Военная школа Вампу
Приехав в революционный Гуанчжоу, мы встретили здесь М. М. Бородина и своих товарищей по академии Яшу Германа и Володю Поляка занятыми напряженной работой, связанной с конгрессом. [84]
М. М. Бородин заметно похудел, в волосах у него появилась седина. Тут было не до расспросов и долгих бесед. Мы сразу же были захвачены водоворотом событий и включились в общее дело. Передо мной, как на экране в минутном эпизоде, промелькнул озабоченный Цюй Цю-бо, с которым я познакомился еще в Москве, где он был в качестве корреспондента текинской газеты «Чэнь бао» и преподавал нам китайский язык.
Мы сразу же почувствовали напряженный ритм жизни наших товарищей в Гуанчжоу и поняли, что нам предстоит захватывающе интересная работа...
Сунь Ят-сен не располагал реальной силой, чтобы подчинить местных милитаристов революционному правительству Южного Китая. Он мог лишь пользоваться противоречиями между южными и северными милитаристами, чтобы, опираясь на давние революционные традиции населения Гуандуна, используя политическую и экономическую обособленность этой провинции, настойчиво проводить свою революционную линию.
Буржуазно-демократическое гуанчжоуское правительство по своему характеру было антиимпериалистическим. Сунь Ят-сен стремился осуществить чаяния широких народных масс. В этом ему активно помогали коммунисты, добиваясь, чтобы правительство более последовательно вело борьбу против иностранного империализма и внутренней контрреволюции. Правильно оценив справедливость в тогдашних китайских условиях изречения: «Есть армия — есть власть», Сунь Ят-сен создал на о. Вампу близ Гуанчжоу военно-политическую школу, которая стала кузницей командных кадров Национально-революционной армии.
Вскоре после конгресса Гоминьдана М. М. Бородин пригласил нас к себе, чтобы вместе поехать к Сунь Ят-сену. У Бородина мы застали Цюй Цю-бо и Мао Цзэдуна. Как я узнал позднее, Мао Цзэ-дун приходил к М. М. Бородину посоветоваться перед возвращением в Хунань, куда он отправлялся для организации крестьянских союзов.
В назначенное Сунь Ят-сеном время М. М. Бородин, Цюй Цю-бо, Николай Терешатов, Яков Герман, Владимир Поляк и я подъехали к его дому.
Сунь Ят-сен сидел в кресле, положив ладони крест-накрест на трость, и разговаривал с военным министром [85] генералом Чэн Цянем. При нашем появлении он поднялся, приставил трость к столу, на котором лежал его пробковый шлем, и сделал несколько неторопливых шагов нам навстречу.
Сунь Ят-сен, невысокий, коренастый, был одет в полувоенный френч. Известный портрет его в этом костюме точно передает сходство. Он просто, по-дружески, без лишних церемоний поздоровался с нами за руку. И наша застенчивость и связанность как-то сама собой прошла.
В короткой беседе Сунь Ят-сен ясно изложил нам суть своей программы. Злейший и самый сильный враг китайского народа — империализм. По принципу «разделяй и властвуй» империалисты подкармливают и натравливают друг на друга феодалов-милитаристов, которые только и существуют за счет этих подачек. Если мы выгоним из Китая империалистов, для нас не составит труда расправиться с внутренними врагами. Первые и неотложные наши задачи — сформировать революционную армию по советскому образцу, подготовить на юге страны достаточно надежный плацдарм для похода на север.
«Мы надеемся, — говорил Сунь Ят-сен, — что вы, накопившие богатый опыт в борьбе против интервенции иностранных империалистов, изгнавшие их из своей страны, передадите этот опыт нашим курсантам — будущим офицерам революционной армии».
После приема у Сунь Ят-сена М. М. Бородин обещал познакомить нас с генералом Чан Кай-ши, которого собирались назначить на должность заместителя начальника военной школы. Тогда предполагалось, что возглавит школу сам Сунь Ят-сен. Встреча с Чан Кай-ши по непонятным для нас причинам все время откладывалась. Потом Бородин сообщил нам, что Чан Кай-ши куда-то уехал. Нам не сказали правду, по-видимому, не желая подрывать в наших глазах авторитет будущего начальства; на самом деле Чан Кай-ши без ведома Сунь Ят-сена и Ляо Чжун-кая выдал набранным для школы Вампу преподавателям и служащим выходное пособие, объявив им, что школа открыта не будет. А сам сбежал в Шанхай. Бегство этого деятеля, по-видимому, следует объяснить тем, что Чан Кай-ши еще не совсем ясно представлял себе в тот момент, какой клад для крупной буржуазии и для него лично попал к нему в руки. Кроме [86] того, он опасался революционного авторитета коммунистов, поэтому должность начальника школы в то время казалась ему ловушкой.
Была еще и другая причина поступка Чан Кай-ши, на которую, как мне кажется, правильно указал генерал У Те-чэн, — обыкновенная трусость: Чан Кай-ши боялся, что находившиеся в Гуанчжоу милитаристы, в частности юньнаньцы, косо смотревшие на формирование школы Вампу, разоружат курсантов и в конце концов расправятся с ним самим.
«Не стоит держаться за этого труса, — говорил У Те-чэн Бородину. — Каждый раз, как только начинают сгущаться тучи, Чан Кай-ши, чтобы не подвергать свою персону опасности, дезертирует и отсиживается где-нибудь в безопасном месте. Так сбежал он и на этот раз, так будет бегать и впредь. Надеяться на него нельзя». Как видим, истинную сущность Чан Кай-ши понимали даже правые гоминьдановцы.
Сунь Ят-сен, Ляо Чжун-кай и коммунисты отменили распоряжение Чан Кай-ши, и школа Вампу начала действовать. Вскоре Чан Кай-ши, подстрекаемый «политиками биржи», которые быстрее его разобрались в том, что за клад идет к нему в руки, счел за благо вернуться на свой пост.
Тогда мы, разумеется, не знали истинного политического лица Чан Кай-ши. Мы наивно думали, что политическим наставником Чан Кай-ши был Сунь Ят-сен. На деле же Чан Кай-ши «учился» у главы гангстеров Шанхая Чэнь Ци-мэя — дядюшки выдвинувшихся позже заправил реакционной гоминьдановской группировки, братьев Чэнь Ли-фу и Чэнь Го-фу.
Под руководством клики Чэнь Ци-мэя, которая выражала интересы чжэцзянских денежных тузов, прошла политическая выучка Чан Кай-ши. В самом начале своей политической карьеры Чан Кай-ши исполнил роль палача. В 1912 г. не кто иной, как он, убил видного революционера Тао Чэнь-чжэна, стоявшего на пути Чэнь Ци-мэя и его молодчиков, рвавшихся к власти в Чжэцзяне.
Однако подлое убийство Тао Чэнь-чжэна вопреки ожиданиям Чан Кай-ши отнюдь не подняло его на политические вершины, оно лишь покончило с одним из соперников Чэнь Ци-мэя в Чжэцзяне. После революции 1911 г. Чан Кай-ши появляется то в рядах шанхайских [87] гангстеров, где «делает деньги» и прожигает жизнь в кутежах и разврате, то среди южных милитаристов и разбойничьих банд. Везде, где проходят банды, неизменно царят мародерство и насилия, грабежи и убийства.
Чан Кай-ши некоторое время подвизался в качестве маклера на шанхайской бирже в компании компрадоров, прошел курс науки у биржевых авантюристов и стал крупным, коммерсантом. Но счастье отвернулось от него, он потерпел финансовый крах. После 1922 г. на шанхайской бирже началась депрессия, не сулившая дельцам ничего хорошего, и Чан Кай-ши решил обогащаться при помощи политических спекуляций. Будучи беспринципным карьеристом, Чан Кай-ши всячески демонстрировал свою показную революционность, он всегда охотно распространялся о своей верности идеям Сунь Ят-сена и путем беззастенчивой демагогии сумел втереться к нему в доверие.
После того как Сунь Ят-сен установил дружеские отношения с Советским Союзом, Чан Кай-ши умело использовал представившийся случай для того, чтобы нажить себе политический капитал. Он согласился поехать в Советский Союз для изучения постановки военного дела. Именно в результате этой поездки, а также благодаря связям в Гоминьдане Чан Кай-ши получил суливший ему столько выгод пост начальника военной школы Вампу.
Перед этим назначением Чан Кай-ши перебивался кое-как «на довольствии» у генерала Сюй Чун-чжи. Он символически числился то его заместителем, то начальником штаба. Позднее он столь же символически состоял начальником штаба у Сунь Ят-сена. Опорой его была тогда «армия», состоявшая из двух денщиков и двух жен. Итак, с первых шагов своей военно-политической карьеры Чан Кай-ши показал себя двурушником: с одной стороны, используя революционную фразеологию, он причислял себя к сторонникам Сунь Ят-сена, с другой — затаенно мечтал повторить переворот Юань Шикая: создать на базе военной школы Вампу новую сухопутную армию и при ее помощи пробраться к государственной власти.
Понятно, почему Чан Кай-ши настойчиво боролся против предложения сформировать Национально-революционную армию на основе наиболее лояльных к Сунь [88] Ят-сену частей Гуанчжоуской армии, подчинявшейся генералу Сюй Чун-чжи.
Повторяю, мы не знали прошлого Чан Кай-ши, но особых симпатий к нему никогда не питали. Чан Кай-ши неизменно вызывал чувство настороженности.
До того как я прочитал книгу Чэнь Бо-да, мне не было известно, что еще в мае 1924 г. Чан Кай-ши в письме Ляо Чжун-каю высказался против трех основных политических установок Сунь Ят-сена, клеветал на Советский Союз и насмехался над Ляо Чжун-каем, называл его «рабом России».
Разумеется, не знал об этом и М. М. Бородин.
Военная школа Вампу давала Чан Кай-ши большие возможности. Но хитрый интриган хорошо понимал, что без помощи Коммунистической партии школу не создашь и армию не организуешь.
Итак, мы были назначены военными советниками в школу Вампу. Терешатов, Поляк и я в связи с началом работы были приглашены на квартиру к Бородину, где нам предстояло познакомиться с Чан Кай-ши, его заместителем по учебной части генералом Ван Бо-лином (Ван Ма-ю) и заместителем по строевой части генералом Хэ Ин-цинем.
Чан Кай-ши тогда было около сорока лет. Коротко остриженные, поредевшие волосы торчали на маленькой голове. Беспокойно бегали злые глаза. Держался он подчеркнуто по-военному, явно рисуясь. Слушая Бородина, Чан Кай-ши время от времени в знак согласия издавал какие-то бессвязные звуки, напоминающие карканье вороны. Смех его звучал очень искусственно, глаза оставались злыми.
Генерал Ван Ма-ю оказался очень худым человеком средних лет. В глаза бросались его округлый лоб, острый подбородок, привычка в разговоре скалить зубы и вытягивать в сторону собеседника правую руку с растопыренными полусогнутыми пальцами. Он напоминал заморенного котенка, который в испуге выбрасывает лапку в сторону предполагаемой опасности. Отъявленный консерватор и тугодум, генерал Ван Ма-ю вечно пытался защитить что-нибудь давно отжившее и ненужное.
Генерал Хэ Ин-цинь сидел прямой, как доска, на самом кончике стула, аккуратно положив ладони на колени. Глядя на его короткую под бобрик прическу, [89] на подслеповатые глаза за очками в золотой оправе, на тонкие, растянутые в улыбку губы, на всю его фигуру со слегка приподнятым левым плечом, можно было подумать, что перед нами прилежный ученик с первой парты. На самом же деле это был Иудушка Головлев, да еще какой!
Вскоре после встречи с начальством мы приехали к месту своей работы на о. Вампу. Осмотрев здания школы, жилой домик, отведенный советникам, мы сразу отправились на поиски будущего учебного поля.
Проходя по небольшому естественному плацу, мы невольно улыбнулись: перед нами, как когда-то перед Тургеневым, «вся раззолоченная летним солнцем прыгала гуськом целая семейка воробьев, прыгала бойко, забавно, самонадеянно». Точно такие же, как в Москве! Раз воробьи здесь живут, и мы не пропадем! Грустные думы тотчас отлетели прочь: «Мы еще повоюем, черт возьми!..».
И мы повоевали!
Остров Вампу (Хуанпу) расположен на р. Чжуцзян в 25 км от Гуанчжоу. Когда-то он служил фортом, прикрывая со стороны моря подступы к Гуанчжоу. Крепость была сооружена в 1870 г., после окончания «опиумных» войн. И теперь на ней остались береговые орудия того времени. Они стреляли еще дымным порохом и были совершенно беспомощны против современного флота иностранных держав. Гарнизон состоял из потомственных солдат: здесь служили четыре поколения их предков. 70-летние деды из солдат первого призыва не хотели уступать своим детям и внукам ведущую артиллерийскую специальность. Они плохо видели, но были наводчиками. Их дети и внуки были орудийной прислугой, а правнуки были на посылках у офицеров. Такие же гарнизоны существовали на соседних фортах Хумынь в дельте р. Чжуцзян. Солдатам платили сущие гроши, да и те нерегулярно. Жили они доходами от огородов, которые разводили тут же, вблизи постоянных позиций батарей.
Островное расположение школы в значительной степени избавляло ее от неприятных неожиданностей. [90]
Можно было не опасаться, что та или иная «союзная армия» — «гоу-юй» проглотит ее, как мелкую рыбешку. Имелась возможность хотя бы на первых порах скрыть школу от глаз ненужных наблюдателей.
Занятия в школе Вампу начались 1 мая 1924 г. Официальное открытие школы состоялось только 15 июня. По этому случаю из Гуанчжоу приехали Сунь Ят-сен, Ляо Чжун-кай, М. М. Бородин, Ван Цзин-вэй и Ху Хань-минь.
Перед курсантами первым выступил Сунь Ят-сен. Он разъяснил необходимость вооруженной борьбы с империализмом и его китайскими слугами — феодалами-милитаристами. Он подробно проанализировал свои политические установки. Говорил четко, просто, без нарочитых жестов, без малейшей рисовки, не имея при этом в руках никаких записок. Я наблюдал, как застывшая в молчании аудитория с жадностью ловила и впитывала в себя каждое его слово.
В той памятной речи в день открытия школы Сунь Ят-сен сказал: «Шесть лет тому назад Россия начала революцию и одновременно создала революционную армию. Постепенно развивая свою армию, Россия смогла уничтожить силы реакции, победить внешних врагов и добиться больших успехов. Открывая нашу школу, мы следуем примеру Советской России...
Сейчас революция завершена лишь частично именно потому, что мы не имеем революционной армии, без которой невозможно достичь конечной цели, которую преследует революционная партия.
Ввиду того что мы имеем только революционную партию, но не имеем революционной армии, республика находилась и все еще находится под контролем милитаристов и политиканов, которые опустошают ее, без демократической базы наша революция не может достичь конечного успеха. Открывая сегодня эту школу, мы надеемся, что создадим революционную армию, ядром которой станут курсанты школы. Если костяк будет надежным и мы создадим революционную армию, то наша революция добьется успеха. Без революционной армии китайская революция будет вечно терпеть поражения».
Вслед за Сунь Ят-сеном выступили Ван Цзин-вэй и Ху Хань-минь. Говорили они в обычной своей манере: [91] Ван Цзин-вэй — рисуясь, а Ху Хань-минь — резонерствуя.
После мелодекламации Ван Цзин-вэя и нудной проповеди Ху Хань-миня, которые начали усыплять слушателей, с большим интересом было выслушано живое и остроумное выступление комиссара школы Ляо Чжун-кая.
Созданная в мае 1924 г. военно-политическая школа стала известка по названию острова как школа Вампу.
На 1 ноября 1924 г. в военно-политической школе Вампу насчитывалось 1500 человек, в том числе: преподавателей и строевых офицеров — 62, административного состава — 131, переменного состава — 950, вестовых при канцелярии и офицерах — 120, обслуживающего персонала — 237.
При встрече с Сунь Ят-сеном было решено, что основным профилем школы будет пехотный со сроком обучения шесть месяцев. Кроме того, имелись специальные классы: артиллерийский (60 курсантов, срок обучения 9–12 месяцев), саперный (130 курсантов, 9 месяцев), связи (30 курсантов, 9 месяцев), снабжения (60 курсантов, 6 месяцев). Пулеметный класс на 120 человек комплектовался из курсантов-пехотинцев и был рассчитан всего на 20-часовой курс.
Позднее в школе была организована подготовка политработников, после чего она стала официально называться Центральным военно-политическим училищем.
В школе были также созданы классы русского языка (25 человек), фехтования и гимнастики.
Преподавательский состав был набран из офицеров с достаточной общей культурой, но с самой различной военной подготовкой: одни кончили военные училища за границей, преимущественно в Японии, другие — старую китайскую военную школу в Баодине или провинциальные военные школы при частной армии какого-нибудь милитариста.
Преподавательский состав в своей массе был отравлен ядом карьеризма — неизбежное следствие милитаристской системы. Многие рассматривали школу как трамплин для прыжка в большие или маленькие властители (дуцзюни). И некоторым из них, перешедшим на сторону предателя Чан Кай-ши, впоследствии удалось на крови своего народа выслужиться и достичь желанной [92] цели. Но были и другие преподаватели — они пришли в школу с искренним желанием служить народу и остались верными этому чувству до конца.
Строевые командиры были проще и скромнее. Они, как читатель увидит из дальнейшего, охотно стали работать с нами, советниками из далекой России.
Курсантский состав был набран в основном из учащихся высших и средних школ Гуанчжоу, Шанхая и других городов. Эта молодежь прошла предварительно революционную школу студенческой борьбы и была полна решимости идти сражаться за идеалы, которые олицетворял Сунь Ят-сен.
В первом выпуске было 39 коммунистов, курсантов из рабочих почти не было. Позднее при школе был организован специальный курс для полуграмотных добровольцев из народа, в основном крестьян и городской бедноты. Правительство поставило задачу подготовить военно-революционные кадры из числа жителей всех провинций Китая. Эта идея была осуществлена.
Приведу для иллюстрации данные о том, как был укомплектован третий выпуск школы Вамлу в 1925 г. (всего 2500 курсантов): Цзянси — 115, Гуанси — 80, Шаньси — 100, Цзянсу — 70, Шаньдун — 60, Фуцзянь — 55, Аньхуэй — 48, Хунань — 750, Гуандун — 260, Сычуань — 200, Хубэй — 155, Шэньси — 150, Хэнань — 150, Чжэцзян — 145, Синьцзян — 4, Чахар — 2, о. Тайвань — 15, Хэбэй — 40, Гуйчжоу — 23, Суйюань — 19, три северо-восточные провинции — 10, Внутренняя Монголия — 5.
Кроме того, в этом выпуске было 25 корейцев и 10–15 вьетнамцев, что показывает стремление Сунь Ят-сена, революционного крыла Гоминьдана и КПК помочь народам соседних стран в подготовке кадров{2}.
Находившийся в 1924–1925 гг. в Гуанчжоу товарищ Хо Ши Мин через китайских коммунистов поддерживал связь с вьетнамскими курсантами школы Вампу и руководил их воспитанием.
Мне случалось несколько раз встречать Хо Ши Мина у М. М. Бородина, но в то время я не мог предположить, что вижу будущего вождя трудящихся Вьетнама.
По своему социальному составу курсанты распределялись приблизительно так: крестьян — 1640, рабочих — [93] 100, торговцев — 400, учащихся — 400, солдат — 10, чиновников — 15, интеллигенции — 12.
Примерно таким же был состав и четвертого выпуска школы.
Обязанности между собой мы распределили так. Володя Поляк был старшим советником и ведал учебной частью. Он работал непосредственно с генералом Ван Ма-ю. Мы с Николаем занимались строевой, стрелковой и тактической подготовкой курсантов и были связаны по работе с генералом Хэ Ин-цинем.
Самой главной трудностью, с которой мы столкнулись на первых торах, было отсутствие переводчиков. Мы очень неважно говорили как по-английски, так и по-китайски и не могли, конечно, поэтому проверять теоретические знания или просматривать лекции преподавателей и вносить в них необходимые коррективы. Тем более не могли мы самостоятельно взяться за ведение курса по той или иной дисциплине.
Из-за разного уровня знаний преподавательского состава подготовка курсантов отличалась невероятным разнобоем. Первой нашей успешно решенной задачей стало более или менее целесообразное распределение учебного времени между отдельными дисциплинами. Принимая во внимание ускоренные темпы подготовки курсантов, всего шесть месяцев, мы решили основное время отвести практическим занятиям.
Однако и здесь сразу столкнулись с упрямством генерала Ван Ма-ю. Приходилось тратить много времени, чтобы его убедить в чем-либо, да и не всегда это удавалось.
Столь же упорными противниками новшеств оказались преподаватели. У всех рассказ превалировал над показом. Этой болезнью страдали даже командиры рот и взводов. Со временем, правда, они стали принимать и проводить в жизнь наши предложения. Командный состав вообще был более демократичен, многие, если не все, были недовольны зазнайством «богов» из преподавательского состава. Поэтому командиры охотнее стали прислушиваться к нашим советам и работать по нашим программам.
Воспользовавшись приездом М. М. Бородина, отлично знавшего английский язык, мы передали свои соображения о распределении учебного времени Чан Кай-ши. [94]
Он без возражений согласился с нами. По-видимому, не желая обнаружить собственное невежество, Чан Кайши по организационным и учебным вопросам как в школе, так и позже, при формировании первых полков Национально-революционной армии почти безоговорочно принимал наши предложения. Испугавшись, что мы будем обращаться непосредственно к Чан Кай-ши, и Ван Ма-ю стал более податлив.
Чан Кай-ши боевой подготовкой курсантов интересовался мало. Все дела по школе он передоверил своим заместителям. Его работа как начальника школы сводилась к выступлениям с трескучими демагогическими речами перед курсантами. Правда, тогда он выступал с лозунгами: «Долой империализм!», «Долой милитаристов!», «Смести феодалов!», т. е. внешне в духе трех политических установок Сунь Ят-сена.
Он, например, заявлял: «Допустим я, Чан Кай-ши, нарушил принципы нашей партии, вы, слушатели школы, можете выступить против меня, начальника школы... Если я, начальник школы, когда-нибудь нарушу дисциплину или изменю принципам нашей партии, то, безусловно, я должен быть расстрелян на месте!..»
Чан Кай-ши везде и всюду представительствовал на банкетах и массовых митингах. Неизменно выступая в таком вот помпезном стиле, он стремился завоевать славу революционера и демократа, но с удивительной последовательностью говорил одно, а делал другое. Им руководили холодный расчет эгоиста-политикана, стремление к обогащению, жажда власти.
Генерал Хэ Ин-цинь все наши предложения по улучшению учебного процесса также принимал без каких-либо возражений. Но, как мы вскоре заметили, обычно это делалось при закрытых дверях, без свидетелей. Генерал явно боялся «потерять лицо». Запершись с ним в одной из комнат советников, мы с Николаем при помощи нескольких сот китайских слов, жестикуляции, позже — ящиков с песком растолковывали генералу Хэ Ин-циню нашу мысль. Хэ Ин-цинь повторял урок, и когда мы убеждались, что он его понял, то поднимали большой палец правой руки кверху и говорили «бу-цо», т. е. «правильно», «без ошибки», или «дин-хао» — «очень хорошо». После этого Хэ Ин-цинь уходил, собирал подчиненный ему строевой офицерский состав, а если нужно [95] было, и сержантов и в свою очередь инструктировал их. Было интересно наблюдать за его превращениями: у нас в комнате Хэ Ин-цинь был робок, как мальчик-паинька, а тут преподносил усвоенное с апломбом заправского профессора. И нужно отдать ему должное, наши уроки он преподавал другим неплохо.
Наша группа советников состояла из командиров, сочетавших практический опыт с солидной теоретической подготовкой. Военную службу мы с Володей прошли от рядовых, а Николай от кадета до генеральских должностей... Мы были участниками двух войн и все это закрепили теоретической подготовкой в академии, поэтому умели не только организовать подготовку курсантов в классах, но и показать на практике все ее элементы. Много сделали для того, чтобы на первом же этапе обучения курсанты усвоили максимальное количество практических навыков. Мы хотели, чтобы будущие командиры поняли значение строевой выучки, постоянной собранности, подтянутости, исполнительности и сознательной готовности к преодолению всех лишений, связанных с военной службой.
Я уже говорил, что у командиров взводов и рот было стремление практический показ заменить бесполезным рассказом. Борясь с этой говорильней, мы добивались проведения методической подготовки унтер-офицеров и командиров взводов, а потом командиров рот, требуя, чтобы они применяли метод показа и сами три этом не допускали ошибок. В процессе военной тренировки обращали главное внимание на индивидуальную выучку каждого курсанта. Причем, если в привычных для китайцев оружейных приемах или строевой подготовке было что-то отличное от требований наших уставов, мы не придавали этому значения, не желая усложнять работу. Что же касается тактической (обеспечение боя, разведка, наблюдение и т. п.) и стрелковой подготовки, то тут всецело обучали курсантов по нашим уставам, разумеется, с учетом их скромного вооружения: винтовки, два-четыре станковых пулемета и одна пушечка на полк. Для улучшения стрелковой подготовки сами изготовили простейшие приборы для проверки прицеливания и научили курсантов пристреливать винтовки.
На тактических занятиях учили курсантов быстрому наступлению в сочетании с огнем и, как бы ни было [96] мало подразделение, обязательно с охватом противника. В обороне также добивались максимальной активности, умения предупредить наступление врага контратакой. Труды наши не пропали даром. В начавшихся вскоре походах результаты их сразу оказались весьма ощутимыми.
Очень осложняли нашу работу опасения преподавателей, как бы офицеры и рядовые курсанты не узнали, что всем учебным процессом фактически руководят советники. Преподаватели явно боялись «потерять лицо». Не желая обострять отношения, мы всю основную работу вели по своим планам, но держались в тени. Лишь постепенно, день за днем приучали преподавателей к мысли, что полностью нашу достаточно многообразную работу от подчиненных не скроешь, и отвоевывали себе право на непосредственный показ офицерам или курсантам, как нужно выполнять то или иное упражнение или организовать то или иное учение. Например, мы с прибывшим советником Н. А. Шевалдиным стали показывать на плацу одиночные перебежки бойца.
Личный показ и меткость нашей стрельбы производили должное впечатление и быстро сближали нас с курсантами. Офицеры также перенимали практические навыки и приучались к черной работе. По-прежнему поодаль от нас держались преподаватели, но мы не торопились — ждали тактических занятий, где они должны были проявить себя на деле, показать свою «грамотность». И такой подходящий случай вскоре нам представился.
Чан Кай-ши попросил нас выбрать и оборудовать на восточном берегу р. Чжуцзян тет-де-пон для прикрытия на случай вынужденной переправы школы с о. Вампу на материк. На рекогносцировку мы пригласили вместе с командирами рот и преподавателей. При выборе позиции между строевиками и теоретиками разгорелся спор. Командиры, прошедшие у нас практическое обучение, оказались правы. Двигаясь по намеченным той и другой стороной рубежам, мы шаг за шагом разбирали спорные вопросы, показывали достоинства и недостатки того или иного отрезка местности, как бы советуясь со спорящими, незаметно подводя их к предложению командиров рот. [97]
После этого некоторые преподаватели начали приходить на тактические занятия, потом мы стали привлекать их к организации всего учения: одних в качестве помощников при разработке плана занятия, других — посредниками, и постепенно втянули в учение всех. Этим мы устранили разнобой между разными тактическими «школами» и между преподносимой слушателям теорией и нашими практическими занятиями.
Военная подготовка курсантов сочеталась с идейным воспитанием. Сунь Ят-сен хорошо понимал его значение для будущих офицеров Национально-революционной армии. Он всегда находил время, чтобы приехать в школу и выступить перед курсантами. Вместе с Ляо Чжун-каем он часто посещал занятия и почти каждый раз выступал перед курсантами.
Так, 3 ноября 1924 г. Сунь Ят-сен говорил: «Успехи русской революции гораздо глубже, чем успехи революций во Франции и в США, происходивших более ста лет назад. Это объясняется тем, что в России появился такой революционный мыслитель, как В. И. Ленин. Он создал революционную партию с железной дисциплиной. Эта партия стала огромной силой, и это сказалось очень скоро на успехах революции в России. Русские революционные методы должны служить для нас прекрасным образцом».
Конечно, ни Сунь Ят-сен, ни Ляо Чжун-кай, который был Генеральным секретарем ЦИК Гоминьдана и министром финансов Гуанчжоуского правительства, не могли изо дня в день заниматься идейно-политическим воспитанием курсантов, которое, как мы чувствовали, было явно недостаточным. Но мы этим вопросом не занимались, чтобы не дать козыря в руки правых гоминьдановцев, которые не прочь были обвинить советников в «экспортировании коммунизма».
Позже в школе появился класс политработников, и на ее базе стали формироваться новые части НРА. В обязательный курс для слушателей были включены следующие социально-экономические дисциплины: политэкономия, теория империализма; три принципа и три политические установки Сунь Ят-сена; история Китая и история революционного движения на Западе. Квалифицированных преподавателей по этим дисциплинам в школе не было. Время от времени приезжали и читали [98] лекции такие гоминьдановские «теоретики», как Ван Цзин-вэй, Ху Хань-минь и др.
Политическая подготовка курсантов осложнялась общим чрезвычайно напряженным положением в Гуанчжоу и явным обострением внутрипартийной борьбы в Гоминьдане.
После конгресса в Гоминьдане начали складываться три ярко очерченных течения: правое, левое и центр.
В составе Гоминьдана даже после реорганизации остались некоторые помещики, компрадоры и милитаристы. Они образовали правое, реакционное крыло в партии и открыто готовились к фактическому аннулированию решений конгресса.
Левые, представлявшие интересы единого фронта рабочих, крестьян, городской мелкой буржуазии и передовых кругов национальной буржуазии, выступали за расширение и усиление борьбы против империализма.
Вернувшийся в Гуанчжоу после трехмесячной командировки М. М. Бородин посоветовал Сунь Ят-сену выделить из состава ЦИК Гоминьдана постоянно действующее политбюро.
Сунь Ят-сен согласился с этим предложением. Однако в состав политбюро наряду с верным сподвижником Сунь Ят-сена Ляо Чжун-каем вошли и такие беспринципные политические пройдохи, как Ван Цзин-вэй и Ху Хань-минь.
Сунь Ят-сен знал, конечно, слабости того и другого, но он был далек от мысли, что эти беспринципные политические маклеры способны продать не только его, Сунь Ят-сена, но и страну. Ван Цзин-вэй и Ху Хань-минь в то время так ловко маскировались революционной фразой, что никому и в голову не могла прийти мысль, что Ван Цзин-вэй, например, дважды предаст китайский народ. Как известно, позже он, будучи председателем «левого» революционного гоминьдановского правительства в Ухани, переметнулся на сторону палача Чан Кай-ши и помог ему задушить революцию 1924–1927 гг.
Еще через десять лет во время национально-освободительной войны Китая против японского империализма Ван Цзин-вэй занял пост председателя марионеточного нанкинского правительства. На этот раз он даже попытался «теоретически» обосновать свое предательство, [99] нарушить единство китайского народа, добиться капитулянтского мира с Японией. Ван Цзин-вэй не постеснялся грубо фальсифицировать известную речь Сунь Ят-сена о паназиатизме, произнесенную в Кобе на собрании организации Гоминьдана. Сунь Ят-сен не был высокого мнения об этом фигляре. В письме к Чан Кай-ши 10 октября 1924 г., в день начала мятежа «бумажных тигров», Сунь Ят-сен писал: «Революционный комитет должен быть создан немедленно для того, чтобы оправиться с чрезвычайными делами... Ван Цзин-вэя, пожалуй, можно не включать. По характеру он ближе к соглашательству и далек от твердости в решениях... Если же положение не удержится и развалится, мы должны острым ножом разрубить запутанную пеньку и не считаться с тем, одержим мы победу или потерпим поражение. Нынешний Революционный комитет является подготовкой к такой мере, а для этого Ван Цзин-вэй не подходит».
Таким образом, Сунь Ят-сен смотрел далеко вперед, когда настаивал на устранении Ван Цзин-вэя от руководства. Только смерть помешала ему провести это решение в жизнь. Разумеется, никто не мог догадаться тогда и о том, что Ху Хань-минь первым начнет предавать революцию. Позднее он много раз входил в предательский сговор с Чан Кай-ши, хотя при разделе добычи они часто грызлись, обливая друг друга грязью и подтверждая китайскую пословицу: «Ворон высмеивает черную свинью, но оба они черны».
Ведя борьбу как с явными врагами революции внутри Гоминьдана — правыми, так и со скрытым сопротивлением фальшивых левых, коммунисты развернули в Гуандуне активную революционную деятельность. Их работа в то время осложнялась тем, что в самой Коммунистической партии Китая еще не были изжиты правый и левый уклоны, выявившиеся на III съезде партии.
III съезд компартии отверг порочные взгляды правых и левых уклонистов и принял правильные, своевременные решения.
По решению ЦК КПК на работу в Национально-революционную армию были направлены Чжоу Энь-лай, Линь Цзу-хань, Ю-нь Дай-ин, Не Жун-чжэн и др.
Начальником политотдела школы Вампу по совместительству [100] стал секретарь гуандун-гуансийского комитета КПК Чжоу Энь-лай.
Чтобы решительными действиями не отпугнуть рядовых членов Гоминьдана, которые под влиянием правых настороженно относились к коммунистам, в школе создавались гоминьдановские ячейки, в них укреплялись позиции коммунистов. Результаты этой систематической политической работы сразу сказались в жизни и учебе курсантов.
Забегая несколько вперед, я должен сказать, что коммунисты проделали значительную работу по воспитанию войск и обеспечили их высокую боеспособность.
Со многими коммунистами мы долго работали бок о бок и надолго расстались лишь после Второго восточного похода.
Коммунисты работали в Вампу энергично и вместе с тем осторожно, с учетом политических настроений основной массы курсантов. Результаты их деятельности стали сразу же сказываться. Николай Терешатов любил повторять: «Призрак бродит по Вампу — призрак коммунизма».
Работа политотдела, в котором активную роль играла группа коммунистов, подняла уровень подготовки курсантов и значительно укрепила дисциплину в школе Вампу.
Прибывший из Москвы на должность главного советника Сунь Ят-сена П. А. Павлов после детального ознакомления с состоянием школы в общем остался доволен. Вместе с тем он отметил, что классные занятия все еще недостаточно увязаны с полевыми.
Это замечание было совершенно справедливо, так как к приезду Павлова мы еще не сумели полностью сломать лед в отношениях с преподавателями, о чем я уже писал.
«Хотя политическая работа в школе началась недавно, — продолжал П. А. Павлов, — но уже удалось создать гоминьдановские ячейки и наладить культурно-просветительную работу. Это хорошо. Студенты активно интересуются вопросами политики; партийная жизнь в школе, по-видимому, будет оживленной... Школа Вампу стала одним из опорных пунктов революционного правительства».
Павел Андреевич спросил нас: «Почему вы ходите в [101] штатском? Во-первых, это неудобно в поле, во-вторых, вы своим нарядом привлекаете к себе внимание тех, кому не следует знать о вашей работе. Советую вам носить китайскую военную форму».
— Я в принципе вообще против всякой формы, особенно против знаков различия, — почему-то вдруг изрек Николай.
— Знаки различия вам надевать не следует, чтобы не связывать себя субординацией, а переодеться в военное обмундирование необходимо.
С приездом Павлова Николай Терешатов и Владимир Поляк ушли работать в его аппарат. Вскоре, после внезапной смерти жены, оставившей маленького сына, Поляк вернулся в Советский Союз. Я остался старшим советником в школе. В помощь мне были назначены вновь прибывшие товарищи.
Ритм работы школы Вампу постепенно становился нормальным. Работать стало легче, но по-прежнему было трудно с переводчиками. Ежедневно я беседовал с Хэ Ин-цинем на каком-то особом языке, которого ни русский, ни китаец не поняли бы, но мы великолепно друг друга понимали.
В связи с этим мне вспомнился один забавный случай.
Ожидалось прибытие в Гуанчжоу советского учебного военного судна «Воровский», которое из Ленинграда переходило во Владивосток с заходом на Вампу. В связи с этим нас, советников, попросили научить курсантов петь «Интернационал».
Советник по связи товарищ Кочубеев когда-то учился в консерватории, поэтому задание было поручено ему. Через час я решил проверить, как идут дела. Слышу невообразимый галдеж. Удивленный захожу и вижу: «учитель пения» Кочубеев написал на классной доске по-русски: «Вставай, проклятьем заклейменный...», и добивается, чтобы курсанты заучили слова наизусть. Можете себе представить, что из этого получилось! Несколько сот курсантов, не зная ни слова по-русски, должны были с маху зазубрить непонятные для них слова, да еще в таком количестве! Когда Кочубеев произносил «Вставай...» и просил повторить это слово, поднимался крик: «Ай, ай!», который, наверное, был слышен по всему острову. [102]
— Когда же вы их выучите таким методом? Через год после ухода «Воровского»? Нужно пропеть им мелодию. Слова, наверное, многие знают по-китайски. Пойте!
Кочубеев что-то мнется.
— Начинай, — говорю, — пой!
Кочубеев вместо этого набивает трубку табаком и говорит:
— Подождите, дайте покурить сначала!
Потом с видом человека отчаявшегося он наконец запел, обнаруживая явную безголосость. Ну, думаю, так и я могу! — и тоже начал петь. Слышим: подхватывают три-четыре курсанта на французском языке — бывшие студенты во Франции. Они что-то разъясняют другим. Потом несколько десятков курсантов начинают петь на китайском языке... действительно, оказалось, что большинство товарищей знали слова. Через полчаса они достаточно стройно и с большим подъемом пели «Интернационал».
Выйдя из клуба, я спросил Кочубеева:
— Как же вы со своим козлетоном учились в консерватории?
Кочубеев с удовольствием затянулся, выпустил дым и улыбаясь ответил:
— Это правда, я учился в консерватории, но только по классу скрипки.
8 октября 1924 г. «Воровский» бросил якорь у о. Вампу. Было много теплых встреч наших краснофлотцев с курсантами школы Вампу, митингов, совместных выступлений художественной самодеятельности. И неоднократно мы пели сразу на двух языках «Интернационал», звучавший торжественно и величественно.
Интересно отметить, что в составе команды учебного судна «Воровский» было несколько будущих выдающихся советских флотоводцев: П. Смирнов, Ю. А. Пантелеев, И. С. Юмашев. Кто мог знать тогда, что через 20 лет адмирал И. С. Юмашев станет командующим Тихоокеанским флотом, который совместно с сухопутными и воздушными силами Советской Армии будет участвовать в освобождении Китая от империалистических захватчиков?
Через несколько месяцев после ухода «Воровского» во Владивосток из-за болезни вернулся на родину и [103] «учитель пения» Кочубеев. Перед отъездом я дал ему следующий отзыв о работе, который привожу полностью, так как он может служить характеристикой для большинства военных советников, с которыми мне пришлось работать в Китае.
«Товарищ Кочубеев, будучи советником при классе связи первой военной школы Гоминьдана Вампу, несмотря на трудные условия работы — отсутствие мало-мальски сведущих в связи китайских офицеров, незнание китайского языка — сумел в короткий срок подготовить инструкторов-офицеров по связи. И подготовил их не только технически: но сумел даже ознакомить их, и не дурно, с тактикой связи и проделать тактические задачи. Его ученики вскоре пошли на фронт, и в боевой обстановке можно было больше, чем где бы то ни было, увидеть плоды его работы. В своем обращении с китайцами-курсантами товарищ Кочубеев был мягок, тактичен, они скоро полюбили его... Для нас, военных советников, Кочубеев был настоящим товарищем и другом. В служебном отношении он дисциплинирован, точен и безукоризненно аккуратен».
* * *
Однажды ночью открываются двери нашего дома на о. Вампу и с шумом появляются семьи Бородина и нескольких министров правительства Сунь Ят-сена. Мы сразу догадываемся: в Гуанчжоу снова что-то, по-видимому, неладно.
В тревожные дни частых выступлений реакции Сунь Ят-сен и его министры вместе с семьями на моторных лодках обычно спешно выезжали из Гуанчжоу на Вампу под охрану курсантов. Каждый из «эвакуированных» уже знал место своего временного жилья, знали и мы и быстро освобождали комнаты для прибывших. Когда миновала напряженность, они со всем скарбом возвращались в город.
Не помню, где — на Вампу или в Гуанчжоу — я впервые познакомился с Сун Цин-лин (женой Сунь Ят-сена), Хэ Сян-нин (женой Ляо Чжун-кая), этими стойкими революционерками, а также с коммунисткой Дэн Ин-чао, женой Чжоу Энь-лая. Красавица Сун Цин-лин казалась слишком женственной, слишком слабой [104] для революционных бурь. Хэ Сян-нин и Дэн Ин-чао производили впечатление сильных, энергичных женщин, профессиональных революционерок.
Много лет спустя мне снова довелось встретиться с ними, при совершенно других обстоятельствах и в других условиях.
В 1956 г. в Пекине на одном из приемов мы тепло беседовали с Дэн Ин-чао о гуанчжоуских и чуньцинских годах и о том, что с нами было за время долгой разлуки. Тогда же я снова встретился с Хэ Сян-нин. Во время перерыва торжественного собрания, посвященного 90-летию со дня рождения Сунь Ят-сена, я увидел маленькую женщину, вошедшую в комнату. Несмотря на то что прошло 30 лет с тех пор, как мы расстались, я сразу узнал Хэ Сян-нин.
— Это ведь Хэ Сян-нин, вдова Ляо Чжун-кая? — вырвался у меня вопрос.
— Да, — подтвердил Чжоу Энь-лай и подвел меня к ней.
Я был несказанно рад, что Хэ Сян-нин не только помнила обо мне по работе в школе Вампу, но тоже сразу узнала меня. Мы беседовали о незабываемых днях первой революционной гражданской войны и об общих знакомых.
На собрании Хэ Сян-нин, ныне заместитель председателя Революционного комитета Гоминьдана, поделилась с присутствующими своими воспоминаниями о великом революционере-демократе.
Столь же теплой и дружеской была встреча с Сун Цин-лин. Прошло 30 лет, но она не забыла «Цай гувэ-ня» — «советника Цай», как звали меня в Китае, и вспомнила многих моих товарищей.