На Ленинградском фронте
1
Начало декабря 1943 года выдалось очень холодным. Однако, несмотря на морозы и ветры, работа на конотопском аэродроме не прекращалась. Полк готовился к перелету на Ленинградский фронт.
Среди моих сослуживцев были ленинградцы: командиры кораблей лейтенант Паков Сергей Иванович, младший лейтенант Колеганов Владимир Александрович, штурман Игорь Волков и борттехник Александр Фадеев. Паков имел особый счет к гитлеровцам: от голода умер его отец во время блокады.
Подготовка к дальнему перелету проводилась под руководством старшего инженера полка Попкова Максима Георгиевича. Перед вылетом он сам проверил работу моторов. И вот наступила долгожданная минута. Подлолковник Афонин первым поднялся в воздух и повел эскадрильи на север. Погода по маршруту была хорошей. Ясный морозный день, безоблачное синее небо. Видимость более десяти километров.
В тот же день мы произвели посадку в районе Великих Лук. Приземлившись, сразу же узнали, что с этого аэродрома действует полк, где летчики, штурманы и техники — женщины; они летали на бомбардировку врага, возили груз к партизанам. Кроме авиационных частей здесь [81] стояли подразделения десантных войск и батальоны аэродромного обслуживания.
К нашему самолету подошли десантники-парашютисты. Несколько человек из них я узнал. Это были парашютисты десантных войск, которых мы выбрасывали под Каневом, на правом берегу Днепра.
Выполнив задание, они вернулись на свою территорию, а теперь здесь готовятся к полету в партизанский край. Как старые знакомые, мы обсуждали обстановку на фронте. Они рассказали нам, что готовится большой десант и что наши самолеты они ожидали с нетерпением.
В первые дни мы тренировали десантников, готовили их к предстоящим прыжкам, прокладывали маршруты будущих полетов в тыл врага. А 13 декабря впервые вылетели на Ленинград. Мы шли над Октябрьской железной дорогой. В радиусе 15–20 километров местность была видна как на ладони. Я старался запомнить характерные линейные ориентиры, которые могли бы помочь водить самолет ночью.
— Штурман, о чем задумался? — спросил меня командир. — Скоро Ленинград.
А думал я о том, как в декабре 1939 года вместе со своими сверстниками ехал по этой же дороге на Карельский перешеек, где началась война с финнами...
Флагманский корабль пошел на снижение, за ним — остальные. Над Чудовом мы пронеслись на бреющем полете. Над Ладожским озером, где пролегала Дорога жизни, барражировали советские истребители. А когда наши самолеты сели на аэродроме, «ястребки» развернулись и исчезли в направлении Финского залива.
Старший инженер полка М. Г. Попков, инженер эскадрильи В. В. Кирюхин, техники и механики встречали Ли-2 и показывали, куда заруливать. Владимир Васильевич Кирюхин долгое время летал борттехником. Однажды ночью после выполнения боевого задания его самолет шел на высоте [82] 3000 метров. Из-за интенсивного обледенения вышли из строя все приборы. Машина начала падать. Борттехник не растерялся. В штурманской кабине он прорубил борт фюзеляжа и вывел трубку воздухоприемника наружу. Прибор скорости заработал, и командиру корабля майору Ф. А. Жмурову на высоте 500 метров удалось вывести самолет в горизонтальное положение.
Опыт В. В. Кирюхина распространили в полку. Вскоре инициативного борттехника назначили инженером эскадрильи, и он тщательно осматривал самолеты перед каждым вылетом.
После нескольких ненастных дней погода улучшилась, в мы приступили к боевой работе. 14 января подполковник Афонин получил приказ из штаба 4-го корпуса АДД: нанести бомбардировочный удар по вражескому укрепленному району Беззаботный.
Мы поднялись в воздух. Нижняя кромка облаков опустилась до 800 метров, однако командир не изменил принятого решения. Сергей Паков, в экипаж которого меня назначили, сказал мне:
— Штурман, бомбить будем в два захода.
Наш самолет Ли-2 брал четыре бомбы весом по 250 килограммов. На каждый заход — две бомбы.
Мы подходили к цели. Неистово ухали зенитки, беспрерывно били автоматические пушки. Красные шары прошивали толстый слой облаков и рвались где-то выше нас. Не переставая, строчили пулеметы, разноцветные трассы пуль обсыпали нижнюю кромку облачной завесы.
С ходу сбросив первые бомбы, мы нырнули в облака и, развернувшись, пошли на второй заход. Бросаю фугаски — и снова в белую спасительную пелену. Гитлеровцы бьют по самолетам наугад, поэтому их огонь не причиняет нам никакого вреда. Первый боевой вылет в небо Ленинграда закончился благополучно.
А через день мы бомбили укрепрайон противника в [83] Красном Селе. Летчики-ленинградцы, как всегда, вылетели первыми. Лейтенант Паков повел самолет на цель. Мощные лучи вражеских прожекторов схватили нас еще на подходе к укрепленному району. Кабина ослеплена, но Сергей Иванович не свернул с боевого курса. Под нами красная вспышка. Видим, разорвался снаряд, затем второй, третий...
Наши бомбы взорвались в складе с боеприпасами. Паков резким разворотом влево вывел машину из зоны огня. Багровое небо осталось позади. А вот и аэродром. Заправив Ли-2 горючим и подвесив бомбы, мы снова взяли курс на Красное Село. Очагов пожара становилось все больше и больше.
19 января Совинформбюро сообщило, что наши войска в результате упорных боев овладели Красным Селом. Полкам и дивизиям, штурмовавшим этот укрепрайон, было присвоено наименование Красносельских. Так с тех пор стал называться и наш 325-й бомбардировочный авиационный полк.
В ночь освобождения Красного Села особенно отличился экипаж капитана А. П. Головкина. Он совершил пять дерзких вылетов. Узел обороны врага защищался мощной зенитной артиллерией и прожекторами. Но Головкин и его штурман младший лейтенант Волков пошли на хитрость. Они повели свой бомбардировщик много ниже, чем остальные экипажи. Немцы не смогли быстро переменить прицел своих зениток, поэтому штурман беспрепятственно обрушил бомбы на склад артиллерийских снарядов.
2
На аэродром прилетел командующий авиацией дальнего действия Главный маршал авиации Александр Евгеньевич Голованов. Он вышел из самолета один, без [84] обычного в таких случаях сопровождения. Подошел к стоянке нашей эскадрильи, спросил, кто мы, назвал себя. Но мы знали его в лицо. Командир эскадрильи приготовился к официальному докладу. Главный маршал сказал:
— Соберите летчиков, есть срочный разговор. Все быстро собрались.
— Товарищи, знаю, что вы летаете в бой ночью. Но обстановка требует летать и днем. — Главный маршал обвел взглядом летчиков и продолжал: — Лететь надо сейчас, сию минуту. На линии фронта есть тяжелораненые бойцы и офицеры. Их надо доставить самолетами в ленинградский госпиталь.
...Без сопровождения истребителей, на бреющем полете мы прилетели на передовую. Дым фронтового пожара стлался по заснеженным ленинградским полям. Землю было плохо видно, но все же сели, подрулили к медсанбату. Члены экипажа вместе с медицинским персоналом переносили в самолеты раненых пехотинцев, танкистов, артиллеристов и воинов других специальностей.
До вечера мы успели совершить три рейса. А когда опустились сумерки, наш Ли-2, нагруженный бомбами, взлетел с аэродрома и взял курс на Сиверскую. Там скопление вражеской техники и солдат. Несмотря на то что погода резко испортилась, мы отбомбились удачно.
На второй и третий день снова вывозили раненых с фронта в ленинградский госпиталь.
Последние дни января сорок четвертого года были напряженными. Работать приходилось очень много, Уставали мы, летчики, но немалая физическая нагрузка ложилась и на плечи инженеров и техников. Осмотреть самолет после боя, устранить дефекты и выпустить снова на боевое задание (и асе это без перерыва, днем и ночью) — не так просто. В боях, под Ленинградом они сумели обеспечить около 1200 боевых вылетов. [85]
Старший инженер полка Максим Георгиевич Попков ни на минуту не покидал аэродром. Его всегда можно было видеть там, где всего труднее. А когда самолеты улетали на задание, Попков ходил молча, не отрывая глаз от красного, тревожного горизонта ночного неба. Он напряженно вслушивался в гул моторов. В такт с ними билось его сердце.
Вот подрулил к стоянке очередной Ли-2. Моторы работают с перебоями. От хвостового оперения остались одни клочья. Из самолета вылез младший лейтенант В. А. Колеганов. Инженер осмотрел машину и сказал:
— Не печалься, Владимир Александрович. Отремонтируем, будешь летать как на новой.
Это было трудное задание. Накануне немецкие артиллеристы особенно неистовствовали. Они посылали в осажденный город снаряд за снарядом. Надо было заткнуть горло вражеской артиллерии, но погода стояла явно нелетная. Густая хмурая облачность закрывала небо, на высоте грозило обледенение. Лететь в подобную погоду могли только настоящие мастера, люди, готовые на самопожертвование. В числе таких был и Колеганов.
Вот что он рассказал однополчанам...
Не успел самолет набрать высоту, как началось обледенение окон кабины, коков винтов, моторы стало трясти.
— Пробьемся, — решил командир экипажа.
Он снизился до 700 метров и на этой высоте пошел на цель. Самолет поймали вражеские прожекторы, снаряды зениток рвались совсем близко.
— Огонь по прожекторам! — скомандовал летчик. Воздушные стрелки Т. С. Курченков и М. П. Дмитриев дали несколько очередей из пулеметов. В результате многие прожекторные установки были погашены. Штурман П. И. Лизоркин сбросил бомбы на артиллерийские батареи. Губительный огонь по Ленинграду прекратился. [86]
Забегая несколько вперед, скажу, что во время налета на морскую базу Котка самолет В. А. Колеганова был атакован истребителем «Мессершмитт-110». В воздушном бою комсомольцы экипажа вышли победителями. Хищник был сбит. Колеганов благополучно довел машину до своего аэродрома и произвел посадку. Старший врач полка В. П. Ершов оказал срочную помощь раненым Курченкову и Дмитриеву. Командование представило членов отважного экипажа к правительственным наградам. Владимир Александрович Колеганов был награжден орденом Отечественной войны I степени.
Отлично выполнял свой долг борттехник бомбардировщика старший техник-лейтенант А. Фадеев. Он не раз летал на защиту родного города. Бомбы, сброшенные с его корабля, нанесли огромный урон гитлеровцам. Одна из них попала в эшелон с боеприпасами. Состав взорвался.
Экипаж Колеганова знал, что своей работой приближает час освобождения сотен тысяч людей от постоянной угрозы, висевшей над городом на Неве.
После освобождения Красного Села наш полк нанес удар по дальнобойным орудиям врага в Пушкине. Всю ночь мы бомбили фашистов в этом районе, выбивая их из долговременных укреплений.
21 января была очищена от гитлеровцев железнодорожная станция Мга, а 24-го — город Пушкин, затем — Гатчина.
Фронт стремительно катился на запад. Старший штурман полка капитан П. Н. Степин все чаще выдавал нам новые листы полетных и топографических карт.
После месячного сражения передовая отодвинулась от Ленинграда на 200, а местами — на 220 километров. Фашисты потерпели здесь полное поражение. Жалкие остатки их разгромленных армий спешно отступали. Для бомбежек переднего края врага уже не требовались все силы бомбардировочной авиации. АДД приступила к выполнению [87] своих непосредственных задач — начала летать в тыл врага, наносить удары по его военно-промышленным и административным центрам.
10 февраля из дивизии поступил приказ нанести бомбардировочный удар по военно-морской базе в Финском заливе — Котка. В этом налете, как я уже говорил, принимал участие и экипаж младшего лейтенанта Колеганова.
При подходе к цели мы заметили, что небо уже разрисовано разноцветным фейерверком. Как всегда, ленинградцы пошли в атаку первыми. Экипаж Колеганова, как и все остальные, сбросил бомбы и ушел на свой аэродром за новым боевым грузом.
16 февраля мы получили задачу нанести удар с воздуха по военно-промышленным объектам одного из крупных городов врага. Этот город с его незамерзающим морским портом был неплохо защищен от воздушного нападения. Когда наши бомбардировщики были за несколько километров от цели, гитлеровцы открыли ураганный огонь из крупнокалиберных зениток. Но это им не помогло. Экипажи сбросили бомбы точно на намеченные объекты.
Несколько позже, когда наступила более благоприятная погода, мы повторили бомбардировку. Нас не пугали ни зенитки, ни прожекторы. В эту ночь наш экипаж принял участие в массированном налете и совершил три боевых вылета. Вел свою машину к цели и ленинградец младший лейтенант С. И. Паков. Он мстил за смерть отца,, за муки, перенесенные его семьей, за родной Ленинград. Воевал он смело, летал на совесть и своим мужеством вдохновлял других.
На командном пункте к нам подошел корреспондент фронтовой газеты. Он долго разговаривал с нами, интересовался подробностями налета. Позже газетчик, к сожалению, запамятовал его фамилию, написал хорошую статью об отваге моих однополчан. [88]
3
Нарва в системе обороны противника являлась очень важным узлом сопротивления. Здесь гитлеровцы дрались с особой яростью. Воздушные бои над этим районом тоже носили ожесточенный характер.
24 февраля 1944 года экипажу Сергея Панова было приказано произвести разведку погоды в районе цели, а в последующие ночи мы начали бомбить железнодорожную станцию Нарва. По три раза в ночь вылетали наши корабли. До самого утра горели вражеские эшелоны, взрывались склады с боеприпасами и горючим.
Полк бомбил Нарву еще несколько раз. Но 20 марта радость успеха была омрачена. С задания не вернулся экипаж капитана Ганюшкина Николая Саввича. Штурманом у него был капитан Алырщиков Василий Авдеевич, вторым пилотом — младший лейтенант Лямцев Григорий Андреевич, бортовым техником — Поздняков Андрей Илларионович, воздушными стрелками — старшина Шахунов Михаил Андреевич и сержант Зеленов Николай Александрович. В эту ночь на задание с ними летал и молодой штурман-стажер младший лейтенант Сынченко Иван Данилович.
Тяжело терять людей, с которыми вместе жили, летали на боевые задания. Три года войны сделали нас близкими, родными.
На другой день наш полк вылетел бомбить врага, отступавшего северо-западнее Нарвы. Никакого огня с земли не было. Или противник не успел подтянуть средства ПВО, или не хотел себя обнаруживать. Бомбы мы сбросили с малой высоты по намеченной площади.
«Что писать в боевом донесении?» — спрашивал я себя, подлетая к аэродрому. Меня мучила мысль, что бомбы были зря сброшены с самолета. Мы привыкли видеть пожары, [89] прожекторы, взрывы вражеских снарядов, а тут — ни огонька.
«А ты всегда пиши, что видел...» — вспомнились слова старшего штурмана полка капитана П. Н. Степина. И я написал: «Бомбы сброшены по цели. Пожаров и взрывов не наблюдалось. ПВО противника не действовала».
Повторный боевой вылет был уже не таким. Гитлеровцы успели установить пулеметы, прожекторы. Однако это не помешало нам выполнить задание. Внизу наблюдались взрывы и пожары.
«Это вам за экипаж Ганюшкина!» — произносил каждый из участников вылета.
Как живой, стоял перед моими глазами Николай Саввич... Вчера утром выдалась солнечная погода. Хотя снег еще был глубокий, но пахло теплом. Чувствовалось приближение весны.
— Сходим на лыжах? — спросил меня Василий Кошелев, закладывая листок в свою любимую книгу «Как закалялась сталь».
— С удовольствием. Хоть на часок.
Получив разрешение на лыжную прогулку, мы гурьбой вышли из общежития.
Первым пошел Николай Саввич Ганюшкин, за ним — Василий Авдеевич Алырщиков, Курал Рустемов. Мы быстро дошли до леса. Лыжи легко скользили по твердому утреннему снегу.
— Эх, как хорошо! — воскликнул Ганюшкин. Свежий, чистый лесной воздух. Мы на минуту как бы забыли о войне. И вдруг справа раздался огромной силы взрыв. Вверху застрочил пулемет. Над нами шел воздушный бой, неистовый, стремительный. Советский истребитель атаковал гитлеровского разведчика Ю-88. Он шел на высоте 10 тысяч метров. Летчик, вероятно, чувствовал себя [90] в безопасности. Но фашист ошибся. Краснозвездной «ястребок» огнем своих пушек ударил по «юнкерсу», тот вспыхнул и резко пошел вниз. Не долетев до земли, разведчик взорвался. Несколько раньше экипаж успел выброситься на парашютах. Три гитлеровца приземлились километрах в трех от нас.
Капитан Ганюшкин скомандовал:
— Рустемов и Черешнев — вправо, Кошелев и Алырщиков — влево, в обход гитлеровцам бегом!
Мы мчались во весь дух. Когда выскочили на дорогу, увидели идущую навстречу полуторку. У кабины стояли два сержанта с автоматами.
— Опоздали! — сокрушенно сказал запыхавшийся от быстрого бега капитан Ганюшкин.
Когда мы вернулись, автомашина с гитлеровскими летчиками стояла уже там около большого деревянного дома. Мы подъехали к ней и только тут рассмотрели фашистов. Все трое по-прежнему сидели в кузове. Ближе к кабине майор — штурман и командир Ю-88. Белые злые глаза настороженно смотрели из-под рыжих бровей. Рядом с ним — летчик, капитан. Правой рукой он нервно стучал по борту машины. Третий, видимо воздушный стрелок, немец лет девятнадцати-двадцати, без умолку говорил.
Рассерженный майор бросился на стрелка. Но в это время в кузов прыгнули три красноармейца, и машина с пленными тронулась.
— Отлетались, сволочи! — зло проговорил Ганюшкин и, обращаясь к нам, добавил: — Злее бить надо фашистскую мразь. Бить до полного разгрома!
«Будем бить, Николай Саввич!» — мысленно повторяю я сегодня и буду повторять до конца войны...
Хмурые облака повисли над аэродромом, летчикам объявили «Отбой!». Прямо от самолетов, не переодеваясь, [91] мы пошли в столовую. Нам подали ужин. Только уселись, прибегает капитан И. Н. Островский.
— Хлопцы, по машинам! — крикнул он.
Мы побросали ложки и устремились на стоянку. Навстречу нам шли подполковник Афонин и майор Петросянц. Они остановили нас.
— Синоптики сообщили, что в районе цели погода улучшается, — сказал командир полка. — Необходимо нанести бомбардировочный удар на псковском направлении. Немцы в Тарту сегодня ночью будут выгружать свои войска.
В ту ночь я летал в составе экипажа Ивана Николаевича Островского. Через Ленинград мы прошли с включенными бортовыми огнями. Казалось, небо над освобожденным городом засияло красными, зелеными и желтыми огоньками. С Карельского перешейка поднялась, наверное, вся ночная бомбардировочная авиация. Как только пролетели Ленинград, бортовые огни выключили, самолеты снова нырнули в темноту.
Наш корабль, пробив тысячеметровую толщу облаков, оказался под темно-синим куполом звездного неба. Минут через сорок показалось Чудское озеро. Мы подлетели к цели. Прямо перед самолетом разорвались три снаряда. Островский инстинктивно бросил машину вниз. Вверху осталась стена заградительного огня вражеских зениток. По обшивке еще раз застучали осколки, но мы ужо на боевом курсе.
Я сбросил бомбы, и командир резким движением рулей развернул самолет влево и ушел от цели. Над Чудским озером стрелки всех приборов заняли нормальное положение. Зона многослойного огня и истребители противника остались позади. Мы возвращались с победой, разбомбив шесть вражеских эшелонов, склады с горючим и боеприпасами.
Это тоже месть за экипаж капитана Ганюшкина. [92]
4
Шли дни. Озлобленные неудачами, фашисты стремились любой ценой удержаться на рубежах Псков — Нарва. По данным разведки, на аэродромы, расположенные ближе к фронту, прибывали свежие авиационные силы, в воздухе все чаще стали появляться немецкие истребители. Но наши войска не ослабляли натиска. Ночная бомбардировочная авиация ежедневно бомбила вражеские узлы сопротивления.
9 апреля наша часть снова получила задачу нанести бомбардировочный удар по скоплению неприятельских войск. На командном пункте полка собрались командиры кораблей, офицеры штаба. Подполковник Андреев красным карандашом обвел на карте точку, обозначающую цель.
— Опять Нарва! — невольно сказал кто-то из присутствующих.
Начальник штаба не ответил на реплику. В землянку вошел подполковник Афонин.
— Наносим удар всеми самолетами, — сказал командир полка. — Сделаем три вылета. Воздушные стрелки должны быть готовы к отражению атак «мессершмиттов». Задача ясна?
— Ясна, — ответили летчики.
Мы вышли из землянки. Рядом со мной был летчик Алексей Сергеевич Пошишолин. Лейтенанта я знал давно. Всегда веселый, внимателен к товарищам. И мы платили ему взаимностью. Долгое время он летал со штурманом старшим лейтенантом Авериным Виктором Ивановичем. А когда Аверина выдвинули на должность заместителя штурмана полка по радионавигации, Пошишолин стал летать с Андреем Ивановичем Кишкеневым, скромным, знающим свое дело офицером.
В полку лейтенант воевал с июля 1941 года. Сражался [93] на подступах к Москве, под Сталинградом, на Курской дуге, и вот теперь — западнее Ленинграда. И всюду, где бы ни появлялась машина Пошишолина, бомбовый груз ее ложился точно в цель.
...Небо прочертили две зеленые ракеты. Все мы кинулись к своим самолетам и вскоре взлетели. Ночь была очень темная. Только над Финским заливом пылало зарево — отражение морского боя. Земля почти не просматривалась. Но опытный глаз летчика быстро улавливал возникающие на мгновение вспышки автомобильных фар: по дороге двигалась колонна.
— Нарва, — предупредил старший штурман полка. Над городом вдруг вспыхнули трассы пуль, забесновались зенитные орудия. Загорелись светящиеся бомбы, сброшенные с наших самолетов. В небе заметались лучи прожекторов.
На земле беспрерывно рвались бомбы, возникали очаги пожара. Вот в небе вспыхнул факел. Почти рядом с нашим самолетом. Вспыхнул и круто пошел к земле.
— Стервятника сбили, — сказал борттехник.
Отбомбившись, мы уходили от все увеличивающегося моря огня, охватившего станцию Нарва, район боевых позиций врага...
Вернулись все, кроме Пошишолина. Его долго ждали, но он не возвращался. И вот донесение командира ордена Ленина 123-й стрелковой дивизии: А. С. Пошишолин погиб, похоронен в братской могиле в районе Нарвы.
Спустя некоторое время в полк возвратился один из членов экипажа Пошишолина — воздушный стрелок Соловьев. Он и рассказал, что, когда бомбардировщик уже выполнил задание, на него набросились два «мессера». Экипаж в течение двадцати минут вел неравный бой. Сын тульского оружейника, бесстрашный летчик Алексей Пошишолин и его боевые друзья сражались за Родину до последнего дыхания... [94]
Бомбардировочные удары, нанесенные на главных рубежах по вражеским коммуникациям, сыграли немаловажную роль в окончательном изгнании оккупантов с ленинградской земли. Нелегко далась эта победа. Много товарищей пали смертью храбрых. В один из майских дней погиб и мой фронтовой друг Василий Павлович Кошелев.
Но герои не умирают, их имена вечно живы в сердцах однополчан, в памяти народной.
На Ленинградском фронте 325-й полк совершил около двух тысяч боевых вылетов. Советское правительство высоко оценило заслуги авиаторов — 189 моих однополчан были награждены орденами и медалями. Наша часть была отмечена в приказе Верховного Главнокомандующего. [95]