Записки артиллерийского офицера броненосца «Пересвет»

Осенью 1903 года ожидалась война с Японией. Эскадра стояла во Владивостоке, когда получила приказание перекраситься в боевой цвет, после чего в полном составе мы двинулись в Артур без захода в Нагасаки{32}. По приходе начались маневры, причем задача была такая: часть эскадры изображала японскую с транспортом десанта, другая же часть — русскую{33}. Японцы должны высадить десант на Квантуне. Сторожевая цепь миноносцев, стоявшая на линии Шантунг — Сент-Джеймс Холл, прозевала нашу эскадру. У бухты Десяти кораблей «Пересвету», «Победе» и «Ангаре» удалось устроить демонстрацию, оттянувшую войска к бухте, а в это время эскадра спокойно высадила десант в бухте Керр, который под командой генерала Фока в трехдневный срок вынудил генерала Стесселя сдать Артур. Это нисколько не навело на мысль, что Артур следует укрепить. Вскоре после маневров разнеслась весть, что ожидается война с Японией. Эскадра усиленно начала готовиться к войне. Были составлены списки всех тех деревянных и ненужных предметов, которые в первый же день должны быть свезены на берег или выброшены за борт, погрузили полные запасы угля и воды, [14] все делалось спешно, с ночными работами, привязали сетевое заграждение и т. д. По готовности мы ушли в Дальний{34}, где по диспозиции встали в боевой порядок, дежурные крейсера и канонерские лодки стояли у входа и светили боевыми фонарями, образуя два ряда световых преград. Светящие корабли были «Забияка», «Разбойник» и канонерские лодки, которых не жалко было бы даже и потерять. Миноносцы ходили в море без огней, эскадра же стояла в глубине бухты в таком месте, где раньше никогда не стояла, сети были опущены, огни погашены, прожектора прикрыты шторками, пушки заряжены и прислуга по местам. О съезде на берег нечего было и думать. Корабли поодиночке ходили в Артур для пополнения угля, но тотчас же возвращались. Думаю, что появись тогда японские миноносцы — им не удалось бы даже прорваться на рейд.

Но вот прошло несколько недель, и все успокоилось.

12 октября 1903 года адмирал Алексеев сделал большой смотр эскадре в Дальнем. Смотр продолжался три дня. Адмирал должен был оценить нашу боевую подготовку. Адмирал Старк был предупрежден, что наместник обратит особое внимание на строй кораблей, поэтому два дня вся эскадра стояла под парами, и по очереди снимались с якоря, чтобы положить его на 2–3 сажени вправо или влево, в зависимости от ветра или течения, и как назло к моменту приезда наместника, вследствие начавшегося отлива, только что выровненные корабли чуточку расстворились, чем его высокопревосходительство остался крайне недоволен, что и высказал адмиралу Старку. Затем началась обычная программа смотров: гребная гонка (парусная за свежестью ветра была отменена), катание на шлюпках под веслами и парусами, спуск и подъем гребных судов, десантное учение, учение отражения минных атак, и даже была одна стрельба, но не боевая, а 37-мм стволами. Всем этим наместник остался очень доволен, что и выразил эскадре сигналом.

После смотра корабли вернулись в Артур, и тут последовало всех нас поразившее распоряжение: «России», «Рюрику», «Громобою» и «Богатырю» идти во Владивосток на зимовку, а прочим же кораблям войти в бассейн и вступить в вооруженный резерв{35}. Такое распоряжение, как мы понимали, накануне войны, показалось нам весьма странным, и поэтому на одном из собраний артиллерийских офицеров на эскадренном броненосце «Петропавловск» мы, артиллерийские офицеры, выразили флагманскому артиллеристу капитану 2-го ранга Мякишеву свое общее мнение, что не разделять эскадру надо, а, напротив, возможно сосредоточить, и если уже вооруженный резерв так необходим, то лучше нам всем остаться в Артуре. Мякишев обещал об этом доложить адмиралу и, действительно, на следующем собрании артиллерийских офицеров дал нам следующее разъяснение. Вооруженный резерв необходим — так приказано; посылка же крейсеров во Владивосток делается по приказанию наместника и притом не с бухты-барахты, а по весьма обдуманному стратегическому соображению: эскадра наша, как по количеству, так и по качеству боевых судов, слабее японской эскадры, и в открытом бою нам их не осилить (?). Если же отделить броненосцы от крейсеров, то наши 7 броненосцев («Петропавловск», «Полтава», «Севастополь», «Пересвет», «Победа», «Ретвизан», «Цесаревич») и крейсер «Баян» могут осилить их 6 броненосцев, лишь бы нам удалось отвлечь их 6 броненосных крейсеров, для каковой именно цели и высылаются наши крейсера во Владивосток. Они хотя и слабее японских, но их задача — только отвлечь неприятельские [15] крейсера, а когда наши броненосцы уничтожат неприятельские, то мы пойдем во Владивосток и разобьем крейсера. Нам осталось согласиться, что рецепт японцам прописан правильно и, несомненно, влечет их к полной погибели. Теперь держись япошка, у нас есть кому о вас позаботиться.

1 ноября вступили мы в вооруженный резерв, отправив крейсера во Владивосток{36}. Было подтверждено приказание, чтобы каждый корабль через 24 часа был бы готов к бою, иначе говоря, никаких ремонтных и дефектных работ производить нельзя. Однако «Севастополь» имел две громадные ремонтные работы: одну — в обеих машинах, без которой он не мог бы дать больше 12 узлов ходу, и другую — в обеих 12-дм башнях, без чего он не мог стрелять залпами. Поэтому «Севастополю» было приказано произвести эту работу в одной машине и одной башне и вести ее с таким расчетом, чтобы через 48 часов быть готовым к выходу в море.

В ноябре драка матросов с «Бобра» с японцами в Чемульпо{37}. Для успокоения посланы «Варяг» и «Кореец». Хотят послать «Полтаву» и «Петропавловск» в Чемульпо{38}. В начале декабря Павлов требует десант в Сеул для охраны посольства. Так как «Севастополь» в работе, то десант взят с него при лейтенанте Климове и отправлен. Этот десант потом вернулся в Одессу вместе с командой «Варяга»{39}. Разговоры не прекращались.

Два с половиной месяца царило полное спокойствие. Не знаю, что делалось в дипломатических сферах, но в Артуре было два бала у наместника, вечера и концерты в Морском и Гарнизонном собраниях и т. п.

В 20-х числах января 1904 г. разговоры о войне снова возобновились, и появились на углах улиц объявления о распродаже японцами своих товаров, причем дешевизна была поразительная, так я купил ширму, стоящую не менее 20 рублей, за восемь рублей. Я спросил хозяина лавки, почему он так дешево продает свой товар, и он ответил, что будет война и им приказано ехать в Японию.

19 января эскадра получила неожиданное приказание начать кампанию и выйти на внешний рейд, а 20-го ушла в море, взяв провизии на 3 дня{40}. Она дошла до Шантунга, поманеврировала и 22-го вернулась в Артур. «Севастополь», за неготовностью машин, начал кампанию только 24-го, вышел на внешний рейд, пошел на пробу машин, башен и нового приспособления к 6-дм бортовым пушкам для электрического вращения их. Машину перебрать успели только левую, а башня подкреплена только кормовая, да и то работа не была еще закончена.

21 января вечером «Севастополь» присоединился к эскадре. Получено приказание, чтобы с 5 часов вечера все офицеры были бы дома и с заходом солнца пробить минную атаку, мелкую артиллерию зарядить, но больших пушек не заряжать.

22 января командир «Севастополя» ездил на «Петропавловск» и просил разрешения привязать сетевое заграждение, на что адмирал Старк ответил, что он уже просил разрешения на это у наместника, но получил ответ, что это «преждевременно»; однако командир взял на себя поставить шесты сетевого заграждения на место, так как это самая долгая работа.

24 января на рейде адмиралом Старком сделано командиру «Севастополя» замечание за привязанные шесты, шестов пока убирать не приказано, так как это мешало бы спешной погрузке угля. Рассыльный матрос Даньшев доложил, что, заходя вечером в редакцию «Нового края» за газетами, узнал, что там спешно печатается листок об объявлении войны [16] и что завтра утром выйдет экстренный номер «Нового края».

25 января, в субботу, с утра послали Даньшева в редакцию «Нового края», но никакого экстренного номера там не дали, тем не менее Даньшев привез массу слухов и толков, в которых разобраться было невозможно. Впоследствии от полковника Тыртова, со слов редактора «Нового края» полковника Артемьева, мы узнали, что, действительно, в этот день должно было выйти объявление о разрыве дипломатических сношений с Японией, корректура была напечатана и представлена в канцелярию наместника для цензуры, но наместник запретил печатать это, объяснив, что инцидент скоро будет улажен, перерыв дипломатических отношений не означает объявления войны, а потому, чтобы не тревожить напрасно умы, запретил сообщать об этом{41}. По слухам, этому же времени соответствует вторичное ходатайство Старка о разрешении поставить сетевое заграждение на судах и поставить эскадру на рейде в боевую линию, чтобы корабли не заграждали друг друга, чтобы случайная неприятельская мина, миновавшая одного, не попала в другой, чтобы на флангах стояли сторожевые корабли, а дозорные ходили бы в море. На это наместник также ответил, что это преждевременно и напрасно напугает публику, войны никакой не будет{42}. Вечером минной атаки бить не приказано и офицерам разрешено остаться на берегу, как всегда до 11 с половиной часов вечера. По этому случаю мы поехали в цирк. Видимо, это распоряжение также было сделано, чтобы успокоить умы.

26 января, в воскресенье днем, отдано приказание принять провизии на 3 дня, иметь к 8 часам утра пары для 10 узлов хода. По слухам, идем в Дальний, где будем стоять, как осенью, в полной боевой готовности{43}. К 5 часам вечера всем офицерам быть на судах. С заходом солнца пробить минную атаку, больших пушек не заряжать. Вследствие неопределенных тревожных слухов у меня лично настроение тревожное. С заходом солнца обошел все пушки, проверил прислугу у 6-дм и 12-дм, приказал приготовить снаряды и заряды, но пушек не заряжать; снаряды сегментные, установка 2, 4. Сторожевые корабли — «Диана» и «Паллада». Дозорные — миноносцы «Бесшумный» и «Бесстрашный»{44}. Дозорные, кроме приказания около полуночи подойти к «Петропавловску» и доложить о благополучии, не имеют решительно никакой инструкции. Корабли стоят под всеми огнями и грузят уголь, у бортов стоят угольные баржи, весь борт иллюминован люстрами, электрическими лампочками и дуговыми фонарями.

Днем на рейде между судами стоял японский пароход, к которому вечером подошла масса шлюпок. С заходом солнца пароход ушел в море. Его видели дозорные миноносцы. Говорят, что на том пароходе уехали из Артура командиры японских миноносцев, которые должны были атаковать нас ночью. 26 января вечером на «Петропавловске» было собрание командиров, где решали, что делать в случае неожиданной атаки. Командиры вернулись домой в 11 часов вечера{45}.

Эскадра стоит по диспозиции № 2, то есть в четыре линии по 4–5 кораблей, внешняя линия — крейсера, а внутренняя — броненосцы, ближе к берегу — мелкие крейсера и лодки, а миноносцы, «Амур» и «Енисей» — в гавани.

(Из письма.) Я лег спать одетым в 9 часов вечера. В 11 часов 45 минут вечера я был разбужен какими-то странными звуками, которые я слышал еще во сне, но только проснувшись сообразил, что это стрельба, а зная, что пушки заряжены боевыми снарядами, понял, что дело серьезное, [17] надел сапоги и тужурку и выскочил наверх. Первое время ничего нельзя было разобрать, все корабли светили боевыми фонарями и многие стреляли. Я приказал зарядить все пушки и ожидать, что будет дальше. Огни моментально все были потушены, и остались только боевые фонари, беспокойно скользившие своими лучами по рейду. Мы стояли в задней линии и ничего подозрительного не видели, а потому не стреляли. Вскоре по рейду начали шнырять наши миноносцы, их освещали, но ведь не по ним же стреляли! В полном недоумении стояли мы наверху и старались заметить хоть что-нибудь, и, действительно, вскоре заметили, что «Ретвизан» лежит на боку носом вперед, а «Цесаревич» стоит без электрического освещения и усиленно стреляет. В это время с Золотой горы разобран сигнал: «Эскадре прекратить стрельбу», и на «Петропавловске» подняли лучи прожекторов в небо, что в мирное время обозначало, что маневр атаки миноносцев кончен и бить отбой. Следуя движению адмирала, мы тоже подняли лучи кверху и прекратили боевое освещение, однако первая линия и «Цесаревич», не обращая на это никакого внимания, продолжали энергично стрелять из мелких и крупных пушек. Но вот, видимо, и на «Петропавловске» поняли, что дело совсем неладное, снова пробили атаку, засветили боевыми фонарями и сделали сигнал: «Послать шлюпки к гибнущим кораблям». Мы послали только что освободившуюся угольную баржу к «Ретвизану» и начали спускать баркасы. Полагаю, что если бы «Ретвизану» пришлось худо, он очень поблагодарил бы нас за эту баржу, так как на ней могла бы уместиться вся команда. Когда баркасы были спущены, мы послали их на «Цесаревич» на буксире парового катера. Когда катер вернулся, то он доложил, что «Ретвизан» получил мину в отделение подводных аппаратов и стоит носом в воде почти до носовой башни, а «Цесаревич» получил мину в корму, сел кормой немного, [18] но имеет громадный крен и рискует перевернуться. К «Ретвизану» подошли из гавани буксиры-чернушки и потащили его ко входу, а «Цесаревич» снялся с якоря и, пролавировав между кораблями, сам пошел в гавань, но в воротах они, кажется, оба сели на мель. Потом по беспроволочному телеграфу мы узнали, что «Паллада» тоже взорвана миной. Нас всех так поразило неописуемое нахальство японцев — без объявления войны явиться в Порт-Артур и произвести атаку, а главное, потеря двух сильнейших броненосцев нашего флота, что мы всю ночь беседовали об этом. Раза три снова били атаку по неизвестным предметам, но, в сущности, все было тихо. Мы решили ночью стоять на вахте двум лейтенантам, но все равно никто не спал.

27 января часов в 7 утра я лег спать, но только что я заснул, как меня разбудили, вызвали всех наверх с якоря сниматься. Оказалось, что на горизонте появилось четыре японских крейсера 2-го ранга («Новики»){46}. Только что мы снялись с якоря и пошли на них, как они повернули и полным ходом пустились удирать, а так как у них 23 узла, а у нас 14, то догонять их не стоило. Послали «Боярина» посмотреть, куда они скроются, а сами стали на якорь. Сигнал с Золотой горы: «Наместник приглашает к себе начальника эскадры». Адмирал Старк на паровом катере отвалил от «Петропавловска» и пошел в гавань.

В 11 часов утра на горизонте показался «Боярин» с сигналом: «Вижу 8 дымков позади себя». В 11 часов 10 минут: «Вижу 11 дымков позади себя». Сигналы с «Петропавловска»: «Сняться с якоря», «Отменительный — Сняться с якоря», «Остаться на месте». Паровой катер с «Петропавловска» вышел из гавани и полным ходом идет к эскадре. «Миноносцам выйти на рейд».

В 11 часов 25 минут недалеко от нас у борта какого-то миноносца грохнулся в воду первый японский снаряд и разорвался с черным дымом. «Петропавловск» сейчас же ответил, а за ним загрохотала вся эскадра. Адмирал Старк вышел на «Петропавловске», эскадра снялась с якоря и вступила в бой. Силы были неравные: их было 15–6 эскадренных броненосцев («Микаса», «Асахи», «Хацусе», «Сикисима», «Фудзи» и «Ясима»), 5 броненосных крейсеров, каждый сильнее «Пересвета» («Идзумо», «Ивате», «Адзума», «Якумо» и «Токива»; «Асама» был в Чемульпо у «Варяга») и 4 крейсера 2-го класса («Читосе», «Касаги», «Такасаго» и «Иосино»), а у нас были 5 эскадренных броненосцев («Петропавловск», «Пересвет», «Севастополь», «Полтава» и «Победа»), один броненосный крейсер («Баян»), 2 крейсера I ранга небронированные («Аскольд» и «Диана») и 2 крейсера II ранга («Боярин» и «Новик») и пароход («Ангара»), бывший Добровольного флота «Москва». Снявшись с якоря, мы вступили в кильватер «Петропавловску» и затем, следуя его движению, пошли на N контргалсом с неприятелем, причем крейсера, опоздавшие съемкой, заслоняли нам обстрел. Сигнал: «Крейсерам не мешать». «Диана» тотчас же поджав хвост спряталась за броненосцы. «Ангара» не могла справиться с якорем, все время мешала нам. «Баян», «Аскольд» и «Новик» двинулись на неприятеля, а «Боярин» отошел к стороне Дальнего, чтобы в случае нужды не пропустить миноносцев, если они покажутся.

Бой продолжался не больше часа, а может быть, и меньше, не знаю; стреляли как мы, так и они, довольно хорошо для такого расстояния, как 30–45 кабельтовых. Вскоре мы заметили, что один их броненосец сильно наклонился на бок, и [19] сейчас вслед за этим японцы повернулись к нам кормой и ушли, вот тут-то и был случай разбить их, так как «Баян», бывший от них в 17 кабельтовых, видел, как, отошедши от нас, они стали брать на буксир поврежденные корабли и затем ушли{47}. Сигнал: «Миноносцам атаковать неприятеля». «Новик» и миноносцы бросились в атаку{48}. Сигнал «Ф» (отменительный). Миноносцы вернулись, а «Новик» не видел сигнала и пошел вслед за эскадрой{49}. Когда расстояние уменьшилось до 50 кабельтовых и начались близкие падения снарядов, «Новик», не видя поддержки, повернул в Артур, и тут, когда он разворачивался, он получил 12-дм снаряд в правый бок с кормы{50}, вследствие чего сел на корму, для равновесия налили воды в нос, и в таком виде «Новик» едва дошел до Артура, где моментально был введен в док для починки{51}. «Севастополь» отделался вполне благополучно, в него попал всего один только снаряд в заднюю трубу. Там он разорвался, сделав огромную дыру, и осколки его и трубы полетели во все стороны, попортив много окружающих предметов, шлюпок и палубу, но не задев ни одного человека. На других судах повреждений больше: на «Аскольде» масса пробоин, одна у ватерлинии, 4 человека убито и 10 ранено; на «Баяне» перебиты все трубы, 4 человека убито и 24 ранено; на «Пересвете» ранен в палец один комендор на фор-марсе{52}. Пострадала также несчастная «Ангара», там оторвало икру у полковника Зайончковского. Мичман Петров на «Севастополе» (командир 6-дм батареи), [20] глядя в иллюминатор, от сотрясения воздуха ударился губой об иллюминатор и был помечен раненым, и смешно было через три дня читать телеграмму наместника государю, что полковник Зайончковский и мичман Петров поправляются.

Днем «Енисей» послан в Дальний для постановки минного заграждения и еще не вернулся.

28 января ночью на рейде стояли только броненосцы, а крейсера и лодки бродят в море, образуя три цепи, и сторожат нас; все тихо{53}. В 1 час дня сигнал: «Броненосцам в 2 часа 30 минут дня идти в гавань». При свежем ветре эскадра в первый раз рискнула вся попытаться войти в гавань в одну полную воду. Несмотря на то, что «Ретвизан» заграждает проход, маневр этот почти удался, и только «Пересвет», шедший последним, не мог пройти, так как вода уже спала, стал на мель в проходе и только на другой день утром вошел в гавань. Началась спешная погрузка угля и боевых припасов, мы выгружали практические заряды и патроны и чугунные снаряды, а вместо них принимали боевые. Порт чрезвычайно любезен, приказано отпускать все по словесному заявлению. Трубу мы починили, поставив временную заплатку из листа кровельного железа, притянутого к трубе стальным тросом.

Вечером, так как броненосец стоял в гавани и все было спокойно, мне удалось на несколько минут сходить на берег. В городе впечатление тяжелое, во время боя была паника, все бегали, не зная куда и зачем, кто мог бежал из Артура, масса офицерских семейств уехала на поезде навсегда, не узнав даже о судьбе мужей, в вагонах места брались с боя, давка не обошлась без несчастных случаев, умерло несколько детей. Оказывается, в город попало несколько снарядов, большинство не разорвалось, так как это были не попадания, а рикошеты от воды, и снаряды падали не головой вперед, а вертелись в воздухе, один упал даже недалеко от Электрического утеса и ранил одного солдата. На берегу узнал интересный анекдот, что японский консул из Дальнего 26 января приехал в Артур, посетил дипломата Плансона, тот его принял очень, очень любезно, провел с ним весь день, обедал в гостинице «Звездочка», угощал его шампанским — ведь свой брат дипломат, и когда тот после обеда, отговариваясь делом, отделывался от Плансона, то тот все же уговорил его прийти к нему вечером поужинать. Бедному консулу ничего не осталось, как согласиться, но, однако, Плансон напрасно ждал его вечером — тот уехал на том самом японском пароходе, что весь день стоял на рейде и лишь с заходом солнца ушел в море{54}. Консул говорил, что на другой день ему надо поехать в Дальний, после чего он посетит опять Плансона, но вечером Плансон узнал, что японец, побывав в Дальнем, выбыл из Артура.

Об «Енисее» ни слуху ни духу. Что с ним?

29 января. Мы стоим в гавани. Днем капитан 2-го ранга Мякишев собрал артиллерийских офицеров на «Петропавловске» для решения некоторых вопросов, выяснившихся первым боем. Первое, мы набросились на него, почему эскадра не преследовала неприятеля 27 января. Ведь мы все видели, что она побита и отступает! Но тут мы узнали, что адмирал Старк, вернувшись во время боя от наместника, получил приказание по возможности беречь эскадру до починки «Цесаревича» и «Ретвизана», не вступать в серьезный бой и, во всяком случае, не выходить из обстрела крепостного огня.

Узнали, что наместником послана в Петербург телеграмма о том, что 27 января японский флот подходил к крепости [21] и бомбардировал ее, но крепость молодецки отразила это нападение, подбив и прогнав неприятеля, убитых в крепости нет, ранен один солдат и две лошади, броненосцы и крейсера (а не эскадра) также «отвечали» на огонь противника, убитых столько-то, раненых столько-то{55}.

Как странно звучит эта телеграмма после только что описанного! Но разберемся, может быть и в самом деле был не эскадренный бой, а только бомбардировка крепости, и что крепость подбила и отогнала противника, а корабли только «отвечали» на огонь. Не говоря уже о том, что это чистая выдумка, посмотрим, могло ли это случиться.

Так как крепость может произвести все вышеописанное только своими пушками, то посмотрим, чем была вооружена эта крепость. По линии морского фронта крепость имела:

1) 5–10-дм пушек на Электрическом утесе, такие же, как на «Победе». Дальность полета их снарядов могла быть до 85 кабельтовых («Победа»), но, к сожалению, в день боя эти пушки могли стрелять не дальше как на 60 кабельтовых — это можно заключить из телеграммы капитана Жуковского, командира батареи Электрического утеса, посланной в Артиллерийский комитет в феврале или марте 1904 г., с просьбой объяснить, почему моряки из той же пушки стреляют на 10 миль («Пересвет») или 8, 5 («Победа»), а он не может стрелять дальше 6 миль, так как угол возвышения, хотя и соответствует 25°, как на «Победе», но больше 15° давать нельзя, так как тогда пушка ударит казенной частью в площадку, служащую для заряжания пушки. На это из Петербурга последовал ответ: «Прочитайте §16 инструкции для обращения с этой пушкой», и действительно, когда прочитали §16, то узнали, что при стрельбе при углах возвышения больших 15° следует отнимать вовсе эту площадку, для чего отвинтить четыре гайки и отдать четыре болта, соединяющие ее с установкой. Отсюда следует, что в день боя эти пушки могли стрелять не дальше как на 60 кабельтовых{56}.

2) По 4 и 5–6-дм пушек Канэ на Крестовой батарее № 22, на Лагерной батарее № 16 и на Артиллерийской батарее № 9. У 6-дм пушек Канэ, как известно, наибольшая дальность 60 кабельтовых.

3) 11-дм мортиры на Золотой горе — наибольшая дальность 9 верст, или 51 кабельтовый.

4) 9-дм мортиры на батарее № 6 и Стрелковой № 17, наибольшая дальность 6 верст, или около 35 кабельтовых.

Затем идут мелкие кинжальные пушки в проходе и под Золотой горой, 6-дм. крепостные (190-пудовые) и осадные (120-пудовые), которые, безусловно, не могли принимать участия в бою.

Еще интересен анекдот, циркулировавший в Артуре после этого боя, о том, что 6-дм пушки Канэ стояли по-зимнему, без жидкости в компрессорах. И вот, когда понадобилось молодецки отразить нападение неприятеля, послали фейерверкера в арсенал (за Старым городом) за глицерином, но чиновник отказал фейерверкеру выдать глицерин без утвержденной накладной, и тот не получил его до тех пор, пока сам не утвердил накладной на физиономии этого чиновника. Несмотря на это, я не думаю, чтобы на батареях успели наполнить все компрессоры жидкостью до окончания боя.

Еще интересен факт, неоспоримый, что в крепостной артиллерии, кроме чугунных гранат и сегментных снарядов или шрапнелей, для стрельбы по броненосным судам есть еще бронебойные снаряды (фугасных вовсе нет), но эти снаряды не начинены пироксилином или порохом, как во флоте, а набиваются песком с опилками, [23] как наши учебные снаряды. Когда я спросил командира Лагерной батареи № 16, почему это так, то он мне ответил, что их в училище учили, что если бы бронебойный снаряд был снаряжен взрывчатым веществом, то он не выполнил бы своего назначения, так как разорвался бы не пробив брони, а от удара об ее поверхность, и что он только недавно услыхал, что во флоте бронебойные снаряды снаряжаются пироксилином. Делать нечего, пришлось отпустить из Минного городка на все береговые батареи потребное количество 6-дм и 10-дм бронебойных и фугасных снарядов, но, во всяком случае, в бою 27 января употреблялись бронебойные насыпанные песком или же чугунные.

Ну-с, так вернемся к описанию боя и посмотрим, какой вред могла крепость нанести неприятелю. Как видно из чертежа, наша эскадра была в 5-ти милях от берега, а неприятельская в 3-х милях от нас, следовательно, от берега до неприятеля было 8 миль (14 верст), а, как я только что объяснил, на такую дистанцию ни одна батарея стрелять не могла.

Я сам был занят боем и не мог видеть, стреляли ли береговые батареи, но если даже и стреляли, то попасть могли только в наши корабли, неприятелю же вреда никакого нанести не могли{57}.

Поэтому особенно неприятно теперь, что единственный удачный морской бой, который, если бы начальник эскадры не был связан приказанием с берега, мог бы кончиться победой, перед государем, всей Россией и всем миром отнят от флота и передан крепости, которую за этот бой, в сущности, следовало бы освистать, а не восхвалять.

Получилось известие, что «Енисей», поставя мины на рейде в Дальнем, желая расстрелять всплывшую мину, случайно наткнулся на только что поставленную и потонул. Командир Степанов, мичман Дриженко, мичман Хрущев и механик Яновский погибли и около 200 нижних чинов. Послали «Боярин» на место происшествия, но тот, не зная расположения минного заграждения, взорвался на мине{58}. (Секретный пакет получен командиром перед выходом.) Пересадили команду на «Властный» и еще два миноносца и покинули его, приказав миноносцу докончить его миной, но у того рука не поднялась, и оставили «Боярина» плавать. Дело происходило под вечер, в сильную снежную пургу. Однако оказалось, что «Боярин» в эту ночь не потонул, а что его течением и ветром загнало в бухточку. (Его поставили на якорь, но не поставили стопоров, вследствие чего его ветром сорвало и унесло.) 31 января послали его спасать, но оказалось, что его вновь выгнало из этой бухточки, и он, вероятно, взорвался на другой мине и потонул. С этого начались наши несчастья.

Из донесений китайцев: «Микаса» утонул на Артурском рейде во время боя, три броненосных крейсера выбросились в Чифу и два миноносца утоплено на рейде во время атаки 26 января. «Диана» и «Паллада» уверяют, что они утопили по миноносцу.

Размер пробоин: «Цесаревич» — 400 кв. футов, «Ретвизан» — 300 кв. футов, «Паллада» — 200 кв. футов.

30 января вся эскадра стояла в гавани, а «Ретвизан» на мели в проходе у Тигрового хвоста. Ночью была произведена атака миноносцев на «Ретвизан» с целью взорвать его окончательно, но атака не удалась{59}.

31 января. Ночью была повторена атака миноносцев на «Ретвизан», но благополучно отбита, причем в отражении ее, кроме «Ретвизана», участвовали и береговые батареи{60}. Канонада была ужасная. Для усиления огня «Ретвизана» решено снять с «Ангары» 75-мм пушки [25] Канэ и поставить их под Золотой горой и на Тигровке. Командиром батарей назначен бывший командир «Боярина» Сарычев. Так как эскадра никуда не выходит, и, видимо, и не собирается, то занялись всевозможными усовершенствованиями своих кораблей. «Петропавловск», «Севастополь» и «Полтава» ставят в 6-дм батарее траверзы между пушек и по обе стороны пушек из трех полудюймовых стальных листов («Севастополь») или двух полудюймовых листов, с засыпанным между ними промежутком — песком («Полтава»). Делаются траверзы из цепных канатов, тросов, 6-дм батарея на тех же судах бронируется из шести полудюймовых стальных листов — работа очень длинная{61}. Отрезали штоки толкачей 6-дм башен, чтобы они не торчали снаружи брони (случай заклинения на «Петропавловске»). Делают пластыри и задрайки для быстрого заделывания пробоин и т. п.

И февраля ночью началась страшная канонада, сперва думали, что это опять атака на «Ретвизан», но потом показались какие-то пароходы. Всего их оказалось пять штук, и шли они прямо к проходу. Три удалось потопить, пока они еще не дошли, один сел на камни у Белого Волка, а пятому удалось дойти до самого «Ретвизана», и, возьми он саженями тремя правее, он врезался бы прямо в «Ретвизан». На нем сейчас же начался пожар, и горел он еще на другой день. От борта этого парохода отвалила шлюпка и вскоре скрылась в темноте. С «Ретвизана» сейчас же была послана шлюпка для осмотра парохода, и оказалось, что к подводной части с обоих бортов спускается по два конца стального троса и пара проводников к батарее. Тогда поняли, что пароходы эти имели своей целью заградить выход и таким образом закупорить эскадру в гавани. По осмотре оказалось, что это старый коммерческий пароход узлов на 10, гружен булыжником, залитым цементом. Если бы такой пароход затонул бы действительно в проходе, то его не скоро удалось бы убрать оттуда{62}. Решено держать на рейде сторожевые миноносцы.

Наши четыре миноносца ходили вечером в Голубиную бухту, где, по донесению командира роты, оберегающей бухту, пришло четыре больших корабля и высадили людей. Рота в полном порядке отступила. Миноносцы, действительно, нашли там четыре китайских джонки, уже вытащенные на берег, но китайцы, по-видимому, ушли ночевать в соседнюю деревню. Так как в Артур ночью миноносцам входить нельзя было, то они там и переночевали.

12 февраля утром на горизонте показалось 10 японских кораблей. Два миноносца успели войти в Артур, другие же два подходили из Голубиной бухты к Ляотешану, когда им на пересечку курса бросились крейсера 2-го ранга «Касаги», «Читосе», «Такасаго» и «Иосино». Для поддержки их были высланы наши крейсера «Баян» и «Новик» (только что вышедший из дока). «Паллада» стояла в доке, «Аскольд» еще не починился, а «Диана» никак не могла попасть в проход и застряла. Броненосцы же, так как была малая вода, совершенно не могли выйти в море, но стояли под парами. Миноносец, шедший впереди, успел обогнуть Ляотешан и, поддержанный «Баяном» и «Новиком», отстреливаясь, благополучно проскочил в гавань. «Внушительный» же, чувствуя себя отрезанным и не видя еще из-за Ляотешана «Баяна» и «Новика», повернул обратно. В это время к нашим крейсерам стал приближаться неприятельский флот, и те, не желая быть отрезанными, вернулись в Артур, прикрывая собою спасенный миноносец; за «Внушительным» [26] же погнались 2 крейсера и тому ничего не осталось делать, как выброситься на берег в Голубиной бухте, где командир лейтенант Подушкин, свезши команду, затопил миноносец. Крейсера, постреляв немного по торчавшей из воды трубе, отошли в море{63}.

В начале февраля на собрании артиллерийских офицеров на «Петропавловске» один из офицеров заметил, что, насколько известно из истории, в японо-китайскую войну 1894 года японский флот подходил к Артуру и обстреливал его из Голубиной бухты. Проверили по карте расстояние, и оказалось, что оно около 65 кабельтовых. Решили просить заминировать эту бухту, что и было выполнено{64}.

После потопления «Внушительного» «Баяну» и «Новику» было приказано войти в гавань, так как они вдвоем против всей эскадры ничего сделать не могли. Неприятель же в это время расположил свои броненосцы за Ляотешаном и против Голубиной бухты, а два небольших крейсера — против прохода, после чего броненосцы открыли перекидной огонь по городу и рейду. Бомбардировка продолжалась недолго и результатов никаких не дала, попадания были только в город и близкие к судам, но в корабли не попали{65}. Главным образом, было неприятно сознавать, что неприятель может стрелять и наносить нам ущерб, мы же бессильны против него, так как он всегда подходит в малую воду, когда эскадра выйти к нему навстречу не может, Электрический утес не может ему отвечать за дальностью, из прочих же батарей могли бы отвечать только две 6-дм пушки, стоящие у маяка Ляотешан, крепостные, старые (в 190 пудов), но если они только вздумают стрелять, то эскадра снесет их совсем. Вскоре вода стала прибывать, и японцы, боясь выхода эскадры, прекратили огонь и ушли в море. Вечером была вновь произведена минная атака на «Ретвизан», благополучно отраженная{66}.

24 февраля. Прибыл адмирал С. О. Макаров, сразу поднял дух во флоте, мы почувствовали себя сильнее японцев. Адмирал поднял свой флаг на «Аскольде», и мы боялись, что он будет придерживаться своей неудачной идеи о безбронных судах, но когда адмирал Старк уехал в Россию, то флаг был поднят на «Петропавловске». Макаров, впрочем, не стесняясь подымал свой флаг и на «Новике», и на миноносце{67}, когда выходил в море, и на сторожевой канонерке, когда наблюдал за проходом. Вышли знаменитые эволюционные приказы адмирала Макарова, в которых он высказал весь свой план предстоящего эскадренного боя и старался, насколько возможно, предусмотреть все могущие встретиться в бою случаи, включая сюда и переход командования. Приказы эти были составлены им в вагоне на пути в Артур и все время дополнялись, изменялись. Если бы Макарову удалось дать эскадренный бой неприятелю, то, кроме безусловной победы, флот приобрел бы чудную тактику и свод эволюционных боевых сигналов.

В 10 часов вечера подходили японские миноносцы; стрельба с батарей и «Ретвизана»{68}. Для охраны прохода в помощь «Ретвизану» поставлен «Отважный».

25 февраля. В 1 час дня броненосец «Ретвизан» снят с мели и отведен в Западный бассейн{69}. Починка наших поврежденных судов представляла из себя громадные затруднения, так как ни в какой док в Артуре они войти не могли и чинить их приходилось на воде. «Цесаревич» (французской постройки) выдержал блестяще испытание своих водонепроницаемых переборок, так как вода не пошла дальше затопленных отделений, — не то было на «Ретвизане». Там, хотя переборки и [28] выдерживали, но оказалось, что вдоль всего корабля проложены вентиляторные магистрали, которые хотя и снабжены воздушными медными шарами, но все же пропускают воду, вследствие чего весь броненосец постепенно стал заполняться водой. Спасательному баркасу «Силачу» пришлось все время стоять у «Ретвизана» и откачивать воду. («Ретвизан» — американской постройки у Крампа.) На «Цесаревиче» был даже такой случай: когда он стоял в Западном бассейне, то было затоплено, кроме рулевого отделения, еще провизионное, так как дверь была плохо задраена; вследствие этого он стоял на мели даже в полную воду и, несмотря на то что имел только один швартов на бочку на носу, переменой течения (прилив и отлив) его не разворачивало, но когда водолазам удалось задраить эту дверь, а «Силачу» откачать воду из провизионного отделения, то неожиданно «Цесаревич» всплыл и понесся прямо на «Пересвет» — едва удалось предотвратить столкновение.

К поврежденным кораблям присоединился миноносец «Боевой», которому другой миноносец ночью пробил борт{70}, тот едва дошел до гавани — док был занят «Палладой», и, по-видимому, надолго. Надо было изобрести способ починки без дока, и вот посыпались всевозможные проекты — всем хотелось возможно скорее ввести в строй инвалидов. Из всех проектов было принято только два.

Проект охотника (бывшего лейтенанта) Бонди — сделать деревянный пластырь (шведский, которым подымали «Апраксина» у Гогланда){71}, обшить его парусиной, просмолить и набить рельсы для крепости, а по бокам набить низенькие стенки (1/2 фута — до 1 фута), вырезать их по лекалу подводной части, обшить мягкой парусиновой подушкой-кишкой, набитой паклей, затем краном и водолазами установить его на место и, откачивая воду из корабля, заставить его внешним давлением воды плотно присосаться к борту. Проект этот безусловно хорош только для того, чтобы снять броненосец с мели, для отвода его затем в док для починки, а так как дока у нас не было, то нам нужна была не временная заделка пробоины, а капитальное исправление судна, так как с таким пластырем рискованно идти в бой, он может дать течь и затем отвалиться. Поэтому хотя к постройке этого пластыря для «Ретвизана» и приступили (на «Цесаревиче» пробоина была близка к гребному валу, а потому к сложным обводам его пластырь едва ли плотно пристал бы), но одновременно приступили к выполнению и другого проекта (кажется, кого-то из корабельных инженеров) починки «кессонами». Идея кессона заключается в том, что строится из 4–5-вершковых квадратных деревянных брусьев большой ящик с тремя стенками, дном, но без крышки. Высота его рассчитывается от нижнего края пробоины — и фута на два выше поверхности воды. Затем боковые стенки и дно его обрезаются по лекальной форме шпангоутов и корпуса и обшиваются мягкой подушкой-кишкой. Кессон этот, так же как и пластырь, подводится к месту пробоины и откачиванием воды присасывается к борту, после чего в этом ящике, со свободным доступом как из корабля, так и сверху, как в доке, производится починка судна. Для «Цесаревича» этот кессон пришлось делать более сложным, так как он приходился на дейдвудный вал. Пришлось сделать вырезку, как показано на чертеже, и весьма сложный вкладыш. Сила давления воды по подсчетам оказывалась громадной, и можно было опасаться в случае малейшей ошибки погнуть дейдвудный вал, что было бы очень печально.

Первая проба починки кессонами была на «Полтаве», которая 27 января получила небольшую подводную пробоину [29] в 2–3 квадратных фута, заливши два междубортных отделения. Вторая проба — на миноносце «Боевом». Водоизмещение этого кессона для миноносца оказалось так велико, что, несмотря на громадный балластный груз, миноносец очень сильно накренило, стали опасаться — выдержит ли давление воды такой громадный кессон, как на «Ретвизане», а потому стали его подкреплять всевозможными распорками. Опыт с «Боевым» доказал еще необходимость устройства около подушки парусинового воротника, мамеринца и конопачения водолазами плохо приставших краев подушки.

Но вот наконец «ретвизанский» кессон готов, торжественно краном спустили его в воду (что не обошлось без несчастных случаев) и потащили к «Ретвизану». С неделю мучился «Ретвизан» над этим кессоном. Оказалось, что «Ретвизан» настолько ушел в грунт, что кессон низок и его пришлось надставить; потом долго он не хотел присасываться, так как «Силач» [30] не мог выкачать сразу большую массу воды, чтобы получилось достаточное давление для смятия подушки, и наконец 25 февраля нос «Ретвизана», почти месяц сидевший в воде, медленно стал подыматься. Торжество в Артуре было громадное — вновь укрепилась чуть не утраченная надежда на подъем наших броненосцев. Но откачать кессон совсем не удалось, так как он начал трещать, и, боясь, что «Ретвизан» вновь сядет на дно в проходе, поскорее потащили его в бассейн. Переход этот был очень рискованный, так как от буксировки и хода кессон мог отстать, а выкачивать воду, чтобы он крепче держался, нельзя было, потому что он весь трещал и дал течь. Приходилось поддерживать шаткое равновесие, и, только что его довели и поставили на место, как кессон дал такую течь, что нос стал вновь опускаться в воду, и если бы «Ретвизан» не дал хода машинами, чтобы выброситься на мелкое место, то едва ли бы удалось его спасти. Тут грунт был мягкий ил, и вскоре вода в прилив стала доходить до башен. Но главное дело было сделано: «Ретвизан» убран из прохода и стоит в безопасности в гавани, и доказана возможность починки кессонами. Кроме того, событие это совпало с прибытием адмирала Макарова, и хотя он был тут ни при чем, но все решили, что до сих пор отворачивавшееся от нас счастье повернулось к нам лицом. Тем временем в порту приступили к постройке нового кессона, более основательного, скрепленного стальными наугольниками, рельсами и распорками, и стали соответственно этому подкреплять и «цесаревический»{72}. Опыт великое дело.

С уходом «Ретвизана» из прохода проход оберегать было некому. Пришлось поставить канонерки, так как крейсера и броненосцы опасно было подвергать атакам{73}. Кроме того, ночью в проходе дежурили миноносцы.

Вечером посланы на ночь в море миноносцы «Решительный» (Боссе) и «Стерегущий» (Сергеев), а потом ночью выслан еще первый отряд французских миноносцев под начальством капитана 1-го ранга Матусевича, с приказанием разыскать неприятеля, так как, по донесениям китайцев, он бродит недалеко от Артура.

26 февраля ночью слышали пальбу в море. С рассветом с Золотой горы дали знать, что на горизонте виден бой нашего миноносца с четырьмя неприятельскими. Адмирал Макаров, приказав крейсерам развести пары и выйти в море, сам поднял свой флаг на «Новике», стоявшем уже под парами, и вышел на выручку. Была малая вода, и эскадра выйти в море не могла, поэтому все мы побежали на Золотую гору посмотреть, чем кончится дело. Когда мы туда влезли, то увидели следующее. Первый отряд миноносцев (4), по-видимому сильно подбитый, возвращался в гавань со стороны Дальнего. «Властный» с большим креном еле полз, «Решительный» входил в гавань, а «Стерегущий», окруженный неприятелем, изредка стреляет, но не двигается. К этой группе под всеми парами с одной стороны спешил «Новик» под флагом командующего, а с другой — два японских крейсера, а четыре крейсера направились прямо на «Новик». «Новик» подскочил на расстояние пушечного выстрела и начал быстро пристреливаться по группе. Три миноносца моментально отскочили, и одно время казалось, что «Новику» удастся спасти «Стерегущего»; четвертый миноносец, однако, не отходил, и, насколько можно было судить с Золотой горы, он брал «Стерегущего» на буксир. Но в этот момент наше внимание было отвлечено другой картиной — «Новик» оказался в критическом положении, и, если бы не его большой ход, тут бы он и погиб с адмиралом Макаровым. Весь горизонт усеялся неприятельскими судами. «Новик» повернул [31] к Артуру, два крейсера шли с правой и два с левой ему на пересечку курса, но отрезать «Новика» им не удалось, и тот благополучно вошел в гавань. Тут повернули мы свои бинокли на «Стерегущего» и увидели, что он стоит совершенно рядом с японским миноносцем по палубу в воде, а три миноносца бродят вокруг и, как будто, подбирают людей. Через несколько минут «Стерегущий» пропал под водой.

Оказывается, что миноносцы «Решительный» и «Стерегущий» совершенно неожиданно очутились среди неприятельской эскадры, и когда их со всех сторон осветили прожекторами и открыли по ним страшный огонь, то они не знали куда деться и дали полный ход. «Решительного» неприятель три раза терял и находил, и командир его рассказывал, что он и сам не знает, как очутился он в Артуре. Все, что он делал — то делал инстинктивно, не отдавая себе отчета, и только в Артуре пришел в себя. Что делалось со «Стерегущим», он абсолютно не знает. Командир «Решительного» был контужен в голову, и в Артуре с ним сделался нервный припадок, и из госпиталя его отправили в Россию. Спасение миноносца надо приписать рулевому{74}.

Первый отряд миноносцев в очень близком расстоянии встретил ночью такой же отряд миноносцев и вступил с ним в бой. Бой был жестокий, особенно досталось «Властному», отделившемуся один на один с неприятельским миноносцем. В удобный момент «Властный» решил протаранить неприятеля, но, когда он был в нескольких саженях от него, у него лопнул [32] (был перебит) штуртрос, и «Властный» завертелся на месте. Мой брат бросился на корму и успел быстро завести румпельтали. В это время на дистанции 15 сажен бой был ожесточенный, и неизвестно, чем бы он кончился, если бы механик{75} с «Властного» не догадался пустить в ход мины. Он выпустил обе мины, после чего японский миноносец стал быстро тонуть и вскоре скрылся{76}. Бой происходил около бухты Сяобиндао (Сикау), и предстояло еще дойти до Артура. Весь нос «Властного» был изрешечен снарядами, на палубе осколками все побито, из какой-то трубы свищет пар, руль действует талями, что очень трудно на миноносце, двое убитых, много раненых (мичман Александров), у всех от столь близкого артиллерийского боя уши повреждены и у большинства перебиты барабанные перепонки, и если к этому прибавить сильное нервное возбуждение после боя, то понятно, что таким миноносцем правил Николай Угодник. Но если бы такой миноносец был бы еще один, то это ерунда, он всегда дойдет благополучно до дому, но на грех их оказалось четыре — ну, тут Николаю Угоднику не разорваться, и в проходе произошло столкновение, причем «Властному» прободали бок в машинном отделении до самого гребного вала{77}. Но «Властный» оказался хорошей постройки и благополучно дошел с заполненным водой машинным отделением. Пришлось чинить его кессоном, для чего переделали кессон «Боевого»{78}. На других миноносцах оказалось тоже много раненых и повреждений, ранен был начальник отряда капитан 1-го ранга Матусевич, произведенный за это в адмиралы. Личный состав «Властного» по статуту должен был получить Георгия «за потопление неприятельского корабля», но им было предложено представить вещественное доказательство того, что миноносец действительно потоплен, а так как они этого сделать не могли, то им дали 21 Георгия для команды, командир{79} получил Владимира, Александров (раненый) — Анну 3-й степени, и брат — Станислава 3-й степени.

Далее с Золотой горы увидели мы, что готовится бомбардировка. Как и 12 февраля, броненосцы отошли к Ляотешану и к Голубиной бухте (дальше нашего заграждения), а крейсера встали около прохода для наблюдений. Вскоре, в 8 часов утра, по воздуху залетали со свистом 12-дм снаряды, оглушительно [33] рвавшиеся с черным дымом при легком даже прикосновении к воде. Первые снаряды упали в проходе, как раз на том месте, где накануне стоял «Ретвизан» — видимо, неприятель никак не ожидал, что его сегодня здесь не окажется. Вероятно, об этом им по беспроволочному телеграфу сообщили крейсера, так как огонь вскоре был перенесен на Западный бассейн. Нас всех поражала их замечательная меткость, снаряды падали чрезвычайно близко к кораблям и как будто даже корректировались, так как падения были все ближе и ближе. Потом мы узнали, что, действительно, на склоне Золотой горы, обращенном к морю, и под батареей № 9 на Тигровке были пойманы две группы китайцев, одетых во все белое и ползавших по горе, как бы ища что-то. Китайцы эти своим взаимным расположением, вероятно, давали знать перелеты, недолеты, вправо и влево, и это подтверждается еще тем, что когда их изловили, падения снарядов стали носить случайный характер, и тогда начались попадания и в Восточный бассейн, и в Старый и в Новый город, и даже близ завода Нокса и форта № 5. К 11 часам спустились мы с Золотой горы обедать, и так как полная вода должна быть только около 5 часов, когда мы и могли только выйти, то после обеда мы все пошли поспать. Я уложил уставшего от ночного боя брата в своей каюте, а сам лег в пустой. Однако около часу я был разбужен страшным грохотом; поняв, что в нас попал снаряд, я бросился в свою каюту за фуражкой и стал объяснять брату, что в нас попали, но тот мог только проворчать: «Поди вон, я спать хочу» — и снова заснул. Оказалось, что снаряд ударил в верхнюю 6-дюймовую броню с левого борта под левой кормовой 6-дм башней против жилой палубы. Пробить броню ему не удалось, но так как угол брони был очень слабо подкреплен и броневая плита не упиралась в палубу, а чуточку не доходила до нее, то угол брони и отогнулся внутрь, образовав небольшую треугольную щель, сквозь которую внутрь броненосца проникли газы и масса осколков. В жилой палубе, как раз в этом месте, в это время стояло, примостившись к башне, 12 матросов, отделавшихся одним только испугом. Осколки снаряда, проникнувшие внутрь, ударились об небронированную подачную трубу башни, разбили все реле, реостаты и прочие приборы, тут расположенные, и без силы упали на палубу. Я подобрал их еще совершенно раскаленными, с синевато-лиловым отливом. Достали запасные приборы и тотчас же приступили к исправлению повреждений, и к 6 часам вечера башня свободно вращалась, а пробоина была заделана листом стали. Когда, осмотрев повреждения, я пошел наверх доложить командиру о башне, я узнал, что только что снаряд попал в борт — адмирал Макаров уже был на «Севастополе» и осматривал снаружи повреждения, когда прилетел второй снаряд и с грохотом зарылся в склад угля саженях в шести от первого — счастье, что он [34] не разорвался. Потом мы выкопали этот снаряд и разобрали его трубку — наши трубки лучше.

В половине второго бомбардировка кончилась, и японцы ушли в море раньше, чем мы могли выйти{80}. Сосчитано больше ста выстрелов. Наши батареи опять не отвечали. Повреждения нанесены следующие: в «Ретвизан» попало два снаряда; там работали водолазы, «Силач» и «Землесос» выкачивали воду; убито четверо, ранено 20 человек{81}. На «Силаче» убит один человек, на «Землесосе» убито два человека. В «Аскольд» — один снаряд, в «Севастополь» — один снаряд, в новый док — один снаряд, убитых и раненых нет. В городе разрушено несколько домов, убиты жена военного следователя Франка и одна барышня. Адмирал Макаров в своей телеграмме об этой бомбардировке написал, что попаданий в корабли и потерь не было, — это было сделано с целью внушить японцам, что их бомбардировки бесцельны, — другого оружия для борьбы у нас не было. Тяжелое впечатление произвело на нас всех это беспомощное состояние во время бомбардировки — сиди и гадай, попадет или не попадет.

27 февраля. Чтобы рассеять тяжелое впечатление от бомбардировки, адмирал Макаров вышел со всей эскадрой в море{82}. Производили эволюции, пробовали новые сигналы, все вышло хорошо, адмирал остался доволен. Вся эскадра одновременно в одну воду вышла утром, и вечером все вошли благополучно. Донесено из Дальнего, что там при полном штиле по рейду большим ходом ходили четыре джонки, вдруг три взорвались, а четвертая громадным ходом ушла. Очевидно, это хорошо замаскированные миноносцы, которые пытались тралить рейд. Китайцы доносят, что 1 марта будет большая бомбардировка.

1 марта. Китайцы отложили бомбардировку на 12 марта. «Боевой» окончил починку и ушел в море{83}.

5 марта. (Письмо.) Адмирал Макаров усиленно проявляет свою деятельность и хорошо готовит эскадру к бою. Его приказы прекрасны и хорошо написаны. Они вполне соответствуют данному положению{84}. Если все командиры проникнутся его идеями и точно и толково будут выполнять намеченный им план, то мне кажется, что с наличным числом кораблей мы свободно побьем не только японский, но и соединенный англо-японский флот, если только англичане вздумают сюда впутаться. Я лично Макарова раньше недолюбливал за его «безбронные суда»{85} — но это, вероятно, была лишь пустая выдумка, теперь же, когда ему приходится на броненосной эскадре иметь дело с броненосной же эскадрой, его выдумки отпали в сторону, и он занялся действительно делом. Представь себе мое удовольствие, когда вчера в приказе о ведении боя я прочел все то, что я давно уже передумал, из-за чего имел отчаянные споры, особенно на «Пересвете». Я считаю это чрезвычайно важным и долго ждал этого приказа, боясь, что вдруг Макаров начнет дурить и ставить на карту все для оправдания своих идей. С каждым его приказом подымается доверие к нему, а вместе с тем подымается и уверенность в своих силах и в победе. Он не делает таких страшных секретов, какие были при Старке, он советуется со всеми, бывает везде и не отдает приказаний, не объяснив их назначения. Конечно, было бы в 10 раз лучше, если бы он был назначен до войны, но что же поделаешь. Я думаю, что через две-три недели он вполне сживется и будет держать эскадру в своих руках, и тогда — горе япошкам.

6 марта. (Письмо.) Макаров сегодня научил механиков разводить пары в 40 минут, и довольно удачно. [35]

7 марта. Я выходил в море на миноносце «Страшный» пробовать артиллерию. (Письмо.) Сегодня вышел приказ Макарова о нанесенных нами повреждениях 27 января на японских судах, повреждены пять броненосцев, пять броненосных крейсеров, один небольшой крейсер и утоплено два крейсера 2-го класса{86}.

8 марта. (Письмо.) Говорят, что с 12 марта будет трехдневная бомбардировка, потом десант, а на 16 марта японцы пригласили представителей всех держав на обед в Порт-Артуре. Мы им, во всяком случае, приготовим хорошую закуску, да и обед, я полагаю, будет недурен.

Миноносцы наши теперь очень мало выходят в море, их берегут, а потому неисправных почти нет. «Бураков» ходил в Дальний и хотел войти в гавань, но там наши армейцы открыли по нему огонь залпами и пачками — разбили иллюминатор в боевой рубке, — ему пришлось удирать, а так как был туман и пурга, то он ударился винтом об камень. Армейцы еще ругались — ишь, подлец, еще русский флаг навесил{87}.

Выяснилось, что миноносцы, когда дают больше 12 узлов ходу, ночью выкидывают из труб огромные столбы огня, что сразу выдает их присутствие. Для прикрытия этого столба на миноносцах увеличили высоту труб на 3, 5 фута. «Властный» дня через три будет готов, а «Паллада» едва ли. Кессон «Цесаревича» приходится хорошо.

9 марта. (Письмо, 10 часов утра.) Сегодня ночью появились япошки, была стрельба, утром пары готовы. Полная вода в 1 час 23 минуты дня. Сейчас попытаемся выйти в море. Будет бой. Япошек — 17 кораблей. Мы совершенно готовы к бою, и, даст Бог, сегодня окончательно решится участь япошек, — я уверен в нашей победе. (Письмо, 4 часа дня.) Япошки [36] нас страшно испугались. Мы начали выходить в малую воду, и очень удачно. В 12 часов дня вся эскадра была уже на рейде. Япошки подошли опять к Ляотешану и начали стрелять (смотри приложение о стрельбе по невидимой цели), но «Ретвизан» и «Победа» открыли по ним такой частый огонь через Ляотешан, что в 10 часов 30 минут был поднят сигнал: «Неприятель получил повреждение и отступает». Кричали «ура». Когда мы вышли на рейд (в 12 часов), то оказалось, что вся эскадра бродит тут: шесть эскадренных броненосцев, шесть броненосных крейсеров, штук восемь небольших крейсеров и миноносцы, а нас было пять эскадренных броненосцев, один броненосный крейсер, «Диана», «Аскольд», «Новик» и 15 миноносцев{88}. Как только они нас увидели, так полным ходом пустились утекать — никак не ожидали, что мы выйдем в малую воду. Вскоре они скрылись за горизонтом. Я ужасно жалею, что нам не удалось сделать ни одного выстрела и прикончить с ними все счеты. Адмирал, не желая остаться на рейде на ночь, так как очевидно будут атаки миноносцев, приказал немедленно идти в гавань, что мы благополучно успели сделать до четырех часов, и, таким образом, в одну воду вышли, прогнали япошек и вошли{89}. Теперь малая вода нам не страшна. А вот что значит иметь хорошие доки — в полтора месяца они починились настолько, что снова появились здесь как 27 января и даже больше. (Письмо, 5 часов дня.) Сегодня япошки опять бомбардировали, но «Победа» и «Ретвизан» весьма быстро заставили их замолчать. В них попало два снаряда: один в «Фудзи», а другой в «Ниссин» или «Касуга». На «Фудзи» был большой взрыв, вероятно попали в минный аппарат{90}.

12 марта. (Письмо.) Надежды мои не оправдались. Япошки сбили меня с панталыку. Вместо того чтобы прийти сюда сегодня, 12-го, они вдруг пришли почему-то 9-го, а теперь следующий раз обещают прийти 14-го, но это ничего, рано или поздно — но им достанется все то, что им полагается. Китайцы уверяют, что на эскадре сидит сам их микадо — надо будет его изловить, он, видишь ли ты, едет на обед, назначенный 16-го. Япошки хотят взять Артур 14-го, в день шестилетия занятия его нами. В Чифу и Вейхавейе они построили целую массу плотов, на буксире пароходов придут сюда и хотят высадиться у Ляотешана. (Примечание: эти плоты были действительно построены и впоследствии установлены в Бицзыво, где без этого приспособления высадка была бы невозможна.) Мы теперь присноровились и, если понадобится, можем стрелять из бассейна кругом из всех 10-дм и 12-дм орудий эскадры. Хорошую закуску мы им приготовили.

13 марта. Эскадра ходила на эволюции к островам Мяотао{91}. «Новик» расстрелял японский пароход{92}. «Пересвет» ткнул тараном «Севастополь» в правый бок, сделал пробоину-трещину, а себе свернул таран. Вернулись в гавань.

14 марта. (Письмо, 5 часов утра.) С двух с половиной часов ночи началась страшная канонада. Снова появились япошки с желанием затопить проход. Не знаю еще, сколько шло пароходов, но факт, что один из них дошел до места и затонул у левого берега прохода, так что сегодня, когда мы будем выходить, нас будут провожать два почетных часовых: старый и новый. Сейчас только что прекратилась канонада, а вероятно через полчаса, как только начнет светать, мы выйдем в море. Ляотешанская батарея стреляла безостановочно, «Гиляк» и «Отважный» тоже{93}, так что можно предположить, что они действительно сегодня, 14-го, собирались запереть эскадру и высадиться у Ляотешана, а 16-го обедать в [37] Артуре. Мы бродим как в потемках, мы не знаем, где япошки и что они затевают. Конечно, такая наглая бомбардировка, как 26 февраля, уже немыслима, потому что у нас везде установлены батареи, все семь броненосцев будут отвечать на их огонь, и, кроме того, как я уже писал, Макаров не признает малой воды, во всякую воду мы выходим на рейд. На разводку паров требуется только 40 минут, следовательно, пока первого будут выводить буксиры, все успеют поднять пары и выйти, следовательно, в любой момент с рассвета до спуска флага мы можем выйти на рейд, а флота нашего япошки страшно боятся и сейчас же удирают. Ночная бомбардировка немыслима, пока у нас есть минный флот. Значит, лишь только они покажутся на горизонте (а с Золотой горы 25 миль), мы сейчас же выйдем и едва ли позволим им повторить 26 февраля. Но не бомбардировка пугает меня, а то неопределенное положение, в котором мы находимся, мы не знаем, что они предпримут, а сами же мы начнем искать боя не раньше того, как починятся «Цесаревич» и «Ретвизан». Конечно, я не верю в то, что япошки могут прийти и занять Артур, но, быть может, отрезать на время им удастся.

(Письмо, 15 марта.) Расскажу о событиях вчерашнего дня. Ночью пришли четыре японских парохода, нагруженных камнями. Их заметили, и с батарей, «Отважного» и «Бобра», начали стрелять. Были высланы также миноносцы «Сильный» и «Решительный». Они выпустили три мины и, хотя немного поздно, но взорвали два парохода. Все четыре шли прямо в проход. Тогда «Сильный» (случайно) дал один свисток (один свисток по правилам мореплавания означает — поворачиваю вправо). Пароходы, приняв этот свисток за свисток своего миноносца или парохода, желающего точнее направить на проход, повторили свисток и все повернули вправо, отчего и выскочили на Золотую гору. Один лишь не послушался и пошел прямо, но, проскочив мимо прохода, ударился об прежний сгоревший брандер у «Ретвизана» и затонул. Япошки, думая, что маневр им удался, начали кричать «Банзай» и спасаться на шлюпках. От нас были высланы стрелки под Золотую гору, ловить выскочивших на берег. Я думаю, что ни одна шлюпка не удрала. Вскоре рассвело, и увидели все четыре брандера лежащими на камнях и у двух огромные пробоины от взрыва мин, много больше, чем на «Палладе». У одного оторван нос. Эти пароходы, если бы не выбросились, все равно не дошли бы до прохода. С рассветом на горизонте увидели 17 миноносцев — семь больших и 10 номерных — значит, из их 17 больших осталось только семь, а 10 утоплено, для видимости же они прислали 10 номерных. Это утешительно. Может быть, некоторые выбыли только временно, но штук восемь, наверное, утоплено{94}. На пароходах стояли пулеметы и старые пушки, из которых они стреляли по миноносцам и в город. В квартире Скорупо найдено 12 снарядов из крупнокалиберного (1-дм) пулемета, в городе тоже есть такие, но никого раненых нет. «Сильный», обстреливаемый с одной стороны нашими батареями и брандерами — с другой, имел бой с четырьмя небольшими миноносцами{95}, у него осколком перебило паропроводную трубу, паром обожгло многих, командир{96} ранен в руку. Будучи ослеплен прожекторами и стрельбой, не зная куда деться, миноносец также выбросился под Золотой горой, откуда его утром с приливом легко сняли. На рассвете увидели, что один японский миноносец тонет. Дальнейшей судьбы его я не знаю, но говорят, что он затонул. Затем [38] на горизонте показалась эскадра из пяти броненосцев и двух крейсеров, но, как только вышли наши корабли, они моментально со всеми миноносцами удрали{97}.

«Властный» сегодня окончил починку и пошел в море на пробу. Петино ухо прошло, а Георгия ему еще не дали. Команды у них 50–60 человек, но почему не всем дали Георгия, не знаю.

(Записка.) При холодных котлах «Севастополь» должен разводить пары 12 часов, но может в два часа. Если же поддерживать теплую воду (на что тратится около четырех тонн угля в сутки), то достаточно 40 минут, что и доказал адмирал Макаров.

Наши снаряды начинены дымным порохом (чугунные), бездымным (12-дм и мелкие) и пироксилином (10-дм, 8-дм и 6-дм). Японские снаряды начинены дымным порохом, мелинитом, а возможно, что есть и кордитные. Для производства выстрела у нас бездымный порох, а у японцев кордит. Мелинит у нас не употребляется — ограничились опытами. 26 февраля летали все бронебойные, но, кажется, было и несколько фугасных. 47-мм пушки из кают-компании («Севастополь») на мостик поставить мне еще не удалось, так как не дают тумб, но 37-мм пушки оттуда перенес на балкон, на самодельные тумбы. Вообще 37-мм и 47-мм пушки оказались бесполезными, но постановка их в кают-компании на высоте трех футов от воды — даже вредной и опасной.

16 марта. Вот и 16-е число, а япошек нет. Вчера я был на японском пароходе, и там на одном из них крупными буквами написано по-русски: «16 марта японец пришлет весь свой добровольный флот в Артур на пользу русским» и «17 марта Артур будет уничтожен», но, судя по свежести краски, думаю, что это сделал какой-нибудь дурак уже в Артуре, так как [39] публики в Артуре была масса, и все «хунхузили» что могли: посуду, медяшку, патроны и т. п. Мы сняли пулемет и патроны и потом передали и установили его на «Страшном». Говорят, что на одном брандере найдено письмо к русским морякам капитан-лейтенанта Хиросе, где он извещает, что он уже второй раз в Артуре и если еще не заградил прохода, то придет еще третий раз. Хиросе плавал на «Азове» и «Нахимове». Третий раз прийти ему не удалось, так как он был убит на одном из вторых брандеров.

До нас доходят какие-то тревожные слухи с Ялу.

17 марта. (Письмо.) Какое несчастье случилось у нас, наш командир Чернышев поругался письменно с Макаровым, то есть на бумажку из штаба ответил «не совсем деликатно», и за это Макаров списал его в Россию, а вместо него нам дали Эссена, командира «Новика». Тяжелое впечатление произвело это на нас всех. Ты знаешь, как мы все его любили и как нам хорошо жилось. Сейчас только что кончился прощальный завтрак, и у всех нас осталось тяжелое и обидное чувство. Вышло это так: когда мы после столкновения только что вошли в бассейн (13 марта), ему принесли какой-то глупый запрос о сигналах с требованием «немедленно» ответить. Понятно, что после только что произошедшего он был нервен и собственноручно что-то ответил{98}.

(Письмо.) Сегодня весь вечер просидел в каюте у старшего офицера{99} и разбирал японскую надпись. Переводчиков у нас нет, и приходится разбирать по словарю. Когда мы осматривали брандеры, то главное внимание обратили на японские письмена. Вся бродившая по пароходу публика искала ценных вещей, нам же удалось найти целую кипу телеграмм и, кроме того, какую-то деревянную доску такого вида с веревкой (на шею), на которой мелом было написано что-то по-японски. По-видимому, это доска сигнальщика, записывавшего на ней семафорный сигнал. Вот эту-то надпись мы и старались разобрать, и представь себе нашу радость, когда, после трех часов работы, мы прочли следующее: <Микаса> <приткнуться или прислониться к чему-нибудь> <исправлять сломанное> <немедленно> <день и ночь, утро и вечер> <Уруя>. Это, очевидно, семафор, записанный сигнальщиком на доске, и означает он, что «"Микаса приткнулся к мели, исправить повреждения, немедленно приступить к работе, работать день и ночь — адмирал Уруя». Больше всего нас заинтересовало, что когда мы их значки перевели на звуки, то первое слово было «Ми-ка-са», а последнее «У-ру-я». Тогда мы взялись [40] за диксионер <словарь> и разобрали все. На другой стороне есть тоже какая-то надпись, но она немного потерта и видны следы русских резиновых калош — по ней ходили любопытные. Мы все же разобрали следующее: <(не помню)-мару (название того парохода, на котором найдена доска)> <осмотреть> (середина стерта калошей) <опросить> <охрана или стража, стоящая у преграды или бона> <стреляйте или идите>. Не правда ли, это презабавная дощечка? Завтра утром надо будет дать знать на «Петропавловск». Постараемся перевести и телеграммы... Под дном одного брандера, как уверяет водолаз, найдено около 50 пудов пироксилина с проводниками и часовым механизмом (проводники уже обрезаны). Что-то нового затевают япошки, и когда они придут. Не жди великих радостей — дождешься всяких гадостей.

18 марта. Сегодня получил письмо от мичмана Тягина с «Сивуча»{100}. Он хотя и весел, но все же рисует себе мрачные картины своего будущего. Числа 21-го у них в Инкоу разойдется лед, и тогда ожидают прибытия япошек. У нас здесь тихо, ни о каких япошках не слыхать, они, вероятно, грузятся углем. «Пересвет» устраивает обед и пригласил всех старых соплавателей — посмотрим, сколько нас соберется. Балтийская эскадра придет сюда в середине июля, в мае она выйдет из Кронштадта и никуда заходить не будет. Мы покупаем четыре крейсера{101}.

19 марта. (Письмо.) К одному из моих писем, кажется от 9-го или 10-го, могу прибавить некоторые подробности бомбардировки 9 марта. Японцы, очевидно, знали, что у нас поставлено минное заграждение, а потому к маяку подходили очень осторожно, и «Фудзи» и «Ясима», благополучно добравшись до удобных для стрельбы мест, стали на якорь и начали стрелять. Но то, что они стояли на якоре, дало и нам возможность тоже точно определить их место и начать стрельбу. Стреляли «Победа» и «Ретвизан», «Пересвету» же мешал «Гиляк». Первый снаряд упал на два кабельтовых дальше «Фудзи» (или «Ясимы»), второй — на два ближе, третий — на кабельтовый дальше, четвертый — на кабельтовый ближе, и наконец, начиная с пятого снаряда, они начали ложиться хорошо, и весьма вероятно, что осыпали броненосец осколками. Один снаряд упал в двух саженях впереди носа, отчего тот дал задний ход. «Ясима» же (или «Фудзи») зашел в Голубиную бухту, и в него был пущен только один снаряд, но зато этот один только и попал. Всего было выпущено 29 снарядов с расстояния 81 кабельтового по двум кораблям. Из этих снарядов один попал в самый корабль, а другой в двух саженях впереди носа, и много — очень близко. Это такая редкостно меткая стрельба, что ее полезно записать в историю. Японцы окончательно обалдели и пустились удирать. Вместо того чтобы крепости защищать флот — флот защищает крепость, — это тоже редкость. Японцы [41] также, наверное, знали, что у нас поставили 6-дм батарею под Ляотешаном, потому что обстреливали гору 6-дм сегментными снарядами, думая попасть наудачу, но не попали. Знали они также, что там же на маяке имеется наблюдательный пункт, и поэтому стреляли 6-дм фугасными снарядами. Наши наблюдатели (мичманы Флейшер и Келлер) моментально перебрались с маяка в заготовленную на этот случай яму и перенесли туда телефон, и, только что они это сделали, маяк был разрушен снарядами. Нашей 6-дм батарее (взятой с «Ретвизана») под Ляотешаном было приказано молчать, дабы не обнаружить своего места, — она должна была начать стрельбу лишь в том случае, если бы японцы взорвались на заграждении. Вот как все было хорошо и правильно обдумано.

Вчера прибыл наместник из Мукдена и привез с собой приказ о наградах за бой 27 января. Наград дано очень мало, по две, по три на корабль, и сильно понижены в степенях против представлений командиров. Ведь это же был не бой, а лишь бомбардировка крепости, и флот тут ни при чем. Наш командир Чернышев ничего не получил, мне дали Анну 3-й степени с мечами и бантом. Командиры: Эссен, Вирен и флаг-капитан Эбергард — получили золотое оружие. Кто-то получил мечи к Владимиру. У нас еще Зражевский получил Станислава 2-й степени и Петров — Станислава 3-й степени{102}.

Из Лондона сообщили, что японцы готовят 28 пароходов, из них шесть уже снаряжены. На одном брандере нашли убитого японского офицера (вероятно, капитан-лейтенант Хиросе), его похоронили с воинскими почестями, покрыв японским военным флагом. Его кортик великий князь Борис Владимирович взял себе на память.

Так как последняя атака брандеров была близка к удачной, то, боясь повторения ее, кроме сухопутного минного заграждения (кстати, до сих пор еще не действовавшего), на рейде построили массу баррикад. Сперва затопили пароходы «Харбин» и «Хайлар», но так как они были пустые и легли не совсем удачно, то «Шилку» и «Эдуард Бари» топили наполнив их предварительно камнями{103}. В промежутках затопили китайские джонки, а между «Хайларом» и «Шилкой» протянули бон. На случай заграждения главного прохода оставили еще два боковых узких. Китайцы говорят, что неприятель закупил массу керосина и хочет в прилив разлить и поджечь его у входа, чтобы приливом его пригнало в гавань. Это вроде синицы, хотевшей поджечь море. Вещь еще не испытанная, а потому на всякий случай построили бон с железными листами, долженствовавшими задержать керосин, идущий по поверхности. В проходе за поперечным брандером поставили «Гиляка», а несколько сзади — «Отважного». [42]

Китайцы говорят, что один брандер грузит 2000 пудов пироксилина. Если такая штука взорвется около Артура, то, пожалуй, даже от Дальнего не останется камня на камне. Весь пироксилин в минном городке, на судах и в крепости детонирует и зажжет порох. Не думаю, что даже у японцев найдутся охотники идти на таком брандере, а способ верный.

20 марта. Наш новый командир Эссен желает все переделать по-своему. У него есть хорошая черта, что он желает все знать сам. Целый день таскает он меня по кораблю, и я ему все указываю и рассказываю, а на время отдыха и на вечер задает работы: вычислить, подсчитать, составить и т. п. Я ничего против этого не имею и с удовольствием занимаюсь делом. Это, впрочем, не надолго, потому что все, что ему надо, у меня давно подсчитано и вычислено, только приходится рыться в бумагах и чертежах, чтобы доказать ему правоту своих слов. Вероятно, скоро начнет верить мне на слово, и тогда будет легче.

22 марта. (Письмо.) Сегодня командир хотел меня загонять и начал таскать по башням и погребам, но я решил сам загонять его и стал таскать его во все дыры, так что он наконец уморился. После осмотра он благодарил меня, а потом через старшего офицера прислал еще несколько комплиментов вроде того, что видит, что я хорошо знаком со своим делом, моя часть в полной исправности, видна чистота и аккуратность.

Стоим у стенки. Сегодня организовал стрельбу дробинками из больших пушек, сами комендоры нарисовали на щите «Сикисиму» и теперь с удовольствием расстреливают ее. Начинаем снимать подвешенные цепи, защищавшие батарею, и заменять их броней толщиной четыре дюйма наверху и пять дюймов брони + 4 фута угля — внизу; все сделано нами из полудюймовых листов — вполне достаточно для удержания поганых японских снарядов. С сегодняшнего дня каждую ночь до 28-го ждем японских брандеров, потому что луна восходит поздно, а кроме того, имеем некоторые сведения — все организовано для их встречи. У нас летают воздушные змеи с беспроволочным телеграфом, что увеличивает район действия телеграфа{104}.

24 марта. Приехала масса русских мастеровых Балтийского и Адмиралтейского заводов, и они энергично принялись за работу. «Паллада» будет готова 21-го. «Ретвизан» и «Цесаревич» с кессонами перешли в Восточный бассейн и стоят против мастерских, вероятно через полтора месяца будут готовы. Миноносцы почти все исправны.

Новый капитан задал всем мичманам работу — ознакомиться с водонепроницаемостью и трюмной системой корабля, найти недостатки, исправить их и т. п., причем каждому дал по отсеку. Все с удовольствием принялись за работу, кроме Бухэ и Петрова, которые страшно недовольны тем, что им придется пачкаться.

Со страшным нетерпением ждем мы 26–28 марта, или, если они постесняются нашей Пасхой, что едва ли, то 30-го или 31-го. Месяца через полтора-два, когда починятся наши корабли, мы всей эскадрой с Макаровым двинемся к Владивостоку на соединение с крейсерами (исправлять сделанную ошибку), не ища встречи с неприятелем, но и не избегая ее. Соединившись же, мы смело двинемся на них.

26 марта. Вчера вечером в 10 часов вдруг раздался звук выстрела или взрыва. Мы думали, что началась атака, но скоро нам сообщили, что это был взрыв мины у Ляотешана, неизвестно только, отчего он произошел; думают, что это наскочил на мину какой-нибудь япошка, и даже полагают, что это был брандер с пироксилином, оттого что взрыв был такой [43] сильный, что из Дальнего спрашивали по телефону, что это за взрыв был у нас в Артуре. Ну, туда им и дорога.

Днем сигнал: «Броненосцы и крейсера приготовиться сняться с якоря», но никуда не пошли.

По слухам, японцы готовят грандиозный десант в Артур. Так как теперь уже началась весна и с ней — южные ветра, то, очевидно, они постараются высадиться на северном берегу — Ляотешан уже не годится, потому что с моря идет крупная зыбь. Они могут высадиться в Инчензы, но там флот им помешает. В городе ходят слухи, что вчера в Инчензы была высадка: шесть джонок подошли к берегу, в них начали стрелять, они отвечали ружейным огнем; потом пять удалилось, а шестая пристала к берегу. О дальнейшем ничего не известно, но я думаю, что это чепуха.

Мы ждем, что на Пасху к полночи японцы пришлют нам красное яичко — бомбочку, но и мы им приготовили подарочки. Возможно, что они придут 28-го вечером, рассчитывая, что будут пьяные и бдительность будет уменьшена, но и тут нарвутся. В общем, настроение хорошее и с нетерпением ждем событий.

27 марта. Японцы как будто воды в рот набрали — ни гу-гу. Мы ждем их сегодня ночью к 12 часам. Чтобы они не застали нас во время заутрени, приказано заутреню служить в 10 часов вечера. На ночь наш паровой катер идет в цепь. Мы вооружили его: две 37-мм пушки, один пулемет и один минный аппарат, и масса охотников офицеров и матросов, ожидаем брандеров — будто на пикник собрались. Макаров проведет ночь на Золотой горе.

Один час ночи. Япошки еще не показывались, ждем их с минуты на минуту.

28 марта. Японцев ночью не было. Китайцы наметили японцам следующую программу действий. В ночь с 29-го на 30-е придут заградители, и если завалить проход им не удастся, то они начнут бомбардировку, чтобы вызвать нас в море. Нам навстречу выйдут брандеры с пироксилином и, подойдя, взорвутся. От этого взрыва мы должны пострадать, и тогда эскадра бросится добивать нас, а тем временем транспортный флот, обогнув Квантун, высадит десант на северном берегу. Далее два дня, 30-го и 31-го, они будут производить отчаянную бомбардировку Артура, после чего возьмут его с суши.

Чтобы затруднить ориентировку прохода брандерам, перенесли все прожектора на берегу.

В Восточном бассейне адмирал Макаров обратил внимание на старый, еще китайский, док для миноносцев. Его откачали, он почти исправен, но короток для новых миноносцев. Начали удлинять его.

«Паллада» почти готова, если понадобится — ее хоть сейчас выпустят из дока, а так выпустят 5 апреля. На «Цесаревиче» кессон хорошо держится, и работы идут успешно. «Ретвизан» стоит еще с пластырем, воду откачали, работа идет пока внутри, новый кессон уже готов, и завтра его заведут на место поверх пластыря, после чего пластырь снимут.

Раздавали царские подарки. Матросам — полфунта чаю или сахару, мыла, табаку, образок и т. п. Я получил кожаный портсигар с буквами «М. Ф.»{105} и короной и четверть фунта табаку.

29 марта. В 7 часов утра совершенно неожиданно был разбужен вызовом всех наверх с якоря сниматься. Японцы еще не показывались, зачем и куда идем — не знаю, но верим в Макарова и идем смело{106}. Проходя по рейду, наглядно убедились, что никакому брандеру не подойти к проходу. Сегодня при выходе мы опять чуть не столкнулись с «Пересветом». Виноват был князь{107}. Нам пришлось дать задний ход, перлини и буксиры [44] лопнули, отливным течением потащило нос влево, корма стала нажимать на пристань — едва не было несчастья. Князю должно влететь от Макарова — нельзя быть таким путаником. Эссен, боясь «Пересвета», просил разрешения встать последним в строю, что ему и разрешили. Быть карамболю между «Пересветом» и «Полтавой».

11 часов дня. Курс Ost. Артур скрывается за кормой. 3 часа дня — были эволюции. «Пересвет» чуть не таранил «Победу», повернув не туда куда следует. Оба дали задний ход и благополучно разошлись. В 5 часов вечера вошли в гавань. Адмирал Макаров недоволен эволюциями, особенно «Пересветом».

30 марта. Адмирал Того играет в благородного и первые три дня Пасхи нас не трогал — ждем сегодня. Японцы недалеко, так как беспроволочный телеграф начинает принимать что-то не ясное еще. Ну и нарвутся же они сегодня со своими брандерами, жаль будет, если шпионы донесли. Мы с нетерпением ждем результатов.

Подполковник Меллер, мастер Обуховского завода, по предложению генерала Белого осмотрел 10-дм пушки Электрического утеса. По чертежу и таблицам стрельбы они должны стрелять на 7000 сажен при 20° угла возвышения, а на самом деле давали только 14°, что соответствовало дальности 5000 сажен, или 10 верст (59, 5 кабельтовых). Оказалось, что дальнейшему опусканию казенной части препятствует буфер, служащий для открывания замка. Подполковник Меллер снял этот буфер с тела орудия и поставил его на станине, чем дал возможность пушке стрелять при полном угле возвышения. Затем оказалось, что батарея эта не может иметь кругового обстрела благодаря [45] тому, что бетонные стенки ее поставлены слишком близко к основанию. Меллер отрезал часть площадок, чем дал возможность пушкам иметь круговой обстрел.

На японском брандере найдена дощечка со следующей надписью по-русски: «Господа русские моряки, запомните мое имя, я капитан-лейтенант Хиросе и прихожу к вам в Артур во второй раз». Однако в третий раз прийти ему не удалось, так как в донесении адмирала Того он значится убитым.

31 марта. (Письмо, 3 часа дня.) Прямо не знаю, как описать весь этот ужас. Хотя это и секрет, но в конце концов этого не скроешь, а потому пишу откровенно. В 7 часов утра меня разбудили с известием, что был сигнал: «Крейсерам идти в помощь «Баяну», эскадре выйти в море» и что ночью была стрельба. Все началось по-хорошему, все вышли в море, и только нам, «Севастополю», не повезло — дул сильный Nord баллов 5, и несчастных 7 буксиров не могли сдвинуть нас с места. Мы злились страшно, потому что нам все время сигналили «скорее», и наконец с Золотой горы передали, что эскадра вступила в бой. Наше положение ужасное: «Пересвет» застрял в Западном бассейне, а «Севастополь» в Восточном. Наконец через час «Пересвету» удалось выйти, тогда его буксиры подошли к нам и потащили нас. У нас как камень с души свалился, когда мы наконец высунули нос в ворота, пробили боевую тревогу, и все бинокли направились на рейд, чтобы скорее ознакомиться с ходом военных действий, но тут нас как обухом по голове ударило — проходит вдоль борта миноносец и оттуда кричат: «"Петропавловск» погиб окончательно». Нельзя представить себе этот ужас, который охватил нас, когда мы, выходя с неравными силами в бой против много сильнейшего противника («Ниссин» и «Касуга» были тут же), узнаем, что флагманского корабля и адмирала Макарова не существует. Высунулись мы из-за Золотой горы и действительно видим, что впереди «Полтавы», на том месте, где должен бы быть «Петропавловск», — огромный столб желтого дыма и пара, а на воде ничего нет. Японцы хотя и были, но далеко на горизонте, и их почти не было видно. Подошли миноносцы и начали спасать людей — не знаю, много ли им удалось спасти, но главная мысль у всех была — спасен ли Макаров и не взовьется ли где на миноносце его флаг. Так мы и не дождались адмиральского флага, и вскоре на «Пересвете» взвился сигнал «следовать за мной» — это за князинькой. Дураки япошки, в этот момент им надо было вступить в бой, мы были в полном беспорядке. Мы долго не могли понять причины взрыва; на свою мину «Петропавловск» наткнуться не мог — мы были слишком далеко в море, но вскоре сами японцы объяснили нам в чем дело: не успели мы еще выстроиться в колонну за «Пересветом», как с «Победы» началась отчаянная пальба по воде у самого борта, затем взрыв, и «Победа» стала быстро крениться на правый борт. Тут все мы увидели подводную лодку, потом другую, третью, одна прошла не больше как в полукабельтове от нас, и я думаю, что мы ее потопили, потому что на таком близком расстоянии снаряды не дают рикошета, а ее достаточно чуть тронуть, чтобы утопить. Мы стреляли фугасными снарядами, и когда я приказал левому борту открыть огонь по темному пятну в воде, то в эту точку сразу попало более десятка снарядов, а затем вода так закипела в этом месте, что пришлось остановить стрельбу. Началась отчаянная пальба со всех судов из всех пушек, всюду стали видеть подводные лодки, и достаточно было кому-нибудь протянуть руку, чтобы в указанном направлении [46] полетела бы целая масса снарядов. Нервное возбуждение было громадное, как всегда в борьбе с неведомым и невидимым врагом, присутствие которого, однако, было так ясно. Стреляли почти что друг в друга, но, кажется, благополучно, никого своих не подстрелили. С «Пересвета» был сигнал: «"Победе» идти в гавань», и вся эскадра повернула назад. «Победа» благополучно прошла в Восточный бассейн, встала на место «Петропавловска». Князь поднял на ней свой флаг, нас всех поставили в Западном бассейне, и было приказано приготовиться к бою — перекидная стрельба. Но японцы любят только подлые способы нападения, открытого же артиллерийского боя они не уважают, и вскоре мы увидели сигнал: «Неприятель удаляется на Ost». Доктор Николаевский поехал на «Монголию» (Красного Креста) и оттуда прислал нам записку: «Великий князь Кирилл Владимирович спасен и не ранен, командир Яковлев спасен, тяжело ранен, еще спасен мичман Яковлев и человек 30 нижних чинов». Об остальных ничего не известно пока, а их было 720 матросов и 50 офицеров, но это Бог с ними, лишь бы спасен был Макаров{108}. Какой ужас, мы еще не можем опомниться: годных к бою осталось только три калеки («Пересвет» со свернутым тараном и протараненные «Севастополь» и «Полтава»), и без начальника. Теперь японцы высадятся на Квантуне и осадят Артур. Но это ничего, мы-то выдержим, да и сухопутные не сдадут. Миноносцы наши еще действуют, эскадра же выходить больше не может — ее песня спета. На «Севастополе» у меня оторвало при выстреле дуло у одной 47-мм пушки.

(Письмо, 9 часов вечера.) О погибших нет никаких известий. В команде ходит слух, что адмирал Макаров еще жив, что его нашли, — не знаю. На «Всаднике» висит найденное в море вице-адмиральское пальто Макарова. Кнорринга нашли мертвым.

Сегодня ночью еще погиб миноносец «Страшный», которого под градом снарядов спасал «Баян». Он сражался с четырьмя броненосными крейсерами, в то время как гребной катер подбирал плавающих. Спасти ему удалось только четырех человек. На «Страшном» погибли капитан 2-го ранга Юрасовский, лейтенант Малеев и инженер-механик Дмитриев. Про Малеева матросы рассказывают чудеса храбрости. Его видели окровавленного, барахтающегося в воде, но спасти его не удалось{109}.

Впоследствии мы узнали, что никаких подводных лодок в этот день на артурском рейде не было, но, в то же время, все здесь описанное вполне соответствует тому, что мы испытывали и видели. Перед этим случаем, в начале марта, было получено в Артуре известие, что Япония купила в Америке десять подводных лодок [47] {110}. Надо сознаться, что этим слухом нас порядочно напугали, так как не было ничего невероятного, чтобы они действительно купили десяток таких лодок, а между тем, почти не зная свойств подводной лодки и лишь зная ее главные преимущества, мы не знали, каким оружием бороться нам с лодками. После этого известия вышел приказ адмирала Макарова об некоторых свойствах подводной лодки, было приказано объяснить нижним чинам, особенно комендорам, о том, как обнаружить подводную лодку, и по эскадре разосланы рисунки вида движущихся подводных лодок разных типов по поверхности, в полупогруженном виде и совершенно погруженных в воду, когда виден один лишь перископ{111}. Вскоре после этого приказа с разных батарей стали получаться донесения: «Вижу подводную лодку, направляющуюся ко входу». Сейчас же заводились бревенчатые и сетевые боны, корабли опускали сети заграждения, пушки заряжались, все томительно смотрели в воду, боясь появления лодки в Восточном или Западном бассейне. К проходу посылались паровые и гребные шлюпки. Затем вышел второй приказ адмирала Макарова о том, что если лодка подойдет к проходу, то ее лучше не топить, а забрать живьем, для чего предполагалось, уцепившись с катера концом троса за перископ, обмотать его объектив ветошью (завязать глаза), затем буксировать ее к берегу, а буде лодка окажется сильнее катера — постараться намотать ей на винты бухту троса. Все это все больше и больше наводило на мысль о возможности встречи подводной лодки. Поэтому когда на глазах у всех от совершенно невидимой причины взорвался «Петропавловск», то первое, что мелькнуло у всех в голове — это подводная лодка. Взрыв «Петропавловска» произвел, конечно, некоторую сумятицу в эскадре, корабли давали передние и задние ходы, а так как глубина здесь была не очень большая, то весьма возможно, что возмущением воды винтами мы поднимали грунт, что образовывало темные бесформенные пятна в прозрачной морской воде. Эти пятна принимались нами за подводные лодки, и по ним начиналась стрельба. Далее мы старались обнаружить присутствие лодок по перископам, и, конечно, никакого сомнения в присутствии лодок у нас не могло остаться, когда на поверхности моря мы увидели медные блестящие трубы, фута полтора-два высотой и 3 дюйма в диаметре. Впоследствии, когда мы узнали, что «Петропавловск» и «Победа» взорваны минами заграждения и что никаких подводных лодок на рейде на было, то, разбираясь в фактах, мы поняли, что это за трубы торчали из воды: это были стреляные гильзы от 6-дм, 75-мм и 47-мм патронов, которые, чтобы не загромождать палуб, во время боя полагается выкидывать за борт, а гильзы эти, имея почти герметическое тяжелое дно (поддон), остаются долго плавать на поверхности в виде труб, похожих на перископы. Но все это можно было понять только потом, а тогда мы все были глубоко убеждены, что имеем дело с подводными лодками.

В том, что «Победа» взорвана миной заграждения, а не Уайтхеда (с подводной лодки), мы скоро убедились, когда, подведя кессон, стали освобождать пробоину от осколков, нашли осколок шаровой мины, выкрашенной в серую краску.

Отчего же погиб так быстро (в 2 минуты) «Петропавловск», тогда как другие суда, получившие минные пробоины, все успевали дойти до гавани?

Сперва мы решили, что он погиб оттого, что был более старой постройки, чем прочие поврежденные суда, и стали опасаться за участь «Полтавы» и «Севастополя», но потом из всех свидетельских показаний [48] выяснилось, что на «Петропавловске» было три взрыва: первый — слабый, вероятно от японской мины, второй, страшно сильный, под мостиком, которым броненосец почти разломало надвое, полетела в воздух масса обломков, и, наконец, третий, не такой резкий, после чего пошел густой бурый дым и через две минуты «Петропавловска» не стало. Тут стало очевидным, что, кроме японской мины, был взрыв от детонации мин заграждения, лежавших в минном погребе: на всех броненосцах их хранилось порядочное количество; а затем был взрыв носовой крюйт-камеры, горел бездымный порох, давая клубы бурого дыма.

Как видно из моих писем, с 26 марта мы ждали японцев: 26-го ночью — взрыв у Ляотешана, днем — собирались куда-то уходить; ждем японцев на Пасху ночью 27-го. Макаров провел ночь на Золотой горе, заутреня в 10 часов вечера. 28 марта — китайцы назначают брандеры 29-го, а на 30-е и 31-е — бомбардировку и десант. 29 марта — выход эскадры в море. 30 марта беспроволочный телеграф начинает нащупывать неприятеля{112}. Ночь с 30-го на 31-е адмирал Макаров усиленно ждет японских брандеров, на ночь были высланы в море три миноносца, потом еще один{113}. Адмирал Макаров на ночь перенес свой флаг на «Диану», стоящую в проходе. Все эти дни адмирал страшно много работал, а по ночам не спал, ожидая брандеров. В эту ночь, однако, силы, видимо, стали ему изменять, его умоляли поберечь себя и лечь отдохнуть хоть на несколько часов, но он не пожелал, но вскоре, одетый, сидя, начал дремать. Его не хотели беспокоить, но в это время на рейде появилось что-то подозрительное: какой-то миноносец показался вдали в луче прожектора, но никуда не двигался. Доложили адмиралу, но тот ответил, что это, вероятно, один из наших, и снова задремал. Вскоре около первого миноносца обнаружили второй, о чем также доложили адмиралу, но тот, ответив: «Знаю, это наши», — на том успокоился. Миноносцы, постояв еще не особенно долго на этом месте, вскоре удалились, и о них совершенно забыли. Вспомнили о них только тогда, когда разбирали причины взрывов наших судов, и тогда только поняли, что миноносцы были не наши и что они ставили мины, почему так долго и стояли на одном месте{114}.

1 апреля, на другой день после боя с подводными лодками, мы вновь были встревожены известием с Золотой горы, что на горизонте на одном месте с утра плавает какой-то продолговатый темный предмет, похожий на лодку, и теперь (с приливом) начинает приближаться. Сейчас же завели все боны, опустили сети заграждения, пробили атаку, в море послали два миноносца, а к проходу целую экспедицию гребных и паровых шлюпок. С Золотой горы: «Предмет, виденный в море, — подводная лодка». «Миноносцы подошли к лодке и берут ее на буксир». «Миноносцы ведут лодку в гавань». Торжество было громадное, но каково было наше разочарование, когда в предполагаемой лодке мы узнали перевернутый килем кверху баркас с «Петропавловска»{115}!

Вечером пришел из Мукдена поезд с наместником. Наместник остался ночевать в поезде, приказав приготовить себе флагманским кораблем броненосец «Севастополь». Нас ночью перевели в Восточный бассейн на место «Петропавловска», и началась чистка и мытье. Штаб наместника оказался так велик, что в кают-компании пришлось построить клетки для офицеров судового состава, командир уступил свою каюту флаг-капитану, старший офицер уступил свою каюту двум штаб-офицерам, переборка был полная. [49]

2 апреля (записка). Бомбардировка Артура, флот отвечает перекидным огнем, один снаряд удачно попадает с «Пересвета» в «Фудзи».

Утром на горизонте появился весь японский флот. Сигнал с «Победы»: «Приготовиться принять бой на якоре», «Команде быть в 1-м сроке, офицерам в виц-мундирах для встречи наместника». Начали переодеваться и заряжать пушки. Неприятель начал стрельбу из-за Ляотешана. Суда, стоящие в Западном бассейне, стали отвечать{116}. Для экономии снарядов приказано стрелять чугунными снарядами. Прибыл наместник на «Севастополь» и проследовал прямо в боевую рубку. «Севастополю» приказано стрелять. После первого выстрела с «Отважного» передали, что снаряд разорвался над ними и осколки попали в воду. Приказано повторить выстрел, но тут случилось что-то, чего никак нельзя было ожидать: из компрессора 12-дм пушки вылетел контра-шток и упал недалеко от борта в воду; жидкость из компрессора через образовавшееся отверстие вылилась, и пушка, при откате ничем уже не сдерживаемая (угол возвышения 15°), изо всей силы ударила в заднее связное кольцо, вследствие чего лопнула одна параллель рамы (причем около 1/3 сломанной поверхности оказалась раковиной). От удара свалился вниз кувшин воздушного накатника, оборвав поддерживавшие его трубы, и, кроме того, произошла масса крупных и мелких поломок и погнутий. Пушка была выведена из строя, починить ее в Артуре не представлялось возможным. Была собрана комиссия, чтобы выяснить причины поломки для предотвращения повторения случившегося у оставшихся семи 12-дм пушек того же типа. По подсчетам подполковника Меллера, оказалось, что сумма крепости шести болтов, держащих контра-шток, превышает давление, образующееся внутри компрессора, не больше как на 10%, поэтому если один из этих болтов почему-либо отдался (не имеет контргайки), то давление, образующееся внутри компрессора при выстреле, будучи распределено уже не на шесть, а только на пять болтов, превысит сумму их совместной крепости на 24%, следствием чего и должен получиться обрыв этих болтов, а далее должно произойти то, что было на «Севастополе». Поэтому комиссия решила на прочих пушках дополнить количество болтов до 12, а пока работа эта не закончена, артиллерийским офицерам после каждой стрельбы лично убеждаться в надежном состоянии болтов. При осмотре других пушек выяснилось, что как на «Полтаве», так и на «Севастополе» оказалось у каждой пушки по 1, 2 и по 3 болта отдавшиеся на 1/2–3/4 оборота, а отдайся они больше, и повторился бы случай с «Севастополем».

Штаб наместника оказался очень велик, кроме морских офицеров была масса сухопутных с их конными ординарцами. Поэтому около «Севастополя» образовалась целая конюшня. Наместник всегда ходит в сюртуке, поэтому вся эскадра к [50] подъему и спуску флага переодевается в сюртуки — этого даже в мирное время никогда не делается.

Со времени гибели «Петропавловска» началась чисто минная война; у нас решено, что мы имеем право ставить мины, как это сделали японцы, далее трех миль от берега, но все же решено дальше 10 миль не ставить. Японцам же, видимо, случай с «Петропавловском» очень понравился, и они стали почти каждую ночь посылать свои миноносцы на артурский рейд для постановки мин заграждения. Вскоре по ночам стал появляться какой-то пароход, по-видимому тоже приспособленный для постановки мин заграждения. Мы стали приспосабливаться к вылавливанию их мин. Для того чтобы с большей безопасностью обращаться с неприятельскими минами, надо было знать их устройство. Еще при жизни адмирала Макарова была однажды найдена выброшенная на берег приливом японская мина. По-видимому, это был первый неудачный опыт, и мина всплыла. На берегу наши минные офицеры разобрали ее, и в приказе адмирала Макарова появилось ее описание. Мины эти устроены таким образом, что если наклонить ее, то замыкается ток в цепи и происходит взрыв; для того же чтобы безопасно можно было обращаться с ней при постановке, в цепь введен выключатель, снабженный часовым механизмом, который по прошествии 30 минут после постановки мины делает ее опасной. Будь такой выключатель у наших мин, «Енисей» бы не погиб 29 января. После долгих рассуждений об наиболее удобном способе вылавливания мин решено уничтожать их самым простым и наименее опасным для себя способом, а именно: затраленную мину дернуть хорошенько тралом, от чего она должна взорваться. Тут выяснилось неудобство наших тралов. (Трал — конец стального троса сажен в 50–80 длиной, снабженный грузами и крючками, подвешенный на коротких, сажени в три, кончиках, привязанных к анкерку <бочонку>. Этот трал буксируется двумя паровыми шлюпками или миноносцами, и таким образом все находящееся в пространстве между катерами должно запутаться в трале.) Когда задетая тралом мина взрывалась, то трал, бочонки и грузы разлетались вдребезги, что вызывало большой расход материалов и задерживало работы. Пришлось организовать особую партию для такелажных работ, литейная отливала грузы, кузнецы ковали крючки, а столярная мастерская выделывала бочонки. Сперва для траления рейда стали назначать миноносцы. Но оказалось, что для миноносцев это очень вредно, так как машина не может давать такого малого хода, какого требует трал, а слишком малая циркуляция пара вредна для котлов. Все же миноносцы посылались тралить до тех пор, пока не случилось несколько взрывов под самими миноносцами. Тогда только решили, что это непроизводительная трата дорогостоящих и столь необходимых нам миноносцев. Решили тралить на паровых и минных катерах, но и тут оказалось, что катера не обладают достаточно сильной машиной, чтобы произвести взрыв мины, дернув ее тралом. Тогда пришла в голову идея применить стоящие без дела 12 пароходов землечерпательного каравана, получившие с того времени новое название — «тралящий караван». В то время как тралящий караван производил систематическое исследование рейда, минные катера продолжали до самого дня сдачи крепости помогать тралению по участкам. Но систематическое траление не могло принести существенных результатов, так как неприятель почти ежедневно подсыпал [51] новые мины, вследствие чего никогда нельзя было быть уверенным, что в известном районе нет ни одной мины. Тралить весь рейд на расстоянии 15 миль от берега признано было бесполезным, и тогда решено было протралить три выхода: один прямой по створу маяков, один к Дальнему и один к Ляотешану. Особенно трудно было поддерживать главный выход, так как там ежедневно насыпалось большое количество мин. Обставлять протраленное пространство вешками не представлялось возможным, так как можно было быть вполне уверенным, что на другое утро около каждой вешки будет найдено несколько десятков мин. Это значительно затрудняло работу. Работа по тралению рейда, кроме сложности и кропотливости, была, конечно, сопряжена и с опасностью жизни, так как, кроме гибели тралящего судна, в случае взрыва мины под его килем, даже при взрыве ее на трале, оба тралящих корабля осыпались целой массой осколков. Для того чтобы поощрить траление, адмиралом Витгефтом было приказано выдавать по 25 рублей за каждую мину нижним чинам каждого катера.

Что касается до постановки мин, то сперва для этого употреблялся минный транспорт «Амур», но так как его контуры и назначение были слишком хорошо известны и японцам, и китайцам-шпионам, то для той же цели был приспособлен буксирный пароход артиллерийского ведомства «Богатырь», на котором все приспособление для постановки мин было замаскировано парусиновой палаткой. Наши «черноморские» плотики (баркас, связанный с паровым катером) тоже оказывали свое содействие, но все это было несовершенно, особенно для ночной постановки. Тут сами японцы пришли к нам на помощь, указав способ постановки мин с миноносцев, самый быстрый и совершенный. Однажды, после того как ночью на рейде что-то колдовали два миноносца, утром на поверхности найдены плавающими 16 черных деревянных ящиков, связанных по двое, с какими-то лекальными вырезками, причем дно их густо смазано салом. Когда в один из этих ящиков уложили японскую мину, то оказалось, что каждый вырез имеет свое назначение, другой же, парный ящик, очевидно, предназначается для якоря. Когда же тралящий караван в этот же день взорвал на рейде минную банку, состоящую как раз из восьми мин, то сомнения никакого остаться не могло. Густо намазанное салом дно указывало на то, что мины в этих ящиках спускались в воду по деревянным салазкам. Дальнейших объяснений, конечно, никаких не потребовалось, и у нас тотчас же приступили к установке салазок на одном из миноносцев{117}. Деревянные ящики были признаны излишней роскошью, так как мины с якорями оказалось достаточно удобным спускать в воду прямо на салазках. Как только приспособление было закончено, миноносец ночью пошел на первую пробу и очень удачно поставил пять мин. Тогда такие же приспособления были сделаны еще на двух-трех миноносцах, и мы оказались обеспеченными минными заградителями.

Приступили к постройке кессона на «Победе». Там, кроме пробоины, оказалась длинная щель, вследствие чего кессон пришлось выстроить очень большой. Вследствие того что, когда на «Победе» был подведен кессон, «Цесаревич» и «Ретвизан» заканчивали свои исправления, решено для одновременной готовности зачинить «Победу» деревом{118}.

12 апреля я был переведен на «Пересвет».

17 апреля. Получились донесения, что в Бицзыво японцы начали производить высадку, там собрался целый флот транспортов [52] и вспомогательных судов, но так как берег в этой бухте очень мелок на громадное пространство и шлюпки подходить к берегу не могут, то японцы навели длиннейший мост в море, составленный из плотов (вероятно, те самые, что строились в Чифу и Вейхавейе). Высадке в Бицзыво безусловно могли бы помешать как сухопутными войсками, так и флотом, но, как в то время говорили в Артуре, что ни флот, ни армия не предпринимают ничего только потому, что от Куропаткина получено приказание нигде не мешать неприятелю высаживаться, так как чем их больше высадится на материке, тем больше мы их наберем в плен, пусть лезут как в мешок. На самом же деле как флот, так и сухопутные войска могли если не воспрепятствовать высадке, то, во всяком случае, сильно помешать и нанести им порядочный урон. Эскадра идти туда не могла, конечно, но миноносцы могли бы потопить несколько транспортов, а если бы туда были двинуты полки с артиллерией, то они могли бы порядочно смутить неприятеля. Несмотря на то, что японцы не встретили решительно никакого сопротивления при высадке, они действовали крайне осторожно и даже настолько не спешили, что к железной дороге подошли только 24 апреля, когда Артур и оказался отрезанным. С 17-го по 24-е, в течение восьми дней, они были в критическом положении, и мы решительно ничем не пожелали воспользоваться{119}.

В Артуре же в это время происходило следующее: генерал Кондратенко с начала войны носился по всему Артуру и его окрестностям и старался, где и насколько возможно, укрепить его. Каждый день приезжал он к нам на «Севастополь» к наместнику, но все же до 17-го мало верили возможности высадки, и единственное, что было сделано — что на всех подходах и вокруг фортов устроили искусственное заграждение в виде колючей изгороди и [53] волчьих ям с острыми кольями. Когда 17-го узнали, что японцы действительно начали высаживаться, тут начался полный аврал, все вцепились в генерала Кондратенко, рвали его во все стороны и слушались только его советов. Жители Дальнего начали было перебираться в Артур, но генерал Стессель отдал приказ, чтобы мирные жители нисколько не тревожились, так как воюют войска, а не мирные граждане, и что неприятель их не тронет, пусть все сидят на месте. Флот предложил свои услуги по перекидной стрельбе, причем объяснили, что все пространство на 17 верст вокруг мы можем обстреливать. Генерал Белый собрал нас, артиллерийских офицеров, у себя на квартире, где, в присутствии сухопутных артиллеристов, обсуждался этот вопрос. Когда мы по карте обозначили район нашего обстрела, то оказалось, что ни одна крепостная пушка не может попасть так далеко. После подробного ознакомления с условиями нашей стрельбы, меткостью, высотой полета снарядов и прочим, несмотря на горячий протест одного артиллерийского полковника, предложение наше было принято, и мы тотчас же приступили к исполнению подготовительных работ. Оказалось, что в крепости так мало карт местности, что для нужд флота может быть уделена только одна (1 верста в дюйме)! Делать нечего, пришлось нам самим перечерчивать на кальку эту карту. Карту разбили на квадраты, разделили всю местность на девять секторов, дали каждому кораблю по сектору, в секторах выбрали наблюдательные пункты, обзавелись лошадьми, провели телефонные сети и прочее, как указано в приложении «О стрельбе по невидимой цели».

При подсчете войск в Артуре оказалось около 30000 человек{120}, и тогда решили, что десант наш с кораблей будет не лишним при отражении штурмов, поэтому собрали всех десантных офицеров и под руководством офицеров Генерального штаба показали все береговые форты, куда до сих пор мы не смели и носу показать. Тут впервые увидели мы те средства, которыми предполагалось защищать нашу «твердыню» — Порт-Артур. Смешно было смотреть на так называемые «форты», «батареи» и «временные укрепления». Отличались они друг от друга только одними названиями. Пушки, брустверы, рвы — все это было еще только в проекте, а о бетоне не было и помину. Через несколько дней после осмотра укреплений мне удалось объехать и более отдаленные окрестности Артура, Волчьи горы. Рассматривая после этого подробную карту Артура, мы в кают-компании «Пересвета» никак не могли понять, почему так странно выбраны места для главной линии фортов и укреплений. Если взять рельефную карту Артура и, поставивши одну ножку циркуля в Восточном бассейне, радиусами в 5 и 10 верст провести две окружности, то с самыми небольшими отступлениями эти круги соединят: первый — линию наших фортов, а второй — вершины Волчьих гор, Дагушана и Сейгушана. Казалось бы, что такую естественную крепость нужно также естественно укрепить, то есть сделать главной линией обороны внешнюю цепь, а внутреннюю — второй линией обороны. На самом деле, если бы была предоставлена возможность держаться на Волчьих горах, то есть в 10 верстах от города, неприятелю пришлось бы ставить свои осадные пушки не ближе 15 верст, и тогда обстреливание им города и рейда было бы немыслимо. По ту сторону Волчьих гор идет гладкая низменная равнина, упирающаяся прямо в море, и потому с этой стороны неприятель не мог бы ни вести сильных штурмов, ни устанавливать сильной артиллерии, так как вся эта местность хорошо и удобно обстреливалась бы с Волчьих гор. Следовательно, [54] единственный путь к наступлению — это был бы правый фланг с более гористой и волнистой местностью. Но на самом деле протяжение его не так велико, и держать теми же силами опасный, но небольшой участок (зная, что противник больше никуда своих сил не двинет) легче, чем ожидать наступления противника в любом месте длиннейшего фронта. Далее, в промежутке между линией наших фортов и Волчьими горами высятся две вершины: Угловая в 3, 5 верстах и Высокая в 1, 75 верстах от наших фортов. Причем на стратегическое значение последней, Высокой, никак нельзя было не обратить внимания, так как 1) она слишком близка к линии наших фортов, 2) она командует не только над всеми фортами, но и открывает взору неприятеля весь город и рейд, и, наконец, 3) от Высокой горы прямо в город ведет ровная низменная долина, «Чайная долина», очень слабо укрепленная, открывающая прямой путь в город и не пересеченная ни одной возвышенностью настолько, что с рейда нам были видны наши резервы, стоявшие у ее подножия. Несмотря на это, ни одна из выше упомянутых горных цепей и вершин укреплены не были, и только после взятия Цзиньчжоуской позиции начали рыть стрелковые окопы и, по настоянию генерала Кондратенко, на Высокой и Угловой горах установили пулеметы и 37-мм пушки, а на отроге Высокой горы поставили фальшивую батарею.

Когда выяснилось, что японцы начали высаживаться в Бицзыво, начали подумывать, чем же, собственно говоря, будем мы отражать их штурмы. Ведь для этого нужны пушки, а их-то в крепости и нет! Взоры всех обратились на эскадру, которая до починки «Победы», «Ретвизана» и «Цесаревича» никуда не могла идти. Мы, конечно, беспрекословно отдали бы все наши пушки на этот промежуток времени, но ведь эскадра, когда починятся наши калеки, может еще действовать, а что тогда мы будем делать без пушек? Приходилось выбирать что-нибудь между эскадрой и крепостью, и тогда отдан был приказ о снятии пушек с кораблей. Первыми разоружили «Ретвизан», потом «Победу». «Цесаревич» трогать не пришлось, так как его 6-дм пушки стоят в башнях. Тогда было приказано снять по 3–4 пушки с крейсеров и 5 пушек с «Пересвета»{121}. Раз вопрос был решен, надо было приступить к его выполнению, и тут началась страшно энергичная работа. Из Дальнего прибуксировали плавучий кран, который, вместе с имевшимся, буквально разрывался на части, чтобы поспеть всюду. Времени было немного, а установка 6-дм пушек на берегу, до сих пор еще не практиковавшаяся, требовала большого внимания и осторожности. Почти весь судовой личный состав участвовал в этой работе. Установка пушек на берегу была произведена следующим образом. Сперва строилась деревянная платформа, собранная из 12– и 14-дюймовых квадратных брусьев в 14 футов длиной. Брусья эти связывались между собой железными скобами и собирались сперва на высоких подставках, чтобы под ними мог пролезть человек. Затем на платформу устанавливалось основание станка, намечались и просверливались дыры для болтов (в порту изготовлялись лекальные погоны с дырами для болтов), а где их не хватило — простые широкие шайбы, в порту же были изготовлены длинные, около 17-ти дюймов, железные болты с головками и гайками, и затем этими болтами и гайками, при помощи шайб или погонов, основания прикреплялись к платформе, платформа опускалась на выбранное место, и начиналась сборка станка и пушки. Само собой понятно, что так как никаких кранов на батареях не было, то всю эту работу [55] приходилось выполнять мускульной силой матросов или выдумывать местные приспособления, из которых «дубинушка» и «вага» были, конечно, главными. А пушка весит 300 пудов, да столько же и станок. Тут приходилось считаться со многим в такой массовой одновременной работе по всему фронту и на всех судах. Кран мог доставить грузы только до пристани, тащить пушку, а особенно, нежный станок волоком по всему городу, мостам и затем в гору, другой раз даже не по дороге, а просто по горной тропинке, было неудобно. Тут впервые удалось нам ознакомиться со старым китайским арсеналом. Боже мой, чего только там нельзя было найти. Там оказался не только склад всего того, что оставили китайцы и японцы в Артуре, но и все то, что с надписью «лом железа», «лом стали» и «лом меди» было вывезено из Таку и тут свалено. Разбираться во всем этом пока не было времени, и, забрав три пары китайских передков, я пока удовлетворился этим, решив при первом удобном случае ознакомиться с арсеналом поподробнее. На передках с «дубинушкой» оказалось много сподручнее везти пушки. Счастье наше, что в порту, у инженеров и в городе, где производились постройки, оказались громадные склады леса, так что в нем недостатка не было, но все же его надо было получить и доставить на батарею. Для облегчения делопроизводства всем заведующим этими складами было отдано приказание беспрекословно отпускать лес и все материалы под расписку любого офицера. Доставка леса на батареи производилась китайцами по 5–10 рублей за доставку; но самое трудное было вырвать [56] вовремя нужные материалы в порту, конечно не по вине кого-либо, но заказ на болты, скобы, гайки, шайбы и погоны был так велик, что, будь это в мирное время, порт и в год не сделал бы все это. Со всех судов были собраны кузнецы, и не было такого уголка в порту, где бы кто-нибудь не работал. Плотников никто уже и не искал, а просто всем нижним чинам, что расторопнее, было приказано быть плотниками, а они не имели права ослушаться приказания.

Пушки с «Пересвета» получили следующее назначение: одна — на укрепление № 3 и четыре — на Ляотешан, на самую высокую и крутую вышку. Установка первой пушки не представляла особых затруднений, но на Ляотешане пришлось повозиться около месяца. История с Ляотешанской батареей крайне интересна и поучительна. Ляотешанский полуостров представляет из себя горную группу с двумя пиками: один 218 сажен и другой 200. Горы очень крутые и пересечены узкими ущельями и отвесными обрывами. Стратегическое значение снабжения Ляотешана батареей было признано очень давно, но при исследовании местности также было признано, что горы эти неприступны и почти непроходимы; все же желательна была бы постановка батарей на этих двух вершинах. Тогда инженерам было предложено составить смету на проведение к этим вершинам дороги, необходимой для подвоза туда пушек, припасов и материалов. Что представили инженеры в своей смете — не знаю, но после этого вопрос заглох, и ляотешанские вершины стали считаться недоступными. Однако были люди, не согласившиеся в своих взглядах с инженерами, и таким оказался один поручик 28-го полка, подавший начальству рапорт о том, что если ему дадут в течение двух недель по 200–300 солдат ежедневно, то он проложит дорогу, не требуя от казны десятков тысяч рублей. Не знаю, под каким давлением, но на этот рапорт генерал Стессель ответил, что молодому поручику нечего соваться куда его не спрашивают. [57]

Но поручик не унимался, за него заступился подполковник Киленин и затем командир полка, и кончилось это дело тем, что ему разрешили постройку дороги. Работа была грандиозна, дорога проходила по скалам, их приходилось взрывать и полученными обломками заваливать промежутки, но тем не менее в назначенный срок дорога была готова. Правда, подъем был несколько крут и в некоторых местах доходил до 42°, общее же направление подъема было 33° — 35°, но все же дорога была и не обошлась казне ни одной копейки. Когда я подошел со своими пушками к Ляотешану, то по этой дороге уже тащили в гору большую крупповскую пушку в 9, 2 дюйма. Высота и крутизна горы были так велики, что первое время я не мог подняться наверх более одного раза в сутки, а нижние чины после очень большой практики дошли, наконец, до трех подъемов в сутки; между тем туда на гору приходилось доставлять массу материалов, лес, песок, цемент, воду, болты и прочее, а тащить на такую кручу пушки как по гладкой дороге представлялось совершенно невозможным. Тогда проложили в гору рельсы декавильки{122}, устроили особые подкладные клинья под колеса и стали подымать все грузы на тележке, причем если за сутки удастся доставить одну тележку от самого основания до самой вершины, то это считалось удачным рабочим днем. В работе участвовало 200 человек солдат, 100 матросов с «Севастополя» и 100 с «Пересвета». Числу к 10 мая почти все подготовительные грузы были доставлены наверх, и пришлось подумать о подъеме пушек. Было очевидно, что таким же способом подымать пушки невозможно: люди, сами с трудом подымающиеся в гору, не могут тащить за собой 300 пудов. Очевидно, что нужно было применить машину или изменить способ тяги. Тогда было сделано следующее: по всей горе на [58] каждом повороте рельсового пути были врыты в скалу по два верпа (маленькие якоря) так, чтобы из земли торчала бы одна скоба, а где удобно торчала одинокая скала — на нее накладывался строп из стального троса. Затем в скобы верпов и стропы были заложены большие канифас-блоки. С «Пересвета» привезли гини (тали) для подъема минных катеров, из порта достали два 8-дюймовых стальных перлиня в 100 сажен длиной. Далее, погрузив пушку на тележку декавильки, привязали к ней оба перлиня и, проведя их сквозь отводные блоки, повернули около правого верпа концом вниз и заложили за конец гини, нижний блок которых укрепили внизу. Таким образом, людям приходилось уже не тащить вверх, а, наоборот, самим спускаться. Подъем пушки настолько облегчился, что после первой пробы выяснилось, что наличного числа людей вполне достаточно для подъема без гиней, перекладка которых была очень кропотлива, а разбивка талей и подъем верхнего блока в гору занимал очень много времени. Тогда решено было просто надставить стальной перлинь тросовым, чтобы его можно было крепче держать в руках, и в таком виде продолжали подъем на двух горденях. Когда тележка подходила к первой паре отводных блоков, то из них выкладывали горденя, и те, получив новое направление, продолжали служить до первого верпа; тут под колеса подкладывались надежные закуски, на один перлинь накладывались стопора, другой переносился в следующий верп, обтягивался и стопорился, пока не обнесут следующий перлинь. Конечно, это не выходило так гладко, как на бумаге. Декавилька не была достаточно прочна, тележка была старая, расхлябанная, направление тяги горденей не всегда совпадало с направлением рельсового пути, особенно на поворотах, вследствие этого тележка постоянно сходила с рельсов, и тут было настоящее мучение, чтобы установить ее на место. Однажды тросовый перлинь перетерся в узле о стальной, и, когда 200 человек на него налегли всей тяжестью своего тела, он лопнул, и если бы не второй перлинь, пушка покатилась бы вниз и, конечно, задавила бы людей, упавших на рельсы, но все обернулось только в комическую сторону, так как устоявшим людям смешно было смотреть на картину кувыркавшихся под гору 200 человек, на самом же деле никто даже не ушибся. Первую пушку подняли в четыре дня, но потом, когда все приноровились, рельсы подкрепили и прочее, вторая пушка для своего подъема потребовала только полтора дня, а каждая тяжелая часть станка (основание, станины, рама и мелочь) требовала по одному дню работы.

Первая проба 6-дм пушки на берегу была произведена на форту № 5 в присутствии генералов, адмиралов и других чинов, причем оказалось, как и доказывал по подсчетам весов подполковник Меллер, что платформа немного легка и подпрыгивает при выстреле. Было произведено четыре выстрела, отчего пушка с платформой подалась назад на 1 дюйм. Изменять систему установки уже было некогда, и решено было просто навалить на платформу мешки с песком и укрепить ее цементом. Пришлось разводить цемент и на нашей вышке, на тележке подняли туда цистерну, а потом в один день 200 человек принесли туда 100 ведер воды (по ½ ведра) и 200 человек по 10 фунтов песку, а цемент в бочках доставлен на тележке. Из всего этого видно, с какими трудностями была сопряжена эта работа, и, несмотря на это, на 29-й день после начала работ пушки произвели первый пробный выстрел (я получил за эту работу 87 руб. разъездных, по 3 руб. в день). Нашу работу еще немного задерживала [59] постройка станции беспроволочного телеграфирования на отроге той же вершины 218 сажен.

События же в Артуре тем временем текли своим чередом.

20 апреля. Ночью поднялась страшная канонада, вскоре мы узнали, что к проходу направляются один за другим громадное количество пароходов. Это оказалось новой попыткой заградить проход, и таких заградителей на этот раз оказалось 10 штук, но так как проход теперь очень хорошо огражден, то все брандеры погибли, не дойдя до прохода, и лишь одному удалось проскочить между «Шилкой» и «Хайларом», но тут на него с остервенением бросились наши сторожевые паровые и минные катера, и два из них (с «Победы» и «Пересвета») одновременно пустили в него по мине Уайтхеда, отчего тот и затонул{123}. Машинист Федоров на нашем минном катере вошел в такой азарт, что выпустил из револьвера <многоствольной пушки> 700 пуль. Едва ли кому-нибудь из личного состава этого отряда брандеров на этот раз удалось ускользнуть, так как на другой день на рейде найдено три разбитых шлюпки и в них два убитых японца, а с труб и мачт снято порядочное количество закоченевших японцев, причем те, несмотря на свое безвыходное положение, стреляли из револьверов по подходящим к ним шлюпкам. Одного раненного офицера два матроса вели на гауптвахту, когда тот неожиданно вырвал у одного из них револьвер и хотел его застрелить, но другой успел ткнуть его штыком. Фанатизм, видимо, был у них страшный.

22 апреля. (Письмо.) Японцы бродят милях в 12–15 от Артура. Их здесь имеется пять броненосцев («Фудзи» нет, вместо него шестым поставлен крейсер «Асама»), крейсера «Токива» и «Якумо», «Читосе», «Касаги», «Такасаго» и «Иосино». Они стоят здесь, чтобы мы не вышли помешать высадке, бомбардировать, вероятно, больше не рискнут{124}. Нам передано, что около Порта-Адамс происходит высадка с транспортов, которых охраняет 10 военных кораблей, а около Бицзыво — фальшивая демонстрация при помощи шести кораблей. Я не знаю расположение сухопутных войск, но уверен, что Артур достаточно силен и Цзиньчжоуская позиция не пропустит японцев на Квантуй.

23 апреля. Адмирал Макаров прибыл в Артур на 12-й день после своего назначения. Если адмирал Скрыдлов был назначен в Артур сейчас же после гибели Макарова, то он имел время не только приехать сюда, но мог бы даже уж вернуться в Петербург, прошло 24 дня, а его все нет. Если Алексеев уедет, то на кого же он оставит эскадру? Никого подходящего найти в Артуре мы не могли, и оставалось только терпеливо ждать событий, и вот сегодня события эти разыгрались так, как никто ожидать не мог. Адмирал Алексеев со своим штабом уехал в Мукден{125}, оставив «временным» начальником эскадры адмирала Витгефта, без всякого штаба, и адмирала князя Ухтомского младшим флагманом. Командир «Цесаревича» капитан 1-го ранга Григорович недавно произведен в адмиралы и адмиралом Макаровым назначен командиром порта, вместо уволенного им же от этой должности адмирала Греве, а капитан 1-го ранга Эбергарт, назначенный командиром «Цесаревича», уехал с наместником в Мукден — это последнее больше всего удивило нас, потому что Эбергарт, почти командовавший при Старке эскадрой два года, мог бы нам быть крайне полезен и на него одного возлагались все наши надежды, а теперь мы чувствовали себя покинутыми на произвол судьбы. [60]

24 апреля прибыл в Артур последний поезд с боевыми припасами; обрадовались мы ему страшно, но оказалось, что «боевого» там очень мало, а все чугунные снаряды. Это был единственный военный транспорт, пришедший из России в Артур за всю войну, а так как с этого дня прекратилось всякое сообщение с внешним миром, то нам оставалось использовать только то, что у нас было в руках. Конечно, никогда в жизни не думали мы, что Россия бросит Артур и всю эскадру на произвол судьбы, и если бы три месяца войны до осады нам не высылали решительно ничего из тех громадных, но сравнительно скромных требований (консервов, пороху и снарядов), которыми мы бомбардировали Петербург, то, вероятно, от нас не ждут долгого сопротивления противнику, а рассчитывают освободить нас раньше, чем все это выйдет. Ну, думали мы, месяц-то мы, безусловно, продержимся и с этим. Когда наши пушки были установлены на берегу, то вышел приказ о снабжении их боевыми запасами, причем в конце приказа стояло следующее: «Объяснить людям, чтобы они берегли снаряды, ни одного не выбрасывали, не обдумав, и сильно экономили бы их, так как если каждая пушка сделает по шесть выстрелов в день, то в 60 дней не останется ни одного снаряда, а в дни штурмов, вероятно, придется стрелять чаще, поэтому следует приберегать имеемый запас для отражения штурмов». Отсюда видно, что на каждую пушку было не больше 360 снарядов и что осаду не предполагалось затянуть больше чем на два месяца.

25 апреля. Сообщения уже нет, а телеграф почему-то еще работает по шифру — вероятно, японцы еще не заметили второй линии столбов.

28 апреля. Несмотря на то, что сообщение из Артура прервано, сюда прибыл американский агент, верхом и без всяких бумаг; тип крайне подозрительный, раз его сюда пропустили японцы; следовало бы его тем же путем отправить обратно. Жаль, что постеснялись это сделать. Все же над ним учинен негласный надзор{126}.

1 мая. Работая сегодня на Ляотешане, я сделался случайно зрителем того, чего ниоткуда никто не мог видеть; было свежее сырое утро, и туман полосами ходил по морю. Запыхавшись от тяжелого подъема, я присел к сигнальщикам и спросил их, что видно. Они ответили, что за только что рассеявшимся с N туманом видно, что наши миноносцы, траля рейд, взорвали две мины, а сейчас две пары миноносцев взяли курс к Ляотешану и за ними идет «Амур». Ага, «Амур» воспользовался туманом, чтобы совершить какую-нибудь каверзу, это настолько заинтересовало меня, что я уже не отнимал бинокля от глаз. Когда экспедиция отошла не очень далеко от берега, под кормой одного из миноносцев поднялся высокий столб воды, миноносец остановился и заметно сел на корму. Вскоре послышался мягкий звук отдаленного взрыва, и другой миноносец, взяв его на буксир, потащил его в гавань. Пройдя еще немного, вторая пара миноносцев, видимо, убрала тралы, и весь отряд уже большим ходом пошел в море{127}. В полутора милях от того места, где я сидел, «Амур» остановился, миноносцы отделились от него и, видимо, заняли сторожевые посты, «Амур» же начал свою работу по постановке мин. Продолжая наблюдать за всем происходящим, я вскоре заметил, что туман, закрывавший южную часть горизонта, начал двигаться к Ost'y, и вскоре из тумана выплыла вся эскадра японская. Таким образом, я с вершины 218 сажен видел такую картинку: с одной стороны «Амур», ставящий мины, затем полоса густого тумана, и с другой стороны его — вся японская эскадра. Я видел опасность, [61] в которой находился «Амур», но никак решительно не мог дать знать об этом ему. Тогда, написав на бумажке телефонограмму о существующей опасности, я послал матроса на ближайшую телефонную станцию к маяку, чтобы с Золотой горы по беспроволочному телеграфу сообщили «Амуру» о грозящей ему опасности, но по обрывистой скалистой тропинке тот не скоро мог добраться до телефона, и мне оставалось только наблюдать события: рассейся туман, и тогда не только исчезнет значение экспедиции, но и «Амуру», с его 12-узловым ходом и громадным запасом мин, придется очень скверно. «Амур», однако, возился с минами недолго, вероятно сознание опасности предприятия подбодряло минеров, и экспедиция успела войти в гавань раньше, чем рассеялся туман. Точно камень с сердца свалился. Минная банка готова, посмотрим, что из этого выйдет{128}.

2 мая. С утра я поехал в арсенал (китайский), чтобы обзавестись новыми передками взамен сломавшихся; исполнив все это, я верхом возвращался в город, когда слух мой поразили какие-то ужасные крики. Я прибавил ходу и затем остановился, чтобы прислушаться, когда открылся вид на рейд. Тут я разобрал, что кричали «ура», и в бинокль увидел, что на всех судах люди влезли на мачты, а на всех горах и возвышенностях стоят большие группы людей, все машут шапками и кричат «ура». Что такое, уж не пришла ли Балтийская эскадра? Ничего больше не разбирая, я пустил лошадь карьером и полетел в порт, и тут только, из отрывочных фраз взволнованных матросов с сияющими лицами, я начал понимать в чем дело, но истины все же сразу узнать никак нельзя было, кто кричал, что вся японская эскадра погибла, что погиб неприятельский миноносец и прочее, и только [62] когда пришел домой, то узнал следующее. Утром на горизонте показалась японская эскадра, и все с вниманием следили — что-то будет. Вот она подходит к «амурской» минной банке, и вдруг у борта одного броненосца типа «Фудзи» или «Ясима» взвивается столб воды, и тот начинает быстро крениться. Японская эскадра моментально приходит в замешательство, все бросились в стороны, и лишь два броненосца подошли к поврежденному и, видимо, спасают людей и берут его на буксир; адмирал Витгефт подымает сигнал «миноносцам атаковать неприятеля». Подъем духа громадный. Все 16 миноносцев (между ними два или три неисправных) бросаются к выходу и идут в атаку. Не прошло и пяти минут после взрыва «Ясимы», как все горы и рейд оглушились новым взрывом «ура» — оказалось, что один из спасавших броненосцев, «Хацусе», также взорвался на мине, на нем был виден такой же взрыв, как на «Петропавловске», и меньше чем через две минуты он скрылся под водой. В это время вся японская эскадра, как мы 31 марта, начала стрелять в воду из всех пушек с обоих бортов — очевидно, они подозревали присутствие подводной лодки. Чтобы поддержать в них эту уверенность — с Золотой горы по беспроволочному телеграфу: «Миноносцам поддержать подводные лодки»; миноносцы вышли на рейд, но японские крейсера 2-го ранга вышли им навстречу и открыли огонь. С Золотой горы сигнал «миноносцам вернуться» и затем по беспроволочному телеграфу: «Подводная лодка № 3 пришла благополучно на рейд. Подводная лодка № 4 вернулась, но повреждена». Миноносцы вернулись в гавань, хотя неисправные сильно отстали и были порядочно обстреляны, но благополучно; неприятель, взяв «Ясиму» на буксир, ушел в море, но наше общее мнение, что «Ясима» не дойдет до Сасебо, вероятно затонет в море. Вскоре до нас в Артур пришло официальное извещение из Японии, что 2 мая на артурском рейде погиб броненосец «Хацусе», — все люди спасены (?!), и от столкновения в тумане с крейсером «Касуга» — крейсер 2-го ранга «Иосино». Мы поняли, что в созвучии имен «Ясима» и «Иосино» скрывается гибель «Ясима», а так как тумана в этот день не было, то «Иосино», вероятно, погиб вчера. «Касуга», оказывается, при столкновении свернул себе таран и чинится{129}.

К общей радости присоединилось еще и следующее сообщение из Дальнего. Бухта Керр, немного севернее Талиенвана, была заминирована, и для наблюдения за этими бухтами был назначен капитан 2-го ранга Скорупо, ему в помощь было дано несколько офицеров и нижних чинов. Бухтой Керр заведовал прапорщик Дейчман с тремя матросами. За несколько дней до описываемого события в бухту пришло несколько миноносцев, они протралили рейд, убрали с некоторого пространства мины и обставили его вешками. Миноносцы стреляли по берегу, и поэтому Дейчман со своей командой на время работ прятались в землянки. Когда работа была закончена, в бухту вошел крейсер «Асама» и два вспомогательных крейсера и два миноносца. Отряд этот приходил с заходом солнца и с рассветом уходил в море. Пронаблюдав все это, Дейчман 1 мая с рассветом, как только неприятель покинул бухту, с одним матросом сел на китайскую шлюпку, подошел к вешкам и все их переставил, сохранив лишь приблизительно их относительное расположение. Сделав это, он вернулся назад и засел в своей землянке посмотреть, что-то будет{130}.

Японцы в этот день запоздали своим приходом и вошли в бухту, когда уже темнело. [63] Им удалось благополучно стать на якорь, и, по-видимому, ничего особенного они не заметили. Дейчман был в отчаянии, что его каверза не удалась, и осталась лишь надежда, что что-нибудь еще случится при выходе, но оказалось, что случай подшутил над японцами еще забавнее, чем того ожидали японцы. Японцы стояли уже часа три на якоре и ожидать могли только атаки миноносцев, как вдруг раздался сильный взрыв и один из крейсеров быстро пошел ко дну, оставив над водой лишь две мачты и две трубы. Поднялась страшная суматоха, начали стрелять по невидимому неприятелю, а затем, не поняв в чем дело, быстро снялись и ушли в море. Объясняется этот случай тем, что крейсер стал на якорь около мины во время отлива, а когда ночью начался прилив — его, разворачивая, нанесло на мину. Утром была полная вода, трубы ушли под поверхность, а по мачтам решили, что это крейсер 1-го ранга «Асама», однако к вечеру определили, что это крейсер 3-го ранга «Мияко»{131}.

Итак, в этот день погибли: эскадренный броненосец «Хацусе», эскадренный броненосец «Ясима», крейсер 2-го ранга «Иосино» и крейсер 3-го ранга «Мияко».

7 мая. В 1 час ночи два японских миноносца и канонерская лодка, для прикрытия работавшего на рейде минного заградителя, произвели ночную бомбардировку: два снаряда попали в слесарную мастерскую, один — в Китайский город на Стрелковую улицу и один — в Новый город{132}. Убиты один стрелок и две лошади, тяжело ранены три стрелка и одна лошадь. [64]

8 мая. Миноносец «Бесшумный», траля мины, взорвался в четырех милях от берега; получил перелом в середине своей длины, в кочегарке, которая заполнилась водой; трещина в корме. Левая машина сама остановилась. Миноносец вошел в гавань под правой машиной и 11 мая введен в док. Нет левого кронштейна, пятки руля с концом киля, правый кронштейн вала треснул в двух местах. Посередине длины миноносца трещина по шпангоуту в днище, произошедшая от подъема кормы при взрыве. Верхняя палуба сгофрировалась. Левый вал с винтом на весу и погнут у втулки{133}.

11 мая получено известие, что генерал Фок, долго ожидая японцев на Цзиньчжоуской позиции, соскучился и приказал войскам выступить на «военную прогулку». Однако, отойдя не больше трех верст, он встретил наступающего неприятеля и, конечно, тотчас же отступил на Цзиньчжоу. Цзиньчжоуская позиция представляет из себя узкий перешеек около трех верст длиной, омываемый с обеих сторон двумя мелководными бухтами, почти обсыхающими в малую воду. Позиция считается совершенно неприступной, и генерал Фок утешал нас, говоря, что, пока он на Цзиньчжоу, Артур не увидит японцев.

Однако все сознавали, что слабыми местами этой позиции должны считаться ее фланги в случае бомбардировки с моря. Генерал Стессель требовал выхода флота для поддержания флангов, но ему ответили, что эскадра наша так слаба в сравнении с японской, что мы не можем выйти в море даже для поддержания одного фланга, а о разделении эскадры на два отряда нечего и думать. Еще на кратковременную демонстрацию можно было бы рискнуть, но стоять на флангах неопределенное время флот не может, не рискуя погибнуть. Кстати, генералу Стесселю [65] объяснили, что бухты у Цзиньчжоу настолько мелководны, что броненосцы в них войти не могут, а если войдут, то только миноносцы, и лишь в самую полную воду могут войти канонерки, поэтому предлагали поставить на флангах по две шестидюймовые пушки, которые, безусловно, в состоянии прогнать миноносец и даже канонерскую лодку, на что генерал Стессель возразил, что пушек там и так достаточно, но что нужен флот.

Наконец, после долгой торговли, адмирал Витгефт решил пожертвовать устаревшей канонерской лодкой «Бобр» и двумя неисправными миноносцами «Бурный» и «Бойкий». Бухта левого фланга была признана за более мелководную, «Бобр» туда не мог войти, опасались больше за правый фланг, где из бухты Керр неприятель мог нас обстреливать. Чтобы менее рисковать встречей, решено послать «Бобр» в бухту Талиенван, откуда Цзиньчжоу виден как на ладони. Самое важное для «Бобра» было проскочить невидимкой из Артура в Дальний (при восьми узлах ходу это около четырех часов) и затем пройти по загражденной «Енисеем» Талиенванской бухте. Для меньшей приметности с «Бобра» краном сняли две мачты — он стал неузнаваем, а затем, набрав под Золотой горой глины, намазали ей его борт и трубу, вследствие чего даже из города на фоне Тигрового полуострова он стал совершенно незаметен. Он имел вид скалы или камня. Снарядив его таким образом, снабдили тралами также перекрашенные миноносцы и, благословя их на верную погибель, отправили в путь. Все, конечно, сознавали, что этих кораблей мы больше не увидим{134}.

Генералы, по-видимому не сознававшие до сих пор значения укрепленных флангов, вдруг узрели в них свое спасение. 11-го около 4-х часов дня я получил экстренное приказание немедленно доставить одну из пушек, лежащую под Ляотешаном, на вокзал железной дороги, и вслед за прибежавшим рассыльным прибыло 400 человек команды. Пушка со всеми принадлежностями моментально была взгромождена на передки и на людях рысью поскакала на вокзал. Все было сделано так скоро, что, несмотря на 16 верст расстояния, поезд засветло двинулся из Артура. Командиром этой пушки был назначен лейтенант Никольский.

12 мая. На Цзиньчжоу идет бой{135}. Неприятель к вечеру отбит.

13 мая. Днем получил такое же приказание, как и 11 марта, — немедленно отправить одну 6-дм пушку на Цзиньчжоу. Быстро погрузив ее на передки, привезли на вокзал и погрузили на поезд, и лишь только поезд собрался тронуться, как получено экстренное приказание — задержать поезд. Я вернулся домой и тут узнал, что получены следующие телеграммы — от Фока: «Ура. Неприятель разбит, отступает», и флагманскому артиллеристу от лейтенанта Никольского: «Отступаем, пушка сдана неприятелю, замок успел спасти». И вскоре после этого все мы узнали, что Цзиньчжоу взят, 5-й полк, ни разу не смененный, почти уничтожен, идет не отступление, а почти бегство, как на нашем правом фланге удачно действовали «Бобр» и два миноносца, так и на их правом фланге работала канонерская лодка и два миноносца{136}. Лодка вошла туда в полную воду и затем обсохла и легла на бок, но продолжала стрелять по нашим отступавшим войскам. Пушек, которых считали там слишком много, оказалось недостаточно, а снаряды и заряды к ним, несмотря на приказание расходовать экономно, были все выпущены в первый день боя. Оказалось, что там не было ни одной хорошей пушки, а все это были только китайские, «которые не жалко было бы и бросить». Ах, как возмутило нас это объяснение: значит, [66] о неприступности Цзиньчжоуской позиции никто и не думал, а наоборот, предвидели оттуда бегство, так как только при бегстве, а не при отступлении пушки бросаются и отдаются неприятелю. А для этой цели, конечно, лучше всего подходили китайские. Впоследствии узнали мы также о возмутительном бессменном держании на позиции одного только 5-го полка, тогда как в резерве была целая дивизия. Разве это одно не есть главная причина потери Цзиньчжоу. Люди дрались как львы, но у всех у них есть нервы, они впервые были в бою, впервые видели так близко смерть и опасность, впервые слышали свист пуль, и, понятно, когда в их поредевших рядах истомленных людей стали рваться чрезвычайно метко посылаемые морские большие бомбы — они дрогнули и стали отступать.

Кто же виноват во всем этом? Цзиньчжоу — это ключ к Артуру, и на укрепление его ничего не надо было жалеть. Если бы на флангах стояли хорошие бетонные форты с 6-дм пушками, то никакого подхода неприятеля с моря не стоило и опасаться; если бы по фронту стояли настоящие современные пушки, снабженные в достаточном количестве боевыми припасами, и если бы все это делалось не для того, чтобы не жаль было бы бросить, то Цзиньчжоу был бы действительно неприступной позицией. Если бы для обороны этой позиции начальником посланной для ее обороны дивизии был назначен человек, понимающий военное дело и силу солдата, то Цзиньчжоу не пал бы на третий день после начала наступления. Но ничего этого не было сделано, и мы со дня на день стали ждать штурма Артура. Отступление шло самое беспорядочное, а на перевале Шепензы получилось прямо столпотворение. Воображаю, что было бы, если бы противник догадался преследовать отступающий отряд генерала Фока!

Когда с Цзиньчжоу сообщили, что японская канонерская лодка обмелела в бухте, то решено было взорвать ее там ночью, если она сама не уберется, поэтому с заходом солнца был выслан первый отряд миноносцев, состоявший из четырех исправных судов{137}. Отряд не застал в указанной бухте никого, а потому решили до рассвета вернуться, но тут случилось несчастье — миноносец «Внимательный» выскочил на камень близ острова Мурчисон. Спасти его не представлялось возможным, между тем начинало уже светать, и отряд рисковал быть отрезанным от Артура, поэтому ему ничего не оставалось, как, снявши нижних чинов, взорвать «Внимательного» с другого миноносца, что и было сделано.

14 мая. Когда выяснилось, что после Цзиньчжоу следующая остановка наших войск будет по линии Волчьих гор и что Дальний поэтому скоро без сопротивления будет передан неприятелю, то адмирал Витгефт приказал выслать стоявшие там паровые катера с судов эскадры (три штуки){138} в Артур, но когда они вышли в море, то увидели неприятельские миноносцы, а потому, выбросившись на берег, взорвали свои паровые катера, а сами вернулись пешком в Артур.

Жители города Дальнего получили экстренное приказание немедленно покинуть Дальний. Но, раньше чем отдать такое приказание, нужно было подумать о том, как это сделать, о чем, конечно, совсем и не думали. Все, конечно, бросились на вокзал, но оказалось, что все вагоны заняты казенными грузами. Переполненные поезда не могли забрать и четверти населения, не говоря уже о том, что имущество с собой никто никакого взять не мог, все подводы и лошади моментально были расхвачены, и большей части населения предоставлен был единственный способ спасения — идти пешком. [67] Паника была полная. Все спрашивали друг друга, что делать и куда деваться, но никто никакого ответа дать не мог. Надо отдать справедливость телефонным барышням, которые остались на своих постах до 11 часов вечера и потом, всеми забытые, пешком пришли в Артур. Если не ошибаюсь, расстояние 45 верст.

О разрушении вполне благоустроенного города, с его хорошо и богато оборудованным коммерческим портом, с громадной электростанцией, доком, чудными мастерскими, кранами, плавучими средствами и прочим, несмотря на отданное, между прочим, приказание, конечно, нечего было и думать, так как все случилось неожиданно. Ворота от дока успели снять с петель и... тут же бросить в воду. Лейтенант Кротков за два дня до приказания очистить Дальний заручился у начальства разрешением вывезти из Дальнего то, что он признает нужным для устройства в Артуре Центральной электрической станции. Смешно сказать, но крепость, которая собиралась отражать ночные штурмы, имела электрические прожектора только по морскому фронту (три или четыре), на сухопутном же даже не было источника для питания их; и только частный почин морского офицера дал возможность вывезти все необходимое из Дальнего. Хорошо еще, что к началу бегства из Дальнего ему удалось заручиться несколькими вагонами. Разбираться в том, что понадобится и что нет, — времени не было, и он приказал тащить все, что попадется под руку. Но ведь все машины были прочно установлены на своих местах и, конечно, весили очень много. Многое было сломано при съемке и перевозке, многое растеряно и забыто, но все же главные части удалось привезти в Артур. Тут прежде всего надо было выбирать место для Центральной электрической станции. Она должна была быть в центре и хорошо укрытой от взоров неприятеля. Таким местом оказался пивоваренный завод Нокса в долине Лунхэ. Работы оказалось очень много, пришлось строить здание, устанавливать в нем котел и машины. Динамо-машина оказалась переменного тока в 3000 вольт. Основной идеей лейтенанта Кроткова было воспользоваться громадной силой этого тока для обороны крепости, устроив особого типа проволочное заграждение, по которому пропускается переменный ток в 3000 вольт. Как известно, такой ток убивает не только человека, но даже быка. Поэтому необходимо было до подхода японцев к укреплениям Артура закончить все работы по внешнему устройству этой «электрической изгороди». К сожалению, японцы не дали достаточно времени, чтобы все это оборудовать хорошо, и ко времени бегства наших войск с Волчьих гор изгородь была готова только около центра{139}. Сухопутное начальство не очень верило в могучую силу электрического тока, а потому им пришлось доказать это на опыте. Когда установка машин была закончена, на зрелище приехала масса генералов. Корову привязали к изгороди и пустили по проволоке ток. Корова как скошенная упала на землю, и ток моментально прекратили. Генералы были в восторге и вскоре разъехались. Ток не был доведен до 3000 вольт, а разомкнули цепь, как только корова свалилась, вследствие чего у нее оказалось только опалено место прикосновения к проволоке, сама же она была только оглушена; когда же она пришла в себя, то, поднявшись, пустилась удирать; ее изловили, и она оказалась чудесной молочной коровой. До конца осады она давала молоко, которое лейтенант Кротков ежедневно посылал в морской госпиталь для нужд больных.

Работа по установке машин на электрической станции все же шла сравнительно долго, и приходилось подумывать о снабжении [68] всех фортов прожекторами и источниками тока. В крепости, конечно, ни того ни другого не оказалось. Обратились к флоту. Локомобили оказались в порту, сняли несколько котлов со старых паровых катеров, динамо-машины сняли с «Разбойника», «Джигита», «Забияки» и прочих, исправили несколько старых, сданных, а прожектора пришлось уже снять с судов эскадры. Опять понадобились краны, передки и «дубинушка», и потащили все это на форты. Вопрос о снабжении котлов водой и углем был решен очень просто: каждый корабль купил по паре осликов, а те на спине прекрасно на какую угодно кручу могут поднять бочонок воды и мешок угля. Но тут оказалось при первой же пробе существенное неудобство: как только днем котелок задымит или ночью из него появится пламя, так туда посыплются неприятельские снаряды. Правда, что когда фонарь светит, по нем тоже начинают стрелять, но, во-первых, в фонарь гораздо труднее попасть, чем в станцию, во-вторых, если даже и попадут в фонарь, то его только разобьют, тогда как если попадут в паровой котел, то он взорвется, а в-третьих, при фонаре стоит только один человек, тогда как на станции и вокруг нее расположен весь гарнизон форта. Поэтому вскоре форты перестали совсем светить и предпочитали выжидать в темноте, и лишь когда канализация тока по всем фортам от Центральной электрической станции была готова, форты снова начали освещать местность своими прожекторами (так как ток от динамо-машины шел 3000 вольт переменный, а прожектора требовали 100 вольт постоянного тока, то пришлось установить несколько трансформаторов тока).

16 мая. Наши войска подошли и остановились на Волчьих горах. Там для своей защиты от бризантных неприятельских снарядов они нашли только наскоро сделанные стрелковые окопы казенного образца. В этом, конечно, и кроется главная причина такой поспешной передачи неприятелю столь важной стратегической позиции.

Кстати, вдруг вспомнили о фугасах — в Артуре таковых не было. А не те же ли фугасы — наши мины заграждения. Пришлось и на это дело уступить подходившие уже к концу наши мины, но в этом нам не повезло — случившейся грозой взорвало почти все фугасы, и вообще о действии их мало пришлось слышать. Слишком наспех они оказались зарытыми и плохо замаскированными, а фугасные станции расположены слишком близко к ним и не снабжены прикрытиями.

22 мая. Пароходы землечерпательного каравана, заменившие миноносцы, тралят рейд. Один пароход наткнулся на мину, взорвался и потонул{140}. Убито два кочегара и ранен один. По поводу гибели этого парохода до нас вскоре дошло известие из японских источников, что, по наблюдениям с миноносцев, в этот день по рейду ходили наши канонерские лодки, одна из них, типа «Гиляк», взорвавшись, утонула.

25 мая. Ночью японские миноносцы подходили и ставили мины на рейде. Утром расстреляно на рейде восемь мин.

26 мая. То же самое и с теми же последствиями{141}.

23 мая. Броненосец «Цесаревич» окончил свои починки, и начали отнимать кессон, что, однако, оказалось не так просто сделать, потому что лекальный вкладыш кессона между бортом и дейдвудным валом так замок, что водолазы два дня работали, раньше чем им удалось его выколотить.

25 мая адмирал Витгефт перенес свой флаг на «Цесаревич» (с «Севастополя»).

27 мая. Пришел из Чифу пароходик «Габриэль» под французским флагом и привез оригинальный груз: 122 ящика, из [69] них 100 шампанского и 22 консервированного молока и мяса.

9 июня. К этому дню были готовы починкой «Победа» и «Ретвизан»{142}. Но теперь оказалось, что корабли готовы, а пушек нет. Началась перетасовка пушек с корабля на корабль, для уравновешения. «Пересвету» дали две 6-дм пушки, что с оставшимися составляло восемь штук, то есть по четыре на борт. «Победа» с трудом обзавелась двумя и поставила их по одной с каждого борта{143}. В том же роде было вооружение и прочих судов. Вот, наконец, приказано готовиться к походу. Нашу эскадру составляли «Цесаревич», «Победа», «Пересвет», «Полтава» и «Севастополь», затем «Баян», «Диана», «Паллада», «Аскольд», «Новик» и штук 10 миноносцев. 9 июня на рейде были расставлены для судов эскадры вешки, полная вода должна быть около восьми часов утра, с рассветом должны начинать сниматься с якоря, и каждый корабль должен становиться на уготованное ему на рейде место, обозначенное вешкой. Само собой понятно, что весь город знал о готовящемся выходе эскадры, а шпионы, очевидно, успели донести об этом неприятелю.

Вечером на рекогносцировку были посланы девять миноносцев{144}. В девять с половиной часов вечера на SW слышна пальба в море. В два с половиной часа ночи с фортов начали стрелять по японскому пароходу и миноносцам, работавшим на рейде. Из всего этого было ясно, что японцы ожидают нашего выхода, а потому, будь я на месте адмирала, то отложил бы выход на неопределенное время и вышел бы в такой момент, когда никто того не ожидал бы (принцип «внезапности» морской тактики).

10 июня. (Рапорт командира эскадренного броненосца «Пересвет» начальнику отряда броненосцев адмиралу князю Ухтомскому.){145} Доношу вашему сиятельству, что 10/23 июня вслед за флагманским броненосцем «Цесаревич» начал вытягиваться на рейд при помощи буксиров; получив с «Цесаревича» предупреждение «остерегаться плавающих мин», стал осматриваться и, подходя к якорному месту, заметил в трех саженях от вешки японскую мину, поэтому в 6 часов 21 минуту, не доходя до вешки, отдал правый якорь на глубине 18 сажен, вытравив 45 сажен канату; пробил дробь-тревогу, приготовил корабль к бою; по сигналу с «Цесаревича» спустил паровые катера и вельбот и послал их с тралами к мине, стоявшей у вешки. Мина оказалась шаровая, выкрашенная в черный цвет, и на верхней поверхности ее лежали железные цепочки. Паровой катер, обмотав при помощи вельбота тросовый конец вокруг минрепа, стал буксировать мину к берегу, причем мина не взрывалась. Взорвать ее удалось лишь у Лютин Рока, когда к катеру подошел на помощь минный катер.

Заметив, что броненосец стало разворачивать течением, приказал тралящим катерам пройти с тралами вдоль самого левого борта, а затем протралить вокруг броненосца, маневрируя по спирали, постепенно увеличивая радиус.

В 11 часов дня сменил прислугу катеров и продолжал тралить.

Во время траления заметил следующее. Два минных катера взорвали тралом близ Лютин Рока, по-видимому, две или три неприятельские мины; вслед за взрывом на том же самом месте показалось новых три мины и какой-то обломок дерева. Считаю возможным, что в этом месте был утоплен неприятельский транспорт с минами и что мины из него постепенно вымываются течением и всплывают на поверхность. Полезно было бы взорвать оставшиеся мины контрминой. [70]

Во время стоянки эскадры на якоре на горизонте держались четыре неприятельских миноносца, по-видимому наблюдавшие за действием эскадры.

В 1 час дня по сигналу подняли гребные суда и отслужили молебен.

В 1 час 40 минут начали сниматься с якоря и в 1 час 55 минут, вступив в кильватер «Севастополю» («Цесаревич» шел концевым), пошли на S вслед за тралившим караваном. На горизонте в это время находились следующие неприятельские корабли: крейсеры 2-го класса «Мацусима», «Акицусима» и еще один того же типа двухтрубный, четыре контрминоносца и восемь миноносцев.

В 2 часа 10 минут наши миноносцы вступили в бой с неприятельскими, защищая тралящий караван.

В 2 часа 20 минут, уложив якоря, пробил боевую тревогу и приказал зарядить орудия фугасными снарядами.

В 2 часа 55 минут неприятель удалился на S, миноносцы прекратили огонь. На горизонте показалось два неприятельских крейсера — один трехтрубный и один двухтрубный.

В 5 часов. Выстроились в походный строй. Ходу восемь узлов.

В 6 часов. Подняли пары во всех котлах.

В 6 часов 40 минут. На горизонте на SO открылась неприятельская эскадра в следующем составе: четыре эскадренных броненосца («Микаса», «Асахи», «Фудзи» и «Сикисима»), четыре броненосных крейсера («Якумо», «Токива», «Ниссин», «Касуга»), три быстроходных крейсера 2-го класса («Касаги», «Читосе», «Такасаго»), три крейсера 2-го класса («Мацусима», «Ицукусима» и «Хасидате»), несколько двухтрубных крейсеров и около 25 миноносцев.

В 6 часов 45 минут пробили боевую тревогу. Расстояние до неприятеля по Барру и Струду — 85 кабельтовых, уменьшается.

В 6 часов 55 минут расстояние уменьшилось до 63 кабельтовых. Легли на параллельный курс. Увеличили ход с 8 до 12 узлов. Неприятельские миноносцы и часть крейсеров отделились и направились нам под корму, по направлению в Артур.

В 7 часов 5 минут повернули последовательно на Артур и увеличили ход до 14 узлов.

Неприятель повернул все вдруг вправо на восемь румбов и пошел вслед за нами в строе фронта, после чего скрылся в темноте и в дыму наших задних мателотов.

В 8 часов 43 минуты «Аскольд», шедший у нас на правом траверзе, открыл боевое освещение. Пробили атаку.

В 8 часов 44 минуты открыли огонь по показавшимся на правом траверзе миноносцам, расстояние около 15 кабельтовых.

В 8 часов 49 минут прекратили огонь.

С 8 часов 55 минут до 9 часов вечера. Отразили вторую атаку миноносцев; расстояние до 10 кабельтовых. Один миноносец был на левой раковине, остальные на правом траверзе. У одного из них показался большой столб пару, и, кажется, миноносец затонул. Стрелять приходилось под самый нос крейсера «Диана».

С 9 часов 5 минут до 9 часов 10 минут отразили третью атаку миноносцев. Расстояние около 18 кабельтовых.

В 9 часов 45 минут встали на якорь на внешнем порт-артурском рейде на своих местах. Канату 45 сажен. Подходя к якорному месту, заметили взрыв у броненосца «Севастополь». Изготовили к спуску баркасы и паровые катера.

С 10 часов 6 минут до 10 часов 12 минут. Отразили четвертую атаку миноносцев, расстояние около 16 кабельтовых. [71]

В 10 часов 12 минут. Вся эскадра встала на якорь и потушила огни.

С 10 часов 30 минут до 10 часов 55 минут. Отразили пятую атаку миноносцев. Расстояние 14–18 кабельтовых. После разрыва в миноносец одного большого снаряда над водой остался один только пар.

С 11 часов 44 минут до 11 часов 49 минут. Отразили шестую атаку миноносцев. Расстояние 14–16 кабельтовых.

С 12 часов 10 минут до 12 часов 16 минут. Отразили седьмую атаку; расстояние 14–18 кабельтовых.

11 июня. С 1 часа 55 минут до 2 часов 2 минут. Отразили восьмую атаку; расстояние то же.

С 2 часов 15 минут до 3 часов ночи. Отразили девятую атаку и, по-видимому, утопили один миноносец.

С 3 часов 25 минут до 3 часов 30 минут. Отразили десятую атаку. Расстояние 22 кабельтовых. Четыре неприятельских снаряда легли близ броненосца, а один пролетел между труб.

В 4 часа 35 минут. Завалили сетевое заграждение.

В 5 часов 15 минут. Выстрелами разрядили два 10-дм орудия, заряженные сегментными снарядами.

В 6 часов 55 минут. Снялись с якоря и начали входить в гавань.

В 9 часов утра. Стали на бочки впереди «Победы» в Западном бассейне.

Во время отражения последней атаки у 6-дм орудия № 8 случился прорыв газов сквозь корпус гильзы и дальше, вдоль тела затвора, вследствие чего затвор припаяло к пушке и открыть его удалось только [72] при помощи ключей и свинцового молота. При осмотре обнаружено два выгорания в каморе.

Кроме этого никаких повреждений на броненосце не было, также не было ни убитых, ни раненых.

Ввиду большого недокомплекта патронов со стальными гранатами для 75-мм пушек приказывал возможно реже стрелять из этих орудий.

При сем прилагаю таблицу выстрелов.

Таблица расхода снарядов во время отражения атак неприятельских миноносцев 10 и 11 июня

Подписал капитан 1-го ранга Бойсман.

Циркуляр штаба временно исполняющего должность старшего флагмана и командующего эскадрой Тихого океана. Порт-Артур, 12 июня 1904 г. № 268

Штаб, по приказанию командующего эскадрой, предлагает всем артиллерийским офицерам прислать флагманскому артиллеристу свои замечания относительно:

1) Стрельбы 10–11 июня.

2) Боевого маневрирования нашей и японской эскадр.

3) Диспозиции судов на рейде.

4) Употребления прожекторов.

5) Отражения минных атак.

6) Употребления снарядов разных сортов и калибров.

7) Возможности и желательности пристрелки при отражении отдаленных минных атак и вообще по разным вопросам тактической и материальной части артиллерии.

Все эти вопросы, по сведении их в группы, будут обсуждаться в собрании артиллерийских офицеров.

Подписал начальник штаба контр-адмирал Матусевич. [73]

Флагманскому артиллеристу. 14 июня 1904 г. № 16

На циркуляр штаба от 12 июня № 268

1) Стрельба 10–11 июня.

Во время отражения первых атак на ходу много выстрелов было сделано по всплескам больших снарядов, причем разрыв их принимался за выстрел с миноносца, что влекло за собой усиление огня по этому месту. Дым от разрыва, освещенный прожектором, принимался за пар.

2) Боевое маневрирование нашей и японской эскадр.

В нашем маневре была сделана одна крупная ошибка, когда, пройдя с противником параллельными курсами в расстоянии около 65 кабельтовых, мы, желая вернуться в Артур, повернули последовательно вправо, и таким образом броненосцы быстро удалились от неприятеля, заставив легкие крейсера еще долго идти параллельным курсом с противником. Неприятель поздно повернул вправо все вдруг до строя фронта, так как, вероятно, поздно заметил выгоду своего положения; если бы он это сделал раньше, то ему ничего бы не стоило вступить в бой всей эскадрой с нашими концевыми легкими крейсерами и если не подбить их, то во всяком случае заставить эскадру повернуть для защиты атакованных судов и тем самым задержать нас подольше на ночь в море и дать возможность своим миноносцам забежать дальше вперед, и тогда атаковать нас со стороны Артура.

Следовало поступить таким образом. Желая возможно скорее отойти от неприятеля — повернуть все вдруг вправо и строем фронта идти к Артуру, имея миноносцы впереди. Если бы неприятель вздумал гоняться за нами и тоже повернул бы в строе фронта и ему удалось бы вступить с нами в бой, вследствие преимуществ хода, то в удобный момент нам удалось бы пустить ему навстречу наши миноносцы, и такая атака, ввиду наступавшей темноты, должна была бы быть самой удачной. Если же противник не стал бы за нами гоняться, то, отойдя на приличную дистанцию, мы могли бы беспрепятственно перестроиться в строй кильватера, поставив крейсера впереди броненосцев, и ни в коем случае не идти по минному заграждению в строе двух кильватерных колонн, где возможность случайного попадания мины с миноносца, а также случайного взрыва мины заграждения увеличивается вдвое.

Имея в виду большое количество минных судов у неприятеля, желательно иметь при эскадре больше миноносцев (с нами был только один отряд их).

3) Диспозиция судов на рейде.

Так как броненосец «Цесаревич» не имеет сетевого заграждения (забыто при заказе), то его не следует ставить в первую линию.

В первую линию надо поставить суда, имеющие большое количество орудий мелкой артиллерии, не считая 37-мм пушек.

Броненосец «Севастополь» совершенно случайно оказался на очень удачном месте у Белого Волка (получив минную пробоину от мины заграждения, он вышел из строя и стал на якорь в неглубокой песчаной бухте у Белого Волка), так как прикрывал эскадру от подхода миноносцев со стороны берега. Хорошо было бы поставить крейсер близ Лютин Рока.

Суда должны стоять возможно дальше друг от друга, чтобы уменьшить вероятность [74] случайного попадания мины, пущенной с большой дистанции.

Желательно было бы, чтобы эскадра, ожидая минную атаку, стояла бы на таком месте, где глубина не превосходит 5–6 сажен, дабы в случае потопления одного судна было возможно меньше человеческих жертв, и затем, если не представится возможным спасти корабль, то, быть может, удастся снять с него хотя бы пушки, в которых теперь так нуждается эскадра.

4) Употребление прожекторов. Миноносец, освещенный со стороны, гораздо лучше виден, чем если бы он был освещен со стреляющего корабля. Так, я полагаю, что броненосец «Полтава», почти не светивший прожекторами, яснее видел миноносцы, чем освещавший их «Пересвет».

Желательно было бы впереди эскадры поставить суда специально для освещения, броненосцам же фонарей не открывать.

5) Отражение минных атак.

Ожидая минную атаку на якоре, суда тушат все огни и стараются укрыться темнотой, между тем на ходу, когда неприятелю, быть может не знающему курса эскадры, еще труднее найти ее — корабли зажигают не только угловые кильватерные, но и другие яркие огни с круговым горизонтом, высоко поднятые и при мгле дающие яркое зарево. В эту ночь суда эскадры горели как елки на Рождество.

Какие огни нужны эскадре при маневрировании.

Эскадра идет в строе кильватера, должна видеть флагмана и своего переднего мателота, а также знать, каким ходом идет тот и другой; следовательно, огни должны быть кильватерные и шаровые (показывающие ход). Так как флагмана должна видеть вся эскадра, то огни его должны быть яркие, у остальных же кораблей огни должны быть настолько темные, чтобы их едва можно было бы заметить с расстояния максимум пять кабельтовых.

Кильватерные огни, так как они нужны лишь заднему мателоту, имеют угловое освещение; но ведь и шаровые огни показываются всего лишь для сведения заднего мателота, значит, не имеют надобности в круговом освещении, следовательно, и их можно было бы сделать с угловым освещением. Далее, в темную ночь, когда не видно ноков реев, огонь, зажженный на малый ход, свободно может быть принят за стоп машину или за средний ход, следовательно, существующая система не вполне удовлетворяет своему назначению.

Предлагаю устроить следующее:

а) На ноках реев установить по ящику Ратьера с тремя потайными фонарями: белым, зеленым и красным. Белый пусть означает средний ход, зеленый — малый ход и красный — стоп машину, а белый и красный или в стороне на рее установленный еще один белый — задний ход.

б) На всех судах, кроме флагманского (или головного), иметь как эти огни, так и кильватерные, прикрытые промасленной бумагой того же цвета, как и лампочка, дабы уменьшить силу освещения, никому, кроме заднего мателота, не нужные.

в) На концевом корабле иметь на форштевне яркий фонарь с угловым освещением вперед, дабы флагман мог судить о растянутости линии.

Старую систему можно и не уничтожать и пользоваться ею, когда не ожидается атаки при съемке и постановке на якорь или при строе фронта, причем в светлую ночь можно заменить огни шарами.

6) Употребление снарядов разных сортов и калибров.

По принятой инструкции управления и действия судовой артиллерии в бою трубки для сегментных снарядов должны быть установлены на 1, 5 секунды, что [75] соответствует для 10-дм — 5 кабельтовым, а для 6-дм — 6 кабельтовым. Приняв во внимание коэффициент горения 1, 1, трубки были установлены на 1, 7 секунды. Но отражение первой же атаки указало на неправильность такой установки, так как дорогостоящие, могущие нанести массу вреда и хорошо направленные снаряды рвались совершенно бесполезно в воздухе на расстоянии 5–6 кабельтовых, тогда как миноносцы были в 14–18 кабельтовых.

Японские миноносцы на 5–6 кабельтовых никогда не подойдут, да и надобности не имеют, так как их мины ходят на 10 кабельтовых. Как показал опыт последней атаки, миноносцы хорошо открываются прожекторами на расстоянии 18–20 кабельтовых и не подпускались ближе 14 кабельтовых (за исключением одного — 10 кабельтовых). Следовательно, если трубки устанавливать на 15 кабельтовых (то есть на 4, 7 деления), то снаряды будут рваться своевременно, если миноносец дальше 15 кабельтовых; если же он подойдет ближе, то подействует ударное приспособление трубки, то есть снаряд не пропадет даром.

Миноносец желательно не только отразить, но и потопить. Для отражения атаки вполне достаточно, если эскадра будет стрелять из своих мелких пушек (75-мм и 47-мм), коих на многих судах имеется по 40 штук, но так как этими снарядами миноносца утопить нельзя, то орудия крупного калибра (если не все, то хоть половину их) желательно было бы скорее заряжать фугасными снарядами и держать их специально для потопления миноносцев.

С другой стороны, это избавит от непроизводительного расхода зарядов и снарядов на разряжение орудий утром выстрелом, как это делалось 11 июня, так как фугасные снаряды можно вынуть из пушек.

7) Возможность пристрелки. Тактическая и материальная часть артиллерии.

Пристрелка при отражении атак хотя и желательна, но, по-видимому, представляется абсолютно невозможной.

Определение расстояния приборами также невозможно, и пользоваться приходится одним глазомером.

Ночью во время хода в кильватерной колонне полезно увеличить промежутки между кораблями, как для удобства маневрирования, так и для уменьшения вероятности случайного попадания мины.

По приготовлении корабля к отражению минной атаки к пушкам следует подать не по две беседки, а столько, чтобы хватило на всю ночь, после чего погреба и вентиляционные трубы крепко наглухо задраиваются как по водяной тревоге; баркасы изготовляются к спуску, а на якоре их можно даже спустить и держать у борта.

Подписал старший артиллерийский офицер броненосца «Пересвет» лейтенант В. Черкасов 3-й. [76]

Однако ожидаемого собрания артиллерийских офицеров не было назначено, и нам не удалось ознакомиться с мнениями товарищей по приведенным вопросам. Взамен этого вскоре вышел приказ адмирала Витгефта:

Приказ 17 июня 1904 г. № 206

10 и 11 июня было отбито около восьми атак, частью на ходу, частью на якоре, причем мною замечено следующее:

1) На многих судах, особенно в начале атак, стрельба была нервная.

2) Часто 47-мм орудия стреляли при таких расстояниях, что снаряды не долетали и не могли долетать.

3) Когда эскадра стояла уже на якоре, большая часть миноносцев не подходила ближе 20 кабельтовых, а следовательно, не было крайности, которая заставила бы стрелять из крупных орудий.

4) На тех судах, где установка была по приказу на 10 кабельтовых, следовало бы увеличить ее, как только обнаружилось, что миноносцы открываются с расстояний больше предполагавшихся и совсем не подходят на 10 кабельтовых.

Ввиду этого считаю необходимым дать следующие указания:

а) На дисциплину огня должно быть обращено особенное внимание.

Если ведется сосредоточенный огонь всей артиллерии, то командир и артиллерийский офицер обязаны прерывать его по мере надобности для всех или для некоторых калибров, направлять, усиливать, ослаблять и корректировать, то есть держать стрельбу в своих руках. То же должны делать групповой и плутонговый командир при стрельбе по группам и плутонгам.

б) Для дисциплины огня необходимы обширные средства сообщения между командными пунктами, дальномерами и орудиями, и их следует развить, увеличивая число переговорных труб и делая соответствующие надписи на циферблатах, также должны быть применены сигналы рожком, голосовая передача, ординарцы и условные сигналы руками.

в) Сегментными снарядами стрелять только в редких случаях, делая предпочтение фугасным, и всегда начинать стрелять с установкой их на удар и переходить на дистанционную установку только после определенного расстояния.

г) Не позволять комендорам торопиться и нервничать. Стрелять только по миноносцу, который ясно виден. Спокойствие — главный залог удачной стрельбы — зависит от офицеров, руководящих комендорами, почему я обращаюсь к ним в надежде, что они приложат все усилия к тому, чтобы при следующей стрельбе сделать ее спокойной и выдержанной, а следовательно, гораздо более действительной.

Подписал контр-адмирал Витгефт.

Из вышеприведенных копий видно, что урок 10–11 июня не прошел нам даром, мы многому поучились, узнали свою силу, поняли, что миноносцу почти невозможно приблизиться к эскадре на расстояние минного выстрела (10 кабельтовых), опасаться его нет основания. Это было объяснено нижним чинам, да они и сами поняли [77] это, и этим можно объяснить то спокойствие и выдержку, с которыми отражала наша эскадра последующие атаки.

12 июня. Приступили к постройке кессона для «Севастополя». Насколько практика в починке судов подвинулась вперед, указывает то, что «Севастополь» починился в полтора месяца, так как 28 июля он уже участвовал в бою{146}. Ночью японские миноносцы подходили к рейду и ставили мины.

12, 13, 14 июня бой на Куинсане{147}. (Вкратце объяснить значение Куинсана и боя.)

13 июня. После отступления от Цзиньчжоу никто не мог угадать, куда теперь обрушится неприятель. Конечно, больше всего вероятия было опасаться за правый фланг, весь изрезанный горами и ущельями. В линии расположения нашего правого фланга, на Зеленых горах, была высокая и крутая гора Куинсан, которая, конечно, не могла не обратить на себя как нашего, так и японского внимания. На разных людей это различно действует: японцы, посмотрев на гору, решили ее взять, наши же, осмотрев ее подробно, решили, что она крута и неприступна, а потому, несмотря на настоятельные просьбы многих офицеров и, в том числе, генерала Кондратенко, гора эта не была укреплена. Само собой понятно, что, несмотря на «неприступную крутизну», гора эта была взята японцами, и тогда только поняли весь ужас нашего положения. Было отдано приказание овладеть вновь этой горой. Две ночи посылались на эту гору рота за ротой, но ничего не удалось. Ночной штурм можно приравнять атаке миноносцев. Когда миноносцы идут в атаку, то на них не только стараются заглушить всякий стук машины и шум пара, но не разрешают даже и разговаривать — это и понятно, очевидно темнотой ночи пользуются, чтобы подкрасться незаметно и воспользоваться внезапностью. Совершенно не то было на Куинсане. Когда роты подходили к подножию неприступной горы, позади них раздавалась музыка, играли «Боже, царя храни», и люди с громкими криками «ура» лезли в гору. Само собой понятно, что ничего сделать им не удавалось, японцы, предупрежденные шумом, удачно отражали все штурмы. С падением Куинсана значение позиции Зеленых гор потеряло все свои преимущества, а потому на третий день было приказано отступить. За бой на Зеленых горах генерал Стессель был награжден орденом Св. Георгия 3-й степени.

21 и 22 июня. Бой на правом фланге наших позиций с участием миноносцев и канонерских лодок. Много раненых и убитых солдат и офицеров. На «Бобре» носовое 9-дм орудие дало трещину вследствие перегиба дула{148}.

24 июня. Прибыл из Чифу на джонке китаец, привез бумаги. Провизии никакой. Говорит, что из Чифу ничего не пропускают. Консул Тидеман из Чифу сообщает, что у него нет секретаря, он так завален работой, что заниматься пересылкой частной корреспонденции он не имеет достаточно времени, а потому просит не утруждать его частными телеграммами. До боя 11 июня адмирал Витгефт получил бумагу, что генерал Десино из достоверных источников доносит, что в японском флоте громадные потери в судовом составе, что «Микаса», «Хацусе», «Сикисима» и «Ясима» погибли, «Фудзи» чинится в доке, половина броненосных крейсеров, и в том числе «Касуга», тоже погибли. Чтобы скрыть свои потери, японцы ставят на коммерческих судах деревянные башни, трубы, тараны и прочее и таким образом замаскированные корабли пускают дефилировать перед Артуром. Когда после 11 июня адмирал Витгефт послал донесение, что, выйдя в море, [78] встретил всю японскую эскадру, то в ответ получил разъяснение, что это была не эскадра, а маскированные корабли, и высказано удивление, где были глаза у адмиралов, командиров и всех офицеров, когда в расстоянии 63 кабельтовых никто не сумел отличить коммерческих пароходов от военных судов. Одна наша трусость заставила нас вернуться в Артур. Ведь генерал Десино наверное знает, что это были не броненосцы, а корабли, как же смеем мы утверждать противное. А в сущности, генералу Десино ничего бы не стоило из тех пароходов, которые он на бумаге купил и отправил в Артур с провизией и снарядами, составить эскадру, замаскировав пароходы «Суворовым», «Бородином», «Орлом» и прочими, и, приняв над ней командование, разбить японцев в Цусимском проливе.

Отношение к Артуру консулов и снабжение Красного Креста еще хорошо характеризуется следующим эпизодом. Главный хирург пришел однажды к командиру порта, заявил, что у него почти нет хирургических инструментов, и он просит их выписать из Чифу. Сейчас же была послана джонка к Тидеману, и через месяц привезли требуемое, но инструменты оказались такого низкого качества, что, по выражению того же хирурга, годились только на скотобойню, а никак не для производства сложных операций, после чего просил командира порта заказать в порту наиболее необходимые инструменты, и оказалось, что сделанные в порту были более пригодны, чем присланные из Чифу.

25 июня. «Полтава», крейсера, лодки и миноносцы выходили в море для обстреливания правого фланга{149}. Выход этот был вызван требованием генерала Стесселя. Адмирал Витгефт ответил, что он пошлет отряд достаточной силы, но, во избежание недоразумения и обстреливания своих вместо неприятеля, просит прислать в его распоряжение офицера Генерального штаба, хорошо знакомого с местностью и расположением наших и противника. Такой офицер был прислан на «Полтаву», но оказалось, что он только может обозначить на карте место расположения наших и неприятеля, идти же по минам и взлетать на воздух, как «Петропавловск», он не имеет никакого желания. Стрельба «Полтавы» была чрезвычайно удачной, японцы бежали, и, говорят, одним 12-дм снарядом вершина, где стояла пушка, превращена в плоскогорье.

9 июля. С 10 до 10 часов 45 минут вечера, при чистом небе и светлой лунной ночи, была отчаянная боевая стрельба с береговых батарей и сторожевой канонерки по показавшейся на рейде барже. К утру баржа приткнулась к берегу, оказалась китайской джонкой без людей; в ней найден пакет с письмами и телеграммами, только что отправленными из Артура{150}. Оригинально то, что, несмотря на отчаянную стрельбу, в ней, кроме нескольких дырок в парусах, не оказалось ни одной пробоины.

Каждую ночь приходили на рейд неприятельские миноносцы и ставили мины. Траление рейда поручено адмиралу Рейценштейну («Аскольд»). Для ловли неприятельских миноносцев сделано следующее: крейсера дежурят по очереди, по три дня, для чего их выводят на рейд и ставят под Золотой горой между вторыми брандерами и затопленным «Эдуардом Бари». На рейде расставлены рыбацкие сети и разбросаны перлини с поплавками и длинными хвостиками, назначение которых — запутываться в винты. В бухте Тахэ, откуда обыкновенно появляются миноносцы, стоят по три или четыре миноносца (только на ночь). Много говорили о вреде и опасности стоянки там миноносцев, но, пока все обходилось благополучно, они посылались туда каждую [79] ночь. Несколько раз своим неожиданным появлением они прогоняли неприятеля, но наконец он, сообразив в чем дело, решился сделать на них облаву.

10 июля. Миноносцы «Боевой», «Лейтенант Бураков» и «Грозовой» стояли ночью в бухте Тахэ{151}. Около 2 часов ночи к ним подошло около 10 миноносцев и начали их обстреливать. Батарея № 22 поддерживала миноносцы, и неприятель стал уже удаляться, но в то время, как наши были отвлечены боем, со стороны берега к ним подкрались две миноноски и пустили в них мины{152}. Миноносец «Лейтенант Бураков» получил минную пробоину в машине и не мог более двигаться. Миноносец «Боевой» получил мину ближе к носу, против носового котла с левой стороны. Котел сдвинулся с места, переборки выдержали напор воды, но так как другой котел был тоже неисправен, то он тоже сдвинуться с места не мог. «Грозовой», увидев позади себя какой-то темный предмет, пустил в него мину и хотя взрыва не последовало, но уверял, что неприятель, вероятно, был потоплен. Каково было его удивление, когда на другой день утром вместо утопленного миноносца оказался торчащий из воды камень и около него помятая мина с «Грозового», причем чека ударника из нее оказалась не вынутой, отчего взрыва и не последовало. «Бураков» и «Боевой» держались на воде, неприятель удалился, и их можно было бы прибуксировать в Артур, потребовав помощи, однако командир{153} «Грозового» распорядился иначе: он отбуксировал «Буракова» на мелкое место, посадил его так на камень, как раз против пробоины, что ничего не оставалось, как взорвать его на другой же день. «Боевого» ему все же удалось прибуксировать в Артур{154}. [80]

13 июля. (Письмо.) Мне сегодня не удастся попасть в порт, потому что мы приготовили пушки к действию, а на рейде бродит всякая гадость вроде «Чин-Иена». У нас вчера распространился слух, что мы перехватили японскую телеграмму, где говорилось, что маршал Ояма взбирался на самую высокую гору, откуда видно Артур и Дальний, и назначил начало штурма на 13 июля — ведь это их счастливый день, 13-е и 26-е.

Действительно, 13-го начался штурм правого фланга{155}. Крейсера и лодки поддержали наш правый фланг огнем своих пушек, стоя в бухте Тахэ; по требованию сухопутного начальства в бухту Тахэ были высланы крейсера, канонерские лодки и броненосец «Ретвизан»{156}. Несмотря на просьбу адмирала Витгефта — прислать сухопутного офицера для указания цели, — желающих опять не нашлось, и вновь ограничились указанием места на карте. Говорят, что один из миноносцев стрелял по нашим окопам. Японский флот показался на горизонте, начался бой на дальней дистанции, но наши суда успели благополучно вернуться на рейд{157}. Повреждений никаких. Китайцы говорят, что японцы решились на сильнейший штурм и в три дня хотят взять Артур. У них много потерь. У нас 800 человек раненых.

В седьмом часу вечера суда, выходившие в Тахэ, входили в гавань, и тут у самого входа взорвался на мине «Баян»{158}. Док был свободен, и сейчас же ввели его в док. Пробоина оказалась 12x12 футов = 144 квадратных фута. В тот же день на мине же на рейде взорвался пароход тралящего каравана, весь нос до середины длины ушел в воду, и его за корму прибуксировали в гавань{159}. 14 июля бой на горе Юпилазе, против которой японцы выставили 80 пушек. В ночь с 14-го на 15-е Юпилазу (гора между правым флангом и центром) сдали японцам, и наши отступили на Волчьи горы.

17 июля. Наши войска окончательно отступили от Волчьих гор, Зеленых, Дагушана и Сайгушана и вошли в линию фортов. Теперь сдавать уже больше нечего, и началась оборона самой крепости. К этому времени фортов наших положительно нельзя было узнать. Везде стояли пушки, устроили рвы, брустверы, внутренние ходы, блиндажи для гарнизона, бомбовые и патронные погреба, вокруг фортов были расставлены белые камешки, расстояния до которых были точно известны. Так как наши пушки с судов стояли решительно на всех фортах и батареях, то туда всюду были назначены наши же морские офицеры и прислуга к пушкам были матросы. Командир порта имел общее заведование морскими пушками, по распорядительной части его помощником был капитан 2-го ранга Клюпфель, а по материальной части капитан 2-го ранга Скорупо на правом фланге и Подушкин на левом. Для снабжения боевыми припасами, провизией, заведования и замены людей, исправления повреждений и прочих надобностей вся линия укреплений была разбита на сектора, и все батареи, вошедшие в один сектор, были поручены в заведование судам эскадры. Артиллерийские офицеры этих кораблей назначены заведующими технической частью. На долю «Пересвета» достался сектор недалеко от левого фланга, ближе к центру, состоящий из Угловой, Высокой, Фальшивой, Длинной и Плоской гор, Голубиной горки и Триангуляционной горки, форта № 5, временного укрепления № 5, батареи литера «Д» и Тыловой батареи, а затем Чайный редут и Рыжая горка (после падения Высокой). На всех вышеозначенных горах никаких решительно укреплений не было, а так, уже ради [81] приличия скорее, привезли по две-три 37-мм пушки. Вооружение форта № 5 состояло: 1) от флота 2–6-дм пушки Канэ, 2–75-мм Канэ, 4–47-мм, 4–37-мм и 2–2 1/2-дм Барановского и 2) от крепости 4–3-дм полевые и одна 6-дм мортира.

Голубиная горка: 1) от флота 2–75-мм Меллера и 4–37-мм Гочкиса, 2) от крепости — ничего.

Триангуляционная горка: 1) одна 6-дм пушка с «Бобра», стреляющая дымным порохом, 2) от крепости — ничего.

Временное укрепление № 5: 1) 4–75-мм пушки Меллера, 4–47-мм пушки Гочкиса, 10–37-мм Гочкиса, 2–2 1/2-дм Барановского, 2) от крепости 20 мелких пушек и пулеметов, из них четыре в 42 линии, а прочие — мелочь.

Батарея литера «Д»: 1) от флота 2–6-дм пушки Канэ, 2) от крепости 5–6-дм старых пушек в 22 калибра длиной.

Тыловая батарея: 1) от флота 4–75-мм пушки Меллера и 4–37-мм Гочкиса и 2) от крепости — ничего.

Вооружение этих фортов по мере хода событий, конечно, все время изменялось, особенно состав мелкой артиллерии — их возили туда, где они нужны в данный момент.

Гарнизон фортов и батарей составлял: постоянный — прислуга пушек, и переменный — какая-нибудь стрелковая часть, постоянно сменявшаяся. Таким образом, работа по оборудованию фортов легла на постоянный состав, а так как он был невелик, то понятно, что со всеми требованиями обращались на свои броненосцы. Лучше всех был оборудован форт № 5. Когда туда впервые привезли пушки, то так называемый форт состоял исключительно из скалы, часть которой разрушена взрывами и кирками и превращена в мелкий щебень. Угадать, где именно будет бруствер и где ров, не представлялось возможным. Первым командиром морских пушек туда был назначен мичман Винк, младший артиллерийский офицер с «Пересвета», и на его долю выпала тяжелая обязанность привести все это в порядок. Понемногу и потихоньку форт начал принимать надлежащий вид, но работа была еще далеко не закончена, когда Винк заболел, и на его место сперва был назначен мичман Максимов, а потом с «Баяна» мичман Романов. О каких-либо прикрытых блиндажах или патронных погребах не было еще и помину. Люди жили в цинковом сарае, а патроны лежали под легкой настилкой. Но вот, когда форт принял свой внешний боевой облик, принялись за внутреннее его благоустройство. Работа была очень трудная, потому что грунт был не песок, а твердая скала. К внутреннему обрыву этой скалы пристроили офицерский блиндаж, что оказалось очень удобным, так как обрыв был высокий и отвесный, сюда не мог попасть решительно ни один снаряд. Такое же удобное место нашли и для нижних чинов. Блиндажи строились из 14-дюймовых брусьев, насыпались на несколько футов щебнем, заливались цементом и опять щебнем и цементом; кухню поставили немного в сторонке. Эти блиндажи в смысле безопасности были бы очень хороши для устройства тут погребов, но приходилось бы очень далеко ходить за снарядами, что могло задерживать стрельбу. Поэтому патронный погреб устроили посредине форта. Патроны в стеллажах были уложены на дне погреба, высота которого была немного выше роста человеческого; покрыт он был двумя рядами 14-дюймовых брусьев, крепко установленных и хорошо и часто подпертых 14-дюймовыми подпорками. На все это было навалено 2 аршина щебня, скрепленного прослойками из цемента. Из погреба наверх [82] вел длинный извилистый коридор. Правда, до такой системы прикрытия погребов мы дошли не сразу, а, конечно, после горького опыта. Первый патронный погреб был устроен сейчас же позади пушек в обрыве скалы; для закрытия его к обрыву прислонили 14-дюймовые брусья и посыпали их землей. Брусья стояли под таким углом, что попасть в них не представлялось возможным. Не знаю, каким образом это произошло, но факт, что туда попал снаряд, последствием чего был пожар погреба. Поднялся густой столб желто-бурого дыма, и мы с судов с ужасом ждали, что сейчас послышится трескотня от рвущихся снарядов. Опасность была громадная, но мы видели, что люди что-то копошатся вокруг. Заливать водой они не могли, так как вода доставлялась туда только одним осликом. Все мы были страшно удивлены, когда увидели, что пожар понемногу утихает и к вечеру прекратился. Оказывается, Романов набрал храбрецов, при помощи которых растаскал брусья, засыпал погреб песком, и пожар прекратился. За это командир порта представил Романова к Георгию, но ему, кажется, ничего не дали. Вот после этого-то случая и построили описанный мною выше погреб. Единственный недостаток этого погреба был тот, что он был абсолютно темный, и туда приходилось лазить со свечкой, но из двух зол, взрыва от образования гремучего газа или взрыва от попадания неприятельского снаряда, приходилось выбирать менее вероятное и, кстати, никогда еще не испытанное. Со свечкой, впрочем, входить приходилось редко, только для работы и осмотра, а так хозяева погребов и на ощупь знали где что лежит и не нуждались в особом освещении. Благонадежность этого погреба была испытана дважды неприятелем. 11-дм снаряд влетел в середину крыши, взорвался, образовав воронку глубиной больше аршина. Сейчас же приступили к исправлению, засыпали щебнем, залили цементом и прибавили еще слой в половину аршина, но не успел еще цемент окрепнуть, как второй снаряд ударил туда же и с теми же последствиями. Конечно, повреждение было вновь моментально исправлено, но больше попаданий туда не было.

Кроме этих главных блиндажей, была построена масса мелких вспомогательных боевых. Прислуга пушек нужна только для заряжания, во время же наводки пушки, выстрела и наблюдения за попаданием снаряда нужен только один человек, поэтому нет никакой причины подвергать все время всю прислугу опасности, но далеко уходить они не могут, поэтому около каждой пушки пришлось построить по блиндажу. Патроны и снаряды для первых выстрелов тоже должны храниться в близлежащем расходном блиндажике. Управляющему огнем офицеру тоже нужна боевая рубка, и прочее.

К истории блиндажей. Впервые в Артуре о блиндажах услышали мы из приказа генерала Стесселя, в котором генерал, называя жителей Артура жалкими и трусливыми «блиндажистами», запретил постройку прикрытий в городе и притом обещал, что если узнает, что кто-нибудь в городе строит себе блиндаж, чтобы прятаться от неприятельских снарядов, то таких господ он будет вытаскивать на свет Божий и посылать на передовые позиции. Оказывается, что генерал Стессель, проезжая по городу после первых морских бомбардировок, увидел, что около магазина «Кунст и Альберс» строится прочный блиндаж.

После падения Цзиньчжоу генерал Фок известил Артур, что Цзиньчжоу пал потому, что неприятель засыпал позиции градом шрапнелей и гранат, люди гибли массами, не принося никакой пользы, и без надежных прикрытий борьба с огнем [83] неприятеля невозможна. Тогда последовало приказание построить не только блиндажи для прислуги, но и над пушками устроить навесы из досок, покрытых слоем глины, чтобы защитить прислугу от шрапнелей. Пробовали мы на форту № 5 устроить такой навес над 6-дм пушкой, но как только построили, так сейчас же и убрали. Такое громоздкое сооружение, очевидно, привлекло бы не только взоры неприятеля, но, конечно, и снаряды его, и само собой понятно, что не шрапнелью будет он пробовать сбить его, а пошлет сперва несколько гранат. Какой же получится эффект? — это сооружение развалится, придавит собой и пушку, и прислугу, и тогда под градом шрапнелей действительно трудно будет работать. Далее, надо было решить, какие блиндажи строить на фортах: легкие или основательные. Большинство стояло за легкие блиндажи, так как, во-первых, их легче и скорее строить, и, во-вторых, мы не знали силы удара снаряда, а потому опасались падения блиндажа, последствия чего должны были быть очень неприятны для сидящих в нем. Но потом, по мере хода военных действий, убедились, что блиндажи должны быть возможно крепче. Но не везде стали капитально переделывать блиндажи, большинство решило подкрепить имеемые, насыпав на крышу толстый слой глины, щебня и, изредка, цемента; крыша стала провисать под этой тяжестью, и для поддержания ее стали вставлять подпоры, но эти-то блиндажи и были самые опасные, так как, держась не на врытых в землю столбах, а только на подставленных подпорках, при первом же попадании снарядов складывались как карточные домики, погребая под своими тяжелыми крышами всех находившихся в нем в убежище. В конце концов люди стали бояться блиндажей и охотнее прятались за камушки, чем в приготовленных для них местах.

Самыми надежными блиндажами были выдолбленные кирками в скале и имеющие обязательно два выхода. Такой блиндаж был сделан лейтенантом Сухомлиным на Перепелиной горе. Сперва неуютные, блиндажи понемногу принимали все более и более жилой вид, и на многих было даже проведено электрическое освещение от боевого фонаря, так как ни свечей, ни керосину не отпускалось. Начальство, столь энергично протестовавшее против постройки блиндажей частными жителями, вскоре само обзавелось вполне надежными блиндажами, причем тут господа инженеры выказали гораздо больше энергии и знания дела, чем при постройке таковых на фортах. Один блиндаж, например, состоял из трех больших и высоких комнат, обвешанных коврами, освещенных электричеством (спальня, кабинет, гостиная). Все это было выдолблено в скале. Так же хорошо был устроен «блиндаж трех советников», а в Морском госпитале инженерами был построен для укрытия раненых такой блиндаж, что через месяц по готовности он развалился от дождя.

17 июля. «Пересвету» разрешено сделать несколько выстрелов по японцам{160}.

25 июля. Воскресенье, жаркий солнечный день. Утром назначен молебен о даровании победы с крестным ходом. Вдруг в одиннадцать с половиной часов утра послышался какой-то страшный свист и вслед за ним взрыв где-то в порту, все вскочили, но никто не мог понять в чем дело. Через пять минут вновь услышали такой же свист и тут только поняли, что это неприятель, подошедший теперь к городу на расстояние пушечного выстрела, начинает обстреливать порт. Снаряды ложились очень близко к дому командира порта, адмиральской пристани и стоящим у пристани «Цесаревичу» и «Новику». С разрешения командира я послал паровой [84] катер в порт за женой, жившей на квартире командира порта, но оказалось, что офицеры «Севастополя» успели уже пригласить ее к себе. Пока она шла из дому до «Севастополя», два снаряда разорвались около нее и один осколок упал у ее ног. Она нагнулась, чтобы подобрать его, но он оказался совершенно раскаленным. Когда катер пришел на «Севастополь», то там уже собралось большое общество дам, так как командир всегда предупреждал всех, что если начнется бомбардировка, то он приглашает дам за броню «Севастополя». В промежуток между двумя выстрелами катер благополучно проскочил в проход и пришел на «Пересвет», стоявший в Западном бассейне. В этот день рядом с домом командира порта разорвалась масса снарядов, а один разбил каменный забор в саду. По измеренному донышку оказалось, что это 120-мм. Один снаряд попал в «Цесаревич», в телеграфную рубку, где оторвал ногу дежурному телеграфисту{161}. На правом фланге сильная орудийная и пулеметная стрельба. Броненосцы отвечали перекидной стрельбой{162}.

26 июля. С утра возобновилась бомбардировка порта, причем им удалось зажечь «Масляный Буян» — склад масла, керосина, олифы и пакли. Столб дыма был громадный, и огонь угрожал не только уничтожить все эти запасы, но и весь наш запас угля. Со всех судов были посланы пожарные партии и санитарный отряд для уборки раненых, и, несмотря на усилившийся огонь неприятеля, пожар скоро удалось потушить. Люди работали как звери. В это время корабли были заняты нащупыванием неприятеля. Решительно ни с одного наблюдательного пункта не могли точно указать, где именно была расположена эта противная батарея, — ее абсолютно не было видно. Китайцы из впереди лежащих деревень докладывали, что пушка стоит за горой, а какой-то японский капитан, весь обвязанный травой, ходит по гаоляну. Вскоре одному наблюдателю удалось найти по дымку и месторасположение пушки, и мы открыли сильный и частый огонь по указанному квадрату. История о «травяном капитане» всем очень понравилась, и когда эта невидимая батарея начинала стрелять, все говорили, что это делает «травяной капитан». В ответ на нашу стрельбу и японцы начали отвечать нам. Бросив порт, они стали стрелять по судам, стоявшим в Западном бассейне. В «Пересвет» попало два снаряда: один, пронизав задний мостик и верхнюю палубу, разорвался в верхней батарее, убив вестового Дудника и ранив двух матросов, а другой, пробив верхнюю палубу и борт, разорвался в командирской каюте и осколками пробил следующую палубу в каюте священника, сильно напугав последнего. В «Ретвизан» попало четыре снаряда, и, на несчастье, все в подводную часть, отчего «Ретвизан» принял более 500 тонн воды{163}.

27 июля. То же самое. Вечером сигнал: «Приготовиться к походу». Уже давно [85] шли разговоры о предстоящем нашем выходе в море. По этому поводу было много заседаний командиров и адмиралов и крупная переписка с высшим начальством. Насколько доходили до нас сведения об этом, мы знали следующее. Сперва было приказано с наличными силами исправных судов прорваться во Владивосток. Говорят, что последствием этого приказания и был наш выход 10 июня. Потом последовало вторичное приказание выйти из Артура, причем указывалось, что встреченные нами корабли не броненосцы, как мы думали, а замаскированные пароходы. Адмирал Витгефт ответил, что он не рискует выйти в открытый бой. Приказание вновь было повторено, причем указывалось, что крепость может не выдержать натиска противника и тогда флоту придется сдаться, стоя в гавани. Адмирал Витгефт собрал военный совет, на котором был составлен такой протокол: эскадра может выйти в море только в полном своем составе и при том условии, что корабли будут вооружены так, как им полагается быть вооруженными, то есть снявши с береговых фортов все пушки и поставив их вновь на суда флота. Адмирал и командиры верят своим глазам больше, чем донесениям генерала Десино, и удивляются тем, кто смотрит иначе на это дело. Прорвать блокаду у Артура, если даже соберется вся японская эскадра, наш флот, пожалуй, и сумеет, хотя, конечно, мы много слабее неприятеля, но дойти до Владивостока ему ни в коем случае не удастся, во-первых потому, что поврежденные корабли после первого боя, раньше чем пускаться в длинное и опасное путешествие, требуют захода в гавань для поправления главнейших повреждений (это следует из примеров военно-морской истории и упоминается во всех тактиках); во-вторых, если на «Севастополе» и «Полтаве» хватает угля в мирное время только для того, чтобы дойти кратчайшим путем экономическим ходом из Артура во Владивосток, то имеемого запаса в боевой обстановке им не хватит и на полпути. «Новику» и миноносцам придется грузить уголь в море с судов эскадры. В-третьих, при эскадре слишком мало, сравнительно с противником, контрминоносцев. В-четвертых, ослабленной первым боем эскадре придется трое или четверо суток идти и днем и ночью вдоль неприятельских корейских и японских берегов и островов, вероятно связанных семафором и телеграфом, и, следовательно, место, курс, скорость и состав нашей эскадры будет всегда известен неприятелю, который, обладая подавляющим количеством судов, миноносцев и кораблей береговой обороны, а также преимуществом хода, может устраивать нам засады там, где он пожелает. Что же касается до Артура, то он, по общему мнению, при существующих обстоятельствах продержится по крайней мере до ноября месяца, а за эти три-четыре месяца, если Артур не будет освобожден с суши, Балтийская эскадра, даже в том случае, если она еще не вышла (а мы были уверены, что она давно вышла), успеет подойти к китайским водам, и тогда было бы много целесообразнее нам идти не во Владивосток по опасному пути, а прорваться на соединение с новой эскадрой. Если даже прорыв и не удастся, то все же неизбежным боем мы, безусловно, на некоторый промежуток времени или навсегда выведем из строя японского флота столько же кораблей, сколько и сами потеряем, и тем самым дадим возможность балтийскому резерву, также не обладающему достаточной силой для открытого боя с неприятелем, пройти в Артур не рискуя встречей, и тогда уже соединенный флот будет в состоянии приобрести обладание морем. [86]

Таково приблизительно было содержание протокола военного совета{164}. Для нас, стоявших очень и очень близко ко всему этому, содержание протокола было ясно и жило в наших сердцах, но, видимо, тот, кто не рисковал собственной шкурой, не так глубоко вдумался в содержание дерзкой бумажки, подписанной единогласно всеми адмиралами и командирами артурской эскадры. Быть может, теперь, после боя 28 июля и Цусимского боя, те, кто не верил тому, что было изложено в этом протоколе, убедились, что не чувство трусости заставило адмирала Витгефта ответить вышеприведенным протоколом на категорическое приказание, а любовь к родине и флоту и сознание значения порученной ему эскадры. Прошло несколько дней после отправки с китайцем означенного протокола{165}, как было получено извещение, что протокол дошел до назначения и «с некоторыми комментариями» представлен на усмотрение государя императора. Глубоко убежден, что если бы протокол был представлен государю императору в подлиннике, без «комментариев», то и распоряжения, полученные нами, более соответствовали бы положению. К сожалению, нам неизвестно, в чем заключались комментарии, но кончилось тем, что 26 или 27 июля было получено категорическое приказание: «По приказанию государя императора, избегая боя с неприятелем, идти во Владивосток, дать знать о дне выхода»{166}. Такому распоряжению оставалось только подчиниться. Исправными оказались «Цесаревич», «Ретвизан», «Победа», «Пересвет», «Севастополь», «Полтава», «Аскольд», «Диана», «Паллада», «Новик» и восемь миноносцев. «Баян» стоял в доке, с него сейчас же сняли всю артиллерию и в один день переставили на прочие суда эскадры. В то время как 27 июля баржа с двумя 6-дм пушками с «Баяна» стояла у борта «Ретвизана» и тот начал грузить пушки, неприятельский снаряд попал в баржу и утопил ее. Поэтому к «Пересвету» подвели баржу с пушками только вечером и там всю ночь устанавливали четыре пушки. На «Победу» тоже дали несколько пушек, но, конечно, до полного вооружения мы были далеки{167}. На «Победе» установили одну пушку с приморской батареи (крепостной артиллерии), и, конечно, оказалось, что она не входит в обойму, пришлось растачивать обойму в порту на станке.

28 июля. Бой.

Около 6 часов утра эскадра начала выходить на внешний рейд. Сигнал с «Цесаревича»: «Флот извещается, что государь император приказал идти во Владивосток». Этим сигналом адмирал Витгефт снял ответственность за все далее совершившееся с себя и с командиров, подписавших протокол. Никаких предварительных распоряжений, касающихся тактической части боя, не было сделано. Это, конечно, произошло не от халатного отношения к делу, а оттого, что даже теперь, после боев 28 июля и 14–15 мая 1905 г., у нас во флоте мало кто признает значение морской тактики, а стараются присноровить все к грубой силе. В начале войны в «Новом времени» были подсчитаны наши и японские морские силы, причем измерялись они, смешно сказать, суммой тонн водоизмещения. В разных газетах и журналах к этому прибавлялись еще «боевые коэффициенты», куда входили артиллерия, броня, скорость хода и год постройки; перед Цусимским боем все газеты были заняты подсчетом пушек и их калибров на нашей и японской эскадрах. Я не отрицаю значения того или другого, конечно, на парусной лайбе нельзя сражаться с броненосным флотом, но когда силы более или менее [87] равны, когда у одного есть свои преимущества, у другого другие, то не всегда возьмет верх тот флот, у которого больше пушек или тонн водоизмещения: можно поставить неприятеля в такие условия, что половина его артиллерии не будет в состоянии действовать или что целая часть эскадры окажется вне сферы огня. Конечно, как в рапирном бою каждому выпаду соответствует своя парировка, так и тут каждому маневру есть свой контрманевр. Морской бой есть, собственно, дуэль между двумя адмиралами, где не всегда возьмет верх тот, у кого рапира тяжелее и длиннее. Если силы эскадр совершенно одинаковы, то бой можно приравнять к шахматной игре. Кто выиграет партию? Тот, кто удачнее расположит свои фигуры, кто лучше сумеет воспользоваться свойством каждой из них. Оригинально то, что даже все принципы морской тактики целиком входят в шахматную игру:

1) Сосредоточение больших сил против части неприятельских — желая взять у противника какую-нибудь фигуру, вы направляете на нее большее количество фигур, и только тогда можете рассчитывать на выгодную мену; если же число фигур одинаково, то мена будет бесполезная.

2) Взаимная поддержка — когда какой-нибудь фигуре угрожает опасность, вы не торопитесь убрать ее с выгодно занятого ею положения, а спешите подкрепить ее новой фигурой. Несколько пешек, поставленных по диагонали, составляют сильную позицию, а одна — ничего не значит.

3) Действие своей сильной стороной и укрытие слабой — вся игра проводится на том, что вы своими сильными фигурами наступаете на неприятеля, короля же своего, явно более слабого, вы стараетесь загородить пешками и фигурами (рокировка).

4) Внезапность — когда вы, ведя атаку на один фланг, ставите фигуру так, чтобы, если противник не заметит, взять у него фигуру с другого фланга, или удачным ходом коня угрожаете одновременно двум незащищенным фигурам (зевки).

Это еще только главные принципы, которыми пользуются слабые игроки-любители, но у игроков-профессионалов есть еще другие правила, о которых мы имеем только поверхностное понятие. Эти правила заключаются в особо заученных ходах, при которых если противник не сделает совершенно определенного ответного хода, хотя пока ему ничего не угрожает, он теряет фигуру, а иногда и партию. Когда ход отпарирован, то план не удался, и противники выбирают новый, тоже заранее изученный, план атаки и парировки и сражаются так до первой ошибки, стараясь применением принципа внезапности сбить друг друга. Точно так же и в морской тактике есть целая серия таких ходов, когда вы ставите противника в невыгодные для него условия, и, конечно, каждому ходу есть своя парировка. Как игроков-профессионалов в шахматы очень мало и имена их известны всему миру, так и людей, хорошо изучивших морскую тактику, тоже очень мало. Их и должно быть гораздо меньше, потому что игра в шахматы на практике доступна всякому, ведение же морского боя талантливыми людьми весьма редко; каждому игроку предоставляется думать перед каждым ходом сколько ему будет угодно, а в морском бою картины быстро сменяются одна за другой, поэтому адмирал должен иметь верный глаз и быструю сообразительность и решимость. Двинуть фигуру с одного поля на другое рукой во много раз легче, чем, сидя на одном корабле, приказать другому переменить свое место. Из всего этого видно, что бой может удачно вести только хорошо [88] сплоченная эскадра, много практиковавшаяся, легко управляемая адмиралом, а личный состав и, главным образом, адмирал должен до боя хорошенько изучить принципы и правила морской тактики и уметь применить их на деле{168}. Поэтому я думаю, что ни у кого язык не повернется укорить адмирала Витгефта, что когда ему, хорошему помощнику по управлению канцелярией наместника, приказали вести эскадру во Владивосток избегая боя, он, выйдя из Артура, взял курс прямо на Шантунг, с тем чтобы оттуда повернуть прямо во Владивосток. Нельзя же человеку, знающему только ход коня и офицера, приказать закончить неудачно начатую партию в шахматы, когда она уже расстроена; эскадра была ослаблена выбытием «Петропавловска» и «Баяна» и лишена половины артиллерии, которая была свезена на берег, рейд заминирован, корабли повреждены и прочее. [89]