 23 ноября Верховному Главнокомандованию дал правильную оценку обстановки:
«Гитлеровцы в самом срочном порядке, безусловно, примут все меры к тому, чтобы при максимальной помощи извне выручить свои войска, окруженные под Сталинградом...»{22}Далее он докладывал, что «войска всех трех фронтов, находящиеся на внутреннем фронте окружения, с утра 24 ноября без какой-либо существенной перегруппировки и дополнительной подготовки продолжат решительные действия по ликвидации окруженного противника»{23}.
С 24 по 30 ноября войска фронтов продолжали выполнять вышепоставленную задачу. Однако рассечь окруженные войска на части и уничтожить не удалось.
Разногласия в верхах вермахта — отводить окруженные войска Паулюса на юго-запад или оставить на месте — были окончательно решены Гитлером:
«6-я армия остается там, где она находится сейчас! Это гарнизон крепости, а обязанность крепостных войск — выдержать осаду».
Для организации благоприятных условий деблокирования и управления войсками между группами армий «А» и «Б» формировалась новая группа армий «Дон». В ее состав вошли: смешанная румыно-немецкая группа «Холлидт»; 3-я румынская армия в составе сводных отрядов, потрепанных румынских и немецких соединений; сводная армейская группа «Гот», основу которой составляли избежавшие окружения соединения 4-й танковой и остатки 4-й румынской армии. В группу армий «Дон» была также включена 6-я армия Паулюса. Группу армий «Дон» поддерживал 4-й воздушный флот в составе около 500 самолетов. Во главе этой группы был поставлен генерал-фельдмаршал Манштейн, на которого была возложена задача по деблокированию войск Паулюса.
В первых числах декабря в группу армий «Дон» входило (без окруженных войск Паулюса) до 30 дивизий, в том числе шесть танковых и одна моторизованная. Наиболее сильной была группа «Гот». Эта группа действовала против Сталинградского фронта с юга, между Волгой и Доном. Основные ее силы группировались в районе Котельниково. [323]
Геринг заверил Гитлера, что он авиацией обеспечит армию Паулюса всем необходимым.
Командующий группой армии «Дон» главный удар по деблокированию окруженной группировки решил нанести наиболее сильной ударной группой «Гот», в которую включались соединения 4-й танковой армии, дивизии, переброшенные с Северного Кавказа, из-под Воронежа и Орла, а также прибывшие подкрепления из Германии, среди которых находился батальон танков «тигр», имевших 100-мм броню и 88-мм пушку. К началу контрудара в состав группы «Гот» входили три танковые, одна моторизованная, 5 пехотных, две авиаполевые, две кавалерийские дивизии и ряд подразделений и частей резерва главного командования... Перед армейской группой «Гот» была поставлена задача: наступая восточнее реки Дон вдоль железной дороги Котельниково — Сталинград, пробиться к 6-й армии. Начало ее действий было назначено на 12 декабря.
Советское Верховное Главнокомандование поставило перед фронтами задачу расширить внешнее кольцо на запад до 150–200 километров. Войскам Юго-Западного и левого крыла Воронежского фронтов было приказано готовить удары по сходящимся направлениям на Ростов и Лихую. В ходе этой операции предполагалось разгромить 8-ю итальянскую, а также соединения немецких войск, которые отошли на Чир и Дон. План этого наступления получил кодовое название «Сатурн». Операция готовилась на середину декабря. Донской и Сталинградский фронты, в свою очередь, получили директиву в кратчайший срок расколоть вражескую группировку, окруженную в районе Сталинграда, и приступить к ее уничтожению. Однако с ходу это сделать не удалось. Наши войска были ослаблены предыдущими сражениями, мы не сразу установили, сколь значительные силы попали в сталинградский котел. Войска Паулюса зарылись в землю, укрепили оборонительные позиции. Ставка Верховного Главнокомандования срочно начала переброску в помощь Сталинградскому фронту из своего резерва 2-й гвардейской армии под командованием генерала Р. Я. Малиновского. Однако события приняли иной характер, и с расчленением группировки Паулюса пришлось повременить.
Группа армий «Дон» готовила два удара по Сталинграду: один — из Котельникова, другой — из Тормосина. Соответственно и шло сколачивание ударных группировок.
Надо отдать должное оперативности противника. Уже 12 декабря из района Котельниково последовал сильный [324] удар. Используя превосходство над ослабленными силами 51-й армии, ударная группировка начала продвижение к Сталинграду. Как и всегда, немцы активно применяли танки и авиацию. Однако прорвать фронт им не удалось. Дивизии 51-й армии отступали, но, отступая, ожесточенно сопротивлялись, нанося противнику огромный урон.
Мы в Сталинграде видели, что окруженные гитлеровцы приободрились. Пленные показывали, что Паулюс и его окружение ждут с часу на час приказа о наступлении навстречу деблокирующим войскам.
Неся огромные потери, устилая землю трупами и разбитой техникой, гитлеровцы прошли за четыре дня половину пути до Сталинграда. С часу на час мог последовать удар со стороны Тормосина. Наше Верховное Главнокомандование вовремя приняло ответные меры. Оно переориентировало войска Юго-Западного и левого крыла Воронежского фронтов, наступление должно было теперь идти не строго на юг, на Ростов, а на юго-восток, с охватом морозовской и тормосинской группировок противника. Наше наступление упредило удар немцев из Тормосина. Оно началось двумя фронтами, Юго-Западным и Воронежским, 16 декабря и вошло в историю военного искусства как операция «Малый Сатурн».
Сломив сопротивление противника на реках Чир и Дон, войска Юго-Западного и Воронежского фронтов в стремительном наступлении разгромили 8-ю итальянскую армию и оперативную группу «Холлидт», прикрывавшую левый фланг группы армий «Дон». На девятый день наступления они достигли Тацинского и Морозовки, охватывая с запада фланг и выход в тыл группы армий «Дон». Чтобы спасти положение и избежать полного разгрома, Манштейн бросил на защиту левого фланга тормосинскую группировку и снял из Котельнической группировки 6-ю танковую дивизию, ослабив давление на фронте 51-й армии.
24 декабря на короткий срок ему удалось стабилизировать положение под Морозовкой, но тут на него обрушился удар на Мышковке.
Советское Верховное Главнокомандование отсрочило уничтожение окруженных войск в районе Сталинграда и срочно перебросило 2-ю гвардейскую армию на Мышковку для отражения деблокирующего удара армейской группы «Гот». 2-я гвардейская армия вступила в бой с ходу, совместно с дивизиями 51-й армии она остановила немецкое наступление на реке Мышковка и дала возможность нам ввести [325] на этом участке фронта новые силы. 24 декабря, как раз, когда Манштейн остановил наступление на Морозовку, началось наше наступление на Котельниково. 29 декабря Котельническая группировка противника прекратила свое существование. Манштейну пришлось отступать, выводя свои войска из-под угрозы нового окружения. Попытки немецкого командования высвободить войска из окружения в Сталинграде ни к чему не привели. Внешняя линия фронта в результате декабрьских боев отодвинулась от Сталинграда на 200–250 километров. Надвигалась катастрофа на группу армий «А», сражавшуюся на Кавказе. Наступила очередь разгрома окруженной группировки Паулюса.
5
Первое время гитлеровские солдаты, находясь в окружении, сопротивлялись упорно. Вероятно, офицеры и генералы тщательно скрывали от них, что кольцо советских войск сомкнулось в Калаче. Но когда солдаты все же узнали о своем положении, их стали успокаивать тем, что на помощь им идет сильная ударная группировка войск генерала Гота. И так до конца декабря они жили надеждой и отчаянно оборонялись, часто до последнего патрона. Пленных почти не было, гитлеровцы и не думали сдаваться в плен.
Лишь после того как группа Манштейна была разбита и наши войска погнали захватчиков к Харькову, Луганску и Ростову-на-Дону, моральный дух находившихся в окружении войск стал заметно падать. Верить в прорыв и освобождение перестали не только солдаты и офицеры, но и генералы. Удары наших войск ошеломили противника.
Наши политорганы в радиопередачах для немецких солдат рассказывали, что их ожидает в самое ближайшее время. Немецкие солдаты узнали, что продовольствие для окруженной группировки, насчитывавшей более 300 тысяч человек, можно доставить только воздушным путем. Однако для прикрытия транспортных самолетов, предназначенных для доставки продуктов питания, боеприпасов и горючего и для вывоза обратным рейсом раненых, говорилось в наших радиопередачах, требуется большое количество самолетов-истребителей, которые нужны теперь Гитлеру для других участков фронта. «Поэтому, немецкие солдаты и офицеры, скоро ваш дневной рацион сократится до ста граммов хлеба в сутки и десяти граммов колбасы». [326]
Помогали нам немецкие коммунисты и Национальный комитет «Свободная Германия». Вальтер Ульбрихт в Сталинграде лично говорил окруженным солдатам и офицерам правду о событиях на фронте и в Германии.
В первых числах января к нам на командный пункт армии прибыли командующий Донским фронтом генерал-лейтенант Константин Константинович Рокоссовский, член Военного совета фронта генерал-майор Константин Федорович Телегин и командующий артиллерией фронта генерал-майор Василий Иванович Казаков. Они переправились через Волгу по льду.
Выйдя из машин около землянок штаба армии, Рокоссовский и Телегин долго расспрашивали нас, как и где мы были в период боев и пожаров, как и чем мы дышали, когда немецко-фашистские войска, ведя наступление, обрушивали на город тысячи и тысячи бомб.
Войдя в землянку и присев на земляной стул за земляным столом, командующий фронтом кратко изложил план уничтожения окруженной группировки противника и поставил армии задачу. Главный удар с целью раскола на части окруженной группировки наносится с запада армиями генералов Батова и Чистякова. Одновременно переходят в наступление с севера армии генералов Жадова и Галанина, с юга — Шумилова и Толбухина. На 62-ю армию возлагалась задача «активными действиями с востока привлекать на себя больше сил противника и не допускать его к Волге, если он попытается через замерзшую Волгу прорваться из окружения».
Задача была ясна, и я заверил командующего фронтом, что она будет выполнена, что до начала основного наступления главных сил фронта Паулюс не оттянет из города ни одной дивизии.
Потом командиры штаба фронта несколько раз спрашивали:
— Удержит ли 62-я армия противника, если он под ударами наступающих армий с запада всеми силами бросится на восток?
Николай Иванович Крылов ответил на это так:
— Если Паулюс летом и осенью с полными силами не мог сбросить нас в Волгу, то голодные и полузамерзшие гитлеровцы не пройдут на восток и десяти шагов.
Подобный же вопрос задал мне начальник штаба фронта генерал Малинин. Я ему ответил, что гитлеровцы 1943 года уже не те, что были летом 1942 года, что армия [327] Паулюса уже не армия, а лагерь вооруженных пленных.
До самого начала наступления всех сил фронта, то есть до 10 января, части 62-й армии, выполняя задачу командующего фронтом, штурмовыми группами атаковывали противника. Наши позиции улучшались с каждым днем. Ежедневно десятки опорных пунктов и дзотов разрушались и переходили в наши руки. В результате шесть дивизий из двадцати двух и пять саперных батальонов противника как были, так и оставались прикованными к 62-й армии.
Наши летчики постоянно и успешно атаковывали транспортные самолеты, которые были брошены Герингом для обеспечения окруженных войск боеприпасами и продуктами питания.
Со второй половины сентября до 12 января, почти четыре месяца (сто двадцать дней), шла непрерывная борьба не на жизнь, а на смерть вокруг водонапорных баков.
Сколько раз вершина Мамаева кургана переходила из рук в руки, никто не может сказать. За Мамаев курган бились воины из дивизии Родимцева, дралась вся дивизия Горишного, 112-я дивизия Ермолкина, и больше всего за него сражалась славная дивизия Батюка. Полки этой дивизии прибыли на правый берег 21 сентября и 22 сентября уже вступили в бой на рубеже оврага Долгий. Потом дивизия как бы вросла в Мамаев курган, в его отроги, и сражалась на нем до конца, до соединения 26 января 1943 года с дивизиями генерала Чистякова.
Несколько слов о командире этой дивизии Николае Филипповиче Батюке. Он прибыл в город подполковником, а уехал из него после разгрома армии Паулюса генералом. В этом командире особенно хорошо сочетались три неоценимых качества: командирская настойчивость, храбрость и партийность. Он умел быть строгим и справедливым — его боялись и любили. У него были больные ноги, порой он еле передвигался, но не отсиживался в землянке: на передний край, на свои наблюдательные пункты уходил с палочкой, а возвращался в свою землянку на плечах адъютанта, причем только ночью, чтобы никто этого не видел. Свою болезнь Батюк всячески скрывал, и я узнал об этом только в январе, когда он уже не мог передвигаться без посторонней помощи. Он не стеснялся сказать любому начальнику и подчиненному правду в глаза, даже если она была и горька. Его доклады не требовали уточнений и проверки, они всегда были правдивы. [328]
Дивизия Батюка отличилась еще до прибытия к нам, под Касторной, успешно отразив массовую танковую атаку. Эта дивизия воспитала воинов, о которых знали не только все сталинградцы, но и вся страна: командир батареи, знаменитый истребитель танков Шуклин; командир минометной батареи, мины которой не падали мимо цели, Бездидько; знаменитые снайперы Зайцев, Медведев, Авзалов и много других солдат и командиров — героев Сталинградской битвы.
Партийная организация дивизии вырастила прекрасных командиров — командира полка Мителева, комбата Маяк, погибшего на Мамаевом кургане в конце битвы, командира роты Шумакова; хороших политработников — Ткаченко, Ермакова, Соловьева, Грубрина; парторгов — Евдокимова, Крушинского, Ладыженко.
Боевой коллектив командиров и политработников этой дивизии прошел через Касторную, Сталинград, Запорожье и Одессу, через Люблин, Познань и победоносно завершил боевой поход в Берлине.
Десятого января 1943 года все армии Донского фронта одновременно перешли в наступление, рассекая окруженную группировку гитлеровцев. 62-я армия также двинулась с востока на запад, навстречу наступавшим армиям. Особенно сильные бои развернулись в районе Мамаева кургана. Это говорило о том, насколько правильно противник оценивал тактическое значение Мамаева кургана. Наступление дивизии Батюка через Мамаев курган все время, то есть до 25 января, встречалось контратаками противника, который собирал последние силы, чтобы удержать здесь свои позиции.
На участках других дивизий армии противник не отступал, но и в контратаки, как на Мамаевом кургане, не переходил. Используя укрепления, он лишь отстреливался, нередко до последнего патрона.
23 января командир 45-й дивизии Соколов доложил мне о таком оригинальном случае. Его части вышли на западную окраину поселка Красный Октябрь и окружили сильный опорный пункт гитлеровцев.
Чтобы не проливать лишней крови, гарнизону было предложено капитулировать. Гитлеровцы после долгих переговоров попросили у наших бойцов хлеба. Наши сжалились над голодными и передали несколько буханок. Получив хлеб и, по-видимому, подкрепившись, гитлеровцы снова начали отстреливаться. [329]
После таких «дипломатических переговоров» наши воины быстро связались с артиллеристами, которые выкатили несколько орудий и прямой наводкой начали в упор расстреливать этот опорный пункт. Когда он был взят, оказалось, что его гарнизон состоял из отчаянных головорезов. На груди почти у каждого было несколько гитлеровских наград.
25 января мы почувствовали приближение своих войск с запада, и 62-я армия вышла на западные окраины заводских поселков Сталинграда. Дивизии Горишного, Соколова, Людникова, Гурьева и Родимцева повернули на север, на уничтожение северной группы фашистских войск в районах заводов и заводских поселков. Дивизия Батюка была повернута на юг против южной группировки противника. Наступило 26 января — день долгожданного соединения войск 62-й армии с частями армий Батова и Чистякова, наступавшими с запада.
Вот как проходила эта встреча.
На рассвете с наблюдательного пункта сообщили: гитлеровцы в панике, мечутся, слышен грохот машин, показались люди в красноармейской форме... Видны тяжелые танки. На броне надписи: «Челябинский колхозник», «Уральский металлист» и т. д.
Гвардейцы дивизий Родимцева, Гурьева, Батюка и других с красным флагом побежали вперед.
Эта радостная, волнующая встреча состоялась в 9 часов 20 минут утра в районе поселка Красный Октябрь. Капитан А. Ф. Гущин вручил представителям частей армии Батова знамя, на алом полотнище которого было написано: «В знак встречи 26.1 1943 года».
У суровых, видавших виды воинов сверкали на глазах слезы радости.
Гвардии капитан П. Усенко доложил генералу Родимцеву, что знамя от его прославленных гвардейцев принято.
— Передайте своему командиру, — сказал генерал Родимцев, — что у нас сегодня счастливый день: после пяти месяцев тяжелой и упорной борьбы мы встретились!
Шли стальные крепости — тяжелые танки. Танкисты, высунувшись из люков, приветственно махали руками. Могучие машины двигались дальше, к заводам.
Вскоре встретились представители других подразделений 62-й армии с частями армий Батова, Чистякова и Шумилова.
Противник продолжал еще оказывать сопротивление, но [330] с каждым днем все больше вражеских солдат и офицеров сдавалось в плен. Бывали случаи, когда несколько советских воинов захватывали в плен сотни гитлеровцев.
31 января воины 64-й армии взяли в плен командующего 6-й армией генерал-фельдмаршала Паулюса и весь его штаб. В этот день южная группировка немецко-фашистских войск полностью прекратила сопротивление. Бои в центральной части города закончились. К вечеру этого же дня воины 62-й армии захватили штаб 295-й пехотной дивизии во главе с ее командиром генерал-майором Корфесом, а также находившихся там командира 4-го армейского корпуса генерал-лейтенанта артиллерии Пфеффера, командира 51-го корпуса генерал-лейтенанта фон Зейдлиц-Курцбаха, начальника штаба 295-й дивизии полковника Дисселя и несколько старших штабных офицеров.
Гитлеровские генералы были пленены тремя бойцами 62-й армии во главе с восемнадцатилетним комсоргом полка связи Михаилом Портером, который до Сталинграда сражался под Одессой, Севастополем и Керчью.
Вечером 31 января я, Гуров и Крылов опрашивали в моей землянке, уже просторной и светлой, пленных немецких генералов. Видя, что они голодные и нервничают, беспокоясь за свою судьбу, я распорядился принести чай и пригласил их закусить. Все они были одеты в парадную форму и при орденах. Генерал Отто Корфес, беря в руки стакан чаю и бутерброд, спросил:
— Что это, пропаганда?
Я ответил:
— Если генерал считает, что этот чай и закуска содержат пропаганду, то мы особенно не будем настаивать на принятии этой пропагандистской пищи.
Такая реплика несколько оживила пленных, и разговор наш продолжался около часа. Больше других говорил генерал Корфес. Генералы Пфеффер и Зейдлиц отмалчивались, заявив, что в политических вопросах они не разбираются.
Генерал Корфес в беседе развивал мысль о том, что положение Германии того времени имеет много общего с положением, в котором она была во времена Фридриха Великого и Бисмарка. Генералы Пфеффер и Зейдлиц сидели и, произнося время от времени «яволь» и «найн», плакали.
В конце концов генерал-лейтенант фон Зейдлиц-Курцбах сказал:
— Что с нами будет в дальнейшем?
Я сказал ему об условиях содержания в плену, добавив, [331] что они могут носить, если пожелают, и знаки отличия, и регалии, кроме оружия.
— Какого оружия?.. — как бы не понимая, поинтересовался Пфеффер, глядя на Зейдлица.
— У пленных генералов, — повторил я, — не должно быть при себе никакого оружия.
Тогда Зейдлиц вынул из кармана перочинный нож и передал его мне. Я, конечно, вернул ему этот нож, сказав, что подобное «оружие» мы не считаем оружием.
Генерал Пфеффер спросил меня:
— Где находились вы и ваш штаб (62-й армии) во время боев за город до 19 ноября?
Я ответил, что мой командный пункт и штаб армии находились все время в городе, на правом берегу Волги. Последнее место командного пункта и штаба было здесь, где находимся.
Тогда генерал Пфеффер сказал:
— Жаль, что мы не верили своей разведке. Мы могли бы вас вместе со штабом стереть с лица земли.
Опросив пленных генералов, мы отправили их в штаб фронта, пожелав поскорее изучить и познать советскую действительность, чтобы избавиться от заблуждений, от гитлеровского угара.
Забегая несколько вперед, скажу, что в 1949 году я снова встретился с генералом Отто Корфесом в Берлине. Он был в то время активным работником Общества германо-советской дружбы. Мы с ним встретились уже как старые знакомые. Я работал председателем Советской контрольной комиссии и помогал немецким товарищам восстанавливать разрушенное войной народное хозяйство. Бывший генерал-майор Отто Корфес много сделал для укрепления дружбы между германским и советским народами. Отто Корфес был не одинок. Многие немецкие генералы, офицеры и солдаты, поняв правду, стали бороться за мир, за новую Германию.
6
После ликвидации южной группы немецко-фашистских войск северная группа продолжала еще сопротивляться, хотя было ясно, что полная ликвидация ее является делом нескольких часов.
Утром 2 февраля 1943 года мы с Гуровым прибыли на свой наблюдательный пункт, который находился в развалинах заводской конторы завода «Красный Октябрь». Тут же [332] недалеко были наблюдательные пункты командиров дивизий Людникова, Соколова и Горишного. Последний удар 62-я армия наносила на заводы Тракторный и «Баррикады» и их поселки. В наступлении участвовали дивизии Горишного, Соколова, Людникова, Гурьева, Родимцева и бригада Штриголя. Одновременно на северную группировку противника наступали с запада и северо-запада части соседних армий. Наступление началось в 12 часов дня.
Артиллерийская подготовка была короткой: стреляли только прямой наводкой и по видимым целям. Мы отчетливо видели, как метались фашисты среди развалин. Тут же началась атака наших стрелковых частей и танков.
Оставшиеся в живых гитлеровцы последнюю атаку не приняли. Они подняли руки вверх. На штыках у них были белые тряпки.
Мимо нас вели сотни и тысячи пленных. Они шли к Волге и за Волгу, к которой пробивались около шести месяцев. Все солдаты и унтер-офицеры были сильно истощены, в их одежде кишели насекомые. Они были одеты так плохо, что на них страшно было смотреть: несмотря на тридцатиградусный мороз, некоторые были босые. Зато немецкие офицеры, как говорят кавалеристы, были в полном теле, карманы набиты колбасой и другой снедью, по-видимому оставшейся после распределения «скудного пайка».
На последнем наблюдательном пункте армии, в разрушенной заводской конторе «Красного Октября», собрались весь Военный совет, командиры дивизий и некоторых полков. Они радостно поздравляли друг друга с победой, вспоминали тех, кто не дожил до этого дня.
Гитлер, обещавший еще в ноябре 1942 года освободить окруженные войска, был вынужден официально заявить о катастрофе и объявить трехдневный траур.
6-я и частично 4-я танковая армии, окруженные и разгромленные на берегу Волги, были ударными армиями. Они насчитывали 22 дивизии с большими средствами усиления, что равнялось более чем фронтовому объединению.
Гитлер гордился 6-й армией, ее маневренной и ударной силой, ее личным составом — офицерами и солдатами. Дивизии этой армии формировались из «чистокровных арийцев». Например, 79-я пехотная дивизия была сформирована в августе 1942 года почти исключительно из молодежи в возрасте от 20 до 27 лет. Сами пленные говорили, что на каждых пять солдат этой дивизии приходился один член нацистской партии. [333]
Командующий 6-й армией Фридрих Паулюс и командующий 4-й танковой армией генерал-полковник Гот были типичными представителями германского генералитета. В период штурма крепости на Волге Паулюсу исполнилось 52 года, из которых 33 года он находился в рядах германской армии. Во время первой мировой войны он был строевым офицером, а к концу ее стал офицером генерального штаба. После поражения германской армии в 1918 году Паулюс не ушел в отставку и долгое время служил в военном министерстве, а затем был начальником штаба управления танковых войск и принимал активное участие в подготовке второй мировой войны.
Приход Гитлера к власти ознаменовался выдвижением Паулюса на пост начальника штаба армии, которой командовал генерал-фельдмаршал Рейхенау. С этой армией осенью 1939 года Паулюс прошел Польшу, а в 1940 году участвовал в разгроме Франции. В сентябре 1940 года Паулюс был назначен обер-квартирмейстером генерального штаба вермахта. В январе 1941 года был произведен в генералы танковых войск и к моменту нападения на Советский Союз играл видную роль среди гитлеровского генералитета.
В дни разгрома окруженной у Волги 6-й армии Гитлер наградил Паулюса «дубовым листом» к рыцарскому ордену Железного креста и присвоил ему звание генерал-фельдмаршала.
6-й армии поручались наиболее ответственные задачи. 10 мая 1940 года она первой по приказу Гитлера вероломно вторглась в пределы Бельгии. Преодолев сопротивление бельгийских войск на канале Альберта, эта армия вихрем пронеслась по всей стране, сея смерть и разрушение. Дивизии 6-й армии прошли по многим странам Европы, побывали в Брюсселе и Париже.
В 1941 году Гитлер бросил 6-ю армию на восток, против СССР. Она участвовала в боях в районе Харькова, за многие города Украины, а в 1942 году оттуда двинулась к Волге. Ей поручалось осуществление важнейшей части плана кампании 1942 года на юге — захват волжской твердыни.
Провал своих стратегических планов Гитлер пытался маскировать созданием искусственного ореола вокруг 6-й, уже разгромленной армии. 30 января 1943 года ставка Гитлера опубликовала специальное сообщение, в котором говорилось: «Русские предлагают солдатам 6-й армии сдаться, но все без исключения продолжают драться там, где стоят». На следующий день ставка передала: «Немногие немецкие [334] и союзные солдаты живыми сдались советским войскам». Этих «немногих» было более 91 тысячи. О судьбе своих 2500 офицеров, 24 генералов и генерал-фельдмаршала Паулюса, которые в это время находились уже в плену, Гитлер умолчал.
На берегу Волги Советская Армия разгромила одну из наиболее сильных военных группировок фашизма — группы армий «Б», затем «Дон», сформированную из отборных частей и предельно насыщенную техникой. После разгрома этой группировки только в Сталинграде и его окрестностях было собрано и захоронено около 140 тысяч трупов гитлеровцев. Длившиеся 200 дней и ночей бои за Сталинград обошлись немецкому командованию не менее чем в полтора миллиона человек убитыми, ранеными, без вести пропавшими и пленными.
Около месяца мы стояли в селах, расположенных вдоль Ахтубы. За это время дивизии 62-й армии основательно отдохнули, пополнили свои ряды, получили новое оружие и готовились к погрузке в эшелоны, чтобы следовать на запад — догонять далеко ушедший фронт.
Родина щедро наградила части и дивизии, оборонявшие Сталинград. Почти всем дивизиям и полкам было присвоено звание гвардейских. 62-я армия была переименована в 8-ю гвардейскую армию. На груди бойцов и командиров появился значок «Гвардия».
Незадолго до отправки на фронт мы проводили к новому месту службы члена Военного совета Кузьму Акимовича Гурова. Дивизионный комиссар, а затем генерал-лейтенант, Гуров был для всех нас прежде всего боевым другом. Все время, пока шли бои, он был на правом берегу и делил с нами горечь неудач и радость успехов. И вот разлука...
Провожали мы Кузьму Акимовича из села Средняя Ахтуба. На проводы собрались Крылов, Васильев, Пожарский, Вайнруб, Ткаченко, Лебедев и я. Прощальных слов и тостов никто не произносил, но все мы обнялись и расцеловались с Гуровым. И хотя у всех у нас на глазах были слезы, Гурову было труднее всех: он уезжал, а мы оставались...
К. А. Гуров был человек с крепкими нервами и ледяным спокойствием. Помню случай, когда ему осколком бомбы пробило шапку-ушанку. Мы все стояли на берегу Волги. Он посмотрел на нас, снял шапку, улыбнулся и сказал:
— Попортилась немного, но носить еще можно. [335]
Это был коммунист-ленинец, умеющий сочетать убедительное слово с суровостью партийной и воинской дисциплины. Он умел и вовремя поспевал обеспечивать политически все боевые планы и мероприятия, когда бы они ни проводились. Он глубоко изучал людей и, остановив на ком-нибудь свой выбор, доверял этим людям, не окружал их мелочной опекой. Он часто говорил мне: «Эти сообщения надо проверить, а вот эти — истина». В действительности оно так и было. В жизни это был веселый человек, с которым никогда не было скучно.
Проводив своего товарища и боевого друга Кузьму Акимовича, мы как бы осиротели и часто вспоминали о нем. В августе того же, 1943 года всех нас потрясло известие о смерти Гурова. Он ушел от нас безвременно, не разделив с нами радости общей победы. Память о Кузьме Акимовиче мы сохраним навсегда...
Началась погрузка в эшелоны и отправка на запад, на фронт. 62-я армия перемещалась в район Купянска, на Северский Донец. Штаб армии грузился на станции Воропоново. Днем я объехал все станции погрузки дивизий, входивших в состав армии, и перед вечером приехал в Воропоново.
Раздался гудок паровоза, толчок и ритмичный стук колес вагона. Каждый из нас мысленно произносил:
— Прощай, Волга, прощай, истерзанный и измученный город. Увидим ли мы тебя еще когда-нибудь и каким? Прощайте, боевые друзья, остающиеся в земле, пропитанной кровью народной. Мы уезжаем на запад, наш долг — отомстить за вас...
Так закончился для меня самый трудный и самый ответственный период в моей боевой жизни. [336]