Катер МО-207

Не знаю, по каким причинам, но в нашем дивизионе новым охотникам не присваивали бортовых номеров их погибших предшественников, которых они сменили. Их бортовыми номерами становились заводские номера. В результате строгий флотский порядок был нарушен, и бортовой номер уже не свидетельствовал о том, какому дивизиону и звену принадлежит катер и каким он является в звене. Вот так в нашем дивизионе появилась, в частности, вторая «семерка» — МО-207, на которой сначала помощником, а затем командиром служил мой однокашник по Высшему Военно-морскому училищу имени Фрунзе старший лейтенант Николай Иванович Каплунов.

За два года службы на маленьком корабле Каплунов хорошо узнал достоинства и недостатки, интересы и склонности, воинское мастерство, рабочее умение и, конечно, психологию каждого члена экипажа. Забота о людях сочеталась у Каплунова с высокой требовательностью, нетерпимостью к проявлению малейшей недисциплинированности.

Дружный, спаянный коллектив катера МО-207 неоднократно участвовал в минных постановках. Смело проникая во вражеские проливы и бухты, он поставил не один десяток мин на узких фарватерах. [133]

В конце лета 1942 года катер МО-207 неожиданно отозвали е дальнего дозора в Кронштадт. Едва он пришвартовался, как на стенке появился рассыльный:

— Командиру срочно явиться в штаб!..

Всему экипажу «семерки» стало ясно, что ни отоспаться, ни отдохнуть в этот приход не удастся. Действительно, Каплунов еще не вернулся из штаба, а на стенке уже зарычали пузатые тяжеловесные бензовозы. Как только заправка топливом закончилась, на мостик вбежал командир и по катеру разнесся прерывистый сигнал аврала. Через десять минут «семерка» осторожно, на инерции, подошла к минному блокшиву — плавучему складу мин. Несмотря на бессонную ночь и суматошный день, занятый пополнением всех запасов, мины погрузили на катер быстро и без шума.

И сразу же на катер пришел капитан-лейтенант Всеволод Карлович Пилярский, бывший преподаватель Высшего Военно-морского училища имени Фрунзе (он читал нам, курсантам, один из самых хитроумных предметов — девиацию магнитных компасов). И вот судьба снова свела преподавателя и его учеников: Всеволод Карлович часто «обрабатывал» катера, которыми командовали его недавние курсанты.

По требованию «папы Пиля», как курсанты звали между собой Пилярского, Каплунов сменял один курс другим. Катер медленно двигался, меняя пеленги, на приметную трубу кронштадтского Морского завода. Наконец «семерка» закончила последний галс и уже в серых сумерках подошла к пирсу.

После ужина, которым бывший ученик угостил бывшего учителя, Всеволод Карлович рассчитал и вручил Каплунову таблицы остаточной девиации магнитных компасов. От этих расчетов во многом зависел успех предстоящего плавания с минами на борту и точность их постановки в указанном штабом месте. Определить [134] остаточную девиацию, входящую в поправку магнитного компаса, и означало «обработать» катер.

Сразу же после ухода Пилярского командир катера собрал экипаж во втором кубрике. Сев на разножку, он обвел взглядом окружавших его людей.

Ближе всех сидел на койке старшина второй статьи Алексей Ивченко — один из лучших рулевых дивизиона, «мастер золотые руки» во время ремонта катеров и комсорг экипажа «семерки». Его подчиненный Дмитрий Красюк лежал на верхней койке. Рядом с Ивченко устроился немного угрюмый на вид сигнальщик Анатолий Петров — «глаза и уши корабля». Он и сейчас, сидя на самом краешке койки, казалось, прислушивался к происходящему за пределами тесного кубрика. Тут же на боевом посту с гидроакустической аппаратурой расположились командир отделения радистов старшина первой статьи Константин Соколов, второй сигнальщик старший краснофлотец Александр Саликов, радист старший краснофлотец Черкасов.

На койках вдоль противоположного борта расселись артиллеристы: командир расчета носовой пушки старшина первой статьи Николай Живора, молодой, подвижный, любознательный, быстрый в исполнении приказаний наводчик краснофлотец Николай Дворянкин, спокойный, рассудительный старший краснофлотец Михаил Цимбаленко — командир кормовой пушки. Рядом с ним сидели и перешептывались Михаил Войтенко и Дмитрий Рахманов — минеры, главные действующие лица предстоящего боевого выхода. У двери в первый кубрик стоял механик катера мичман Николай Коробейников. Из-за его плеча выглядывали мотористы Александр Чулин, Василий Бычков, Алексей Чижов, электрик Иван Акулов.

Густые тени в дальнем углу скрывали остальных членов экипажа «семерки», свободных от вахты. [135]

Сдержанная улыбка озарила сухощавое лицо Каплунова:

— Ну как, товарищи, отдохнули? Отоспались?

По кубрику пронесся неопределенный гул голосов.

— Нет?! — деланно удивился старший лейтенант и тут же сочувственно признался: — Я тоже не успел. Что делать — война. Вот кончим ее, тогда... Что?.. Верно: тогда и тем более не до сна будет.

Кубрик вновь наполнился негромким гулом голосов. Обведя всех смеющимися глазами, Каплунов вдруг посерьезнел. Шумок оборвался.

— Сегодня ночью на фарватере в Бьеркезунде нужно поставить две минные банки. Одна из них — на нашей совести... Но пролив, как вы знаете, узкий, и враг простреливает его несколькими береговыми и островными батареями. Однако в штабе обещали настоящую осеннюю балтийскую погоду: с дождем и туманом, и волной балла на четыре. Противник, как вы говорите, такую погодку «не уважает», а потому вероятность встречи с его катерами почти равна нулю. Правда, такая погода и нам не в радость: надо все надежно задраить, все закрепить, особенно мины. Боцман и минеры — слышите?.. Курс и скорость придется выдерживать очень строго: от этого зависит точность постановки минной банки. Коробейников и Ивченко, вы отвечаете за точность!

Снова обведя всех взглядом, Каплунов закончил:

— Сегодняшний выход — не из легких. Но он не первый и, надеюсь, не последний. Уверен, что задание выполним, как и все предыдущие. — Вопросы есть? Нет. Тогда желаю успеха, товарищи!

Встав, он громко сказал:

— А сейчас — по местам! Отходим. Боцман, закрепить все по-штормовому!

Через четверть часа охотник, присев на утяжеленную минами корму, покинул Большой рейд Кронштадта и [136] взял курс на запад. За кормой в тумане мигали с каждой минутой удалявшиеся огни выходного створа.

— Готовность номер два! — скомандовал Каплунов. — Первой смене заступить на вахту. Подвахтенным — вниз.

Но вниз — в темноту замкнутых, тесных помещений кубриков — идти никому не хотелось, и свободные от вахты тесной кучкой уселись за мостиком на световом люке машинного отсека.

— Ну и погодка, — вздохнул наводчик орудия Николай Дворянкин. — И туман вроде густеет. Прямо хоть на ощупь иди...

— Ничего, сегодня оповещений о переходах, кажется, не было, — отозвался Александр Саликов, уже пожилой сигнальщик, сидевший на люке крайним. — Одни в море... Все будет хорошо, как и предыдущие двенадцать раз...

— Одиннадцать! — перебил его сидевший рядом рулевой Дмитрий Красюк.

— Почему одиннадцать?! — удивился командир отделения минеров Войтенко. — Двенадцать.

— Нет — одиннадцать! — продолжал настаивать Кра-сюк. — Последний раз мы мин не брали. Только сопровождали корабли на минную постановку.

— Это верно: мин не брали, — согласился Дворянкин. — Но от этого выход не был проще и легче, чем когда ходили с минами.

— Нет, все равно — одиннадцать, — упорствовал рулевой. — Сегодня — двенадцатый.

Видимо, ему не хотелось, чтобы сегодня был тринадцатый — «несчастливый» — выход, и он пытался найти причину считать его двенадцатым.

Вдруг на мостике раздался тревожный голос сигнальщика Анатолия Петрова:

— Силуэт! Правый борт пять градусов! Дистанция... сорок метров! [137]

И несмотря на то, что на обоих кораблях одновременно прозвучали команды «Лево на борт!» и моторы взвыли, отрабатывая «Самый полный назад», катерный тральщик легко коснулся правого борта «семерки». Однако от этого прикосновения охотник сильно накренился на левый борт. Многие стоявшие на палубе чуть не попадали. Послышался треск продавливаемой деревянной обшивки. Скользнув вдоль борта, тральщик сразу же исчез за плотным туманом.

А на охотнике уже гремел сигнал аварийной тревоги. Когда командир отделения комендоров Николай Живора и сигнальщик Александр Саликов вскочили в носовой кубрик, то первое, что они увидели, были зазубренные, расщепленные края пробоины, через которую в помещение вползал серый тяжелый туман. Несколько ударов топором — и срублены торчащие в разные стороны размочаленные концы досок обшивки. Пробоину быстро забили чьим-то байковым одеялом. Затем приладили к пробоине аварийный щит, укрепив его распорками. Между распорками и щитом вбили клинья. Пробоина временно заделана.

Каплунов вызвал на мостик коммунистов:

— Товарищи, что будем делать: возвращаться в базу или продолжать выполнение боевого задания?

Мнение коммунистов было единым: катер поврежден, но не потоплен же, а раз так — нет причин возвращаться, не решив боевую задачу. Трудно? Да, трудно. Но можно. А коли так — нужно!

— Я иного ответа и не ожидал, товарищи. Значит, идем дальше. Скажите об этом всем членам экипажа катера.

На меридиане маяка Шепелевский «семерка» легла на курс, ведущий в Бьеркезунд — пролив, на берегу которого Койвисто — база легких сил противника.

С запада потянул ветерок, и туман начал рассеиваться. С каждым оборотом винтов «семерка» приближалась [138] к входу в узкий пролив, который отделял материк от группы больших островов. Черный силуэт вражеского берега становился все более отчетливым.

— Вот когда нужен был бы туман, — проворчал под нос минер Рахманов. — А не тогда, когда...

— Помолчи-ка! — оборвал его Войтенко.

Нервы напряжены до крайности: может быть, вражеские артиллеристы уже удерживают на перекрестии нитей прицелов орудий одинокий советский катер, и в следующее мгновение, рявкнув, батареи пошлют к маленькому кораблю смертоносные снаряды...

— По местам стоять, мины ставить!

Михаил Войтенко и Дмитрий Рахманов склонились над минами, чтобы окончательно приготовить их к постановке. В этот момент сигнальщик Анатолий Петров заметил створные огни вражеского фарватера и показал их Каплунову. Старший лейтенант, припав к пеленгатору компаса, уточнил место катера, подправил курс и скомандовал:

— Приготовиться к постановке мин!.. Правая!

Дружными усилиями Войтенко, Рахманов, Цимбаленко и Красюк стронули мину с места и покатили по рельсам. Сорвавшись с них, черная махина с всплеском исчезла в черной воде.

— Товсь!.. Левая!

И вторая мина скрылась в воде.

Едва за корму ушла последняя мина, как сквозь разрыв в тучах выглянула луна. С берега световым сигналом запросили катер, но он продолжал молча отходить на юг. Не получив ответа на запрос, противник открыл жестокий артиллерийский огонь. Каплунов то и дело менял курс и скорость, уводя «семерку» подальше от вражеского берега. Но идти с каждой минутой становилось труднее: ветер быстро крепчал, разводя крутую короткую волну. Море яростно било в борт охотника, обдавая крупными брызгами находившихся на палубе и мостике.

Но это было не самое худшее. Начал отрываться аварийный щит, которым временно заделали пробоину. Дворянкин, первым подбежавший к пробоине, спиной прижал аварийный щит к борту. Ему помогли Саликов и Войтенко. Щит укрепили распорками, законопатили щели. Мотористы запустили помпу и начали откачивать воду из отсека.

Однако при повороте на новый курс удар водяного [139] вала переломил распорки, удерживавшие щит, и вода ворвалась сквозь пробоину в кубрик. И снова люди заделали пробоину щитом.

Утром «семерка» возвратилась в Кронштадт. Экипаж отремонтировал корпус так, что даже придирчивый глаз мастера Морского завода не мог различить место недавнего повреждения. И в этом была заслуга Александра Саликова, Николая Живоры, Николая Дворянкина и их товарищей.

Вечером МО-207 вышел в море для выполнения нового боевого задания.