Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Часть первая.

Начало революции

В далекий край

Весна 1923 г. для меня была особенно напряженной. Я заканчивал основной курс военной академии, ныне носящей имя М. В. Фрунзе, и одновременно готовился к переходу на последний курс Восточного факультета этой же академии.

У рабочих и крестьян, отстоявших в труднейшей борьбе свое Социалистическое Отечество, была неутолимая жажда к учению. Многие мои товарищи, вышедшие из народных низов, учились в двух вузах: например, на основном курсе военной академии и в сельскохозяйственной академии. Один даже, помимо военной академии, сумел окончить медицинский институт. Это славное поветрие охватило и меня: я учился одновременно и на основном курсе и на Восточном факультете...

Почему именно Восточный факультет привлек меня?

Так случилось, что уже с детских лет бурные события на Дальнем Востоке больше других волновали мое воображение. Сначала это было китайское народное восстание 1900 года против иноземных захватчиков, затем — русско-японская война. Помню, я тогда разыскивал и с интересом разглядывал картинки-лубки на эти темы. Прошло немало лет, и жизнь столкнула меня уже с живыми представителями Дальнего Востока. На фронтах гражданской войны мне пришлось воевать вместе с китайскими товарищами, и интерес мой к Китаю возродился с новой силой.

В марте или апреле 1918 г., когда я командовал 2-м красноармейским полком в Гатчине, к нам пришел [6] молодой китаец и попросил принять его добровольцем. Потом он привел с собой еще нескольких китайцев, и мы их тоже зачислили. После этого они к нам повалили десятками. Я доложил об этом командиру дивизии. По его приказу была сформирована китайская рота для охраны каких-то объектов.

Отряд китайских добровольцев имелся также в бригаде, где я был начальником штаба в конце 1918 или в начале 1919 г. Мы делили с ними и горе и радость в боях за освобождение Прибалтики от немецких захватчиков и белогвардейцев.

У меня появилось желание изучить китайский язык. Поступая на Восточный факультет, я не думал, что когда-нибудь посвящу себя дипломатической работе. Фантазия моя так далеко не заходила. Как и в юности, мне просто хотелось работать на Дальнем Востоке.

В комиссии по распределению на армейские должности слушателей третьего курса меня несколько раз уговаривали отказаться от учебы на Восточном факультете и ехать командовать дивизией. Особенно настойчиво добивался моего согласия член комиссии, мой друг, бывший сослуживец и однокурсник Николай Иванович Жабин. «Армии нужны командиры», — говорил он. Жабин и не подозревал, что ему самому вскоре придется подбирать военных советников для Национально-революционной армии Китая.

Мы готовились к выпускным экзаменам и к защите дипломных работ. Как-то слушателям стало известно о приезде в Москву из Китая Анатолия Ильича Геккера — бывшего начальника нашей академии. Говорили, что он должен отобрать слушателей для работы в Китае. И вот однажды секретарь начальника сказала мне: «Вас просит зайти Анатолий Ильич». Мне послышалось «Анатолий Васильевич», лекции которого я любил слушать, и я с удивлением спросил: «Товарищ Луначарский?!»

— Нет, Геккер, Анатолий Ильич, — пояснила секретарь и добавила, — он ждет вас в кабинете комиссара.

В недоумении я подходил к дверям, мне и в голову не могло прийти, зачем я мог потребоваться бывшему начальнику.

Геккера мы привыкли видеть в военной форме. Теперь он был в штатском, и я в первый момент не узнал его. Штатский костюм придавал ему тот «классический» [7] облик дипломата, который сложился в моем воображении.

Анатолий Ильич приветливо поздоровался и жестом пригласил садиться. Внимательно глядя на меня, он задал обычные «анкетные» вопросы: социальное происхождение, последние должности и чин в старой армии, время поступления в Красную Армию, участие в гражданской войне, партийность.

Я отвечал:

— Из крестьян, в старой армии закончил службу штабс-капитаном в должности командира роты. На фронте в начале 1918 г. добровольно вступил в Красную Армию; гражданскую войну начал с первого дня наступления немцев — 18 февраля 1918 г. и закончил кампанией в Польше — осенью 1920 г.; на фронте полтора года командовал полком, был начальником штаба бригады и более года командовал бригадой; кандидат в члены партии.

— Вы из офицеров военного времени?

— Да.

— Я постарше вас, из кадровых офицеров, закончил службу в старой армии подполковником.

И посмотрев на присутствующего комиссара академии Муклевича, Геккер спросил:

— У вас будут какие-нибудь вопросы к товарищу Черепанову?

— Нет, — ответил Муклевич. — Я знаю товарища Черепанова с осени 1918 г. Во время подготовки наступления на Псков он был начальником штаба бригады. И в академии он показал себя дисциплинированным и способным командиром. Как я вам уже говорил, я за кандидатуру товарища Черепанова.

Меня отпустили, сказав, чтобы на следующий день я в 10 часов утра зашел к Анатолию Ильичу.

На другой день утром в номере у Геккера собрались мои однокурсники: Яков Герман, Павел Смоленцев, а также уже сдавшие экзамены за основной курс, но оставленные в академии для окончания Восточного факультета Николай Терешатов и Владимир Поляк.

Геккер повел нас в штаб РККА на «смотрины», и участь моя была решена. Узнав о просьбе Сунь Ят-сена к Советскому правительству, мы все пятеро согласились добровольцами поехать в далекий край. [8]

...В Москве, на Воздвиженке (ныне улица Калинина), мы, пять молодых людей в военной форме, зашли в универсальный магазин. Поднялись в отделение готового платья и остановились в нерешительности перед прилавком.

Николай Терешатов, старший из нас то возрасту, высокий, ширококостый, с веселым круглым лицом, посмотрел на костюмы и сказал:

— Вот задача! Никогда не думал, что мне придется надевать этот проклятый «лапсердак». Понятия не имею, как к нему приступить... Может, ты, Саша, поможешь? — обратился он ко мне.

— Нашел консультанта! Я, Николай, не только костюма, пиджака в жизни не нашивал. Поможет нам Яша — он до военной службы был конторщиком. Наверняка носил этот загадочный наряд.

— Носил, хотя и недолго, — ответил высокий, сухощавый, аккуратно причесанный эстонец Гермак.

Он уставился в потолок, как будто там был написан совет, и после небольшой паузы сказал:

— Прежде всего нужно решить какого цвета...

— Конечно, серого, за границей все ходят в сером, — самоуверенно перебил Яшу невысокий, с тщательно зачесанной лысиной Володя Поляк.

После некоторого раздумья Николай, Яша и я купили одинаковые серые в елочку костюмы, Володя — серый в мелкую клеточку, а Павел Смоленцев не поддался нашему «серому» увлечению и приобрел темно-синий костюм.

Условясь о встрече вечером в ресторане, уже в штатском, мы разошлись по своим делам.

Мы с Яшей пошли в общежитие и начали переодеваться.

— Впредь нам придется носить галстуки, — говорил Яша.

Как повязывается галстук, я представления не имел, и у меня ничего не получалось. Я походил на дальнозоркого человека, пытающегося без очков вдеть нитку в иголку. Наконец Яше надоело поучать меня, и он завязал на мне галстук. Терпеливо проделывал он это и в последующие две недели, пока я не освоил это сложное искусство.

Нам по-мальчишески захотелось похвастать новым [9] нарядом. Вышли на Тверскую (теперь улица Горького) и растерялись. До переодевания в новое добротное платье мы как-то не обращали внимания на то, что народ наш, перенесший первую мировую войну, иностранную интервенцию и гражданскую войну, порядком обносился. Вот мы, такие же советские люди, вдруг появились разодетые, как лондонские денди. Было неловко, и мы постарались поскорее вернуться домой. Через неделю мы были в Забайкалье...

— Скоро будем проезжать границу, — предупредил ехавший с нами Анатолий Ильич Геккер.

Мы не отрывались от окна, но на однообразной местности не было никаких признаков границы. Поезд незаметно подошел к станции Маньчжурия. Наш вагон был сразу же оцеплен китайскими солдатами, с любопытством разглядывавшими нас. Только тут мы почувствовали, что за нами захлопнулась дверь родного дома.

В Чанчуне мы собирались сделать пересадку. Геккер решил в город не ехать.

— Лучше переждать на вокзале, — сказал он. — Меньше привлечем внимания.

Но получилось наоборот. Среди местных белоэмигрантов пронесся слух о нашем прибытии, и вскоре они заполнили небольшой вокзал. Полиция куда-то исчезла. Кто знает, может быть, ее-то агенты и «шепнули» эмигрантам о нашем приезде, чтобы спровоцировать инцидент.

Мы с напряжением, но без страха всматривались в лица этих людей. Не так давно кончилась гражданская война, и мы по-прежнему испытывали острую ненависть к белогвардейским отщепенцам.

Эмигранты по три-четыре человека непрерывно проходили мимо. Они злобно рассматривали нас, как какую-то невидаль, дамы строили гримасы. Но выкриков или явно выраженных угроз не последовало. Затем появился пьяный редактор местной белогвардейской газеты — щупленький, растрепанный человечек. Изогнувшись, он скользнул к нам, поднял руку, как бы защищаясь от возможного удара, и истерически выкрикнул:

— Большевики!

И тут же испуганно юркнул в толпу.

Когда был подан поезд, появилась полиция. Напряженная обстановка разрядилась. Но эта встреча не [10] прошла бесследно: мы стали более настороженными.

В поезде мне не повезло: все наши разместились друг с другом, а на мою долю выпало место рядом с каким-то полным, хорошо одетым человеком.

Николай Терешатов незамедлительно сделал «прогноз» о моем соседе:

— Белогвардейцы агента подсадили. Судя по комплекции — бывший полковник. Обрати внимание — на левой руке изуродованы пальцы: наверняка от разрыва капсуля ручной гранаты. Не повезло тебе, Саша, из огня да в полымя. Чего доброго, еще задушит ночью. Тяжелый случай. Но мы с Яшей рядом — будем караулить. В случае чего крикни или постучи. Мы сразу явимся на помощь.

Лежа на верхней полке, я незаметно посматривал на «полковника». Он запер дверь на цепочку, лег, но огня не погасил: возможно, и ему было не по себе в одном купе с большевиком. Но я думал иное — выжидает, когда засну. «Ну, нет — не выйдет. Лишь бы не заснуть. Нападет, не поддамся», — решил я, дотрагиваясь в кармане до рукоятки револьвера, и... задремал. Проснулся от сильного стука: кто-то ломился в дверь.

«Нападение!» — сообразил я и крикнул «полковнику», который трясущейся рукой потянулся было к цепочке: «Не отпирай!»

В дверь продолжали ломиться.

— Кто там, чего нужно? — жалобно спросил «полковник».

— Открывай! — услышал я голос Николая.

В открытую дверь ворвались Николай и Яша и, видя, что между нами схватки не происходит, остановились в недоумении.

— Что тут у вас было? — спросил Николай.

— Ничего, все в порядке, — ответил я.

— Как ничего, а кто стонал?

— Не знаю, я спал и ничего не слышал.

— По-видимому, я стонал, — конфузливо сказал «полковник». — Это со мной иногда бывает, особенно, когда засыпаю на спине. К тому же вчера на прощанье мы с приятелем плотно поужинали. Вы уж извините меня, ради бога, за беспокойство.

Вышло «много шума из ничего». Да и компаньон мой по купе, как выяснилось на другой день, был не полковник [11] и даже не военный, а служащий филиала Русско-азиатского банка в Тяньцзине.

Дальнейший путь до Пекина прошел без каких-либо приключений.

Дальше