Приложение IV. Показание в следственной комиссии по делу о бое 28 июля старшего артиллерийского офицера лейтенанта В. Черкасова 1-го
Стрельба 1903 г. не была закончена. Последняя боевая стрельба была по двум лайбам{181}. Наши комендоры вообще стреляли очень хорошо. Когда 28 июля шли в бой, то на «Пересвете» недоставало одной 6-дм пушки, а две 6-дм были установлены накануне с «Баяна». Из Артура мне удалось привезти вырезку из артиллерийского формуляра броненосца «Пересвет», где бой 28 июля был записан мною на третий или четвертый день, а потому позволяю себе привести копию с этого формуляра.
Когда мы вернулись в Артур, то стемнело чрезвычайно быстро. С нами остались только «Победа», «Полтава» и «Властный»; «Цесаревича» мы потеряли в темноте около полуночи, а «Ретвизан» — перед встречей с миноносцем. Когда в темноте увидели недалеко какое-то судно, мы открыли по нему огонь, думая, что это неприятельский миноносец, но когда корабль этот на наш огонь стал отвечать нам артиллерийским же огнем, мы предположили, что встретились случайно с только что потерянным «Ретвизаном», и было отдано приказание прекратить огонь; но вскоре ко мне на мостик принесли осколок японского 57-мм снаряда (головку и поддон), ударившего в носовую 10-дм пушку. Благодаря ему и размерам выбоины в пушке и бортовой пробоине было определено, что встреченное ночью судно было не «Ретвизан», а неприятельский миноносец. Потом мы узнали, что тот же миноносец пустил мину в «Полтаву». Для отражения минных атак мы поворачивались все к появившимся миноносцам кормой и давали полный ход, что, несмотря на темноту и отсутствие предупредительных сигналов, выполнялось отрядом весьма стройно.
Компасов у нас не было, места своего на карте мы не знали. Правили по Полярной звезде. Считая себя ближе к Артуру, боялись подойти к банке «Хацусе», почему легли на обратный курс. С рассветом увидели скалу Энкаунтер Рок. Послали «Властный» за тралами в Артур, но он вскоре вернулся и доложил, что вход охраняется «Ниссином» и «Касугой». Приготовились к бою и пошли прямо в Артур, но никого не встретили.
Адмирал князь Ухтомский приказал поднять сигнал «следовать за мной» под правым крылом верхнего мостика, что над боевой рубкой (54 фута от ватерлинии). Под носом у нас прошли «Аскольд» и «Диана», последняя близко. Старший штурман, опасаясь столкновения, кричал на нее, что мы плохо управляемся, а флаг-офицер лейтенант Стеценко — чтобы репетовали наш сигнал. В это время бой продолжался, шла стрельба, и не знаю, слыхали ли это на «Диане». Лейтенант Стеценко долго изо всех сил кричал все то же самое на «Диану», а когда та прошла, кричал то же самое нашим мателотам. Кажется, было приказано просемафорить, но об этом наверное не помню. Про подходивший к борту миноносец ничего не слыхал, такового не видел, и разговора об этом на мостике на было. Адмирал фактически не мог принять командования, на сигнал его никто не отвечал, а подозвать к себе кого-либо не представлялось возможным. [106] Наступившая весьма быстро темнота помешала всем попыткам.
«Ретвизан» шел прямо на Артур, остальные корабли имели разные курсы. Вероятно, предполагали, что нашего адмирала нет, потому что все наши надстройки, трубы, мачты, мостики и прочее были сильно искалечены, у нас не было не только адмиральского флага, но и ни кормового, ни стеньговых, так как все было снесено. О посылке человека с сигналом на марс вопрос возникал и, конечно, задержка была не за разысканием охотника, а в том, что на марс было трудно попасть; мачта против боевой рубки была разбита, по-видимому, 12-дм снарядом, внутри оба трапа были загромождены и перекалечены, тут же лежал убитый и заваленный обломками барабанщик, сама мачта грозила падением, а сигнальные флаги, спущенные с марса вдоль широкого основания мачты, развивались бы еще менее, чем под крылом мостика, разница же в высоте подъема была бы не более 10–12 футов. В этот момент было безветрие, или же мы шли по ветру, так как флаги висели, как в штиль, и для большей видимости их приходилось трясти. По моему мнению, попробовать поднять сигнал под марсом, пожалуй, и следовало, но не думаю, чтобы это много помогло делу. Рассчитывали на то, что раз адмирал передает командование, то взоры всех должны быть обращены на «Пересвет», и увидят сигнал, где бы он ни был поднят. Передаче сигнала помешала, главным образом, быстро наступившая темнота.
Раз адмиралу не удалось соединить эскадру вокруг себя, то оставалось только самому идти на соединение; крейсера «Аскольд» и «Диана», проскочивши вперед, вскоре скрылись, «Ретвизан» шел на Артур, «Севастополь» и «Полтава» были отставши от нас, и, следовательно, повернув в Артур, мы вскоре соединимся с ними. Мы пошли в Артур по приказанию адмирала — держать в кильватер «Ретвизану». До наступления темноты выяснилось, что все броненосцы идут в Артур. «Цесаревич» и «Полтава», по-видимому, справились со своими повреждениями и шли в строю. Мы не имели существенных потерь, и если мы в том же составе вернемся в Артур, то бой не может считаться проигранным, а лишь кончившимся вничью. Почувствовали же мы себя побежденными лишь на другой день утром, когда узнали об отсутствии поврежденного «Цесаревича» и бросившихся куда-то «Аскольда», «Дианы» и «Новика»{182}, мы считали их погибшими{183}. Эскадра наша ослаблена их отсутствием, и тогда приходилось согласиться, что в этом бою японцы одержали победу. Если бы даже нам удалось после боя соединиться и построиться в правильный строй, то полагаю, что все же благоразумнее было бы идти всем вместе в Артур для исправления повреждений, хотя бы в виде временной заделки, чем продолжать путь во Владивосток, куда наверное ни один из нас и не дошел бы.
О полученных нами повреждениях, особенно подводных, мы знали очень мало и могли судить о них только по изменившимся мореходным качествам, скорости хода, качке, крену, числу затопленных водой отделений, а о величине подводных пробоин — только по аналогии с надводными, кои, как известно, были очень велики. При подробном осмотре артиллерии оказались поврежденными: 10-дм носовая башня — обе пушки и приборы вращения башни; кормовая башня — привод вращения мушек; 6-дм — из десяти пушек повреждено пять с правого борта и две с левого (из коих существенно повреждены три с правого борта); 75-мм — из двадцати пушек повреждено девять с правого борта (и все девять существенно) [107] ; 47-мм — из двадцати пушек повреждено четыре.
Один снаряд попал справа в жилую палубу, впереди носовой переборки. Вода покрыла палубу на 1, 5–2 фута, вниз не проникала и была задержана передней переборкой. Другой снаряд попал в жилую палубу, позади передней переборки, образовав дыру, сквозь которую можно было бы проехать на извозчике. Вода ходила фута на два над палубой, хлынула в подбашенное отделение, бомбовые и патронные погреба, в отделения подводных минных аппаратов и боевых динамо-машин. Пришлось остановить динамо-машины и людей вывести из отделения, а люк задраить. Так как носовая башня продолжала стрелять, то вывести людей из подбашенного отделения, бомбовых и патронных погребов не представлялось возможным, а потому просто задраили люк, оставив в закупоренном отделении (единственный выход был через башню, для чего людям из верхнего подбашенного надо было спуститься в нижнее и, пролезая между зарядником, приборами и направляющими, по подачной трубе подняться внутрь башни, что, в случае несчастья, удалось бы сделать немногим) около 25 человек, которые продолжали свою работу подачи снарядов и зарядов в башню и на приводах ручного вращения башни (так как электрическое вращение башни было выведено). Этим прекратили доступ воды в нижние помещения. Дальнейшее распространение воды было остановлено третьей переборкой, впереди носового траверза. Заделка пробоины, вследствие ее больших размеров, зыби и хода, была невозможна.
Один снаряд попал тут же под ватерлинию в семидюймовую броню, брони не пробил, но помял 5 шпангоутов и переборку № 29. Новый 12-дм попал в угол броневой плиты с правой же стороны, под носовыми казематами. Угол плиты был плохо подкреплен, вследствие чего (хотя снаряд брони не пробил, а сделал в ней лишь выбоину) он поддался фута на два внутрь, причем погнулась лишь мягкая часть плиты, закаленная же дала несколько концентрических трещин. Образовалась пробоина в виде треугольника с основанием в 2 фута и высотой 7–8 футов. Водой залились 33-е и 37-е отделения, верхние (по 20 тонн) и нижние (по 60 тонн) — всего 160 тонн. Нижние отделения залились через горловины в карапасной палубе, кои задраиваются не плотно. Вследствие этой пробоины образовался значительный крен, который пришлось выровнять затоплением соответствующих по объему отделений с левой стороны (еще 160 тонн). В это время были сбиты стеньги, в носовую башню попало два крупных снаряда: первый покоробленным угольником мамеринца заклинил горизонтальное вращение башни, вследствие чего пришлось перейти на ручное вращение, а второй, попав в амбразуру, вывел всю прислугу, убив башенного командира лейтенанта Салтанова и двух комендоров. Полупортики у пушечных портов с правой стороны все были снесены, но вода, к счастью, не подступала к портам. Кроме вышеописанных повреждений, было много других. Всего было 39 попаданий, после чего бой прекратился, эскадры разошлись, и с наступлением темноты начались бесконечные минные атаки.
Минные атаки, несмотря на массу кишевших миноносцев (от 40 до 60){184}, страшны не были, так как личный состав знал, что японские миноносцы никогда не осмеливались подойти ближе 14 кабельтовых, за исключением ночи 26 января, и не выдерживали огня наших 12–, 10– и 6-дм пушек (75-мм и 47-мм пушки оказались не действительными). Поэтому стрельба по миноносцам [108] была совершенно хладнокровная, а потому меткая и действительная. Боевых фонарей ни разу не открывали и тем самым скрыли свое месторасположение от неприятеля. Ночью после дневного боя наблюдалось следующее явление: когда при появлении неприятельского миноносца суда клали руль на борт и показывали миноносцу корму, то «Пересвет» начинал медленно крениться в сторону, противоположную повороту; вследствие этого вода, стоявшая в жилой палубе, начинала перекатываться с одного борта на другой и тем самым увеличивала угол крена. Крен доходил до 7–8°, в таком положении броненосец оставался, и не замечалось никакого позыва ни выпрямиться, ни крениться дальше, пока не отводили руль; тогда броненосец начинал перекатываться в обратную сторону и опять доходил до 7–8° крена.
Вообще чувствовалось, что броненосец находится в малоустойчивом равновесии, что объясняется тем, что уголь из нижних угольных ям израсходован, снаряды, заряды, патроны и беседки в большом количестве израсходованы, частью подняты наверх в виде запаса у пушек, а вода ходит большой массой в жилой палубе, вследствие чего центр тяжести броненосца, кроме того что поднялся до высоты опасного положения, но и изменял при крене свое место в плоскости шпангоутов в невыгодную для остойчивости сторону. Сознав это, командир броненосца капитан 1-го ранга Бойсман приказал все междудонное пространство залить водой, за исключением носовых отсеков, чтобы немного выровнять дифферент; эффект был поразительный — броненосец вновь приобрел свои прежние мореходные качества, люди приободрились, и на мостике вновь был поднят вопрос — не попробовать ли прорваться во Владивосток. Однако признано было, что если идти, то идти надо было всей эскадрой, а не вразброд, собрать же эскадру не представлялось возможным и потому решено было идти в Артур для соединения и починки судов.
Документ опубликован: Русско-японская война 1904–1905 гг. Действия флота. Документы. Отд. III. 1-я Тихоокеанская эскадра. Кн. 1. Действия на южном морском театре войны. СПб., 1913. Вып. 6. Бой 28 июля 1904 года. С. 54–60.