Пехотинцы в черных шинелях

К 1 декабря северная оперативная группа была расформирована. Меня временно прикомандировали к штабу 20-й армии, где я и ждал нового назначения. [46]

В один из дней меня вызвал к себе начальник штаба армии полковник Л. М. Сандалов.

— Пока вы ждете назначения, съездите в 64-ю Отдельную морскую стрелковую бригаду. Она недавно прибыла с Дальнего Востока. Проверьте, как там организована оборона.

Штаб 64-й Отдельной морской стрелковой бригады был расположен в районе Горки, Долгопрудная. Кажется, рядом, но проехать туда можно было только через Москву по Дмитровскому шоссе, так как ближайшие маршруты были под сильным огневым воздействием гитлеровцев.

На эмке через столицу приехал в бригаду. Она занимала большой участок обороны — пятнадцать километров по фронту. Правый ее фланг был в районе станции Трудовая, а левый в Катуарах.

Я знал, что бригада эта была сформирована в Уральском военном округе из моряков Тихоокеанского флота и, пополненная уральцами, прибыла под Москву в конце октября 1941 года. К этому времени она, обороняя Дмитровское шоссе на подступах к Москве, уже успешно выполнила боевую задачу — уничтожила парашютный десант в районе Деденево, Кузяево, Гришино, который гитлеровцы выбросили в тылу бригады.

По дороге я с сочувствием думал о том, что морякам, которые не учились рыть окопы, кидать противотанковые гранаты, поскольку на кораблях в том нет нужды, приходится особенно туго по сравнению с обученными пехотинцами. Сразу в штаб не поехал, а остановился на левом фланге в 1-м батальоне, которым командовал старший лейтенант М. А. Токарев. Я представился комбату. Он доложил обстановку и по моей просьбе свое решение на оборону. В принципе оно было правильным, но потом из разговора мне стало понятно, что командир батальона не совсем ясно представляет себе, где у него в обороне особо танкоопасные места, какие он примет меры, если противник прорвет оборону в том или ином месте. Поэтому я спросил у Токарева, как подготовлен батальон к отражению танковой атаки и сумеет ли он вести с ними эффективную борьбу.

Токарев чистосердечно признался:

— При прохождении службы на флоте борьбе с танками нас не учили, но заверяю: моряки народ твердый, будут драться до последней капли крови, а задачу свою выполнят и перерезать дорогу Москва — Дмитров не позволят.

Я ответил ему:

— Это верно, но победа должна достигаться малой кровью. Людей необходимо беречь. [47]

Попросил я Токарева отвести меня в траншею к морякам. Мне хотелось посмотреть, как организована система огня, как командиры рот, взводов знают свою задачу, какова боевая готовность в случае нападения авиации, артиллерии, танков.

Когда мы подошли ближе к позициям, сердце у меня, как говорится, облилось кровью.

Моряки были беззащитны от огня противника, поскольку не закопались в землю, а вырыли окопы в снегу! Что ж это за окоп из снега! Он не сохранит человека даже от пули. К тому же сами моряки в своих черных шинелях, как грачи, выделялись на снегу отчетливыми мишенями.

Несмотря на все это, настроение у моряков было отличное. Бодрые, подтянутые, они действительно были готовы драться до последней капли крови. Рослые, очень молодые, спаянные флотской дружбой, на восемьдесят процентов — коммунисты и комсомольцы.

Надо заметить, что артиллерийские расчеты, танковые экипажи более крепко спаяны солдатской дружбой, чем воюющие индивидуальным оружием стрелки. Это мое наблюдение пусть косвенно, но подтвердил как-то старик крестьянин в прифронтовой деревеньке. Я спросил его:

— Отец, проходили наши?

— Проходили артиллеристы лесом...

— Откуда вы знаете, что артиллеристы? Они что, пушки везли?

— — Нет. Забежали ко мне с ведром: батя, положи картошки. Если б пехота, каждый попросил бы по три картошины, а те сразу ведро. Значит, артиллеристы, берут на весь расчет.

...До вечера оставался я в батальоне, показал и рассказал комбату, как надо рыть окопы, траншеи, как организовать противотанковую оборону. А вот с противовоздушной обороной дело было сложнее: для борьбы с авиацией приспособили пулеметы, других зенитных средств не было. Но на такое «зенитное прикрытие» надежды было мало. Так что одно спасение от фашистских стервятников — глубже зарыться в землю.

Показал я комбату, как бросать на меткость и дальность бутылки с горючей смесью и гранаты, рассказал, что сначала надо остановить танк гранатой, а потом уж поджечь его. Порекомендовал обучить этому двух-трех человек в каждом отделении, чтобы они потом учили остальных.

К вечеру заехал во 2-й батальон. Картина там была аналогичная. С довольно тяжелым настроением отправился [48] в штаб бригады. Командир бригады, капитан второго ранга Борис Иванович Скорохватов, заявил мне напрямик:

— Не думали моряки воевать на земле, и не знаем, как это делается.

Начальником штаба бригады был майор Горбачев Зот Кузьмич, молодой командир с Урала. И хоть он имел общевойсковую подготовку, но на штабную работу только был назначен, поэтому опыта у него не было.

Я выслушал доклады командиров штаба с оценкой подготовки к обороне и понял: с такой обороной нельзя надеяться удержать противника, его танки. Не отработана была система взаимодействия подразделений внутри бригады, а также с соседями — 126-й дивизией 1-й ударной армии и 331-й дивизией 20-й армии. Плохо была организована система противотанкового огня, хотя возможности для этого были. Ведь бригада была усилена ротой танков в количестве пяти или шести штук, да сама имела два дивизиона артиллерии и две противотанковые батареи.

Конечно, высокое политико-моральное состояние воинов бригады при соблюдении требований полевого устава позволяло надеяться на успешную оборону при имеющихся огневых средствах. Но здесь требования эти не выполнялись.

Я сказал, что если сегодня-завтра разведка противника узнает о существующем положении, то дело обернется для нас плохо; немцы смогут перерезать шоссейную дорогу.

Тут попросил слова комиссар бригады — полковой комиссар Василий Иванович Тулинов. Был он из Ленинграда, моряк, кадровый политработник.

Видимо, его крепко задели мои слова о том, что дело может обернуться плохо. Комиссар бригады встал и довольно резко сказал:

— Не будет этого. Моряки костьми лягут, но не пропустят немцев к Москве!

Я ответил ему тогда, может, грубо, но так, как думал:

— А танки по этим костям и проедут. Надо обойтись минимальными жертвами.

Командир бригады заявил откровенно:

— Я вас понимаю, но за такое короткое время вряд ли смогу сделать то, что вы требуете. Я двадцать лет командовал кораблями в море. В любой отсек в любую секунду я мог отдать приказание, а здесь, на суше, разбежались все на пятнадцать километров. То телефонная линия рвется, то аппараты не работают, одним словом, вряд ли смогу...

К его словам я отнесся с полным сочувствием, а про себя отметил, что и штаб ему как следует не помогает... [49]

Картина для доклада в штаб армии Л. М. Сандалову была ясна. Наверное, мое пребывание в бригаде на том бы и закончилось, но к концу нашего разговора дверь в избу, где мы сидели, открылась и вошли Н. А. Булганин — член Военного совета Западного фронта и Л. М. Сандалов — начальник штаба 20-й армии.

Они заслушали командира бригады, который доложил все как есть. Л. М. Сандалов задал несколько вопросов о взаимодействии и противотанковой обороне. Ответы командира бригады не удовлетворили Сандалова. Тогда Н. А. Булганин обратился ко мне и приказал доложить о том, как организована оборона бригады.

Я доложил:

— Бригада имеет достаточно вооружения, и люди здесь прекрасные, но вряд ли она сможет остановить наступление противника, особенно его танков. Видимо, надо заменить командование бригады...

Сказал, а через несколько секунд крепко потужил о последней фразе, потому что после небольшой паузы Н. А. Булганин обратился ко мне:

— Товарищ полковник Чистяков, покомандуйте временно бригадой, пока мы подыщем для нее командира.

Я растерялся от неожиданности и только смог сказать:

— Товарищ член Военного совета, я никогда не командовал не только военными моряками, но даже на гражданском пароходе не плавал. Я общевойсковой полковник...

— Знаю. Временно покомандуйте бригадой.

Мне оставалось одно:

— Слушаюсь. Благодарю за доверие. Задача будет выполнена.

Они пожали мне руку, сели в машину и уехали, а я долго еще сидел и думал: с чего начать, как мне, пехотинцу в серой шинели, командовать теми, кто в черных...

Собрались мы: комиссар бригады, начальник штаба, начальник артиллерии, инженер, начальник тыла, комбаты. Я заслушал их, рассказал о себе, извинился, что не знаю многих морских терминов, слыхал лишь одно: у них кричат «полундра», а у нас «ура», но надеюсь, что мы поймем друг друга.

Я попросил поддержать меня, мои самые жесткие требования по соблюдению устава, попросил объяснить это коммунистам и комсомольцам.

День и ночь мы разрабатывали на карте и на местности план обороны, систему огня, особенно артиллерийского. В письменном виде разрабатывали взаимодействие с соседом [50] справа и слева. Инженеру бригады приказал немедленно приступить к отрытию траншей, ходов сообщения, установке проволочных заграждений и мин. Начальнику тыла — заменить черные морские шинели на серые, чтобы лучше была маскировка. Начальник тыла тут же заявил мне: «Матросы поднимут бучу!»

Однако я настоял на своем. Черные шинели сдали, дали им серые, а моряки ни в какую не хотят их надевать! Что делать? На рожон лезть? Подумал, подумал да и приказал сдать серые назад и вернул морякам их черные.

В самом деле, воевал же Нахимов на суше и в черной шинели!

На карте с командирами батальонов проиграли мы возможные варианты действий со стороны противника и наших встречных.

К началу декабря общая обстановка под Москвой сложилась такая: наступление немецко-фашистских орд было остановлено, противник понес огромные потери, был измотан. Наши же войска, получив свежие подкрепления, 5–6 декабря перешли в контрнаступление.

Боевые действия с самого начала приняли широкий размах. Они проводились в условиях необычайно холодной, снежной зимы. Морозы доходили до двадцати пяти — тридцати градусов. Снежный покров к началу декабря достигал тридцати — сорока сантиметров, а к концу декабря — одного метра. Передвижение по такому глубокому снегу было затруднительно даже для пешеходов, не говоря уж о боевой технике. В это время противник особенно ожесточенно дрался за каждый населенный пункт: дома давали ему не только тепло, но и были готовыми укреплениями! Гитлеровцы превращали в опорные пункты подвалы и чердаки.

Позднее я часто вспоминал о тех огромных трудностях, с которыми пришлось столкнуться нашим войскам в начальный период войны, и особенно в битве под Москвой.

Летом 1943 года во время подготовки к классической оборонительной операции на Курской дуге, где я командовал 6-й гвардейской армией, нам было значительно легче. Напомню, что в битве под Москвой на один километр фронта было всего пять — семь сорокапятимиллиметровых противотанковых пушек, а на Курской дуге — двадцать — тридцать пятидесятисеми — и восьмидесятипятимиллиметровых орудий, да и гитлеровцы после разгрома их под Москвой и Сталинградом были не те, что в ноябре — декабре 1941 года. [51]

В начале декабря штабом 20-й армии, в состав которой входила и 64-я Отдельная морская стрелковая бригада, была получена директива командующего фронтом, в которой приказывалось начать наступление через Красную Поляну на Солнечногорск и далее на Волоколамск, нанося удар в стык 3-й и 4-й танковых армий противника. Необходимо было разъединить эти группы, а затем последовательно уничтожить их во взаимодействии с войсками 1-й ударной армии.

...3 декабря 1941 года я получил приказ во взаимодействии «с 24-й танковой бригадой уничтожить противника в селе Белый Раст и овладеть районом Никольское, Белый Раст, Зарамушки. прочно обеспечивая правый фланг армии»{2}.

Мы понимали сложность и важность задачи: Белый Раст был расположен между Рогачевским и Дмитровским шоссе. По Рогачевскому шоссе немцы подвозили боеприпасы и продовольствие в Красную Поляну. Из Белого Раста противник обстреливал Савеловскую железную дорогу, канал и Дмитровское шоссе. В этом селе гитлеровцы создали сильный опорный пункт, который обороняли более полка 23-й пехотной дивизии, танки, артиллерия, минометы.

Для выполнения боевой задачи командующий Западным фронтом Г. К. Жуков приказал создать и мне лично возглавить лыжный отряд, вооруженный автоматами, гранатами, противотанковыми ружьями, а также несколькими минометами. Лыжникам предстояло обходным маневром через лесную чащу ночью, скрытно от противника выйти к селу Белый Раст, внезапным ударом освободить его и затем наступать в направлении Солнечногорска.

Я на лыжах ходил хорошо, поэтому для меня такая задача не представлялась сложной, а вот моряки?! Умеют ли они ходить на лыжах? Это ведь не прогулка, где можно кое-как ползти, да еще по ровной местности. Тут надо идти быстро, и по лесу, по горкам, по оврагам, а самое главное — не устать. Ведь впереди — бой.

Пошел к комиссару В. И. Туликову.

— Слушай, друг, умеешь ты ходить на лыжах?

— В детстве баловался, а что?

Он еще приказа не читал. Дал я ему приказ, он прочел, покачал головой.

— Моряки на лыжах! Этого еще история не знала! Однако приказ есть приказ, и его надо выполнять. По-просил я комиссара из каждого батальона подобрать по [52] двести — двести пятьдесят человек, которые хоть как-то умеют ходить на лыжах, и собрать их на околице села.

Пришел через полчаса, люди уже ждут. Встал я на дровни и говорю:

— Товарищи, получен приказ, подписанный генералом Жуковым, о том, что в бригаде должен быть создан лыжный отряд под моим личным командованием. О задаче скажу потом. Она трудная, но почетная. А сейчас меня интересует вот что: прошу поднять руку тех, кто умеет хорошо ходить на лыжах.

Поднимается одна рука, вторая, третья... Где-то еще и еще. Посчитал: из восьмисот человек — десятка два.

Тулинов стоит рядом.

— Видишь, я тебе говорил. Моряки не пехота, мы на шлюпках ходим, а не на лыжах...

Я, понятно, духом пал. Молчу. И они молчат. Что делать? Говорю:

— Товарищи, посоветуйте, как же мы будем выполнять задачу? Поползем, что ли, по километру в час и придем в Белый Раст измученными, небоеспособными.

Слышу, кто-то из моряков говорит:

— Товарищ полковник, не беспокойтесь, фашистов бить мы умеем!

Я ему ответил:

— Да, когда вы сидели в обороне, здорово их били, а найти в тыл скрытно и быстро, это другое дело...

— Научимся. Давайте лыжи!

Кончил с ними говорить, пошли в штаб. Настроение подавленное. Комиссар по дороге подбадривает:

— Ну что вы, это же моряки! Они все сделают!

В штабе меня порадовал заместитель по тылу, который сообщил, что добыл тысячу пар лыж. Я приказал немедленно выдать по двести пятьдесят пар на каждый батальон и всем, кто пожелал быть в отряде, приступить к тренировкам.

Тут же отправил начальника штаба бригады в Москву в спортивное общество при Центральном доме Красной Армии просить выделить инструкторов по лыжному спорту. Там хорошо отнеслись к нашей просьбе и уже к вечеру прислали инструкторов, которых я отправил в батальоны и дивизионы. Приступили к тренировкам, и, в общем, за три дня инструкторы поставили моряков на лыжи, научили их делать повороты, объезжать кусты, взбираться на гору. Да и сам я немного потренировался.

Вот и пришла ночь выступления. Мороз двадцать пять градусов, снегу больше чем на полметра. Подошел я снова [53] к околице. Стоят моряки на лыжах. Полы шинелей под ремень, так что шинели превращаются в своего рода куртки, в маскхалатах, в белых рукавицах.

Я поставил задачу.

За ночь мы должны пройти по лесу двенадцать — пятнадцать километров, выйти на северо-западную окраину Белого Раста и на рассвете его атаковать.

Хороший, даже средний лыжник это расстояние может пройти за полтора-два часа, от силы за два с половиной. Я же, учитывая, что моряки только учатся ходить, рассчитывал пройти это расстояние за четыре-пять часов, чтобы люди не вымотались.

Двинулись. Шли неплохо. Правда, несколько лыжников, когда подходили к Белому Расту, тащили за собой лыжи на веревочках, но большинство добралось хорошо.

К рассвету были у цели. По команде головная походная застава — 1-я рота 1-го батальона под командованием старшего лейтенанта М. А. Токарева и старшего политрука И. Ф. Миронова, внезапно атаковав противника, ворвалась в село. Однако силы были неравные. Фашисты бросились в контратаку, и моряки вынуждены были оставить населенный пункт. Подошли основные силы лыжного отряда, но и им овладеть Белым Растом не удалось. Гитлеровцы стремились во что бы то ни стало удержать этот укрепленный пункт, прикрывавший Рогачевское шоссе.

Более двух суток моряки во взаимодействии с танкистами 24-й танковой бригады яростно дрались за каждый дом, за каждый подвал. На рассвете 8 декабря почти все село было в наших руках. Только из каменного дома, стоявшего на отшибе, вражеские пулеметчики вели сильный огонь, прикрывая дорогу, на которой теснились отходившие обозы противника. Моряки залегли. Бросить бы гранату в окно дома, да далековато, не долетит. А медлить нельзя. И тогда старшина 2-й статьи Андрей Федоров пополз по снегу к дому. Враг заметил его и открыл стрельбу. Несколько раз Андрея ранили, но он продолжал двигаться вперед. Дом рядом. Старшина кинул две гранаты, но они взорвались перед окном. У него оставалась последняя граната — промахнуться нельзя. В это время Андрей заметил, что из леса показался большой отряд гитлеровцев. Очевидно, они готовили контратаку. Тогда моряк сбросил каску, вытащил из кармана бескозырку, надел ее, вскочил и швырнул гранату в окно дома. Он не услышал ее разрыва, не увидел вспышки. Последняя очередь гитлеровского пулемета прошила его грудь. Широко раскинув руки, Федоров упал в снег... А боевые друзья героя [54] поднялись в атаку и на плечах отступавшего врага ворвались в село Никольское.

Освобождение Белого Раста дало возможность соседним частям овладеть Красной Поляной и продолжать успешное продвижение вперед...

В наше время в память морских пехотинцев, героически погибших в боях с фашистскими захватчиками у Белого Раста, в центре села установлен обелиск. У основания памятника якорь, перевитый цепью, и бескозырка матроса Тихоокеанского флота с лентами, развевающимися на подмосковных ветрах...

Противник пытался организовать оборону на рубеже Истринского водохранилища. Однако лыжный отряд моряков по глубокому снегу вышел на Ленинградское шоссе к железной дороге севернее Солнечногорска и не дал фашистам задержаться на рубеже Истринского водохранилища. К тому времени две подвижные группы под командованием генерал-лейтенанта Ф. Н. Ремизова и генерал-майора М. Е. Катукова, действовавшие в составе 16-й армии, обошли Истринское водохранилище с севера, а 9-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора А. П. Белобородова и 17-я танковая бригада полковника Н. В. Старкова — с юга и освободили город Истра. Опасаясь окружения, гитлеровцы стали отходить на подготовленный рубеж обороны по линии рек Лама и Руза.

Наша бригада продолжала преследовать отступающего противника и овладела деревнями Екатериновкой, Нудоль-Шарино, Колпаки и другими населенными пунктами, а к 18 декабря вместе с соседними частями завязала бои за Волоколамск. Противник, не выдержав натиска, в ночь на 20 декабря оставил город.

Когда на рассвете 20 декабря моряки вместе с подвижными частями 16-й и 20-й армий ворвались в полуразрушенный город, то увидели страшную картину. На площади стояли виселицы, и на них качались трупы молодых людей и девушек. Как мы позже выяснили, это были москвичи: комсомольцы завода «Серп и молот» Николай Галочкин, Павел Кирьяков, Константин Пахомов, Виктор Ординарцев, Николай Каган, рабочий завода «Москабель» Иван Маненков, студентки художественно-промышленного училища им. Калинина Евгения Полтавская и Александра Луковина-Грибкова. По заданию командования комсомольцы действовали в тылу врага и тяжелоранеными были захвачены в плен.

Здесь, на площади, моряки поклялись жестоко отомстить врагу за гибель московских комсомольцев. [55] Зверствуя, фашисты думали запугать местное население, нашу армию, но достигли обратного — зажигали людей еще большим желанием отомстить за муки своих соотечественников.

Выбитые из Волоколамска немецко-фашистские войска, стремясь любой ценой восстановить утраченное положение, предпринимали неоднократные контратаки, но все они успешно отбивались нашими частями.

Особенно ожесточенные бои развернулись за село Ивановское, которое враг превратил в сильный опорный пункт. В Ивановском, по данным нашей разведки, оборонялись до двух батальонов пехоты, рота танков. Их поддерживали из глубины две-три батареи артиллерии. Мы попытались с ходу овладеть селом Ивановское. Моряки были посажены на танки 24-й бригады, но под сильным огнем противника вынуждены были спешиться и окопаться на окраине села. Четыре дня моряки отбивали яростные атаки танков и пехоты врага, показывая чудеса храбрости. В этих боях особенно отличились артиллеристы дивизиона старшего лейтенанта И. В. Нечаева. Мне удалось тогда самому убедиться в неодолимой стойкости и отваге командира орудия сержанта Алексея Любченко и наводчика младшего сержанта Гафара Давлетшина.

...Командир орудия вместе с наводчиком, сняв с передков свою пушку, потянул ее к каменной ограде церкви, стоявшей на отшибе. Увидя меня, сержант доложил, что на опушке леса накапливаются вражеские танки, готовясь, очевидно, к контратаке. Взглянув в бинокль, я убедился в справедливости опасений сержанта. Порекомендовал ему пушку установить в воротах и фланговым огнем встретить атакующие танки противника. Сержант вернулся к своей пушке, а я направился к церкви, где рота моряков готовилась к встрече с врагом.

Между тем вражеские тайки начали атаку, за ними бежала пехота. Четыре танка отделились и двинулись прямо на орудие сержанта Любченко. Подпустив врага на четыреста — пятьсот метров, наводчик Давлетшин поймал головной танк в панораму прицела и выстрелил. Танк задымил и остановился. Остальные танки, обойдя горящую машину, продолжали двигаться вперед. Еще двумя выстрелами храбрецы подожгли второй танк противника, но смертельно раненный в голову сержант Любченко упал около орудия. Был ранен и Давлетшин. Превозмогая боль, собрав последние силы, зарядил он орудие и расправился с третьим танком. Пытался дать выстрел по четвертой машине, но не успел. Танк поспешил ретироваться. [56]

Тем временем моряки бросились навстречу контратакующей гитлеровской пехоте. Впереди с пистолетом в руке бежал командир 1-го батальона старший лейтенант Токарев. Ушанки моряки спрятали в карманы, ветер развевал ленточки бескозырок, за распахнутыми воротниками бушлатов виднелись полосатые тельняшки. Короток рукопашный бой. Фашисты не выдержали дружного натиска моряков и в панике бежали.

В этом бою пал смертью храбрых старший лейтенант М. А. Токарев. Молча постояли моряки над свежим могильным холмиком своего командира, потом надели ушанки и пошли туда, где гремели выстрелы. А через несколько часов новая печальная весть облетела подразделения: в жестоком бою погиб май заместитель полковник Г. Е. Кузьмин. Это был очень смелый человек, воевавший еще в гражданскую войну. Не раз в самые трудные минуты он лично возглавлял атаки. И на этот раз он вел в бой группу моряков...

Тяжелые бои завязались за деревню Тимково. Здесь оборонялось свыше двух батальонов вражеской пехоты с минометами и тяжелой артиллерией.

Наша попытка ворваться в деревню с ходу не принесла успеха. Было решено внезапно атаковать противника без артиллерийской подготовки. Но дело осложнилось тем, что подступы к деревне, расположенной на открытой местности, почти на километр простреливались огнем из пулеметов и автоматов. К ней трудно было подойти даже ночью, потому что гитлеровцы то и дело освещали окрестность ракетами. Но тут нам помогла погода.

Ночью пошел снег. В сторону противника подул сильный ветер, начался буран. Гитлеровцы, очевидно, и не предполагали, что в такую погоду мы можем двинуться в атаку, и, на наше счастье, редко освещали нейтральную зону. Когда взвивалась их ракета, моряки замирали на месте, а с наступлением темноты снова продолжали свой путь. Часа через два они были перед вражескими траншеями. На рассвете внезапно бросились в атаку, ворвались в деревню. Противник, оправившись от первого удара, стал оказывать сопротивление. Бои продолжались весь день и всю ночь, и только к утру 1 января 1942 года деревня Тимково была очищена от фашистов.

В этих боях погиб бригадный комиссар Василий Иванович Тулинов. Не стало с нами одного из основателей бригады. С юных лет связал Василий Иванович свою судьбу с морем. Он не только хорошо знал морскую службу, но и (что особенно важно для комиссара) душу моряка. [57] Для каждого находил Василий Иванович нужные слова и всегда был там, где людям труднее. Мы с ним понимали друг друга с полуслова...

За тридцать дней боев бригада освободила 78 населенных пунктов, уничтожила около 4000 немецко-фашистских солдат и офицеров, захватила 10 исправных танков, 29 орудий, 32 миномета, около 200 пулеметов, более 200 автомашин, около 800 мотоциклов, велосипедов и много других трофеев.

В представлении к награждению 64-й Отдельной морской стрелковой бригады орденом Красного Знамени начальник штаба 20-й армии генерал Сандалов писал:

«Начав наступление на правом крыле 20-й армии, бригада, энергично действуя на правом фланге армии, все время обеспечивала успешное продвижение других частей армии. Быстрым захватом Белого Раста бригада дала возможность другим частям армии, атакующим Красную Поляну, освободить ее от фашистов и продвинуться вперед.

Своим быстрым выдвижением на Ленинградское шоссе севернее Солнечногорска бригада ликвидировала попытку фашистов организовать оборону по Екатерининскому каналу и далее по Истринскому водохранилищу.

При взятии Волоколамска бригада первой ворвалась в город.

За все время боевых действий бригада неотступно преследовала противника, не давая ему остановиться для обороны. В своих боевых действиях бригада широко применяла ночные действия и всегда стремилась обойти и охватить сопротивляющегося противника. Во всех боевых действиях бригада выступала как хорошо сколоченное боевое соединение...»

И вскоре за отвагу и героизм, за высокое воинское мастерство 64-я Отдельная морская стрелковая бригада была награждена орденом Красного Знамени, стала гвардейской.

После тяжелых и кровопролитных боев советские войска вышли на рубеж рек Лама и Руза. 25 декабря приостановилось контрнаступление войск правого крыла Западного фронта. Враг был отброшен на девяносто — сто километров на запад от Москвы.

В боях под Москвой Советская Армия окончательно сорвала гитлеровский план «молниеносной войны», рассеяла миф о «непобедимости» немецко-фашистских войск, подорвала моральный дух гитлеровской армии.

Трудно даже описать, с какой радостью встречали нас жители деревень, голодные, оборванные, больные. [58] Фашисты выгнали людей из домов, так жто приходилось им жить в лесу в шалашах. Поэтому, когда мы заняли село Ивановское на реке Ламе, я был удивлен, увидев старика, который шел во главе процессии женщин нам навстречу и, как положено по доброму старому обычаю, нес на чистом полотенце хлеб-соль. Старуха вслед за ним — графин и чашки. Понятно, поплакали, расцеловались, а я подумал, откуда ж он водку взял? Или это самогон?

Налил старик мне полную чашку, я ее еще до носа не донес, чувствую, самогон. Я его никогда не пил, запаха не могу переносить, но тут ничего не поделаешь — надо! Затаил дыхание и выпил чашку. Думал, перевернет всего, но ничего, обошлось.

Потом старик рассказал, что хранил этот графин еще с лета и, хоть туго приходилось, на продукты его не выменивал, так как хотел встретить свои войска как полагается.

Ивановское запомнилось мне не только этим самогоном. Тут произошли еще две истории.

Когда мы заняли Ивановское и не успели еще закрепиться как следует, начальник штаба бригады дал телеграмму в штаб армии, что село занято и в нем имеется большой склад с мотоциклами и велосипедами. Прошло часов пять или шесть, получаем телеграмму от Г. К. Жукова:

«Командиру 64-й Отдельной морской стрелковой бригады полковнику Чистякову.

Вам высылаются грузовые машины. Немедленно погрузите мотоциклы и велосипеды. Отправьте по указанию представителя штаба фронта».

Через полчаса после того, как была получена телеграмма, налетели фашистские самолеты и начисто разбомбили весь склад.

Грузовики приехали, а грузить нечего. Ладно, еще водители хорошие попались. Я их попросил сходить со мной, убедиться, что хоть колеса валяются, и доложить Жукову, что телеграмма, мол, наша была не пустая. Понятно, и сам послал Жукову телеграмму. Через некоторое время получаю от него ответ: «Впредь, когда занимаете село, немедленно вывозите склады в безопасное место». Прав он был. Могли мы это сделать, а не сделали. Потом под Сталинградом, когда я уже командовал 21-й армией и меня представили Жукову, он заметил:

— Ах, это тот самый Чистяков, который проспал велосипеды. Жаль, что не всыпал тогда, надо бы.