Освобождение Украины и Молдавии.
Взвод боепитания.
Взвод боепитания был расквартирован в населённом пункте, удалённом от огневой позиции на расстоянии трёх километров. С самого начала формирования дивизии взводом командовал старшина Дмитриев Семён. В то время ему было лет сорок. Это был очень своеобразный человек, часто употреблял «Я» с большой буквы. Взвод состоял из 20–25 повозок. В упряжке каждой повозки по две лошади. Командовали повозками солдаты. Как правило, они были пожилого возраста, не пригодные для строевой службы. На мой взвод возлагалась следующая задача: завести своевременно на все огневые позиции дивизиона снаряды в нужном количестве, а с огневых позиций отвезти на склад отстрелянные гильзы.
Когда старший лейтенант начальник штаба Несповитый и я зашли в дом, где расквартировался личный состав взвода, все в полном сборе сидели за длинным сооружённом из досок столом и ели горячую картошку с жареным мясом. При нашем появлении все встали. Старший лейтенант Несповитый сказал:
— Сидите, братцы, кушайте, — представил меня и ушёл.
Меня пригласили за стол. Вместе со всеми я ел картошку со свининой (как было отказаться), она мне очень понравилась, уже потом я узнал, что это была не свинина, а конина. После обеда мы со старшиной обошли всё хозяйство, я познакомился с каждым солдатом, а вечером мы улеглись, как братья на одной широкой кровати. Солдаты спали на полу, подстелив солому. Так прошёл мой первый день во взводе боепитания.
Солдаты меня приняли хорошо. Старшина Дмитриев — не совсем, хотя вида не показывал. В дальнейшем с этими солдатами взвода боепитания мы прошли очень трудные дороги войны. Как и везде на фронте, были у нас и потери в личном составе, и особенно большие потери лошадей.
В обороне под Фастовым простояли около месяца, а затем началось тяжёлое весеннее наступление на Украине. Из личного состава, кроме старшины Дмитриева, отлично помню ефрейтора Суворова — командира отделения, ему было уже за пятьдесят лет, и солдат Мирошниченко, Кайгородова и Нестеренко. Они были тоже пожилые люди. В связи с тем, что 676 артполк был практически весь на конной тяге, у нас был ветеринар-фельдшер — лейтенант Вавилов и его помощник старшина Иванов. На их долю выпала работа по лечению раненых лошадей. Они делали небольшие операции животным, вытаскивали пули и осколки. Только с их разрешения пристреливали тяжелораненых лошадей и направляли мясо на фронтовую кухню.
Ещё хочется вспомнить о солдате Мирошниченко. Он обладал очень хорошим голосом и в часы затишья запевал русские [24] и украинские песни, а солдаты всего обоза, растянувшись на несколько десятков метров, дружно подхватывали:
«Бежал бродяга с Сахалинаи другие песни.
Командовать взводом боепитания мне пришлось очень долго — с января по май 1944 года. За это время наша дивизия с тяжёлыми боями прошла всю правобережную Украину. Были освобождены города Бердичев, Белая церковь и Сарны. Эти города 40 армия штурмовала вместе с добровольным Чехословатским корпусом. В конце января после ожесточённых боёв был взят город Гайсин. В марте 1944 была окружена и уничтожена группировка немецких войск. В конце марта наш Второй Украинский фронт, наступая в междуречье рек Южный Буг и Днестр, освободил города Балты, Бельцы и Первомайск. 16 марта разбив гитлеровцев под Уманью, наши войска сходу форсировали реку Южный Буг. Они вышли правым крылом к Днестру южнее города Могилёв — Подольск, нанесли удар в южном направлении на Балту, Дубоссары, и захватили Первомайско-Вознесенскую группировку немцев. Немецкой армией, противостоящей нашему фронту, командовал генерал фельдмаршал Манштейн.
После этой маленькой информации, взятой из достоверных источников, приступаю к описанию наших боевых действий. 40 армия с тяжёлыми боями продвигалась по Украине всё дальше на Запад. Особенно тяжелым был период весенней распутицы. Март на юге Украины — это пора холодных дождей с мокрым снегом, ночных заморозков, пронизывающих до костей ветров и сильной распутицы. Все дороги в полосе наступления армии были изрыты тысячами снарядов и бомб, перекрыты многочисленными нагромождениями, густо заминированы, и находились под непрерывным артиллерийским огнём противника. Кроме этого, передвижение затруднялось встречающимися на пути многочисленными реками, ручьями с крутыми обрывистыми берегами. Несмотря на неимоверные трудности, мы медленно, но верно продвигались вперёд по несколько километров в сутки. Шли днём и ночью с небольшими привалами на отдых. Перед 40 армией стояла задача в кратчайшие сроки форсировать большую водную преграду — Южный Буг, прорвать немецкую оборону на правом берегу, преодолеть широкую и бурную реку Днестр и подойти к реке Прут. Здесь проходила наша государственная граница с Румынией. Этот путь протяженностью 400–450 километров при распутице, во что бы то ни стало, нужно было преодолеть в течение марта — апреля. Отступая, боеспособные немецкие дивизии оказывали яростное сопротивление и закреплялись на водных рубежах.
Наше командование применило новую тактику — ночных боёв, которые спасали от бомбёжек с воздуха. Да и ночных атак гитлеровцы не выдерживали. Стоило появиться даже небольшой [25] группке наших смельчаков в тылу врага ночью, как немцы поспешно отходили с занятых рубежей. По мере приближения к Южному Бугу сопротивление врага усиливалось, он чаще контратаковал. Тяжело было моему взводу. Он двигался в боевых порядках передовых частей. Войска шли вперёд, а нам приходилось подвозить снаряды на передовые позиции, а оттуда отвозить в тыл стреляные гильзы, взамен которых выдавались снаряды. С новыми партиями снарядов мы догоняли своих артиллеристов. У нас был свой челночный маршрут: «Туда — сюда». Если основные войска проходили за день 15 километров, нам соответственно предстояло пройти 30 и больше километров. Стояла страшная распутица, колёса наших телег застревали в глубокой разбитой колее дорог до самых осей. Нередко загнанные лошади падали замертво на ходу. Но как бы там ни было, снаряды нужно было доставить на огневые позиции в строго назначенное время. И мы их доставляли.
Взвод был разбит на два отделения по 10–12 повозок в каждом. Одним отделением командовал ефрейтор Суворов, а вторым — старшина Дмитриев. Он же был моим заместителем. Порядок движения был такой: одно отделение, груженное снарядами, двигалось за орудиями, другое отделение, со стреляными гильзами, уходило в тыл за очередной партией снарядов. Я всё время двигался с передовыми частями верхом на лошади, а при особой срочности сопровождал отделение в тыл. Ездить верхом на лошади мне раньше не приходилось и, когда старшина подвёл ко мне оседланную лошадь, я попросил помочь мне на неё сесть. А потом я усилено тренировался садиться в седло в стороне от людских глаз. Садился с плетня забора, а потом, не сразу, освоил посадку на коня с земли. Со временем научился ездить рысцой. Тоже не сразу — как только я садился на лошадь, она сразу переходила на галоп, лишь после освоения операции «облегчения» в такт шагу лошади, она бежала рысцой.
Был такой случай. Наши войска подходили к городу Могилёв-Подольский. В назначенное время не были доставлены снаряды. Оба отделения где-то отстали. Мне было приказано разыскать обоз и срочно доставить снаряды на батареи. На розыск я выехал во второй половине дня. Ехал один. Навстречу мне двигалась бесконечная вереница колонн наших войск. Везде были пробки и заторы. Начинали сгущаться сумерки. Чтобы скорее добраться до места получения снарядов, я решил срезать путь и поехал напрямик по полю, где совсем недавно прошёл тяжёлый бой. На поле была оставлена разбитая военная тележка, лежали трупы наших и немецких солдат. Перед прыжком через окоп моя лошадь с сильным храпом шарахнулась в сторону, я еле удержался в седле. Когда я посмотрел вниз, то понял причину испуга коня. Луна осветила страшную картину — в окопе лежало много трупов солдат... Очевидно, вдоль окопа проехал внезапно появившийся танк. Мне и самому было невероятно жутко. В груди бешено колотилось [26] хотела двигаться дальше. И это было вызвано тем, что вновь искалеченные погибшие люди встретились на нашем пути. Галопом, не оглядываясь на страшную картину, я вырвался снова на оживлённую дорогу, по которой, несмотря на надвигающуюся ночь, беспрерывным потоком двигались наши войска. Больше я не пытался сокращать расстояние и поехал навстречу двигающейся армии. Вскоре я встретил своих солдат. С гружеными на телегах ящиками со снарядами, они стояли возле моста через небольшую речушку и не могли двигаться дальше. Возле моста создалась пробка. Я приказал снять с каждой повозки по четыре ящика и с облегчённым грузом пересечь речку в брод. Охранять снятые ящики остался ефрейтор Суворов. Вот таким образом была ускорена доставка снарядов.
Был и такой случай. В один из горячих периодов старшина Дмитриев посоветовал мне, чтобы своевременно привезти снаряды, выехать за ними всем взводом, не дожидаясь стреляных гильз, ведь порожняком можно быстрее доехать до складов. Я положился на опыт старшины и согласился с его предложением. Дмитриев сумел получить снаряды без гильз и вовремя привезти их на батарею. Но мы оба были за это наказаны. На фронте тоже существовали контролирующие организации. Обнаружив оставленные стреляные гильзы на покинутых огневых позициях, они написали на имя командира полка майора Дудника рапорт о брошенных гильзах и потребовали наказать виновных. В своём объяснении старшина Дмитриев пытался обвинить меня. Он написал, что такое распоряжение было дано командиром взвода. Не смотря на это, наказали нас обоих, на меня было наложено материальное взыскание, а старшине объявили строгий выговор и предложили собрать все брошенные гильзы.
Южный Буг.
На рассвете 22 марта 1944 года наши передовые стрелковые подразделения в сопровождении полевой и батальонной артиллерии вышли к берегам Южного Буга. Дивизионная и тяжёлая артиллерия отстала далеко позади в трясине весеннего распутья. Двигаться приходилось нам в исключительно трудных условиях. Лошади тащили за собой нагруженные до отказа повозки, то и дело увязали в грязи по самый живот. С помощью кнута и палок, прикладывая чрезмерные усилия, бедные животные, вытаскивали из трясины повозки и тянули их дальше. Нередко, измученные лошади просто падали тут же, на дорогах. Вместо них впрягали других — трофейных, либо взятых у населения.
На привалах солдаты свивали из трофейного кабеля тросы для буксировки плотов. Запасались лодками, жердями, досками и с выходом к месту переправы вязали из жердей рамы, сколачивали из досок, брёвен и других материалов плоты. Когда мы вышли к берегу Южного Буга были израсходованы почти полностью снаряды, мины и [27] другие боеприпасы. Транспорт же, на котором перевозились боеприпасы, безнадёжно застревал в грязи. Машины стояли без горючего. Немецкая авиация наносила массированные удары по нашим войскам.
Выручил патриотизм советских людей. За десятки километров до переправы боеприпасы подносились вручную местным населением, в основном женщинами. Ни холодный, пронизывающий до костей ветер, ни слякоть, ни дождь не могли остановить этих людей, только что освобождённых от фашистской неволи. Их самоотверженное участие в этом большом деле очень помогло нам. Помню, на одном из митингов, который проходил на подступах к Южному Бугу, командование обратилось к войскам с таким призывом:
— Мы знаем, Вы устали. Трудно. Очень трудно сейчас наступать. Не хватает боеприпасов. Не хватает продовольствия. Артиллерия и обозы отстали из-за распутицы. Гитлеровцы хотят этим воспользоваться и закрепиться на правом берегу реки. Но, товарищи! Не позволим фашистам топтать нашу родную Украину! Вперёд и только вперёд!
26 марта было приказано форсировать Южный Буг. Обстановка в армии складывалась по-прежнему очень неблагоприятно. Не хватало артиллерии и боеприпасов. И самое главное, за три недели трудного, изнурительного наступления войска устали, заметно поредели ряды пехоты. Но всё же операция по форсированию реки началась в назначенное время.
На рассвете 23 марта на широкой полосе загрохотала полковая артиллерийская и минометная канонада. Тысячи снарядов и мин полетели на неприятельские головы. Под прикрытием артогня передовые отряды на лодках переплавлялись через реку и занимали первый плацдарм на правом берегу, после чего началось массовое форсирование реки. Кто на чём — на лодках, на плотах, на брёвнах, на самодельных надувных кругах, кто на плотно связанных кукурузных снопах, а кто и просто вплавь — все устремились в сторону противника.
Сопротивление было чрезвычайно сильным. Ни на минуту не смолкал огонь, направленный по нашим плавсредствам. Немало наших ребят так и осталось на века в водах Южного Буга... Но переправа наших войск продолжалась. Сапёрные подразделения опускали на воду заранее приготовленные плоты, которые перемещались с помощью длинных багров и заранее перекинутых на противоположный берег тросов. На этих плотах форсировала реку артиллерия и другая военная техника.
На одном из таких плотов переправлялся и я с одним орудием нашей батареи и тяжело гружёной повозкой. Те полчаса, за которые мы форсировали реку, показались вечностью. Страшный свист множества снарядов и пуль, река бурлила от их разрывов. Трассирующие пули. Осветительные ракеты вспыхивали над головами проплывающих, раздавались крики и стоны раненых [28] людей Особенно пугала неизвестность, ожидающая нас на противоположном берегу реки. Нельзя вспоминать это и сегодня спокойно без содрогания. Страшным видениям на реке не было конца После прямого попадания снарядов, плоты от взрыва разлетались по брёвнышкам. Все, кто находились на них — люди, кони, техника, исчезали с ужасными криками в воде. Жутко было, когда в темноте над нашими головами повисали осветительные ракеты, и мы урывками видели плывущие по течению трупы. В эти минуты мне думалось, что если суждено быть убитым, то лучше на земле. Мне было страшно, и я был бесконечно счастлив, когда сошёл с плота на берег и ощутил под собой твёрдую почву, хотя впереди нас ожидали тяжелейшие испытания. В дальнейшем мне пришлось форсировать множество рек, встречавшихся на пути нашего наступления, в числе которых: Днестр, Сирет, Прут, Быстрица, Тисса.
Если армия каждую реку форсировала один раз, то нам приходилось делать это по 2–3 раза, возвращаясь на левый берег за очередной партией боеприпасов, и каждый раз мы рисковали жизнью, хотя в дальнейшем старались не придавать особого значения опасности — в любом случае от нас требовали подвоза снарядов. [29]
Поздно вечером 26 марта сапёрам удалось навести паромную переправу для военной техники. Ровно в два часа 26 марта с восточного берега по позициям врага обрушился шквал артиллерийского огня. Тучи трассирующих снарядов и пуль сплошной огневой полосой прорезали тишину. Артиллерийская подготовка продолжалась 2 часа 15 минут, после чего наша пехота, находящаяся на занятом плацдарме на правом берегу, пошла в атаку. Удар был настолько сильным, что ошеломлённые гитлеровцы на первых порах не смогли оказать организованного сопротивления. Однако немецкому командованию не хотелось мириться с фактом прорыва своей обороны. Опомнившись после нашей ночной атаки и приведя в порядок отступающие войска, гитлеровцы с помощью своей авиации и артиллерии в течение 27 марта пытались сорвать переправу наших войск. Сапёрам чудом удавалось наводить новые переправы. 30 марта войска Второго Украинского фронта форсировали Южный Буг в районе Гайворона и продолжали успешное наступление. Был освобождён город Каменец-Подольский. За успешное форсирование реки Южный Буг армия получила благодарность от Верховного командующего И. В. Сталина. Многие солдаты, офицеры и генералы были награждены орденами и медалями. Но много человеческих жизней унесли бурные потоки реки Южный Буг во время переправы.
Для меня это был трёхмесячный путь, пройденный трудными фронтовыми дорогами. Я выполнял не очень видную, но ответственную работу по обеспечению артиллерии 76-мм снарядами. Это были первые месяцы тяжелейших испытаний, я вживался в трудную, полную рискованных неожиданностей и смертельных опасностей, фронтовую жизнь. С каждым прожитым днём я взрослел и мужал.
Первая награда.
В ночь на 1 апреля части нашей армии во взаимодействии с танковым корпусом форсировали реку Тилигул. День выдался солнечный. Местность оказалась открытой — ни деревца, ни рощицы. Немецкая авиация бомбила почти незащищённую, ничем не прикрытую местность, на которой рассредоточились колонны танков, артиллерия, автомашины и бесконечные обозы, растянувшиеся на многие километры. Наступление практически приостановилось. Войска прямо в степи старались зарыться поглубже в землю. Оставалось единственное — ждать ночи, чтобы снова двинуться вперёд под прикрытием темноты.
Всю ночь на 1 апреля шли ожесточённые бои. Примерно к полуночи наши войска принудили немцев оставить укреплённые позиции и прорвались на западный берег реки Тилигула. Немцы даже не успели взорвать за собой мост. За ночь наши войска продвинулись на 10–12 километров. В этом сражении мы захватили большое количество пленных и военной техники. [30]
Опять ясное солнечное утро, и опять бомбёжки — дерзкие и почти безнаказанные. Во второй половине дня 1 апреля погода, как это нередко бывает вначале весны, резко изменилась. Небо заволокли свинцовые тучи, подул сильный северный ветер. Начавшийся дождь сменился мокрым снегом. Вражеская авиация прекратила полеты, и наши войска снова пошли вперёд. До полуночи освободили несколько населённых пунктов. Дождь вперемежку со снегом продолжался три дня. Температура воздуха упала до — 6 градусов. Землю окутала мгла — промозглая, слякотная, сковывающая движение людей. Начались простудные заболевания. Но тем не менее армия километр за километром продвигалась на запад.
Впереди, километрах в 100–150 находилась очередная водная преграда — река Днестр. На дворе апрель, а зима не торопилась уступать место весне. Из чёрных туч идёт дождь и мокрый снег. Дороги стали непроходимыми. Единственная на нашем пути шоссейная дорога, вся исковерканная бомбами и снарядами, была сплошь забита танками, артиллерией, автомашинами, лошадиными повозками и техникой, брошенной неприятелем при отступлении. Тяжело было нашим наступающим войскам, приходилось преодолевать ожесточённое сопротивление врага при каждом мало-мальски удобном оборонительном рубеже.
Как я уже говорил раньше, весь этот период весеннего наступления, я командовал взводом боепитания. 25–30 повозок, запряжённых каждая двумя лошадьми, должны были своевременно обеспечивать орудия нужным количеством снарядов. Очень тяжело приходилось нашим солдатам. В отличие от строевых частей, обозникам приходилось преодолевать эти ужасные дороги дважды, а иногда и три раза, удовлетворяя потребности в снарядах. Но задача была поставлена конкретная — доставить снаряды в срок, и они доставлялись, иначе и быть не могло! Домом для наших солдат служила повозка. На ходу они питались, на ходу спали. При наступлении у нас не было ни окопов, ни блиндажей. Была одна дорога и лошадиная упряжка. Очень часто мы попадали под бомбёжки и артобстрелы. Лошади гибли не только во время бомбёжек, но и просто от чрезмерного изнурения, тогда нам со старшиной Дмитриевым приходилось отдавать в обоз своих верховых лошадей, а самим двигаться как придётся до приобретения новых лошадей. Было много потерь и среди личного состава. До получения пополнения, я садился на повозку и сам ездил за снарядами. Так что на фронте я хорошо освоил обязанности рядового обозника. Я познал, как надо ремонтировать и смазывать повозки, как впрягать лошадей и ухаживать за ними, как управлять в тяжелейших дорожных условиях.
Трудные бои разразились на реке Малый Куяльнец. Река эта не широкая и неглубокая в обычное время года, но в апрельскую распутицу её нельзя было перейти вброд. Требовалось захватить мосты и по возможности не дать взорвать их фашистам. Стрелковые [31] подразделения с этой задачей успешно справились и реку форсировали сходу. Наши войска значительно расширили прорыв и в следующую ночь овладели крупным населённым пунктом, где также было захвачено много пленных и военной техники.
В течение 4–5 апреля велись ожесточённые сражения на подступах к реке Днестр. К этому моменту немцы стянули к реке большое число эшелонов с танками артиллерией, автомашинами, боеприпасами, горючим и другим военным имуществом в надежде успеть переправить всё это через мост на западный берег Днестра в Молдавию. Овладев железнодорожными узлами и крупными населёнными пунктами, наша пехота во взаимодействии с механизированными частями к исходу 7 апреля вышли к Днестру. Правый берег Днестра местами обрывистый, поросший лесом, как бы соревновался с левым, одетым в наряд цветущих садов. Днестр был намного шире и глубже всех ранее пройденных рек. По его бурным водам неслись не успевшие растаять грязно-серые льдины, многочисленные бревна и всевозможные обломки. А на противоположном берегу таинственно темнел лес. Кто знает — что там? Наши люди устали, были до предела измотаны длинными переходами. Дать бы сейчас бойцам и офицерам отдых хотя бы на одну ночь — но совершенно нет времени для этого. Нас ждёт родная Молдавия, с нетерпением ждёт своих освободителей, истомившаяся в фашистской неволе.
Реку приказано форсировать сходу. Задача предельно сложная. Вся техника и артиллерия отстали. На передовых единичные орудия. Для переправы пришлось разобрать в поселке сараи, из которых сколотили плоты... Ночью, без всякой артиллерийской подготовки, в полной тишине поступил приказ — армии начать переправу. Первыми пошли пехотинцы на плотах, подготовленных саперами. Легкий всплеск воды — и плоты двинулись по реке в темноте ночи. Множество плавсредств одновременно на широком участке фронта двинулись в сторону западного берега. Началась массовая переправа. Кто на чем мог, можно сказать — на одном лишь энтузиазме и отваге. Многие бросались в ледяную воду в полном снаряжении и плыли на противоположный берег, держась за плоты. Когда передовые части достигли примерно половины реки, словно по общей команде раздался оглушительный огнь с обеих сторон. Немецкие снаряды ложились в цель по переправляющимся войскам на реке и по скоплениям войск на восточном берегу. Наши снаряды были направлены соответственно на правый берег по огневым точкам врага. Страшный грохот нарастал с необыкновенной силой. Заговорили наши «Катюши», визг их снарядов ободрял наших солдат и приводил в ужас фашистов. Вокруг стоял сущий ад. И снова убитые, и снова раненые... Переправа продолжалась. И вот к рассвету на западный берег добрались первые отряды. На захваченном плацдарме завязалась ожесточённая битва. Это намного облегчило возможность переправляться остальным частям. [32]
Во второй половине дня ценой больших потерь бой за плацдарм бал выигран.
Я с первой половиной взвода боепитания прибыл к переправе вместе с нашими орудиями за сутки до форсирования реки. Зная уже по опыту о предстоящих бомбёжках и сильном артналёте, мы окопались на восточной стороне крутого склона прибрежного холма. Для каждой своей пары лошадей бойцы соорудили на холме земляную нишу, которая полностью укрывала от осколков с трёх сторон. Для себя бойцы в этой же нише соорудили окопы, а повозки со снарядами стояли в стороне — метрах в тридцати. Эти сооружения защищали нас от осколков бомб и снарядов. Только прямое попадание снаряда могло погубить всех нас. Но такое случалось не так уж часто.
Как только передовые части достигли правого берега, поступил приказ переправляться артиллерии. На плот мы погрузили одно орудие с двумя коренными самыми сильными лошадьми. Остальные две пары орудийных лошадей оставались в укрытии. На плот также поместился орудийный расчёт из семи человек, два ездовых и командир взвода. Всего 10–14 человек на плот. С разных мест двинулись на запад десятки таких плотов с орудиями. Я переправлялся на одном из первых плотов. Описать всю картину переправы сейчас невозможно. Орудийная канонада грохотала с обеих сторон. Снаряды рвались по всюду. Они падали впереди, сзади, слева, справа от нашего плота. Сильные волны от разрывов снарядов, захлёстывали плот и нередко уносили с собой обессиливших раненых солдат. Было ещё раннее утро, когда мы достигли середины реки. Стоял кошмарный ад. Больше всего нас беспокоили обезумевшие лошади на плотах. Основная масса бойцов была занята удержанием лошадей, которые рвались из упряжки и шарахались в разные стороны при каждом разрыве снаряда. Поэтому у нас не было времени думать о собственной безопасности. И вот сзади нас раздался оглушительный взрыв, появился огромный столб огня. Это снарядом разнесло плот со всеми людьми, находящимися на нём. Мимо нас проплыли обломки плота, а среди них человеческие трупы. Вот примерно такая картина форсирования пограничной реки осталась в моей памяти.
Как только плот причалил к берегу, орудие и повозка со снарядами моментально были вывезены на сушу и тут же открыли огонь. Разгрузив повозку, мы вновь погрузились на этот же плот и поплыли в противоположную сторону за новой партией снарядов. Жуткая картина переправы предстала вновь перед нами. Немного позже появилась немецкая авиация и переправа стала еще губительнее. На другие сутки саперами были воздвигнуты деревянные мосты, по которым двинулись в наступление танки и боевая техника. Их переправу прикрывала тяжелая артиллерия и наши самолеты.
Так закончилась еще одна операция по форсированию реки Днестр, за выполнение которой Москва салютовала красочным [33] фейерверком. В водах Днестра остались навечно тысячи солдат и офицеров. Абсолютное большинство из них остались неизвестными героями, пропавшими без вести. Семьям сообщалось об этом крайне лаконично: «Ваш сын ... пропал без вести». Их матери, сестры, братья, жены, дети долгие годы после окончания войны не верили этому сообщению, ждали возвращения своих любимых. По сей день нет-нет, да и мелькнет на страницах разных газет запрос о розыске пропавшего без вести человека. Многие генералы, офицеры и солдаты были удостоены звания Героя Советского Союза, многие награждены орденами и медалями. Я получил свою первую награду — медаль «За отвагу». Это было знаменательное событие для молодого офицера, провоевавшего четыре месяца.
Справка Центрального архива Министерства обороны СССР142100, г. Подольск Московской области
Сообщаем, что в наградном листе к приказу части 232 стрелковой дивизии №078 от 14 октября 1944 года, по которому Чирков Борис за мужество и отвагу, проявленную при переправе снарядов через реку Днестр, награжден медалью «За отвагу» на должности командира взвода боепитания.
Воинское звание — младший лейтенант
В графе «ранения» записано: «не имеет»
Осн. ОП 690306 д.3421 п. 388
Начальник архивохранилища
Майор п/п /Трошина/
28 марта 1986 г.
По Бессарабии — Молдавии
... Многострадальная Бессарабия. Молдаване и украинцы, населявшие главным образом эту страну, не раз восставали против поработителей, которые вторглись на их родную землю из-за реки Прут. В 1940 году фашистская Румыния была вынуждена возвратить Советскому Союзу насильственно отторгнутую территорию. Молдаванский народ наконец-то воссоединился с русским и стал социалистической республикой. Но прошел всего год, и в Молдавию вновь вернулись немецкие оккупанты. Освобождение советской Молдавии было одной из важнейших задач. А за Молдавией нам предстояла почетная миссия по освобождению народов Европы от фашизма, «через горы, реки и долины» идти за Прут в Румынию, за Сирей, Дунай, Тиссу в Венгрию и дальше в Чехословакию. Близкого конца этой войне пока не предвиделось. Население Бессарабии — молдаване и украинцы встретили нас со слезами радости на глазах. Они пытались обнять каждого воина, преподносили цветы и долго [34] сопровождали уставших воинов по дорогам Молдавии. Каждый стремился чем-нибудь угостить. Люди всячески оказывали помощь нашей Армии.
После форсирования Днестра на территории Бессарабии с первых дней армия вела упорные бои. Дороги были основательно разбиты. Артиллерию и обозы приходилось перетаскивать через горные перевалы, как говорится «на плечах». Солдаты в грязных, непросыхающих сапогах и шинелях, полы которых были насквозь пропитаны грязью, из последних усилий толкали застревавшие в грязи орудия. Они руками брались за колеса, за лафеты, за щиты или стволы и под команду командира орудия «Разом взя-я-я-ли!» лошади и люди все вместе вытаскивали из грязи орудия или многопудовую повозку, нагруженную снарядами.
Власовцы.
Отступая, немцы зверели и свирепствовали. Они жгли и разрушали все, что попадало на их пути. Мужчин и молодежь вместе со скотом угоняли на запад в Германию. Многих в пути расстреливали.
Вместе с фашистами отступала и предательская армия Власова. Большие подразделения власовцев воевали на нашем участке фронта. В освобожденных населенных пунктах находили прощальные письма предателей к своим родственникам. Несколько писем читал и я. К письму прикалывалось обращение примерно такого содержания: «Земляк! Убедительно прошу тебя переслать это последнее мое письмо к родственникам. Моя судьба сложилась так, что я должен воевать против тебя до конца. Это вина не моя. Нас предали. Прощай!» В таком письме человек прощался со стариками родителями, женой и детьми. Письма были трагическими, нередко читая их, накатывались слезы. Он писал о том, что уже стоит в могиле, сзади его на мушке держат фашисты, а впереди Красная Армия. Шаг назад — пристрелят немцы, шаг вперед — русские. У него был один выход — стоять на месте до последнего патрона. Многие из таких солдат были расстреляны фашистами при малейшем подозрении о попытке перейти на сторону русских. Нам было категорически запрещено пересылать письма на родину, вместо этого предлагалось немедленно их сдавать в особый отдел части. Несмотря на запрет, немало писем дошли до своего адресата — уж очень горькая участь выпала на долю авторов этих печальных строк.
Оставшиеся в живых власовцы со звериным ожесточением дрались против нас. Фашисты садили их в опорные пункты (окопы, дзоты, землянки) для прикрытия своих отступающих войск, и они выполняли приказ до конца. Дрались до последнего патрона, до последнего солдата. Припоминаю такой случай в Карпатах. Дорога, по которой двигались наши войска, проходила по ложбине между гор. На двух господствующих высотах для прикрытия отступающих немецких войск были оставлены на вершинах гор в ДЗОТах по три [35] власовца. И вот они — эти шесть предателей остановили движение наших многочисленных войск по ложбине. Пришлось атаковать высоты и брать их штурмом. Во время штурма полегло немало наших ребят. Власовцы живыми не сдались. Когда наши солдаты ворвались в ДЗОТы, все шесть человек лежали мертвыми возле пулеметов, минометов и гранатометов...
Расстрел.
На командный пункт командира батареи героя Советского Союза капитана Салихова, который размещался в крайней хате небольшого молдавского хутора привели пленного власовца. Высокий ростом, кавказского происхождения человек с красивыми густыми черными усами, крепкого телосложения стоял и с пренебрежительным взглядом, скорее с усмешкой, смотрел на сидящего за столом худощавого капитана Салихова. На вопросы командира батареи предатель давал уклончивые ответы. Капитан вызвал солдат из охраны и приказал вывести подлеца за околицу и расстрелять. Да не сразу — пусть почувствует, как приходит смерть к другим. Хотя капитан и был героем Советского Союза, но на такой самосуд права не имел. Тем не менее, приговор был приведен в исполнение.
Когда пленного выводили из хаты, я пошел следом и наблюдал такую картину. Сразу же за порогом хаты кавказец встал на колени и горько заплакал. Он просил прощения у солдат. Двое солдат подняли его на ноги и поволокли за околицу, всю дорогу кавказец рыдал и просил пощады, просил его не расстреливать. Наши солдаты были неумолимы. Доволокли власовца за ограждение поселка и пустили в него одиночным выстрелом в ногу. Власовец присел на колени и продолжал просить прощения. Не помогло. Последовали еще два одиночных выстрела. Раненный, он повалился на бок и вот тут показал всю свою ярость и ненависть к Красной Армии, к Советской власти. Он кричал в отчаянии, что только мог, его выкрики были направлены против нашего правительства и армии. Лишь после третьей очереди из автомата солдат замолк. Но и на этот раз он не был окончательно убит, и тело его изредка вздрагивало. В таком состоянии его оставили умирать, лежащим в грязи, под моросящим дождем за плетнем на околице молдавского хутора. Так погиб один из бывших когда-то наших солдат. Наверное, его родные получили извещение о том, что «Ваш сын, муж или брат пропал без вести...».
Такой произвол был допущен нашим командиром батареи, но он остался вышестоящим командованием незамеченным. Этот случай подтвердил нам то, о чем говорили нам наши комиссары. А они говорили, что все оставшиеся в живых солдаты армии Власова — предатели. [36]
Впереди ДОТа
Стояла задача после форсирования Днестра вбить клин между немецкой и третьей румынской армиями, тем самым открывался кратчайший путь нашим войскам на соединение 2 и 3 Украинских фронтов и создавались благоприятные условия для окружения Кишиневской группировки противника. Командование спешило с продвижением вперед. Ровно в два часа дня 25 апреля по всей полосе наступления загрохотала артиллерийская канонада, стрелковые части поднялись в атаку. Однако дело успеха не имело и кончилось незначительным продвижением вперед ценой больших потерь. Враг сопротивлялся упорно. Получен приказ возобновить атаку.
В 6 часов 30 минут 26 апреля после двадцати минутной артподготовки атака возобновилась. И на этот раз результат оказался прежним. Впереди был сильно укрепленный район. В течение недели продолжались кровопролитные бои. Наши атаки захлебывались одна за другой.
30 апреля началась еще одна мощная артподготовка. По укрепленному району били тысячи орудий, пулеметов и минометов разного калибра. В течение двух часов стоял сплошной гул от артиллерийских выстрелов, летящих снарядов и мин. Казалось, никто не устоит и ничто не уцелеет против такой мощи огня. После того, как артиллерийский огонь был перенесен с переднего края на тыл противника, начался штурм укрепленного района. Оказалось, что все снаряды, которые попадали в ДОТы, рикошетили от них, не причиняя особого вреда.
В присутствии командующего попробовали разбить ДОТ 100 килограммовым снарядом из тяжелого орудия, выставленного на прямую наводку. Прогремел выстрел. Снаряд упал точно в цель. Однако ДОТ стоял на месте как ни в чем не бывало. Только на стене, где разорвался снаряд, образовалось большое темное пятно. Ударили по второму ДОТу. Летящий тяжелый снаряд виден невооруженным глазом. Удар! Разрыв снаряда и клубы черного дыма на какое-то время окутали вражеский ДОТ. Никакого эффекта. Оказалось, что толщина железобетонных сооружений достигала до одного и полутора метров. Все ДОТы между собой имели подземные ходы сообщения. Для прорыва такой линии обороны потребовалась длительная специальная подготовка.
1 мая — всенародный праздник. Однако, для фронтовиков это совсем не праздничный день. Был получен приказ занять оборону и глубоко окопаться в землю.
В обороне.
Теплые весенние дни. Природа словно вознаградила нас за недавние надоедливые дожди, за слякоть и непролазную грязь. Наконец наступило долгожданное затишье, которое так было [37] необходимо нашему солдату, до предела измотанному непрерывными боями и длительным, изнурительным наступлением на Украинской земле. Затишье. Ведутся бои местного значения.
Отцветали сады. В чистой молодой листве появились первые завязи вишни и черешни. Кое-где птицы уже хлопотали над гнездами — кормили ранних птенцов. Войска Второго Украинского фронта после кровопролитных наступательных боев, получили время для отдыха.
2 мая 1944 года наша армия на всем протяжении фронта стала на длительную оборону. Орудийные выстрелы слышались очень редко. Время от времени возникала небольшая перестрелка. Началась усиленная подготовка к прорыву обороны в районе городов Дубоссары, Пашкани, Ботошани. Чтобы избежать напрасных потерь военный Совет Армии принял решение с плацдарма и близлежащих к передовой населенных пунктов эвакуировать в тыл все местное население. Очень хорошо помню этот период. В течение трех дней из прифронтовой зоны выехали в тыл жители городов Дубоссары, Пошканли, Ботошани. Выселение производилось в 20-километровой зоне. Было разрешено оставить в этих городах по одному человеку на 10 домов для охраны имущества.
В первых числах мая 1944 года меня вызвали на командный пункт. Командир дивизиона капитан Медведовский поинтересовался состоянием дел во взводе боепитания. Спросил о настроении солдат и сказал мне:
— Ты получил хороший урок в тяжелейших условиях боевых действий. Мы считаем, что хватит командовать обозом, пора приниматься за настоящее дело.
С этого момента меня перевели командовать огневым взводом 76-мм орудий. Жаль было расставаться со стариками взвода боепитания, как никак с ними я прошел по всей Украине и Молдавии, с ними дошел до большого Карпатского перевала. За эти четыре месяца войны побывали в многочисленных переплетах, с ними я получил первое боевое крещение, у них я повзрослел. Провожал меня старшина Дмитриев со всеми солдатами взвода. Обещали бесперебойно, в первую очередь снабжать снарядами мои орудия. А это основное для артиллеристов на войне. Они свое слово сдержали. Взводом боепитания до конца войны командовал старшина Дмитриев.
Огневой взвод, который я принял, состоял из двух 76-мм орудий. Командир батареи сообщил мне, что мой предшественник — командир взвода был тяжело ранен 2 мая во время атаки на укрепленный район и отправлен в госпиталь. Он ввел меня в курс дела, ознакомил с предстоящей операцией и поставил задачу: необходимо выкатить орудия в боевые порядки пехоты с таким расчетом, чтобы в нужный момент бить прямой наводкой по ДОТам и ДЗОТам противника. Прежде чем выкатить орудия на огневые позиции необходимо было подготовить хорошие укрытия в земле для орудий и расчета. Траншеи рыли в рост человека и глубже. Первые [38] дни работали только ночью, окапываясь саперными лопатками и ломами, и не только мы, а вся армия. На всем протяжении фронта и днем и ночью строили окопы, траншеи, блиндажи, наблюдательные и командные пункты, укрытия для лошадей, техники и боеприпасов.
Много дней и ночей потребовалось для строительства оборонительного рубежа. Линии траншей с каждым днем все ближе подтягивались к рубежу вражеской обороны. К концу июля наши передовые траншеи в отдельных местах находились в 100–150 метрах от немецких окопов. Общая протяженность траншей и ходов сообщения на нашем плацдарме достигала около 200 километров. Это были целые улицы с ответвлениями, переулками, разъездами и тупиками. Во многих местах они имели бревенчатые перекрытия. Главные артерии представляли собой сплошные траншеи, по которым осуществлялось снабжение и питание наших войск. Особо большая работа была проделана при оборудовании огневых позиций, так как поблизости от орудий должны были находиться боеприпасы.
Для маскировки орудий использовали маскировочные сетки, дерн, кустарники, деревья. Лишь внимательно присмотревшись, можно было увидеть верхушку стереотрубы или ствол дежурного орудия. Все остальное было надежно укрыто в земле. В траншеях и окопах оборудовались глубокие убежища для хранения боеприпасов и укрытия артиллерийских расчетов. Такие грандиозные сооружения были выстроены вручную без применения какой-либо техники. Много физического труда приложили солдаты и офицеры всех родов войск. К этой работе были привлечены штабные работники и солдаты тыловых подразделений. Ладони рук были сплошь покрыты твердыми и кровоточащими мозолями. Зарываясь в землю, вся армия маскировалась.
Эта оборонительная линия все больше походила на сильно укрепленный район, была рассчитана на длительную оборону. На нашем рубеже оборонительная линия в районе городов Пашкани — Ботошани была создана в течение одного месяца. В обороне простояли три с половиной месяца с мая до середины августа 1944 года. Все это время армия упорно готовилась к прорыву. Время зря не тратилось. После окончания сооружения оборонительного рубежа приступили к боевым учениям. Изучали линию обороны противника, для чего много раз проводилась разведка боем, во время которой были жертвы с обеих сторон.
Солдаты жили в окопах. Для офицерского состава были выстроены небольшие землянки. Из близлежащих домов брали все, что могло пригодиться для оборудования жилья в окопах — одеяла, подушки, матрацы, посуду. В землянки приносили кровати, столы, стулья, даже зеркала и ковры. Впервые за весь 1944 год здесь было организовано трех разовое питание. Несмотря на кажущееся спокойствие в обороне, война продолжалась. Обе стороны подвергались массовым артналётам. Авиация периодически бомбила оборонительные рубежи. Были и жертвы, хотя не такие, как [39] при наступлении. Но, тем не менее, гибли и наши, и немцы.
В отличие от взвода боепитания, артиллеристы были физически здоровыми и грамотными людьми. В течение лета нас полностью укомплектовали личным составом за счет пополнения из числа нового призыва. Прибывали солдаты различного возраста и 18-летняя молодежь и пожилые — за 50 лет. Пока стояли в обороне, всех их нужно было учить и готовить к предстоящим боям. Параллельно с нашими, только немного сзади, были врыты в землю танки, которые выполняли роль наших ДОТов. Пехота создавала оборону в несколько линий. Траншеи рылись глубиной до 2 метров.
Для разрушения окопов и траншей противника были созданы особые артиллерийские группы различного калибра до 203 мм, которые стрельбой прямой наводкой уничтожали ДОТы и ДЗОТы противника, создавали проходы в проволочных заграждениях и минных полях. В состав такой группы вошел взвод 76 мм орудий, которыми я командовал. Передний край фронта вытянулся более чем на 100 км с востока на запад, пересекая реки Днестр и Реут у Дубоссар, Прут и Сирей у Пашкани. Далее по реке Нему до г. Сирей. Штаб Второго Украинского фронта располагался в. Балане. Стояла задача наступать через города Тупилацы, Пятра, Тырту-Фурмоса. Выйти на рубеж Бакэу, Хуши, Клуш, Сатуморе на Дебрецен (Венгрия).
Но это потом. А сейчас настала пора вспомнить своих командиров и боевых товарищей и посвятить им несколько строк своего повествования.
Командиры полка.
Почти всю войну командовал 676 артиллерийским полком Дудник Петр. Помню его сидящим на коне со строгим, всегда недовольным, выражением лица. В конце войны он был ранен. Вернулся из госпиталя в полк после окончания войны, когда полк стоял в составе группы оккупационных войск в Бернау — это окраина Берлина, полком больше он не командовал, а был назначен заместителем по строевой части. В 50-х годах был демобилизован по возрасту в звании подполковника. Мы вели с ним переписку до самых последних дней его жизни. Умер в г. Харькове в 1988 году. Вместе с ним в полку служила медсестра Ольга Николаевна Дудина — его жена. Чтобы не повторяться, некоторые описания будут даны с опережением и нарушением последовательности событий.
После Дудина полком командовал Носков. Я его не видел и совершенно не знаю. В этот период я как раз лежал в госпитале. Затем полком командовал полковник Чумаков. Ему было за пятьдесят лет. Чумаков — бывший офицер царской армии. Это чувствовалось по всему — и по отличной выправке, и по уровню интеллекта, воспитанности, интеллигентности. После окончания войны было допущено послабление в дисциплине. Офицерский состав жил в Бернау на частных квартирах. Наладить дисциплину [40] просто командным методом было невозможно. Вот здесь-то и показал воспитанник царской армии свое умение и офицерские познания в воспитании кадров. Прежде всего он проверил как мы владеем стрельбой из личного оружия. Оказалось, очень многие офицеры не умели стрелять из нагана.
— Эх, вы! Победители! Да вы и стрелять-то не умеете! — заявил полковник, присутствовавший в тире во время стрельбы. Он взял у офицера наган и сделал по мишени три выстрела. Все три пули легли в черное яблочко. После этого была проверка по строевой подготовке. Ходить четким строевым шагом мы не умели. Потом он проверял, как мы можем пользоваться столовыми приборами. Оказалось, что никто не умел пользоваться вилкой и ножом. И, наконец, в один из торжественных праздников он организовал танцы с приглашением девчат из соседнего зенитного подразделения, и мы сами убедились в том, что и танцевать не умеем. Если кое-как мы перебирали ногами, когда музыка играла фокстрот или танго, то во время вальса в круг вышли единицы.
Этими проверками полковник Чумаков доказал то, чтобы быть настоящим офицером, нам необходимо работать над собой. И он сумел это организовать. Был составлен новый распорядок дня, по которому после работы в своих подразделениях, в свободное от основной работы время, нам преподавались уроки этики, уроки практической стрельбы из личного оружия. Нас выводили на плац в стороне от глаз солдат и муштровали по строевой подготовке. Нам начали давать уроки танцев. Абсолютное большинство офицеров приняло такой распорядок, в результате чего была установлена дисциплина. Заместителем командира дивизиона по политчасти был капитан Иванов. Ему было за 40 лет, невысокого роста, полный, с широким лицом и очень неуклюжий. Но несмотря на такую фигуру, он очень легко садился на коня, красиво ездил на лошади серого цвета с яблочками по кличке «Тарелка». Когда он проезжал на своей «Тарелке» рысью, все любовались его посадкой. Капитан Иванов очень часто выступал с лекциями о международном положении, часто напоминал о скором открытии второго фронта. ...Капитан Иванов был убит во время прорыва укрепленного района на границе с Румынией.
После Медведовского нашим дивизионом командовал бывший командир 3 батареи сибиряк, старший лейтенант Уфимцев. Ему было лет 35, белокурый, невысокого роста, плотного телосложения, малоразговорчивый, умный и очень смелый командир. В памяти моей он остался молчаливо едущим на коне впереди своего артдивизиона. Уфимцев провоевал до конца войны в должности командира дивизиона, а после войны был смещен на должность командира батареи, в связи с несоответствием воинского звания. Слышал, что он живет в Сибири в городе Бийске. [41]
Командиры батарей первого дивизиона.
Артиллерийскими батареями в разное время командовали:
старший лейтенант Цобин,
капитан Логинов,
старший лейтенант Моргунов,
старший лейтенант Афанасенко (убит в 1944 г.),
лейтенант Шумилов (убит в 1944 году),
старший лейтенант Несповитый,
лейтенант Салминов,
младший лейтенант Смычков,
лейтенант Парфенов.
Из перечисленных командиров батарей, которых я знал, двое погибли в 1944 году. Лейтенант Салминов был тяжело ранен, после госпиталя он к нам больше не возвращался. Все остальные имели ранения, побывали в госпиталях по одному и несколько раз. После излечения они возвращались в свои подразделения. Был неуязвим до конца войны лейтенант Парфенов. Будучи командиром взвода управления, я неоднократно замещал выбывших командиров батареи, но приказом оформлен не был ни разу.
Комбат Несповитый.
В то время, когда меня назначили командиром огневого взвода, второй батареей командовал старший лейтенант Николай Несповитый, тот самый офицер, который, будучи начальником штаба дивизиона, определил меня во взвод боепитания, как тогда он выразился — «Для предварительного обстрела». В апреле 1944 года он был переведен из штаба дивизиона на батарею. В критический момент, когда батарея отбивала танковую атаку, во время которой был убит командир батареи, старший лейтенант Несповитый принял на себя командование батареей. Танковая атака была успешно отбита, после чего Несповитый изъявил желание остаться в батарее. Несмотря на то, что он был значительно старше меня, у нас с ним завязалась крепкая фронтовая дружба. Иногда я у него был в подчинении, а иногда мы командовали разными батареями в одном дивизионе. Неоднократно мы прикрывали друг друга огнем своих батарей во время перемещения огневых позиций. Он активно принимал участие в организации встречи и нахождения на фронте моего брата Алексея.
Дважды был ранен и каждый раз возвращался в свою часть. После войны вместе служили в Германии. Где он сейчас? Не знаю. Наверное, на Украине, откуда был призван на фронт. Во время войны он часто мечтал вслух: «Вот закончится война, вернусь на Украину и обязательно буду работать секретарем райкома партии»... Интересно, сбылась ли его мечта? [42]
Лейтенант Парфёнов.
Николай Парфёнович Парфёнов прибыл в полк раньше меня — в 1943 году. Простой в обращении с товарищами по службе и своими подчиненными. Своей храбростью, проявляемой в боевых действиях, он снискал к себе уважение солдат и офицеров. Парфенов был защитником блокадного Ленинграда. У нас в полку постоянно находился вместе с орудиями на прямой наводке, командовал взводом артиллерийской разведки, который находился в непосредственной близости от неприятеля, неоднократно ходил в тыл противника, командовал батареей. Однако не получил ни одного ранения, ни одной контузии.
Во время артобстрела все пытались упрятаться поглубже в землю, а он иногда стоял во весь рост, заявляя при этом, что артиллериста снаряд не тронет. И действительно, он не получил ни одной царапины даже тогда, когда рядом стоящие падали замертво. Он одним из первых бойцов нашего возраста был награжден орденом Боевого Красного Знамени.
Войну он закончил в Чехословакии 18 мая 1945 года. Войска Второго Украинского фронта после 9 мая 1945 года преследовали остатки немецкой армии, пытавшейся сдаться в плен не советским, а англо-американским войскам.
Совсем обидно погибать после долгожданной победы, но тем не менее и после нее немало полегло на чужбине наших солдат и офицеров. Последние жертвы были принесены 18 мая.
Подружившись с Николаем на фронте, мы с ним оставались в хороших отношениях и во время послевоенной службы в Берлине. [43]
После демобилизации из армии он завербовался в город Магадан, где работал маркшейдером.
В Магадане он проработал до 1955 года, женился, после чего у нас прекратилась переписка.
Командиры взводов.
Очень часто менялся состав командиров взводов. Одни из них на огневых позициях держались месяц, другие и того меньше. Лишь некоторым крепко повезло, и они провоевали до конца войны. Описывая события военных дней, я вспомнил фамилии далеко не всех командиров взводов, с которыми вместе воевал. У одних вспомнил только имена, у других только облик, а вот этих запомнил навсегда:
младший лейтенант Гайнутдинов Шарап,
лейтенант Редькин Виктор,
младший лейтенант Хорышев,
лейтенанты Скворцов, Багинов Борис, Салафутдинов.
Эти ребята, измотанные непрерывными боями, неоднократно побывавшие одной ногой в могиле, израненные, подлеченные, провоевали до победного конца и до долгожданной Победы в строю или в госпитале.
Лейтенант Редькин Виктор Михайлович.
С Виктором мы познакомились в конце войны, прошли с ним по дорогам Чехословакии, служили и крепко дружили в мирное время в Австрии в селе Геллес и были хорошими друзьями в Германии до самой моей демобилизации.
Он мне говорил, что с армией связал свою судьбу на всю [44] жизнь и просил меня не спешить с демобилизацией. Может он был и прав. Но в августе 1946 года я демобилизовался, а он остался служить в Берлине. Мы некоторое время вели переписку, а потом все заглохло. Где он сейчас? Может быть отставной генерал?
Командир орудия — Сергей Луговой.
Старший лейтенант Сергей Луговой, был разжалован и прибыл к нам на батарею летом 1944 года в звании старшего сержанта. Он командовал орудием. В боях под Сталинградом попал в плен, однако по дороге в концлагерь ему удалось бежать. Скорее всего в связи с этими роковыми обстоятельствами он и был разжалован... Грамотный, очень развитый и веселый парень, он отлично знал артиллерийское дело. Орудием командовал недолго, был переведен во взвод разведки, проявил себя храбрым артиллерийским разведчиком. Частенько в обращении со мной он пытался перейти на «ты», не по званию, а по имени. В присутствии солдат он соблюдал субординацию, обращался вполне официально, как и положено по Уставу.
Провоевав в звании сержанта полгода, был ранен, в январе 1945 года ему было восстановлено офицерское звание старшего лейтенанта. Будучи офицером, он, как и я, командовал взводом и очень часто замещал выбывших из строя командиров батарей. После войны около двух лет мы служили в одном подразделении, входящим в состав группы советских оккупационных войск в Германии. В настоящее время живет в городе Сумы, имеет двух сыновей и двух внуков. Изредка мы обмениваемся с ним письмами и поздравительными телеграммами.
Старшина Рогулин.
На должности старшины батареи побывали многие, но долго на этой должности не удерживались. Только успеет вновь назначенный старшина освоить свои права и обязанности, как выбывал из батареи по болезни или ранению или просто переходил в боевой расчет. Дело в том, что хорошо овладев своими правами, они порой не справлялись с возложенными на них обязанностями. Уставшего и измученного солдата нужно было своевременно накормить, обуть и одеть, а это не у всех получалось. Были на должности старшины разные люди — и молодые стройные, с хорошей выправкой, специально подготовленные в школе младших командиров, были и пожилые.
Дольше других на этой должности был старшина Рогулин. Своей выправкой и внешним видом он совсем не подходил для старшины. Возраст его был уже около пятидесяти лет, телосложение почти квадратное — ширина в плечах приближалась к росту. Голова вросла в плечи — шея отсутствовала. Когда он спал на боку, голова не касалась подушки, а покоилась на весу. Но уродом его никак не [45] назовешь. Его физические недостатки скрашивала усердная служба. Умел достать и организовать все, что положено на фронте солдату. Рогулин дошел до Победы и демобилизовался в первые же дни после окончания войны. [46]